Отзвуки родины

ГЛАВА IX

Во дворе, перед замком, дело действительно приняло серьезный оборот. Ворота, закрытые наспех, уже давно не выдержали нападения, и грозная, бушующая толпа наполнила двор, пытаясь силой ворваться внутрь. Она уже совершила одно нападение, и хоть оно не принесло результата, зато показало датчанам всю серьезность их положения. Думая запугать крестьян, они дали залп, но это лишь окончательно вывело тех из себя. После недолгого замешательства мужики сгрудились еще теснее, намереваясь повторить нападение на главный вход, как вдруг обе двери его широко распахнулись, и на каменных ступеньках появился тот, ради спасения которого происходила битва, — Арнульф Янсен, а рядом с ним — Гельмут фон Мансфельд.

Толпа застыла в немом изумлении, затем бурный, восторженный крик сотряс воздух. Никто не знал, что произошло; никто не понимал связи событий, но перед ними находился их предводитель, которого они хотели вызволить, свободный от своих оков, а молодой хозяин замка, которого привыкли видеть во вражеских рядах, с саблей в руке стоял рядом с освобожденным! Инстинкт подсказал толпе, что он был спасителем.

Отчаянная выходка против ожидания удалась на славу, так как датчане меньше всего ожидали нападения с этой стороны, считая свой тыл в безопасности. Офицеру пришлось разделить своих людей для защиты обоих входов, у главного же подъезда он оставил только одного человека; сам он распоряжался из комнаты нижнего этажа, из окон которой дал приказ открыть огонь. Нападавшие в один миг освоились с положением; Гельмут с удивительным присутствием духа запер дверь комнаты на замок, заложив ее снаружи тяжелым засовом. Обернувшись, он увидел часового уже на земле, пораженного тяжелым кулаком Арнульфа, а его ружье — у Янсена в руках. В несколько минут им удалось окончательно открыть двери, и они тотчас же были окружены ликующей толпой; последняя, словно освобожденный поток, устремилась в замок.

Прежде чем запертым датчанам удалось взломать дверь, им стало ясно, что замок в руках крестьян, и они вынуждены были уступить силе и сдались после небольшого сопротивления…

Все это случилось утром, а теперь день уже приближался к вечеру. Буря не утихала. С лихорадочной поспешностью все старались привести замок в оборонительное положение. После того, что произошло, ничего не оставалось, как защищаться против военного отряда, вызванного наместником на помощь, прибытия которого ожидали с часа на час. Раньше Мансфельд был укреплен и, благодаря своим стенам и рвам, несомненно, мог бы держаться некоторое время, если бы его стали мужественно защищать. Часть крестьянской молодежи добровольно предложила остаться в замке, чтобы усилить ряды защитников.

Господский дом, обычно такой мирный, внезапно принял воинственный вид. Охотничья комната покойного барона лишилась всех своих ружей; все оружие, которое нашлось, было распределено между защитниками, входы закрыты и забаррикадированы, повсюду расставлены часовые. Замок теперь производил впечатление осажденной крепости, да в сущности по всем признакам ему и предстояло выдержать осаду, если бы подошли датчане.

В большом зале первого этажа, выходившем на террасу, барон Мансфельд отдавал приказания оставшимся крестьянам, посылая их в разные места. В этот момент вышел Арнульф Янсен. Остановившись у дверей, он молча смотрел, как его земляки, единственным предводителем которых был до сих пор он, толпились вокруг молодого владельца замка, слушая его приказания. Увидев его, Гельмут быстро обернулся к нему и воскликнул:

— А вот и вы, Арнульф! Вы со двора? Все ли входы под охраной?

Янсен подошел ближе; теперь он был совершенно свободен и видел, что все до последнего дыхания готовы защищать его и его свободу; тем не менее он был мрачен, как ночь, и всем своим видом выражал холодную, почти враждебную отчужденность.

— Все! — ответил он. — Каждый на своем посту.

— Прекрасно! Значит, все необходимое сделано, и нам остается только ждать неприятеля. Отряд из города может прибыть сюда через час; боюсь, что он причинит нам больше хлопот, чем ваши конвойные утром.

Янсен ничего не ответил на это замечание. Привыкнув всегда находиться во главе, он все еще никак не мог понять, что другой, кого он презирал до сих пор как бессильного труса, взялся предводительствовать и при этом оказался на высоте.

— Граф Оденсборг хотел уехать, — кратко промолвил он. — Вы приказали пропустить его?

На лице Гельмута промелькнула тень, но он утвердительно кивнул головой.

