Ответные санкции

Глава первая, в которой шпионская конспирация дружно игнорируется

Наш Главный Босс, он же президент Африканского Союза, растерял три четверти самоуверенности и харизмы. Он в ужасе. Я — тоже. Это очень громко, когда близко грохочут залпы полевой артиллерии. И очень некомфортно, когда стреляют именно по тебе.

Преувеличиваю. Роскошный президентский дворец возвышается в северо-западной части Банги, рядом с главной мечетью. Снаряды сюда не долетают. Канонада бабахает в отдалении. В случае если конголезцы подтянут что-то особо дальнобойное, система ПРО перехватит любой объект на скорости до восьми Махов. Но она не защитит от моторизованной пехоты и танков.

С некоторым злорадством наблюдаю, как чрезвычайная ситуация заставила Главного Босса отказаться от привычки слушаться загробных советов. Прогресс наших технологий позволяет объединять интеллект нескольких усопших, не приходится, например, терпеть взаимную ругань Эдисона и Теслы. Спаянные в нечто целое, они дополняют друг друга. Стыковка группы талантов, дарований и чуть повышенных способностей даёт синтетического гения. Наши учёные, обслуживающие экспериментальные установки, постоянно в обиде, что их мнение игнорируется. Среди университетских в Баминги бытует поговорка: чтобы сделать научную карьеру в Корпорации, нужно для начала умереть.

Вместо советчиков из Некроса Биг Босс привлёк временно живых и объединил наши извилины методом мозгового штурма. Я не удивлён. Даже если свалить в одну кучу Наполеона, Клаузевица и Гудериана, сборное чучело скажет: для победы нужна армия, хоть какая-нибудь. Её нет. От трёх республик в наследство перепали два десятка пехотных бригад с плачевным уровнем боеспособности, рассеянных по большой территории, полтора исправных летательных аппарата из прошлого века и дюжина катеров в Гвинейском заливе. Тысяча штыков наёмной личной гвардии Главного охраняет комплекс в Баминги-Бангоран. В общем, всё. Не верится, что сравнительно недавно удалось отбиться от французского корпуса.

О тревожном состоянии дел с Демократической Республикой Конго я докладывал миллион раз. Ну, реально — трижды. Не сомневаюсь, ван Даймон вводил информацию в нужные уши. Эти уши выслушивали, что военизированные группировки накачиваются оружием, старым советским, современным российским и китайским. Опыт войны в джунглях и городах огромный, они постоянно рубятся между собой. Сейчас им дана общая цель, главное — богатая, достойная грабежа. Уши ЦРУ торчат как сорняк из-за забора, американцы вознамерились отомстить за «Омаху», так сказать, применить ответные санкции. Заодно приструнить кандидата в региональные лидеры.

Нет, конечно, лидерствовать никто не возбраняет. Но потрудись каждый шаг согласовывать с Вашингтоном, и будет тебе счастье. Иначе — ни-ни.

Главный Босс слишком понадеялся на взятки, они раздавались и деньгами, и сертификатами на ремонт-омоложение. Когда тебе противостоят десятки полевых командиров, метод не работает. Принявшие подношение туземные вояки тоже форсируют Убанги под общий шумок, так сказать — за компанию. Это Африка, сэр, здесь джентльменские соглашения выполняются, пока они устраивают обе стороны.

Воздерживаюсь от глубокомысленных замечаний в стиле «я предупреждал!» Начальство любого ранга не приветствует, если солдат демонстрирует интеллектуальное превосходство да ещё напоминает о нём, когда командир обделался. Лица суровые, у Главного налился шрам под глазом, требуется конструктивный подход.

Пока предложения сыплются в порядке бреда, позволяю себе расслабиться. Пусть. Вспоминаю, как читал, будто бы во время Второй Мировой войны некий командир дивизии, утомлённый недостатком людей, бросил в окопы поваров и штабных писарей. Ничего они не навоевали, зато дивизия осталась без еды и без документооборота. У нас намечается нечто подобное. Все переодеты в камуфляж, у каждого за спинкой кресла болтается АК-12, правда — без патронов, в присутствии Его Превосходительства Главнокомандующего заряженное оружие не положено. Зато женский корпус администрации президента выглядит очаровательно. Джени в рубашке хаки с закатанными рукавами смотрится убойно даже без «Калаша» наперевес, живая обложка «Милитари ревю». И столь же полезная в перестрелке как глянцевая бумага.

МИД не отстаёт. Элеонора вместо пятнистых брюк натянула короткие зелёные шорты, предварительно обрезала их и ушила в обтяжку. Скрывать бёдра она не намерена, война не входит в число уважительных причин. Ох, они навоюют, наши дамочки. Разве что бросятся на врага, обнажив бюст для отвлечения внимания.

Так как кроме демонстрации мягких прелестей вариантов не остаётся, я беру слово. Полагается сначала говорить самым младшим и тупым, потом старшим и умным, чтоб мнение аксакалов не давило на зелень, а новобранцы не приобретали дурную привычку перечить главнюкам. У нас всё наоборот, зелень в моём лице высказывается под занавес.

— У меня есть рецепт, Ваше Превосходительство. Осмелюсь высказать его только в узком кругу.

На меня смотрят как на идиота. Практически все в восьмиугольном Малом зале совещаний имеют существенно высший статус в глазах Главного Босса, старшие дети заседают на министерских должностях и даже Дженифер Янг, она сблизилась с ним исключительно быстро… О чём стараюсь не думать, но не получается.

Президент проявляет исключительный демократизм и ведёт меня в кабинет, выгонять весь бомонд и возвращать обратно в зал займёт больше времени.

— Говорите.

— Единственная страна, способная предоставить военную помощь быстро — это Россия.

Морщится. Вижу — разочарован.

— И это всё?

— Нет. Я могу существенно ускорить процесс. Но их помощь нам дорого обойдётся.

Он думает не больше секунды.

— Сейчас нет слишком большой цены, кроме утраты суверенитета и Некроса. Действуйте!

Спасти державу? Да запросто. Отдыхай, Джеймс Бонд, за дело берётся настоящий профи.

— Степаныч? Не ждал? Да плюнь ты на своё совещание, дело не терпит отлагательства, — я впервые набираю его из Банги, полностью забив на конспирацию. Пан или пропал. Вряд ли президенту докладывали о таких подробностях, как мои игры с СВР. Откровение прямо наглазах, наверно, шокирует Вождя… — Всех выгнал? Спасибо!

На моё предложение нестись к своему… то есть нашему общему президенту, я российского гражданства не лишён, он хрюкает и фыркает. Что и следовало ожидать.

— Степаныч, если здесь всё накроется женским органом, я тихо возвращаюсь в Москву и прошусь обратно на работу в Сколково, тебя пинком спроваживают на пенсию. Остальные последствия даже не анализирую.

— Угрожаешь… — сурово сипит генерал, я делаю звук погромче. Мы пикируемся по-русски. Вижу, Большой Босс понимает разговор. Он то ли араб, то ли индус, где выучить успел? Не суть. — Гена, а что хорошего предложишь? Не могу идти наверх с одним кнутом, пряник давай.

— Двадцать сертификатов на омоложение. Тебе один втихую — лично, может из тех двадцати не достаться. Экономические преференции, самые широкие в разумных пределах. Россия резко укрепит влияние в Африке. Ну, пострадавших российских бойцов подлатаем.

— Сто сертификатов! — мигом реагирует Фёдор Степанович. Пропал в нём коммерсант.

— Об этом будешь торговаться уже не со мной. Слушай. Прямо сегодня две бригады ВДВ сажаете в самолёты, мы договоримся о дозаправке в Израиле. Десантуре нужно продержаться две недели, пока не выгрузятся транспорты в Дуале.

— Какие транспорты? — ошарашено переспрашивает генерал.

— Сами решайте — какие. С тяжёлым вооружением, танками, самоходными гаубицами, установками залпового огня, штурмовыми вертолётами…

— Стоп! У России нет излишков вооружений, чтоб так сразу продать!

Не сдержавшись, подмигиваю президенту — лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Он не поддерживает мою фамильярность. Я кричу в трубу с повышенным энтузиазмом.

— А кто на Россию прямо сейчас нападает, а? Слышишь грохот в трубе? Это — не помехи, это артиллерия разбирает нашу столицу на кирпичи. Именно сейчас! Что?! Да плевать на ООН! Какой Совбез, каждую минуту люди гибнут! Да, чёрные гибнут, а ты что, Степаныч, с утра в расисты записался? По уставу ООН мы вправе запросить, а вы предоставить военную помощь на нашей территории для отражения агрессии! Да!

Слушаю бормотание на том конце и ставлю жирную точку.

— Жду твоего звонка в течение часа. Передай президенту России — если не поможет Африке, не буду за него голосовать.

Превосходительство смотрит на меня безо всякого превосходства во взгляде и вопрошает:

— Неужели вы надеетесь, что это сработает?

— Вы сами сказали — любые средства.

— Включая разведку иностранного государства…

Очаровательно улыбаюсь.

— Считаете, что сотрудничество с ними равносильно продаже души дьяволу? — он кивает, а я завершаю дискуссию: — Тогда пусть дьявол отрабатывает свои обязательства по сделке.

Мурлыкает смарт. Пять минут прошло, экий он нетерпеливый.

— Начальство немедленно вызвано в Кремль. Ну, держись, Гена.

— Спасибо, Степаныч. Честное африканское, за нами не заржавеет! Скажи, чтоб мигалки включили, на выезде из Ясенева пробки…

Местный президент переваривает. Меня рассматривает так, что едва сдерживаю желание повернуться к зеркалу — не появились ли крылья и рога.

— При наиболее благоприятном варианте… Сколько они могут прислать?

— Как и обсуждалось, по воздуху — две бригады с ручным стрелковым оружием и минимумом техники.

— Капля в море.

— Ваше Превосходительство, кто в здравом уме рискнёт воевать с Россией? Официальная Киншаса тотчас отречётся от полевых командиров. И не нужно недооценивать русский десант. Профессиональная армия, к тому же — войска специального назначения, столкнётся с плохо организованными партизанами.

Его гложут сомнения.

— В конституциях большинства государств записано, что отправка войск за границу возможна только с согласия парламента. Вы узнавали, в России как полагается?

— Аналогично. Но только в России обеспечат решение Думы, пока десантники грузятся в самолёт. При желании, конечно.

— Хорошо… Ждём! Пока вернёмся в зал, нужно придумать, как удержать Банги своими силами.

Дальше события разворачиваются ровно как в том примере с писарями и поварами. Президент благодарит меня за «гениальное» решение и отправляет на баррикады, где щека гениальной головы прижимается к автоматному прикладу.

Конголезцы высадились на набережной и наступают не торопясь. Смарт, как в компьютерной игре, показывает синие точки на карте, медленно приближающиеся к нашей линии обороны на перекрёстке проспекта Мартир и проспекта Франс. Баррикада из перевёрнутых автомобилей и мусора, слишком длинная для успешной защиты, тянется у ворот городского стадиона. От противника нас отделяет всего один заслон, столь же жидкий, он сформирован из полиции и комендантского батальона.

Элеонора примостилась поблизости, демаскируя нашу позицию с воздуха длинными голыми ногами в золотистом загаре. С крыши стадиона оба проспекта просматриваются метров на пятьсот, набережная закрыта высотками, настроенными в последние три года, оттуда валит густой дым. Жирный запах копоти пропитал воздух и одежду, забив обычное амбре африканского города.

Исполнилась годовщина моего появления в Африке, стало быть — жара и пекло. На бетоне можно жарить яйца, и мы, выходцы из Европы, отрабатываем роль скворчащего белка. Ван Даймонд, ответственный за эту огневую позицию, позволяет большую часть времени находиться вне её и нежиться у лифтовых шахт, где всего-то плюс пятьдесят. При первых намёках на непонятные мельтешения в дыму шеф безжалостно гонит к поребрику, под солнце, более агрессивное, чем все вместе взятые конголезские племена.

— Ген, ты давно стрелял из автомата?

— При тебе, в пустыне Негев. Если забыла — не промахнулся.

Она сердито ворчит и в тысячный раз меняет позу, устраиваясь на животе у самого края крыши. Даже сочувствую: нужно и лежать удобно, и выглядеть сексуально, выставив к солнцу обтянутый шортами зад. Мешковина, брошенная на бетон, царапает ей колени.

— То есть — не тренировался с института. Плохо, но… Нужно вспомнить, чему там учили. Я сама иногда удивляюсь, на что способен организм после «репарасьон».

Не спорю, возможности твоего тела, детка, я оценил. Что же касается памяти, то эффект просто удивительный. При некотором усилии всплывают совсем забытые за ненадобностью вещи.

Например, одно фото. Оно постоянно маячит перед внутренним оком, потому что точно такое же я видел в кабинете Его Превосходительства. Очень колоритный старик с твёрдым обличающим взглядом. Вместо наставления по стрелковой подготовке мысленно листаю некогда читанную книжку по истории советского ГУЛАГа.

Вот он! Сталинские репрессии, разоблачение культа личности, казнённые, реабилитированные, обвинённые в нарушениях социалистической законности… «Расстрелять изменников Родины как бешеных собак!» Не, то Вышинский. А дед с президентовой фотки не из любителей светиться на первых полосах газет. Вторая лига НКВД-МГБ-КГБ.

Осталась мелочь — выжить в войне. Потом попытаюсь раскопать. Старый бериевский офицер плюс русский язык дают интересную зацепку. Никто не знает, сколько лет Большому Боссу, на вид — не старше меня. Но при его доступе к медицине можно в тинэйджера превратиться. Так что там в стрелковом наставлении?

Выпускаю две коротких очереди. Трассирующие пули чертят дорожку к газону у подножья монумента на перекрёстке. Элеонора удивлённо смотрит, ван Даймон ругает за самодеятельность. На здоровье, зато я пристрелялся.

Безмятежное валяние среди птичьего кала, щедро украсившего крышу, длится пару часов, я успеваю смотаться за сэндвичами и колой. Ближе к вечеру, когда пожары охватывают весь юг, и дымом затянуло подступы к стадиону, я засекаю первые мечущиеся фигурки. Удерживаю палец на спуске лишь чудом. Это убегают наши, отчаянно размахивая руками — не стреляйте, мол.

Конголезцы на рожон не прутся. Мелькнули в дыму и рассеялись. Обстрел начинается из окон домов, из-за ограды вдоль Мартир, из-за мусорных контейнеров. Им отвечает баррикада, завязывается обмен любезностями.

Точки на экране смарта исчезают. Наверно — накрылись камеры наблюдения. Чувствую себя отброшенным лет на двадцать назад, но и противник в том же положении. Воюем по старинке.

В окне напротив едва видны голова и плечо. Целиться помогают огоньки его выстрелов. Плавно спуск на себя… И ни малейших колебаний, терзаний, как же — отправляю к Некросу живую душу! Просто враг. И просто нужно попасть. Огонь!

Боец в окне резко дёргает стволом вверх и опрокидывается вглубь комнаты. Моё попадание? Некогда выяснять, ищем следующего. Рядом трещат «Калаши», деловито хлопает снайперка. Коллеги по министерству выстраивают международные отношения единственным актуальным на сегодня способом.

Наша инициатива не остаётся незамеченной. Пули щёлкают по бетонному торцу крыши. А потом вижу толстую трубу с ещё более толстой грушей на конце. Подскакиваю, хватаю Элеонору за волосы и ремешок шорт, пытаясь не думать о свинце. Швыряю её дальше от края как мешок картошки и падаю рядом, в тот же миг грохот закладывает уши.

Кто не успел — тот опоздал. Ван Даймонд не покинул боевой пост и лежит в слишком расслабленной позе, опустив на бетон благородные седины, вокруг разливается тёмное пятно. В отсутствие командира сам себе командир, и я отдаю приказ тикать. Тащу за собой голоногую сослуживицу, спасённая вместо благодарности осыпает меня упрёками за сбитые колени и вырванные волосы. Грубость без секса её не устраивает. Женщины — они все такие, справедливые до чёртиков.

Пока ползём вниз, пространство у стен стадиона затягивает удушливым дымом и мерзкой пыльной взвесью от расколотого бетона. Через марево носятся трассеры и самые обычные, от этого не менее смертоносные пули. Гремят взрывы, бьют из безоткаток или подствольников — не различаю, тем более основательно оглох на крыше. Выбрать новую огневую точку и встретить захватчиков пулями не тянет совершенно. Я — писарь или, в крайнем случае, повар, но никак не солдат-пехотинец. Исчерпав героизм, бреду на север по Мартир и наблюдаю печальные картины бедных кварталов накануне вторжения. Примолкшая Элеонора ковыляет вслед.

Люди, которым есть что терять, давно покинули Банги. Остались мы, подневольные госслужащие, а также беднота, она сидит взаперти, в паническом ожидании ударов прикладами в дверь, грабежа и насилия. Снуют мародёры, что-то катят в тележках или несут на плечах. Какой-то чумазый тип, чёрный от природы или копоти, цепляется к Элеоноре, игнорируя моё присутствие и её оружие. Я не успеваю автомат вскинуть — она всаживает ствол «Калаша» ему в рот, не без вреда для передних зубов.

Шакалы ещё не сбились в стаи. Непременно соберутся. В период общего упадка рассудок уступает место стадным инстинктам.

— Стоять! Руки!

Патруль тормозит нас на самой окраине города. Прижимаем пальцы к сканеру сержанта, пока машинка не подтверждает наши личности.

— Советую повернуть налево и двигать к аэропорту. Там — охрана, аэропорт приказано удержать, — военный скептически смотрит на наши автоматы и без особого энтузиазма добавляет. — Может, и вы пригодитесь.

Пять километров до аэровокзала кажутся очень длинными. Он действительно охраняется, по периметру расставлено несколько БТР, оборудованы пулемётные точки. Нас узнают, пропускают внутрь без разговоров, и я растягиваюсь на кресле в зале ожидания, жадно хватаю кондиционированный воздух, безобразно прекрасный после тропической жары с ароматом пожаров. Сколько мне приходилось коротать время в аэропортах мира? С одной существенной разницей — сегодня я не знаю, когда мой рейс.

К утру народ оживлённо заголосил. При звуке мощных турбин я бросаюсь к стеклянной стене, выходящей на лётное поле. Никогда в жизни так не радовался российскому триколору, как увиденному на хвосте этого самолёта. К тому же меньше всего ожидал встретить атташе по культуре и науке в голубой тельняшке ВДВ. Никакого уважения к конспирации!

Глава вторая, в которой герой размышляет о разнице между самообороной и агрессией, перепрыгивая на глобальные материи мироустройства

Большой Босс выписал сертификаты депутатам Государственной Думы, голосовавшим за отправку войск в Африку. Россия провела, видимо, самую выгодную и самую бескровную войну в своей истории. Нам оставлены широким жестом, но за полную стоимость, четыре десятка танков Т-90, боевые машины пехоты, самоходные ракетные установки, куча боеприпасов и пять сотен добровольцев в статусе военных советников.

Мы выиграли войну, но не подписали мира. Наши вооружённые силы растут как на дрожжах. Вербовочные пункты набирают народ по северу Африки, проведена внутренняя мобилизация, учебные лагеря штампуют пушечное мясо со скоростью фордовского конвейера. Экономика напряжена милитаризацией… Зачем?

Русские разобрались с бандами без оглядки на демагогию и призывы к гуманизму, щедро расточаемые западными СМИ. Не вторгаясь на территорию Конго, прочесали южный берег Убанги системами залпового огня «Торнадо». В общем, военная опасность с той стороны ликвидирована, достаточно иметь пару хорошо вооружённых дивизий вдоль реки, и вопрос закрыт.

Биг Босс считает иначе. Если Африканский Федеративный Союз подвергся нападению, он обязан пройтись по соседней стране огнём и мечом. Впоследствии — присоединить её силой как военный трофей.

Я вхожу в ближайший круг президента, но формально продолжаюсь числиться функционером МИДа. Редко у кого столь странные отношения с начальником государства. Он ценит мои советы и прислушивается к моему мнению, одновременно держит себя настороженно. Наверно, не может забыть непосредственный контакт доверенного лица с руководством иностранной разведки. В общем, ощущаю себя его правой рукой, неудобной, искусственной. Поэтому он предпочитает периодически отстёгивать эту руку и отправлять подальше, чтобы не смущала. Потом вдруг тревожным звонком выдёргивает к себе, иногда — среди ночи. Переспрашивает одно и то же по нескольку раз.

Порой кажется, что Большой Босс испытывает недостаток уверенности, скорее даже — дефицит своего мнения. Предпочитает выслушивать массу советов, из них выбирать по вкусу. Это удивляет. Он достиг столь многого. От некого уроженца СССР, возможно — из гебэшной семьи, вырос до главы государства, пусть третьесортного, но быстро карабкающегося в первые ряды. Аппаратура Некроса создана недавно, кто ему советовал раньше? Да и нереально взлететь лишь на чужом опыте, не имея стержня внутри.

Очередной раз задуматься об извивах его душевной организации пришлось на борту самолёта по пути в Нью-Йорк. Лишь над облаками узнал об истинной причине командировки. Поэтому настолько шокирован главным внешнеполитическим заявлением Босса. Он знает, что я не одобряю подобные шаги. Что я непременно подберу неубиваемый аргумент, а он не найдёт возражений. Поэтому проще вывалить откровение на головы граждан, не обсуждая это дело с МИДом, а лишь подготовив текст в компании жмуров. Ей Богу, если бы в какую-нибудь Германию можно было отправить Чрезвычайным и Полномочным покойного Дизраэли в теле зомби, он бы так и поступил.

Включаю смарт на информационный канал и пытаюсь осмыслить, как жить дальше.

«Так называемая Демократическая Республика Конго, где демократия отсутствует и в помине, является главным дестабилизирующим фактором в центре Африки. Её сотрясают непрерывные гражданские междоусобицы, человеческая жизнь обесценилась до крайности, смертность ужасает. Правящий режим не в состоянии обеспечить порядок внутри страны и стремится отвлечь внимание конголезцев внешнеполитическими авантюрами. Ничем не спровоцированная военная агрессия против Центральноафриканской Республики заставляет принять ответные санкции. Сегодня наши сухопутные силы получили приказ форсировать реку Конго на всём протяжении Государственной границы. В связи с отказом правительства ДРК урегулировать конфликт мирным путём под предлогом отсутствия управления над войсками мы будем вынуждены продолжать операцию до полного взятия под контроль территории этой страны».

Далее он пространно цитирует американского президента и его историческую речь в Касабланке, где впервые во Второй Мировой были произнесены страшные слова unconditional surrender. Советская пропаганда перевела их как «безоговорочная капитуляция», но в том контексте они звучали резче, скорее — неограниченное подчинение побеждённого победителю. Рейх как государство прекратил существование, территории и нация попали под внешнее управление, часть земель отошла победителям… Но Биг Босс решил зайти дальше, опираясь на этот давний прецедент, он желает аннексировать всего южного соседа!

Могу только предполагать, кто персонально ему насоветовал действовать столь радикально. Не исключено — сам автор декларации в Касабланке. Весомая личность, даже спорить не буду. Но опирается в основном на опыт преодоления Великой депрессии и той войны, современные реалии воспринимает, скажем мягко, опосредованно. Как и другие покойники. Судить сложно, простым смертным типа меня запрещён доступ к подобным фигурам. Я бы нашёл что спросить и у Христа, и у Мухаммеда, и у Будды. Увы… Уровень погибшего французского лётчика — мой потолок, на попытку контакта с остальными Вождь лично даёт разрешение. Точнее, почти никогда не даёт.

Босс не хочет подпустить к себе советчиков, что могут объяснить: время присоединения территорий в качестве трофеев прошло. Израиль прихватизировал Восточный Иерусалим, и до сих пор нет международного признания этому акту, иностранные государства столицей Израиля по-прежнему считают Тель-Авив, держат там посольства. Предводитель желает использовать вторжение как повод для нашей агрессии… Огребём по первое число!

Саддих Зафар косится на мой экранчик. Пронзительные чёрные глаза, обычно зияющие поверх крючковатого носа двумя провалами в камеру пыток, миролюбиво прикрыты тёмными очками. Его взгляд, сопровождающий меня повсюду за рубежом, почувствую, наверно, не только через стёкла, но и бетонную стену. Он повышен до обермайора, сиречь подполковника, и в предстоящей операции отвечает за силовую часть, как атташе по культуре. Мне, личности мягкой и интеллигентной, не считая двух собственноручно застреленных, поручена деликатная сторона. Уговоры, переговоры, увещевания… Официально я лечу в Нью-Йорк в виде официального представителя президента по весьма официальным вопросам. Буду отбиваться от наскоков журналистов, обрывающих микрофоны по поводу скрытого смысла боссового обращения. Главное, никто не должен догадаться, что сотрудники МИДа узнали об импровизации начальства только из средств массовой информации.

О своей внутренней сверхзадаче думаю редко. Просто не знаю, что думать. Уши ЦРУ торчат из конголезской проблемы в шесть рядов. Конечно, это не единственная спецслужба США из перечня способных организовать крестовый поход на Банги. Всего их семнадцать, общая численность рыцарей плаща и кинжала превышает сотню тысяч, бюджет атомный, так что кандидатов много. Но брутальность действий и заметная активизация ЦРУшников в Киншасе накануне войны отметает всех претендентов, кроме самой одиозной конторы. Мы готовим операцию против Лэнгли, против извечных соперников КГБ-СВР, то есть по принципу «враг моего врага — мой друг» действуем на благо России. Но я послан на курорт Кипра и далее по маршруту с противоположной задачей, противодействовать слишком уж успешной борьбе с американцами.

Нет, иллюзий никаких. Что российское руководство, что Биг Босс — все они не ангелы, блюдут собственные интересы и своих стран, в меру понимания этих интересов, не гнушаются сомнительными акциями, от которых готовы при случае откреститься… наверное. Не буду никогда соизмерять, на какой чаше весов больше груз грехов или весомее заслуги. Родина, а именно ради неё я добровольно-принудительно отправился в Африку, простирается далеко за пределы Кремля. Она совершенно не ассоциируется с берёзами, полями и стёжками-дрожками. На ум приходят колоссальные пробки на Можайском шоссе, давка в метро, наглые водилы маршруток, хапужестые орлы с полосатыми жезлами, пиво «Балтика» и восторженные вопли, когда наши хоккеисты побеждают за рубежом. Родина, она такая, какая есть. Иностранцы удивляются, что русские иваны умудряются любить свою варварскую державу, а я считаю это проявлением нашего народного ума. Американцы, например, обожают некий воображаемый Пиндостан, царство свободы, демократии, справедливости и политкорректности, выдающихся возможностей и далее по тексту. Никто из них даже не пытается глядеть на Штаты объективно, непредвзято, как русские на Россию.

Кстати, благосостояние Родины, «страны рабов, страны господ» зависит от равновесной устойчивости окружающего мира. Щелчок по наглому американскому носу у берегов Алжира поначалу обрушил доллар до пятидесяти пяти евроцентов, в той же степени обесценил золотовалютные запасы московского Центробанка по отношению к юаню, швейцарскому франку и золоту, точнее — ту часть запасов, что складировалась в долларах. Моя роль в нанесении ущерба дяде Сэму мала, но очевидна, заслуг в укреплении американской валюты нет никаких, они сами с большего выкарабкались. Что дальше?

Примерно этот же вопрос, только в совсем неприятной форме, мне задаёт отвратительный тип в строгом чёрном костюме, до того опрятном, что нестерпимо хочется купить заварное пирожное и заляпать кремом его рукав. Чел высок, брутален, бел и самоуверен. Его напарник темнее, латинос или индус, трудно разобрать детали, когда половина морды скрыта зеркальными чёрными очками.

— Специальный агент Филлип Банкман, Федеральное Бюро Расследований, агент Иисус Родригес…

Я не даю ему договорить, из какого бюро тёзка Спасителя, явно же — не из свадебного.

— Специальный представитель Мерзляевский с дипломатическим иммунитетом. Не были бы вы добры посторониться, сэ-эр?

Оглядываюсь. Сзади афро-пограничник с любопытством глазеет на нашу тёплую компанию. Остальные пассажиры рейса обтекают вокруг, стремясь в объятия таможни. Зафар не вмешивается, но и не уходит, пусть к нему федералы не проявили интереса.

— Сожалею. Нам необходимо с вами переговорить, мистер, — федеральная горилла не желает уступать и постепенно наливается красным, догоняя оттенком свой бордовый галстук. Мне почему-то казалось, что и удавки на шее у них должны быть чёрные. Значит, информация устарела.

— Ничем не могу помочь. Обращайтесь к нашему послу через Госдеп. Без его санкции общаюсь только с журналистами и прислугой в отеле. Но вы же ни то, ни другое?

Неужели гипертоников не отсеивает медкомиссия? Я нарываюсь на хамство, кто-то из запоздалых пассажиров начинает снимать нас на телефон. Ну, врежь, червоноглазенький! Ютюб разорвётся от этого ролика…

— Речь идёт о национальной безопасности Соединённых Штатов.

— Я ей завидую. Речи завидую. Тоже хочу идти, но меня не пускают, — достаю смарт и тыкаю в тачскрин. — Секретариат посольства? Здесь Мерзляевский, у нас проблема с ФБР в аэропорту. Да! Позвоните в бюро, уточните полномочия специального агента Банкмана, имеет ли он мандат на задержание иностранного дипломата в аэропорту имени Кеннеди… Жду!

— Речь идёт также о вашей личной безопасности.

— В данную секунду я вижу только одну ей угрозу. Вас.

А ещё я вижу разрыв шаблона. Гордый гэбист притормаживает приезжего из вонючей центральноафриканской страны, а пришелец не только не брызжет почтением, но и норовит послать спецагента на самый дальний фак… Что-то новое происходит в мире!

— Вы вправе отказаться от разговора. Но прошу не предъявлять претензий, что вас не пытались предупредить.

Он совершает едва заметное движение тазом в сторону, типа освобождая проход, его чёрные штиблеты при этом почти не смещаются. Я сменяю гнев на милость. Если человеку говорят — вот пропасть, прыгай, он упрётся. Если объяснят, что всё в его доброй воле, отчего же не шагнуть вперёд?

— Пять минут. Со мной будет присутствовать ещё один человек из дипкорпуса.

Ввожу в бой последний резерв — Зафара. Пусть начинает распространять африканскую культуру прям в аэропорту. Вчетвером пересекаем сумасшедший по размерам зал, на эскалаторе уезжаем в дебри и заканчиваем маршрут в уединённой комнатке без заметных видеокамер. Не пыточная и не допросная, но подчёркнуто неуютные апартаменты.

Главный павиан при галстуке занимает центральное место за столом. Точнее, именно занятое им получается центральным. Я — напротив, на неудобном металлическом стуле, напарники подпирают стены.

— На предисловия нет времени, о'кей?

— Весь внимание, гайз.

Говорю подчёркнуто по-африкански, раздражая произношением аборигенов, но уже зря. Банкман больше не демонстрирует крутость и даже жвачку жуёт не столь агрессивно.

— Многие считают вас одним из главных инициаторов ракетной атаки на крейсер «Омаха».

— Наслышан, джентльмены. Насколько я знаю по реакции на видеоролики мисс Янг, большинство склонно винить бывшую администрацию Белого Дома, пославшую флот в неподготовленную атаку с жертвами среди мирного населения и американских военных. Действия Алжира признаны на Генеральной ассамблее необходимой обороной…

— В результате укрепился террористический режим, а в Сахаре построены концентрационные лагеря для противников ислама.

— Вы потеряли монополию на концлагеря? Пример Гуантанамо заразителен, — я заканчиваю бесполезную перепалку. Если вдруг удастся убедить в своей правоте единственного оперативника из ФБР, в Штатах останется свыше трёхсот миллионов неубеждённых граждан. — Полагаю, вы остаётесь при своём мнении и считаете, что мне следует быть осторожным. Спасибо за предостережение.

