Па-де-де (три маленькие пьесы для добродушного театра)

СПИСОК ШИЛКИНЫХ

Действующие лица:

ЭВА ШИЛКИНА, урожденная Эва Шепальска, его жена Действие происходит в загородном доме Шилкиных, зимой, в наши дни.

Зала в доме Шилкиных. Борис Петрович Шилкин, солидный, строгий мужчина, в дорогом спортивном костюме и меховых тапочках, пьет чай и читает газету.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Генделевич зашатался, определённо зашатался. Зря Пауковский делает вид, что ничего не происходит. Это может повредить…

Придётся ехать в министерство на той неделе. Следует напоминать о себе, но не следует суетиться. Генделевич суетился - и что выиграл? Только новых врагов.

Входит Эва Шилкина, привлекательная женщина, немного ленивая и манерная в движениях. Она полька и говорит с легким акцентом.

ЭВА: Боричек, ты завтракал?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, милая, не стал тебя будить. Что-то мне зябко, барахлит котел, что ли? Скажи, чтоб посмотрели.

ЭВА: Так воскресенье, Боричек, Ольга Николаевна только завтра придёт..

Как я много спала… Ох, эта ваша полярная зима! Я так и не привыкла за пятнадцать лет…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Можно подумать, ты из Эфиопии приехала. Или в Польше и зима лучше?

ЭВА: Лучше… она такая мягкая, ласковая…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Умора вся эта провинциальная Европа. Я вот понимаю, на России можно умом тронуться. Есть от чего. Или там - Америка. Даже Китай. А то - под микроскопом страну не разглядеть, а гонору, а самомнения!

ЭВА: Как это говорится - мал золотник, да дорог. Велика фигура, да дура.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: И кто это - дура? Страна, в которой ты благоденствуешь - дура?

ЭВА: Не мучай меня с утра. Я сказала просто так. Я не хочу спорить, милый. Слушай, этот новый крем, по-моему, дивный… Смотри, как кожа разгладилась?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Смотри у меня - чтоб без русофобии в моём доме… Ты машину помыла?

ЭВА: Завтра помою…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Грязнуля… И сережку потеряла мою… знал бы - не дарил … Вот что ты за женщина?

ЭВА: Да, женщина, а ты как думаешь?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Я с тобой разучился думать… Знаешь, кажется Генделевич зашатался.

ЭВА: Разве твоего департамента это касается?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Впрямую не касается, но есть косвенные обстоятельства.

Некоторые гарантии, некоторые договорённости могут повиснуть в воздухе.

Хорошего мало… Устал я от кадровой чехарды. Ничего прочного. Хоть бы годик без тревоги пожить, чтоб все сидели на своих местах… без мельтешни без этой. Опять в министерство ехать…

ЭВА: Когда?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: На вторник поеду. В понедельник они там все как собаки некормленные.

ЭВА: Боричек, ты сегодня хотел список составить, на юбилей. Надо уже определиться…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Хорошо, давай сейчас и напишем. Бери бумажку, пиши.

ЭВА: Вот… Значит, двадцать первого января…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Это какой день недели?

ЭВА: Четверг.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ну, что ты. Какой четверг. Конечно, банкет в субботу, двадцать третьего, значит. Закажем зал в «Русской рыбе» - там прилично кормят. Гостей - человек пятьдесят. Это хорошо: пятьдесят на пятьдесят, на каждый мой год по гостю.

ЭВА: Итак, я пишу: номер один - Борис Петрович Шилкин. Номер два - Эва Шилкина, урождённая Шепальска.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ещё скажи: графиня Шепальска… У вас же там в Польше через одного - графы.

ЭВА: Через одного - графы, да, это ужасно. Куда лучше, когда через одного - алкоголики. Я шучу, не сердись, Боричек…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Так, два человека есть.

ЭВА: Номер три - мама?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Зачем мама? Она больная старушка, куда её тащить? Она и заговариваться стала, после инсульта. Нет, с мамой как-нибудь отдельно … Юбилей - это социальное мероприятие, деловое, вообще-то.

