Озеро на холме

Фостер бессознательно бродил по комнате, затем остановился у книжного шкафа и стал медленно, внимательно рассматривать книги. Его взгляд скользил по книжным рядам, ненадолго задерживаясь то на одном, то на другом томе. Хозяин дома — приятель Фостера, стоял позади и пристально смотрел на худую, жилистую шею своего гостя, которая как палка торчала из воротника фланелевой рубашки. С какой легкостью он мог бы взять Фостера за горло и сдавить его так, чтобы у того перехватило дыхание, и какое несказанное, неземное удовольствие он тогда испытал бы!

Низкая, с белыми стенами и потолком комната тонула в легких, нежных лучах Лейклендского солнца. Октябрь — самое удивительное время на Английских озерах, когда золотистое яркое солнце медленно плывет по абрикосовым небесам к рубиновым вечерним зорям. На землю ложатся сумерки, которые постепенно густеют, и все вокруг переливается. То здесь, то там отражается багрянцем закат на деревьях, блестит серебром листва, словно капельки янтаря играют в воде звезды. По небу, как испанские галионы, медленно плывут облака, покрывая собой вершины холмов, они то смыкают, то размыкают свои ряды; то, как целая армия призраков, стремительно падают вниз, в самое сердце долины, затем вдруг поднимаются высоко-высоко и тонут в небесной лазури, становясь тонкими и бледными.

Фасад коттеджа Фенвика выходил прямо на Лоуфелз: справа в окна были видны холмы, у подножия которых блестели воды большого озера.

Фенвик посмотрел на спину Фостера и вдруг ему стало так плохо, что он был вынужден сесть, на миг прикрыв глаза ладонью. Фостер приехал сюда прямо из Лондона, чтобы все расставить на свои места. «Все расставить на свои места» — это было так похоже на Фостера. Сколько лет он его знал? По крайней мере двадцать, и в течение всех этих лет Фостер умудрялся прекрасно ладить со всеми окружающими его людьми. Он не мог вынести неприязни по отношению к себе; ему не нравилось, когда кто-то мог подумать о нем плохо; он хотел, чтобы все вокруг были его друзьями. Возможно, это являлось одной из причин, почему Фостер так преуспел в своей карьере, а Фенвик — нет.

Фенвик был на сто процентов противоположностью Фостера в этом отношении. Ему не нужны были друзья, и ему всегда было глубоко наплевать, нравился он людям или нет, особенно тем, к которым он очень часто испытывал чувство презрения, а презирал он многих.

Фенвик еще раз взглянул на худую, согнутую спину Фостера и почувствовал дрожь в коленях. Через минуту Фостер повернется и скажет своим скрипучим голосом что-нибудь насчет книг: «Какая у тебя прекрасная библиотека, Фенвик!» Сколько, сколько раз бессонными ночами Фенвик слышал этот голос где-то рядом, у кровати. И сколько раз он ему отвечал: «Я ненавижу тебя! Ты причина всех моих неудач! Ты всегда был на моем пути. Всегда! Всегда! Всегда! Строил из себя доброго дядю, притворялся, а на самом деле не упускал случая, чтобы показать окружающим, каким ничтожеством я был в твоих глазах, тщеславный болван. Ты ничего от меня не укроешь! Я тебя вижу насквозь!»

Двадцать лет Фостер постоянно стоял на пути Фенвика. А все это началось с одного случая, когда известный издатель Роббинс нуждался в помощнике редактора для своей популярной газеты «Партбенон». Фенвик отправился на собеседование, и они замечательно поговорили. Какой это был разговор! Фенвик великолепно обрисовал Роббинсу перспективы его газеты. Он помнит, как Роббинс, с трудом передвигая свое огромное, толстое тело по кабинету, временами восклицал: «Да, да, Фенвик, это прекрасно! Это просто отлично!» Фенвик также помнит, как после всего эту работу получил… Фостер.

Издание просуществовало примерно год или что-то около этого. Тем не менее работа в газете принесла Фостеру известность, ту известность, которая могла бы принадлежать ему!