— Очень осторожным, мистер Мерзляевский.

К спецагенту возвращается уверенность, сквозившая в первую минуту знакомства. Он на коне и при власти, он знает нечто особенное, мне неведомое… Ломаю идиллию.

— В таком случае я обязан предостеречь и вас. В обязанности ФБР входит защита иностранных дипломатов от радикалов-террористов. Если в первую минуту моего пребывания на американской земле ваша спецслужба расписывается в бесполезности защиты, на кой чёрт она вообще сдалась? Поэтому будьте любезны исполнять обязанности в полном объёме или передайте значок более добросовестному сотруднику. Хорошего дня.

На входе в зал, где толпятся встречающие, спрашиваю спутника, что это было. Саддих жмёт плечами.

— Проверка на вшивость. Что-то готовят или задумывают. Смотрят на вашу реакцию.

Его собственная реакция по-прежнему укрыта очками и маской бесстрастности.

— И какой вывод они сделали?

— Что вас несложно толкнуть на конфронтацию и необдуманные шаги. Дипломаты ведут себя сдержанней. Вдобавок, видны американские стереотипы во взгляде на Россию. Вы же русский, господин Мерзляевский? Раньше вас характеризовала триада «медведь — водка — балалайка».

— С матрёшкой.

— Возможно. Теперь «водка — пальцы веером — мочить в сортире».

— Радует, что хотя бы водка сохранила позиции. Никто не способен понять русских, даже мы сами.

Да, скрытое — скрыто. Зафар не знает, что напарник по поездке только что сорвал накопившуюся злость от международного экспромта Биг Босса и неопределённости отношений с Ясенево. Водку не пью, пальцы не гну, мочить супостата в сортире и без меня желающих хватает. Но реноме русского араб описал точно. Что же, пусть американцы провоцируют на необдуманные шаги, там посмотрим — изображать ответ в стиле медведь-водка или удивлять.

Перелёт из Нью-Йорка в Вашингтон обходится без общения с ФБР. Мрачная зеркальная коробка на пути к Балтимору напоминает о другой спецслужбе — Агентстве Национальной Безопасности. В округе Колумбия не хватает земли для расквартирования центральных офисов АНБ и ЦРУ, только ФБР в привилегированном положении. Наше посольство тоже на отшибе, в Пасадене, среди растительности очаровательного бульвара, пролегающего параллельно экватору. Креативные американцыпридумали ему совершенно оригинальное название: бульвар Восток-Запад. Участок заповедной зелёной зоны куплен за больные деньги неким Джоном Смитом или Джоном Доу, не помню точно, и сдан Центральной Африке в аренду за один доллар сроком на двести лет. Почему нельзя тупо приобрести недвижимость для дипломатических нужд — не знаю, видать, сработал очередной выверт американской демократии.

В посольской машине дружелюбный водитель первым делом выдаёт памятку о секретности в здании посольства, ничего, в общем-то особенного, привлекают лишь светофорные зоны. В красной зоне сохранены все жучки, нагло впихнутые туда в момент строительства. В жёлтой удалены, остались лишь самые законспирированные, и, наконец, зелёная зона чиста. Мало того — проверяется дважды в день. То есть в красной зоне полагается рассуждать, что готовим нападение на президента США и Мексику, в жёлтой — что покушаемся на вице-президента и Гватемалу. Только в зелёной можем признаться, что высшие чиновные шишки, как и Латинская Америка, в настоящий момент нас не волнуют. Методы детские, ФБР давно, как мне кажется, раскусило, что в жёлтые микрофоны льётся деза, но не я вводил правила, не мне их оспаривать. Тем более, процентов девяносто внутренних помещений отделаны в зеленоватых тонах, от салатового до тёмного ядовитого.

Цвет умиротворения, рекомендуемый психологами, он же — цвет знамени пророка Мухаммеда, удивительно подходит Камалле. Раньше видел её только мельком и не рассмотрел как следует, а зря. Она очаровательна в чёрном свободном платье с языками зелёного пламени, невесомый изумрудный платок свободно обвил шею в готовности укрыть голову, если его хозяйка рискнёт выйти на улицу за пределы светофорных комнат. Её не портят пухлые щёчки. Острый носик с высоко открытыми ноздрями, характерный для индусок, добавляет шарма, особенно в глазах человека, месяцами наблюдавшего только стандартные плоды косметической хирургии да афро-африканок с толстыми плоскими губами и широкими носами на не слишком интеллектуальных рожицах. Между бровями просится красная точка индуистского «третьего глаза», но Камалла мусульманка, как и её отец. И столь же любит власть.

— Надеюсь, вы чётко уяснили, мистер Мерз, кто руководит, а кто только выполняет команды.

Она восседает на высоком барном стуле. В центре операционного зала в качестве зримой заботы о сотрудниках зеленеет буфет с прохладительной и тонизирующей всякой всячиной, но без спиртного: территория посольства относится с юрисдикции Центральноафриканской Федерации, поэтому алкоголь, табак и бухло приравнены по запрещённости к ядерному оружию.

— О'кей. Вы — сверху.

Она возмущённо хмурится, поджимает губы, и я едва сдерживаюсь, чтобы не разозлить Леди Босс ещё сильнее. Движение чувств отражается невероятно сексуальными ямочками на щёках, аж мурашки по коже бегут, крупные, больше чем от очертаний колена под тонкой тканью платья.

— Оставьте намёки при себе, мистер Мерз. Я читала ваше досье. В Москве жена, в Банги любовница Элеонора, и мимо себя не пропускаете ни одну юбку. Вы сексуальный маньяк?

Если это обвинение звучит не из уст прокурора, возмущаться не полагается. Тем более, Камалла не далека от истины.

— Всего лишь отдаю дань здоровым репродуктивным инстинктам. Ваше досье не читал, наслышан только, что вы дочь Биг Босса и пользуетесь его безграничным доверием.

Женщина упрямо встряхивает густой чёрной гривой.

— Дочь. Про безграничное доверие ваши информаторы лгут. Отец может довериться совету, но человеку — никогда. Он ценит результат, и мы с вами обязаны его обеспечить.

Стиснув зубы, ухватываю за хвост срывающуюся с языка фразу: очень рад, леди, что в первом же свидании вы говорите о нас «мы». В её карих глазах с нежным оттенком бурого сердолика затаилась неудовлетворённость одинокой женщины, действующая на озабоченных самцов каталитически. Но дама не лёгких, чтобы разговор плавно перетёк в кроватное русло. Нужно сдерживать напор.

Признаюсь, что пуля в голову и радикальная коррекция здоровья в госпитале Корпорации сыграли со мной странную шутку. Раньше я был несколько застенчив с женщинами, объективно оценивая свои внешние дефекты. Да что говорить, вся внешность была сплошным дефектом, о чём любила напоминать Инка. Теперь навёрстываю упущенное… Вру, уже наверстал и набираю с запасом. Камалла обречена на повышенное внимание. В отличие от других сотрудников дипкорпуса, болтающихся в Пасадене, штат Мериленд, я ни капли не угораю от почтения к семейству Босса в силу своего природного легкомыслия.

Возвращаюсь в служебную колею.

— Результат обеспечим, если есть подходящий объект для разработки.

— Кандидатов несколько, — она успокаивается, переходя к деловой части общения. Или всё же промелькнуло разочарование, что я быстро соскочил со скользкой темы? — Ознакомьтесь со всеми. Выбор таргета зависит от вас.

Печально. Тем самым на меня перевешивается львиная доля ответственности за провал, если человек-цель окажется слишком крепким орешком. А разве в руководстве ЦРУ служат слюнтяи?

Глава третья, в которой герой пытается состязаться с самой крупной и профессиональной спецслужбой в мире, а затем удивляется результату

Чтобы рассмотреть окрестности Лэнгли, не нужно запускать дрон или агента с камерой. Есть вездесущий Гугл. Раньше фотографии на Гугл-мэпс обновлялись раз в два-три года, сейчас весьма часто.

Я разглядываю симпатичные домики. Ими застроен практически весь северо-восток штата Вирджиния. В скромных коттеджах живут правительственные чиновники, включая руководство ЦРУ. Мы привыкли слово Лэнгли отождествлять со штаб-квартирой разведки, как и Лубянку — с КГБ или ФСБ, забывая об универмаге «Детский мир». Точно также шпионское логово занимает только часть городка Лэнгли, плавно переходящего от шпионского логова в соседние кварталы коттеджей без чётко видимой границы. Здесь наличествуют стадионы, церкви, школы, супермаркеты и прочие прелести американского быта. Много зелени, парков, воды, практически райский уголок. Откровенно скажу — хорошо живут в Лэнгли, штат Вирджиния, и в Округе Колумбия отлично живут. В Вашингтоне меньше миллиона горожан, днём количество человеков в нём почти удваивается из-за понаехавших из Вирджинии и Мериленда. Кстати, добираться несложно, никакого сравнения с Москвой, где чиновничество вынуждено продираться к Кремлю, Старой Площади и министерским зданиям, ещё по дороге на работу накапливая ненависть к гражданам управляемого государства. В Центральной Африке тоже будет новая федеративная столица, Большой Босс распорядился начать её строительство севернее Банги, ближе к лесам Баминги-Бангоран, война притормозила проект.

Камалла неслышно подплывает к моему плечу. Легчайшее дуновение на щеке от широких одежд дополняется тончайшим ароматом востока. Не знаю, из чего он состоит — из сандала, имбиря, экзотических трав? Зато безошибочно предупреждает о надвигающемся начальстве. Если бы раскладывал пасьянс вместо работы, срочно свернул бы окно…

— Хороший кандидат.

— Да, госпожа.

Она уже не пытается перевоспитывать, клевать в темечко, высказывать «фи», что моя интонация намекает на госпожу из ролевых игр. Сдвинув суровые бровки к несуществующему красному пятну, всматривается в благородный лик Питера Пьемонта, ощетинившегося легкомысленными пшеничными усами.

Помощник начальника европейского отдела Национальной секретной службы ЦРУ. Тридцать три года, достаточно молод для этой должности. Варяг-аналитик из разведывательного директората, без опыта полевой работы. Женат, имеет одну дочь. Больше ничего толкового на блондинчика у нас нет, и копать глубже небезопасно: привлечём внимание раньше времени.

— Похоже, он один, у кого в верхушке ЦРУ есть ребёнок с проблемным здоровьем.

— И ребёнок единственный, — добавляет Камалла.

Редкое заболевание центральной нервной системы, ошибочно диагностированное как полиомиелит, привело к параличу ног. Семья Пьемонта сопровождала его в период службы в Пакистане, где полиомиелит ещё встречается. Девочку лечили не от того и банально упустили время. Без госпитализации в больницу Корпорации она прикована к инвалидной коляске на весь остаток жизни.

Спецслужбы опекают членов семьи госслужащих, но не столь чутко, как самих чиновников, да и помощник начальника отдела — отнюдь не директор ЦРУ. Жаль, что отдел не африканский, но я не привередлив.

— Как вы его думаете обрабатывать? — вряд ли Камалла предложит типовой способ вербовки через постель. И уж точно не отведёт себе роль приманки.

С удовольствием оборачиваюсь к ней, пытаюсь изобразить обольстительную улыбку.

— Не думаю вообще. Перепоручу его жене.

— Спорный шаг. Для успеха вашего начинания нужно согласие и жены, и мужа? Вероятность снижается.

Милочка, ты никогда не была замужем. Не подозреваешь, как может достать организм из супруга ненавидимая им жена и вынудить к самым неприятным шагам. А уж любимая щёлкнет пальцами — и готово. Жизнь в стойле претит психологии гордого дикого мустанга, и коль он согласился на конюшню вместо вольного ветра прерий с табунами тонконогих кобылиц, у благоверной есть неотразимые аргументы. Поэтому математика здесь не работает. Требуется убедить миссис Пьемонт, дальнейшее — дело времени.

— Обратите внимание, госпожа шеф. Она бросила университетскую карьеру и преподаёт в начальной школе, куда возит Эмму, чтобы ребёнок рос не в изоляции от сверстников. Хорошая мать, не правда ли? Больше детей у неё не будет, если, конечно, не полечиться в Банги. То есть шанс уболтать Деллу Пьемонт на порядок выше, чем самим заарканить этого образцового парня.

Начальница прикусила нижнюю губку. Завидую её зубам — сам куснул бы эту рубиновую плоть… Чёрт! Нужно вызывать в Мериленд Элеонору или срочно совращать кого-то из местного персонала, иначе свихнусь от напряжения.

— Утверждаю. Установить за ней наблюдение?

— В первую очередь — за основной целью, его перемещениями вне Лэнгли. Не стройте мне удивлённые, пусть даже очаровательные глаза. Если Питти завёл любовницу, а то и заделал ей ребёночка с ходячими ножками, мои надежды на убедительность доводов его супруги поблёкнут. Хотя бы недельку последите.

Неделя — это много. Наша доблестная армия развивает блестящее наступление в междуречье Убанги и Конго. Успех наступления обеспечен — там просто некому сопротивляться. А в Киншасе ЦРУшники потихоньку раздают свежеотпечатанные доллары представителям туземных племён. Что может в наибольшей степени вдохновить патриота на борьбу с оккупантом? Правильно — пачка долларов и автомат Калашникова. С оружием дефицита не наблюдается. Биг Босс примеряет эполеты Наполеона и радостно гонит федерацию в западню безуспешной борьбы с партизанами, когда мировое сообщество дружно переведёт нас в разряд плохих парней, и даже русские будут вынуждены посыпать голову пеплом: мол, не той стороне помогли. Степаныча точно отправят на пенсион.

Немного осложняет задачу тот факт, что Лэнгли далековато, к западу от Вашингтона, передвижения на посольских машинах нежелательны, при взятии колёс напрокат надо предъявлять документы, местная агентура немногочисленна… Да что говорить, технические проблемы подготовки операции в чужой и чуждой стране миллион раз показаны в фильмах. Там они успешно преодолеваются, после чего Главный Хороший Парень вступает в бой, отстреливает плохих, спасает подло обманутую длинноногую блондинку, ни капельки не похожую на толстушку Пьемонт, которую предстоит обманывать мне.

Как фигура самая засвеченная благодаря алжирской эпопее, я вообще нос не кажу за пределы дипмиссии, ночую здесь же. Пусть говорят, что Америка — великая страна, для меня она ужалась до маленькой комнаты с односпальной кроватью, операционным залом с четырьмя операторами — Бобом, Мбвонгой, Дорис и Самуэлем, а также неприступной твердыней Леди Босс. Ломать комедию о внезапно возникших высоких чувствах отказываюсь, считаю такой метод браконьерством, а вне серьёзных отношений Камалла близости не признаёт. Преждевременно усохшая Дорис, умненькая, внимательная, отзывчивая, в качестве интимного партнёра подходит не больше, чем англичанин Боб или афро-африканец Мбвонга.

В суете приготовлений и наблюдения за Пьемонтом, чья машина отмечена жучками, не засекаемыми сканерами ЦРУ, проходит дней пять. Квадрокоптер роняет в вентиляционную шахту их коттеджа чувствительный датчик, снабжающий нас записями домашней болтовни, он же улавливает аппаратуру конкурентов. Никакого уважения к приватной жизни!

Пьемонт в отдельно взятый период времени демонстрирует образчик благопристойности. Вне работы — бассейн, пробежки, посиделки с семьёй, прогулки с дочкой на кресле… В другое время я бы наверно задумался, не слишком ли он положителен. Как в старом анекдоте — у него всё положительное, включая реакцию Вассермана на сифилис. Но времени нет, нужно идти на контакт с его половиной.

Я отклоняю вариант «визита водопроводчика». Конечно, наши технари подписываются, что американцы услышат в свои микрофоны только безобидный трёп о кранах и смесителях, пока буду склонять Деллу к государственной измене. Но все видеокамеры в округе не обманешь, и явление левого сантехника непременно попадёт в анналы, а наша операция — в анал, простите мой французский.

Способ подворачивается сам собой. Эмме предстоит визит к врачу. Супруги знают, что надежды на улучшение нет, а сам поход сведётся к ритуальной формальности и перечислением очередных трёхсот баксов в карман ненасытных медикусов. Но всё равно миссис Пьемонт погрузит дочь в салон, кресло-каталку в багажник, и синий «Форд» покатится к больнице. Семья ведёт безнадёжную борьбу с недугом, как ЦРУ — с Талибаном. Полутора миллионов долларов на лечение в Баминги у них нет, не считая сопутствующих трат — на перелёт и проживание. Финансирование разведывательного управления превышает бюджетные затраты большинства государств мира, и жалкие по сравнению с этой гигантской суммой полтора лимона пробивают брешь в защите!

У Корпорации есть специальный фонд — некоторым больным иностранцам медпомощь оказывается бесплатно. Понятно, что это всего лишь пиар, но он даёт надежду обездоленным. Сертификаты разыгрываются рандомно. Я представить себе не могу, что распределял бы билеты на лечение вручную, спасая единицы и отказывая в праве на жизнь сотням тысяч…

Слегка гримированный, чтоб не быть моментально опознанным, толкусь на паркинге у больницы, рассовываю христианские книжицы о спасении души. Американцы одаривают меня смайлами, макулатуру берут практически все, чтоб не обидеть, тут же бросают её в мусорку или прямо на асфальт. Бобби и Дорис ошиваются в сотне метров к югу, пребывая в уверенности, что крупно меня выручат в случае неприятностей.

«Объект выходит из больницы», — пищит наушник, невидимый под лохматым париком. Отправляюсь наперерез. По идее, должен чувствовать себя последней скотиной, эксплуатацией недуга дочери толкаю родителей на измену горячо любимым Штатам. Но не чувствую. Оппонентом выступает ЦРУ, ведомство, где не чураются угроз убить ребёнка ради своих целей. Яблоком искушения сжимаю в потной ладошке спасение Эммы от паралича и её матери от бесплодия.

Делла качает головой. И я с ней полностью согласен.

— Да, миссис Пьемонт, постом и молитвой параплегию не излечить. Как и ваши женские проблемы. Вы знаете про благотворительную лотерею с розыгрышем сертификатов? Это единственный шанс. Позвоните в консульство Центральной Африки.

Смотрит настороженно. После таких взглядов зовут в полицию и тащат в суд за сексуальное домогательство. Я уверен, что за плотными тёмными очками выражение моих глаз неразличимо, иначе бы обе американки увидели бы, как я отчаянно трушу. Конечно, дипломатический паспорт служит защитой, но если речь идёт о национальной безопасности США…

— Что взамен? — спрашивает дитя торгашеского народа.

— Немного внимания вашего супруга. Не более того.

«Уходи! В километре приближаются два чёрных буса с тонированными стёклами».

Сую в боковой кармашек инвалидного кресла телефон, подключённый к африканской сетке, с единственным номером в памяти. Ретируюсь в зелёнку, где парик, борода и очки отправляются в пакет, а мои могучие плечи обнимает байковая куртка с капюшоном, нахлобученным до самого носа… Да, от страха голова втянута настолько, что нос буквально на уровне плеч.

От нашей нехудожественной самодеятельности хочется выть в голос. По науке, нужно внедриться в ближний круг Деллы, переспать с её младшей сестрой, матерью-одиночкой, и однажды у камина или во время барбекю… Но для этого требуется пара месяцев! Русские танки с нашими экипажами дымят дизелями в трёх переходах от южной границы Конго, и мне нужна информация, способная сыграть роль холодного душа на горячую голову Биг Босса.

Неспортивной трусцой пересекаю рощу до соседнего шоссе, где меня подбирает Камалла. Скукоживаюсь на заднем сиденье до объёма ручной клади, но роль багажа мне не удаётся. Наша глава резидентуры заводит разговор, не дожидаясь безопасных стен посольства.

— Мне не нравится её реакция, Мерз. Без малейшего удивления.

— Да, Леди Босс. С равной вероятности это может быть как ловушкой, так и обычной предосторожностью. Сотрудникам ЦРУ промывают мозги по поводу вражеских провокаций, члены семьи слышат отголоски. Раньше вербовали на кнут и пряник. Кнутом выступал компромат, пряником бабки. Сертификат на репарасьон представляет собой бонус крупного калибра.

— …И они заранее готовы к его предложению? — флюиды неуверенности вкупе с тонким ароматом сандала долетают с переднего сиденья. — Тогда нужно решить, стоит ли продолжать операцию.

Хороший вопрос. И разумный ответ на него — осторожный. Но присутствие индуистской красотки с примесью русской крови склоняет к противоположному. Проклинаю себя за авантюризм, когда произношу:

— Рискну. Если, конечно, она выйдет на контакт. В конце концов, мы с вами — шпионы, Камалла, или просто погулять вышли? Наши парни в Конго рискуют больше.

Вот такой я крутой и мужикастый. Камалла молчит. Либо не оценила мой героизм, либо сочла безрассудным идиотом. Одно радует — Боб доложил, что чёрные «Доджи» с тонированными стёклами просвистели мимо больницы с максимально дозволенной скоростью тридцать пять миль в час, около пятидесяти километров по-нашему. Значит — не по мою душу.

Вечером получаем запись до странности краткого диалога между супругами. Делла вручает мужу мой телефон и в трёх словах описывает суть предложения. Если мы ждали воплей «как ты могла, мать моего ребёнка, вести переговоры с заклятым врагом священных Соединённых Штатов!», то — облом. Подстава или нет, но супруги явно были готовы к предложению о сотрудничестве.

Пьемонт перезванивает немедленно, предложив встретиться на следующий вечер. Формально Делла выполнила свою часть сделки, внимание супруга привлекла.

Когда опускаются сумерки по окончании следующего дня, и асфальт отдаёт в воздух накопленное тепло, мы обгоняем машину Пьемонта на Вашингтон Мемориал Парквей. Вокруг раскинулся парк Тёрки Ран, густой лес темнеет с обеих сторон. Когда сворачиваем на боковую аллею к Потомаку, ветки смыкаются над головой. Дроны, даже с самыми изощрёнными приборами ночного видения, здесь бесполезны. Сэм тормозит, мы оба покидаем невзрачный пикап с номерами Северной Каролины, сзади останавливается седан нашей жертвы непатриотичной марки «Тойота-Кэмри». Игра началась.

Я снова облеплен париком и тёмными очками, в вечернем лесу абсурдными. Самуэль без лишних слов обыскивает Пьемонта, забирает смартфон и кидает на сиденье «Тойоты». Мне делает знак глазами: основной гаджет слежения у ЦРУшника на одежде. Остаётся только гадать — это его приватная предосторожность или часть контроперации.

Питер садится в пикап. Гаджет погиб в неравной борьбе с продвинутой электроникой Баминги, невидимый нам оператор фиксирует, что Пьемонт продолжает торчать у своего авто и вести со мной разговор о грибах и о погоде. Даже самый тупой американец через минуту-две смекнёт, что над ним измываются, но пикап уже ломится по лесной тропе к Потомаку. Пьемонт зажат между нами на переднем сиденье и не рыпается.

— Какое вам нужно содействие в обмен на сертификат?

— Информация о резидентуре и агентуре в Киншасе, — я облегчённо про себя вздыхаю. По крайней мере, не ходим вокруг да около.

— Во-первых, я работаю в европейском отделе. Во-вторых, вы толкаете меня на государственную измену с перспективой кучи неприятностей: пожизненное или электрический стул, а то и Гуантанамо. В-третьих, какие могут быть гарантии?

— Начну с последнего, мистер Пьемонт, с гарантий безопасности, — настроившись на привычную пиар-волну, пусть и с единственной персоной в качестве публики, чувствую себя увереннее. — Полностью в безопасности вы и ваша семья будете только в Центральной Африке. Не скрою, по комфортности проживания наша федерация догонит Штаты не ранее, чем через пять-семь лет. Так что выбор за вами — лечение жены и дочери, кров и защита, обеспеченность до конца дней. Или всё останется по-прежнему, об этом разговоре забудем.

— А техническая сторона?

— Достаточно доступа во внутреннюю компьютерную сеть.

Пьемонт откидывается на потёртое кресло. Мы выехали на берег. Виден катер, что перевезёт нас через реку в Мериленд. Наступает момент истины: вы с нами или против нас. Я вопросительно разглядываю Питера, но получаю ответ из другого источника.

«Машину Пьемонта окружил спецназ. Сворачивайте операцию!»

— Скажите, господин Мерзляевский, если бы подобная ситуация сложилась с вашей дочерью Ольгой, и ЦРУ предложило лечение за границей в обмен на тайны российской разведки?

Ловлю за уши сердце, ухнувшее куда-то вглубь организма, и заставляю его работать в штатном режиме. Противник опередил нас на три шага, хуже того — продолжает наращивать отрыв!

— Каждая ситуация индивидуальна, Питер. Вы не можете предложить бонуса, подобному сертификату.

— Гордитесь? Утаиваете от мира технологии, что спасли бы миллионы жизней! Обдираете состоятельных пациентов и на их средства оккупировали Конго!

Если он надеется на мои оправдания с неизбежной утечкой информации, то у меня нет времени, чтоб опростоволоситься ещё больше.

— …Ваше предложение не интересно, независимо от моих патриотических убеждений. В наше время все технологии пересекают государственные границы. Через пять, в худшем случае — через десять лет, слышите, они будут и в США, а потом обгоним вас. Лучше дочь вылечится позже, но законным способом, чем до конца дней скрываться с отцом-предателем в африканских джунглях.

— Вынужден прервать общение. Около вашей «Тойоты» топчется кавалерия, не приведи Господь — краску поцарапают. И вертолёт на горизонте.

Пассажир догадывается, что суета спецназа на шоссе и тишина на берегу означают бездействие его маячка. Я вылезаю и выпускаю его в прибрежную свежесть воздуха, даруемую Потомаком. Она не радует обоих: я провалил операцию вчистую, Пьемонт не записал наш спич. Вместо прощания указую ладошкой вглубь леса, где в полумраке просматриваются следы колёс. Американец уносится рысью профессионального бегуна.

Катер перебрасывает нас на северный берег, сам мчится вниз по течению, привлекая внимание рёвом пятисотсильного двигателя, мы втроём с Сэмом и со скверным настроением катим к посольству, под ясны очи недовольного начальства.

Гм, недовольство — это мягко сказано. Камалла в ярости.

— Ловушка?

— Она самая, заранее подготовленная. Скажите, дарлинг, были ли у нашей разведки другие попытки подкупить ЦРУшников сертификатами?

Если я такой умный, какого чёрта задаю этот вопрос только сейчас?

Камалла мнётся. Она облачена в чёрный обтягивающий комбинезон без намёка на индийско-мусульманскую сдержанность. Похоже, была готова хватать М4 наперевес и штурмом брать Лэнгли, если бы нас туда свезли… Глупо, но трогательно.

— Попытки были. Успешные ли — не знаю.

Занавес. Я должен удивиться, что наш скаутский отряд не переиграл ЦРУ с их семидесятилетним опытом борьбы с перевербовками? Интересно, сколько часов остаётся до объявления меня персоной нон-грата за действия, несовместимые с дипломатическим статусом?

— Камалла… Мне хреново. Сейчас сорвусь. Нужна или бутылка виски, или женщина.

Алкоголь в посольстве запрещён также сурово, как и в Банги. Согласно неписанным шпионским правилам, женская часть агентуры обязана делить ложе с друзьями и врагами по производственной необходимости, а не по зову души и плоти. Но Камалла — дочь Биг Босса, на неё законы разведки не распространяются. И, чесслово, глядя на её стройную аппетитную фигурку умеренного роста, совсем не испытываю желания грубо опрокинуть на спину, как Элеонору и других коллег приятного пола.

— Идите к себе, готовьте рапорт. Я зайду через полчаса.

Не веря собственным ушам, несусь в жилой блок и трачу эти полчаса с максимальной пользой. Успеваю поменять бельё на свежее, бреюсь, обмазываюсь дезиками-гелями-лосьонами. Грандиозный провал с Пьемонтом вытеснен единственной мыслью: неужели?

Через тридцать одну минуту раздаётся стук. Камалла, напоминающая пантеру в своём сексуальном чёрном комбезе, ставит пузырь скотча и беззвучно ретируется. Решительно день не задался!

Глава четвёртая, в которой герой вынужден прибегнуть к нетрадиционныметодам

Следующее появление Камаллы вблизи моей койки также не носит эротического характера. Вместо «доброго утра» она ошарашивает:

— Пьемонта застрелили!

Прыгаю в штаны прямо из постели, Леди Босс не удостаивает меня возможностью уединиться для утреннего туалета и продолжает строчить из своего карминового пулемётика.

— Я отправила всех отдыхать, мы только утром прослушали запись из «Кэмри» Пьемонта. Его случайно прикончил один из спецназовцев.

То есть с момента прибытия ЦРУшной души в мир иной прошло восемь часов, новопреставленный успел чуть-чуть освоиться и уверенно посылает в пеший сексуальный поход операторов Некроса при попытке установить контакт. Камалла подтверждает мою догадку, тон совсем убитый. Если в провале вербовки её обвинить трудно, американцы специально готовились к такому ходу с нашей стороны, то небрежность с прослушкой целиком на совести моей временной начальницы.

Не замечаю её протест и заскакиваю в санузел, переполненный пузырь мешает сосредоточиться. После вчерашнего чуть штормит, сказывается долгое отсутствие тренировки. С облегчением уретры приходит свежая мысль. Её вываливаю наружу едва членораздельно, рот занят зубной щёткой. После вискаря, потреблённого без закуси и компании, нельзя игнорировать чистку зубов.

— Дарлинг, выбирай. Для меня самое время уматывать в Банги и увещевать твоего отца, чтоб не залезал ещё глубже в конговскую яму. Тем более ЦРУшники в обнимку с ФБР запросто могут объявить мне травлю. Есть второй вариант: я остаюсь и пытаюсь вырулить ситуацию в лучшую сторону. Разумеется, без гарантий успеха. В случае чего неудачу свалишь на меня.

Она в замешательстве. Задаёт ключевой вопрос:

— Зачем вам это, Мерз?

Застёгиваю рубашку. Теперь готов к труду и обороне, как наши общие предки из СССР.

— Во мне сильны гетеросексуальные инстинкты, Камалла. Они не только в желании покрыть каждую сексапильную самочку, но и в невозможности бросить женщину наедине с неприятностями. Отец не рассказывал? У русских это в крови, если, конечно, в жилах кровь, а не водица.

— Папа вообще ничего не рассказывал о прошлом, — неожиданно откровенничает моя полукровка. — Будто родился в Индии.

— Так… Одна минута ничего не изменит, а тебе будет познавательно, — порывшись в вещах, откапываю старый номер «Монд», в нём журналистское расследование о похождениях некого персонажа на юге Алжира. Руку на отсечение, если это не Биг Босс. — Полистай на досуге. Идём!

Аудиозапись из «Тойоты» наглядно демонстрирует, что в американских силовых структурах порой случается такой бардак, что русским не снилось.

«Седьмой! Кто-то бежит из леса на шесть часов!»

Короткая очередь.

«Первый, я снял его!»

«Твою мать, Билли, это же Пьемонт! Тот, чью задницу мы должны были прикрывать! Какого … ты открыл огонь без команды, грёбаный…»

Дальше упоминания частей человеческого тела и неприличных способов их контакта льются как из рога изобилия. Американский мат по разнообразию уступает российскому, но по частоте и интенсивности употребления — нисколько.

— Сэм! Вырежи две минуты — самых цветастых с момента стрельбы. Файл отправь в Лэнгли, — я оборачиваюсь к Камалле и огорошиваю её новым нарушением всех мыслимых и немыслимых инструкций. — Необходим доступ к Некросу. Прямо сейчас и прямо отсюда.

Она растерянно качает головой.

— Отправка в ЦРУ без санкции посла… Это же шантаж! Международный скандал!