ЭВА: Тогда номер три - твой сын Витек?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ты что? У него сессия будет в разгаре. Пусть сидит в Москве, к чему это его дергать? Учится он хреново, нечего ему расслабляться. Сдаст сессию, приедет, тогда и отпразднуем.

ЭВА: Мамы не будет, сына не будет, а брат твой, Павел?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Что - о? Павел? Ты что - забыла? Я с ним второй год не разговариваю. Тоже мне, учитель жизни, народный трибун! Учить меня вздумал, как мне жить. Я - ему враг, чиновник, крапивное семя, казнокрад. Он скоро мне джихад объявит, священную войну. Чтоб духу его не было на моём юбилее.

ЭВА: Надо было тогда одолжить ему, на ремонт, помнишь, он тогда и озлился… А человек он очень хороший, Боричек.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ну, не было у меня свободных денег, я сказал - через полгода одолжу… И вот знаешь, родственникам одалживать - хуже нет.

Потом ни денег, ни родственников.

ЭВА: А Таню позовём?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Какую Таню?

ЭВА: Езус Мария, твою первую жену, маму Витека…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Что ещё за тени забытых предков? Я ее лет…лет пять в глаза не видел.

ЭВА: Но ты с ней двенадцать лет жил!

БОРИС ПЕТРОВИЧ (искренне удивлен): Ну и что?

ЭВА: Хорошее надгробное слово примерного мужа… Скоро ты и обо мне так скажешь: ну и что?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Я не понял - ты меня у Таньки отбила и хочешь её теперь на банкет пригласить? Похвастаться, что ли? Покрасоваться?

ЭВА: Нет, мне как раз было бы тяжело её видеть, и мне нечем хвастаться.

Я просто думала, что на своё пятидесятилетие правильно звать родных, близких, тех, с кем прожил свою жизнь… Я бы так сделала. Но это твой банкет, я слушаю и повинуюсь. Кого мне писать дальше?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Так. Сам не приедет, мне он не по чину. Да он меня и не особо любит, ты знаешь. А вот Николай Сергеевич - это реально. Пиши:

Ховрин с женой - хотя эта жена, Господи, дура, набитая опилками, ну, тут ничего не поделаешь. Жен мы брали пятнадцать - двадцать лет назад и не всем так повезло, как мне.

ЭВА: Правда, Боричек, правда, с этим я согласна…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Потом: ну, верхушку департамента пиши всю. Кулько, Магазеев, Аюпов, Нигматуллин, Руммель, Эйделькинд, Четырская - Четырская одна, без мужа,- потом Петров и Карманников.

ЭВА: Ты же Петрова не переносишь…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Поэтому и зову.

ЭВА: Не понимаю… На свой день рождения - зачем звать неприятных людей?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: А что ты вообще понимаешь? Ты - асоциальный элемент.

Живешь всю жизнь на моей шее как у Христа за пазухой.

ЭВА: Не такой уж я асоциальный элемент… Я пытаюсь… В этом году три книги перевела… Не слишком тут много работы для меня, Боричек…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да я что, я доволен. Сиди дома, я согласен. Нужды нет никакой тебе работать, графиня Шепальска.

ЭВА: Олега Викторовича пишем?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, обязательно. Он меня, слава Богу, с того света вытащил. Гениальный врач, очень приличный человек, остроумный, и - завотделением, в его - то годы. Пишем обязательно.

ЭВА: Слава Богу, хоть одного приличного человека нашел. А ты никого не хочешь позвать из молодости, из университета или из лаборатории? Я помню, эта пара… Маша и Ваня… как они нам помогали, ключи от квартир и дач доставали, когда мы… ну, когда был наш маленький пожар?

У вас же такая дружная была компания. Я хоть уже вас на закате застала, но помню - так весело было… Песни, танцы, КВН, капустники… Я тогда и Россию полюбила по-настоящему - за безумие, за бескорыстие, за этот… размах, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Разошлись мы все, Эва. Распались. Получилось, каждому - своё…

ЭВА: Не говори этих слов! Ты знаешь, что это за слова для Польши!..

