Озеро Варыш

Луна была уж в апогее,

Когда, час от часу зверея,

По исковерканным волнам

Ноябрь гнал льдины тут и там.

С тяжёлых туч вода срывалась,

А мне ж дорога оставалась

Вдоль череды оград и львов,

И в небо рвущихся мостов.

Заметят англичане так:

«Был дождь для кошек и собак»1,

Мы скажем: «В этакую ночь

Нельзя собаку выгнать прочь».

Но сами же, нужду изведав,

Срываемся, не пообедав

Иль скинув лёгкий полог сна,

Себя считая хуже пса.

Чу, что-то под ноги попалось.

Ах, это кошка оказалась.

– Уйди! Ступай сейчас же прочь,

И без тебя дурная ночь! —

Суровость тона верх взяла.

Но что за странные дела —

Крутя тугим своим хвостом,

Она вперёд пошла. Потом

Остановилась там, где нужно мне.

Не снится ль это всё во сне?

Глаза горят, суля мне море бед…

Простите, коль несу я сущий бред.

– Ты хочешь, чтобы в будку автомата

Тебя пустил я? Да ты мокровата, —

Звоню. И кошка, уши навострив,

Как будто слушает, дыханье затаив.

– Алло, профессор… Поздно… Извините…

Но ждать нет мочи… Вы меня простите…

Не прочитали?.. Как моя жена?..

И Вы отдали?! Неженатый я! —

Ох, эти мне профессора-интеллигенты!

Разложите вы атомы на элементы,

Жаль, что в обыденных делах

Вы много обратите во прах.

Отдать тетрадь!.. Кому же?..

Непонятно!

Сказала: «Мужу».

Вероятно.

Поверить можно в то, что муж

Её сорвёт немалый куш.

Но муж её никак не я!

Попалась мне б эта змея.

К парадной двери подхожу,

Ну вот! Ключа не нахожу.

Захлопнув дверь, не взял ключа!

С досады нервно хохоча,

Спускаюсь, что-то бормочу…

Что убиваться по ключу.

Не знаю сам, куда иду.

Ночь пролетела как в бреду,

И вот уж утро занималось,

А с ним ненастье унималось.

Но всё же ледяной поток

Ещё бурлил у самых ног.

В такой поток бы и нырнуть!

Пусть полнится водою грудь,

Но знаю: кончится мученье,

Наступит новое рожденье.

Я в параллельные миры

Давным-давно стремлюсь,

Да, видно, трушу. До поры,

Пожалуй, воздержусь.

Не в том же дело, чтоб попасть

В какое-то другое измерение!

Я этой жизнью наигрался всласть,

И та мне опостылеет, без сомненья.

Наука лишь да слабый пол

Достойны в жизни восхищения,

Но ведь и в них я не нашёл

Своей душе успокоения.

О вы! Соседние миры,

В которые стремлюсь!

Увы, я не дождусь поры,

Когда к вам доберусь.

Вселенная – отнюдь не пустота,

Она кишмя кишит —

В пространстве нет пустого лоскута,

Мир очень плотно сшит.

Иные формы бытия

Невидимы для глаз,

Прозрачней, чем воды струя.

Они не видят нас.

Как посетить вас? Эй, вы кто?

Который час у вас?

За гранью наших ощущений что?

Вы знаете про нас?

Я все расчёты произвёл,

Перепроверил их стократ,

И начертал, и изобрёл

Чудесный аппарат,

Который сможет удальца,

Первопроходца, пионера,

До атомов, молекул, до конца

Разъединив, за дальние пределы

Послать. На месте иль в дороге

Он обретёт другую суть.

Кем он окажется в итоге?..

Да, знать, уж выйдет что-нибудь.

Я б сам субстанцией иной

Неведомою стал,

И так одну бы за одной

Вселенные глотал.

Ну, в общем, тот, кого душа

Постылым телом тяготится,

Тот (раз уж жизнь нехороша)

Сумел бы перевоплотиться.

– Во что? – вы спросите.

– Как начинать?

Раз мы о них не знаем.

Чей образ нам придётся принимать,

Коль он неосязаем?

Знать хочется, какое в мозг машины

Нам следует задание ввести.

Я б задавал растения, гор вершины,

Зверей. Они откроют нам пути.

Животные к потусторонним ближе,

На мир мы их глазами поглядим,

Увидим, кто нас выше, а кто ниже,

Коль повезёт, конечно, полетим…

Хочу я много и скорей,

Я жажду всё объять,

Но я лишился чертежей, —

Кто взял мою тетрадь?