— Наша послица потратит два дня на совещалки с МИДом. Не вариант. Файл закинем им с анонимного ящика, без каких-либо требований. Просто намёк: не дёргайтесь, есть доказательства, что вы обоср… В смысле — ошиблись. А что касается Некроса, то никогда не поздно выбрать другой выход из двух предложенных утром.

Камалла опускает изящную попу в кресло. Сегодня она в балахонистом, очертания её форм память извлекает из архива, где начальница в чёрном обтягивающем.

— Догадываюсь, почему отец предпочёл вас отослать. Вы слишком давите.

— Да! И отговорил бы его от слоновьего танца в посудной лавке. И сейчас не поздно!

— Поздно, — встревает Дорис. — Ночью наши танки вошли в Киншасу.

Развожу руками. Конечно, бороться с завихрениями в мозгах этого семейства — моя работа, но иногда хочется в отпуск.

— Идём!

Попа снова двигается. Контуры фигуры спрятаны в плотной ткани свободного кроя, поверх него болтается полупрозрачный лиловый кокон чего-то воздушного. Иногда я смешон самому себе. Здесь и сейчас происходят события, способные привести к небывалому витку конфронтации или к серьёзной победе над ЦРУ, а моё воображение управляется первобытными инстинктами… С усилием прекращаю попытку что-либо рассмотреть через асексуальный наряд.

Отдельный кабинет Леди Босс изолирован от плнеты всей. Не удивлюсь, если от шаловливых нейтрино — тоже. Терминал Некроса точно такой, как в Баминги. Камалла пристраивается рядом. Если пристально изучала моё досье, наверняка она в курсе посиделок с французским лётчиком. Но сейчас сможет помочь совсем другой человек. Если и вправду сможет.

— Здравствуй, Гриша.

— Гена? Ты в своём репертуаре — желать здоровья человеку, которого сам сделал покойником.

Камалла, не понимая ни слова, тычет розовым коготком в тачскрин, активируя переводчик. Наивная! Перевод с русского так и не поднялся выше Гугл-транслейтора. Судя по вздёрнутым ресничкам, первая фраза покойного коллеги звучит примерно так: «Ты есть свой репертуар — много для здоровья человека, что он и сделал мёртв».

— Ты ж вроде как меня простил?

— Да! Но поверь, соратник, так просто это не забывается.

— Значит — простил, но не очень. Тогда насколько уместно к тебе обращаться с просьбой?

На фотографии, взятой с какого-то служебного документа, он выглядит начальственным чинушей старой формации, к таким без фиги не подходи.

— Просьба? Я наслышан, что здешние у вас ответную услугу выпрашивают, кроме контакта с живыми родственниками.

— Гришь, мне плевать на правила. Но представь на секунду, твоему сыну приходит письмо «привет от папы с того света». Даже если в письме вдруг будут подробности, известные только вам обоим…

— Понятно. Как он вообще?

— Не знаю. Дело настолько срочное, что не успел подготовиться… Сейчас, — сую смарт Камалле с выведенным номером генерала. — Дарлинг, на том конце трубу поднимет Фёдор Степанович, пусть осведомится о делах родственников агента СВР, ликвидированного в пустыне Негев.

Она покидает кабинет с обречённым видом. Согласившись играть по моим правилам, отыгрывает до конца. И на том спасибо.

Я торопливо рассказываю Григорию ситуацию с Пьемонтом. Покойник веселится.

— Пиндосы своего замочили? Бывает.

— Но повесить решат на меня. А я сделаю второй заход на его супругу. Только не надо пошлых предположений про разврат с вдовой!

— А что надо?

— Подробности. Она получит письмо от Пьемонта, так сказать, прижизненное. Типа — дорогая, в случае моей смерти прошу все шишки вешать на ЦРУ.

Подгадить противнику! Этой возможности Гриша не упустит. Хоть засылали нас с миссией не дать Штатам пасть слишком уж низко.

Удерживаюсь от соблазна постучаться к покойному лётчику. Как пилот ВВС США, он не восторге от моих каверз американцам. Пушистым облаком влетает совершенно живое существо. Камалла размахивает моим смартом — Степаныч успел добыть информацию и про гришиного сына, и про обоих внуков. Когда разрываем связь с загробным миром, я фибрами души ощущаю гришкину посмертную радость. Он снова в деле, он снова в контакте с родными! Хочу надеяться, что искупил хотя бы часть вины перед ним.

— Задаю вопрос, который должна была задать час назад: каков ваш план?

— Он только сейчас вызрел до конца. Нужен чип-датчик в листе плотной бумаги, образец почерка Пьемонта и пятьдесят тысяч долларов в камере хранения.

Я пользуюсь успехом у женщин? Далеко не у всех. Зато умею их удивлять. Против Камаллы метод не работает. Она решила ничему не удивляться, даже столь разнообразному заказу.

Прослушка в доме Пьемонта работает и фиксирует активность гаджетов ЦРУ. Пусть шпионы, перемещённые в мир иной, не входят в круг интересов разведки, Лэнгли волнуется — хватит ли у меня наглости потревожить безутешное семейство. Ещё как хватит!

События продолжают разворачиваться с ошеломляющей быстротой.

«Происшествия. Вчера вечером в тёмное время суток на Джордж Вашингтон Мемориал Парквей водитель грузового автомобиля совершил наезд на припаркованную у обочины легковую автомашину марки „Тойота Кэмри“ без габаритных огней. Находившийся в ней водитель Питер Пьемонт от полученных повреждений скончался. Офис шерифа разыскивает свидетелей инцидента и грузовой автомобиль марки…»

— Абсолютно правильный ход, — хвалит конкурентов Саддих Зафар. — Обеспечили свободу выбора, спустить на тормозах как ДТП или «вдруг» обнаружить пулю врагов демократии.

Следующую новацию доставляет Мбвонга — честно украденный школьный альбом у одного из однокашников Пьемонта, они там накорябали друг другу пожелания. Конечно, за годы почерк изменился и ушёл далеко от тинэйджерских каракулей, но лучше, чем ничего.

Ещё через сутки прослушка доносит долгожданный диалог.

— О боже…

— Делла?

— Мама, это письмо от Питера!

— Он жив?

— Нет, ты же знаешь… Господи… Он пишет, что ему угрожает опасность, что ЦРУ планирует…

— Что? Что планирует?

Тёща ЦРУшника подыгрывает до того по нотам, что создаётся впечатление — и ей обещан сертификат.

— Мама, тебе не стоит это знать. Слишком опасно. Ещё здесь приложен код от камеры хранения, там должно быть пятьдесят тысяч долларов, — слышен всхлип. — Питер позаботился о нас на случай своей смерти!

— И утаил эти деньги при жизни, — сварливо замечает пожилая леди, напоминая мою тёщу. — Всё-таки, что там в письме?

Расчёт построен на предположении, что парни из Лэнгли проявят не меньший интерес, чем корыстная старая перечница. Безутешная вдова бежит к машине, чтобы найти утешение хотя бы в пятидесяти килобаксах, а возле письма слышен шорох, после чего оно со скоростью тридцати пяти миль в час устремляется в штаб-квартиру.

Там свирепствует голевой режим. Рыцари плаща и кинжала сдают всё до мелочей — и плащи, и кинжалы, и сигареты, и прокладки. Внутри здания действует компьютерная сеть без электрического контакта с внешним миром. Хакнуть её невозможно никоим образом, если только щупальце хакера не запустить вглубь крепости. И лист плотной бумаги отлично работает щупальцем!

Конечно, он не в состоянии отправлять запросы, пошуровать в базе данных нам не дано. Но и сведения из текущей переписки представляются информационным Клондайком.

Спустя трое суток после безвременной кончины Пьемонта Камалла не скрывает торжества. Сердолик сияет каким-то огненным оттенком: женские глаза способны менять цвет от настроения. Я скромно изображаю ветошь на втором плане. Раз успех — начальница всё классно организовала. А коль постигла бы очередная неудача, у неё оставался сильный ход, свалить провал на глупые советы варяга из Банги, навязанного отцом. В общем, беспроигрышный расклад.

Зная, что периодически нужно удобрять Ясенево, потому что без подкормки ростки их хорошего отношения увянут, я сливаю им чуть-чуть килобайтов об американской агентуре в Москве и в стройных рядах СВР. Ответ следует незамедлительно. Российский атташе по культуре предлагает согласовать грядущее выступление в Юнеско на тему народных промыслов. А какой из промыслов может быть народнее шпионажа?

Через двое суток, когда мне уже давно пора в Африку, и единственным поводом продлить американское заточение подле Камаллы служит ожидание российских культуристов… или культурологов, не знаю, между бронированными створками ворот нашего посольства втискивается чёрный «Мерседес» с триколорами. В качестве главного распространителя гуманитарных ценностей из лимузина вылезает генерал. После протокольного обмена улыбками гость просит уединения с моей персоной, где без обиняков лепит в лоб:

— Гена, ты охренел?

Разумеется, употребляет более крепкое слово. Воздерживаюсь от дурацких «а чо такого» и жду продолжения, протянув ему стакан. На донышке плещутся остатки виски.

— Тебя что просили сделать? Ограничить ущерб, причиняемый американцам, пределами разумного. Ты что творишь? Я утром встречался с коллегой из Лэнгли. За истёкшие сутки армия федерации уничтожила тридцать два конголезца, связанного с ЦРУ. Без суда и следствия, их тупо расстреливают на улицах Киншасы. И пятерых грохнули на своей территории. Я понимаю, на войне — как на войне, но в борьбе разведок иные правила! Американцы знают, что изначально ты наш, поэтому запросто начнут мочить русских. Хотя бы для сравнивания счёта.

Биг Босс оставлен без присмотра и распоясался… Завтра же лечу в Банги!

— Степаныч, я только информацию добываю. Про американских крыс в ФСБ и СВР — тоже, кстати.

— Помню. Спасибо. Но крысы — мелочь. Пусть она даст мне погоны генерал-лейтенанта, всё равно мелочь. Речь о недопущении переустройства мира. Американцы, они кто? Добровольные санитары леса. Волков никто не любит, никто не отрицает полезность волков. Вспомни, кого они прижали за последние два десятка лет — Милошевич, Хуссейн, Каддафи, Асад, Бин Ладен. Среди них есть хоть один хороший парень?

Мотаю головой. Я бы перечислил ещё столько же политиков, врагов Америки. О них лишь одно сожаление, что их мирный сон не был прерван «Томагавком». Алжирские друзья Биг Босса из того же ряда. И что с того? Не устраивают не цели — порочны сами методы наказания, о чём вопрошаю генерала.

— Но почему торжество демократии наступает через сотни тысяч трупов нонкомбатантов?

— Волки режут без жалости тех, кого считают баранами. Арабов, славян, если, конечно, они не успели принять гражданство США с приобщением к высшей расе. Но альтернативы нет. Механизмы ООН не действуют. Ядерное оружие способно защитить только немногочисленные государства, им обладающие, и то американцы без проблем грохнули бы какую-нибудь Северную Корею, если бы очередному энтузиасту чучхэ взбрело в голову переступить черту. Поэтому относительный мир на земле способна поддержать только крупная держава, готовая послать мощный экспедиционный корпус на голову врагов демократии.

Честно говоря, не ожидал столь ярого выступления в защиту Штатов. Жду, что он похвалит их за победу в Холодной войне и уничтожение СССР, излишне сурового воплощения российской имперской мощи, но старое гебешное воспитание не даёт углубиться столь далеко. Он замолкает, обличающе смотрит из-под кустистых бровей размера в полбрежнева.

— Генерал, армия России гораздо сильнее, чем в 90-х, Китай вооружился до зубов. Что мешает создать международные силы быстрого реагирования. Раздоры?

— Раздоры — громко сказано. Достаточно отсутствия единства. В Алжире вы подорвали военную репутацию главной армии мира. Обрати внимание, сколько экстремистской нечисти подняло голову. В течение недели вы ослабили другую дубину Администрации — тайные операции ЦРУ. Что вы оставляете американцам? Ядерные удары?

— Мы наталкиваем их проявить чуть больше взвешенности. Спуститься с трона и советоваться по поводу очередной акции с другими державами — с Россией, с Китаем, теперь и с Африканской Федерацией. Если арабов не прикрыть русскими С-600 либо «Африканским ответом», крылатые ракеты и дроны раздолбают любую страну.

— Гена, это твоё частное мнение. Каждый имеет собственную точку зрения на вопросы международной политики, и оно абсолютно никого не интересует. Если процессы не остановить, и в Баминги изобретут, например, защиту от тотального ракетно-ядерного удара с эффективностью процентов девяносто, считай, третья мировая началась.

Моя комнатёнка с недопитой бутылкой виски в шкафчике становится на редкость неуютной. Фёдор Степанович прав. И в чём-то не догоняет. Люди — не бараны, частью которых нужно жертвовать ради поддержания волчьего поголовья. Я не могу уподобиться Биг Боссу. Тот выбирает лучший из советов. Я советы слушаю, но имею своё мнение, пусть не представляющее ценности в глазах СВР.

— Значит, я не справился. Отзовёте?

Степаныч отмахивается клешнёй.

— Как ты себе это представляешь? Мешок на голову и обдолбанного, спелёнатого в дипломатическом багаже — в Москву?

— Голливудский вариант.

— Мы не в кино, Гена.

— Тогда инъекцию в бедро, и скоротечная смерть от сердечного спазма.

— Ближе к реальности, но всё равно — не то. В разведке ликвидируют редко, если не считать ваших живодёров в Киншасе. Просто оборвём связь. Ты — сам по себе, делай что хочешь. Уберём тебя, если будешь представлять угрозу для государственной безопасности России. Желаешь инъекцию? Заказ принят.

Тискаю пальцами стакан с виски. Вот так победы превращаются в поражение. Есть, конечно, чисто мужской выход — набухаться. Не этими же каплями…

— Пока я ещё не вычеркнут из списков, можно просьбу?

— Валяй.

— Присмотрите за Ольгой. Пьемонт прямо намекал: она в поле зрения.

— Уже сделано. С вашего рандеву в Израиле. Но я усилю охрану, сейчас на тебя у ЦРУ зуб длинный. Похитить ребёнка и шантажировать — им раз плюнуть. Демократы хреновы…

И не противно вам, герр генерал, так энергично их защищать?

Желание добить скотч после его ухода внезапно сменяется пароксизмом буйной деятельности. Снова выпрашиваю у начальницы терминал, только к покойникам не пристаю, заваливаю электронные мозги кучей вопросов. Попутно гложет удивление: почему самые очевидные из них никто до меня не задал? Строго говоря, удивляться нечему, Биг Босса окружают карьеристы и трупы, обе категории лизоблюдов не осмелятся погладить его против шерсти. Президент гениален тем, что умеет выбирать правильный совет? Фигушки. Он создал себе окружение, из которого умный совет не родится.

Глава пятая, в которой герой атакует президентское семейство сразу на нескольких фронтах

Последняя ночь в Мериленде приготовила сюрприз. Я уж бросил дурное дело на него надеяться.

Камалла опровергла расхожий стереотип, что у всех женщин, рождённых где и «Камасутра», сей трактат служит настольной книгой. Она отдалась с бесхитростной непосредственностью, и единственным атрибутом разврата, кроме самого факта соития, был только комплект сексуального нижнего белья, пронесённого конспиративно под обычной мешковатой робой. Кстати, рассмотреть не позволила. Скользнула в комнату, вырубила свет, и я ощутил её руки, шёлковым капканом обвившиеся вокруг моей шеи.

…Мы лежим в темноте, успокаивая дыхание. Мои руки ни на секунду не останавливаются, перебирая восхитительные точки на её маленьком теле, чтобы к следующему раунду Леди Босс вылетела на пике вожделения.

— Ты набросилась на меня как тигрица. Думала — сбегу? — ответ мне известен, но хочется услышать от неё.

— Боялась сама сбежать. У двери минут пять торчала — ноги не шли.

— Но искус оказался сильнее, — хитрый пальчик путешествует вокруг соска, потом продолжает вояж вниз, и тьма не собьёт его в пути. Искус нарастает, на этот раз — абсолютно плотский, без примеси высоких резонов, оправдавших её появление на узком холостяцком ложе. Сломан барьер. Как бы женщина ни демонстрировала «что вы, я не такая», по протоптанной тропе она пускает свободно, пока требования благодарности за доступ к телу не превысят готовность мужчины благодарить. Первый раз или даже в несколько первых встреч близость даруется авансом, тем более что дама умудряется получить удовольствие.

— При чём тут искус… Ты — единственный мужчина за последние годы, что смотрел на меня как на женщину, а не дочь Президента, плевал на субординацию, желал секса, рисковал, добился благоприятного результата и ничего не потребовал взамен.

— Взамен? Хватило бы второй бутылки. Я не ради постели старался, твою карьеру спасал. Если просто рассчитываешься со мной за услугу — вон отсюда.

Безбожно переиначиваю смысл её слов ради симуляции обиды. Палец покидает эротический маршрут, на половинку ладони не достигнув влажной пещеры. Женщины говорят, что прерывание на этом рубеже весьма неприятно, зато получают истинный кайф, если смилостивишься и продолжишь возню.

Камалла резко садится на кровати.

— Ты с ума сошёл! При чём тут… — она повторяется и сама это замечает. — Вам никогда не понять женщин.

А ты слишком наивна для разведки. Хладнокровие в постельных разговорах важнее умения устанавливать подслушивающие устройства.

— Сама же завела речь про «взамен».

Я покровительственно роняю её обратно. Увы, гормональный уровень основательно упал. Пальчик получает подмогу и отправляется по другому маршруту, он — не трамвай, у него много путей.

Так мы щебечем до утра. С похвальной частотой щебет уступает место другим звукам. Наконец, Леди Босс отключается — ей нужно отдохнуть хотя бы часа два перед рабочим днём. А у меня сон отрезало, что не особо волнует. Высплюсь в самолёте.

Волнует другое. Камалла — не просто так. Не из тех женщин, что перепихнулся, бросил на прощание «буду помнить тебя вечно, милая» и упорхнул за горизонт навсегда. Её вспышка чувств непритворная, достаточно их обмануть — жди ответа. И, не исключено, метод ретирады в дипломатическом багаже покажется самым желанным. Обиженная дочь первого лица государства способна на многое.

Да и я чувствую себя странно. Не любовь, не похоть в чистом виде, что-то иное. Не смогу небрежно выбросить воспоминание об этой ночи как использованный презерватив. Тем более что кондомами не пользуюсь, после ремонта в Банги никакой СПИД не страшен.

Утром колдунья с сердоликовыми глазами расставляет точки над i.

— Не нужно никаких обещаний. Если больше никогда не объявишься, пойму.

Одевает мешок на плечи, прямо на голое тело, босые ноги суёт в туфли и убегает. Соблазнительное прозрачное боди, в котором растлила бы и мёртвого Григория, лежит на полу. От него исходит едва уловимый запах сандала. Словно фетишист-извращенец прижимаю его к лицу, потом бережно пакую в кейс. Если и выбросить, то не здесь, не компрометируя Камаллу перед уборщицей.

Если честно, по пути в аэропорт ожидаю отнюдь не ласковые объятия. Оттого коллеги меня сопровождают почти как главу государства, готовые если не отстреливаться, то закатывать грандиозный скандал. Пусть не объявлен персоной нон-грата, но разглядывать стриженые лужайки и диковатые поросли вокруг Потомака больше не светит. Почему-то крутится сонная мысль, что в случае наплевательства на дипломатический иммунитет ФБРовцы обнаружат в багаже несвежее боди. Эта глупая мысль отступает только в самолёте, вытесненная более актуальной: как уговорить папашу своей любовницы коренным образом изменить внешнюю и внутреннюю политику.

Главный Босс ускользает из моих сетей. Он лично командует победоносным походом, наша армия берёт под контроль южную часть Конго, некогда Демократического, растворяясь в безбрежных просторах огромного государства. Ну не может одна рота поддерживать оккупационный режим на сотне квадратных километров!

Об этом узнаю в машине по пути из аэропорта Банги в МИД. На входе в здание едва терплю, пока неторопливые сканеры проверяют сетчатку и пальцы. Коллеги при виде моей всклокоченной персоны жмутся к стенам, робко отвечая на приветствия. А внутри кипит. Накачка Степаныча, душевный секс с Камаллой и понимание, наконец, что нужно делать, смешались в бурлящий коктейль. С распечатанной пачкой компьютерного анализа проламываюсь через секретаря к министру. Господин Мохаммед Сурьяканта Абдул, естественно — сын первого лица, смотрит с иронией.

— На гребне волны после разоблачения ЦРУшников вы имеете шанс в чём-то убедить отца.

— Вы поможете, сэр? Вы ведь согласны с доводами!

Толстые губы на тёмном лице расплываются в усмешке.

— Дорогой Мерз! Я поставлен на эту должность, чтобы помогать президенту, а не перевоспитывать его. Если он прикажет скорректировать курс, я возьму под козырёк. Если нет — увы. Вы рвётесь в Конго немедленно?

— Каждый день играет против нас.

Сурьяканта воротит царственный профиль к окну.

— Вечереет…

Ну да, разница в часовых поясах между Вашингтоном и Банги плюс время перелёта сложились не в мою пользу, достаточно глянуть на часы, а не на солнце. Но министр по-индийски нетороплив.

— С утра прикажу подать спецрейс. Регулярное сообщение нарушено. И, мистер Мерз, приведите документы в порядок. Я не уверен, что вы сами вполне разобрались с аргументами.

В коридоре натыкаюсь на Элеонору. Не видел недели три, поэтому успел подзабыть её порочную красоту.

— С возвращением! О твоём вояже столько слухов и ничего конкретного… Заглянешь?

— Попозже. Не сегодня.

Наверно, после репарасьон и коррекции внешности эту женщину не динамили ни разу. Она даже мысли такой не допускает, в голосе звучит обеспокоенность:

— У тебя всё в порядке?

— Да… Устал. И дел много, с утра опять улетаю.

До неё начинает доходить.

— Похоже, решил сплавить меня во френд-зону? Если не используешь единственный вечер.

Она права! А я веду себя глупо. Если начну хранить верность Камалле, наш американский роман превратится в мелодраму. Самый простой способ перевернуть страницу — он и самый очевидный.

— Забегу, конечно. Только не обижайся, что ненадолго.

С победным видом «то-то же!» Элеонора удаляется, чуть покачивая бёдрами. Естественно, вечером помогает стереть послевкусие сандала, сводя акт любви до сугубо плотского процесса.

Рано поутру, глядясь в зеркало, я неприятен самому себе. «Вот, мистер Мерзкий. Убить хорошее просто. Но трупик — пахнет!»

Такого, воняющего изнутри, маленький реактивный самолёт перебрасывает меня в аэропорт Мейя-Мейя Браззавиля. Огромный и частично сожжённый освободителями муравейник Киншасы раскинулся напротив — на южном берегу реки Конго. Биг Босс покинул Киншасу, осматривает завоевания на юге. В итоге добираюсь до него ещё двое суток.

Президент изволит охотиться на львов в национальном парке Упемба. Когда после бесчисленных проверок армейский джип с моей тушкой, изрядно пострадавшей от тряски по бездорожью, просачивается во внутренний круг безопасности и тормозит на почтительном удалении от высшего генералитета, Биг Босс позирует с биноклем. Надо полагать, высматривает прайд. Львы подло попрятались. Он переводит внимание на стадо буйволов, заметное с нашего холма и без оптики. Но дикие копытные не котируются в качестве трофея. Босс кидает карабин кому-то из челяди, его острый глаз выдёргивает мою персону из толпы в погонах.

— Вас не ожидал увидеть. Через два часа жду с докладом.

Среди саванны разбит палаточный лагерь. Бросаются в глаза системы ПРО и ПВО: грузовики с радарными антеннами, пусковые установки. Не знаю, как массовую атаку, наподобие алжирской, но налёт нескольких дронов, крылатых ракет или Ф-35 они отразят.

Здесь, среди пыльного запаха трав, жаркого ветра и резких птичьих криков царит атмосфера, совершенно не типичная для глухого уголка Африки — атмосфера победы. Причём незаслуженной, несправедливой и временной, только не все это понимают.

Лакированные чёрные ботинки покрываются неопрятным рыжим налётом, сорочка потеряла свежесть, пиджак на плече, галстук распущен. Конечно, здесь война, мог бы нацепить армейский комбинезон без знаков различия, после боя в Банги не привыкать. Но… здесь все такие. Моя задача внести диссонанс. Доморощенный Бонапарт должен узнать, что его Маренго быстро превращается в Ватерлоо. Поэтому мне приходится выглядеть чиновником МИДа, а не членом разбойничьей шайки. К вызову в шатёр гранд-вождя возвращаю пиджак на плечи, удавку на горло, одноразовые салфетки приводят в товарный вид брюки и обувь.

— Разрешите, Ваше Превосходительство?

— Присаживайтесь.

На походном столике вместо карты боевых действий валяется красиво распечатанный дизайн-макет. Озёрам в парке Упемба суждено стать курортной зоной. Увы, не сейчас. Я отбрасываю политесы и перекрываю бумажную мечту Биг Босса своими листиками.

— Разгром агентуры ЦРУ является важным, но частным успехом. Есть проблема глубже.

— Не прибедняйтесь, — обрывает президент. — Камалла сочла ваши заслуги ценными.

— Весьма польщён. Однако осмелюсь подчеркнуть, что мы на краткое время получили доступ к стратегическим планам Вашингтона с инвариантным развитием ситуации в Африке. Прогноз резко отличается от благоприятного, выведенного неделю назад.

Читает. Моложавое лицо темнеет от гнева. Раскладной стул скрипит по песку, подобострастно выражая согласие с возмущением хозяина.

— И вы туда же… Блокада, санкции, изоляция… Военная поддержка оппозиции… Что ещё? Ракетно-ядерный удар?

— Нет, не понадобится. Мы слишком слабы, чтобы решиться на конфронтацию с самой богатой частью планеты. Нас прижмут без ядерного оружия. Не уничтожат — отбросят на годы.

— Мне об этом говорили и без вас. И без ЦРУшных записей. Но бросить завоевания — это признать поражение! Понимаете, вы, один из горе-стратегов?

— В отличие от других советчиков, я точно знаю реакцию на наши действия, господин Президент. И совсем не предлагаю бросить плоды завоеваний, — мои пальцы нервно вытаскивают следующий листик. Во время этой презентации, наверно, самой важной за всю пиар-карьеру, они волнуются не меньше владельца и оттого дрожат. — Вот пошаговый план, он позволит найти компромисс и удержать максимум из возможного.

Я торопливо раскрываю основные пункты: признать миротворческий поход оконченным, объявить о намерении предать территорию Конго под международный контроль (пока — только заявить!), создать буферную зону безопасности между реками Конго и Убанги, управлением ею не делиться ни с кем.

— Там проживают племена азанде, родственные коренному народу Центральной Африки, сравнительно цивилизованные — обращены в христианство, с хоть каким-то минимальным уровнем образования, мотыжное земледелие уступило место более культурному. С язычниками сложнее, их шаманы-комиссары будут вести агитацию, что духи предков недовольны пришельцами с севера. Но карман и желудок проголосуют как надо, и со временем придётся вспомнить о праве наций на самоопределение.

По лицу Биг Босса читаются мысли, словно проносящиеся бегущей строкой на рекламном щите. Он ищет хоть малейшую зацепку не отступать. Так фюрер в сорок третьем не желал покидать Кавказ. Земля — это такой трофей, что не увезёшь в обозе на родину героя.

Заранее знаю, он ничего не скажет. Будет советоваться с некрополем. Чужие соображения важнее собственных! Но я жив, и я здесь, и я не сдаюсь.

— Россияне натолкнули меня на верную идею. Почему никто из развитых стран не препятствует американцам исполнять роль мирового жандарма? Потому что такой жандарм нужен, и больше кандидатов на эту роль не предвидится. Если мы станем сильнее и авторитетнее США, то сами будем решать, выводить ли войска с захваченных территорий. Крупные игроки «выразят озабоченность», а мелкие проститутки промолчат. Кстати, американцы присоединять земли не любят, они предпочитают, чтобы весь мир трудился на них, — я глубоко набираю воздух в натруженные лёгкие и выдаю ключевую фразу, непревзойдённую по наглости даже для рекламщика из Сколково. — Предлагаю комплекс мер, чтобы за ближайшие десять лет вытеснить Штаты с военно-политического и экономического олимпа.

А теперь нужен завершающий штрих. Контрольный выстрел в голову после предупредительного в живот. Отчаянно страшась промазать, я наклоняюсь к нему и доверительно шепчу:

— Последовательными шагами мы построим величайшую империю на Земле. Ведь мы именно её строим, да, Босс?

Потом я падаю кулем в кондиционированное нутро джипа, в теле не хватает энергии даже на озноб. Похоже, главного я добился. Теперь он спросит у мёртвых героев не как захватывать Юг, а как сколотить державу. Смею надеяться, метод планового наступления победит.

Что, Фёдор Степанович, заказывал стабильность для России? Ничего, если стабильность будет обеспечена Африканской Империей? Особенно если на её политику повлияет засланный агент СВР, пусть даже придётся жениться на Камалле ради лавров принца-консорта.

О выборе варианта узнаю уже в Банги. Босс заявил о созыве международной конференции по урегулированию в Конго (браво!). Следующим решением назначил меня… Честно, хорошо, что я сидел на стуле и сохранил устойчивость. Наверно, титулу консорта удивился бы меньше. В общем, принимаю дела и возглавляю Министерство здравоохранения, не имея ни малейшего понятия, чем почка отличается от селезёнки. В числе первоочередной задачи поручено увеличение доходов от медуслуг в двенадцать-четырнадцать раз за ближайшие два года! Это с моим организационным опытом и навыками руководства людьми, по-хорошему, вряд ли достаточными для командования сельской амбулаторией на три фельдшера.

Ветер перемен несёт меня в Баминги, где расположено большинство койко-мест для ускоренного человеческого ремонта. Туда приходит самое весёлое поздравление с новой должностью. Оказывается, о престижном портфеле выходца из Москвы упомянули российские СМИ.

«Дорогой супруг! — написала Инка. — Коль уж так выпало, сможешь ли обеспечить нам с мамой лечение вне очереди? Омоложение, оздоровление, косметологию?»

Да запросто! Если бы не одно огромное «но». Из памяти не выветрилась запись твоего разговора с дочерью в Эйлате. Я для тебя — только дойная корова, и дочку ты настраиваешь аналогично. Поэтому не могу удержаться от лёгкого сарказма.

«Конечно! Приезжайте. Если удобно — в следующем месяце. Переведи аванс в семьсот тысяч дукатов за себя и миллион двести за маму, счёт на сайте Корпорации, Ольге, если понадобится — бесплатно. До скорой встречи. Твой Г.М.»

Мёртвый лётчик не разделяет моего чёрного юмора.

«Мы с тобой разбирали это место из „Цитадели“. Друг тот, кто не судит. Я говорил: открыв свою дверь бродяге на костыле и с палкой, друг поставит палку и костыль в угол и не попросит бродягу станцевать, чтобы убедиться, как плохо он танцует».

«Помню. Какая связь?»

«В ограниченности своей она — инвалид, пусть костыли незримы. Ты смеёшься над её хромым танцем».

Да! Я поступил некрасиво. Я не могу быть другом этой женщине. Не могу быть другом всей планете, как умел тот лётчик. Он даже летал на невооружённом разведывательном «Лайтинге», чтоб никого не убить.

Поэтому его помнят спустя десятилетия после смерти, а таких как я забывают при жизни.

