Озеро Белых Лилий (Нимфея)

Преследование синекожих

От моего яростного крика проснулось все племя, и раньше всех – наш друг. Я бросился к нему и в отчаянии стал умолять о помощи, жестикулируя, как безумный, и показывая на пустую постель Сабины. При бледном свете зари мужчины и женщины окружили меня, их глаза, блестящие, как карбункулы, с большими неподвижными зрачками, смотрели на меня с явным состраданием.

С восходом солнца туман рассеялся, на севере и юге горизонт прояснился, и я увидел далеко на севере едва заметно движущуюся точку. Указал на нее другу. Тот определил направление, подбежал к озеру и нырнул… Я смотрел, как он плывет под водой, легкая рябь искажала очертания его тела. Я догадался, что его большие зрачки улавливают под водой медленно идущие лучи света, и к моему нетерпению примешивалось ощущение чуда. Наконец, он вынырнул, гортанным криком что-то возвестил своим собратьям и с молниеносной быстротой исчез под водой, держа направление на север. Около сотни его товарищей, вооруженных гарпунами, устремились вслед за ним.

Плот, на котором совсем недавно мы с Сабиной катались по озеру, был спущен на воду. Взяв с собой нож и карабин, я сел на плот и поплыл с поразительной быстротой, но – увы! – не настолько быстро, чтобы догнать другой плот, который двигался там, вдали, унося мою невесту навстречу ужасной опасности.

Тем временем быстрое движение, безмятежная гладь вод, ясное небо немного рассеяли мою тревогу. Я более хладнокровно оценил происходящее. Я уже немного знал Людей Вод, и потому мог с некоторой уверенностью предположить, что молодой похититель не сразу воспользуется своей силой. Разве сам я не был свидетелем их терпеливых ухаживаний, долгих любовных игр, грациозных уловок и нежной мольбы, обращенной к избраннице, чтобы добиться ее расположения? Вряд ли смуглый вождь станет вести себя иначе с Сабиной. И разве необычайность самого приключения не должна пробудить в нем лучшие качества, свойственные людям его племени: стремление скорее очаровать, нежели учинить насилие? К тому же первобытные люди не так-то легко нарушают законы племени. Даже если предположить, что племя согласится отдать Сабину в жены вождю, он, вероятно, будет вынужден подчиниться существующему обычаю. А ведь новолуние, время, единственно возможное для выбора жен, еще не наступило. До него оставалось около двух недель.

Подводное сражение

Я не знал, сможем ли мы догнать плот. Черная точка по-прежнему виднелась на горизонте, но я боялся, что она исчезнет с появлением тумана. Именно так и произошло около полудня. Под лучами солнца озеро словно дымилось, в небе поплыли облака, и испарения стали сгущаться.

Плот все так же быстро двигался, и постепенно я предался мечтам, безуспешно пытаясь придумать самые невероятные способы освобождения Сабины, как вдруг послышались гортанные крики. Плот находился в трехстах метрах от невысокого острова, где в серебристом кипении листвы вздымались к небу тополя. Сквозь редкие стволы деревьев я вновь увидел черную точку – плот Сабины. Теперь он находился, конечно, ближе, раз мне удалось различить его даже в тумане. Я не мог оторвать глаз от этой точки и не сразу услышал призывный плеск моего подводного экипажа. Все указывали на высокие заросли тростника справа от острова, возле которых с силой бурлила вода. Плот остановился. Я взял в руки карабин, заряженный двумя патронами, и стал ждать нападения. Видно было, как вода бурлит все ближе к нам.

Затем внезапно все замерло. Словно затонувший лес, в глубине показались высокие растения. На изгибы стволов и кружевную листву падал удивительный свет, который образовывал радужное сияние вокруг теней и превращал пузырьки воздуха на листьях в капли серебра. Ил был какого-то неопределенного оттенка: нечто среднее между тускло-свинцовым цветом глины и золотистым цветом песка. При малейшем дуновении ветра на воде собирались серебристые складки; они разворачивались, становились голубыми с оранжевой каймой по краям, и, казалось, мяли затонувший лес, как мягкую ткань.

Ничто не обнаруживало присутствия людей – лишь легкие движения, похожие на скольжение рептилий. Люди, должно быть, зарылись в ил, выслеживая друг друга. Они вели странную, неподвижную войну: обе стороны хорошо знали, как ловки и быстры их противники. Между тем, облачко тины заколыхалось, и стало ясно, что кто-то движется под его прикрытием. Тотчас же был брошен гарпун, прочертив дугу, он попал в цель, и я увидел, как рядом с плотом всплыл труп. Теперь я знал расположение обеих сторон. Синекожие находились у тростниковых зарослей, а мои друзья – неподалеку от плота.

На удар, который поразил одного из наших воинов, ответили двадцатью ударами, и с какой-то жестокой радостью я увидел, как на поверхность всплыли два трупа синекожих. Соперники выжидали. Когда рассеялись облака тины, я увидел свинцово-золотистый ил в радужном обрамлении жидкого серебра, искрящееся зеркало вод. Тогда я понял, что нападать не менее опасно, чем защищаться, и что ни на минуту нельзя остаться без прикрытия. Но к чему приведет подобная тактика? И вдруг я догадался, что, прежде чем перейти к открытому бою, обе стороны оспаривали друг у друга выгодные позиции, и победит тот, кто сможет дольше оставаться под водой. Те, кому не хватит воздуха, будут вынуждены всплыть первыми, и, тем самым, обнаружат себя. С тревогой я ждал этой критической минуты, изредка поглядывая на плот Сабины, неподвижно застывший далеко у линии горизонта.

Хотя поле боя находилось в стороне от тростниковых зарослей, оно оставалось для меня невидимым: в гуще растений, среди ветвистых стволов и широких листьев я заметил лишь тысячи металлических отблесков, словно в воду падали золотые монеты, затем серебристые складки на поверхности воды задрожали, переливающиеся, как ртуть, пузырьки потускнели, и на поле боя ворвались огромные стаи рыб, послышалась музыка, а вскоре ей в ответ зазвучала другая мелодия.

Думаю, синекожие попытались воздвигнуть между собой и зеленокожими живой барьер из рыб, чтобы под его прикрытием всплыть и набрать в легкие воздух. Жизнь рыб, по неизвестной мне причине, была священной .для Людей, Вод: может быть, на этот счет существовал какой-то договор, или это входило в правила ведения войны, или они просто почитали животных.

Это был захватывающий эпизод в сражении, зрелище, исполненное очарования и таинственности. Рыбы, округлые и продолговатые или плоские, как тарелки, с глазами, обведенными тонкой каймой, с приоткрытыми круглыми ртами, с темными полосками на спине, переходящими в россыпь светлых пятен на боку, бесшумно шевеля плавниками, то кружились под легкий звук свирелей, то разрезали гладь вод, словно лучи света, то трепетали, как листья на ветру. Они казались зримой музыкой, звучащей изумительно сыгранно, и я наслаждался ритмом и гармонией этих звуков.