— Я не могу и не хочу удерживать его, раз он желает покинуть замок; Хольгер тоже хочет сопровождать его. Конечно, наместник не преминет поднять на нас весь город, но все равно того, что произошло, не скроешь, тем более когда сюда прибудет отправленный против нас отряд. Как вы думаете, когда могут быть здесь немецкие войска?

— Это трудно сказать! Мы знаем только, что они в пути и направляются, должно быть, к городу.

— Все равно, у нас есть надежда на избавление, а до тех пор Мансфельд во что бы то ни стало должен держаться. Не правда ли, Арнульф?

Ни решительность этих слов, ни доверчивое обращение не произвели на Янсена никакого впечатления; его лицо оставалось по-прежнему мрачным.

— Командуйте в замке вы, господин барон, — холодно ответил он. — Мое дело только повиноваться.

Гельмут отвернулся, словно не замечая его тона, и обратился снова к окружавшим его крестьянам:

— Значит, оба господина должны быть пропущены через маленькую калитку, экипаж я им выслал уже к деревне. Пленные датчане останутся здесь, мы не должны увеличивать ряды наших противников. Чтобы они не напали на нас и не сыграли с нами злой шутки, приняты все меры, а мы объединенными силами дружно выдержим вражеский натиск. Ступайте теперь во двор, мы тут же последуем за вами.

Радостный, воодушевленный крик был ему ответом. Крестьяне безусловно повиновались приказаниям того, кто еще сегодня утром представлялся им чужеземцем и врагом; теперь же, энергично встав на их сторону, Гельмут был для них только наследником Мансфельда, внуком их старого любимого помещика… Вполне естественно, что он стал во главе их и они повиновались ему. Они только не могли понять, почему их прежний предводитель полностью отказался от командования, что вовсе не соответствовало характеру Янсена.

Тяжелая поступь крестьян еще не замолкла на каменных ступенях, когда внизу послышались легкие шаги, и обе девушки вошли в зал. Несмотря на опасность и заботы, лицо Элеоноры сияло счастьем, между тем как Ева, державшая ее под руку, с боязливым любопытством оглядывала военные приготовления.

— Гельмут, где ты оставил моего брата? — спросила Элеонора, осматриваясь вокруг.

— Отто? — удивленно спросил барон. — Я не видел его. Он не был с вами, Арнульф?

— Нет, — ответил Янсен.

— Ну, тогда он где-нибудь здесь, мастерит какие-нибудь укрепления. Он был вместе с нами, когда мы разрабатывали план защиты.

— Но с тех пор он словно в воду канул.

— Уже несколько часов мы беспокоимся о нем, и доктор Лоренц повсюду ищет его.

— Да ведь, кроме замка, ему негде быть; я прикажу осмотреть все посты, — сказал Гельмут, но, остановившись, внезапно расхохотался, причем обе девушки стали дружно вторить ему.

Причиной бурной веселости послужил Лоренц, явившийся в полном вооружении. Старый ученый, вероятно, вообразил, что ему также придется сражаться, и по мере сил приготовился к защите и нападению. Он одел большую меховую шубу и меховую шапку, а за плечами у него торчал в высшей степени странный огнестрельный аппарат, найденный им, вероятно, где-то в подвале.

— Доктор, как вы воинственны! Вот редкое зрелище! — расхохотались девушки, а барон иронически отсалютовал старику:

— Честь и слава великому воину!

— Только для собственной защиты, господа, не для нападения! — уверял их доктор.

— Да, но ваш вид достаточно грозен, — сказал Гельмут. — С чего это вам пришло в голову так вырядиться?

— Ведь вы же вооружили весь замок, господин барон, даже старому ключнику дали ружье в руки и поставили его часовым на башне. Тогда мне стало стыдно, что я один остался невооруженным, и… — старик тяжело вздохнул, — я тоже отправился в охотничью комнату.

Гельмут с трудом подавил хохот, взглянув на древний мушкетон, который с гордостью и страхом Лоренц держал в руках.

— Но что это за странное оружие выискали вы там? Ведь оно совсем заржавело!

— Я полагал, что наиболее безопасным оружием является самое старое, — пояснил Лоренц. — Вы, значит, и вправду готовитесь к бою?

— Вероятно, нам не избежать его, — серьезно ответил барон. — У нас потребуют выдачи пленных и Арнульфа Янсена, и силе придется противопоставить силу, как сегодня утром.