Пять лет спустя вышел роман Фенвика «Горькое алоэ». Над этой книгой он работал три года, три года нечеловеческого труда и бессонных ночей. И вдруг, почти одновременно с выходом книги, Фостер публикует свой роман «Цирк», который принес ему славу и признание. Но Небеса знают — эта книга была самым настоящим сентиментальным хламом. Вы, конечно же, можете сказать, что одно произведение не может помешать другому — но так ли это? Не появись роман Фостера, и толпа тупых, невежественных лондонских критиков, которая своими оценками может дать книге жизнь или вовсе забрать ее, принесла бы детищу Фенвика заслуженную популярность. Но как бы там ни было, роман Фостера был написан, и всеобщая слава и признание достались ему.

После этого случая история неизменно повторялась. Так или иначе худое, тщедушное тело Фостера почти всегда вставало на пути Фенвика к успеху. Он был причиной всех его неудач.

Все это стало самым настоящим наваждением для Фенвика. Он спрятался от жизни где-то среди английских озер, без друзей, без соседей и почти без денег. Теперь у него было достаточно времени подумать и причинах своих бед. Да, он был неудачником, но это была не его вина. Ведь не мог же Фенвик мешать самому себе, с его-то талантом и умом? В этом были виноваты современная жизнь с ее низкой культурой, сплошной бардак, который был везде, и, наконец, Фостер! Фенвик всегда надеялся, что тот будет держаться от него подальше. Он даже не представлял, что стал бы делать, появись Фостер на пороге его дома. И вот однажды, к своему величайшему удивлению, Фенвик получил телеграмму:

Фенвик сначала не мог поверить своим глазам, а потом, может, из любопытства, или из-за циничного презрения, которое он всегда питал к Фостеру, а возможно, из-за чего-то более серьезного, что жило в его душе и что он не осмеливался признать, телеграфировал: «Приезжай».

И он приехал! Приехал, чтобы все расставить на свои места. Он якобы слышал от Хаммена Эдиса, что Фенвик был на него в обиде.

«Мне не понравилось такое положение вещей, и я подумал, что надо заехать, встретиться со стариной, выяснить, что не так, и все уладить».

Прошлой ночью после ужина Фостер уже пытался все уладить. Со взглядом преданного пса, выпрашивающего вполне заслуженную им кость, он взял в свою ладонь руку Фенвика и тихо произнес: «Что произошло?» Фенвик просто ответил, что ничего не произошло, а Хаммен Эдис самый настоящий болван.

«О, как я рад это слышать! — воскликнул Фостер, соскочив со стула и дружески похлопывая Фенвика по плечу. — Я действительно рад, дружище. Мы с тобой не должны ссориться, ведь мы же так долго были друзьями».

Боже! Как Фенвик ненавидел его в этот момент!

«Сколько у тебя книг? — Фостер повернулся и посмотрел на Фенвика. — Здесь нет неинтересных! Мне нравится твой вкус. И эти открытые книжные полки! Признаться, не выношу, когда книги прячут за стеклом — это абсолютно отвратительно».

Фостер приблизился к Фенвику и сел совсем рядом. Он даже подался немного вперед и положил ладонь на колено своего гостеприимного хозяина: «Послушай, я нахожу нашу встречу по-настоящему дружески теплой. Но все же я хотел бы быть полностью уверенным в том, что между нами нет вражды. Не так ли, дружище? Я знаю, ты уже отвечал на этот вопрос, но…» Фенвик внимательно посмотрел на гостя. И вдруг неожиданно почувствовал огромное удовольствие от ненависти, которая уже столько лет жила внутри него. Немного наклонившись вперед, он подумал, как было бы приятно вдавливать своими пальцами глаза Фостера дальше и дальше в череп, выворачивая их, превращая их в кровавое месиво, оставляя пустые, зияющие зловещей чернотой глазницы на лице этого самоуверенного человека. Но тут же опомнившись, Фенвик ответил: «Да нет, конечно, нет между нами обиды. Я тебе уже вчера об этом говорил!»

Рука Фостера слегка сжала ему колено: «Как я рад! Это прекрасно! Превосходно! Пожалуйста, не смейся надо мной, но я ведь всегда испытывал к тебе чувство привязанности, всегда хотел узнать тебя получше. Постоянно восхищался твоим талантом! Этот роман, а-а-а-а-алоэ, „Горькое алоэ“. Ну да, именно так, это отличная книга, немного пессимистично написано, но все равно прекрасный роман. Он заслуживает большего. Я всегда так думал, он действительно заслуживает большего».

«Да, в этом ты прав», — согласился Фенвик.

