Ойла. Двенадцатая луна Земли

Глава третья. Клинописные свидетельства.

Шхуна под филиппинским флагом, с маленьким шкипером-японцем на мостике снова шла к рыболовецкому порту филиппинского островка, арендованного Великобританией для высокогорной обсерватории. Триста ясных дней и ночей в году — мечта всех астрономов.

От посёлка и порта в гору вела крутая дорога. За ней, на противоположной стороне горы проглядывали заросли девственного леса. Джунгли, где по ночам блуждали злые огоньки, раздавалось рычание, крик настигнутой жертвы и начинался другой, первобытный мир. А над ним, на вершине горы, стояла обсерватория, где отважные астрономы заглядывали в неизмеримые дали пространства.

По этой дороге, Гоббс отвёз двух лондонских врачей вниз в порт, спешно вызванных им, из-за недомогания профессора Уоллера. Но, обследовав пациента, они ничего не сказали, и теперь всю дорогу ехали с озабоченными лицами. Только в порту, старший из них, профессор Корк сказал:

— Мы не хотели мешать вам в пути — вы были за рулём. А в обсерватории мы не говорили из-за этой женщины-уборщицы, владеющей английским языком, постоянно бывшей рядом. Надеюсь, вы поняли бы нас, если бы мы сказали, что мистеру Уоллеру грозит звезда самого страшного созвездия (название в русской транскрипции), но только здесь решаемся это сделать.

— Значит, речь идёт о созвездии Рака? — догадался Гоббс.

— Да. У профессора Уоллера злокачественная опухоль желудка, которую вместе с его частью нужно немедленно удалить. Я хирург, но здесь нет ни анестезиолога, ни инструментария, ни помощников… Словом, нужна бригада врачей. Я мог бы остаться здесь, однако мой младший коллега не уверен, что его заключения будет достаточно для отправки такой дорогой медицинской экспедиции. Ведь надо оборудовать в обсерватории операционную.

Шхуна подошла к причалу. Гоббс заметил на шхуне школьного товарища профессора Уоллера. Он знал его по фотографиям — известного французского археолога Анри Лота. С присущим французам непринуждённым изяществом, тот легко сбежал по брошенному трапу на берег. Чарльз Гоббс представил учёных друг другу.

— Как здоровье профессора Уоллера, — прежде всего спросил Анри Лот.

— Плохо, очень плохо, — ответил профессор Корк, — нужна срочная операция.

— Я работал в Африке, в Сахаре, заинтересовался находками в Месопотамии, но, узнав, что происходит с Джеймсом, примчался сюда, чтобы поддержать его.

— Мы будем признательны за такую помощь. Но есть ли у вас такое средство?

— Думаю, что наши последние находки, приоткрывающие завесу прошлого, помогут мне.

— Дай-то бог, — пожал руку Лоту профессор Корк.

Уже позже, сидя у постели больного, Анри Лот рассказывал Уоллеру о том, что Сахара, где на плоскогорье Тассили он производил свои археологические раскопки, пять — десять тысяч лет назад была цветущим краем. Ему удалось обнаружить наскальные изображения, которые заставили задуматься о многом.

— Ты знаешь, — продолжал Анри Лот, — я бы не рискнул вести дальше свои исследования, если бы не встретился на английском телевидении с господином Гагариным, первым космонавтом Земли, из России. Я подошёл к нему с переводчиком и спросил: «Мсье Гагарин, вы хотите посмотреть на свою фотографию десятитысячелетней давности?»

Гагарин улыбнулся своей обаятельной, известной всему миру улыбкой, и сказал: «Но я уже видел её!»

— Не может быть! Моя книга вышла лишь незадолго до вашего полёта!

Тогда Гагарин рассказал мне, что к нему ещё в Москве, тоже на телевидении, подошёл известный Фантаст, и поразил его наскальным изображением человека в скафандре десятитысячелетней давности. Он сказал Фантасту:

— Похоже, но не одно и тоже.

— Но так и должно быть, ведь одеяние сделано для одной цели, но в разное время, и видимо, совсем в другом месте.

— Фантаст попросил меня оставить автограф на странице моей книги с этой фотографией. Так что, — закончил космонавт, — мой автограф уже оставлен.

— Но это, надеюсь, не помешает вам, оставить автограф и в книге её автора. — И тот, вновь улыбнувшись, охотно написал вот здесь русскими буквами. «Гагарин». Без всяких завитушек. Вот посмотри, Джеймс, на один из двух автографов в моей книге, оставленных современным героем Земли.