— Да, это было ужасно! — Лоренц вздрогнул при одном воспоминании. — Я даже не предполагал, что все случится так быстро! Из окна мы видели только дикую свалку, затем двери сразу раскрылись, крестьяне очутились в замке, прогремело восторженное «ура»; все это произошло сразу, одним духом. Мы не успели даже опомниться.

— Ну, я надеюсь, мы справимся и с остальными, — промолвил Гельмут. — Не бойтесь так, фрейлейн Ева! Вы, кажется, совсем пали духом. А ты, Нора?

Он подошел к Элеоноре, и их взгляды встретились; она больше не избегала его.

Они не промолвили ни звука, но слова и не требовались.

— Я, Гельмут? — тихо повторила Элеонора. — Я не испытываю ни неуверенности, ни страха, а раз ты взялся командовать, я знаю, ты защитишь нас.

Барон засмеялся и прижал ее руку к своим устам.

— Конечно, потому что я должен защитить тебя!

— Господин барон, вас ждут во дворе! — так громко и резко крикнул Янсен, что Лоренц вздрогнул.

Гельмут быстро выпрямился, прошептал Элеоноре на прощанье еще несколько слов и вместе с Янсеном вышел из зала.

— Что с Арнульфом? — удивленно спросил Лоренц. — Каким тоном он позвал Гельмута?

— Не правда ли, он звучал ужасно? — вмешалась Ева. — Мне этот Янсен был всегда неприятен, а теперь я нахожу его прямо ужасным. Ради него вооружился весь замок, из-за него мы все подвергаемся опасности, а у него лицо мрачнее ночи, и он не говорит ни слова. Барон Гельмут спас ему жизнь, а, мне кажется, он не поблагодарил его, и сейчас, когда ты разговаривала, Нора, с твоим двоюродным братом, он бросил на вас такой взгляд, от которого у меня мороз пошел по коже.

Элеонора ничего не ответила, а молча смотрела вслед обоим мужчинам; поведение Арнульфа Янсена казалось и ей очень странным. Что произошло между ним и Гельмутом такого, что даже события сегодняшнего дня не могли изгладить из памяти?

— А сегодняшним днем мы всецело обязаны молодому барону, — с искренней теплотой промолвил Лоренц. — Кто бы мог предположить, что он покажет себя таким молодцом? Он так хозяйничает в замке, что любо-дорого смотреть. Барон раздает оружие, отдает приказания, разрабатывает планы защиты, словно всю свою жизнь командовал крепостью.

Элеонора слушала его с сияющей улыбкой.

— Да, он скоро научился хозяйничать! Наши крестьяне, словно по команде, сплотились вокруг него, когда он встал во главе их. В нем они сразу чувствуют Мансфельда, предводительствовавшего ими!

Ева между тем подошла к стеклянной двери, открывавшейся на террасу, но там ничего не было видно; туман сгущался все больше и больше, и бурные волны с шумом разбивались о камни.

— Послушайте, как бушует море! Кто знает, что нам готовит вечер!

Слова Евы звучали зловеще. Подойдя к ней, Элеонора положила ей руку на плечо.

— Ты добровольно осталась с нами, Ева! Есть еще время изменить свое решение, если ты хочешь отправиться с наместником.

— Ни за что на свете! — испуганно воскликнула девушка. — Неужели я обязана выслушивать бешеные излияния моего мстительного опекуна? Он уничтожил бы меня, если бы предполагал…

— Что его воспитанница предпочитает делить с нами труды и опасности, чтобы быть освобожденной немецкими войсками. Быть может, мимо Мансфельда пройдет какой-нибудь полк, командир которого…

— Ах, перестань дразнить меня! — надулась Ева. — Для тебя, понятно, не существует ни страха, ни опасности. С тех пор как твой Гельмут неожиданно превратился в героя, ты точно преобразилась, да и он также. Недавно он, по крайней мере, минут пять держал тебя за руку и смотрел тебе в глаза; собственно говоря, это было довольно скучно.

— Вот как! — поддразнила Элеонора, увлекая подругу. — Боюсь, что третьего дня на берегу происходило то же самое, ты также находила это тогда скучным?

— О, тогда совсем другое дело! — ответила Ева. — Ведь смотрели-то на меня.

Лоренц укоризненно покачал головой, глядя вслед удалившимся девушкам.