Некоторое время шла упорная борьба за то, чтобы удержать или отпугнуть рыб. Наконец, один из наших воинов, с тростниковой флейтой в руках отважился вылезти «на плот, и, когда он заиграл, рыбы поднялись вверх и уплыли.

Вскоре стало заметно, что синекожие устали. Те из них, кто пытался выбраться на поверхность под прикрытием рыб, сейчас покачивались на волнах, пронзенные гарпунами. Еще трое вынырнули, несмотря на опасность, и были тут же убиты. Тогда, словно стаи ласточек, взмыли сотни гарпунов синекожих. Они вонзались между растений, поднимая легкие облачка тины. Наши друзья не двигались, только всплыло двое раненых, и прежде чем мы смогли нанести ответный удар, синекожие подняли плотную завесу из ила и вынырнули на поверхность глотнуть свежего воздуха. Но зеленокожие уже пересекали эту полосу, занимая позицию под противником. Бросив оружие, признавая свое поражение, синекожие обратились в бегство. Большинству из них удалось скрыться, но многие также были убиты или захвачены в плен. Я чувствовал, что преследование бесполезно: огромные завесы ила отделяли преследователей от задних рядов бегущих. Убитые и пленные под надежной охраной были уже отправлены к хижинам, как вдруг всплыли несколько человек, держа на руках синекожего мальчика, которого они положили на мой плот. Они объяснили знаками, что я должен присмотреть за ним. Мальчик стонал, и они, явно жалея его, показали на его левую руку. Ощупав ее, я увидел, что рука вывихнута в плечевом Суслове. Мне не удалось внимательно осмотреть мальчика, ибо в ту самую минуту я увидел, как плот Сабины исчез в тумане.

Мы пристали к острову, где наши друзья решили отдохнуть.

Чувствовалось, что победа не принесла им никакой радости, а скорее вызвала грусть и отвращение, сопровождаемые внезапными вспышками возмущения, взрывами клокочущей ярости. Пока они жарили рыбу, я отправился побродить по острову. Я обошел его на две трети. На острове росли гигантские злаки, и, помнится, я заметил, хотя и был погружен в свои мысли, нечто вроде борозды, из которой эти злаки произрастали. Это было одним из тех наблюдений, смысл которых не сразу доходит до сознания, однако позднее они оживают в памяти, как обрывки мыслей, которые пришли во сне. Пройдя еще несколько шагов, я увидел провал в земле; на дне ямы, ощетинившейся острыми камнями, зияла головокружительная, черная, как ночь, пустота.

Я склонился над этим склепом, который напомнил мне мою опустошенную и раздавленную отчаяньем душу, и вдруг мне почудилось, что из отверстия раздался стон, непохожий на тот, который мог бы вырваться из груди Человека Вод. Это был не влажный, булькающий звук, столь характерный для голоса амфибий, а человеческий голос, сухой и вибрирующий.

– Сабина!

Не сошел ли я с ума? Ведь Сабина плыла по волнам. Однако я прислушался. Я изо всех сил напрягал свой слух, который, казалось, мог бы сейчас уловить полет бабочки в лесу. Но слышал только тот шум, который бывает в каждой пещере от едва уловимого потрескивания породы, от едва слышного пощелкивания, отсчитывающего разрушительный бег времени.

В задумчивости я вернулся в лагерь. Стоянка была недолгой, и как только Люди Вод зажарили рыбу, они унесли ее под воду, где обычно ели. Я со своей порцией вернулся на плот, и предложил кусочек рыбы своему спутнику, но он отказался. Видимо потому, что сам я жил в постоянной тревоге, его страдания вначале не трогали меня. Однако отказ от пищи и стоны мальчика, наконец, пробудили во мне сочувствие, и, энергично взявшись за дело, я сумел вправить ему плечо.

Когда я склонился над ним, чтобы произвести операцию, то заметил одну его особенность. Без сомнения, глаза ребенка отличались от глаз других Людей Вод: был отчетливо виден белок, к тому же очень выпуклый, а радужная оболочка, хотя и приближалась по цвету к красному, скорее была неопределенного оттенка. Впрочем, немало европейцев имеют подобные глаза. Удивленный, я осмотрел его тело и обнаружил, что ни цветом кожи, ни строением рук и ног, ни волосами он не походил на тот тип Людей Вод, среди которых жил.

Несмотря на все мои горести, во мне с новой силой вспыхнул научный интерес к Людям Вод. Я был полон сомнений и догадок. А может быть передо мной представитель племени, происходившего от смешения людей и амфибий? Или этот мальчик в результате какого-то феномена наследственности сохранил черты людей, живущих на суше? Можно ли предположить, что превращение человека в амфибию происходило так быстро, что для этого потребовалось лишь несколько столетий? По крохам собирая в уме все, что я когда-либо об этом читал, я вспомнил высказывания авторов прошлого о необычайной способности некоторых существ жить в жидкой среде. Разве опыт с котятами не показал, что если их сразу после рождения поместить в теплое молоко, они там остаются живыми в течение многих часов? Ведь и люди прежде чем появиться на свет, живут в водной среде, так разве не могут они, постепенно приспосабливаясь, стать амфибиями?

Похитители старались создать как можно больше препятствий, вызывая волнение на воде, и моим товарищам стоило большого труда не сбиться со следа. Представьте себе мою радость, когда около двух часов дня под лучами солнца туман рассеялся, и я увидел на горизонте плот Сабины. С этой минуты я сам указывал, куда грести, и мы заскользили по воде с удвоенной быстротой. Мы заметно нагоняли плот, и с каждой минутой я видел его все более отчетливо. И каково же было мое ликование, когда на фоне неба я смутно различил женский силуэт! Но в ту же минуту у меня тревожно сжалось сердце: не унесет ли молодой вождь Сабину в глубины озера, только чтобы не отдавать ее нам!

Мы подплыли еще ближе, теперь я уже ясно различал накидку Сабины. Я вскочил на ноги. Казалось, сердце выскочило у меня из груди и разбилось на мелкие кусочки. Помню солнце над озером, легкий ветерок, крики моих спутников – и я один среди всего этого, как одинокое дерево посреди поля. Душа моя рвалась к Сабине, от которой меня отделяло еще примерно пятьсот метров. Расстояние непрерывно сокращалось.

Я стоял на плоту во весь рост. Ветер, блеск волн, в которых отражалось целое море света, неистовое пение амфибий – во всем этом было что-то головокружительное. Подобно тому, как в пылу сражения сталкиваются армии, в моей груди боролись нетерпение и надежда. Я видел Сабину, но она не могла видеть меня: ее лицо было обращено к просторам озера. К каким ухищрениям они прибегли, чтобы не дать ей обернуться? Почему любимые глаза не искали мой взор?