«Но твое время придет. Я говорю тебе, Фенвик, хорошая работа всегда вознаграждается, ты же знаешь, я ведь не заслуживаю того многого, чего достиг, — продолжал далее Фостер скрипучим голосом. — Да, да, не отрицай этого, я не набиваю себе цену, не думай, это неправда. У меня, безусловно, есть какой-то талант, но он вовсе не такой большой, как думают окружающие. А ты? У тебя талантище! Он огромен, но его не признают. Да, да, старик, твой талант огромен. Не обижайся, но мне кажется, что ты не достиг, чего мог бы. Уединился здесь, в горах, совсем не следишь за жизнью, никого не видишь. Ты посмотри на меня!» Фенвик повернулся. «Я провожу полгода в Лондоне, имею возможность пообщаться с умными людьми, слежу за новинками музыки, театральными постановками, три месяца живу за границей, в Италии или в Греции, потом еще месяца три, как ты, скрываюсь от жизни где-нибудь на ферме. Такой образ жизни самый подходящий для творческого человека. Согласен?» — заключил Фостер.

В Италии или в Греции? Фенвику неожиданно стало не хватать воздуха, защемило в груди. С каким удовольствием он хотя бы неделю провел в Греции и пару дней где-нибудь на Сицилии. Иногда, раньше, ему даже удавалось убедить себя в том, что это возможно, но когда дело доходило до подсчета денег… А этот Фостер, глупый, пустой, самоуверенный, у него все это есть… Фенвик поднял голову и посмотрел на солнце: «Ты как насчет вечерней прогулки? — предложил он. — У нас примерно с час до заката».

Как только эти слова слетели с его уст, Фенвику почему-то показалось, что это был кто-то другой. Он даже оглянулся посмотреть, не было ли кого рядом. Первый раз со времени приезда своего гостя он осознал, что произошло. Прогулка? Зачем ему нужно брать Фостера на прогулку, показывать прекрасные места, которые он так любил и которые были так дороги для него? Неземную красоту большого озера, розовые от заходящего солнца холмы, поднимающиеся до самых облаков. Почему Фостер должен видеть всю это красоту?

Уже ощущалась вечерняя прохлада. Узкая тропинка неожиданно вывела их к озеру. Затем она начала петлять между деревьями, почти у самого края воды. Сейчас здесь было особенно красиво. В лучах заходящего солнца водная гладь переливалась всеми цветами радуги: от ярко-желтого до светло-голубого. Холмы становились темнее.

Фостер шел немного впереди. Он передвигался какими-то рывками, и казалось, что куда-то спешит, будто боится пропустить что-то важное, постоянно что-то говорил, небрежно бросая слова через плечо. На душе у Фенвика от этого становилось еще тяжелее.

«Конечно, мне это понравилось! Кто бы от этого отказался? Кроме всего прочего эта новая премия. Они присуждают ее лишь пару лет, но это было для меня большой честью. Когда я распечатал конверт… Конечно, сто фунтов не так много, но ведь дело не в деньгах».

Куда они шли? Все было уже предопределено судьбой, как будто эти люди не имели выбора. Выбора? Нет никакого выбора! Все покорны судьбе! Фенвик громко рассмеялся. Его спутник остановился.

— Что случилось?

— В каком смысле?

— Но ведь ты же смеялся?

— Просто что-то показалось мне забавным, не обращай внимания.

Фостер взял Фенвика за руку: «Ты знаешь, интересно вот так идти, как друзья. Не буду отрицать — я сентиментален. Жизнь слишком коротка, человек не может жить совсем один, а ты так жил очень долго». Он немного сдавил руку Фенвика, для которого все это было адской пыткой. И в то же время чувствовать совсем рядом человека, которого так долго ненавидел, было даже приятно. Хорошо бы сейчас сдавить ему руку так, чтобы услышать хруст костей. Фенвику было приятно ощущать ярость, закипавшую внутри и рвавшуюся наружу, как бурлящая лава. В какой-то момент он дотронулся до руки Фостера, но сразу же отпрянул. «Мы недалеко от деревушки, здесь есть небольшая гостиница, где останавливаются туристы, — объяснил он, — но мы повернем направо, я покажу тебе мое каровое озеро».

— Твое каровое озеро? — спросил Фостер. — Извини меня за невежество, но объясни, что это?

— Каровое озеро — это озеро в миниатюре, водоем на вершине холма. Очень тихий, спокойный. Некоторые из них очень глубоки.

