Озеро любви

6

Анна наконец перестала плакать и взглянула на свое отражение в зеркале. Что же она натворила! Опухшие от слез глаза и красные щеки — дело поправимое, а вот как объяснить Марку неожиданную вспышку ярости после того, как она так самозабвенно расписывала свои нежные чувства к его отцу?

Сказать ему, что искренняя привязанность переросла в ненависть из-за того, что Оливер отказался бросить жену и сына и жениться на ней? Из-за того, что она наконец поняла, что Оливер не любит ее так же сильно и беззаветно, как она его. Из-за того, что он просто использовал ее как сексуальную игрушку?

Вряд ли он примет очередную порцию вранья! Или примет? Нет. Люди легко верят в то, во что хотят поверить, а у них иная ситуация.

Лучше всего, решила она, пойти и признаться в обмане. Прикидываясь любовницей Оливера, она чувствовала себя отвратительно. Сама идея была глупая. И Марк теперь думает о ней Бог знает что. Вон как он на нее поглядывает! Как на доступную женщину. Но, с другой стороны, раз начала, нужно придерживаться одной линии. И приложить все силы, чтобы защитить маму. И, если возможно, добиться дарственной на дом.

Анна решила не прихорашиваться, лишь плеснула на лицо холодной воды. Даже лучше, если она спустится расстроенная, с опухшими глазами и растрепанными волосами. В конце концов, она только две недели как потеряла любимого! После такой потери странно будет, если она станет вести себя разумно, спокойно и уравновешенно. Парочка истерик будут очень даже к месту.

Анна тихонько приоткрыла дверь, крадучись выбралась из ванной, пересекла спальню и медленно спустилась по ступенькам. Ее охватило беспокойство. Где же он? Неужели уехал?

Марка нигде не было видно!

Наконец она успокоилась, обнаружив его на террасе, там, где незадолго до его визита она любовалась синей гладью озера и безмятежно пила вино. Он стоял, опершись о перила, и задумчиво смотрел на воду. Он сгорбился, вся его осанка выдавала безмерную усталость и отчаяние.

Она неожиданно прониклась к нему горячим сочувствием. Она и раньше жалела его, но не так. Неожиданно она осознала, что не сможет больше произнести ни единого слова лжи. Так нельзя, это неправильно, и он ничем этого не заслужил. Он страдает из-за любовной связи их родителей так же остро, как она сама. Они не противники, а друзья по несчастью.

Но все же в душе ее гнездился страх. Оказалось, что сказать правду сейчас гораздо страшнее, чем солгать. Она набрала в грудь побольше воздуха и открыла стеклянную дверь.

Услышав звук открываемой двери, он круто развернулся и взглянул на нее так жадно, словно пытался что-то прочесть в ее глазах. Но гнева в его взгляде не было! Анна ответила ему таким же твердым взглядом. Впервые она смотрела на него другими глазами: просто как на молодого мужчину, а не на сына Оливера Бейкера.

То, что она увидела, ее удивило. Он очень красив, гораздо красивее, чем его отец. Черты лица у него тоньше, а линия рта не такая жесткая. И выражение глаз другое — не такое самоуверенное. А вот подбородок у него отцовский, и такая же ямочка на нем. И волосы у него такие же, как у Оливера, — густые и чуть вьются, ложась завитками на край воротничка. Фигурой он тоже походил на отца — высокий, крепкий, с широкими плечами и узкими бедрами. Такой элегантный в своем дорогом сером костюме, белой рубашке и бордовом галстуке. Впрочем, мужчина такой наружности будет прекрасно выглядеть в любой одежде.

У Анны по спине побежали мурашки. Очень странное и неожиданное ощущение! Анна недовольно сдвинула брови и обхватила себя за плечи.

— Становится прохладно. Не возражаете, если мы пройдем в комнату? Мне нужно сказать вам кое-что важное.

Он пожал плечами и засунул руки в карманы.

— Если вы настаиваете…

И он шагнул к ней. Нет, не к ней. Просто она стояла в дверном проеме, и, проходя, он случайно задел ее руку. Она отступила, давая ему пройти, но случайное прикосновение пронизало ее током.

Она подавила готовый сорваться с губ вскрик. Что это было? Она стояла, застыв, словно приросла к месту. Потом на деревянных ногах последовала за ним, к диванчику у камина, где он уселся, непринужденно вытянув ноги.