Когда до плота оставалось метров триста, мои друзья бросились к нему вплавь. В ту же минуту возле Сабины вырос человек. С ужасом я смотрел, как он схватил девушку. Она сопротивлялась, отбивалась. Он старался столкнуть ее в воду.

Те страшные минуты навсегда оставили во мне свой след: сердце заметно сдало, а в волосах появились седые пряди.

Злодеяние свершилось на моих глазах. Сабина исчезла в озере. От горя я лишился рассудка. Казалось, мир погрузился во мрак. Я бросился в воду и тяжело и медленно, беспомощный, как насекомое, увязшее в смоле, поплыл к своей возлюбленной. Когда же понял, что мои усилия тщетны, что все тщетно на этой земле, то прекратил борьбу и отдался на волю волн.

Водяной мальчик

Я очнулся на плоту. Вокруг не было ни души: раненый и пловцы исчезли, плот не двигался. Жизнь кипела в прозрачных, пронизанных солнцем водах озера. Стаи рыб словно по мановению ветра то подплывали к плоту, то уносились вдаль. Тяжелые и плоские, как диски, или выпуклые, словно бутылочное стекло, закованные в чешуйчатый, как у ящера, панцирь, или столь прозрачные, что видны были переплетения голубоватых и розоватых сосудов, они исчезали под водой, оставляя за собой светящийся след. Мельчайшие складки ряби бежали по озеру, чередуясь с хрустальными колоколами волн; вода, словно затянутая шелком, искрилась и переливалась всеми цветами радуги.

В каком-то мрачном оцепенении я созерцал все это. Недавняя трагедия отошла в прошлое, горе осело на самое дно души. Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем я заметил в воде человека. Я видел его неотчетливо, так как он находился на большой глубине. Он двигался намного медленнее, чем его сородичи, и плыл очень осторожно.

Вот он поднялся на поверхность, и по его перевязанной и бездействующей руке я узнал мальчика, взятого нами в плен в тростниковых зарослях. В здоровой руке он держал что-то блестящее, как оказалось – мой нож, за которым он нырял на дно озера.

Я помог ему забраться на плот. Вид его пробудил во мне печальные воспоминания, и, уверенный в самом ужасном, я впал в безмолвное отчаяние.

От прикосновения его руки я пришел в себя. Мальчик с состраданием смотрел на меня и со странной настойчивостью делал отрицательные знаки, сопровождая их жестами, смысл которых от меня ускользал. Но через некоторое время, видя, что я не понимаю, он пришел в уныние, и стал, как мне показалось, о чем-то беспокойно размышлять. Потом он схватил нож и отрезал от плота пять кусочков дерева. На его лице появилось лукавое выражение, и, вот что он мне показал. Сначала, прижав к груди один из кусочков, он принялся выражать ему знаки самой горячей любви и нежности и заставил меня сделать то же самое, так что я даже подумал, не хочет ли он научить меня обряду поклонения какому-нибудь божеству; второй кусочек дерева, который обозначал плот, он положил на воду; затем рядом со мной он положил первую щепку, тут «прибежал» третий кусочек, «схватил» ее и «унес» на плот.

Во мне пробудился интерес, так как становилось очевидным, что ребенок рассказывал мне о происшествии с Сабиной. Его лицо выражало удовлетворение и надежду, когда он увидел, как внимательно я слежу за его действиями. Итак, он продолжал рассказ. Плот нес Сабину, потом причалил к острову. Сабина вместе с вождем сошла на берег …и четвертая деревяшка заняла на плоту место Сабины.

Тут меня озарило. Ребенок засмеялся и продолжил рассказ, за которым я теперь следил с большим трепетом, чем за судьбой героев шекспировских драм.

Сабина и вождь остались на острове, четвертый кусочек дерева продолжал плыть на плоту, но вот появился пятый, напал на четвертого и сбросил его в воду! Мальчик опять засмеялся, и на этот раз мне были понятны его смех и слова утешения.

Сабина была жива! В мою Душу вливалась уверенность, более сладостная, чем луч солнца для путника во мраке африканского леса. Сабина была жива, но где же она? Не скажет ли мне и об этом сообразительный мальчик? Он поведал мне все так подробно, что я даже удивился. Мы нашли общий язык, и так как за первой удачей последовали новые успехи, то вскоре мы научились выражать на нашем языке разные чувства и даже простейшие абстрактные понятия.

Таким образом, я узнал, что вначале Сабина находилась на острове у зарослей тростника. Мальчик сказал (впрочем, об этом я и сам догадывался), что на острове была пещера, куда и поместили Сабину. Стоны, которые донеслись до меня из черного отверстия, оказались отнюдь не галлюцинацией: это действительно стонала моя несчастная возлюбленная. Из пещеры ее увезли в страну синекожих Людей Вод, которая, как показал мальчик, находилась на западе.

Река

Я неустанно искал способ отыскать Сабину. Отвязав от плота одно из тонких бревен и обстругав его ножом, сделал весло и принялся грести. Так как это занятие мне хорошо знакомо с детства, мне удавалось проплывать четырнадцать-пятнадцать метров в минуту. Конечно, предстояло еще долго грести, прежде чем мы доберемся до невидимого берега, но мне было легче что-то делать, чем пребывать в бездействии. Я бы с радостью отдал все силы ради спасения любимой, и то, что передо мной вновь забрезжила надежда, искупало все тяготы пути.

Остаток дня я без устали греб.

Солнце уже клонилось к западу, когда я заметил вдали прибрежные холмы, поросшие деревьями. Не зная, где нам лучше причалить, я разбудил мальчика, и он указал на густой лес примерно в километре от нас. Вскоре мы очутились в устье широкой реки, и по настоянию ребенка я направил плот по ней. Течение здесь было очень медленное, очевидно, река вытекала из озера, а не спускалась с гор. Справа и слева, по обеим ее сторонам из воды поднимались высокие деревья, стволы которых, похожие на гигантские столбы, образовывали бесконечную колоннаду. От деревьев, широко раскинувших ветви, словно руки, веяло холодом. Лучи заходящего солнца освещали реку, и кровавые отблески складками ложились на волны. Стволы деревьев уходили под воду на глубину пятнадцати футов. Блуждали толстые слепые рыбы, ползали огромные, с позеленевшим панцирем, ракообразные. Особенно много было головоногих неизвестного вида с непомерно большими глазами. Все здесь говорило о тусклой, но лихорадочной жизни, проходящей в вечных сумерках. В неглубокий местах дно было покрыто необычайно красивыми растениями длиной в несколько метров, распустившими по течению свои длинные пряди. Узорчатые водоросли расстилались причудливым ковром, и повсюду ползали насекомые, своими овальными хитиновыми панцирями напоминавшие черепах. Паук величиной с ладонь по нити, спускающейся с ветви дерева, скользил к воде за добычей; над бесцветными грибами вились толстые белые мухи. Я случайно задел веслом млекопитающее с клювом утконоса. В воздухе носилось множество летучих мышей.