— Мне должно понравиться, — бодро сказал Фостер.

— Оно здесь не очень далеко, но дорога такая, что можно сломать ноги. Ну так как?

— Ничего, ноги у меня длинные.

Фенвик задумчиво произнес: «Некоторые такие озера поразительно глубоки, у них просто нет дна. А какая там тишина, даже малейшей ряби не заметишь, как в стакане с водой! И только тени вокруг».

«Знаешь, Фенвик, я ведь всегда боялся воды, я так и не научился плавать, боюсь глубины. Смеешься? Это после одного случая. Когда я учился в частной школе и был еще совсем маленьким, ребята постарше сыграли со мной злую шутку. Они держали меня под водой, и я чуть было не утонул. Я здорово тогда испугался, и до сих пор это стоит перед моими глазами».

Фенвик попытался представить себе этот случай. В его голове ясно возникла картина: он видел ребят, рослых, сильных, и маленького худого мальчишку, похожего на лягушонка. Картина четко проплывала перед глазами Фенвика. Они держали мальчика в воде; его худые, как палки, ноги бултыхались. Фенвик видел, как подростки сначала смеялись, а затем испуг на их лицах, когда мальчишка вдруг перестал барахтаться и обессиленный повис на их руках…

Отогнав от себя разыгравшееся воображение, он глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. Теперь Фостер шел позади него. Он как будто чего-то боялся. Действительно, все вокруг изменилось. И впереди, и позади них бежала глинистая тропинка, усеянная мелкими камнями. Справа, на гребне, у подножия холма было несколько каменоломен — они почти опустели, а угасающий день делал их совсем безжизненными. Тем не менее здесь все еще ощущалась жизнь. Из нескольких труб доносились слабые звуки, над водой клубился туман, то тут, то там на темных склонах появлялся и исчезал странный темный силуэт.

Тропинка стала немного круче, и Фостер тяжело задышал. Фенвик возненавидел его еще больше, чем раньше. Фостер, совсем не грузный человек, не выдержал этого небольшого подъема! Они продолжали подниматься вверх. Внизу остались каменоломни, недалеко от них бурно текла река, воды которой в сумерках казались то зеленоватыми, то принимали грязно-серый цвет. Прямо перед ними был Хелвеллин.

«Вон там мое озеро! — воскликнул Фенвик и немного погодя добавил: — Солнце зашло быстрее, чем я думал, становится совсем темно». Фостер споткнулся и схватил его за руку: «Ты знаешь, сумерки делают эти холмы похожими на живых людей. Я едва вижу дорогу».

«Мы здесь одни, — сказал Фенвик. — Ты чувствуешь, покой царит вокруг? Люди уже покинули каменоломни, ушли домой, здесь только мы! Видишь там зеленоватый свет? Это будет продолжаться еще несколько минут, а потом все погрузится в темноту. А вот и мое озеро. Фостер, ты не представляешь, как я люблю это место. Мне кажется, что оно только мое, так же, как тебе принадлежит твоя работа, известность, успех, понимаешь? У меня есть оно, а у тебя есть они. Хотя, я думаю, мы с тобой в каком-то смысле равны. Я чувствую, вот этот небольшой участок воды принадлежит мне, а я ему, и мы не должны существовать отдельно. Оно черное — одно из самых глубоких, никто не измерял здесь глубину, ее знают только вот эти холмы вокруг. Я думаю, однажды оно поведает мне свои тайны».

Фостер чихнул. «Очень красиво, Фенвик, оно мне нравится. Очаровательное место. Но не пора ли возвращаться? Тропинка крутая, да и прохладно уже». Фенвик его перебил, взял за руку и повел: «Ты видишь небольшой мостик. Я думаю, что у человека, который его построил, здесь была лодка. Иди сюда, посмотри. Здесь, с мостика, озеро кажется особенно глубоким, а холмы как будто смыкаются вокруг».

Фенвик опять взял Фостера за руку и подвел к самому краю мостика. Действительно, здесь особенно чувствовалась глубина, вода была совсем темной. Фостер посмотрел на нее, затем обвел взглядом холмы, и правда, казалось, что они сомкнулись вместе. Он опять чихнул и произнес: «Я, кажется, простудился. Да и жутковато здесь. Давай возвращаться, иначе не найдем дорогу».