Неужели с ней это случилось? Ведь ее дрожь бьет не от холода! Это страсть, неожиданно вспыхнувшее сексуальное притяжение!

И надо же такому случиться, что объектом этой нежданной одержимости стал сын Оливера! Само по себе это не удивительно: при такой внешности Марк, наверное, привык повергать в трепет женские сердца. Но почему именно он! Что за извращенное представление о юморе у госпожи фортуны!

Она постаралась унять дрожь в коленях, глубоко вздохнула и прошла к камину. Повернулась к Марку лицом и приготовилась держать речь.

Говори по делу, приказала она себе. Будь твердой. Не извиняйся. Не распускай сопли. Просто изложи факты.

Марк выжидающе поднял на нее глаза. Если мисс Фарли готовится поразить его еще какой-нибудь небылицей, этот номер у нее не пройдет.

Он больше не злился на нее. Он теперь хорошо понимал, почему она так поступила, и даже сочувствовал. Но ему было любопытно: как далеко способна она зайти, чтобы оградить мать от лишних переживаний.

Начало удивило его.

— Я должна перед вами извиниться, — промолвила Анна.

— За что именно?

— Я вас обманула.

Она не перестает удивлять его! Чтобы признаться в такой лжи в такой напряженный момент, нужна немалая сила духа!

— Вы обманули меня? В чем же?

Он решил притвориться, что не понимает, в чем дело, и не рассказывать сразу о звонке ее тетки.

— Я не любовница вашего отца, — начала она решительно и смело, как ему показалось. — И меня зовут не Розмари. Мое имя Анна. Если припомните, когда вы постучали в дверь, вы назвали меня мисс Фарли. Я это подтвердила. Но я ведь и есть мисс Фарли! Только не Розмари Фарли, а Анна Фарли. А Розмари — моя мать.

Все его коварные замыслы рассыпались в один миг из-за этого смелого признания.

— Я знаю, — пришлось признаться Марку.

Она широко раскрыла глаза. Неужели она провалила спектакль!

— Как знаете? Откуда?

Пришло время и для его признания, как ни хотелось ему использовать секретную информацию в своих целях.

— Пока вы были наверху, в ванной, звонила ваша тетя Мелани. Я ответил на звонок. Она попросила к телефону Анну. Я ей сказал, что Анны тут нет, а есть Розмари. Но выяснилось, что Розмари находится с ней в одном доме. Остальное вам ясно, не так ли?

Она без сил рухнула на диван рядом с ним и спрятала лицо в ладонях.

— О Боже… Что еще она вам рассказала?

— Многое. Но все же недостаточно.

Она прикусила нижнюю губу, и он отметил про себя, что губы у нее полные и красиво очерченные. Известие о том, что она никогда не была любовницей отца, никак не прибавило скромности его мыслям. Пожалуй, они лишь приобрели еще более опасное направление.

Он подумал… Он надеялся…

Марк помотал головой, отгоняя непрошеные мечты. Так нельзя.

В ее прелестных глазах была тревога.

— И что же сказала вам тетя Мелани?

И Марк начал по порядку вспоминать этот невеселый рассказ, который четко отпечатался в его сознании. Вот что рассказала Мелани:

— Розмари было двадцать два года, когда она познакомилась с вашим отцом. Она была не замужем и одна воспитывала шестилетнюю дочку. Жилось ей трудно: она выучилась приемам массажа и зарабатывала на хлеб в оздоровительных центрах. Снимала крошечную двухкомнатную квартирку, а машина у нее была такая, что место ей было на городской свалке, а не на улицах города. Но она не унывала, характер у нее был солнечный, а красавица она была необыкновенная.