Глава шестая, в которой герой занимается целительством примерно с тем же уровнем знаний, что и в области шпионажа, то есть нулевым

С окончания конголезской войны минуло полгода. В США погибла от «несчастных случаев» половина африканской нелегальной агентуры, целых четыре человека, после чего Камалла договорилась с Национальной секретной службой ЦРУ прекратить взаимное истребление. С уходом из МИДа я отрезан от развединформации. Бывшая начальница сообщила мне об этом приватно, как и о пиковой стадии охоты на людей, чтобы на то время не покидал Баминги.

Мы переписываемся короткими сообщениями, иногда говорим, но без визуала. И ничего личного, ни слова напоминая о единственной ночи. Между строк звучит, что она ещё ждёт. Мои ответы «ни туда, ни сюда» означают, что я не могу отказаться и не могу ни на что решиться. Знаю, женское терпение весьма ограничено во времени, а дождавшиеся мстят за ожидание… Всё равно, сохраняю подвешенное состояние.

Иногда Леди Босс приходит во сне. Сердолик, ямочки, детская неумелость… Я тянусь к ней со смесью радости, вожделения и обнимаю пустоту смятых простыней. Просыпаюсь один, хоть далеко не всегда нахожусь в одиночестве.

В Баминги бурлит освобождение нравов. В какой-то мере оно задано Боссом. Из Индии Вождь привёз целую когорту детей, не более одного ребёнка от каждой из его подруг. Навёрстывал упущенное в юности? Или специально создавал кадровый резерв, почему-то не опасаясь пострадать от неверности наследников подобно королю Лиру.

Полная реконструкция и омоложение до сих пор ограничены, главное — накладны, но для государственных служащих Федерации и офисного планктона Корпорации доступно лечение банальных болезней. Теперь вычистить из согрешившей тушки СПИД или сифилис так же необременительно, как подтереться. Секс впервые стал по-настоящему безопасным, а при запрете наркотиков, алкоголя и курева — чуть ли не единственным средством сбросить стресс, кроме физических нагрузок.

Так что вряд ли Камалла всерьёз рассчитывает, что я ударюсь в воздержание. Чем она занимается, судить не берусь, стараюсь об этом не думать, так проще. На днях пришла новость, что Дженифер Янг родила очередного наследника трона будущей империи. Меня известие неприятно кольнуло. Странные чувства к журналистке, не без моего участия спасённой в Алжире и разделившей невинную ночь, занимают внутри крохотный, но невероятно устойчивый плацдарм. Теоретически должен радоваться: путь к её душе и телу свободен, Великий Вождь дважды не входит одну и ту же реку.

Здесь, среди длинных белых корпусов корпорации, меня бесит другой наследник престола с нежным именем Чандрагупта Абдул, названный столь претенциозно в честь древнего царя из касты воинов-кшатриев. Дорвись он до верховной власти, я и правда просил бы Фёдора Степановича об отзыве в Москву, с эвакуацией внутри бандероли дипломатической почты.

В облике ничего европейского, скорее китаец, живая модель фарфоровых болванчиков, качающих головой с неизменно хитрым видом. Толстый, рыхлый, что особенно странно для индивидуума, имеющего возможность привести себя в порядок. Губы-сосики поджаты и искривлены, выражая монаршье презрение к инсектам моего уровня. По сравнению с нами он настолько велик, что исправить комплекцию, потливость, пористость кожи и сыпь на тыльной стороне ладошек ниже его достоинства — не станет же божество суетиться ради смердов.

Чандрагупта роняет обычное «нет» не спеша и с тем же влажным достоинством. Он посажен отцом возглавить всё медицинское направление Корпорации и Университета, при этом близко к оплывшему сердцу принимает только одну составную часть задачи: не допустить утечки технологий. Моё трепетное заявление, что Биг Босс велел обеспечить взрывной рост объёма медицинских услуг, болванчик встретил пространной фразой:

— Обеспечивайте.

— Спасибо за понимание. Мне надо прикинуть, какой перечень оборудования заказать в Китае и в Корпорации, как быстро мы сможем обучить специалистов, сколько нужно доверенных лиц из вашей семьи для контроля процесса…

— Нет.

Ощущение, будто в темноте наткнулся лбом на стену, разыскивая туалет. Неожиданно, больно, и хоть обмочись от обиды.

— Простите? С подачи президента я рассчитываю на ваше живое участие!

— Нет.

Машу руками так, что, общайся мы в бассейне, меня бы уже отнесло к другому бортику.

— Но вы здесь главный! Без вас это поручение невыполнимо!

Молчит. В принципе, отсутствие слов означает то же самое «нет», только он не удостоил меня шевелением губ. Сосиски заняты, они демонстрируют брезгливость от моего присутствия.

— Приятно было познакомится, — выдавил я тогда, не пытаясь придать искренность формуле вежливости. Чандрагупте глубоко плевать, испытывает ли посетитель удовольствие, близкое к оргазму, или спешит вымыть руки, пусть даже не удостоенные рукопожатием. К нему рвутся на приём сильные мира сего, здесь становятся слабыми, умоляющими. Потный колобок наделён правом делать скидку, передвинуть в очереди либо вообще отказать в обслуживании независимо от предлагаемой суммы. Липкий палец на кнопке вызова секретарши решает жить или не жить миллиардеру. В худшем случае — поп-звезде.

Полгода кручусь как могу. Не счесть сколько раз первое время натыкался на отказ предоставить мне элементарные сведения без одобрения Чандрагупты. Ещё больше — на игнорирование приказов. Однажды, доведённый до исступления ленивыми «нет», приступил к репрессиям.

Возможно, в число безжалостно уволенных попали весьма ценные эксперты, их утрата принесла ущерб Корпорации. А уж какой вред нанесён их мозгам в результате промывки — бррр… Не исключаю, некоторых имело смысл великодушно помиловать. Но не стал. Бонус воспитательного эффекта сильнее: другим неповадно. Особенно после попыток кандидатов на промывку апеллировать к болванчику. Безработные легкомысленно уповали на заступничество. Чандрагупта должен был счесть увольнения ущемлением его власти? Мелочи ниже его достоинства.

На примере толстяка я задумываюсь, насколько же неэффективен государственный механизм Федерации. Пока что ресурс финансов и влияния, обеспечиваемый Некросом, достаточно силён и с запасом компенсирует административные ошибки. Я не верю в изменение ситуации. Наверху всегда будет семейство Вождя в лице его персоны и легиона детишек, важные решения не избавятся от влияния усопших, чей срок принятия решений исчерпан давно и навечно. Мнение электората, обычная маскировочная ширма деспотии под демократию, здесь значит не больше, чем в Советской России. Разве что цепи, в СССР ржавые, тут понемногу обрастают хромом, местами — и позолотой.

Возмущаться? Пикетировать? Выступать в СМИ? Чтобы со сложной, неблагодарной, но всё же ответственной работы отправиться в Сколково и прославлять изобретения, уступающие достижениям покойников… Нет уж!

Моё первое собственное изобретение получило неофициальное название «оффшорная медицина». Чтобы не зависеть от царственного лентяя, я выбил покупку пострадавшего круизного лайнера водоизмещением не то сорок, не то пятьдесят тысяч тонн, он проходит переоборудование в плавучий госпиталь «Бангоран». Запланировано ещё два корабля. В Баминги срочно подготавливаются спецы, нанятые в Европе.

Обеспечить защиту технологии от кражи так же просто, как с электробытовой мелочёвкой. Чипы работают только с привязкой к вычислительному центру в Баминги. Обслуживание техники доступно военному фельдшеру: установить датчики, снять датчики, поместить в процедурный саркофаг… Даже самая ответственная операция — проверка внесения предоплаты пациентом — полностью автоматизирована. Я надеюсь, что госпитальные суда бросят якоря в сотне метров от территориальных вод США или какого-либо государства Евросоюза. По этой же схеме работали оффшорные казино. Разумеется, куда проще было бы для начала увеличить раза в три количество койко-мест в больнице Университета или в Банги, но Чандрагупта уронил очередное «нет» без объяснения причин. Мимо него удалось добавить полсотни мест в крупных городах Африканской Федерации, но и только.

С заключением мира в Демократическом Конго у нас поднялась странная суета, сильно напоминающая период накопления ресурсов в компьютерной игре-стратегии. На головы народных масс хлынул поток технологий, грозящих перевернуть глобальный потребительский рынок. Изготовление одежды и обуви на 3D принтерах подешевело на несколько порядков. Корпорация устанавливает отделы с принтерами в тысячах торговых центров Европы, Азии и Северной Америки. Шопоголик теперь замеряет конфигурацию тельца, корректируя цифры несколько раз в год по мере наедания новых килограммов, и задаёт каталожный номер модели. Магазины превратились в шоурумы, народ шатается по ним больше по тусовочной привычке. На самом деле, гораздо проще затащить своего трёхмерного двойника в смарт-ТВ и мерить на него обновки. Виртуальный мистер Мерз в новом костюме ходит, садится, кланяется, может принять стойку карате хейсоку-дачи и отвесить удар ногой маваши, в реальной жизни мне недоступный из-за игнорирования спортзала. Управлять «вторым я» прикольно и немного неприятно. Разглядывая себя в зеркало, мы инстинктивно натягиваем на рожу маску интеллектуальной заинтересованности. Виртуальный двойник сохраняет отстранённо-брезгливое выражение. Я таков, когда не вижу себя со стороны? Ужас! Правда, утилита имеет специальную функцию, физиономия застывает с гримасой, отмеченной пользователем. У меня теперь выбран радостный оскал «люблю весь мир и щас его съем», женщины предпочитают холодную стерву.

Синтетические материалы намного превзошли шерсть, хлопок и кожу. При желании — не мнутся, не садятся, не вытираются, почти не рвутся и легко отстирываются. До меня доносятся слухи, что союз живых и мёртвых умников готовит прорыв ещё в нескольких областях: транспорте, домостроении, энергетике, парфюмерии-косметике… Здорово, конечно, но беспокоят два вопроса.

Во-первых, одномоментный выброс такого количества счастья на мировой рынок обвалит складывавшуюся веками структуру производства-потребления. Мы нанесём человечеству не меньший вред, чем обстреляв крупные города баллистическими ракетами. Умники задумывались? Вряд ли. Чтобы получить правильный ответ, нужен правильный вопрос. Биг Босс ставит вопросы весьма избирательно и очень не поощряет, если этим озадачивается кто-то другой.

Во-вторых, меня угнетает слишком уж утилитарная направленность наших изобретений. Например, колоссальная интеллектуальная мощь угроблена для выработки технологии по изготовлению двух тряпочек. Нижняя прикрывает промежность, верхняя — молочные железы, этот набор способен менять цвет, размер, фасон… Десятилетиями женщины пользовались обычными купальниками, открывающими или скрывающими прелести — по выбору, и не страдали. Но почему в Баминги никто не мечтает о космосе? Вернер фон Браун умер в шестьдесят пять от рака, голова у него варила не хуже, чем когда проектировал Фау-2 или ракеты для посадки на Луну. Сергей Королёв — вообще в пятьдесят девять, российская космонавтика до сих пор летает на его «Союзах», пусть сто раз модернизированных. Из них двоих да батальона подмастерьев можно сколотить такую шарашку, что такси до Марса появится через три года…

Но никому это не надо. Люди предпочитают натягивать джинсы нового фасона на свой жирный виртуальный зад и рассчитывать, сколько пилюль «Слим-Баминги» нужно сожрать, чтобы размер джинсов перестал напоминать слоновый.

Конечно, товарищи за пределами Африки интересуются, откуда мы здесь такие умные. Слухи о мёртвых гениях расползлись повсеместно. Не знаю, чья идея, но наш МИД и внешняя разведка не пытаются пресечь утечки. Наоборот, они всячески муссируют идею Некроса, неофициально, конечно, а вместе с ней контакт с внеземной цивилизацией или параллельной вселенной. В комплекте — находка базы данных правительства Атлантиды и прочих исчезнувших монстроидальных государств, подключение к вселенскому глобальному разуму и тому подобная желтизна. На фоне информационного обмена с чудовищем озера Лох-Несс идея интеллектуальной помощи от покойников выглядит до того бесцветной, что упоминать её считается моветоном.

В полукилометре от министерского здания есть очень секретное заведение, о нём знает всего десятка два человек из обитателей Баминги. Не считая заключённых в этом здании.

Формально, совесть моя чиста. Все подопытные — добровольцы из числа пленных конголезцев. У них тяжкие увечья, отсутствуют руки, ноги, глаза либо есть другая травма, едва совместимая с жизнью. Им обещан бесплатный сертификат на полное исцеление.

На бедолагах испытываем жидкость, условно именуемую «Африканское вино». Собственно, и до этого производился энергетический напиток, дающий лёгкую эйфорию. Он безвредный и не вызывает привыкания.

«Вино» даёт эффект, схожий с потреблением пива. Приняв до литра на грудь можно садиться за руль, рефлексы и восприятие дороги не нарушаются. Печень не страдает, мозги не плавятся, обмен веществ образцово-показательный, но… Но в партии, предназначенные на экспорт, добавляется некая хрень, вызывающая зависимость. В общем, каждый, кто сосал африканскую гадость хотя бы десяток раз за непродолжительное время, обречён тратить два-три доллара ежедневно на приобретение пары бутылок, себестоимость которых — центы. Разумеется, с изощрёнными вкусовыми добавками на рынок будут выброшены сотни разных видов «вина», отличающихся ценой и видом тары. Конечно, об опасности привыкания сообщит мелкий шрифт внизу рекламы. Так как пойло не содержит ни капли этилового спирта, нет противопоказаний по возрасту. Биг Босс считает, что новая сравнительно полезная дурь потеснит алкоголь и наркоту, получается — мы делаем доброе дело. Почему же в душе неприятный осадок, будто я — злой врач Менгеле, уродующий ради экспериментов живых людей?

В своём офисе играю роль доброго доктора Айболита. По должности мне приходится окучивать наиболее денежных пациентов, приносящих в казну десятки миллионов долларов за курс лечения, омоложения и исправления ошибок природы. Раньше чаша сия выпадала толстому индийско-китайскому божку. Чандрагупта, по воспоминаниям референта, тускло рассматривал VIP-клиента и очень изредка ронял коронные «нет». До определённого времени такая маркетинговая политика даже имела смысл. Болящие звёзды проникались убеждением, что поток желающих ремонта толстосумов велик, и они с жалкими тридцатью лимонами баксов в потном кулачке никому не интересны.

Времена изменились. Мы резко увеличиваем пропускную способность, понемногу снижаем цены. VIP-клиенты умеют считать нажитое непосильным трудом, некоторые предпочитают обождать, пока услуга не будет доступнее и дешевле. Поэтому приходится нежно тереться ухом о ногу пациента и мурлыкать, пока он не перевёл предоплату.

— К вам мисс Стивен, босс!

Голос секретарши звучит из динамика подчёркнуто эротично. Я согласился на кандидатуру Кэти из противоречивых чувств. Спать с секретаршей — пошло, потому что все большие и маленькие начальники в Баминги развлекаются с ними. Девушки из приёмных прекрасно знают, что в круг их обязанностей входит благосклонность к желаниям шефа. Моя Кэти — конфетка в яркой обёртке, зеленоглазая шатенка с откорректированной фигуркой и бархатным контральто. Выбор в её пользу сделан из хулиганских побуждений: самому интересно, сколько времени удержусь от соблазна. Если девушка извелась в ожидании, регулярно демонстрируя, что всегда готова, словно пионер советских лет, то не показывает этого, преданно глядит как спаниель на любимого хозяина с косточкой в руках.

— Спасибо, Кэти. Через минуту приму. Мне — один кофе.

О том, что VIP-овому клиенту нужно предложить полный набор чай-кофе-потанцуем, моей помощнице можно не напоминать. Входят обе, стареющая Ти-Ви-звезда плывёт впереди, как отвоевавший крейсер, готовый к разделке на металл. У меня за спиной нет зеркала. Если бы крейсер увидел Кэти в одном кадре с собой, то немедленно торпедировал бы её на обратном курсе. Сзади меня только монитор с диагональю метра три, пока пустой. Усаживаю, задаю несколько формальных вопросов. Моё время входит в калькуляцию с итоговой цифрой тридцать миллионов.

— Данные вашего обследования…

— Они возмутительны! Ваш аппарат дал мне шестьдесят пять!

Конечно, возмутительно. Общий счёт за омоложение учитывает разницу между исходным возрастом и желаемым.

— Понимаю. Вы родились пятьдесят девять лет назад. Увы, напряжённая работа, восхождение на телевизионный олимп, непрерывные поездки, всё это потребовало слишком много сил. Компьютер учитывает состояние ваших внутренних органов, иммунной системы, обмена веществ…

— Мне никто не даёт больше сорока!

Женщина не желает слушать. Десятки лет она слышала только то, что хотела.

— Не спорю, вы по-прежнему прекрасны. Я — ваш искренний и преданный поклонник, не позволил бы себе даже единого замечания относительно ваших программ, — тут глаголю истинную правду. Ни одного из её шоу не видел, незачем и критиковать. — Более того, есть возможность подправить только внешние признаки увядания… Простите, вероятного грядущего увядания.

— Это обойдётся дешевле? — апелляция к самой важной вещи на свете, к деньгам, пробивает её броню.

— Несколько дешевле. Придётся комбинировать, чтобы кожа выглядела молодо, независимо от отказа внутренних органов.

— Насколько?

— Два… Быть может два с половиной миллиона. Но сразу скажу — мы за это не возьмёмся.

— Почему? Мистер Мерз, мой дорогой, я о вас слышала много хорошего… — она настолько искренне ставит бровки домиком, что готова растопить лёд моих сомнений. Попробую вообразить, будто она действительно узнала обо мне заранее, а не только что прочитала фамилию на двери приёмной. Приученная потрошить жертв под софитами и телекамерами, мисс Стивен улавливает перемену в моём настроении и делает молниеносный выпад. — Право же, мы можем договориться о гибком варианте. Как вы посмотрите…

— Увы, никак. Ресурса вашей печени хватит лет на пять. Шейка правого бедра грозит переломиться в любую секунду. Вы прочитали до конца? Вероятность онкологических осложнений в течение двух лет — свыше восьмидесяти процентов. Поверьте, я забочусь не только о вашем здоровье, но и репутации нашей системы здравоохранения. Если вы выйдете из наших стен, сияя как майская роза, а через год-два умрёте от целого букета заболеваний, вряд ли нам удастся заполучить следующего клиента.

Брови совершают очередную метаморфозу. Очевидно, только они способны двигаться после бесчисленных пластических операций. Всё остальное — маска с толстым слоем косметической краски. Мисс наконец-таки изучает до конца распечатку предварительной диагностики. До этого первая строчка с упоминанием возраста, превышающего паспортный, полностью блокировала желание читать дальше. Руки, перевитые сосудами и покрытые морщинами, невзирая на тонны втёртого крема, начинают дрожать. Возможно, задрожат и губы, если удалить ботокс.

— Вы утверждаете… что я умираю?

— Я утверждаю, что вам жить ещё не менее пятидесяти лет, молодой и красивой. Для этого нужно всего лишь оплатить счёт.

Да, нужно заложить особняк в Калифорнии, продать часть акций. Есть другой вариант — сэкономить и воздержаться от госпитализации. На сбережённую сумму рекомендую заказать мраморный памятник, через пару лет он придётся очень кстати. Мне не сложно выписывать круглые суммы людям, если для них оплата ремонта чревата лишь мелкими неудобствами. Представляю на секунду, в кабинет прорвалась Делла Пьемонт и упрашивает вылечить дочь, после гибели мужа у женщины нет шансов накопить на сертификат. Клянусь, мне пришлось бы неловко. К счастью, такого сорта посетителей разворачивают далеко от моего порога.

— Но цена… Некоторым вы помогаете всего за два-три миллиона!

Да. Но не тем, у кого вилла в Санта-Монике, особняк на Лонг-Айленде и приличный пакет акций медийных компаний. Этого вслух сказать не могу и выкручиваюсь.

— Смотрим. У вас травматическая ампутация репродуктивных органов.

— Почему травматическая? Меня оперировали в лучшей клинике Нью-Йорка, когда обнаружили онкологию.

— Уверяю вас, дорогая мисс Стивен, в человеке нет ничего лишнего. Вместо лечения американские шаманы просто вырезали совершенно необходимую часть вашего тела. Не только ради беременности и родов, она играет важную роль в обмене веществ. Удалённые органы предстоит регенерировать. А бездумное их уничтожение мы квалифицируем как травму. Так, вижу повреждения молочных желёз с инородными телами, их удаляем, дилетантские имплантаты на челюстях тоже удаляем, зубы у вас вырастут свои, только придётся выровнять и отбелить.

— Ужасно… — она рассматривает детализацию счёта и убеждается, что удаление силикона из сисек и керамики изо рта обойдётся раз в сто дороже, чем их приобретение в своё время. — А причём тут травмы кожных покровов на лице?

О, это фирменная фишка. Публика её сорта непременно хоть раз делала подтяжки.

— Вместо восстановления кожи некий умник просто удалил её часть. Так ваше лицо будет выглядеть по завершении омоложения.

Сначала на экране моего компьютера появляется фасад клиентки поутру и без макияжа. Самка павиана в Московском зоопарке выглядит менее отталкивающе. По лицу посетительницы вижу — именно это она наблюдает по утрам. Демонстрирую ей омоложение до сорока, потом до тридцати. Кожа наливается соком, но глаза раскрываются широко-широко, рот тоже.

— Если не убрать последствия шарлатанской косметологии, на вашем лице застынет испуганно-удивлённое выражение. Конечно, со временем веки растянутся, через полгода сможете моргнуть первый раз.

Преувеличиваю. Но эффект достигнут. Кую железо, не отходя от банкомата, и вывожу её следующее изображение.

— Травма залечена. Очень симпатичное лицо. Помните себя двадцатилетней?

— Трудно поверить…

— Пока рано. Чуть подправим линию носа и скул, не сильно, чтобы основные черты лица сохранялись узнаваемыми. Немного перманентного макияжа, пусть губы, ресницы и брови станут чуть ярче. Теперь фигура… Готово!

Мисс Стивен кружится на мониторе нагая, на неё лишь бикини и босоножки на шпильках. Заставляю её потанцевать, продемонстрировать гибкость стана, давно утраченную. Отдам должное, в этой женщине было что-то привлекательное и без коррекции… Сорок лет назад.

Оригинал таращится на свою омоложённую копию натуральной величины, не моргая, слово веки уже натянуты. Приходит время контрольного выстрела. По соседству с топ-моделью вырастает полуобнажённая мисс Стивен из настоящего, готовая выбросить белый флаг перед наступающей старостью.

— Нет… — она закрывается от оглушающего контраста двух фигур. — Да… Да!

Терпеливо жду. Женское «да» и женское «нет» чаще всего означает вещи, мужчине недоступные. Вот когда слова прописаны в контракте, не допускающем двусмысленного толкования, снабжены подписями и банковскими гарантиями…

— Да, я согласна! Но с кем бы ещё поговорить о скидке?

С лёгким сердцем спроваживаю её к мистеру Чандрагупта и обнаруживаю повторно в своём кабинете через полчаса, за время её апелляции к живому богу успел подписать контракт с супружеской парой. Мисс Ти-Ви пребывает в слезах и в расстроенных чувствах.

— Он сказал «нет»!

— Сожалею. Утверждённая в контракте цена — наименьшая из возможного.

Она машет сморщенной лапкой и извлекает из крошечной сумки бумажную салфетку. Что же, женские сопли и слёзы составляют элемент моей работы.

— Я спросила — если мне восстановят яичники, могу ли иметь детей. Он сказал — нет!

Краем глаза просматриваю досье. В прежней жизни ей обзавестись потомством было недосуг. Но каков лентяй! Даже здесь уронил своё веское «нет», рискуя сорвать контракт.

— В пределах моих возможностей обеспечить, чтобы репродуктивная функция возобновилась. На цене это не отразится.

— О, правда не отразится? Мистер Мерз, не знаю, как и благодарить… Хотя — знаю. Когда я помолодею до двадцатилетней, обязательно вас навещу!

Я должен воскликнуть — люблю эту работу! Молчу. И вслух, и про себя — не издаю никаких восторженных кличей. Мне противно. Пусть не застал СССР с кое-какой, но всё же бесплатной медициной. В России и за бесплатное лечение, и за входящее в страховку всегда приходилось отстёгивать. Но что-то осталось от старых предрассудков. Жизнью и здоровьем нельзя торговать, тем более так бессовестно наживаться, как Корпорация.

Провожаю угасшую звезду до приёмной и вдруг замечаю быстрый взгляд, брошенный в сторону Кэт. Не гарантирую стопроцентную достоверность, но было в том взгляде примерно такое: «Вот пройду процедуры и буду выглядеть лучше тебя, замарашка. При этом останусь богатой и успешной, а ты сгниёшь в секретаршах…»

Мои интеллигентские рефлексии тотчас испаряются. Следующую посетительницу я развожу на деньги со всей пролетарской ненавистью. Мне и на министерской должности даже близко не скопить столько, сколько оставил ей папа-сенатор.

Глава седьмая, в которой герою придётся менять профиль работы и анфас собственного лица

Пакистанский кризис застаёт меня в Либервиле. С умным видом разбирающегося во всём на свете человека я созерцаю последние штрихи по превращению круизного лайнера в офф-шорный госпиталь «Бангоран». По правде говоря, в судостроении и в медицине смыслю на уровне более чем поверхностной эрудиции. Проблемы вскрывают специалисты, докладывают, получают втык по поводу недостатков и мчатся их исправлять. Но по традиции большое начальство в моём воплощении обязано лично ступить на палубу, ковырнуть ногтем краску, задать уйму интеллектуальных вопросов типа: что там сверху торчит? А, это мачта… Почему про мачту мне не докладывали? Непорядок! Разобраться и наказать. Во-о-от. Теперь все знают, что начальство бдит и не спускает огрехов, руководящий долг исполнен.

Камалла впервые включает камеру на смарте. Выгоняю корабле-медицинскую толпу и уединяюсь на мостике. Честно говоря, мне приятно видеть её лицо. В той нашей встрече было что-то… настоящее. Я живу в исключительной фальши, и на работе, и в досуге. Засланец российской разведки? Уже ни в малейшей мере. Истёртый винтик государственной машины.

— Наш разговор никто не слышит?

— Сейчас… — убираю громкость на минимум и прижимаю труду плотно к уху. На судне, пока не закончена реконструкция, царит редкостный, чисто африканский бардак. Надеюсь, никто не спрятался под завалом из неустановленного оборудования, посему вероятность подслушивания снизилась до пренебрежимо малой величины. — Да?

— Ты мне нужен в Вашингтоне.

— Тебе или государству?

Рассерженно хмыкает.

— Федерации. Что касается меня, переговорим при встрече.

— Ясно. Что за срочность?

— За новостями следишь? В Пакистане государственный переворот!

— К нам это имеет отношение?

Она шипит рассерженной коброй, увидавшей мангуста.

— Ты специально меня выводишь? Самое прямое! Исламская страна с ядерным оружием попадает в руки радикалов!

— Ну, мы тоже — исламская страна. Если не считать отдельных кефиров типа Министра здравоохранения.

— Кафиров, — машинально поправляет Камалла. — Неверных на востоке зовут «кафир». Или «гяур». Отец не захочет иметь с радикалами ничего общего. Он — за цивилизованный ислам, против религиозных фанатиков.

По-моему, в Бога можно верить только вопреки логике. То есть — фанатично. Знание о существовании мира мёртвых, кстати, не вписывается ни в одну из главных религий, во всех священных книгах загробное существование описано иначе. Мой покойный французский друг, праведник из праведников, уже давно бы вкушал или близость к Христу, или ласки райских гурий, ежедневных девственниц, не глядя на столь же ежедневную дефлорацию. Хотя он не последователь Мухаммеда, поэтому гурии свободны.

— Продолжай.

— Недавно в любой критической ситуации к точке напряжённости плыл американский флот, где морпехи наводили свободу и демократию.

— Ну и пусть плывёт. Если Биг Босс не собирается садиться с ними за дастархан и славить Пророка, он и ракет исламистам не даст. Так что у твоих друзей-демократов руки развязаны. И «Томагавки» — тоже.

— Ты не хочешь задуматься. Именно мы дали мусульманским народам надежду защищать их от крылатой смерти. Отцу не удастся отсидеться в стороне. Тут или-или. Кто не с нами, тот против нас.

О, девочка знает большевистские лозунги?

— О'кей, проблема налицо. Я причём?

Камалла непривычно долго молчит. Если бы говорили по мобилке и по роумингу, как во времена моей молодости, каждый её вздох стоил бы доллар.

— Нужно договариваться с американцами.

— Вперёд! У вас есть целый посол, есть настоящий Министр иностранных дел, попутного ветра!

— Они не могут! Точнее — не хотят. Только исполняют команды, падающие сверху.

Твою ж налево… А Камалле нужен бунтарь-Чегевара, готовый плыть против течения. И никого лучше она не нашла.

— Видишь ли, бесценная. Биг Вождь последнее время ко мне не прислушивается. За год лицезрел его только раз, из верноподданно внемлющей толпы. Я отдалён от венценосного тела. Так что мне остаётся лишь исполнять команды.

Первый раз за весь разговор у неё проскакивает тень веселья.

— Послушный ты наш… Чандрагупту объехал на кривой кобыле.

— Мне лестно, что слухи о моих подковёрных манёврах докатились до округа Колумбия. И?

— Я как старшая дочь заставлю его выслушать. А ты сможешь найти аргументы. Мы должны менять внешнюю политику в корне!

Ага, мои прошлогодние фантазии. Чтобы сместить США с поста жандарма планеты нужно сначала немного посотрудничать с уходящим в отставку жандармом? Подрастерял я энтузиазм, чесслово.

— Конкретно скажи, что ты хочешь. Встретиться с Президентом и убедить его резко крутануть штурвал вправо?

— Примерно так. Я лечу в Банги. Говорим с отцом. Потом с тобой возвращаюсь в Вашингтон. И там наводим контакты. Для начала — неофициально.

— Естественно. Публичный демарш против мусульманской страны он вряд ли одобрит. Предпочтёт с осуждающим молчанием пересидеть в стороне.

Тем более — он сначала посовещается с усопшими братьями по вере. Мусульмане столетиями вырезали друг дружку с не меньшим энтузиазмом, чем кафиров, но отдалившимся от политической борьбы покойникам в первую очередь приходит на ум исламское единство. Может, на том свете сожалеют, что гробили единоверцев оптом и в розницу? С другой стороны, христиане наверняка их превзошли в самоистреблении, хотя бы потому, что христиан больше.

— Ген! Поменяй внешность.

— Тебя не устраивает моя прежняя?

— В ЦРУ работают очень злопамятные парни.

М-да, не могут простить мне, что по безалаберности подстрелили собственного сотрудника.

— Камалла, косметика займёт дня четыре.

— Тем более — не теряй времени.

А если Великий Кормчий не согласится? Прикажет вернуться в стойло здравоохранения? Плевать, реставрирую прежний экстерьер. Оплата не из моего кармана. Но, по-хорошему, Ген Мерз должен вчистую исчезнуть. Новой морде, отпечаткам пальцев и рисунку сетчатки будет соответствовать новая личность.

Как ни смешно, решимости добавляет необходимость принимать следующую обойму миллиардеров с рэкетным выколачиванием миллионов. Хочу перемен! Но, возможно, просто найду приключения на мягкое место.

— Запускай протокол. Кого предпочитаешь, блондина, брюнета?

— Лысого. Меньше волос оставишь на подушке.

Эротический намёк поднимает настроение, тут же разбитое звонком из Москвы. Сговорились они, что ли?

— Геннадий, давно тебя не беспокоил…

— Да, мой генерал?

— Горбатого могила исправит, клоун. Про Пакистан слышал?

— Не только слышал, но и начинаю действовать. Ждите новостей.