По мере того, как река уводила нас в глубь леса, тени становились плотнее, деревья склонялись все ниже. Меня не покидало чувство тревоги, и я был охвачен страхом не меньше, чем желанием увидеть Сабину. Мальчик опять уснул. Последний кровавый блик упал на волну. Потом наступила темнота. Я перешел на нос плота и всю первую половину ночи греб в потемках.

Светящийся лес

Думаю, было около полуночи, когда мальчик проснулся. Он чувствовал себя гораздо лучше. Мы нашли в лесу съедобные орехи и подкрепились. Потом я задремал, а когда очнулся, где-то слева, должно быть, светила луна, потому что оттуда сквозь ветви деревьев лился призрачный свет. Все вокруг было неясным, словно подернутым дымкой. Дрожали расплывчатые пятна света, и было похоже, что на лес падали мерцающие белоснежные хлопья.

Под кронами деревьев царил непроглядный мрак, лишь иногда кое-где поблескивали светящиеся спинки рыб. Я продолжал грести, но из осторожности продвигался вперед крайне медленно, так что за три часа не проплыл и двух километров. Откуда-то слева по-прежнему лился странный свет. Быть может, уже взошло солнце, и сквозь ветви деревьев просачивались лучи зари? Я направил плот к свету. Река образовывала здесь излучину, и через несколько минут передо мной неожиданно открылась прекрасная картина: лес, сверкающий ярче, чем снег при лунном свете. Однако, на небе не было ни солнца, ни луны. Волны света плыли над рекой, широко разлившейся здесь, как озеро. Лес, видимо, был затоплен на большом расстоянии, но неглубоко, так что даже виднелись узловатые корневища. От корней деревьев и исходило широкими кругами странное свечение. Словно огненное покрывало, свет расстилался над водой, переливался, трепетал, то затухая, то вновь разгораясь Он стекал по кустам тоненькими струйками, а при порывах ветра рассеивался, как будто в воздух взлетали блестящие пчелки, и, отражаясь в воде, мерно покачивался на волнах. Царила глубокая, ошеломляющая тишина.

Я замер в преддверии этого сказочного мира. На минуту почувствовал себя ребенком. Во мне с детских лет сохранилось наивное восхищение, страх и непреодолимое любопытство ко всему таинственному. В воображении возник волшебный город, который Люди Вод сумели осветить в речной пучине. Я пытался представить себе этих новых существ, к которым я физически не смогу попасть. И у меня, представителя высокой цивилизации, возникло ощущение грустной покорности и страха перед их превосходством. Рухнули былые представления, порожденные лишь моей уверенностью в том, что я принадлежу к самой развитой части человечества, но я также понял, что прогресс наших бедных соперников клонится к закату они предпочитали жить в мечтах и грезах, в беспечной самоуспокоенности.

Тем временем, на островке рядом со мной появилось какое-то существо. В лучах света ясно вырисовывался человеческий силуэт гигантских размеров. Он был почти трехметрового роста и доставал головой до нижних ветвей ясеня. Скоро я понял, что столь высоким его делают непомерно длинные ноги. Еще три-четыре таких же существа появились на островке, потом они вошли в воду, доходившую им до пояса, и быстрыми шагами направились к нам. Я разбудил мальчика.

Ослепленный чересчур ярким светом, он поднес руку к глазам, чтобы разглядеть пришельцев, а узнав их, издал восклицание, которое не выражало ни удивления, ни испуга. Тем временем люди были уже близко. В зависимости от глубины их торсы то выступали, то погружались в воду, а иногда вода не доходила им даже до колен. Я заметил, что руки у них такие же длинные, как ноги, сухие и тонкие, точно лианы, а покрыты желтоватыми чешуйками, без всяких признаков волос. Туловище у каждого было белого цвета, поросшее волосами, грудь узкая, голова маленькая, на лице выделялись большие холодные, непрестанно бегающие глаза.

Казалось, их присутствие доставляло мальчику радость, в которой явно сквозила насмешка. Он заговорил с ними первый. Я жадно вслушивался в ответные слова. Их речь была совсем не такой, как у Людей Вод. Существа издавали низкие звуки, которые они артикулировали очень твердо, словно выковывая каждый слог сильным движением челюстей.

С важным видом они окружили наш плот. Все в них говорило о том, что они принадлежат к вымирающему племени, изгнанному в бесплодные земли. Таинственные создания словно вышли из-под земли: бледные, с волосами пепельного цвета, более темными на спине, чем на груди. Не знаю отчего, но своим видом они вызывали во мне жалость. Быть может потому, что мальчик относился к ним покровительственно, а может и потому, что я инстинктивно чувствовал в них париев.

Судя по всему, их развитие оказалось несовершенным. Можно предположить, что некогда они были оттеснены в эту заболоченную местность, недоступную для остальных людей, могущественными монгольскими племенами, и жизнь, постоянно связанная с опасностью, выработала в них осторожность и сдержанность. На протяжении столетий их конечности удлинялись от постоянного добывания пищи в болотах и озерах. А затем появились новые племена того же происхождения, которые то ли под натиском противников, то ли вследствие улучшения природных условий, переселились в район больших озер, сумели наилучшим образом приспособиться к условиям среды, превратившись в амфибий, и оставили далеко позади своих предшественников, вынужденных обитать в неглубоких водоемах.

Я понял, что мальчик просит, даже скорее приказывает им подтолкнуть плот. Глупые и послушные, они покорно подчинились, сознавая, как я думаю, свою слабость. И плот поплыл дальше через светящийся лес.

Это было прекрасней волшебного сна. За бортом разбегались в разные стороны светлые струи, отливающие перламутром, плот бесшумно разрезал серебристый покров вод, а справа и слева сияли полосы огней. Я внимательно всматривался в воду, затем погрузил в нее руку, а когда вынул – рука светилась. Я заметил в воде какие-то мельчайшие организмы, как показали дальнейшие исследования, это были зооспоры водорослей, очевидно, в период размножения они передвигались при помощи жгутиков и фосфоресцировали.

Мы плыли уже несколько часов, река начала сужаться. Теперь вода доходила нашим голенастым помощникам до плеч. Они стали захлебываться, проплыли еще несколько метров, затем оставили плот и вернулись на берег.