Что ж, восстанавливать расчёты?

Немыслимо… Да как же так…

Потратить годы на работу?!

О, кто ты, кто ты, тайный враг?!

Я, впрочем, вымок под дождём,

И спать пора.

Вот только изнутри ключом

Закрыта конура.

Я зол в то время был и дик,

И дверь с петель слетела вмиг.

Не раздеваясь, на кровать

Я завалился, мокрый, спать.

Во сне же мне свинья приснилась.

Она не очень удивилась,

Когда под дубом вековым,

Копаясь пятачком своим,

Нашла тетрадку с чертежами.

Вооружённая очками,

Минуты две в неё глядела,

Открыла пасть и тут же съела.

А из тетради выпал я,

Размером меньше воробья.

За мною долго хряк бежал

И чуть уже не растоптал,

Как от кошмара я проснулся

И вновь к реальности вернулся.

Порой от жизни чувствую я радость,

Когда минует сон про этакую гадость.

Однако на окне письмо.

Но кем принесено оно?

В закрытую квартиру кто мог влезть?

Что б ни было, а надобно прочесть.

Что это, сон иль наваждение?

Нет, почерк Сони, без сомненья.

Я в светлом разуме пока,

Ни дать ни взять, её рука.

Рука моей начальницы младой,

То доброй, то ужасно злой,

Которая так занята собой,

Что делом правит левою рукой.

Но делает всё с лёгкостью такой,

Что может позавидовать любой.

Которая задумчива порой

И смотрит за окно с такой тоской…

Как будто хочет в мир иной.

Я назначал ей встречу под часами,

Мне предложили быть друзьями.

За дружбу я благодарил

И девушку до дома проводил.

Мы под часами больше не встречались,

Но на работе целый день общались.

Я спину гнул за письменным столом,

Она невдалеке мечтала за стеклом.

Да, это всё воспоминанья.

А что написано в послании?

Вы боле чем удручены.

Все помыслы омрачены.

Ещё бы! Ведь невзгод цепочка

Вас довела почти до точки.

У Вас несчастье, знаю, но

Мы это тёмное пятно,

Поверьте уж, легко исправим.

И солнце вновь сиять заставим.

Лишь будьте у Михайловского замка

Сегодня в семь. От берега Фонтанки

Мы отправляемся в круиз.

Судьба Вам ниспослала приз,

Но подождёт от силы полчаса.

Дай бог, чтоб прояснели небеса

И усмирились злющие ветра.

Вам отпуск я оформила с утра.

Решайтесь же. Теперь пора настала.

Я твёрдо знаю, что Вам не хватало,

И кошку, что Вам путь перебежала.

Иначе я бы Вас не приглашала.

На сём письмо кончаю, надо мне уснуть,

Пред тем как вечером пуститься в дальний путь.

Осталось написать последнюю лишь строчку,

Но почерк Вам знаком, и я поставлю точку.

– Пожалуй, можно и в круиз, —

Я бормотал, спускаясь вниз.

– Но вы меня бы удивили,

Когда бы раньше пригласили.

Что с вами, что без вас,

Мне всё теперь едино.

Такой печальный вышел сказ,

Такая грустная картина.

И солнце, о котором вы писали,

Светиться вы заставите едва ли.

Не может женщина земная

Мне заменить космического рая.

Хотя я знаю, вы не тот цветок,

Что видишь на обочинах дорог.

Цвети со мной иль на другом окне.

О, если б знала ты, как тяжко мне!

Какой, однако же, скандал!

Переходя Фонтанку,

Одну я Соню увидал,

Скучающей, у замка.

Ну как же мог я опоздать!

Решил три метра пробежать.

Хотел сказать, что с рельс трамвай сошёл,

Но произнёс: «Ах, Соня, я осёл».

– Меня это не очень утешает.

– И мне, признаться, так мешает!

– Зато понравился Ваш бег,

Не запыхались, милый человек?

– Я на бегу чуть не сорвал дыханье,

Но слишком поздно получил посланье.

– Вы врать умеете красиво,

Да полно вам, я незлобива.

И под руку меня берёт

Да молча к берегу ведёт.

Покорно рядом я иду,

Она молчит, и я молчу.

И что за чудо, что со мной?

Вдруг наступил в душе покой.

Гляжу в бездонные я очи,

В них гибнут треволненья ночи.

Гроза вдали ещё ревёт,

Но в небе радуга встаёт.

Возможно ли такое превращенье?