— Смотри там, не резвись. Страна с населением почти как у России, вблизи наших южных границ, ядерное оружие, ракеты…

— И прочий армагедец, попавший не в те руки. Надеюсь, Родина меня не забудет. До связи, трищ генерал!

По возвращении в Баминги сообщаю Кэти, что государственная необходимость требует от меня кратковременного исчезновения. На несколько дней всего. Секретарша отдаётся мне взглядом и обещает ждать. Ну, жди, цыпа. Только, боюсь, будешь строить глазки уже следующему патрону, если он согласится на твоё присутствие за толстой двойной дверью. Если у него нормальный вкус — согласится.

Моё путешествие очень короткое. Оно заканчивается в полукилометре от министерского кабинета и как раз в медицинском учреждении, только его контролирует разведка. Или МИД, это примерно одно и то же.

Я выбираю фасад жгучего брюнета, назло Камалле — с густой слегка волнистой шевелюрой. Надо чуть изменить фигуру? Не проблема, добавляю килограмм пятнадцать в мышечную массу. У кого там кончается контракт на исполнение роли агента 007? Напомните, явлюсь на кастинг.

Перевоплощение занимает три дня, экстренное, поэтому довольно болезненное. В скулах, разрезе глаз, форме ушей что-то осталось от прежнего Гены, но уловить сложно. Настоящий шок испытываю, когда курьер из МИДа приносит комплект документов на имя… Я чуть не упал. Знакомьтесь, медам и месье, перед вами мистер Крок Фрост. Ну, Фрост — понятно, мороз по-английски, перекликается с девичьей фамилией «Мерзляевский». Но Крок?

— Крокодайл, — любезно информирует клерк. — Если не нужна глубокая конспирация, мы даём имена, напоминающие прежние. Так агенту проще в них вживаться. Компьютер выдал слово «крокодайл» как первое ассоциативное с русским именем «Гена». Сократили до «Крок».

Клянусь, запущу в этот компьютер самый страшный вирус. Плоская шутка про крокодила Гену засела в печёнках ещё в начальной школе.

В новом имидже туповатого, но мужественного атлета лечу в Банги. Со временем там останется только столица Центральной Африки, федеральная постепенно переносится в Баминги. Куча министерств уже переехала, Вождь объединённых народов пока ошивается по старому адресу. К слову, количество народов понемногу увеличивается. Добавились Экваториальная Гвинея, Габон, а также север Демократического Конго, именуемый в составе федерации Браззавиль. В небоскрёбе МИДа первым делом нахожу импозантную даму с бейджиком на кофточке у левой сиси.

— Мисс… — делаю вид, что разглядываю бейджик, хотя глаза привычно соскальзывают в уютную ложбинку. — Мисс Элеонора Вирт? Не будете ли вы так любезны и не подскажете, как отыскать апартамент господина Министра?

— По коридору в конце. Простите, мистер, э-э…

— Фрост. Крок Фрост. К вашим услугам.

Как прозвучало-то! Бонд. Джеймс Бонд. И по-английски улыбнулся, чопорно, сдержанно, с достоинством.

— Мы с вами никогда не встречались, мистер Фрост?

— Поверьте, я бы запомнил, мисс Элеонора. Остаётся надеяться, что в следующий раз вы вспомните, что мы уже виделись. Это решит одну проблему.

— Какую?

— Нас не представили. Это, право, не корректно.

Она смеётся.

— Запомню. Тем более нечасто встретишь мужчину, стремящегося походить на джентльмена викторианской эпохи.

Элеонора разбирается в англичанах? Что-то новое. А недавно была простой Оксаной из глухой провинции. Она такая же леди, как я — сэр. Зато не узнала. А уж кто лучше неё изучил меня, так сказать, соматически! Главное, чтобы в новом бархатном баритоне не проскочили прежние иронические интонации. В голове крутится шаловливая мысль: удастся ли мне совратить Элеонору в новой ипостаси, не признаваясь в… гм, некотором предыдущем опыте общения с ней.

Господин Сурьяканта, бессменный шеф внешнеполитического ведомства, тем более не признаёт бывшего подчинённого. Разведка захотела, чтобы в Вашингтон отправился спецпредставитель по медицинским вопросам? Нет проблем.

Заодно провентилирую, как наш сборщик валюты водоизмещением в шестьдесят, кажется, тысяч тонн впишется в представления местного истеблишмента. Ребят в Капитолии и Белом Доме наверняка заинтересует, что качается на волнах близ звёздно-полосатой территории.

Камалла глядит с любопытством. Конечно, у неё есть фото меня изменённого, но личное впечатление… Или я мнительный, или брутальный самец подобного типа не в её вкусе. Как минимум, придётся обрить голову.

Брат и сестра возобновляют щебетание, прерванное моим явлением.

— Мохаммед, ты пойдёшь с нами?

Министр качает головой.

— Предупреждаю, отец набирается подозрительности с каждым месяцем. Выгнал с должности Чандрагупту, хоть тот не сделал ничего дурного.

— Он слишком ленив, чтобы делать хорошее или плохое. Даже сидя в Штатах я об этом наслышана.

— Тем не менее. Если отец поддержит, я всецело на вашей стороне. Иначе — увы.

Я осторожно вставляю пять копеек.

— Уместно ли нам заявить, что господин министр находит эти предложения заслуживающими рассмотрения?

Хитрое индусское лицо подёргивается тенью недовольства. Что-то не так в моём новом отечестве. Если Биг Босс даже доверенных деток застращал, превратил государственное управление в железобетонную вертикаль, то моя предстоящая миссия Чегевары больше смахивает на роль Александра Матросова. Грудью на амбразуру блямц! А сзади, прикрытые моей простреленной грудью, выглядывают детишки Вождя и ждут с надеждой — принесла ли моя жертва плоды. Я в восторге от перспективы.

— Камалла, постарайся меня не впутывать, — ноет наш главный дипломат. — В задачу МИДа входит проведение внешней политики Президента, а не её выработка.

Стало быть, выработкой ведают покойники? Тот же Черчилль с Фултонской речью, только в числе противников не большевики, а практически весь мир, не радующийся стремительно разрастающейся африканской державе. Не удивлюсь, если загробную коллегию иностранных дел возглавляет Иоахим фон Риббентроп. Drang nach Osten, нах Вестн и во все остальные стороны тоже марш-марш нах, простите за невольную ассоциацию с известным русским выражением.

— Ты как? — спрашивает Камалла, пока мы бредём по длинной внутренней галерее, соединяющей МИД с президентским дворцом. Замок Биг Босса в Баминги строится медленно, вычурно, это стандартные жилые и бизнес-здания вырастают за неделю из 3D-принтера.

— Привыкаю к новому облику. По-моему, мы поторопились.

— Ты о чём?

— Если я имел в глазах вождя авторитет, даже самый крохотный, он напрямую связан с личностью Гены Мерза. Пусть переменой облика в наше время не удивить, на уровне подсознания твой отец будет воспринимать мистера Фроста как иную персону.

— Да! — охотно соглашается спутница. — Поэтому ты должен проявить прежнего себя и действовать нахраписто.

Все это слышали? Мне уготована роль не просто Матросова, а беспредельно наглого. Перед броском грудью на амбразуру надлежит обматерить пулемётчика.

В реальности события развиваются куда прозаичнее. Большой Шеф вентилировал идею… я чуть не упал с кресла… самим вторгнуться в Пакистан и захватить ядерные боеголовки! Наши с Камаллой предварительные догадки списаны в утиль. Предложение перевалить часть грязной работы на янки звучит куда менее экстремально.

— Вы полагаете, они согласятся?

— Надеюсь, господин Президент. Они — страна гяуров, даже если штурмовые группы полностью укомплектовать мусульманами. Мы — исламское государство. Когда мусульмане сражаются друг с другом, это выглядит внутренними разборками. Какими бы они ни были кровавыми, проигравшая сторона не задумается о терактах против неверных. Смысл объявлять газават, если противник тоже верит в Аллаха?

— Да, мы верим. Но весьма по-разному понимаем учение Мухаммеда, мир ему. Кстати, мистер Ген… или правильнее — мистер Фрост?

— Как вам угодно.

— Вы не задумывались принять ислам? Или христианство пустило в вашей душе слишком глубокие корни?

Знаю, что называть себя атеистом — хуже всего. Выкручиваюсь угрём.

— Насколько я знаю, мусульмане убеждены, что христиане поклоняются тому же единому Богу, только согласно учению более ранних пророков, пришедших до Мухаммеда. То есть, с некоторой натяжкой, христиане и мусульмане — единоверцы.

Президент качает головой. Я терпеливо внемлю. Если первое лицо державы тратит время на богословский диспут со мной, оно дорогого стоит. Значит, считает меня столь ценным кадром, что желает привязать прочными узами. В том числе — религиозными.

— Нет. В исламе одно из краеугольных понятий — куфр, смертный грех неверия. Вы можете произнести от чистого сердца «верю, что нет Бога кроме Аллаха, а Мухаммед — посланник Аллаха»? Если человек не соблюдает намазы, не совершал хадж в Мекку, лгал и прелюбодействовал — это прискорбно, но Аллах милостив и любому даёт шанс на спасение. Неверие же губит душу бесповоротно.

Спорить с приверженцем той или иной религии бесполезно. Но я не могу удержаться.

— Но мы знаем, что души остаются в доступном Некросу мире — сохранившие индивидуальность или растворённые в коллективном сознании.

Босс с улыбкой качает головой. Во взгляде проскальзывает покровительственное сожаление о моей ограниченности.

— Что с того? Души умерших не попадают в рай или в ад сию же секунду, но для вечного Бога и миллион лет — крохотный миг. Не вижу никакого противоречия со священными книгами. Умерьте гордыню, не нам поучать Всевышнего, когда вершить суд над праведниками и грешниками.

Христиане столетиями учились совмещать религиозные догмы с научными открытиями. Мусульманам стократ проще. Одно то, что Мухаммед — смертный человек, на которого сошло божественное откровение, а не воплощение Бога на Земле, придаёт исламу гибкость. На мой атеистический взгляд со стороны, Коран гораздо реалистичнее Библии с её совсем уж невероятными сказками.

Я воспитан родителями в духе марксового «Религия — опиум для народа» и «Можно верить в отсутствие веры» Вячеслава Бутусова. Знакомство с Некросом внесло смуту в мою душу, но не обратило к какой-либо из конфессий.

— Камалла! Займись его образованием, — благосклонно добавляет отец моей подруги и африканских народов. — Хорошо смотритесь, мистер Мерз.

Подтекст ясен: физической формой, благосостоянием и общественным положением я обязан ему. Соответственно, по гроб жизни должен отрабатывать. За мной не заржавеет. По окончании аудиенции на обратном пути в МИД на меня накатывает неожиданный порыв. Сгребаю Камаллу в охапку и вталкиваю в нишу робота-уборщика.

— Ты что?!

— Здесь нет видеокамер.

Рот, полный возражений, затыкаю долгим поцелуем.

— Дорогая, у нас получилось. Страна, а с ней и планета, двигалась в натуральную задницу. Теперь исправим! Если не всё, то хоть что-то. Когда ближайшая лошадь до Нью-Йорка? Кстати, у меня есть одно условие.

— ? — спрашивает Камалла одними глазами, потому что её рёбра по-прежнему стиснуты.

— В Штатах одевайся в европейское.

Хотя и сейчас в голубом балахоне из тонкой непрозрачной ткани, очень скользкой на ощупь, она чертовски соблазнительна.

Камалла награждает меня спаренным выстрелом молний из обоих глаз, но уже в самолёте вижу её в лёгких, чуть мешковатых джинсах и невесомой белой блузке. Густые тёмные волосы на затылке подстрижены модным мыском. Не менее приятно, что в мою комплектацию не включён девайс по имени Саддих Зафар. В его отсутствие перелёт напоминает свидание. По крайней мере, до посадки.

На снижении пассажиры хватают смарты. Ими руководит отнюдь не желание подготовить сообщения типа «долетела скорабуду мама». Все впёрлись в экраны и читают новостную ленту. Она раскалена настолько, что, кажется, в салоне лайнера повышается температура.

«Пакистанская армия нанесла предупредительный ракетно-ядерный удар по высокогорным районам Индии».

«Пакистан требует вывода индийских войск с территории штата Джамма и Кашмир, в противном случае угрожает атакой на Нью-Дели».

«Китай объявил мобилизацию и перебрасывает войска в Аксайчин и к границе штата Аруначал-Прадеш».

«Индия объявила мобилизацию, привела в полную готовность ВВС и ракетно-ядерные силы. Президент Индии заявляет…»

Дальше идут комментарии, с какого перепугу у Пекина взялись территориальные претензии на Аксайчин и Южный Тибет. Но это мелочи. Начинается крупный региональный конфликт. Он запросто сыграет роль детонатора мировой войны.

Проклинаю себя последними словами. Думал, исламисты потратят добрый месяц на укрепление власти внутри Пакистана. В новостях пишут, что армейские группы, преданные свергнутому президенту, продолжают сопротивление. До выплёскивания дерьма за пределы страны ожидалось несколько месяцев… Но фанатики не стали медлить и тиснули Красную Кнопку, лишь до неё добрались. Хорошо, что не грохнули по Нью-Дели или Мумбаю.

Колёса шасси стучат по бетону взлётно-посадочной полосы, я невольно таращусь в иллюминатор: нет ли ядерных грибов на горизонте, если Штаты уже ввязались в войну и отгребли первые ответные санкции. Горизонт чист. Пока чист. Тем не менее, положительные эмоции от вояжа за океан убиты на корню и начисто.

Глава восьмая, агрессивно-миротворческая

— Мой генерал?

Вызов со смарта мистера Фроста переадресуется через трубу мистера Мерза. Фёдор Степанович слышит знакомые интонации и видит чрезвычайно непривычное изображение.

— Кто вы?

— Не признали, Степаныч? Богатым буду, хоть министерский оклад невелик. Дедушка Ленин тоже бороду сбривал, когда от царских шпиков бегал.

— Ты-ы?

— Так лучше, правда? Чудеса современной медицины, рекомендую. Закончим операцию, я вас приглашу в Баминги, уберём животик и возраст. Верну вашей жене двадцатилетнего красавца.

Генерал смущённо кхекает. А зачем двадцатилетнему пенсионерка? Он, кстати, так и не получил сертификат после войны с Конго, я не проследил, а в российской верхушке нашлись более достойные претенденты. Нужно исправить, как завершится очередная афера. Впрочем, не будем делить шкуру не только не убитого, но и не зачатого медведя.

— Что ты хочешь?

— Посредническую помощь. Я в Штатах. Но у нас отношения с Вашингтоном, сам понимаешь, не ахти. «Омаху» забыть не хотят, гады.

— Нормализовать не пытались?

— Сейчас некогда идти официальным путём. Пакистанские повстанцы застали нас врасплох, и нельзя ни дня тратить на бодягу: обмен нотами, рассмотрение в сенатской комиссии, убеждение большинства в Конгрессе и администрации, что мы белые и пушистые…

— Год. С учётом приближения выборов — полтора. Кто тебе нужен конкретно? Только не Пентагон. С ними, как и с НАТО, напряжённо.

В идеале стоит переговорить с Президентом. Но я не того калибра человечище, даром что бицепсы нарастил, чтобы сходу прыгать на высший уровень.

— Сойдёт ЦРУ. Не ниже директора Национальной секретной службы.

— Вот почему макияж сменил. Чтобы не мучить их воспоминаниями годичной давности.

Смущённо улыбаюсь. Зачем людям делать неприятное? С другой стороны, секретная служба — самое боевое подразделение, там и народа гибнет больше всего. Давно забыли и утешились. Наверное.

— Боюсь, меня здесь не любят. Поэтому прошу любить и жаловать: мистер Крок Фрост, специальный представитель по медицинским вопросам. Если не любить, то хотя бы терпеть.

Этот разговор протекает в минивэне, любезно предоставленном посольством. Мы предпочитаем преодолеть несколько сот миль в его чреве и избежать пересадки до Вашингтона. К слову, билетов не достать, даже размахивая дипломатическим паспортом и ветеранским удостоверением. Америка сошла с ума. При слухах о скором начале мировой войны люди бросились навещать друг дружку напоследок, приводить в порядок дела земные… Наивные! За порогом вечности всё воспринимается иначе, суета нескольких дней не позволит загладить ошибки прошлого, копившиеся годами. Только в голливудских мелодрамах достаточно навестить мать или бывшую возлюбленную, сказать ей «прости» через двадцать лет скотского игнорирования, и жизнь тут же заиграет новыми красками. Американцев воспитали комиксы, ТиВи, социальные сети да Голливуд, они и поступают соответственно.

Есть ещё одна причина, побуждающая прятаться за сильно тонированными стёклами. На переднем сиденье расположилась Дженнифер Янг собственной персоной. Конечно, она просочилась в Штаты с африканским паспортом и под другим именем, но неужели не слышала анекдот: «Бьют по роже, а не по паспорту»? В то краткое время, пока действовал электронный троянский конь в ЦРУ, мы узнали, что моя несостоявшаяся подружка внесена в список целей, подлежащих уничтожению за пределами США, наравне с лидерами Талибана или Аль-Каеды. Не то, чтобы за ней постоянно гонялись, но, попади её рожица в прицел, палец на крючке не дрогнет. И эта нахалка рассиживается в пасти у льва? Припёрлась в Штаты и даже не поменяла внешность, она — главный козырь телезвезды, нужно всегда оставаться узнаваемой.

Уже в посольстве тихо оттираю её в сторону, когда Камалла ослабила бдительность и отправилась по своим делам.

— Мисс Янг, мой босс — Министр здравоохранения мистер Мерз — просил присмотреть за вами.

— Это так любезно с его стороны!

— ЦРУ попытается ликвидировать вас при первой возможности.

— Но вы же присмотрите?

Истёкшие годы и даже рождение наследника престола её ничему не научили. В Алжире она свято верила в могущество американского флота, теперь — в ширину моих плеч. Ох, женщины, чем подумать головой, они предпочитают найти крепкую спину и за ней спрятаться. А ведь многие пули пробивают навылет и ранят стоящего сзади.

— Зачем вы приехали?

— Президент лично поручил сделать серию репортажей о грядущих событиях.

А здесь хочется взвыть. Неужели смазливая мулатка, оправившись от беременности и родов, немедленно помчалась к Большому Боссу качать женские права? Естественно, что он сплавил её подальше, без зазрения совести и в достаточно опасное место. Если выживет, то поймёт, что досаждать Вождю себе дороже.

— Дженифер… Пусть это сильно превышает мои полномочия, попробую снять вас с крючка. Хотя бы попытаюсь. Я один не смогу бороться с ЦРУ. Пока прошу воздержаться от выхода из посольства.

— Сколько? — очаровательный носик, крошечный для афроамериканки, недовольно хмурится. Пока женщинам не была доступна омолаживающая терапия, они овладели искусством выражать эмоции экономно — взмахом ресниц, округлением глаз, чтобы морщины раньше времени не изрезали лицо. Я как-то пробовал смеяться одним носом, не получилось. Они же движением пятачка умеют показывать целую гамму чувств.

— Дня три. Поверьте, это лучше, чем случайно погибнуть в ДТП.

Она удостаивает меня улыбкой кончиков губ, тем самым щедро транжирит эксплуатационный ресурс кожи лица.

— Вы так преданы мистеру Мерзу?

— Я так хочу вас защитить.

В качестве предоплаты за сохранение её шкурки получаю ещё одну улыбку, многообещающую и ни к чему её не обязывающую. Как обычно. Посулить всё, получить всё, не дать ничего. Обожаю. Если бы в природе существовал чисто дамский банк, он бы принимал вклады и никогда никому ничего не отдавал, львиную долю прибыли тратил бы на повышение своей привлекательности. Иное противно женской натуре.

В жилом блоке меня ждёт прежняя комната. Почему-то кажется, в ней никто не жил. Распахиваю окно во внутренний дворик. В сентябре здесь ещё жарко, по местным представлениям. По меркам Баминги — прохладно.

Смарт отрывает меня от созерцания. Торопливо набираю номер, сброшенный генералом.

— Мистер Лебовски? Здесь Фрост из посольства Африканской Федерации. Когда я смогу переговорить с вашим боссом?

ЦРУшник мнётся. Важничает или действительно мучается от нарушения мыслимых или немыслимых правил — не могу понять.

— Предлагаю встретиться сначала со мной, на нейтральной территории.

— Лебовски, вы новости смотрите? Россия уже перенацелила часть ракет на Пакистан, индусы сдерживаются из последних сил. Вся Азия делится — кто за кого. Нет ни минуты лишней!

— Я пониманию. Но и вы поймите…

— Нет. Боюсь, вы меня выслушаете, но только завтра на утреннем совещании неторопливо доложите шефу, тот — директору вашей конторы, он денёк подумает и отправит доклад самому главному, где бумажка умрёт тихой смертью, так как все по горло заняты из-за азиатского конфликта. А мы предлагаем радикальный вариант решения.

По телефону он не спрашивает, какой именно.

— Прошу минуту обождать.

— О'кей. Но если провалите дело, помните — вы угробили возможность наладить военно-политическое сотрудничество с нами и предотвратить гибель миллионов. Вы лично. И я не буду держать это в секрете.

— Хорошо. Ждите.

Отключился. Голос ледяной. Никто не любит, когда на него давят. Но вроде как мяч попал в ворота. С сожалением, что не принял душ с дороги, иду лишать этого же удовольствия Камаллу.

Она меня опередила. Долго мнусь у её двери, периодически колочу руками и пытаюсь вызвонить — тщетно. Наконец, она открывает, замотанная по брови махровой простынёй.

— Одевайся! Дуем в Вашингтон.

— Они уже назначили встречу?

— Назначат. Нужно ехать.

Камалла втаскивает меня внутрь, чтобы не компрометировал полураздетую главу резидентуры, и заталкивает на кухоньку. Одноразовый любовник годичной давности не должен созерцать переодевание.

Под шуршание её тряпок смотрю обновление новостей. Мир поляризуется, но странно. Правительства вроде как против войны, а на улицах от Магриба до Бирмы многотысячные демонстрации мусульман. Ура, наконец, у исламского мира есть ядерное оружие, давайте накажем гяуров! Люди с сорванной крышей не думают, что у пакистанского правительства атомная бомба имеется четверть века. Только до переворота там сидели благоразумные люди и не размахивали ядерной дубинкой как неандертальцы.

Вот, дожили. Радиоактивное облако ползёт на юг, в густонаселённые районы. Кто не в курсе, в той стороне планеты, где Индия, Китай и Индокитай, живёт около половины человечества, самое подходящее место для ядерных взрывов.

Бус катит на юг, Лебовски оправдывается: его бос на совещании при самом большом боссе. То есть на заседании Совета Национальной Безопасности при президенте.

— Дружище, можешь позвонить в Белый Дом и сообщить о заложенной на крыльце бомбе, только выдерни его или директора конторы. Вашему СНБ пригодится новая тема для разговоров.

Шпион в замешательстве.

— Вы не представляете уровень…

— У меня отличное воображение. Уверен, к вашим коллегам и к председателю Комитета начальников штабов подбегают парни и вручают последние новости, они обновляются ежеминутно. Так пусть передадут главную — наша Федерация готова активно вмешаться, на официальный путь нет времени.

Откровенно говоря, сами виноваты. Мы с Камаллой могли не тратить время на косметику и галопом мчаться за океан до ракетного удара. Утешаю себя: если бы мы не пошевелились, никто бы не предпринял и этот шаг. Пусть у Африканской федерации высокие технологии, но нет штурмовых групп, в той части Азии вообще нет ничего. Штаты содержат спецназ в Афганистане, беспилотники, ударные вертолёты и прочие мальчуковые игрушки.

Прорезается Лебовски.

— Въезжаете со стороны Балтимора?

— Уже практически въехали.

— По Род-Айленд авеню на юго-запад, там скажу точнее.

Камалла, сидящая за рулём, недоверчиво склоняет голову. Эта скромный с виду бульвар, застроенный непритязательными трёхэтажными домишками, на юго-западе выводит к лужайкам Белого Дома. Неужели нас сразу пустят в Самую Главную Нору?

Не совсем. На Овальный кабинет поглазеть не удалось. В общем, в Белом Доме масса комнат и комнатёнок, в одной из них мы и очутились после чрезвычайно тщательного обыска. Лебовски, унылая сутулая личность с зачёсанными назад редкими волосёнками над высоким лбом, подпёртом крупными очками, показался мне типичным агентом наоборот, то есть максимально непохожим на 007. Он провёл нас внутрь, подолгу объясняя на каждом кордоне, какого ляда представителям враждебного государства здесь понадобилось. До меня доносились чрезвычайно забавные реплики типа: «Это вопрос национальной безопасности — срочно провести их внутрь для встречи с кем надо!» Начто следовало: «В интересах национальной безопасности сомнительных личностей внутрь не пускать. Оставляйте заявление, секретная служба рассмотрит, в течение недели получите ответ». Правда забавно, если не думать, что на другой стороне планеты начинается ядерный катаклизм.

Ожидание — порой худшее из наказаний. Меряю шагами закуток, пытаясь посчитать, сколько камер и микрофонов смотрят на нас, страдаю от отсутствия новостей, смарты отобрали на самом первом посту, даже серёжки заставили снять, слишком крупные, вдруг внутри взрывчатка. Камалла благодаря этому занята, тщательно укладывает упругие завитки, чтобы укрыть голые мочки ушей. В адрес будущего союзника летят совсем не дружественные реплики. Она в строгом брючном костюме, в нём всё продумано до мелочей, включая украшения, а тут… Мне немного смешно. Каблуки моих и её туфель вместят при желании куда больше пластида.

Директор ЦРУ врывается как тайфун.

— Ричард Макласки. А вы?

— Моя спутница — мисс Камалла Абдул, глава резидентуры Федерации в США, дочь нашего президента, — с чувством жму ему руку и наслаждаюсь лёгким шоком, в мире шпионов не принято говорить «Я — агент, сражающийся против вас». — Я числюсь спецпредставителем по медицине, но зовите меня просто — Крок Фрост.

— Прошу прощения, — скрипит Лебовски от двери. С появлением дородной фигуры директора в комнатёнке обнаружился недостаток пространства. — Вы появились словно ниоткуда. Никто не слышал о Фросте ни в МИДе, ни в Министерстве здравоохранения.

Мельком гляжу на мисс коллегу. И к чему такая конспирация? Американцам не хватило лишь немного времени, чтобы сопоставить, кто в Баминги пропал из числа доверенных лиц Вождя. О возможностях перевоплощения они наслышаны.

— Ситуация серьёзная, не буду осложнять её поводами для недоверия. Прошлым летом я приезжал в Вашингтон под фамилией Мерзляевский. Не нон-грата, но нежелательная личность. Во всяком случае — по мнению ФБР, чьих агентов я решил не раздражать.

ЦРУшникам самое время понимающе переглянуться, но для этого Макласки будет вынужден провернуться на сто восемьдесят градусов и что-нибудь непременно снесёт. Он размещается на стуле, бросив краткое:

— Слушаю.

— Мы готовим отправку комплексов «Африканский ответ» на северо-запад Индии, перекроем пути подлёта ракет и возможные авиационные маршруты.

— Та-ак. Но у Пакистана есть космические ракеты и искусственные спутники. Технически, они в состоянии забросить боеголовку в любую точку Земли.

— Космические ракеты-носители на жидком топливе, — вносит свою лепту леди-босс. — Подготовка к старту занимает пару недель.

— Да. Пентагон уверяет, что отследит и разрушит стартовый стол, даже если в Карачи заявят о грядущем запуске спутника связи.

— И здесь возникает несколько моментов, где наше участие напрашивается, — я стараюсь придать баритону максимум солидности и говорить на правильном английском, а не суржике, принятом в Баминги. — У вас на военных базах в Афганистане вдоль пакистанской границы сколько народу? Пара тысяч?

— Порядка того, — темнит Макласки.

— Соединённые Штаты — исчадие ада и страна шайтана, независимо от количества мечетей. Не кажется ли вам, что перспективная цель тактического ядерного заряда — одна из баз? Вижу, вы это обсуждали. По нашим прикидкам, на Афганистан достаточно восьми комплексов.

— Я доложу президенту.

— Тогда уж всё сразу докладывайте. Ракетные установки у пакистанцев — на автомобильном шасси, верно? Но они не всё время разъезжают, без нужды спрятаны в одном из многочисленных бункеров. Информацией о бункерах вы располагаете, кроме главного — где сейчас их запасы. И однажды возникнет пикантный момент, довольно скоро возникнет, когда придётся нанести ракетные удары. Не только по складам готового вооружения, но по заводу обогащения урана, сборочному цеху ракет и дальше по списку. В распоряжении ЦРУ беспилотники, у Пентагона — «Томагавки» и прочие крылатики… Знаю, БПЛА тоже формально у военных, вы только определяете цели на суверенной территории иных держав для уничтожения без суда и следствия.

Толстяк багровеет, я сознаю, что не сдержался, поэтому срочно меняю октаву.

— В общем, неблагодарную роль обстрела иной страны мы возьмём на себя. Федерация — светское государство, но с абсолютным преобладанием ислама. Получаются наши внутренние разборки. Вы выступаете как временный союзник, вторым номером.

— Радикалы не дёрнулись бы, если боялись бы нас как раньше, — скрежещет директор. — После Алжира они надеются, что вы придёте на помощь им, а не нам.

Момент выстрелить заготовленной веской фразой. Пли!

— Центральная Африка занимает сторону не по религиозному признаку, а помогает хорошим парням против плохих. В Алжире вы проявили себя агрессором и получили по заслугам. Сейчас дурно себя ведёт Пакистан, вы на стороне добра.

В разведчики берут достаточно гибких людей. Но самых гибких из стопроцентных американцев. Так что не очень. Директора слегка заклинивает. Он уверен, что Соединённые Штаты — не просто правильная страна. Она — единственная самая правильная в мире. Я несу чушь. Тем более, в Африке и в Азии одно и то же, ракетный обстрел суверенной территории, разве что пакистанские фундаменталисты нагадили больше алжирских, обещая дальнейшие пакости в будущем.

— Я доложу президенту, — повторяет он с упорством вышеупомянутого попа, твердящего «пути Господни неисповедимы». — Прошу прощения за формальность, у вас есть документы, подтверждающие полномочия?

— Могу набрать папу, разбудить придётся, если вернёте мне смарт, — отбивает подачу Камалла. — Не затруднит позвать господина президента? С вами отцу неудобно как-то.

— Понимаю, но…

— Я тоже понимаю, коллега, — кладу ему руку на плечо, влажность ощущается даже через дорогой пиджак натуральной ткани, 3D-принтерами элита брезгует. — В любом случае, подобные действия оформляются дипломатическим протоколом, хотя бы тайным. Наш посол в вашем распоряжении в любое время суток. Наставит печатей и подписей где нужно.

— Непременно! — зявляет новый участник встречи, вытеснивший Лейбовски. Главный ЦРУшник уплотняется и вжимается в декоративную панель. К резкому запаху мужского пота и тонких духов Камаллы добавляется выхлоп дорогой сигары. Физиономию самого главного начальника Америки вижу столь близко первый и, наверно, в последний раз. — Сожалею, что не могу пригласить в Овальный кабинет. Некоторые из присутствующих там симпатизируют демократам.

Да! В следующем году выборы. Перспектива тотальной ядерной войны — сущая мелочь по сравнению с борьбой за президентское кресло.

Макласки весьма толково, надо отдать ему должное, пересказывает суть наших инициатив. Президент схватывает с полуоборота.

— Вам нужно снять часть ракет с обороны Алжира?

— Если гарантируете не хулиганить в Средиземном море до разрешения пакистанского кризиса.

Он хохочет.

— При условии, что с вашей стороны не будет недружественных жестов в нашу сторону. Потепление отношений объявлю достижением внешней политики накануне выборов. По рукам?