На нас опять надвигалась темнота, потому что дальше покрова зооспор в реке уже не было. Я прокричал слова благодарности нашим помощникам, мальчик тоже поблагодарил их. Они что-то ответили, глухо лязгая челюстями, и пустились по берегу в обратный путь. По мере того, как они удалялись, моя симпатия к ним все возрастала. Я никогда не видел ничего более смиренного и жалкого, чем печальные фигуры этих долговязых существ. Они двигались подобно кенгуру, и с их лиц не сходило грустное выражение, какое бывает у очень высоких и очень худых людей. В последний раз я смотрел, как они бежали друг за другом под деревьями, словно отделенные от туловища лапки паука-сенокосца, и казалось, что их смертельная бледность вызвана каким-то неведомым горем…

Я вновь взялся за весло. Река становилась глубже, деревья поредели. Мальчик опять заснул. Мне казалось, что я брежу: мне представлялось, как черное отверстие засасывает плот, и я лечу в бездну. Никогда больше я не смогу прикоснуться к своей любимой! Я очень устал и упал духом. Раньше, во время нашего путешествия, я всегда терпеливо переносил столь же суровые испытания, но тогда меня поддерживали энергия и сила Девреза, рядом со мной были Сабина и друзья-соотечественники, а главное, мы заранее знали, какие опасности могут подстерегать нас в пути. А сейчас я был один среди этих безгранично могущественных и совершенно непохожих на нас людей, затерянный во мраке бесконечного леса. Я боялся, что мой ослабевший организм не выдержит нового испытания, и мой разум помутится.

Теперь я греб все медленнее и все слабее. Перед глазами дрожали тени. Временами я не сознавал: плывем ли мы, или стоим на месте. Иногда мне чудилось, что я брожу по городским улицам или сижу на верхней площадке маяка.

Я отгонял это наваждение, и вновь передо мной вставали река, ночь, плот. Бормоча бессвязные слова, я почувствовал, что совсем теряю сознание. Помню, моей последней мыслью было, что я плохо гребу, и плот относит течение. Еще успел заметить, что вдали светлеет.

Гроза

Когда я проснулся, плот быстро скользил по воде. Река кончилась, и мы снова плыли по озеру. Стояла сильная жара, солнце то появлялось, то исчезало за огромными тучами.

Я поискал глазами мальчика и увидел его в воде, здоровой рукой он подталкивал плот. Улыбнувшись, объяснил, что страна пещер уже совсем рядом.

– Там? – спросил я.

Его жест означал «да», и он прижал руку к груди, что на нашем языке означало Сабину.

Я предложил мальчику отдохнуть, но он отказался. Тогда я взял в руки весло и принялся грести. Пот лил с меня градом. Низко нависшие облака как будто давили на землю, а воздух был насыщен электричеством. Хотя ветра почти не было, по озеру шли частые и крутые волны. Лес справа от нас потемнел, сквозь просвет между холмами видно было, как песчаные вихри заволокли все небо в пустыне, лежащей по ту сторону гор. Меня тревожили эти признаки приближавшейся бури, я чувствовал, что мне придется вступить в единоборство с природой.

Мальчик с силой толкал плот, я уверенно греб веслом, и наши совместные усилия приближали нас к берегу. Нам оставалось проплыть еще метров сто, когда разразилась буря. В своей бессмысленной ярости она обрушилась на озеро и мгновенно покрыла его огромными волнами. Смерч подхватил плот, закружил на месте, поглотил, потом выбросил обратно на поверхность, мокрые плети дождя хлестали и ослепляли меня. Все вокруг заволоклось серой мглой. Я судорожно цеплялся за перекладину плота, который начинал разваливаться, и чувствовал, что вот-вот лишусь последней опоры. Мальчик исчез. Наверное, он опустился на глубину двух-трех метров и оттуда, не боясь урагана, наблюдал за мной. Так оно и было. Когда от сильного удара плот разлетелся вдребезги, и я оказался в пучине, он подхватил меня и вынес на берег.

Первые раскаты грома очень испугали ребенка. Эти удары, вначале приглушенные беспорядочными, низко нависшими тучами, вскоре, когда облака поднялись выше, превратились в ужасающий грохот. Молнии то резкими зигзагами прорезали воду, то вспыхивали и долго горели мягким светом, как электрические луны. Волны рвались к небу, а тучи, казалось, были готовы упасть в воду. Все озеро покрылось пламенем и содрогалось от грохота. Видя, что ребенок испуганно дрожит, я велел ему спрятаться на дно и там переждать грозу. Он кивнул и исчез в бушующих волнах.

Меня же молнии и гром не пугали. Насквозь промокший, я разделся до пояса и решил тем временем осмотреть местность. При вспышках света можно было различить – окружающее на несколько метров вокруг, потом все снова тонуло во мраке. К счастью, молнии вспыхивали часто, потому что и небо, и озеро были перенасыщены электричеством.

Дважды удар молнии опрокидывал меня навзничь, и .дважды я поднимался, дерзко смеясь. Я испил до дна чашу страданий и горя и сейчас наслаждался отчаянием. Буря грохотала, словно угрожая, струи дождя оскорбительно хлестали по телу – я казался себе фанатичным индусом, .святым мучеником, терпящим пытки.

Сквозь пар, поднимавшийся от нагретой и мокрой земли, сквозь густую пелену дождя я разглядел пещеры и решил подойти поближе. Шагах в пятидесяти от них при –яркой вспышке молнии я ничком упал на землю, но не от разряда электричества, а от того, что у входа в одну из пещер увидел Сабину. Она сидела на большом камне и смотрела на грозу. Рядом с ней никого не было. Прижимаясь к земле, я осторожно пополз. Меня она еще не видела, так как при каждой вспышке молнии зажмуривала глаза. Продолжая ползти, я размышлял, стоит ли мне входить в пещеру. А вдруг там притаились Люди Вод? Но внезапно я понял: похитители Сабины, также как и мой спутник, боясь грома, прячутся под водой. Тогда я удивился, почему же Сабина не думает о побеге, но тут увидел, что руки и ноги у нее связаны.

Радость, что я нашел Сабину, была так велика, что на несколько минут у меня перехватило дыхание. Наконец, вне себя от счастья, я очутился у ног своей невесты. Узнав меня, она протянула руки в порыве счастья, но внезапно ее охватила слабость, и девушка упала без чувств. От моих поцелуев она быстро пришла в себя.

После того, как Сабина была освобождена от пут, мы вдвинулись под дождем к берегу озера. Мир казался мне прекрасным, и гром над нашими головами гремел победно и ликующе. Сабина улыбалась сквозь капли дождя, стекавшие по ее лицу. Когда мы вернулись на берег, туда, где я оставил свою одежду, мальчик вынырнул из воды и, –хотя по-прежнему вздрагивал при каждой вспышке молнии, подошел к нам. Сабина приняла его вначале за одного из наших союзников, но увидев, что у него темная кожа, пришла в такой ужас, что мне стоило большого труда ее успокоить.

– Однако время шло. Мы хотели бежать, но мешало то, что мальчик боялся грозы. Все же он пересилил свой страх и согласился нас сопровождать. Я этому очень обрадовался, так как на время грозы мы могли не опасаться погони.

Я заметил, что мальчик чувствует себя гораздо спокойнее, когда держит меня за руку; интуитивно я понял, что чувство страха у него было скорее физического, нежели психического свойства, так как его нервная система активнее реагировала на состояние атмосферы. Так или иначе, от моего прикосновения он успокоился и даже смог указывать нам путь.