Похищено великое творенье,

Оно сулило людям упоенье,

И это всё не в счёт?

Но мы шагаем дальше вдоль ограды,

И улыбаемся, и жизни этой рады —

И только это в счёт.

Цени мгновение, мой друг,

И с женщиной красивой

Умей душою отдохнуть

От жизни прихотливой.

Потом займёшься ты делами,

Потом впряжёшься ты в хомут,

И будет долгими ночами

Тебе постыл любимый труд.

Потом, потом,

Сейчас я болен,

И только тем теперь доволен,

Что Соней под руку ведом.

К Фонтанке. Три ступени вниз,

И, как обещано, – в круиз.

Добротно скроенный швертбот2,

Большой, как старый кашалот,

Бока о воду мерно трёт

И нас на палубу зовёт.

Борта покрыты слоем тины,

Ракушками, кусочки глины

На леерах висят,

Да снасти старые скрипят.

– Ах, Соня, где ж тебя носило,

Каких штормов могучих сила

Испытывала твой баркас? —

Спрошу попозже, а сейчас

Концы швартовы отданы,

Под килем хватит глубины,

Мотор послушно заурчал,

И тает за кормой причал.

Фонтанка минула,

И вот Нева

На нас нахлынула,

Свирепей льва.

Обдав форштевень и борта

Холодной чёрною водой,

Не причинила нам вреда.

У нас тепло, у нас покой.

Здесь хорошо из-за окна

Смотреть, как лютая волна

Гранитный берег злобно бьёт

И от бессилия ревёт.

И как прохожий одинокий,

Надвинув капюшон глубокий,

Гонимый ветром и дождём,

Спешит скорей в родимый дом.

Хотя зачем о нём писать?

Бумагу только зря марать!

Его проехали давно.

А есть ли на борту вино?

Вдруг Соня мне из-за штурвала:

– Вина бы выпить не мешало.

Спустись в каюту, всё найдёшь,

Сам выберешь и принесёшь.

– Спешу, меня уже здесь нет, —

Трап вниз, каюта, где тут свет?

Зажёг я свет, но на пороге

Остановились мои ноги.

Роскошные кашпо на стенах,

Где золотом на гобеленах

Орнамент вышит и сюжет.

Здесь убран шкурами паркет,

Такого я не видел корабля,

Где над столом большим дубовым

Свисало б на шнуре парчовом

Пуд или полпуда хрусталя.

Усыпан изумрудами трельяж,

На коем гребни и булавки

Разбросаны, как в ювелирной лавке, —

Обычный женский ералаш.

Но ладно, что же здесь стоять,

Как будто в залах Эрмитажа

Иль на винтажной распродаже.

Пора уже вина подать.

Пожалуй, я возьму мартини,

Икры, наверно, два банана,

Лёд в двух серебряных стаканах,

Искрящихся, как будто иней.

– По одному бокалу до тех пор,

Покуда не пройдём Невы затвор

И якорей мы в Ладоге не бросим.

Тогда команду к ужину попросим…

Я перебил: – Послушай, капитан,

Ведь у тебя же чёткий план.

Мы встанем на ночь, а потом?

С утра мы в Ладогу пойдём?

И, коль пойдём, скажи куда,

И пристань обретём когда?

– Ах, вы уже на пристань захотели!

Как быстро мы вам надоели.

А помнишь ли, пять лет назад

Как нашей встрече был ты рад?!

Твоих я не забыла слов,

Что ты на край земли готов

Со мной, всё побросав, пуститься,

Чтобы любовью насладиться.

– Я тоже помню: Летний сад,

Античных статуй бледный ряд,

И между ними мы вдвоём,

Рука в руке, идём-бредём.

И я клянусь тебе в любви,

Но холодна ты – c’est la vie3.

По крайней мере, на словах,

Хоть был огонь в твоих глазах!

Всё это было непонятно,

А ты не объяснила внятно,

Чего же от меня ты хочешь

И что мне голову морочишь.

И в тишине, что вдруг настала,

Был слышен только скрип штурвала.

– Штурвал бы смазать не мешало…

– Остынь! Тебя я не желала!

И только развлеченья для

На борт пустила корабля.

– Ты это говоришь со зла,

Но уж прости меня, козла.

Конечно, прав таких я не имею,

Чтоб в душу лезть к тебе. Не смею

Прямым, настойчивым вопросом

Девичье сердце оскорбить.

Уж лучше сам останусь с носом,

Чем вам позволю пережить

Противных ряд воспоминаний.