Жму его привыкшую к стискиванию пятерню и вдруг вспоминаю.

— Есть частная попутная просьба, мелкая, её изложу господину директору.

Он кивает толстяку, пойди мол, навстречу, и ретируется. К явному удивлению Камаллы ходатайствую об отмене смертного приговора Дженнифер Янг. Макласки жмётся.

— Она в роли врага государства номер один. Насколько я знаю, имела наглость приехать в США.

— Да.

— Почему вы за неё просите?

— Мисс Янг — мать одного из детей президента Центральной Африки. Ситуация в отношениях между нашими государствами шаткая. Вы можете её осложнить вконец.

Зря упрекал его в негибкости.

— Поступим просто. Я объявлю мораторий, скажем, на год. В Штатах пусть сидит тихо, не размещает публикации на своём сетевом канале. Спокойно уезжает. Через год поменяет внешность и паспорт. Как вы, например. В конце концов, она не Бен Ладен.

Через пять минут после этого диалога садимся в минивен. Молчим, любопытные новые соратники наверняка подкинули жучок. Нет моральных сил чистить машину.

— Я поведу?

Она швыряет мне ключи и складывается в клубок на правом сиденье, немилосердно комкая деловой костюм. Потом собирается в пучок и рапортует в Банги о результатах встречи, не добавляя ни бита информации по сравнению с услышанным американцами. Глубоко заполночь возвращаемся в посольство, где восстанавливаем самый тесный контакт. По окончании горячей фазы Камалла устраивается у меня на плече и нарывается на вопрос.

— Твои уши… Забыла серьги в Белом Доме?

— Да. В них чипы прослушки. Интересно же, что о нас судачат.

И не упрекнёшь. Американцы тоже нас нашпиговали по самое немогу, посольские сканеры обиженно заморгали индикаторами, стоило пересечь границу посольства. Межконтинентальное сотрудничество начинается с глубокого взаимного доверия.

Глава девятая, сулящая герою дальнюю дорогу и казённый дом

С того вечера в Белом Доме события несутся быстро и кувырком.

Дженнифер выпадает в осадок от заявления, что я замолвил о ней слово перед Самим. Не то, чтобы ей незнакомо общение с главами государств, судя по сыну — достаточно плотное. Но вдруг мужик, вроде бы первый раз её увидевший, начал теребить Пахана Америки! Это произвело впечатление. Безропотно даёт усадить себя в самолёт в обмен на обещание прислать кучу эксклюзивных материалов про тайные договорённости. Пусть опубликует их за пять минут до того, как они станут явными.

Пока изображаю исполнение медицинского долга и подписываю всякие согласования, чтоб береговая охрана не взяла на абордаж плавучий госпиталь, ЦРУ рожает условие военного сотрудничества с Африкой, и оно мне не нравится. Они настаивают, чтобы в Афганистан на базу морпехов отправилась пара-тройка высокопоставленных мальчиков или девочек из нашей верхушки для координации, связи и прочей лабуды. В век электронных коммуникаций офицер связи? Может, ещё и фельдкурьер на гнедом жеребце? Скажем прямо — им нужны заложники в самом пекле. Не доверяют, боятся, что Биг Босс в ходе операции переметнётся на сторону мусульманских радикалов, и ракеты «Африканского ответа» ударят по хорошим парням.

Теперь самая отвратная новость — меня они сочли вполне достойным для отправки в задницу мира. Не удивлюсь, если в команде обнаружу кого-нибудь из дружков Пьемонта и вскоре скончаюсь от дизентерии или коклюша.

Глобальные аферы готовятся не один день. Не желаю больше напрягать Новый Свет своим беспокойным присутствием и беру билет до Банги. У нас в Баминги международный аэропорт ещё достраивается.

У нас… Когда-то своим домом считал Москву. С рождения. Но в другой жизни.

Мерзляевский-москвич исчез. Знойный качок Крок Фрост с центральноафриканским паспортом — уже совершенно иная личность. ЦРУшники думают, что я — мистер Ген Мерз? Нет, я раньше был им, внутреннее тождество утрачено до последней косметической операции.

В частности, усвоил одну чисто местную привычку — советоваться с усопшими. Только советчик у меня не типичный. Дорвавшись до терминала в Баминги, называю его имя, на экране появляется лицо в лётных наушниках. Задаю мучающий меня вопрос. Он необычно долго раздумывает.

«Ислам? При моей жизни был просто религией отсталых государств. Сейчас, говорят, иначе».

«Не просто иначе. Объясните мне парадокс ислама. Он жесток к адептам. Священники твердят „Аллах любит вас“, но почему любимые дети Бога должны терпеть столько лишений ради соблюдения культовых правил? И почему, по сравнению с нетребовательной католической или православной церковью, мечети собирают всё больше верующих»?

Снова длинная пауза. Потом лишённый эмоций голос рассказывает вещи, в общем-то, очевидные. Я понимал их, но не мог облечь в слова.

«Бывают очень жестокие храмы. Они грабят паству, выжимают из людей пот и даже пожирают плоть. Но взамен храмы обращают в свою веру. Только вера, полученная через страдание — истинная».

«Может быть. Хотя есть экстремальные секты, в них прихожан обращают в рабов и подвергают пыткам».

«Крайности вредны. Вы заметили, что христиане, умерщвляющие плоть постом и молитвой, поклонялись Богу более истово? Сейчас вера зиждется только на словах. Слова изменчивы. Если человек не принимает сказанное пастырем, он заявляет, что верит в Бога, а в церковь — нет».

Не знаю… По-моему, самоистязания происходят от истовой веры, а не наоборот. Но мусульмане не мучаются разрывом между Богом, верой и церковью.

«Вы про внутреннее отношение. А вовне?»

«Простите?»

«Христиане терпимы, если кто-то верит или не верит в Спасителя. Почему мусульмане столь непримиримы?»

«Не надо обобщать, месье».

«Хорошо. Давайте ограничимся убийствами за карикатуры на Пророка».

Для меня это — не праздное любопытство. Отправляюсь на самый передний край борьбы верных с неверными.

«Знаю лишь понаслышке. Много лет прошло с тех пор, как меня сбили».

«Рассказать подробности?»

«Не нужно. Известен ли вам Жан Эффель?»

«Смутно».

«В моё время он рисовал очень смешные карикатуры на Гитлера, Геринга, Риббентропа, Муссолини, Франко. А после войны, говорят, утратил чувство меры. Быть может — сошёл с ума. Издал сборник „Сотворение мира“ на темы Ветхого завета с карикатурами на Бога-отца».

«Наверно, уже встретился с моделью своих картин?»

Лётчик не сразу понимает грустную шутку.

«С Богом не виделся никто из нас. Чистилище — очень долгое место, здесь время воистину относительно. А Эффель умер в глубокой старости. Ни католики, ни иудеи его не казнили за святотатство».

«В этом козырь наших либералов. Они твердят: ты вправе поклоняться кому угодно и высмеивать кого угодно».

«Убогим не доступны даже простые истины, месье. Скажите, на вашей Родине какое самое оскорбительное ругательство?»

«… твою мать», — немедленно откликаюсь по-русски. Даже если разучусь говорить на великом и могучем да забуду московские корни, базовый комплект ругательств зашит во мне как дыхательный рефлекс.

«А какой из соседних народов считается толерантным, вялым, медлительным?»

«Эстонцы… Нет, скорее финны. Даже выражение есть: „Горячие финские парни“. Звучит как парадокс, они наоборот — слишком хладнокровные».

«Допустим. Теперь представьте, вы напечатали в газете это самое выражение, адресованное всем финнам и каждому в отдельности. Не анонимно, под настоящим именем».

«Тогда уж проще выложить в Сеть, сейчас так принято. А за „финскую мать“ попал бы под суд за оскорбление».

У французского лётчика менторский тон. Не в интонации, компьютер её не передаёт, в самом содержании, в построении фраз. Такая и «Цитадель». По-моему, «Планета людей» написана гораздо легче. В общении с другим собеседником, даже Главным Начальником Федерации, я бы давно встал на дыбы. А этому усопшему позволено. Он заслужил.

«Следующее допущение. Среди „горячих парней“ нашёлся один и застрелил вас. Изменилось бы отношение к нации?»

«К чему вы клоните?»

«Мы выяснили, что у мусульман нет разрыва между понятиями Бог, Пророк, Вера. Они готовы изводить себя истязаниями во время Рамадана, бросать любые дела ради намазов. Эти люди живут исламом, он пронизывает их мышление, существование… Верно?»

«Очевидно — да».

«Тогда подхожу к главному. Мало кто из христиан столько сил, времени и внимания уделяет матерям. Но за оскорбление матери способен убить даже финн. За оскорбление матери можно судить. А за оскорбление Пророка? Человек, произносящий хулу, строго говоря, не может обидеть святого, так как просто не верует в него. Нельзя атаковать то, чего не существует с точки зрения атакующего! Но людей, чтящих Пророка, карикатура задевает куда больше, чем ваши странные слова о матери. Кого-нибудь осудит европейский суд за грязные слова о Мухаммеде? Нет. Так ради чего подталкивать мусульман на насилие? Во имя какого блага доказывать, что любой шутник вправе высмеивать их святыни?»

«Отвечу. Ислам слишком быстро наступает на Европу. Либерализм, право шутить на любую тему — это европейская ценность. Политики не хотят уступать либеральные рубежи».

Наверно, в нас живёт зависть. Мусульмане мстят за обиду быстро и мощно. Мы, размякшие в христианско-либеральных позициях, колупаем пальцем в… Кто в чём. Коллега французского карикатуриста, убитого исламистами, поместил в газету «смешную» картинку с изображением родного города Элеоноры. Оборжаться — там руины домов. Под ними, надо полагать, не менее прикольные трупы. Уже сколько лет прошло, а никто не дал весельчаку по голове.

Мы слишком долго это обсуждаем. Не остаётся времени на «Цитадель». Жаль, нам самая малость осталась, скоро можно заканчивать редактуру. Ухожу в надежде, что у нас ещё много времени, у лётчика и в самом деле — целая бесконечность.

Он посеял сомнения. По-моему, карикатуры на Бога, что Аллаха, что ветхозаветного Бога-отца, неправильны. Америка, закусив удила после «одиннадцатого одиннадцатого», хоть немного задумалась — что же они делали не так, коль получили по ушам. Сейчас, похоже, никто не хочет анализировать, отчего вся Центральная Азия встаёт на дыбы, радуется — у нас есть атомная бомба!

Уже в самолёте да Кабула вспоминаю слова Камаллы о разнице между нормальным мусульманином и экстремистом. Нормальный жалеет неверного, считает его сбившимся с пути, помогает найти правильную дорогу. Экстремист предпочитает уничтожать гяуров. Интересно, меня она тоже жалеет? Увижу — спрошу.

— Мистер Фрост? Мистер Зафар?

Нашу парочку встречает американский сержант с М-4 на ремне, за ним топчутся чины пониже. Предосторожность не лишняя. Протискиваясь через толпу, со всех сторон чувствую как минимум напряжённость. Чаще — нескрываемую ненависть.

Два «Хамви» какой-то новой модификации распахивают бронированное чрево. На второй машине сверху закреплён крупнокалиберный пулемёт.

— Сержант! Как обстановка в последние дни?

— Сами посмотрите.

Военный не скрывает настороженности по отношению к неожиданным союзникам. Необычную разговорчивость вдруг проявляет рядовой за рулём.

— Повылазили изо всех нор, мать их… Дня не проходит, чтоб сучьи дети не обстреляли наш патруль.

Баграм прикрыт противоракетным зонтиком, система ПРО охватывает весь север, включая Кабул. От пуль и смертников с поясом шахида она не убережёт.

Машины несутся на север. На горизонте видны горы, оживляющие унылый пейзаж. До самой базы в Баграме шоссе забито довольно плотно. Наш водитель пытается обгонять запылённые и убитые жизнью корчи, получается плохо. Местные как один стараются не пускать американцев, даже на грани ДТП.

Зафар по своему обыкновению изображает изваяние. Если нас где-нибудь окружит и заблокирует толпа, ему не поздоровится. Объявят приспешником кафиров.

Новости продолжают напрягать. Всплеск нетерпимости охватил Сирию, Ирак, Иран. Эмираты и Саудовская Аравия в панике, они слишком хорошо жили в мировой стабильности. Африканские исламские страны ведут себя чуть спокойнее под влиянием Баминги, но и тут взрывоопасно.

Хуже всего в Европе. Мусульманские окраины Парижа и турецкие районы Германии практически вышли из-под контроля властей. Здесь страсти накалены настолько, что любое поползновение навести порядок воспринимается как покушение на исламские ценности, вызывает вспышку демонстраций, немедленно переходящих в погромы. Справится с африканцами и азиатами способна только полиция, набранная из мусульман. Но полицию заставляют защищать ценности либерализма, включая свободу рисовать злосчастные карикатуры на Пророка. Замкнутый круг! На фоне этого бардака наш режим выглядит оазисом здравого смысла. Босс постепенно внедряет умеренный ислам как главную государственную религию, она в наилучшем виде вытесняет из умов радикальные глупости.

А что до запретов, ограничений и обременительности ритуалов, как-то хиджаб, намаз и прочее, то вспоминаю картинки, где православная Русь не слишком далёкого прошлого, женщины, укутанные в тёмное с головы до ног, не смеющие глаз поднять, допускаемые только к работе в поле да по дому, обязательный трёхразовый поход в церковь на заутреню, обедню и вечернюю службу. Не говорю уж о нетерпимости. В центральной части Руси в допетровские времена неправославным христианам разрешалось жить в единственном месте — Немецкой слободе, с предписанием без особой нужды за её пределы не шастать. Мусульманский Стамбул-Константинополь на фоне Москвы тех лет — просто образец либерализма. Османы позволили неверным сохранить несколько храмов, пусть Софию окружили минаретами, а часть православных церквей взорвали. В Москве первая мечеть появилась намного позже, уже после Петра.

В современной Центральной Азии либерализмом не пахнет, Афганистан — не исключение. Американцы несколько раз вроде как выводили отсюда армию, оставляя ограниченный отряд любителей воевать в пустыне. Сейчас работает воздушный мост. Транспортные «Геркулесы» перевозят тысячи морских пехотинцев, только не представляю, где бравые парни собрались искать море.

У въезда в Баграм прямо в стекло летит граната… Невольно моргаю, не будучи уверен в прочности стекла. «Граната» взрывается помидорным соком. Никогда в жизни не был так рад звёздно-полосатому флагу, как над КПП у въезда на базу.

Мы с Зафаром получаем по крохотной комнате в офицерской казарме. Раскладывая вещи в узкий шкаф-пенал, невольно ловлю себя на мысли, что после смерти родителей у меня никогда не было дома. Отцовская квартира с вселением туда Инки, а через короткое время — ещё и мамыдорогой, домом быть перестала, сменив профиль на полигон для пыток. Оттого легко меняю страны и города. Нет семьи, нет уютной гавани. Репарасьён вернёт и продлит молодость как минимум на полстолется. Значит, и в двадцать втором веке мне предстоит скитаться по гостиничным номерам, служебным апартаментам и казарменным закуткам размером в спичечный коробок. Вещей — одна сумка, остальное принтер сварганит на месте… Не хочу! Надоело.

Быть может, именно на фоне тоскливого состояния духа я в таком восторге, увидев миниатюрную женскую фигурку в пятнистом комбинезоне НАТО, но без М4 на ремне, как у американок. Сгрёб её у всех на виду. Впрочем, здесь обнимашки — дело обычное. Правда, среди равных. Немыслимо, чтобы колонел запросто облапал саджента.

— Ты с грузовым рейсом?

— Да… Ужасно. Поверь — «Геркулес» не лайнер.

Зато ей не пришлось тащиться из Кабула в Баграм и заниматься гаданием, что следующее прилетит в машину — томат или граната. Вообще, женщине без никаба за ворота базы рекомендовано не выходить. Когда радикализм захлёстывает и льётся из ушей, даже обёрнутая хиджабом (лёгким платком) рискует услышать в свой адрес упрёк за распутство.

Они считают распутство грехом? Я — нет. Камалла не возражает.

Впервые у нас много времени. Вокруг кипит подготовка к войне, бурлят новостные ленты, постоянно приходят служебные сообщения с пометкой «конфиденциально»… Нам плевать. Мы — заложники большой политики, а работа заложника, пусть неприятная, но отнюдь не хлопотная, не требует телодвижений. Мы отправили себя в отпуск и только изображаем деятельность, лениво отвечая на мейлы и посещая брифинги. Зафар не беспокоит, он шныряет по Баграму в попытках что-то вынюхать у новых союзников в традициях старых шпионских боевиков. На здоровье, по крайней мере, не слышит звуков из моей опочивальни через тонкую стенку сборного казарменного домика.

Иногда шестьдесят сантиметров ширины походной армейской койки, жёсткой как тюремные нары, вполне достаточно. Не смущает, что от пакистанских ядерных ракет отделяют жалкие три сотни километров, а щит «Африканского ответа» отнюдь не даёт стопроцентную гарантию отражения. Камалла перестала прятать глаза, выходя из моей комнаты. Раньше её это сильно напрягало, старалась сдерживать охи: вдруг кто-то что-то услышит и предположит предосудительное… Мы отрываемся, как последний раз в жизни.

На фоне общей религиозной истерии очень осторожно её расспрашиваю. Всё же мусульманка, делит ложе с кефиром. Не замужем, стало быть — впадает в ужасный грех. По законам шариата ей полагается порка.

— Ну, в Центральной Африке шариатские телесные наказания не применяются, мы всё же светское государство. Считается, что худшее из наказаний в невозможности попасть в Рай. Только Аллах вправе судить за преступления против веры.

Её свободомыслие меня удивляет. Ни один шариатский судья не согласился бы со столь смелым высказыванием. Да и в официальных догматах Федерации нормы морали звучат куда строже.

Нежно тереблю пальцами непокорную прядь. Бесподобные ямочки на щёках дразнят и возбуждают, их хочется целовать непрерывно, в чём не могу себе отказывать. Не знаю, как в раю у христианского Бога или у Аллаха, мой рай — здесь и сейчас. Обычно понимаешь своё счастье потом, лишившись его. Редчайшее исключение, когда не надо ждать этого «потом». И не хочется никакого «потом».

Но въедливый инстинкт исследователя толкает задавать вопросы.

— Грешишь — не попадёшь в рай. Ты об этом думаешь?

В её глазах бесконечность. Или какая-то особенная женская мудрость, настоянная на опыте поколений.

— Неверный, ты упрекаешь меня в грехе перед лицом Всевышнего? Так слушай. Я с детства знала, что Аллах — это любовь. То есть любовь от Бога. Я тебя люблю. Я с тобой как женщина с мужчиной. Что в этом грешное и противоестественное?

У меня отнимается речь. Зачем доставал её дурацкими расспросами? Крепче сжимаю в объятиях, целую в губы, в глаза…

Если о чём-то жалею по-настоящему, то только о попытках освободиться от её чар в обществе Элеоноры и других. Но сейчас это не имеет значения. Все женщины, раньше вторгшиеся в мою жизнь, как Инка в комплекте с мамойдорогой — на давно перевёрнутых страницах.

Идиллию прерывают периодические вызовы. Хватаю трезвонящий смарт, всерьёз задумываясь выключить его дня на три, и вижу суровый генеральский лик Степаныча.

— Не вовремя, что ли?

Камалла не попадает в кадр, но моя мятая всклокоченная физия на фоне смятой постели да в разгар рабочего дня красноречивее порнофильма.

— Не вовремя, не буду скрывать. Слушаю.

— Ты один? — генерал явно намекает на чужие уши.

— Делаю звук тише и прижимаю к уху. Говорите.

Он вздыхает. Пусть перекачивает через грудь хоть весь воздух Москвы. Секретные переговоры готовятся заранее. Значит — просто решил потрындеть на общие темы.

— Новости смотришь? В Иране гражданская война. В Сирии и Ираке — тоже.

— В двух последних она не затихала. Шииты режут суннитов, сунниты шиитов и тех, кто под руку попадётся.

— Но не в таком масштабе, Гена. Есть мнение, что начинается Третья Мировая. Как и те две, она вырастает из локальных. Так что опоздал ты корешиться с американцами.

О-очень хочу послать его подальше и без хлеба. Типа от меня одного зависело сохранение мира и человечества, остальные — зрители на генеральских зарплатах?

— Не вопрос. Командующий базой Баграм в сотне метров от меня. Сейчас штаны одену и схожу застрелю его.

— …твою мать, Мерзляевский! — Степаныч употребляет именно то слово, из-за которого вправе зарэзать даже горячий финский парень. — Какого чёрта фиглярничаешь? Надо спасать положение!

— Давеча вы говорили, что внешнюю политику определяют другие люди, а наше мнение не слишком ценно… Чо делать-то?

— Не знаю! — с непередаваемой последовательностью исторгает генерал. — Принимай решение по обстановке. Действуй! А не валяйся как…

Он отключается, избавив нас с Камаллой от финального аккорда матюгов. Пусть девушка с запахом сандала не понимает по-русски, матерные интонации не спутать ни с чем. А уж как они контрастируют с нежными признаниями последнего часа — не передать.

— Что-то случилось?

— Практически ничего, если не считать бойни в сопредельных странах, — я кратко пересказываю генеральскую политинформацию.

— И что ты намерен предпринять?

— Всё, что могу. То есть ничего. Впрочем, есть одна вещь, что нам по силам — использовать по полной оставшиеся дни и часы.

Романтическое настроение даже Степаныч не в состоянии испортить. Что там Служба Внешней Разведки России рядом с древнейшим, всепобеждающим инстинктом? И сравнивать глупо.

Глава десятая, роковая

«Блэк Хок» несёт нас над Пакистаном.

Если когда-то кто-то невзначай обмолвился, что незаконно нарушать воздушное пространство суверенного государства, то плакать поздно: в течение прошедших суток пакистанскую границу нарушили полсотни ракет «земля-земля».

Под брюхом вертолёта проплывают горы Спингар. Здесь, к югу от Пешавара, находится Зона племён. До государственного переворота местные пуштуны практически не подчинялись центральному правительству. Сейчас они с тем же успехом игнорируют новый Исламский меджлис Карачи. И, по данным спутниковой разведки, сюда уехали колесницы с баллистическими ракетами. То есть какая-то часть ядерного оружия попала в руки диких племенных вождей. Полный восторг!

Надо надеяться, наш обстрел уничтожил или, по крайней мере, сильно повредил пусковые установки в районе Исламабада. Туда заброшено тысяч пять морпехов, они разбираются что к чему. Мы с Камаллой попали на экскурсию в Зону племён, пребывая в том же условном статусе офицеров связи. В теории, мы должны проследить и убедиться, что найденные ядерные боеголовки благополучно вывезены из страны, часть радиоактивной добычи причитается Федерации для нужд энергетики… Но мне совершенно эта затея не нравится, невзирая на гарантии безопасности. Машины несутся выше зоны поражения ПЗРК, а крупнее у местных чингачгуков ничего не может быть, зона высадки прикрыта беспилотниками, морпехи благоухают крепким мужским потом и непоколебимой самоуверенностью. О чём беспокоиться?

Мой мандраж передаётся Камалле. Она вцепилась ручонками в привязные ремни. На земле пилот предупредил: сиденья рассчитаны сберечь наши задницы при ударе с ускорением в сорок семь «жэ». Не вставать, не отстёгиваться, даже если вертолёт начнёт падать. Сержант поглядывает на Камаллу с покровительственной ухмылкой. Мол, не бойся, бэби, и что за мужик у тебя такой нервный, не может успокоить свою дамочку… Я дёргаюсь от того, что ей вообще тут не место!

Не говоря о том, что доморощенный шахид имеет полную возможность при нашем приближении подорвать ядерную боеголовку. Но всё происходит гораздо прозаичнее.

Взрыв встряхивает вертолёт настолько резко, что привязные ремни впиваются до боли. Прямо по курсу, между голов пилотов, я вижу вспышки и белые шапки вокруг них. Даже не верится. В век ракет и умной электроники нас обстреливает зенитная артиллерия! Ей до лампочки тепловые ловушки, стелс-технологии и радиопомехи.

Резкий запах горелой электропроводки сильнее, чем потный аромат морпехов. В нас попали! «Чёрный Ястреб» клонится вправо, укладываясь чуть ли не на бок, и меня пронзает страшная мысль — пилотов убили, вертолёт неуправляем… Нет, всего лишь противозенитный манёвр. Машина круто пикирует. Само собой, снаряды выставлены на некоторую высоту подрыва, требуются секунды, чтобы изменить настройку, нам их хватит, чтобы уйти…

Кабину заполняет резкий сигнал тревоги.

— Ракета! — охает кто-то из морпехов.

Конечно, если скатиться ниже полутора тысяч, здесь нас в состоянии достать обычный «Стингер». Я не один такой умный на борту, «Ястреб» разворачивается, рыскает на обратном курсе, потом неожиданно сваливает в сторону. Кажется, что огненная полоса едва не чиркнула по иллюминатору, я её толком даже не разглядел. Страх и воображение дополняют увиденное.

Передышка не более пяти секунд, снова ревёт сигнал, он какой-то другой, полифонический. Две ракеты, подсказывает тот же американец…

Перегрузка вдавливает в кресло. На выходе из виража, или как там зовутся вертолётные кульбиты, стискиваю пальцами колено Камаллы. Или успокою, или подержусь напоследок.

Ба-а-ба-х!

По вертолёту словно врезала исполинская бейсбольная бита. В кабине дым, его сразу вытягивает через разбитое стекло. Мы не снижаемся — падаем. Пилот, видимо, пытается выровнять у земли, смягчить удар, но тщетно. Приложило страшно…

Перед глазами муть, через неё проступает лицо Камаллы. Она трясёт меня и лупит по щёкам. Значит — сама цела, и это радует.

Мы выбираемся из останков вертолёта, дымящегося, но почему-то не взорвавшегося как в фильмах. Носовая часть разбита вдребезги, о самочувствии пилотов спрашивать воздержусь. Сержант, уже без покровительственной мины на физиономии, вытаскивает рядового. Тут как в кино — на месте «Чёрного ястреба» вспухает огненный шар, в какую-то долю секунды вижу двух вояк на фоне взрыва, их кидает вперёд и накрывает волной пламени, нас с Камаллой опрокидывает тоже.

Сержант встаёт, на удивление целый. Снимает кепи, глядя на солдата. От взорвавшегося вертолёта к тому что-то прилетело.

— Нас должны эвакуировать, — робко предполагает Камалла, и хочется подписаться под каждой буквой её слов.

Морпех настроен шевелиться по принципу «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Вывалившись из вертолёта, он не забыл М-16. У меня в кобуре «Беретта», напарница вооружена только женским обаянием.

— Как вас зовут? — любопытствует она.

— Эдвард Ротенберг, мисс. Если не возражаете, я принимаю управление нашим отрядом. Как старший по званию.

Военная кафедра университета наградила меня званием мотострелкового лейтенанта, о чём благоразумно молчу. Офицер-пиджак против бывалого морпеха не катит. Поэтому подчиняюсь и вопрошаю:

— Какие приказы, сержант?

— Уходить от вертолёта. У нас маяки, наши их видят, местные — нет.

Горы мы перемахнули, они хорошо различимы на западе, вокруг пустыня с чахлыми останками растительности. А так — песок, булыжники, пыль. Никаких укрытий в пределах видимости.

Мы бредём к северо-западу, иногда оглядываясь на чадящий костёр. Ротенберг держит карабин наперевес, палец нервно поглаживает предохранительную скобу вокруг спускового крючка. Я было вытянул пистолет и дослал патрон в патронник, но уничижительный взгляд сержанта заставил щёлкнуть предохранителем и вернуть ствол в кобуру. О ратном опыте в уличных боях также предпочитаю умалчивать.

Главная битва разворачивается вокруг, но без моего активного участия. Сначала на большой скорости мчатся три армейских джипа, один тут же разлетается в клочки. К гадалке не ходи — сверху стрельнул беспилотник. Из двух других моментально вылетают дымовые гранаты, и больше дрон не вмешивается. Очевидно, оператор опасается царапнуть мою шкурку. Лучше бы рискнул…

Сержант стреляет наугад в дымную завесу, в ответ несётся очередь. Я роняю Камаллу на песок и совсем не эротично наваливаюсь сверху. Ротенберг падает навзничь, его я не толкал.

Так как он больше не указ, снова извлекаю «Беретту». Но — только чтобы швырнуть её на песок. Против трёх пуштунов с «Калашами» воевать не тянет.

Нас поднимают пинками. Ругаются, пихают прикладами. Камалла выдаёт резкую непонятную мне фразу. Пуштуны не рассыпаются в извинениях, но перестают размахивать автоматами и в джип нас засовывают без пинков в филейное место.

— Что ты им сказала?

— Что мы — правоверные из исламской Федерации. Не ожидала, что поймут арабский.

Это — интернациональный язык ислама, любые мусульмане знают несколько сот слов. Окрик бородача с переднего сиденья ясен без перевода: не болтать между собой. Погружаюсь в раздумья. Телефоны у нас не отобрали. Значит, где-то в подземельях Баминги-Бангоран серверы хранят информацию о наших перемещениях, а так как я нажал на вызов приёмной нашего МИДа, то и записывают звуки. В открытую пользоваться трубой не могу при всей своей наглости. Хотя терять нечего. Беспилотник разнёс их джип на куски с людьми внутри, не спрашивая фамилию. Согласно шариата, требуются равноценные ответные санкции. Так что милости ждать не придётся.

Скашиваю глаза в окно. Едем куда-то на северо-восток. Немилосердно кидает на ухабах. Дрон, если ещё порхает в вышине, больше не стреляет. Лучше бы грохнул всех, и амба… Я даже не представляю, что произносить во время намаза, и кое-какая часть тела красноречиво свидетельствует, что обрезание не имело места. Заодно вспомнилась хохма. В бытность Министром здравоохранения пришлось гасить скандал с одним богатым клиентом-евреем из Иерусалима. В ходе репарасьён регенерировала его крайняя плоть, о чём клиента предупреждали, но он не внял. Сейчас бы я сам не отказался от неприятной процедуры усекновения, если бы она повысила шанс на выживание.

Останавливаемся у какого-то селения. В машину всовывается субъект с бритой мордой и непокрытой головой, торс обнимает разгрузка с автоматными магазинами.

— Ху ар ю?

Его английский напоминает дикий диалект Баминги, но не от регионального стандарта, что по душе Биг Боссу, а из-за пренебрежения к фонетике. Отвечать берусь я, Камалла благоразумно помалкивает. Объясняю, что мы вообще не причём, просто международные наблюдатели из мирного африканского уголка.

— Мирного? Из того самого, чьи ракеты ударили по Исламабаду? Вы — хуже американских гяуров!

Про удар мимо Исламабада, чисто по ракетным установкам, и ядерную атаку на Индию я тихо молчу. Бритый не настроен на дискуссии. Он отрывисто тявкает, наверно — даёт какую-то команду. Нас обыскивают. Пробую возмутиться, что Камаллу шмонают мужики, получаю в лоб. Но нельзя молчать, нельзя уподобляться бессловесному куску мяса, отношение будет соответствующее. Впрочем, её лапают сдержанно, куда менее плотно, чем я в Баграме. Смарты вначале отправляются под колесо джипа, но безбородый предпочитает действовать наверняка, дополнительно всаживает в каждый по пуле.

Перед тем, как нас заталкивают в какой-то бетонный бункер, кидаю последний взгляд к облакам. Там кружится чёрная точка, американский дрон, который не в силах нас спасти. А может — просто соринка в глаз попала, мерещится всякое.