В течение получаса мы молча шли вслед за ним. И как же велико было мое удивление, когда он привел нас к пещере или, скорее, к просторному гроту.

– Куда же ты нас привел! – воскликнул я.

Ребенок посмотрел на Сабину, словно прося ее объяснить мне.

– Разве не через эту пещеру вы попали сюда? – спросила Сабина.

– Нет, – ответил я, – мы приплыли по реке.

– А меня вели по огромному подземному лабиринту!

– Мы не можем отважиться на подобное путешествие, дорогая Сабина!

И обратившись к мальчику, я объяснил, что мы хотим идти другой дорогой. Он ответил, что это невозможно, что путь назад один, через пещеры, и на его лице появилась уверенность, как будто этот путь был ему хорошо знаком. Но я боялся за Сабину. Заметив мои опасения, она сказала:

– Раз у нас нет другого выхода, лучше этот путь, чем риск быть снова схваченными.

Она протянула мне руку. Мальчик крепко сжал мою, и мы углубились в темноту.

Переход под землей

Раскаты грома, отдаленные и приглушенные, перекатывались в пещере бесконечным эхом. И без того страшно идти по темным широким коридорам, а удары грома еще усиливали наш страх – теперь мы боялись обвала. И эти опасения были не напрасны. Один раз молния, как я предполагаю, ударила в скалу где-то прямо над нашими головами. Скала затряслась, а когда шум в глубине подземного лабиринта утих, нас охватил неописуемый ужас – каменная глыба с грохотом упала и рассыпалась, осколки полетели в разные стороны, и один из них ударил меня в плечо.

Мы снова тронулись в путь. Я чувствовал, как в моей руке дрожит маленькая рука Сабины. Шли молча, вокруг царила тишина, в которой надежда и тревога срослись так же крепко, как ветви омелы с дубом. Так прошло около часа. Мальчик уверенно вел нас вперед, и я готов был объяснить его уверенность тем, что у подземного коридора не было боковых ответвлений. Но мое заблуждение рассеялось, едва мы вышли к пересечению нескольких туннелей. В конце одного из них, по которому мы не пошли, блестела вода.

– Как это мальчику удается отыскать правильный путь в этом лабиринте? – спросил я Сабину.

– Я тоже думала об этом, когда меня несли по бесконечным пещерам, – ответила она. – И нахожу лишь одно объяснение: у Людей Вод, так же, как и у почтовых голубей, чувство пространства развито лучше, чем у нас.

– Да, дорогая Сабина, они владеют наукой движений, совершают долгие путешествия под водой, благодаря чему в них и могло развиться чувство, о котором вы говорите.

– Я думаю, что в темноте они видят лучше нас. После двух часов ходьбы коридор расширился. Вдали заблестела вода. По мере того, как мы приближались к ней, блеск становился все ярче, мерцание приобретало зеленоватый оттенок. Потом показался свет, такой слабый и бледный, словно .нарождающийся день не решался проникнуть в пещеру. Мы с трудом различали потолок этого подземного зала, в глубине которого находилось озеро. Воды его терялись вдали, в одной из боковых галерей. Это оттуда лился отраженный свет, падая на стены и снова на воду. Несколько больших птиц поднялось в воздух. при нашем приближении, и мы видели, как они долго летели по огромному туннелю.

Внезапно появившийся свет заставил нас замереть на месте. Мы испытывали безмолвную радость людей, переживших кошмар. Мальчик, видя, как мы счастливы, тоже заулыбался, знаком предложил нам сесть и отдохнуть, что мы и сделали, а сам нырнул в подземное озеро, и скоро мы потеряли его из вида. Я обнял Сабину; и хотя мы падали от усталости, наши сердца пели гимн всепобеждающей любви.

– Сабина, – сказал я, – все эти опасности и невероятные приключения сделают нашу любовь еще более крепкой, навсегда оставят след в наших сердцах. Мы никогда не забудем это величественное подземелье, волшебную красоту скрытых от солнца глубоких вод.

Она уткнулась лицом в мое плечо, и наступили минуты счастья, когда я с нежностью и гордостью заключил ее в свои объятия.

Подземные озера

Узкая тропинка привела нас к мрачному коридору, нависшему, должно быть, над рекой –сквозь трещины под ногами мерцали сонные воды. Около двух часов пробирались мы по этому коридору, насквозь пронизанному сыростью и холодом, но настроение наше заметно поднялось. Наконец, мы очутились в долине. Яркий свет на минуту ослепил нас. Гроза утихала, среди нагромождения ватных облаков виднелись бездонные синие просветы.

То, что мы приняли за долину, в действительности оказалось частью пещеры, потолок которой обрушился, вероятно, вследствие землетрясения. Почти отвесные боковые стены на высоте трех метров были покрыты буйной растительностью. Ползучие лианы соперничали здесь с крепкими ветвистыми кустиками. Внизу, словно застывший каменный поток, лежали обломки скал. От частых дождей они сильно разрушились и теперь походили на грубо выточенные фигуры животных или зубы чудовищ.

В течение некоторого времени мы шли по этой долине, потом вновь спустились под землю, но лишь для того, чтобы через несколько минут выйти к новой долине. Так прошло часа два. Мы то спускались во мрак пещер, то поднимались к свету, в красивые цветущие долины. В последний раз мы вышли к огромному водному бассейну. Вдали виднелась река, воды которой питали его, низвергаясь с двадцатиметровой высоты. Ширина водопада достигала около семидесяти метров.

Нас поразило радостное выражение, появившееся на лице ребенка. Он торопил нас, увлекал за собой. Когда мы обогнули высокий скалистый мыс, показались постройки, похожие на хижины Людей Вод. При нашем появлении раздались крики женщин, и все племя амфибий вышло из воды и устремилось нам навстречу.

Длинными шелковистыми волосами, сильно развитыми конечностями они походили на мальчика, а в целом были очень схожи с нами. Впоследствии я узнал, что это племя было более слабым по сравнению с другими, и поэтому оно было вынуждено обитать в подземных реках и озерах. Нужно также отметить, что их особое положение объяснялось еще и тем, что в своей эволюции они стояли гораздо ближе к человеку, и это свидетельствовало в данных условиях о более замедленном их развитии. После новых исследований мне пришлось отбросить свою первую гипотезу, согласно которой это племя последним поселилось в здешних краях. Более вероятно, что оно обосновалось здесь спустя несколько столетий после переселения голенастых болотных людей. Эти последние энергично защищали болота и неглубокие водоемы, вынудив тем самым вновь пришедших уйти в подземные долины, и там, живя в глубоких озерах, они в конце концов стали амфибиями. Вероятно, синекожие Люди Вод являются более развитой и более приспособленной к жизни в воде ветвью племени из долин, а зеленокожие, кажется, пришли прямо с равнин запада и подобным же образом приспособились к новым условиям жизни.