Мы будем попросту дружить,

Но пламень давешних желаний

Я не позволю растопить.

На сём мы оба замолчали.

За ссорою пришла тоска,

А волны мимо мчали, мчали…

И берега… и берега

Темнели быстро, и вода

Ещё темнее становилась.

И я грустил: вот это да!

Как быстро всё переменилось.

И ночи давешний кошмар

Вернулся о себе напомнить.

Как пережить судьбы удар?!

Чем пустоту в душе заполнить?

Вот так, охваченный тоской,

На палубу я вышел.

Выл ветер ледяной и злой,

Да я его не слышал,

А слышал тяжкий сердца бой.

Как плод огромный, наливной,

Налившись чёрною бедой,

Оно на дно летело к пропасти.

Так якорь наш упал на дно,

И стало тихо и темно.

Спустя мгновение одно

Винта остановились лопасти.

Всё засыпало. Невская вода,

За сутки вволю набесившись,

Замедлилась, угомонившись,

И куталась в лохмотья льда.

Я очень скоро был прощён,

И сам не мог держать обиду,

Хоть не показывал я виду,

Но понимал, что увлечён

Моей попутчицей внезапной,

Загадочной и непонятной,

И красоты – невероятной!

Характер только злой.

Так думал я в тот чудный вечер,

Когда тепло горели свечи,

И, не скрывая радость встречи,

Мы пили красное вино.

Что до закусок – Соня постаралась.

И мне совсем не представлялось,

С чего начать бы веселиться:

Грибы, икра, невиданная птица

На блюде позолоченном дымится.

Салат, конфеты, мармелад,

Рак покраснел, как на парад,

И на конце стола – с анчоусами пицца.

Кровь разгоняло красное вино,

Хотя и без него наш разговор

Непринуждённый тёк легко

И в душу лез, как будто вор.

Она так много говорила,

Я большей частью всё молчал,

Но вдруг сказал: – Как это мило,

Что вновь тебя я повстречал!

Как хорошо с тобою вместе

В твоей чудесной лодке плыть.

Клянусь тебе, готов лет двести

Я словно день с тобой прожить!

– Не обещаю вам лет двести,

Не могут люди столько жить,

Но провалиться мне на месте,

Коль в лодке нам одной не плыть.

– Плыть и не жить… дружить…

К чему так путано и сложно?

Нельзя ль попроще объяснить,

Понятно говорить возможно?

– На этом свете всё возможно,

Ещё реальнее на том.

Хотя где истинно, где ложно…

Оставим это на потом.

– Опять какие-то загадки

И вновь ужасное «потом»!

Чтоб было всё у нас в порядке

На этом свете, не на том,

Хочу сегодня же, сейчас

Над буквой i поставить точку,

И не желаю в этот раз

От вас очередной отсрочки.

Жизнь без тебя мне – медленная смерть.

Меня Земли неважно держит твердь

И под ногами норовит раскрыться.

Я всё ещё боюсь туда свалиться.

– Не нужно прыгать в преисподнюю, —

Мне Соня молвила в ответ. —

По крайней мере, не сегодня.

Сегодня прыгать смысла нет.

Туда вообще спускаются тихонько,

Ступенями заброшенных домов.

Перил едва касаются, легонько,

Чтоб не тревожить караульных псов,

Тех, что у каждого порога

В миры соседние дверей

Готовы изорвать любого

Из их непрошеных гостей.

– Куда ты клонишь, непонятно,

И что имеешь ты в виду?

– Поверь, уж это не занятно.

Уж скоро я с ума сойду.

– Ответь, что с нами происходит

И почему пять лет назад

Любовь ушла, как прочь уходит

За горизонт большой фрегат?

Вот-вот он был, и вот растаял,

Исчез в тумане даже след.

Вчера весь мир казался раем,

Сегодня рая больше нет.

Нет, без тебя мне счастья нету.

Ответь же: за твою любовь

Какую мне отдать монету?

И я отдам и жизнь, и кровь!

– Какой высокий стиль, о боже!

Слог Пушкина легко я узнаю.

Бегут мурашки мелкие по коже:

«Ценою жизни ночь мою…»

Как, господи, приятны эти враки,

В которые ты веришь сам.

Как сахарная косточка собаке,

Лесть женским сладостна ушам.

Но подловлю тебя на слове,

Забудешь песню про любовь

И вряд ли сам, по доброй воле

Последнюю прольёшь ты кровь.

Перечить больше мне не смей,

Устала я от этой темы.