Лестница вниз, скудный свет, узкий коридор, ржавые толстые двери на массивных петлях… Шикарная натура для голливудских съёмок постапокалипсиса с толпами зомби. И я даже знаю, кто ближайший кандидат на обращение в мертвецы. Удивляюсь равнодушию относительно собственной судьбы. Камалла беспокоит больше. Даже если её убьют, пусть сделают это милосердно, не мучают.

Я продолжаю брести вслед за сутулой спиной боевика в сером халате, перепоясанном ремнём с подсумком. Странно. Впервые в жизни обращаюсь с просьбой к кому-то потустороннему. К Иисусу? К Аллаху. Впору действительно обрезаться.

В относительно чистой комнате под потолком горит одинокая лампочка без плафона. Она освещает единственный стол и гладкую физиономию примата, коего меньше всего ожидал тут увидеть. Чандрагупта собственной персоной!

Меня он не видел в новом обличье, а сестру немедленно узнаёт, но это не повод вскакивать из-за стола. По явным признакам — расслабленной позе, умиротворённой роже — догадываюсь, что ленивый толстяк здесь отнюдь не в качестве пленника.

— Добрый вечер, эфенди Абдулхамид.

Бритый небрежно кивает в ответ и выгоняет конвой. В комнате находится свободный табурет, на него садится Камалла. Я стою, не опуская головы, но и не таращусь на тюремщиков.

— Чандра, знаешь их?

— Женщина — моя старшая сестра. Её мужчину не знаю. Она любит мужчин. У неё их много было.

Да как ты… Пытаюсь взять себя в руки, видя, что Абдулхамид опустил лапу на кобуру. Жирная тварь сказала больше слов, чем я услышал от него за полгода в Баминги, и эти слова хочу запихнуть ему в пасть обратно, вместе с зубами. Когда красная пелена гнева спадает с глаз, пытаюсь перехватить инициативу.

— Господин Абдулхамид, вы имеете дело с ничтожеством, обзывающим шлюхой родную сестру.

— Да! Но он сам пришёл и предложил сотрудничать. Вы прилетели на боевом вертолёте под прикрытием дронов, убили моих людей.

— Я не управляю дроном. Скажите, вам полезнее договариваться с ренегатом, предавшим семью, или нормальными людьми, попавшими в плен на поле боя?

Пакистанец подходит вплотную. Ростом он ниже на полголовы и вынужден смотреть снизу вверх, это его ничуть не смущает.

— Кто вы такой?

— Крок Фрост, специальный помощник Министра иностранных дел.

— Тоже сын президента?

— Да.

— Врёт, — бросает Чандрагупта в обычной вялой манере.

Круглую бритую физиономию перекашивает усмешка.

— Ну, и кто из вас сейчас солгал?

— Чандра говорит правду, — соглашаюсь я. — Это ленивое ничтожество не посвящено в большинство семейных дел, даже не знает всех братьев и сестёр.

— Отец настолько не доверял, что поставил министром над ним русского, не из наших, — добавление Камаллы приходится весьма кстати. Абдулхамид чуть успокаивается, но продолжает терзать.

— Мусульманин?

— Ещё нет, — я торопливо заглаживаю свой корявый ответ. — Недавно прибыл в Баминги, изучал Книгу…

— Что значит — недавно?

— Полгода. Я не произносил шахаду. Готовился.

Теряю в его глазах девяносто процентов достоинства. Не поклявшийся в вере Аллаху — гяур. Существо низшего сорта.

— То есть он наплодил детей по всему миру, не брезгуя женщинами неверных. Харам!

Это слово я знаю, означает смертный грех. Прелюбодеяние, если не ошибаюсь, приравнивается к употреблению свинины и алкоголя.

Неожиданно пронзает догадка, отчего на пути нашей группы выросла столь плотная противовоздушная оборона. Рыхлый ренегат имеет высокий доступ к Сети Федерации, его смарт служит ключом к множеству тайн, если к делу подключить энтузиаста из местных. Чандрагупта ленив и туп, чтобы самому докопаться.

Абдулхамид неожиданно отвешивает оплеуху. Тело, прошедшее апгрейд в Баминги, действует с изумительной скоростью. Я успеваю прикрыться предплечьем и отступаю на шаг.

— Что, христианин, не хочешь подставить вторую щёку?

— Я и первую не подставлю.

— Почему?

— Про щёку — из Нагорной проповеди. Мухаммед, мир ему, ничего подобного не сказал.

— Ты не безнадёжен, — Абдулхамид больше не дышит мне в подбородок. Он опёрся на угол стола, обратив к толстяку спину. — Какой же шайтан занёс вас двоих к американским собакам?

— Ядерный удар по Индии. Мы и США — враги. Но угроза из Карачи нас на время объединила.

— Чепуха. Ракета взорвалась в пустынных горах.

— А радиоактивное облако накрыло десятки деревень. Мы вправе ждать от вас самых безбожных поступков.

— Нет! Не так, всё не так должно было случиться. Две мусульманские страны, у одной высокие технологии, у нас атомные бомбы, вместе мы поставили бы на колени весь мир.

Качаю головой.

— Абдулхамид, я сомневаюсь, что ваши лидеры договорятся с отцом.

— Почему?

— Во-первых, мы желаем, чтобы мир опустился на колени перед Аллахом, а не перед Баминги.

Украдкой кидаю взор на Камаллу. Если она и шокирована таким спичем от атеиста, то вида не показывает.

— Во-вторых?

— Во-вторых, вспомните историю конфликта в Алжире. Мы долго убеждали американцев не применять силу и шарахнули по их кораблю, только когда иного пути не было. Вы же предпочитаете с точностью до наоборот.

— Чёрт… — он с силой опускает ладонь на столешницу, перепугав индуса. — Не отступлюсь. У меня есть что предложить вашему отцу. Идём!

Чандрагупта с сестричкой получают возможность ворковать на семейные темы, если есть желание, а меня пакистанец ведёт по длинному подземному коридору. Судя по фундаментальности, подземелье построено американцами во время войны моджахедов с Советами для поддержки сознательных афганских партизан. Стальная дверь, тоже тронутая ржавчиной, зато умопомрачительной толщины, нехотя отворяется и впускает нас на нижний уровень. Через целый лабиринт переходов, охраняемых воинами джихада, мы попадаем в бункер. Ничем практически не примечательный, если не считать десятка зелёных конических болванок с трилистником радиационной опасности.

— Американцы вместе с вашими воображают, что уничтожили ядерное оружие Пакистана? Будьте уверены, это — не единственное хранилище. Да, они разбили большую часть пусковых установок. Не важно, через посредника купим у Северной Кореи. Боеголовки уцелели!

Намекает, что несколько пусковых установок выжило. Если шахтного базирования, и о них ничего не известно бывшим друзьям Пакистана в Пентагоне, очень худо. Абдулхамид не из тех, кто будет сильно колебаться, тиская Большую Красную Кнопку.

— Что вам нужно?

Террорист любовно проводит ладонью по матовой поверхности, снимая невидимую пыль с адской штуковины. Не может не понимать, что радиоактивный фон здесь повышен!

— Дружба. Или, по крайней мере, соглашение. Мы готовы отдать в руки Баминги боеголовки в обмен на гарантию невмешательства со стороны Индии и США.

— Вот так просто — отдать? После вашего ядерного взрыва в Тибете и сопутствующих жертв в Пакистане от ударов наших ракет?

Он смеётся и не спешит покидать обитель зла, хоть воображаемый счётчик Гейгера трещит непрерывно, как моя тёща за завтраком.

— Есть одно условие, необременительное. Остальное — детали, о них потом. Я хотел отправить вашему отцу письмо: ваш сын у меня, давайте договариваться. Аллах послал ещё двоих.

Бог или кто другой, но некая высшая сила точно устроила нам с Камаллой контрастный душ. После восхитительных дней и ночей в Баграме мы захвачены безумцами.

— Абдулхамид, кто вы? В иерархии новой власти.

— Член Исламского революционного меджлиса, — он недобро скалится. — Изучали Пакистан только как цели ракетных атак?

Иной раз стоит сказать неприятное, чтобы создать иллюзию откровенности.

— Вы правы. С тех пор, как правительство перебралось из Исламабада в Карачи, персоналиями мало кто интересуется. Пока не увидели ваши припасы на чёрный день.

Пакистанец заразительно смеётся, не прекращая лапать боеголовку. В поглаживании смертоносного конуса проглядывает нечто извращённо-сексуальное.

— Так давайте сдвинем дело с мёртвой точки. Вы свободны, мистер Фрост. Донесите отцу моё послание.

— А сестра?

— Побудет в гостях.

Опускаю глаза, стараюсь не выдать всплеск ярости. Мы наедине, и желание разбить его бритую голову прямо об атомную бомбу туманит рассудок. Моя несостоявшаяся жертва продолжает как ни в чём не бывало.

— Думал сообщить господину Абдулу, что Чанд у меня. Сомневался в нём.

— Вы снова правы. Чандрагупта не годится ни на роль заложника, ни переговорщика. Он — последний, ради кого отец пойдёт на уступки, и последний, к кому прислушается.

— Договариваться получается, верно? Но это пока вы в плену и ваша жизнь в моих руках. Идём!

Назад он мчится стремительно. Наверно, принял решение после долгих колебаний и теперь спешит реализовать. У меня зреет своё…

Толстяк пребывает в той же позе. Бьюсь об заклад — головы не повернул. Камалла нервно ломает пальцы.

Абдулхамид оглашает вердикт, на Чандрагупту он не производит впечатления, Камалла пугается ещё больше. Она останется одна! Моё присутствие в плену делало заточение не таким ужасным?

— Дополнительное условие господину президенту будет исполнить несложно. Мне нужен доступ к Некросу. Полностью автономный, независимый от Баминги терминал.

Так. Старательный индус выболтал нашему злейшему врагу всё, что знал. По крайней мере, всё, что не поленился рассказать. И моё решение, зачатое в момент бега по бетонным ступеням, рождается на свет с громким детским криком.

— Мистер Абдулхамид, больше шансов на успех, если отпустить сестру. Она — любимая дочь, отец её выслушает. Я остаюсь в заложниках. Всё же мужчина.

Можно только гадать, что ценнее по меркам этого экстремиста — правоверная мусульманка (фи-и, женщина, второсортное существо, недаром радикалы прихлопнули Беназир Бхутто) или кафир, но всё-таки мужик. Судя по затянувшейся паузе, ответ неоднозначен.

— Предлагаешь себя в заложники, неверный? Не откажу тебе в смелости.

— Воевать с женщинами не престало ни вам, уважаемый, ни нам. Подвергать их опасности — тоже.

Оскал белых зубов заставляет завидовать. У меня такие появились после репарасьон, когда родные резцы раскрошились под автоматным прикладом. У пакистанского урода — собственные. Приклад по ним плачет…

— Что ж вы её везли на вертолёте?

Жму плечами. Недоглядели. Прости, дядя.

Камалла смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Они кажутся огромными. Не грусти, дарлинг, если правильно распорядишься свободой, свидимся. Надеюсь — ещё в этом мире. Да поможет тебе Аллах.

Нас разделяют, и я получаю бессчётное в своей бродяжьей жизни временное пристанище, спасибо, хоть не в подземелье. Сейчас роль Букингемского дворца для моей персоны исполняет одноэтажная однокомнатная хибара. Вроде бы такие называются «саклями». Камаллу вижу последний раз — утром и мельком, когда тишину посёлка нарушает рёв вертолётного ротора, поднявший настоящую песчаную бурю. Лопасти вращаются, моя ненаглядная неуверенно трусит к раскрытой боковой двери, оттуда приветливо торчит пулемёт. Оглядывается, лицо напряжено. Думаю — ищет взглядом меня. Машу рукой в окне, понимая бесполезность жеста — на фоне восходящего солнца она не сможет рассмотреть, оконный проём кажется чёрным пятном… Прощай.

Дни в плену тянутся тоскливо и удушающе однообразно. Экстремист куда-то свинтил. Толстый индус — единственный в посёлке, кто понимает английский, но с ним говорить не тянет. Часами гуляю вдоль дувалов, жру лепёшки с похлёбкой да отсыпаюсь впрок, если бесчисленные насекомые из тюфяка не беспокоят свыше обычной озверелости.

Со смесью нетерпения и страха жду лопотанье вертолётных винтов, с ними рослых морпехов из штурмовой группы. А чего ждать-то? Я не гражданин США и даже не сын президента Центральной Африки, чтобы ни заливал пакистанцам. Российская разведка не знает о моём местонахождении, а если бы и узнала, у них нет практики, как, собственно, нет и средств выручать своих в подобной передряге. Будем объективны — меня некому освобождать. К тому же при первой попытке освобождения местные пристрелят нас обоих с толстяком, это как пить дать.

Рассчитывать могу только на Камаллу. По правде говоря, особо уже ни на кого не рассчитываю.

Через неделю подскакиваю среди ночи от рёва мощного дизеля. Спешно натягиваю натовскую пятнистую униформу, в ней аборигены смотрят на меня как на прокажённого. Около входа в бункер остановилось длинное многоколёсное сооружение, и не нужно семи пядей во лбу, чтобы догадаться о его назначении.

Хочется выть волком, бежать в пустыню, нарваться на пулю часового, только бы не видеть этого… Но ноги вросли в сухую землю и заявили саботаж. Я стою и смотрю, как начинается самое страшное. Чесслово, если бы атомную бомбу можно было взорвать на месте, бросился бы вперёд, не думая о последствиях.

В полумраке, чтобы не облегчить жизнь спутниковым наблюдателям, туземцы выкатывают боеголовку. Не исключено, в подземельях смонтирован незамеченный мной подъёмник. Снова заводится дизель, но машина не уезжает. Длинная ракетная сигара задирается вертикально, чёрная на фоне чёрного звёздного неба. Вот и летела бы в космос, не задерживаясь!

Запуск космической ракеты видел только по телевизору. Баллистическая стартует не менее эффектно, если наблюдать с двухсот шагов: море огня обволакивает автомобильное шасси, стальная сигара с утробным ворчанием вонзается в зенит, опираясь на ослепительную звезду. В вышине начинает отклоняться от вертикали. Спешно высматриваю Малую Медведицу с Полярной звездой, здесь она ниже над горизонтом, чем для наблюдателя из Москвы. Если глаза не обманывают, ядерная гадина повернула на запад.

Опускаюсь на песок и охватываю голову руками. Что нам известно о пакистанских ракетах, кроме того, что их вообще не должно быть? На время моего пленения — ни черта. По размеру меньше «Тополя», больше «Искандера», то есть нечто средней дальности типа старых советских SS-20. Что на западе? Кабул, Багдад, Тегеран, Дамаск… Нет, столицы исламских стран — вряд ли. Твою ж налево… Иерусалим! Но там Аль-Акса. Тель-Авив? Гадать бессмысленно, в секторе протяжённостью в несколько тысяч километров целей предостаточно.

Игнорирую доводы разума, что земля после ракетного выхлопа токсична и не располагает к прогулкам, иду знакомиться с энтузиастами. Как и думал, в общество ракетчиков затесался «эфенди» Абдулхамид, рядом с ним важно топчутся персоны в генеральских мундирах и партикулярные чинуши. Революция революцией, номенклатура бессмертна.

Негодяйчик замечает меня и удостаивает чести в виде беседы, оставив на минуту важных пузырей из Карачи.

— Видели, мистер Фрост? Наши слова не расходятся с делом.

Я чуть не застонал.

— Но мы же готовим переговоры!

Он снисходительно щерится.

— К переговорам с Центральной Африкой пуск не имеет отношения. Мы отправили ультиматум Кабулу вышвырнуть гяуров из Баграма. Слов не понимают? Пришлось проучить.

В душе зарождается надежда.

— И ударили по Баграму? Или Кабулу? — боюсь дышать, чтоб не спугнуть удачу, эти города прикрыты противоракетным зонтиком, одиночным выстрелом его не прошибить. Если так, то Абдулхамид получит сообщение — с ракетой утеряна связь до подлёта к цели.

— Ну, нет. Мы — разумные люди, — он говорит с апломбом, а меня просто корчит от его «разумности», надеюсь, полумрак скроет гримасу. — Нельзя взрывать Баграм, это объявление войны США. И Кабул нельзя уничтожить, иначе придётся ждать, когда у власти появится новое правительство. Кандагар. Братьев-талибов мы предупредили уходить.

Кандагар… Уничтожение сотен тысяч — просто предупредительный выстрел? Кошмар! Неужели эти идиоты воображают, что Биг Босс сядет с ними за стол переговоров или одарит терминалом Некроса?!

Помимо воли вслушиваюсь. Кажется, что из-за гор донесётся грохот взрыва, а над ними взметнётся самый ядовитый в мире гриб.

Абдулхамид продолжает спокойнейшим образом разглагольствовать, что всем мусульманским правителям теперь придётся прислушиваться к Карачи. Месть за непослушание страшна и неотвратима. Затем он возвращается к соучастникам, я охреневаю в одиночестве.

Меня колотит. Как такое случилось, что религиозным фанатикам в руки попало ядерное оружие? Я не виню ислам. Если крестоносцам, что «освобождали» Землю Обетованую от мусульман и иудеев, дали бы в руки атомную пушку, они бы ни минуты не колебались. Вознесли бы молитву Иисусу-Спасителю и нажали кнопку в полной уверенности, что делают богоугодное дело.

Я виню себя. И Россию. И Штаты. И Центральную Африку. И европейских политкорректных либералов. И цивилизованных мусульман Ближнего Востока. И китацев, они ближе всех из мощных держав, за Тибетом, но не вмешались вовремя. Вообще не вмешались. Как завещал Конфуций, сидят на горе и любуются, подобно умной обезьяне, смотревшей на двух дерущихся тигров.

Я возвращаюсь в свою халупу и без сна валяюсь до утра. Нет ни радио, ни телевизора, ни, тем более, Интернета, чтобы узнать последствия пуска. С болезненным любопытством тащусь обратно к месту преступления. Там с удивлением вижу «братика». К слову сказать, он сменил европейский костюм на халат и тапки, они ему очень к лицу, безразмерная одежда обтекает бесформенное тело, она не станет мала, если ещё прибавит килограмм двадцать. Осоловелое личико обращено к тёмному пятну, где чахлая поросль выгорела от ракетной струи.

Пусковая установка удалилась, как и вереница джипов со столичным начальством. Одинокий «Лендровер» наверняка принадлежит Абдулхамиду. Лёгкий на помине, тот выскакивает из ближайшей сакли, будто за ним гонится шайтан. От ночного выражения превосходства не осталось ни следа.

— Индия пустила ракету!

Комментарии не требуются. Урод бросается к машине, но я перехватываю его и толкаю к подвалу. Индийские пусковые установки в штате Джамму и Кашмир, подлётное время — минуты, уже не удрать. До Абдулхамида это доходит без слов, но ещё раньше до Чандрагупты. Я думал, террорист мне поможет преодолеть часовых, но с ролью тарана справился толстяк. Своей массой он просто снёс караул на входе и рванул по наклонному тоннелю вниз с невероятной для такой комплекции скоростью.

Нижние уровни наверняка выдержат и ядерный удар, если эпицентр не окажется ровно над нами. Конечно, засыплет. Не факт, что отроют. Но всё это — потом, лишь бы пережить взрыв.

Он доносится чудовищным грохотом. Бетонный пол ходит ходуном, моментально покрываясь трещинами. Плита перекрытия падает на Чандрагупту, сплющивает его как гнилой фрукт и запирает мне путь. Гаснет электричество, и в следующий миг что-то невероятно огромное сваливается сверху…

…Эту темноту, абсолютную и вечную, не спутать ни с чем, кто случайно здесь побывал и был вытащен врачами. Как и звенящую тишину. Не нарушая её, внутри меня раздаётся голос. Точнее, внутри того, что когда-то было мной.

«Вот ты и здесь, Геннадий. Насовсем или в реанимации?»

Я узнаю голос Гриши. Я слышу его без терминала Некроса. Это означает только одно.

Смерть.

Глава одиннадцатая, которая могла бы быть эпитафией герою и эпилогом одновременно

Время в загробном мире весьма условно. Здесь нет часов или каких-то ориентиров, закатов и восходов. Вообще ничего нет. Беспокойные души осаждают новопреставленных, выпытывают новости. Только благодаря перепуганным до смерти (в буквальном смысле) новичкам мы узнаём о течении времени на Земле.

Нельзя сказать, что тут прошёл год. Это у живых он прошёл. Здесь — вечность.

Некоторые погружаются в оцепенение сразу. Их мало кто беспокоит воспоминаниями. Мы были необходимы, пока топтали землю ногами. Память об усопших не так нужна и важна, увы… Эти первыми растворяются в вязком болоте коллективного сознательного.

«Знаешь, Геннадий, ты думал обо мне чаще других. Смешно сказать, но семья привыкла, что меня никогда нет, задолго до смерти. Начальство списало в расход и успокоилось».

Гриша прав. Начинаешь различать, кто и как о тебе думает. Неотчётливо, конечно, чужие мысли пробиваются через барьер между мирами очень скупо, неясным светляком в кромешном мраке.

До меня начинает доходить, почему Биг Босс запретил контакт с усопшими великими. Гитлер и Сталин ворочаются в гробу от проклятий и восхвалений вперемешку. Впрочем, Сталин меньше, народ в постсоветских государствах равнодушнее, чем злопамятные евреи, чьи родственники или просто соотечественники были замучены в Холокосте.

С иронией, в загробном мире неуместной, подумалось об Иуде Искариоте. Каково живётся покойнику, которого миллионы и миллиарды людей проклинают две тысячи лет?

Если преисподняя — место, чтобы обдумать и оценить своё земное существование, то это идеальное место. Единственный критерий — память наследников. Хотя и тут возможно исключение. Кто-то мог совершить незаметный подвиг и остался в тени. Например, неизвестный оператор пусковой установки, что заставил ракету упасть в нескольких километрах от Кандагара. Этот поступок мог быть невольным, какой-то неведомый сборщик неправильно закрутил Самый Важный Шуруп. Как говорили в СССР — в конце месяца план делал.

Старая мудрость физиков и инженеров, что нужно умереть, если хочешь сделать карьеру в Корпорации, в отношении меня не работает. Значит, не настолько президент ценил мои советы, чтобы обращаться теперь. Есть усопшие, чей авторитет котируется неизмеримо выше. Куда Генке Мерзляевскому до Молотова или Громыко!

Камалла… На сколько хватит твоей любви? Я чувствую тебя непрерывно. Или внушаю себе это. И начинаю изводиться, почему не зовёшь меня через терминал Некроса.

На Земле прошёл год, когда я впервые ощутил прикосновение.

Знаю, она меня не видит. Собственно, видеть нечего, радиоактивные останки давно сгнили в пакистанском подвале. Перед моими глазами… Да, глаз тоже нет, будем считать — перед внутренним взором, проступает её лицо, окружённое чёрным платком. Она в трауре до сих пор? Трогательно… и не нужно. Пусть живёт дальше, не оглядываясь на любовника-неудачника.

Сегодня меня так просто не отпустят. Она делает знак кому-то невидимому, и в объективе камеры появляется конверт с умильной детской мордашкой наверху.

«Твой сын».

Наверно, я умер бы от этих слов, не будь уже мёртвым. Встречаются ли счастливые покойники? Редко. Я — то самое счастливое исключение.

После остальное уже не имеет значения. Но мы говорим ещё долго, по земному времени добрый час. Больше — она. Догадываюсь, Камалле тяжело слышать мёртвый синтезированный голос, хоть с мертвецами много раз общалась по службе.

«По поводу твоего будущего… Есть один странный вариант. Извини, что начала. Не стоило, пока не прояснится».

Не понимаю, что она имела в виду. У мёртвых нет будущего. Всё моё будущее — в этом розовом карапузе. Ради него постараюсь не раствориться в небытии, дождусь его мыслей об отце, быть может, пообщаюсь через терминал. Или не пообщаюсь. У Камаллы наверняка имелись объективные причины не навещать меня столь долго.

Она начинает говорить об Ольге, хоть её не спрашивал. Инка объявилась тотчас, как узнала о моей гибели. Потребовала наследство как законная супруга плюс мать моей дочери.

«Всё урвала?»

«Я не позволила. У президентской семьи есть кое-какие возможности. Из твоих накоплений выделен счёт в двести тысяч, он может тратиться только на образование, лечение Ольги, правовую помощь».

«Ого! Откуда столько?»

«Компенсация погибшему на службе плюс выплаты по страховке. Даже Ахмаду хватит».

Ахмад — мой сын. Имя придумано без учёта моего мнения, и я не намерен оспаривать. Ахмад. Ну, пусть будет так. Меня нет на свете, но я люблю тебя, Ахмад. И тебя, Камалла, люблю, но только уже никогда не смогу выразить свою любовь. Нечем.

После того сеанса я присоединяюсь к сонму страждущих узнавать новости. Они не радуют.

Африканская Федерация раздавила пакистанских радикалов и снова поссорилась с Соединёнными Штатами. Мой как бы тесть лезет во все щели, даже куда не зовут. Его государство скоро лишится неофициального названия «Центральная Африка» и превратится в Панафриканскую империю, настолько агрессивно поглощаются мелкие страны вокруг. Появились марионеточные режимы в Азии и в Латинской Америке. Босс летит впереди паровоза, не оглядываясь!

Гегемония 3D-принтеров окончательно покорила большинство отраслей промышленности. Какую-то ценность представляют собой люди, способные придумывать новые модели, фасоны и дизайны, но они проигрывают в конкуренции с творческими коллективами покойников.

Мы, усопшие, чрезвычайно дёшевы в эксплуатации. Хочешь, чтобы твоим детям капало на счёт в виде «добровольных пожертвований» от непонятных фондов — впахивай. Мёртвым не нужно социального страхования, уютных рабочих мест, выходных и отпусков. Мы не болеем, не бастуем и не уходим в декрет. И большинству из обитателей чистилища абсолютно безразлично, что сотни миллионов, если не миллиарды живых людей от комбинации 3D плюс покойник остаются без работы. В развитых странах они садятся на пособие, в остальных лишаются средств к существованию.

В США, Европе, России, Китае, Японии зреет жуткое недовольство. И если экономическая конкуренция как бы правомерна, то военно-политическая экспансия запросто приведёт к глобальной войне. Начаться она может с чего угодно, а обернётся штурмом Баминги.

Что движет Биг Боссом? Он черпает вдохновение отсюда. Но загробный мир способствует пробуждению совести за счёт переживаний живых, так кого же он выбрал в советчики?

«Пора бы самому об этом догадаться, — говорит погибший лётчик. — Ваш президент обращается не к кому-то конкретно, а к коллективному сознанию».

То есть квазиразумной массе из растворившихся в ней! То есть к толпе мертвецов.

«Понял, наконец? Некрос — это высшая форма демократии в природе. Власть толпы, где усопшие имеют равные права: и я, и клошар, умерший под мостом через Сену. Подобных мне не много, клошаров — легион. Толпа покойников топчет индивидуума. Вы пытаетесь открыть ящик Пандоры, позволить этому стаду душить и живых. Они подталкивали вас развязать Третью Мировую. О-ля-ля, как это закономерно: обрушить в преисподнюю массу свежих душ и новых впечатлений, уничтожить перспективу выбиться наверх одарённым личностям. Ведь смерть отнимет у них возможности!»

Как будто пелена упала с несуществующих глаз. Конечно! Внук полковника КГБ, как окончательно удалось установить только здесь, с младых ногтей приучен слушаться мёртвого. Зачем напрягаться самому, мучиться сомнениями, когда проще обратиться к авторитету! Впрочем, выбор был — с кем из великих предков общаться, и Мухаммед Булкин (что за смешная фамилия для мирового диктатора!) решил вопрос радикально, обратив в интеллектуальное рабство сразу всё человечество, кроме восьми миллиардов временно живых и какого-то количества сохранивших индивидуальность. Страшно то, что средний по толпе интеллектуальный уровень чрезвычайно низок.

К примеру, возникает проблема. Альберт Эйнштейн вертит её под разными углами и говорит одну из своих обычных парадоксальных фраз.

«Вы думаете, всё так просто? Да, всё просто. Но совсем не так».

Потом предлагает остроумное решение. Но у Нильса Бора другой ответ, Андрей Сахаров не согласен с ними обоими, и нужно напрягать извилины, кого послушать.

В коллективном месиве разумов сплёлся жизненный опыт римского гладиатора и ассирийского раба, средневекового крепостного крестьянина и американского аборигена доколумбовой эры. Они будут ломать мёртвую голову над парадоксами? Слова такого «парадокс» не знали и не знают, все их рецепты не сложнее «громи-круши-дави». Босс слушает и исполняет.

В общем, под Солнцем творится такое, что, будь возможность у меня воскреснуть, не уверен, что сразу согласился бы. У Камаллы другое мнение.

«Три года назад был запущен один проект. Сейчас он в финишной стадии, от экспериментов сохранился пробный экземпляр. Хочу тебе предложить».

Более ясного предложения не слышал ни в жизни, ни в смерти. О чём вообще речь? Камалла молчит и ждёт ответа, чем-то напоминая других женщин моего прошлого, просивших принести какую-то синюю фиговинку жёлтого цвета, сам знаешь откуда.

«Дорогая, ради вас с Ахмадом готов на всё. Но к чему конкретно быть готовым?»

«Отец задумал создать себе телеуправляемого киборга. Двойника для официальных визитов и выступлений, где опасно или просто не хочется терять времени на перелёт. Есть действующая модель, андроид. В общем, я добиваюсь для тебя постоянного к нему подключения».

По степени неожиданности её инициатива сродни новости об Ахмаде. Конечно, это не жизнь и не воскрешение, только неполноценный суррогат. Но у десятков миллиардов покойников и такой возможности нет! Я говорил, что колебался бы относительно воскрешения? Врал, конечно.

«Да хоть сейчас!»

«Обожди. Взгляни на фото».

Н-да. Андроид велик и весьма отдалённо напоминает человека. Голова условная, торс металлический, ноги похожи на шасси шагающего экскаватора… Плевать! Да был бы столик на колёсах с видеокамерой или ноутбук, что, выбор есть?

Оказывается — есть.

«Второй экземпляр проходит испытания. Отец сам им пользуется. Как только освободится — я его выпрошу. Прости, заказать специально под тебя мне не по карману».

Так начинается квазижизнь.

Тело управляется плохо. Я предпочитаю режим максимальной автоматизации, когда движение полностью контролирует сервер в Баминги, а ему только указываю: пойди туда-то, возьми то-то. Никогда стальными руками не обниму ни Камаллу, ни Ахмада, во-первых, это не мои руки, а бездушного робота, во-вторых, боюсь раздавить.

Осязания, обоняния, не говоря уж о вкусовых ощущениях — ноль. Но после заточения грех жаловаться. Впечатления хлынули Ниагарским водопадом.

Президент велел доставить меня к нему. Нет проблем! В кузове пикапа, укрытый брезентом как зачехлённая зенитная установка, еду к самому могущественному человеку планеты.

— Ну как?

— Чувствую себя луноходом. Или марсоходом. Но оператор, отработав смену, едет к жене и детям, я же не хочу возвращаться во тьму.

В новом президентском дворце, явно с закосом под будущий императорский, его кабинет бьёт по объективам кричащей роскошью. Не исключено, ориентировался на вкусы простолюдинов, ворвавшихся в Версаль и охреневших от великолепия апартаментов Людовика. Костюм, кстати, также больше напоминает камзол, нежели европейский однобортный. Черты лица подверглись лёгкой косметической переделке. Вроде те же, но величественные, впечатляют. Выглядит так, что в его присутствии неудобно сидеть. Даже роботу.

— Вы упомянули о жене. Сразу к делу. Камалла испросила разрешение на ваш брак.