— Но так же и на изображение его многотысячелетнего предшественника. Это действительно напоминает водолазный костюм. Но зачем водолазу ходить по земле в своём одеянии и позировать древнему художнику? Спасибо тебе, Анри, ты знал, чем заинтересовать меня.

И Уоллер вернул книгу французскому другу.

— Мне стоило больших трудов сделать этот снимок, потому что изображение проступает только когда оно смочено водой, а её приходилось возить издалека. Размером оно больше двух метров, и, несмотря на свою примитивность, оставляет ощущение могучей неведомой силы. И моя книга стала для меня реликвией, я всюду вожу её с собой.

Джеймс снова взял книгу, оживился, и с интересом рассматривал изображение человека в одежде ниспадавшей складками, в непроницаемом шлеме сидящем на складчатом воротнике, с чётко выраженными глазами.

— Да, вы, археологи, делаете открытия, а мы, астрономы, просиживая ночами у телескопов, открываем только загадки. Вот и Гоббс увидел взрыв сверхновой звезды, а её не оказалось. И он остался без собственной звездочки в астрономии.

— Да. Некоторые открытия археологов поражают не только мир, но даже и нас, учёных, искушенных в этом деле. Так, в Сахаре я узнал, что в раскопках Двуречья между Тигром и Евфратом, где некогда было государство шумеров, сделаны удивительные находки.

— Тоже наскальные изображения?

— Нет. Отпечатки на глине, с годами ставшей камнем. Клинописное послание из прошлого.

— И ты расшифровал его?

— Не я, конечно, а специалисты в Лондоне и Париже. Их расшифровки стали подлинными открытиями для мира. По утверждению клинописи, три с половиной тысячи лет тому назад, к полудиким скотоводам-шумерам из моря вышел пришелец в рыбьей чешуе и с двумя головами. Одну из которых, выходя на берег, снимал, и она оставалась у него в сложенном виде за плечами. Шумеры вначале боялись его как бога или посланца богов, но он оказался мудрым, добрым и заботливым советником. У него было по шесть пальцев на руках и ногах, и он обучил шумеров не только клинописной письменности, но и математическому счислению. Не нашему, десятеричному, идущему от десяти пальцев на руках и ногах, а двенадцатиричному. Культуру шумеров сменила вавилонская культура, которая заимствовала эти счисления. Важно, что его элементы бытуют и в наше время — двенадцать часов днем, двенадцать часов ночью, шестьдесят минут в часе (как слияние двенадцатиричного и десятеричного счисления: двенадцать помноженное на пять), шестьдесят секунд в минуте, дюжина в торговом деле, двенадцать месяцев в году, а если поискать, и многое другое.

— Конечно, — согласился Уоллер. — Двенадцать вершков в русском аршине, в нашей традиционной английской практике первенствуют дюйм и дюжина.

— Но кроме математики пришелец научил шумеров архитектуре, градостроительству и орошаемому земледелию, предопределяя этим переход кочевников к оседлой, более цивилизованной жизни.

— Но почему, — спросил Уоллер, — такой мудрец появился на берегу из моря? Где он набрался мудрости? У рыб?

— Нет. Здесь надо искать другое объяснение. Очевидно, он прибыл откуда-то очень издалека. — И археолог посмотрел вверх, представив себе небо. — Но, чтобы сохранить свой аппарат, сделать его недоступным никому, он опустил его на дно моря. И однажды он предложил одному из шумеров, Колкаанну, вместе с ним подняться в летающем доме над землей и, войдя в море, осторожно опустил свой летающий дом на берег. Колкаанн свидетельствует, что поднялся с пришельцем очень высоко, откуда земля, по его словам, «выглядела овчинкой».

— Ты упоминаешь имя спутника пришельца. А имя самого пришельца?

— Имя пришельца тоже названо — Оаанн.

— Какое странное имя! — воскликнул англичанин.

Беседа Анри Лота с другом была прервана появлением в дверях уборщицы, которая готовила для англичан на завтрак их традиционную овсяную кашу и немудрёный обед «даров моря» из рыболовецкого посёлка, теперь она подавала настойчивые знаки.

— Говорите по-английски. Мы все вас поймем.

— Почтенные господа друзья звезд, я не совсем глупая женщина. И я прекрасно поняла то, чего не хотели сказать при мне улетевшие почтенные врачи. Несомненно, они хотят вернуться с длинными ножами и банками для собирания крови. Очень уважая нашего шефа, я бы хотела уберечь его от этого.

— Что вы можете предложить? — спросил Гоббс.