Шампанского в бокал налей,

И, умоляю, меньше пены!

Светает поздно в эту пору,

Но лишь немного рассвело,

Пошли по водному простору,

Ломая льдинки, как стекло.

Над нами чайки пролетали,

Под нами, хоть и не лазурь,

Но небеса не предвещали

Ни катаклизмов и ни бурь.

Но так недолго продолжалось.

В снастях уж вился ветерок,

Барашки с волн долой срывались.

Над нами взвился злобный рок,

Когда бескрайние просторы

Могучей силой налились

И волны чёрные, как горы,

Над мрачной бездной поднялись.

Переложив штурвал направо,

Сказала Соня: «Боже мой!

Нам только шторма не хватало.

Здесь где-то бухта, там покой.

Спустись, в каютах всё задрай,

Чтоб не сочилось где-то,

И топлива в цистерну накачай,

А с вешалки тащи жилеты».

По леерам я пробирался

Между надстройкой и бортом.

Тут ветра дикий свист раздался,

И первый плеск воды потом.

Огромный вал вдруг налетел

С кормы, меня ударив в спину.

Я увернуться не успел,

И был бы я сметён в пучину,

Когда б ни Сонина рука

Дверь отворила предо мною,

И в рубку я влетел, слегка

Косяк поправив головою.

– Ты жив?

– Живой!

А был бы мёртвый,

Сейчас лежал бы под водой,

На дне песчаном распростёртый,

А надо мной бы корабли

Килями воду разрезали,

Да рыб проворных косяки

Туда-сюда вовсю сновали.

– Матрос! Отставить декаданс!

Мы справимся со штормом,

У нас вполне реальный шанс

Не стать для крабов кормом.

– Про шанс сказала ты занятно,

А может, в силах ты прикинуть,

Насколько всё же вероятно

В пучине этой вовсе сгинуть?

– Боишься? А вчера был смелым.

Хотел отдать и жизнь, и кровь.

Вино играло, вот в чём дело.

– Но не за так же! За любовь!

Стихии все переплелись,

В клубке змеином понеслись,

Всё встречное деля на части,

Терзая такелаж и снасти.

Стеною плотной рухнул град

Размером с крупный виноград,

Гудела палуба стальная,

От боли яростно стеная.

И было видно, как она сгибалась

На острие волны, которая вздымалась

Почти до всполохов зарниц.

В них силуэты наших лиц

Чудно́ кривлялись. Злая тьма

И бесноватая зима,

Ощерив лютые клыки,

День юный рвали на куски.

Ополоумевши от злости,

Рвались в непрошеные гости —

Воды холодной сотни тонн,

Из судна выжимая стон.

В безумстве Ладога ревела,

Как будто вырваться хотела.

И наш корабль в тартарары

Летел с невиданной горы.

– Твой пароходик просто класс,

А с виду так себе баркас, —

Я перекрикивал с трудом

Весь этот бесконечный гром.

– Он не баркас и ни швертбот,

Ни лодка и ни пакетбот,

Изволь уж яхту яхтой называть.

Суда, машины нужно уважать.

– Ну, извини… так кто ж твоя подруга?

– По борту золотым тисненьем – «Вьюга».

И у неё ледовый класс.

И чтоб ни слова про баркас!

Она ещё меня не подводила,

Какие б воды я ни бороздила.

Надеюсь, и на этот раз

Спасёт титановый каркас.

Вот только к берегу она не подойдёт,

Такой волной её о скалы разобьёт.

В открытом море лишь спасенье,

И мы меняем направление.

Когда волна нас подняла

И яхта на мгновенье замерла,

С таким мы креном развернулись,

Что, честно говоря, переглянулись.

Теперь навстречу мы неслись волнам,

С размаху их перерубали пополам,

То носом зарываясь в воду,

То снова вылетали на свободу.

И потянулись долгие часы,

Без горизонта чёткой полосы,

Без брега очертаний за кормою,

Без неба ясного над головою.

Волна, волна, а в промежутке

Несёмся в пропасть (где тут шутки).

И вновь наверх, и вниз потом,

Идёт всё стройным чередом.

И минул день, чернее ночи,

И ночь нас отпускать не хочет.

Всё тот же мрак, и страх, и вой,

И смерти призрак за спиной.

А хочется дневного света.

Тут «Вьюга», будто бы ракета,

Почти отвесно вверх пошла,

Туда, где полная луна

На чёрном небе появилась.