Но вашего отца, Марк, это никак не оправдывает. Решив соблазнить ее, он знал, что никогда не оставит семью. А она даже не подозревала о том, что он женат. А когда узнала, было поздно: она влюбилась в Оливера до потери памяти. Надо сказать, что она несколько раз пыталась разойтись с ним. Но не смогла. Он не желал отпустить ее. Возвращался, как ни в чем не бывало, приносил подарки маленькой Анне и преподносил Розмари очередную порцию красивой лжи, уверяя ее в своей любви. Потом Розмари совершенно утратила волю, смотрела ему в рот, оправдывала его и делала все, что он хотел. А он хотел одного: чтобы она принимала его в любое время, когда ему вздумается, но при этом сохраняла роман в тайне. Сначала они встречались у Розмари дома, пока не подросла маленькая Анна и не сообразила, что именно связывает Розмари с Оливером. Я подозреваю, что в один прекрасный день Анна закатила им большой скандал. И что же? Если вы думаете, что у Оливера хватило порядочности оставить Розмари в покое и дать ей возможность устроить свою жизнь, то вы ошибаетесь. Розмари стала мотаться по каким-то сомнительным мотелям и гостиницам у черта на рогах: ведь в приличных местах можно было натолкнуться на знакомых. Иногда они ездили в рыбацкий домик на озере. Наконец Оливер отстроил в Тихой заводи дом, тот самый, где вы сейчас находитесь, и поселил Розмари там. Она называла его любовным гнездышком. А я бы назвала убежищем порока!

Мелани употребила и более определенные высказывания: было очевидно, что она терпеть не могла Оливера и осуждала свою непутевую сестру, которая, по ее мнению, сама себе испортила жизнь.

Но Марк предпочел изложить полученные от Мелани сведения покороче. И не давать никаких нравственных оценок.

— Она рассказала мне, как долго длились эти отношения, — сообщил он. — Рассказала о вашей жизни до встречи с отцом. Я знаю, что Розмари очень любила моего отца.

Анна удивленно покачала головой.

— Неужели тетя Мелани так сказала?

Он невесело усмехнулся.

— Когда я спросил об этом, она употребила такие слова как помешательство и одержимость. Но с чего бы у вашей матери случился нервный срыв, если она не испытывала к отцу настоящего глубокого чувства?

Анна взглянула на него с благодарностью.

— Лучше бы это чувство было не таким глубоким.

— Значит, вы поэтому выдавали себя за мать? Из-за ее душевной травмы?

— Да, поэтому, — подтвердила Анна.

— Вы не хотели, чтобы я встретился с ней? — предположил Марк.

— Не хотела, — кивнула Анна.

— Но все-таки вам хотелось, чтобы дом достался ей, так ведь?

Анна поморщилась и умоляюще посмотрела на него.

— Постарайтесь меня понять. Я думала, что она заслужила… хоть что-нибудь. Ведь она практически осталась у разбитого корыта. Пока ваш отец был жив, она ничего у него не брала. Мама всю жизнь работала и содержала себя сама. Конечно, он дарил ей какие-то подарки, но ничего особенно ценного. И в последние годы она жила в этом доме, это правда. Если и давал он ей какие-то деньги, то только на поддержание необходимого ему комфорта. Сами знаете, он любил дорогое вино, хорошую еду. Но, поверьте, это мелочи, если подумать о двадцати годах унизительного бесперспективного положения. А маме и в голову не приходило просить у Оливера какой-то материальной компенсации. Она ждала от него лишь одного — любви.

— Мне показалось, что ни вы, ни Мелани не верите в то, что она дождалась от отца ответных чувств.

Она выпрямилась.

— Боюсь, вы правы. Не верим.

— А сама Розмари? Как она считает?

— О, она считает, что он любил ее. Естественно, он не раз произносил эти слова. Но ведь мужчины часто клянутся в любви, чтобы склонить женщину к сексу.

— Правда?

Он заглянул ей в глаза. Ее научил этому собственный несчастливый опыт? Что ж, если мужчины говорили ей слова любви, чтобы заполучить ее в постель, он не бросит в них камень.

Она отвела глаза, не выдержав его испытующего взгляда, и поднялась.

— Я пожалуй, выпью кофе. А вам сварить? Или хотите чаю? Могу предложить белого вина. В бутылке еще немного осталось. Это прекрасное шабли, наверное, ваш отец заказывал.

Нет, пить ему ни в коем случае нельзя. Он может потерять над собой контроль и сделать что-нибудь, о чем ему потом придется жалеть.

— Спасибо, с удовольствием выпью кофе. Со сливками, без сахара, пожалуйста.