Случаи смешения разных типов Людей Вод очень редки, тем не менее, если мы обнаружим следы смешения синекожих и зеленокожих, ничто не дает нам права предположить, что возможен брак и между амфибиями и голенастыми, так как эти последние представляли собой менее развитое, вымирающее племя.

Теперь, когда Сабина была снова рядом со мной, я перестал тревожиться и с воодушевлением принялся за новые научные изыскания. Я взглянул на человечество с точки зрения непосредственной приспособляемости, которую не хочет признавать наш чересчур самонадеянный разум. Я решил, что вернувшись сюда, останусь у Людей Вод на более долгий срок, и, надеюсь, мне удастся проникнуть в тайну их истории и этнографии. Особенно меня интересовало то, насколько их восприятие окружающей действительности отличалось от нашего.

Однако, мне стало грустно при мысли, что за нашей экспедицией последуют другие, и что, быть может, люди, которые придут и поселятся здесь, безжалостно разрушат прекрасное многовековое творение природы, уничтожат разные типы Людей Вод. С искренностью, достойной философов-позитивистов, я говорил себе, что для этих бедных племен было бы лучше, если бы все мы погибли в болотах. Я вздрогнул при мысли, что и Сабину постигла бы та же участь.

Правда, вряд ли другие экспедиции смогут пересечь эти болота. По меньшей мере, я надеялся на то, что пройдут долгие годы, прежде чем немногочисленные народности, обитающие поблизости, пренебрегут всеми опасностями переселения и двинутся в этот край. Но и тогда сила и организованность Людей Вод позволят им не одно столетие сопротивляться вторжению. Они будут стойко защищать свою землю, даже если им придется попасть под гнет высокоразвитой нации. Легкость, с какой они усваивали наш язык, служила также хорошим признаком. Наконец, эта местность все же так сильно заболочена, что вряд ли неприспособленные к таким условиям люди захотят и смогут обитать здесь.

Нас встретили очень гостеприимно. Согласно обычаю Людей Вод, после отменного пиршества последовало праздничное представление на воде. Необычайно ловкие люди племени подолгу оставались под водой (хотя в этом они уступали зеленокожим), и мы с огромным любопытством наблюдали за ними. После стольких невзгод мы, как солдаты после битвы, радовались миру и покою. Наступил вечер, потом ночь укутала своим покрывалом долину, и усталая Сабина заснула у меня на плече. От прекрасной в сумерках глади вод, от ясного неба, где исчезали последние следы урагана, исходил такой покой, такое заманчивое обещание счастья, что я решил задержаться здесь на ночь.

Тревожная ночь

Прежде чем над долиной угас последний луч солнца, Сабина уже устроилась на ночлег в одной из хижин. Я прилег у дверей, а мальчик – снаружи, под навесом из ивовых прутьев. Мы были под надежной охраной жителей деревни, и, успокоившись, я крепко заснул.

Думаю, мы проспали всего часов пять, когда внезапно нас разбудил сильный шум. Луна мирно озаряла землю, на берегу пылал костер. Я осторожно приоткрыл дверь. Вокруг костра собралось десятка два стариков и молодых людей, в которых я узнал наших врагов – синекожих.

Почти сразу же я заметил среди них черного атлета. Гнев и ревность охватили меня при воспоминании о его посягательстве на Сабину. Думаю, если бы я мог сразиться с ним, мне стало бы легче, но риск был слишком велик– ведь наградой за победу могли назначить Сабину. Я решил действовать со всей осторожностью, которую мне подсказывала дипломатия, и прибегнуть к оружию только в крайнем случае.

Собрание было, по-видимому, Советом старейшин этого гостеприимного племени, а шумели молодые люди, очевидно, пытаясь запугать Совет. В одно мгновение они прорвали круг старейшин у костра и устремились к нашей хижине. Около сотни жителей деревни преградили им путь и вынудили отступить. Потом, как мне показалось, синекожие хотели продолжить совещание, но самый представительный старец ударом ноги разбросал поленья и произнес длинную и гневную речь. Затем наступило перемирие, жители деревни окружили нашу хижину, а пришельцы ушли на берег озера и там раскинули свой лагерь.

Я подошел к Сабине. Она крепко спала. Я не стал тревожить ее и вернулся к дверям. Ничто не изменилось. Там, внизу, на берегу озера сидели синекожие и, казалось, ждали наступления утра. Обеспокоенный их присутствием, я широко распахнул дверь. Жители молча смотрели на меня, как мне показалось, чем-то расстроенные. Мальчик, мой верный друг, безутешно плакал. Я подозвал его, но – увы – он не смог объяснить мне, что вызвало его слезы и растерянность толпы. Правда, мне все же удалось узнать, что ни я, ни Сабина не можем самовольно покинуть хижину, а синекожие ожидают подкрепления. Что предпринять? Совет старейшин, должно быть, отказался нас выдать, но он может уступить, когда к синекожим прибудет подкрепление. Почему черный атлет и его товарищи, ничуть не беспокоясь, расположились лагерем на берегу озера? Я с тревогой наблюдал за ними. Сон моей невесты казался мне последним сном осужденного на казнь. Я особенно остро чувствовал свою беспомощность, потому что даже пытаясь защищаться с оружием в руках, скорее погубил бы себя, нежели спас нас обоих.

Мрачные мысли о новых грозивших нам бедах не давали мне покоя.

Внезапно Сабина проснулась, как всегда мило улыбаясь. На моем лице было написано неподдельное отчаяние.

– Робер… Тебе плохо?.. Не болен ли ты?

Я рассказал ей 6 том, что произошло. Она подошла к двери и, увидев наших врагов, сказала:

– Итак, ты думаешь, Робер, что жители нас выдадут?

– Вполне возможно.

Лунный свет, проникавший сквозь крышу, был достаточно ярким. Я увидел расширенные от страха глаза Сабины. Она бросилась ко мне на шею. Я обнял ее и поцеловал. Наши души слились в едином порыве, и эти минуты остались самым прекрасным моим воспоминанием, несмотря на то, что вслед за ними произошли столь печальные события.

Так мы сидели, прижавшись друг к другу, когда шум толпы привлек наше внимание и заставил подойти к дверям хижины. Близилось утро, луна убывала, но светила еще ярко, тени полосами протянулись по озеру. В лунном свете по-прежнему четко вырисовывались высокие фигуры старейшин и еще один силуэт, в котором мы узнали нашего светлокожего друга, спасшего нас, когда мы тонули в болоте.

Тогда мы вышли из хижины и под доброжелательный гул толпы, с сердцами, окрыленными надеждой, подошли к нашему другу. На его лице появилось радостное и дружелюбное выражение, и лица всех просветлели от его улыбки.