И море серебром покрылось,

И осветились водные хребты,

Достигшие небесной высоты,

Распахивались пропасти под нами,

А палуба металась под ногами.

Так, на один хребет взлетев,

Луну чуть было не задев,

Внизу увидели мы небольшое судно,

Которому пришлось, пожалуй, трудно.

Затем меж нами вырос вал,

Корабль из виду пропал,

Но вот, в обличии другом

Он вынырнул: лишь скарб и лом.

Скамейки, доски, брёвна, два багра,

Обломков целая гора

Стремглав летела нам навстречу

И угрожала покалечить.

И был удар, потом ещё – бревно.

И кресло въехало в окно.

И нас отбросило назад,

Швырнув в пучину наугад.

Сквозь грохот Соня закричала:

– О, чёрт! Заклинило штурвал!

С кормы раздался лязг металла.

Мотор заглох. Корабль стал.

– Винтом на что-то нарвались.

– Ещё попробуй завестись.

Включаем винт и тут же глохнем.

Погибнем, видно, и не охнем.

– Что ж, Соня, вызовем подмогу?

– Пошли в каюту – выпьем грогу,

Ну кто сейчас поможет нам?!

Идём, доверимся волнам.

Она сказала так спокойно,

Штурвал оставив не спеша,

Она была так хороша,

И стало жутко мне невольно:

Ужель любимые глаза

Последний раз я наблюдаю?

Ужель я жизнь свою теряю

И сделать ничего нельзя?

Что ж, по крутому трапу вниз

Сойдём в бездонную гробницу

И превратимся в небылицу,

Природы выполнив каприз.

Мы взгромоздились на тахту

С ногами и с бутылкой.

Плечом к плечу, к стене затылком,

Перед собой глядя во тьму.

Вдруг вал нагрянул силы неземной,

И с койки мы слетели в одночасье.

– О господи, какое же ненастье!

Вы живы, Соня, ангел мой?

– Да я сейчас живее всех живых.

Такая, видно, у меня порода —

Когда бесчинствует природа,

Душа рождает новый стих.

– А я обыкновенный человек,

И вот сейчас я погибаю.

Я говорить с тобой желаю,

Но что сказать, коль кончен век?!

Что вспомнить перед смертью надо

И что мне стоит вспоминать?

Едва я начал понимать,

Что только ты моя отрада,

Как всё: извольте выйти вон.

Срок проживания окончен.

Час встречи наш с тобой испорчен,

И больше не наступит он.

Жизнь кончилась. Пора прощаться.

Сейчас ты подойди ко мне,

Мне было б очень по душе

К твоей душе своей прижаться.

Она приблизилась

На расстоянье вздоха,

И ни лукавства, ни подвоха

Мне не увиделось.

И лишь её глаза

Серебряным, волшебным светом

Каюту осветили рикошетом,

И отразилась в них гроза.

Ну как же мир устроен бестолково.

Тем, что имеем, мы не дорожим.

Мы счастье не боготворим,

И жизнь проходит наша непутёво.

И лишь когда бескровная старуха

Приблизится на бледном скакуне,

Дабы отправить нас вовне,

Косу приставит аккурат под ухо,

Тогда лишь мы замолим о пощаде:

«Не отправляйте нас во мрак,

Ведь жизнь-то прожита не так!

Отсрочку дайте бога ради!

Я не успел, я не заметил,

Не дописал, недолюбил…

Ведь раньше – боже, с кем я был?!

И лишь вчера её приметил.

И все ж любовь сильнее смерти,

Не упустить бы впопыхах.

Вот! Вот она, в моих руках

Средь этих штормов, круговерти.

Одну с моим нащупав частоту,

Как близко её сердце застучало!

И что это: конец или начало —

Не знали мы, бросая наготу

В горнило ненасытной страсти,

Забыв природные напасти.

И по волнам серебряная «Вьюга»

Летела. И желанная подруга

На серебристой простыне

(и это точно не во сне)

Была прекрасней красоты.

О, совершенство! Это ты?

Я спрашивал, но не искал ответа.

Я слушал её сердца ритмы где-то,

Там, где серебряная грудь

Была живая, словно ртуть.

А я был сильный, словно шторм,

Что лодку нёс меж страшных волн,

И вместе с нею отрывался от волны,

В нирвану, к звёздам, в даль, где табуны

Стремглав летят единорогов

Меж райских кущ да горних рек порогов.

Раз восемь нас встречал астрал,

Но негодяй, девятый вал,

На судно бросил дикий шквал

И кинул «Вьюгу» в зубы скал.