Анна прошла к кухонному блоку. Как ему показалось, она испытала большое облегчение, оказавшись от него на расстоянии. Вполне возможно, она почувствовала, как его снедает желание, и испугалась. Он и сам боится. Боится, что не сможет совладать с собой.

Он молча наблюдал, как она возится с кофеваркой. Она же ни разу не повернулась к нему. Интересно, намеренно? Или просто задумалась?

Он и хотел бы перестать глазеть на нее, но не мог. Он даже передвинулся к другому краю дивана, чтобы лучше ее видеть. Он жадно следил глазами за каждым ее движением, ловил взглядом каждый взмах руки, каждый поворот головы.

Наконец он нарушил молчание.

— Вы танцовщица? — предположил он.

Она вскинула голову и недоуменно взглянула на него.

— Нет. С чего вы взяли?

— Вы двигаетесь, как балерина.

Она засмеялась, как всегда смеются женщины, получив неожиданный комплимент — радостно и смущенно.

— Должна вас разочаровать. Я не танцовщица, хотя и люблю танцевать. Я физиотерапевт. Специалист по лечебной гимнастике и массажу. Моя мама всегда мечтала получить такую специальность, но не имела возможности закончить образование. Но зато она классная массажистка.

— А вы? — поинтересовался он.

— Я — квалифицированная массажистка. У мамы же просто волшебные руки.

У него закружилась голова. Он представил себе ее квалифицированные руки на своей обнаженной коже… И напрасно. Он неловко заерзал на своем диване. Лучше сменить тему.

— А где вы работаете?

— В клинике спортивных травм в Рида-Бич. Владелица клиники недавно родила и сейчас в отпуске по уходу за ребенком, так что я ее замещаю.

— Вам нравится ваша работа?

— Почти всегда. Хотя на предыдущем месте я получала больше. Но там часто приходилось заниматься жертвами катастроф и несчастных случаев, а это очень тяжелый опыт. Это был такой моральный груз, что я не выдержала и сбежала. Возможно, со временем я стану более… толстокожей и смогу вернуться.

— Не думаю, что вам когда-нибудь удастся стать толстокожей, — возразил он, а она невесело улыбнулась.

— Поверьте, я сильнее, чем кажусь со стороны. Кофе готов. Хотите еще чего-нибудь?

Тебя хочу, промелькнуло у него в голове.

Прекрати себя изводить невозможными мечтами, приказал он себе, до боли стиснув переплетенные пальцы.

Но мысли неподвластны нам, и невозможно запретить себе думать.

Она, казалось, ничего не заметила, а он силился изобразить невинность помыслов, чинно сложив руки на коленях.

Анна подошла и поставила кофеварку на столик слева от Марка. Для этого ей пришлось наклониться. Она оказалась совсем близко от него. К сожалению, слишком близко.

Он увидел, как ее не стесненные бюстгальтером груди качнулись прямо перед его лицом. У Марка застучало в висках. Неистовое возбуждение охватило его. Он выпрямился, словно проглотил палку, а когда она отвернулась, схватил чашку и поставил ее перед собой на колени.

Она легко опустилась на другой край дивана и задумчиво стала пить кофе. Взгляд Анны был устремлен куда-то в темную пустоту холодного камина. Какое счастье, что она не смотрит в его сторону.

— Да, кстати, — вспомнил Марк, — ваша тетя Мелани просила вам передать, что она просит вас сегодня-завтра заехать к ним. Ваша мама про вас спрашивала.

Она мрачно кивнула.

Он взглянул на нее с сочувствием. Лучше так, чем с вожделением.

— Что, ей очень плохо?

— Неважно, — кивнула Анна. — Мама ни с кем не разговаривает. Очень подавлена. Совсем не ест. Она плохо спит, а если засыпает, то видит кошмары. Или просыпается и зовет Оливера.

Марку все еще трудно было думать об отце как о человеке, который хладнокровно исковеркал жизнь несчастной женщине. Ведь, хотел он этого или нет, он принес Розмари и Анне много горя. Марк допускал, что отца могла охватить нежданная страсть. Особенно если Розмари была хоть вполовину так же хороша, как Анна. Но почему он не оставил ее сразу же? Было бы гораздо порядочнее прервать отношения, а не держать около себя несчастную женщину, не имея возможности предложить ей что-либо в ответ на ее любовь. Эту боль ничем невозможно загладить!