«Позже», — сказал Фенвик и неожиданно схватил Фостера за шею.

Голова того неуклюже повернулась, и Фенвик увидел совсем детские, испуганные глаза. Затем последовал легкий толчок, и Фостер упал в воду. Раздался резкий крик, и в воде какое-то время барахталось что-то светлое, а затем наступила тишина.

Тишина нарастала. Озеро вело себя так, как будто ничего не произошло. Оно спокойно смотрело на неподвижные темные холмы, словно делая им знак — никому не раскрывать этой тайны. Фенвику показалось, что он растворился в неподвижности, царившей вокруг. Он замер и, боясь сделать малейшее движение, стоял, скрестив руки на груди. Фенвик смотрел на черную, как чернила, воду. Со стороны могло показаться, что он о чем-то напряженно думал. Но в его голове не было мыслей, он чувствовал лишь огромное облегчение, теплоту, которая теперь была внутри. Не было больше Фостера, этого болтливого, утомительного, самоуверенного болвана. Его нет и он никогда не вернется. Озеро его не отпустит. Оно смотрело прямо в лицо Фенвику и будто говорило: «Ты хорошо поработал, это было необходимо. Мы сделали это вместе, ты и я. Я горжусь тобой». Он и сам гордился собой. Наконец-то он сделал хоть что-то решительное и большое в своей жизни.

Все эти годы он был слабым человеком. Он ничего не делал, и только всех винил в своих несчастьях. Теперь наконец-то он совершил что-то большое. Фенвик выпрямился и посмотрел на холмы. Гордость переполняла его. Он почувствовал, что сильно замерз и его начал бить озноб. Пришлось поднять воротник плаща. Где-то среди темных холмов был виден зеленый свет. Это было обычным явлением, длившимся какой-то миг перед наступлением полной темноты. Пора было возвращаться домой.

Со стучащими от холода зубами Фенвик пошел вниз по тропинке, и тут он вдруг понял, что не хочет покидать озеро. Оно было для него единственным другом во всем мире. Чем дальше он шел вниз, прочь от озера, тем сильнее он ощущал свое одиночество. Он возвращался в пустой дом. Прошлой ночью там был гость. Но кто? Ах, да — Фостер, конечно, Фостер, со своим глупым смехом и со своим любезным, посредственным взглядом. Но он больше не увидит этого Фостера, да, он больше его никогда не увидит.

Неожиданно Фенвик побежал. Он сам не знал почему. Покинув озеро, он особенно ощутил одиночество. У него возникло желание провести всю ночь на озере, но становилось очень холодно. И он побежал, чтобы оказаться дома, увидеть свет, свою мебель, привычные вещи, которые придали бы ему уверенности.

Фенвик бежал и бежал, глина и камни под его ногами издавали шуршащий звук, и казалось, что кто-то бежит вслед за ним. Фенвик остановился, и незнакомец тоже остановился. Фенвик тяжело дышал, теперь он совсем согрелся. На его лице даже выступил пот. Он чувствовал, как рубашка прилипла к спине, ноги дрожали. Казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Стояла удивительная тишина. По ночному небу плыли облака, и на его фоне они казались серыми. Словно огни приближающегося корабля, на небе стали появляться первые звезды.

Ноги Фенвика перестали дрожать, сердце успокоилось, и он побежал снова. Неожиданно свернув за угол, он оказался у дверей деревенской гостиницы. Она была освещена, и это придало Фенвику немного уверенности. Он пошел дальше, по тропе вдоль озера, и совсем уже успокоился, как вдруг ему почудилось, что кто-то идет позади. Он несколько раз останавливался и кричал: «Кто там?» Но в ответ слышал только шелест деревьев.

Голова болела так, что невозможно было думать.

Может, это его маленькое озеро шло за ним по пятам, для того, чтобы он — Фенвик — не был одинок. Иногда ему мерещился шепот озера: «Мы сделали это вместе, и я хочу всю ответственность разделить с тобой, я не оставлю тебя в одиночестве».

Фенвик приближался к своему дому. Вот он уже совсем рядом. За спиной захлопнулась дверь. Он прошел в гостиную, там горел свет.

Вот книги, которыми совсем недавно так восхищался Фостер. Появилась пожилая женщина, присматривающая за Фенвиком.

— Немного чая, сэр? — спросила она.

— Нет, спасибо, Энни.

— А джентльмен, который был с вами?