— О, беспечная молодежь! Она шутит и смеется на виду у опасности, перед которой следовало бы трепетать. Но странно, здесь, в Мансфельде, никто не трепещет; из приличия постараюсь и я не дрожать, — он снял с себя мушкетон и осторожно прислонил его к стене. — С таким опасным оружием надо быть осторожным, — продолжал он рассуждать сам с собой. — Оно, правда, не заряжено, но, кто знает, оно все-таки может выстрелить. Бывали примеры, что в таких древних самострелах находили пули; значит, надо быть осторожным! Если бы я только знал, куда пропал мой сумасшедший храбрец…

Слова застряли у него в горле, так как тот, к кому относились эти слова, а именно его бесследно пропавший воспитанник, внезапно появился пред ним. Смелым прыжком он перепрыгнул через комнатную балюстраду на террасу, рванул стеклянную дверь и вошел в зал, но в каком ужасном виде! Он дрожал всем телом, вода струилась у него с волос и с платья, но из-под мокрых кудрей победоносно сверкали его блестящие глаза и так же победоносно звучал голос:

— Вот и я!

При виде его Лоренц схватился за голову.

— Отто, на кого вы похожи? Где вы пропадали все время? Ведь вы промокли насквозь!

Юноша небрежно окинул свой совершенно мокрый костюм.

— Это от волн! Шлюпка до половины была наполнена водой.

— Шлюпка? Да неужели вы были…

— На море! Я прямо из шлюпки.

Лоренц невольно отшатнулся и побледнел, как мел.

— В такую-то бурю?

— В такую бурю!

— Господи помилуй! Да чего же ради?

Отто упрямо тряхнул головой.

— Этого вы не узнаете, доктор, да и вообще не узнает никто. Это моя тайна; я вовсе не хочу, чтобы меня только удаляли, когда другие поверяют друг другу свои тайны.

— Но ведь должны же быть у вас какие-нибудь причины, чтобы подвергать свою жизнь такой опасности, — жалобно произнес старый доктор. — Я вообще не понимаю, как вам удалось благополучно выбраться. Сегодня ведь никто не решался выйти в море.

— А я решился! — торжествующе воскликнул Отто. — Я научился у Арнульфа управлять шлюпкой в бурю и сегодня плыл, как настоящий моряк.

— Так скажите мне по крайней мере…

— Ни звука! С вами, доктор, у меня вообще свои счеты; если бы вы давеча не удержали меня, я утром также принял бы участие в схватке; но вы не пустили меня, пока не пришла бабушка и со слезами не обняла меня. Ее я, конечно, не могу оттолкнуть, да я еще наверстаю свое. В замке, надеюсь, ничего больше не было?

— Нет, но, к сожалению, наверняка что-нибудь будет, когда явятся солдаты из города.

— Надеюсь — они нападут на нас, мы будем защищаться, прогоним их! Ах, доктор, вот я никогда не предполагал, что в Мансфельде мы доживем до такого счастья!

Отто стремительно бросился на шею доктору, покорно отдающемуся его объятиям.

— Отто, безбожный мальчик! — простонал старик. — И это он называет счастьем!

— Конечно! Но первым долгом я должен найти себе оружие. А вот стоит какое-то ружье!

Юноша хотел схватить мушкетон, но воспитатель остановил его, с достоинством заявив:

— Оставьте, это — мое оружие!

— Ваше оружие? — и Отто с изумлением взглянул на обычно миролюбивого старика, воинственный вид которого только теперь обратил на себя его внимание.

— Да, но я вовсе не намерен проливать им кровь, — поспешил прибавить Лоренц.

— Ну, этим ружьем вы кровь не прольете, — расхохотался Отто, завладев мушкетоном. — Я думаю, курок нельзя даже поднять.

Он попробовал поднять его, но заржавленный курок не двигался с места; тем не менее Лоренц боязливо отскочил назад.

— Берегитесь! Оно может выстрелить!

— Ружья для того и существуют, чтобы стрелять, — глубокомысленно заметил Отто, снова безуспешно повторяя свою попытку.

— Только, пожалуйста, не в моем присутствии. Отдайте мое ружье!

— С удовольствием! Все равно стрелять из него нельзя. А теперь мне необходимо идти к брату, сегодня я первый раз гордился им; я пойду к Гельмуту, нашему коменданту!

— Так переоденьтесь, по крайней мере, ведь с вас вода льет! — попросил Лоренц, но ответом ему был веселый хохот.

— Нет, доктор, это пустяки, а сегодня мы все — герои, даже вы в своей шубе и с ружьем, которое, к сожалению, не стреляет!

И он убежал, продолжая хохотать, между тем как оскорбленный Лоренц взял почтенный мушкетон, вызвавший так много насмешек, и отправился вслед за Отто пополнять ряды защитников.