Он вспомнил, что рассказала Мелани: мать Анны несколько раз пыталась порвать с ним, но он не желал оставить ее в покое, задаривал Анну подарками, вел себя, как любящий папочка, а потом надолго исчезал. Наверное, Анна чувствовала себя обманутой. Неудивительно, что в конце концов она возненавидела отца. А ведь сначала она, возможно, любила его: маленькие дети легко привязываются к тем, кто добр с ними. Тем больнее их разочарование.

Детям чуждо лицемерие, и, когда Анна подросла, она сердцем почувствовала противоестественность положения. Тогда-то, наверное, она и увидела истинное лицо друга матери.

— Мне жаль, Анна. Мне очень, очень жаль. Мой отец причинил вашей матери много горя. Я не нахожу для него оправданий. Он поступил с нею жестоко. Но ведь ваша мать — не единственная, кто страдал все эти годы.

Их взгляды встретились.

— Что вы хотите сказать? — прошептала Анна. — Ваша мать ничего не знала! Она не могла знать! Или… знала?

Марк имел в виду совсем другое, и неожиданный вопрос Анны заставил его задуматься.

До сих пор он склонялся к мысли, что мама ничего не знала о многолетнем романе мужа, а теперь и не узнает. Если бы она узнала, что обожаемый Оливер имеет любовницу, сердце ее было бы разбито.

Но сейчас он подумал: а что, если Она все-таки знала? Не от этого ли ее страшные мигрени? Не потому ли он часто видел ее печальной и встревоженной?

Нет-нет, тут что-то не сходится. Отец познакомился с Розмари, когда Марку было лет двенадцать. А мигрени у мамы были, сколько он себя помнит. Она бывала иногда в подавленном настроении, но ведь у каждого в жизни бывают черные дни, разве не так? Нельзя быть счастливым каждую минуту!

Воображение играет с ним злую шутку.

— Знаете, — поспешно сказала Анна, — моя мама совершенно уверена, что ваша мать не могла ничего знать. У меня не было никаких оснований думать иначе. Просто ваша странная фраза… Вы сказали, что моя мать не единственная, кто страдал, и я подумала… а кто еще это мог быть?

Она пожала плечами и виновато улыбнулась.

— Не волнуйтесь. Я тоже уверен, что мама ничего не знала. Я имел в виду не свою мать, Анна. Я говорил о вас. Вам мой отец тоже принес много горя.

Анна смотрела на него, не веря своим глазам.

— Что ж, у папы не будет случая попросить у вас прощения, Анна. Позвольте сделать это за него. Я думаю, он не хотел обидеть вас. Он ведь очень любил детей. Но в то же время он сделал вам больно, и мне за него очень стыдно.

Как странно все повернулось! Все эти двадцать лет мама и Оливер были заняты лишь своими переживаниями, никому не было дела до того, что чувствует заброшенная девочка. И вот совершенно чужой и еще недавно неприятный ей человек отнесся к ней с пониманием и сочувствием. У нее задрожал подбородок, затряслись руки. Она поспешно потянулась, чтобы поставить чашку на стол, но все равно расплескала кофе на юбку. Тут нервы ее сдали, и она разрыдалась.

Марк сделал первое, что пришло ему в голову: наклонился к Анне и забрал чашку из дрожащих пальцев. Чтобы поставить чашку на стол, ему пришлось тянуться, перегнувшись через колени Анны. В этом движении не было ни намека на сексуальность. Он был джентльмен, а джентльмен всегда бросается на помощь даме, даже если она всего лишь пролила кофе.

Но, когда он выпрямился, оказалось, что они сидят очень близко друг к другу и он касается бедром ее ноги, а ее вздрагивающие от слез плечи — прямо у его груди. Она повернулась к нему и спрятала заплаканное лицо на груди человека, который был добр к ней, который понял ее детские обиды, который хотел утешить ее.

У Марка заколотилось сердце. Он задыхался. Он и сам не смог бы четко определить свои чувства в тот момент. Нарастающее желание и страх, страх совершить непоправимый шаг. Уходи, скомандовал внутренний голос.

Но он не может уйти, оставив плачущую женщину. Марк стиснул зубы и, моля Бога о том, чтобы он послал ему силу духа, осторожно обнял Анну за плечи.