— Его не будет, — ответил Фенвик.

— Ужин подавать на одного?

— Да, на одного.

Он сел на диван и погрузился в глубокий сон.

Проснулся он от того, что Энни тронула его за плечо — ужин был готов. В комнате было довольно темно, на стенах отражалось прыгающее пламя двух свечей. Как он ненавидел эти красные свечи, стоявшие на камине! Они напоминали ему голос Фостера, тонкий и скрипучий.

Фенвик ждал, что вот-вот войдет Фостер, и в то же время он понимал, что этого не будет. Он несколько раз поворачивал голову к двери, но было темно и ничего нельзя было различить. Вся комната была погружена во тьму, за исключением камина, на котором стояли две красные мерцающие свечи.

Фенвик прошел в столовую и начал есть, но аппетита не было. Странно было смотреть на место Фостера за столом. Оно пустовало, и Фенвику стало совсем одиноко. Он вышел из-за стола и открыл окно, с минуту к чему-то прислушивался. Послышалось журчание воды, бульканье, словно какой-то водоем был переполнен и вода текла через края. А возможно, это был шум деревьев. Закричала сова. Фенвик резко закрыл окно и повернулся назад, как будто там кто-то был. Чуть позже он пошел спать.

Какое-то время он спал или просто лежал в полудреме, ни о чем не думая. Но теперь он окончательно проснулся, его сердце билось со страшной силой. Фенвику показалось, что кто-то его звал. Он всегда спал с чуть приоткрытым окном и никогда не опускал штору. Лунный свет придавал всем предметам в комнате странный вид. Нет, он не был ярким, напротив, он был тусклым, с зеленоватым оттенком, такой цвет можно наблюдать поздно вечером над холмами, до того, как наступала полная темнота.

Фенвик посмотрел в окно, там ощущалось какое-то движение. При лунном свете он увидел что-то серебристое: присмотрелся, да, несомненно — это была вода.

Вода двигалась. Фенвик внимательно прислушался, и до его слуха донесся ее плеск, не текущей, а медленно поднимающейся вверх, все выше и выше, бурлящей с каким-то удовольствием и все больше заполняющей комнату.

Он сел повыше на кровати и посмотрел на обои под окнами. Да, вода приближалась. Он видел, как ее уровень становился выше и выше.

Странной была только тишина. За окном что-то бурлило, но в комнате стояла абсолютная тишина. Откуда взялась вода? Фенвик видел ее, отливающую серебром и перекатывающуюся через подоконник. Нужно было встать и закрыть окно. Он поднял ноги и посмотрел вниз. Пол был покрыт водой, она блестела при лунном свете и поднималась все выше и выше. Ножки кровати уже наполовину утонули. Вода поднималась без журчания, бульканья. Теперь через окно перекатывался ее мощный поток, но все это происходило бесшумно. Фенвик сел на кровати и до подбородка закрылся одеялом, его глаза мигали, к горлу подступал комок.

Нужно было что-то делать, нужно было все остановить. Вода уже поднялась до уровня стульев. Нужно было бежать к двери. Он опустил одну ногу и вскрикнул. Вода была ледяной. Она сияла. Фенвику показалось, что его подтолкнули вперед. Он упал. Его голова скрылась под водой, липкой и чем-то напоминающей расплавленный воск. Фенвик вскочил, вода доходила ему до груди. Он начал кричать.

Фенвик бил по воде, и казалось, брызги прилипали к нему, как рыбья чешуя. Изо всех сил стремился пройти к двери. Вода теперь доходила до шеи. Что-то схватило Фенвика за лодыжку. Что-то держало его! Он дергал ногой: «Пусти! Пусти! Я говорю тебе — пусти! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Я не пойду с тобой! Нет!» Вода поглотила его.

Он почувствовал, что кто-то стал выдавливать ему глаза. Затем чья-то холодная рука схватила Фенвика за шею.

Утром горничная постучалась и, не получив ответа, как обычно вошла в комнату с водой для бритья. То, что она увидела, заставило ее закричать. Пришел садовник. Вдвоем они подняли тело с выпученными глазами, прикушенным языком и положили на кровать.

Все выглядело вполне нормально, за исключением того, что был открыт кран с водой и на ковре собралась небольшая лужица.

Было прекрасное утро. Дул легкий ветерок, и веточка плюща тихо стучала по оконному стеклу.