Всех, кроме синекожих на берегу озера, растрогала наша благодарность и его доброта; но взволнованность перешла в настоящий восторг, когда я взял на руки мальчика и представил его нашему светлокожему спасителю.

Возвращение зеленокожих

Все мы: старейшины, наш спаситель, мальчик, Сабина и я – сидели вместе в ожидании рассвета. Луна одним .краем уже спряталась за вершины гор, звезды погасли. Вскоре на востоке появилось голубоватое сияние, и лучи зари, прозрачные, словно лепестки гиацинта, коснулись озера; Величественный лик солнца еще не появился из-за холмов, когда огромная волна прокатилась по реке, и тысячи человеческих тел в струях водопада упали в озеро.

Сабина в страхе прижалась ко мне, но по улыбкам нашего светлокожего друга и мальчика я понял, что нам нечего бояться. Тем временем Люди Вод вышли на берег и тотчас разделились на две группы – зеленокожих и синекожих. В стороне, на холме, собрался Совет племени Подземных Вод, а вокруг холма торжественно выстроилось все племя. Затем черный вождь с тремя старейшинами своего племени приблизился и сел слева перед Советом, а справа расположились наш спаситель и трое старейшин его племени.

Тогда-то у меня и возникло ясное представление о том, что же произошло этой ночью, и почему подавленность толпы и горе мальчика сменились радостью и восторгом. Я поделился своими догадками с Сабиной, и она согласилась со мной. Совет племени Подземных Вод, судивший этот спор, опасаясь могущественных соперников, отдал бы нас в руки черного атлета, не появись здесь зеленокожие Люди Вод.

Это было торжественное событие, Как нам показалось, не только сами судьи были готовы удовлетворить требование нашего спасителя, но и все племя синекожих, вероятно, устав от войны, было на их стороне. Черный атлет, потерпев неудачу, скрылся. Никто из его товарищей не последовал за ним. Мы возвратились к нашим дорогим старым друзьям, и все население долины выказало нам самые трогательные знаки симпатии.

Словно в ответ на нашу ласку, мальчик ни на шаг не отходил от нас.

Его лихорадочно блестящие глаза смотрели на нас с необыкновенной любовью. У него еще немного болело плечо, и из-за слабости он не мог принять участия в водном празднике всех трех племен, самом прекрасном из всех когда-либо виденных мною. Наш светлокожий спаситель одним из первых нырнул в озеро, но как мы с Сабиной ни пытались различить его среди других пловцов, время от времени поднимавшихся на поверхность, чтобы приветствовать нас, мы его не видели. В ту минуту это не слишком обеспокоило нас. Мы были так счастливы, так верили в прекрасное будущее, полное славы и любви! Мы думали только о том, как разыскать Девреза с остальными членами экспедиции и вернуться в Европу.

Так прошло часа два. Держась за руки, мы продолжали беседовать.

Вдруг неожиданно страшный удар сбил меня с ног, Сабину, словно лист дерева, сорванный ураганным ветром, подхватила и унесла какая-то сила. Когда я поднялся на ноги, черный атлет уже бежал к реке, неся Сабину на руках. Он огибал озеро по тропинке, которая тянулась вдоль скалистой стены, а другим краем резко обрывалась в воду. Следом за ним бежал мальчик. Ожесточенный, непреклонный синекожий на секунду остановился, приказывая ребенку вернуться. Мальчик что-то громко кричал. Я бросился в погоню и был уже на тропинке. Когда атлет услышал шум голосов над озером, увидел нас обоих, он еще раз остановился. Наши взгляды встретились. В его плоских глазах, столь непохожих на наши, я прочел ревность, ненависть и страсть, на которую он был обречен судьбой, что-то печальное и неистовое одновременно.

Невысоко над тропинкой нависал узкий выступ, на который можно было взобраться по качающемуся камню, одному из тех камней, что случайно сохраняют равновесие, но падают под сильным нажимом. Как видно, похититель Сабины намеревался достичь этого выступа. Неся на руках девушку, он бежал не слишком быстро, и мальчику удалось его догнать. Я мчался за ними изо всех сил. Атлет что-то крикнул, но я не понял смысла его слов, как не понял и того, что ответил мальчик, но его голос звучал гневно и бесстрашно. Затем между ними завязалась борьба, и через минуту от сильного удара мальчик потерял равновесие, полетел вниз с тропинки и разбился о скалистую стену. Страшный крик ненависти вырвался из моей груди; сердце замерло на мгновение, вскипев яростью при виде столь гнусного убийства, и я ринулся на жестокого врага, а за мной теснилась толпа, жаждущая мщения. Но синекожий прыгнул, вскарабкался на качающуюся глыбу, поставил Сабину на выступ и сильным ударом ноги столкнул камень под обрыв, тем самым отрываясь от преследователей по меньшей мере на четверть часа.

Узкий выступ тянулся вдоль берега к реке. Я уже различал пещеру, в которой похититель вот-вот должен был скрыться. В его отчаянном взгляде я прочел грозившие Сабине бесчестье и гибель. Я в кровь ободрал руки, но все было напрасно: камень упал, а без него забраться на выступ было невозможно, даже поднявшись на плечи друг другу.

Люди Вод, умевшие ловко орудовать гарпунами, сейчас не решались воспользоваться этим оружием, боясь сделать неловкое движение, которое могло бы стоить жизни Сабине.

Атлет продолжал бежать, он находился уже в шагах десяти от входа в пещеру. Неужели последний раз в жизни я вижу свою невесту!

Десяток рук схватили меня в тот момент, когда, обезумев от отчаяния, я едва не бросился в пропасть; и как случается при сильном потрясении, когда чувства опережают мысли, мой слух различил необычный шум со стороны озера, и почти тотчас же раздался выстрел, затем еще один. Там, наверху, мой соперник выпустил из рук Сабину, которая в страхе уцепилась за какой-то выступающий камень, и я увидел, как он рухнул вниз и, глухо ударившись о скалы, разбился. Я повернулся к озеру: Жан-Луи Деврез, командир нашей экспедиции, невозмутимо стоял на берегу, а Лашаль, лучший после меня стрелок в отряде, перезаряжал свой карабин.

Мы возвратились на озеро к нашим старым друзьям и мирно и беззаботно прожили там больше месяца. Ни синекожие, ни люди из пещер больше не появлялись. Деврез рассказал нам о том, как вторично наш друг спас нам жизнь. Мы с Сабиной не могли забыть смерть доброго и отважного мальчика и оплакиваем его и поныне.

В начале мая 1892 года экспедиция под командованием Жана-Луи Девреза возвратилась в Париж с ценными сведениями, которые были положены в основу крупного научного исследования. В июле мы с Сабиной отпраздновали свадьбу.

Сейчас, когда мы так счастливы, когда благополучие и слава окружают нас, нередко в часы сумеречных мечтаний, тесно прижавшись друг к другу, мы с грустью вспоминаем о тех чудесных краях, где нам довелось пережить столько удивительных приключений.