— В нашем поселке около десяти лет живет удивительная женщина, которую якобы, как говорят старики, послало нам небо. Она говорит на всех языках, не двигая губами. Она умеет взглядом снимать боль и вылечивать тяжело больных людей. К ней едут сюда со всех филиппинских островов. Я бы очень-очень просила господ, друзей звезд, позволить ей осмотреть нашего шефа.

— Осмотр ничему не повредит, — сказал Анри Лот. — Я думаю, что мои английские друзья согласятся со мной.

— Тогда я попрошу молодого друга звезд, мистера Гоббса, проехать со мной в посёлок, и мы привезем ее сюда.

— Ну что ж, Чарльз, отправляйтесь, — предложил Уоллер.

Через час, выглядевшая удивительно молоденькой женщина, с огромными глазами, на краях приподнятыми к вискам, вошла в спальню профессора Уоллера.

Анри Лот и Чарльз Гоббс деликатно вышли, а уборщица осталась стоять у дверей, как бы на страже. Через некоторое время маленькая женщина вышла и сказала англичанам:

— Лондонские врачи были правы, у шефа злокачественная опухоль желудка. Они хотят резать его и силой отделить эту опухоль от органов. Позвольте мне освободить столь ценного здесь профессора от этого испытания.

— Как вы можете это сделать? — спросил Анри Лот.

— Я — врач, — сказала женщина. — Меня зовут Ойла. Я обучена извлекать такие опасные опухоли, не причиняя вреда человеческому телу.

— Где вас могли обучить этому? — спросил удивленный Гоббс.

— Я не могу вам всего рассказать. Это было бы слишком тяжело для меня. А мне надо сохранить силы для операции.

— Как можно изнутри извлечь часть органов?

— Я вам сейчас покажу кое-что, — и она попросила уборщицу принести две вязальные спицы и попросила у мужчин зажечь зажигалки. Чарльз Гоббс пожал плечами и выполнил её просьбу.

— Хотите, я проткну вам руку, и вы не почувствуете этого? — спросила она.

— Вы маленькая шутница, — с улыбкой сказал Гоббс, по-видимому, совсем не расположенный предоставить себя для подобного опыта.

— Тогда я при вас проткну свою руку, — сказала загадочная целительница, и стала вводить острие спицы себе ниже локтя. Скоро спица другим концом вышла наружу, проткнув всю мышечную ткань между двумя костями, не выдавив ни капельки крови.

— Это делают фокусники в цирке, — отметил француз.

— Тогда я покажу вам то, на что не решаются ваши фокусники. Я проткну себе сердце.

— Не делайте нас свидетелями своего самоубийства, — темпераментно воскликнул Анри Лот. Но женщиночка, отнюдь не смущаясь мужчин, оголила свою грудь и стала вводить острие спицы вглубь, опять не вызвав никакого кровотечения. Видимо, она нащупала сердце, и спица, вонзившись в миокард, начала вибрировать вместе с его сокращениями.

— Кошмар какой-то, — воскликнул Анри Лот, — я никогда бы этому не поверил.

— Как видите, я не умерла, и не испытала никакой боли. Так же точно я удалю из желудка профессора Уоллера злокачественную опухоль. И попрошу только какое-нибудь блюдо или тарелку, чтобы положить отторгнутую ткань.

— А ведро, куда стекала бы кровь, вам не нужно? — спросил француз.

— Крови не будет, — заверила Ойла.

Мужчины переглянулись.

— Только позвольте нам не присутствовать при вашем опыте, — сказал Чарльз Гоббс, — трудно поручиться за себя.

— Да, мы лучше покурим, — согласился Анри Лот.

Это были мучительные сорок минут, спустя которые из спальни Уоллера вышла торжествующая уборщица, неся на блюде чудом извлеченную опухоль. Затем появилась скромная Ойла, и спросила, может ли она спускаться в поселок или молодой джентльмен отвёзет ее на машине.

— Да, конечно, я вас отвезу. Тем более что нужно дать из порта радиограмму, отменяющую надобность в хирургической бригаде.

— Оказывается, Джеймс, за чудесами не нужно отправляться за тысячи лет назад, или вперед, — сказал Анри Лот. — Что ты чувствуешь сейчас?

— Я чувствую себя много лучше, если не совсем здоровым. А до этого я не чувствовал ничего, но старался вести себя по-мужски и все подшучивал над докторшей. Говорил ей, что она выглядит молодо для своих лет.

— И что она ответила?

— Она сказала: «Не говорите о моих годах. Вы все равно этого не поймете».

— С тобой, вернее с ней, придётся согласиться, — заключил Анри Лот. — Понять нам произошедшее, невозможно, потому что такого просто не может быть.