Дальняя стена зеркальная, невольно кошусь туда. Невеста сбросила траур и смотрится чертовски привлекательно, в отличие от шкафа на ножках, что пачкает паркет машинным маслом. Это противоестественно, скажу более — кощунственно приковывать молодую красивую женщину к ящику металлолома! Впору разорвать коннект и больше не откликаться на вызовы.

А что бы выбрала она? Отвечаю осторожно, будто шагаю по минному полю.

— Разумеется, я был бы счастлив. Но как? Простите за прямоту, Ваше превосходительство, я — не человек. Я — покойник. Коран позволяет выйти замуж за призрака?

— Он не позволяет правоверной выйти замуж за кафира.

Взмахиваю манипуляторами, руками эти железки не назвать.

— Препятствие то же самое. Принять ислам может только живой человек.

Босс закипает.

— И так, вы не верите в Аллаха и Пророка, мир ему, поэтому отказываетесь?!

Камалла — самое несчастное в мире существо. Вытащила меня с того света ради такого разочарования? Быть может, именно под влиянием этой мысли рождаются слова, которые не собирался произносить.

— Не отказываюсь, ваше превосходительство. Только не понимаю — как? Мулла услышит символ веры из динамиков этой кастрюли?

На потенциального тестя внезапно накатывает веселье. Столь быстрая смена настроений считается нехорошим признаком для психики. С другой стороны, желание дочери сочетаться с браком с атеистом, погибшим более года назад и заключённом в безобразной коробке, действительно отдаёт чёрным юмором.

— Геннадий! Далеко не все положения Корана исполняются буквально. Запрета касательно данной ситуации в Книге нет. Ни архангел Джабраил, ни Пророк, мир ему, полторы тысячи лет назад не обсуждали ничего подобного. Некрос, конечно, уже существовал, но вообразить компьютерный коннект с ним не мог никакой фантазёр. Коран позволяет правоверным всё, что не запрещено.

Я бы кивнул, если б верхний отросток имел подвижность. В глазах Камаллы полощется смесь замешательства и надежды. Её отец провозглашён верховным имамом Африки, объединяя теперь и светскую, и духовную власть. Он, конечно, может создать фантастический прецедент — признать зятя живым. Подыграю в любой комедии, пусть Камалла хотя бы обретёт статус вдовы, а не матери внебрачного ребёнка.

— Дети! Всё складывается к лучшему. Я подарю другого андроида, подобающего. Со временем в Баминги ему установят дополнительные функции, осязание… Вы сможете выполнять супружеские обязанности, — он подходит вплотную и кладёт руки на хламиду, прикрывающую корпус. — Не колеблешься? Тогда повторяй: «Ашхаду ал-ля иляха илля л-Лаху уа ашхаду анна…»

Неправда, внутри себя ещё как сомневаюсь. Происшедшее заставило меня серьёзнее относиться к религии. Откровенно говоря, ещё не готов, ещё не созрел… Но и отступать не могу.

Заканчиваем. Верховный имам отступает на шаг. У него своя логика. В Бога верует душа, а не тело. Раньше думали, что смерть говорит нам: ставки сделаны, господа, больше ставок нет. За её порогом уже не уверуешь, не отринешь, не искупишь. Счётчик грехов и добродетелей замер на одних и тех же цифрах. Возвращая меня в суррогатную жизнь, Босс даёт шанс изменить устоявшийся тысячелетиями порядок вещей. Он обращает к Богу не железяку с барахлящей гидравликой, а душу, и по-своему прав. Но многих это шокирует. Видно, обещанный андроид действительно хорош, если Камалла с ним будет появляться на людях, не вызывая подозрений, что её суженый на самом деле ряженый.

— Выбери имя. Старое остаётся при тебе, но никогда более не употребляй его.

Да, слышал о такой традиции у мусульман… теперь правильнее сказать — у нас, у мусульман. Только ещё не придумал, а имя — вещь серьёзная, больше не хочу быть ни Геннадием, ни Кроком, ни крокодилом Геной. Чтобы выдержать паузу, отвечаю по-русски.

— Понимаю, Виктор Арсеньевич.

— Что-о? — у него округляются глаза, от доброго облика отца народов и отца семейства не остаётся ни следа. — Откуда? Кто посмел… Или ты там узнал?

— Здесь, — робко встревает Камалла. — Узнал фотографию деда на твоём рабочем столе, остальное из открытых источников. Он в Баграме мне рассказал.

— Некоторые детали выяснил уже после смерти. Кстати, дед в печали, что вы общаетесь с Некросом, а его вспоминаете редко.

Клянусь, Президент не рад, что согласился на столь экзотического мужа для дочери. С другой стороны, проблема решается просто. Одним кликом Витя Булкин отключает киборга или вообще отрубает меня от мира живых. Будь такая кнопка у мамыдорогой, она бы активировала зятя только с девяти до восемнадцати и только в рабочие дни, чтоб денежку зарабатывал и не хлестал пиво под футбол на диване.

— Ты меня разочаровал. Отличный бизнес-проект был, продавать андроидов усопшим. Человек вносит заранее, скажем, миллиард дукатов, и получает коннект с искусственным телом, пока естественное не остыло. Но я не могу рисковать, если шакалы разузнают и выболтают все секреты преисподней!

Не может придти в себя после утечки информации по вине сына-предателя. Пробую смягчить положение.

— Сожалею. Могу предложить беспроигрышный вариант. Умерший ничего толком не может в первые сутки — сначала дезориентирован, потом его осаждают ожидавшие родственники или знакомые, за ними следует толпа любопытных, охочих до новостей. Собирать информацию он научится много позже, — я вспоминаю своё пребывание в дебрях Некроса. Шайтан меня побери, но уже начал отделять себя от мёртвых и совершенно зря, находясь в полной власти отца и дочери. После временного возвращения к живым повторное заточение в вечной тьме сведёт с ума. Правда, психи довольно быстро растворяются, теряя индивидуальность.

— Примерно так я и представлял, — кивает вождь, пользуясь паузой в моём монологе. — Но вы же в состоянии разорвать коннект, поискать сведения среди мёртвых и снова вернуться.

— Что мешает прописать в контракте: при любом, даже единичном разрыве связи клиент лишается права на услугу. Киборг сломался? Не беда, пусть якшается с сервером, копается в Сети, в игры-стрелялки играет. Уверяю, в это время общаться с другими душами невозможно. А мы подготовим нового андроида. Кстати, какова его себестоимость?

Ухмылкой Босса можно растапливать вечную мерзлоту.

— Твой нынешний костюм обошёлся дороже. Серийный встанет не больше одиннадцати миллионов плюс за обслуживание… за него возьму отдельно.

Рентабельность в десять тысяч процентов не снилась даже наркобаронам прошлого.

Будущий тесть как деловой человек немедленно пристраивает меня к семейному бизнесу. Я теперь бета-тестер киборгов, должен добиться максимальной аутентичности ощущений у покойника от рецепторов машины. Эта работа, вместе с подготовкой их клонирования, принтер тут не поможет, занимает несколько лет. Наверно — самых беззаботных в моём существовании.

Глава двенадцатая, в ней всё замечательно, несмотря на начало Третьей Мировой войны и всеобщий капут

Мир потряс экономический кризис, равного которому человечество не знало. Он не затронул разве что туземцев на дальних островах, не знающих ничего кроме рыбной ловли и натурального хозяйства.

Тесть увлёкся технологической гегемонией. Однажды наступил период, когда Африканская Федерация практически прекратила нуждаться в поставках чего бы то ни было извне. Держава полностью охватила континент. Население за счёт бурной иммиграции увеличилось до двух с половиной миллиардов. Мы добываем и производим всё, что нужно, в изобилии. Закупаются крохи. Из-за платёжного дисбаланса произошла резкая ревальвация дуката, и остальное человечество упёрлось в противоречие: лучшие товары и услуги в Африке, но они безумно дороги.

К некоторому облегчению, Вождь решил явить милосердие. Во-первых, он остановил территориальный рост. С присоединением Египта Федерация заполучила Синай и выплеснулась в Азию, на очереди Австралия и точка. Во-вторых, он позволил резко снизить тарифы для внешнего рынка ради его сохранения и увеличения оборотов. В-третьих, и это особенно удивительно, наложил запрет на вмешательство в энергетику. В Африке синтетическое топливо стоит чуть дороже воды. Если обрушить добычу нефти и газа в Старом Свете (так у нас именуется земная суша кроме Африки и Антарктиды), то экономика вряд ли придёт в себя в обозримом будущем.

На фоне дороговизны постепенно возродились производства ширпотреба и продуктов питания. У европейцев, азиатов и американцев появился выбор: покупать дешёвое отечественное с уровнем качества начала двухтысячных или настоящее африканское, но цена кусается.

С таким раскладом приплываем к очередному юбилею основания Федерации. В центре Банги открывается мемориальный комплекс героически сложившим голову во благо державы. Здесь и барельеф российским десантникам, выгнавшим из бывшей столицы конголезских агрессоров, и офицеры, погибшие в Алжире от американской ракеты, и даже великомученик Чандрагупта, сгинувший в ходе миротворческой миссии на земле Пакистана. Что касается последнего персонажа, то он как нельзя лучше свидетельствует: официальная история — это официальная ложь.

Меня нет среди мёртвых. Мой нынешний киборг-аватар как две капли воды похож на мистера Мерза в предпоследней американской командировке. Камалла настояла именно на этой внешности. Таким увидела своего героя впервые, соответственно, сей облик велела увековечить. По вполне понятным причинам не возражаю. Мой нынешний статус вообще располагает к смирению. Коран даёт мужу почти неограниченные права в отношении жены, но моя супруга запросто отключит терминал, и, если что, вместе со своими правами я улечу в безвременье.

Именно это я услышал, когда заикнулся в шутку, мол, законы ислама позволяют мне иметь четырёх жён, Камалла и Инка, где две другие… Зря пошутил. Она тоже сделала вид, что веселится.

В общем, я себе не принадлежу. Всё, что говорю, делаю, вижу, осязаю, унюхиваю, пишется на бездонных носителях серверов. Даже привыкнув к квазижизни, не забываю ни на минуту — я лишь бестелесное сознание, управляющее андроидом.

Он не идентичен человеку. Нет пищеварения, рот сугубо декоративный. Нет дыхания, звук издаёт динамик в районе носа. Сердце не бьётся, слёзы не капают, подмышки не потеют, волосы не растут. Мужской орган присутствует, он… Если не увлекаться интимными подробностями, то как женский у транссексуалов, одна видимость. У нас с Камаллой должен родиться второй сын, он зачат искусственно, с помощью генетического материала, отобранного у меня во время первой процедуры репарасьон.

Вспоминается старый фильм с соответствующим названием — «Аватар», там на далёкой планете человек-колонист управляет здоровенным муляжом гуманоидного аборигена и вписывается в местный социум. Порой кажется, что синий инопланетянин из того блокбастера куда больше похож на реального мужчину, нежели я нынешний. Зато удаётся дурачить окружающих. Кроме узкого круга посвящённых в тайну, остальные знакомые искренне считают меня обычным хомо чиновникус, только заносчивым: отказывающимся отобедать иначе как в узкой компании жены и тестя. Попробовали бы сами покушать при полном отсутствии глотки…

По обращении в ислам зовусь Омаром Шарифом. Биг Босс кривится, что выбрано несерьёзное имя голливудского «комедианта» (выражение папыдорогого), но терпит. Я возвращён в штат Министерства иностранных дел под ехидное око Элеоноры, с которой нас больше ничего не связывает. Сегодня возле монумента, прославляющего подвиги павших, рядом с которым Эйфелева башня — просто фонарный столб, отираюсь с супругой в толпе других чиновников-дипломатов и внемлю округлым фразам Вождя, Президента, Верховного имама и прочая и прочая. Слушаю его и выпадаю в осадок всем своим нерастворимым телом. Как говорили Ильф и Петров, Остапа понесло.

Он вещает о божественной миссии семьи. Его дети, чьё поголовье приближается к тысяче, множество внуков, зятья и невестки, ниспосланы человечеству как пастырь неразумному стаду. Мы, оказывается, тянем непосильную ношу направлять весь род людской.

Безо всяких рецепторов чувствую бурю эмоций Камаллы. Сам тоже не в восторге. Я ниспослан выше? Или жирный ренегат Чандрагупта? Сомневаюсь, что клан «Булкин и Компания» состоит сплошь из мудрых праведников. Но дальнейшее выступление ещё круче.

Предводитель без тени смущения заявляет: руководить человечеством возможно, только взяв под контроль планету целиком. Иными словами — Федерация обязана поглотить другие государства, пусть не прямо завтра, но в обозримом будущем. В добровольно-принудительном порядке.

Бурные аплодисменты, как же иначе. Камалла, не переставая хлопать, шепчет:

— Он только что объявил войну против всех.

В уголках сердоликовых глаз блестят слёзы. Красивая женщина не имеет права быть умной, она должна наслаждаться райским существованием, что обеспечивает красота. Моя супруга слишком умна и поэтому не умеет быть счастливой подолгу. Безмятежную радость непрерывно испытывают только идиоты и обдолбанные.

Мы ничего не обсуждаем вслух. Оба знаем: мои объективы — это глаза правительственных серверов. Удивительно, как нам наедине удаётся быть нежными, невзирая на ощущение, что каждый «ах» и «ох» фиксируется навсегда.

Миром живых управляет мир мёртвых. Опосредованно — через уста и руки Вождя. Это ясно без обсуждения, как и другое: мы бессильны что-либо изменить. Супруга знает, но не может (слава Аллаху) ощутить ту бесконечную тоску вечной черноты, вневременного провала в ничто, задающие творческую атмосферу для выработки управленческих решений.

Я отправляю Камаллу в Браззавиль, там западный центр противоракетной обороны и бункеры на глубине трёх километров. В Банги или Баминги боюсь оставлять, сюда, по всем расчётам, будет нанесён основной удар, за ним последует наша реакция.

Никто не считает себя агрессором, все только вводят ответные санкции: Штаты в качестве реакции на заявление Президента, наша армия отреагирует на американский удар и влепит в ответ с утроенной силой. В войне примут участие миллиарды, исключительно на стороне добра, мира и справедливости, поголовно «хорошие парни», они будут истреблять других парней — не менее «хороших» с собственной точки зрения.

На время боевых действий Вождь доверяет мне комендантство по университету Корпорации. Нет сомнения, комплекс входит в число приоритетных целей. Я не отбрыкиваюсь. В конце концов, даже если Баминги превратится в озеро лавы, доступ к Некросу когда-нибудь восстановят, тесть, надеюсь, одарит новым киборгом. Я бессмертен, пока душа не растворена среди десятков миллиардов.

В некогда оживлённом научном городке чертовски безлюдно. Беспощадное июльское солнце ныряет под крону пальм и с удивлением обнаруживает: никого. В моём распоряжении Саддих Зафар и семеро низших чинов из Федеральной Полиции, как раз достаточно, чтоб организовать дежурство у мониторов. Любое подозрительное движение засекут видеокамеры и датчики. Люди нужны чтобы ловить мародёров, если такие безумцы отыщутся.

Поэтому мы не очень-то напрягаемся, больше следим за новостями.

«Президент Соединённых Штатов направил ультиматум…»

«Президент и верховный имам назвал дерзостью американскую инициативу, потребовав в ответ незамедлительного…»

«Россия выступила с осуждением заявления Африканской Федерации и объявила мобилизацию, однако отказалась от превентивного ракетного…»

Истекают последние часы перед войной. Набираю Камаллу, ибо свободного времени много — практически всё оно не занято ничем полезным. Жена в безопасности, но какой матери в радость донашивать и рожать в бункере, когда перспектива выйти к солнцу туманна, а муж болтается ровненько в центре мишени, куда смотрят десятки баллистических ракет?

Повинуясь внезапному порыву, вызываю Ольгу и тут же жалею об этом. Голос у неё холодный, как из динамиков первого андроида. Вспомнил только сейчас, накануне Армагеддона? Ты не нужен мне, такой отец. В оборотах речи прослеживаются инкины ноты. Весь мир должен этим женщинам, зато они никому ничего не должны.

— Движение, сэр!

Отрываюсь от экрана, отражающего цифры обратного отсчёта ракет. Мы в бункере, вокруг Баминги противоракетная оборона наземного и космического базирования, тем не менее, перспектива, что в тебя сейчас пульнут сотни мегатонн, угнетает не по-детски.

— Увеличение!

Мародёров двое, и это не обычные грабители. Первым номером скользит с какой-то кошачьей грацией явно женская фигурка в песочном комбинезоне, лицо частично укрыто платком. Мужчина прикрывает тыл. Крепкий, в комбинезоне с пустынным камуфляжем, на голове балаклава. Тёпленько, наверно, ему в этом чулке.

— Больше увеличение!

Компьютер даёт идентификацию женщины: Дженифер Янг! Что же тебя угораздило?

Решительно поднимаюсь со стула.

— Это не мародёры, но проверить нужно. Иду сам. Полковник Зафар и сержант Дванга — со мной. Абдулла — остаёшься за старшего.

В русской армии нужно добавить к приказу слова: «исполнять, мать вашу!» Как на клавиатуре — набираешь команду, завершающие её матюги эквиваленты нажатию на Enter, иначе не действует. Африканцы выдрессированы слушаться даже движения бровей.

Грохот трёх пар ботинок гулко катится по длинной лестнице, по поводу тревоги лифты выключены. Даже в тени зверствует такая жара, что вспотеет, наверно, и моё искусственное тело под пятнистой тканью форменной рубашки.

«Они в хранилище корпуса U. Открыли без взлома, знают код».

Выходит, Дженифер умудрилась сохранить влияние на Босса и после рождения ребёнка, говорят — на второго бэбика нацелилась. Такие действуют наверняка, вооружившись ключами и паролями. Но какого чёрта ей надо? Если только…

Меня прожигает догадка. Единственная ценная вещь в том хранилище — автономный терминал. О нём знают единицы. Давным-давно его подготовил Вождь на случай эвакуации из Баминги. Камалла просила отдать терминал в Пакистан взамен на моё освобождение, но куда там. Он — подлинный, действительно способен работать с Некросом напрямую, минуя центральный сервер.

— Тихо! — я осаживаю свою маленькую бригаду, и мы входим в корпус U осторожно, стараясь ступать берцами как можно тише.

«Чем-то закрыли камеру в хранилище, — бубнит капрал из бункера. — В прилегающих коридорах чисто».

Чисто? Сейчас наследим-натопчем.

Вход в хранилище расположен в торце длинного коридора. У самой двери Саддих вежливо придерживает меня, стремится первым вперёд, сберегая начальственную шкурку. Лестно, особенно если учесть, что большинство систем андроида дублировано. Чтобы его погубить, нужно расстрелять шесть управляющих центров или размолотить накопители. В общем, без фугаса размером с ведро лезть не советую.

Пропускаю вперёд, терзаясь дурными предчувствиями. У плохих предчувствий есть огромное преимущество перед хорошими, они сбываются чаще. Выстрелы из нескольких стволов сливаются в канонаду. Дванга падает навзничь, поймав что-то крупнокалиберное. Я отскакиваю и выхватываю пистолет из кобуры, с ним в позе ковбоя встречаю женщину, с которой однажды в Алжире провёл невинную ночь.

Но теперь мисс Янг даже близко не напоминает ни ту испуганную девочку, ни звезду средств массовой информации. Платок сдвинут, на меня яростно глядят… даже не глаза — бойницы. В левой руке пистолет-пулемёт, правая сжимает чемоданчик. Никогда не видел терминал, но могу поклясться: он это, родимый.

Продолжаю отступать, чтобы возлюбленная Президента попала в объектив камеры. Дежурный в бункере, вместо того, чтоб отправить подкрепление, панически вопит:

«Сзади вас, сэр! Четверо! Я не видел, как они пробрались!»

Бросаюсь в сторону, чтобы уйти с линии прицеливания и заодно открыть Дженифер. Пусть её люди боятся задеть госпожу… Не побоялись! Очередь вспарывает грудь телезвезды и заканчивается у переносицы. Мечта американских подростков заваливается на убиенного ей сержанта. Не успел с ней даже парой слов перекинуться на прощанье.

«Приближается вертолёт, сэр! Опознавательные знаки ООН».

«Наблюдать, не стрелять без команды».

Я занят приёмом новой делегации. Согласно моде последнего часа, гости в балаклавах. Впрочем, голос, доносящийся от самой сексапильной фигурки, я узнал бы из тысяч. Тем более — по-русски.

— Геннадий, чемоданчик, что вы ухватили — в нём то, о чём я думаю?

— Я никогда не знал всей глубины твоих мыслей, дарлинг. Как и ты моих.

Элеонора, похоже, готова стрелять и в меня. Гневная гримаса проступает даже через маску.

— Делаю тебе предложение. Один раз. Больше такое не повторится. Уходим вместе. У меня есть коридор эвакуации.

— По коридору летит птичка с цветочком ООН на брюшке? Прости, но я как раз задумал птичку сбить.

— На здоровье. Это её игры, — в короткое слово «её» вложена вся глубина презрения женщины, победившей другую женщину. Только они обычно не убивают, а наслаждаются мучениями повергнутых соперниц. — У меня надёжнее.

— Куда эвакуируемся?

— Спроси прямо: на кого я работаю, — от затянувшегося диспута Элеонора выходит из себя. Не понимает, что я умышленно тяну время. — Отвечаю. На МИ-5. Довольно? Идёшь? Быстрей! СВР тебе коридор не проложит!

Она не демонстрирует развёрнутое удостоверение спецслужбы с фотографией в форме, печатью и королевской росписью. Тем не менее, восемнадцатое чувство меня уверяет — на этот раз не врёт.

— Ну… пошли.

Прижав руку к микрофону, отдаю приказ Абдулле срочно прислать помощь к хранилищу — вдруг кто-то ещё жив. Уверяю его, мне помогать не нужно, сам выпутаюсь, когда решу вопрос государственной важности.

«Сколько до пуска?»

«Шесть минут двенадцать секунд».

И сколько-то минут лётного времени для ракет с подлодок в Атлантике. Как не хочется проводить следующие полчаса на открытом воздухе! Тем более — высоко в воздухе.

Мы не идём — бежим. В таком темпе через пару часов начну искать розетку для зарядки аккумуляторов. Могу пару дней и без розетки, но только при ограниченной подвижности.

Под корпусом обнаруживается тоннель. Вполне современный, но почему-то без датчиков и видеокамер. Чудно! В условиях тотального контроля такой баг… Просто не могу поверить. Явно не рассчитанный на пятерых, андроид, кстати, весит больше центнера, нас катит маленький электрокар. Пока Элеонора восстанавливает дыхание, начинаю долбать её вопросами.

— Для кого старалась Дженифер? Неужели — ЦРУ?

— Разведка военно-морского флота США. Хитро, да? Обычно они не используют женщин. Оскорбления в адрес американской администрации, охота за ней ЦРУшников — только часть дымовой завесы.

Догадываюсь, что Элеонора убеждена в отсутствии камер и прослушки в тоннеле. Не знает, что я сам — и подглядка, и прослушка, и даже дистанционный датчик запахов.

— Тогда почему МИ-5 сработала против союзников?

Болтаем по-английски, один из громил смотрит на меня через прорези балаклавы. В его глазах читается усмешка.

— Долго объяснять. Если кратко… — Элеонора тоже улыбается, но грустно. — Какие, к дьяволу, союзники. Ты историю Второй Мировой изучал?

— Так-сяк.

— Всё же попробую. Победителей в той войне много, а в реальном выигрыше только Штаты. Германия и Япония были для американцев главным военным противником, но реальным соперником — Британская Империя. Если отбросить мелочи, кто в кого стрелял и бросал бомбы, янки воевали против нас!

Мелочи?! Захотелось спихнуть её с повозки под колёса. Десятки миллионов «мелочей»! Каждый из них — человеческая душа, задолго до срока отправленная в вечную тьму.

— Для Штатов главное было — превратить весь мир в свободный рынок, заставить работать на себя. Для этого развалили все остальные империи, правда, советскую — только в девяносто первом. Считается, что война в Европе закончилась в мае сорок пятого? Нет, Европа капитулировала раньше, в сорок четвёртом, когда были подписаны Бреттон-Вудские валютные соглашения. Пусть денежная система менялась, принцип остался тот же: американцы контролируют основные финансовые потоки и правят человечеством, несогласные подвергаются санкциям или военной агрессии.

— Но вы им подыгрывали?

— Ничего не оставалось до поры до времени. И операция с терминалом готовилась с американцами. Хватит. Напишем историю заново.

Сюрреалистическая картина. Переполненная электрическая телега тащится по узкому бетонному тоннелю, наверху в ближайшие минуты разразится ядерный катаклизм, а живому покойнику его бывшая любовница читает политинформацию по мировому устройству.

— …Что роднит нас с Россией. Мы — бывшие сверхдержавы. Мы имеем возможность восстановить былое величие.

— Только не нужно мелодраматических восклицаний про «величие», «миссию белого человека», — мёртвым, включая меня, иногда тоже свойственно нетерпение. — Скажи лучше, что останавливает тебя от очевидного хода сделать мне дырку в голове, как в еврейской пустыне, и не делиться чемоданчиком?

Короткая пауза доказывает — эта идея ей не чужда.

— Я… Понимаешь ли…

— Понимаю. Чтоб тебя не терзали сомнения — забирай сразу.

Кладу терминал ей на колени, прикрытые тканью комбинезона. Знаю, колени — само совершенство, но больше они меня не волнуют.

Элеонора беспомощно оглядывается. Сидит, уцепившись двумя руками, одну отпустит — сверзится.

— Майкл! Возьми.

Чемоданчик отправляется вперёд. Мне сразу становится удобнее.

— Предупреждаю, дорогая, без меня им не воспользуешься.

— Код доступа?

— Да. Очень хитрый.

Менее продвинутый шпион, что держит руль, осмеливается вставить пять пенсов.

— Я, если надо, из любого пароль вытрясу.

— Не сомневаюсь, сэры и леди. Из человека — запросто. Но я не человек, — выдержав секундную театральную паузу, эффектно продолжаю, наслаждаясь впечатлением. — Меня убило при ядерной бомбардировке Пакистана. Привет из Некроса, дорогая. Это тело — всего лишь передвижной терминал связи с загробным миром. Увы, не автономный, завязан на компьютеры Баминги.

Эротично распахиваю рубашку и открываю крышку возле пупка. Во чреве вместо печени свёрнут обычный электрический провод с вилкой на конце. Элеонора с лёгким ужасом пытается отодвинуться, но куда там! Её колено плотно прижато к бедру андроида.

— То есть тебя отключат в любую секунду?!

— Точно. А вы сразу не заметите, если роботом начнёт рулить другой оператор. Сервер записал мои любимые слова, привычки, подделать ничего не стоит.

— Пароль пропадёт, — заключил любитель пыточных дел.

— Нет, сохранится у меня в памяти. Но перед вами встанет проблема — связаться со мной на том свете. Справитесь, да, дорогая? — освободившейся от чемодана рукой глажу Элеонору по плечу, она вздрагивает как ужаленная. К беседам с покойниками привыкла, но тактильный контакт шокирует, будто к ней с предварительными ласками пристаёт тень отца Гамлета.

— А как?

— На самом деле это не сложно. На сотню или две шарлатанов-экстрасенсов всегда найдётся одарённый контактёр. Смог же Витя Булкин установить связь с дедом. Было бы желание.

— Мистер Шариф, — аккуратно вопрошает шпион с передка. — Что будет с Америкой?

— Ответные санкции. Читайте Коран, там ясно написано, за тяжкое преступление следует адекватное наказание, за убийство — смерть. Нация, долбанувшая по соседу ракетно-ядерной дубиной, лишается права на существование. Как именно — вопрос технический.

Разумеется, тесть и не думает о поголовном истреблении граждан в заокеанском рассаднике демократии. Нужно только забрать кольт из шаловливых ковбойских ручек. Но не буду успокаивать агентуру МИ-5, пусть поволнуются.

Испуганные этим кровожадным заявлением, да ещё присутствием робота с непонятными возможностями, вдруг не убиваю их только из жалости, спутники затихли. О дальнейшем пути не распространяются, коль информация тотчас попадает к их противнику. Другое дело, из-за стройных рядов американских ракет, летящих на миролюбивую Африканскую Федерацию, у противника Элеоноры полно неотложных дел.

У меня только одно дело — принятие решения. Пока не сказал код, Рубикон не перейдён. Что я сейчас делаю? Для Вождя — вскрываю глубоко внедрённую вражескую агентуру, дабы выкорчевать с корнем. Но скоро, очень скоро, наступит время «икс», время окончательного выбора. Да или нет, третьего не дано.

Камалла знает, что монополия на Некрос — зло, её нужно ликвидировать. Но она верна отцу. Кроме того — любит меня, она родила мне сына и ждёт второго. Я спас ей жизнь, Камалла меня воскресила.

На другом конце коридора эвакуации — Россия в вынужденном альянсе с Великобританией, меня там никто особо не ждёт, не ценит и не любит. Отключение от искусственного тела гарантировано, а воссоздадут ли подобное в Сколково и достанется ли оно мне — более чем проблематично.

Нет ничего хуже предательства. Оставаясь с англичанами, я предаю новую Родину, жену и детей. Спрыгнув с брички, предаю исконную Родину. Что делать?

Знаю, как поступило бы большинство — предпочло то, что проще, то, что слаще. Всякие рассуждения о России с берёзками, медведями, куполами, банькой, водкой, русским духом и прочими славянскими атрибутами кажутся или казёнными, или слишком наивными. Но сидит, блин, русская патриотическая заноза и не позволяет выбрать простое решение — вызвать подмогу да повязать британских джентльменов в комплекте с одной леди, успешно выдававшей себя за украинку.

Если нет простого, пусть будет сложное.

— Элеонора, детка, останови экипаж. Я, пожалуй, сойду. Чемоданчик сохрани. Пароль пришлю позже, не волнуйся. Честное киборгское! А мне нужно назад.

Она не спорит, велит притормозить. Облегчённо распрямляется, когда освобождаю место на задке платформы.

— Зачем тебе назад?

— Потолкую с тестем. У меня есть кое-какие аргументы. Лучше решить вопрос добром, а не ракетами. Мы же — не американцы, так? Береги себя.

— Обожди! — кричит мне в спину, и я оборачиваюсь. Почему-то жду глупости вроде автоматной очереди вместо вежливого farewell. Нет, просто её раздирает любопытство.

— Ты остаёшься ради неё?

— Дорогая, я бы остался ради тебя. Если была бы готова рожать мне детей, ждать с того света, спать с роботом вместо живого мужчины.

Она качает головой. Потом шлёпает по спине одного из живых мужчин — поехали. Не верит. Думает, наверно, всему виной моё рабское состояние, боязнь отключения. Механическая арба удаляется, а я бреду в темноте, не страшась сбиться с пути, дорога-то одна.

Элеонора, дитя западной цивилизации, свято убеждена, что женщина отдаёт себя только взамен кучи пряников, как-то: содержание, поклонение, забота и далее по списку. Если не требует чего-либо из списка немедленно, значит — отложила на потом, с процентами. Дамы европейского типа тоже способны любить, если уверены, что любовь себя окупает. И это работает! Она получила заветный чемодан через мою постель. Сколько бы времени не прошло с наших беззаботных соитий, нетленная память о них здорово облегчила переговорный процесс.

Восточное воспитание сохранило в Камалле нечто, недоступное западным женщинам. В её любви нет ни капли торгашеского. И ни капли не осталось от властных замашек, неприятно царапнувших меня в Мериленде. Я получил её всю и отдаю ей всего себя без остатка. Я никогда не подпишу с ней брачный контракт, благо в исламских странах это не принято. Я не был верен ей живой, и надо было умереть, чтобы до конца осознать свою ошибку.

Счастье — это когда у тебя отнимают то, что не ценил прежде, а потом дают обрести снова и удержать, вцепившись руками и ногами.

Минск, 2015.