БОРИС ПЕТРОВИЧ.: Прости… Да, жили мы неплохо, бедно, весело… я вспоминаю с удовольствием. Но, Эвочка, звать сейчас абсолютно некого.

Нас разметало по полной программе. Уже и покойники есть, и эмигрантов полно, и алкашей безнадежных… Кое-кто в Москве, они вряд ли приедут…

Бабы? Безмужних опасно приглашать - начнутся истерики, а которые замужем - я их мужей не знаю, может, совсем люмпены… Вот, можно Сергейчика позвать, он с пути сбился, в артисты пошел, мне говорили - он заслуженный, большие роли в театре играет, зашился… хотя эти зашитые - вот хуже нет в компании… Нет, Эва, тут глухо. Надо, знаешь вот, пиши, надо этого журналиста, из «Ленправды» позвать, который интервью у меня брал. Он такой юркий, хитрый - далеко пойдет. Фамилия, кажется, типа Казинец… или Калинец…

ЭВА: Какая «Ленправда», Боричек? Ты имеешь в виду газету «Санкт-Петербурсгкие ведомости»?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да не один хрен, что ли? Так-так. Ну, пиши: херр Хельмут Айнсдорф, с супругой.

ЭВА: Ты приглашаешь Айнсдорфа?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: А как же.

ЭВА: Странно как-то. Ничего ты не боишься. Насколько я понимаю, ты получил от Айнсдорфа…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, я получил от Айнсдорфа. И мы построили, наконец, бассейн, ты купила себе машину и, если я не ошибаюсь, кое-что ушло твоим польским родственничкам, так что бывший краковский горком тоже порезвился на мой счёт. Эта сделка была выгодна всем: город получил прекрасное оборудование немецкого качества, херр Айнсдорф - контракт на пять лет, что для него полное спасение в условиях экономического спада в его Дойчланде, я - взял своё вознаграждение. Где несчастные, обездоленные? Где вдовы и сироты? Кого я ограбил, а?

ЭВА: А если ты попадёшься?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Нет. Не попадусь. Попадаются по глупости и по жадности, а я не глуп и не жаден. Никаких долбаных вилл в Испании, миллионных счетов в Швейцарии, никакого беспредела. Всё тихо, аккуратно, интеллигентно. Курочка по зёрнышку клюёт. Что это ты надулась, а?

ЭВА: Про моих родственников ты даже… никаких идей, что их тоже можно пригласить… они нас принимали, ласкали… На кооператив тогда - они нам одолжили, да! И мама так тебя любила, защищала - всегда…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Вот только мне сейчас не хватало краковского горкома партии! Графьёв Шепальских! Деда твоего, ветерана Армии Людова с партизанскими рассказами, папашу-урожденного марксиста и маму-романистку из несчастной жизни великого польского народа. Полный набор шизофрении - пусть все любуются на пышное приданое моей польской жены.

ЭВА: Снег пошёл… Какой крупный снег… Сейчас прилетит Снежная крулева… Я всё слушаю тебя, Боричек и думаю: почему я тебя слушаю? Что со мной? Заколдовал меня, что ли, кто-нибудь? Я была чистая девочка, я любила тебя. Теперь я тебя совсем не люблю, Боричек. Я привыкла к тебе, и мне всегда надо было кого-нибудь слушаться, и я… не умею все время зарабатывать на жизнь, я слабая… мне надо при… при… как это по-русски? Прибежать? Нет, приобнять? Прилечь… пригодиться… привлечь… а! при-сло-ниться, да. Но это как-то совсем неинтересно получилось… Я надеялась долго… я не люблю ссориться… но.. Что это за список, Боричек? Это - большое дерьмо, этот список. И это твоя жизнь, такая, как сейчас есть и как ты её хочешь видеть.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Не понял… Я не понял, Эва, ты что говоришь?

ЭВА: Я говорю, что список, который ты мне продиктовал - дерьмо.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Нет, до этого, ты там щебетала что-то про люблю - не люблю.

ЭВА: Я тебя не люблю.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Давно?

ЭВА: Давно, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: И продолжаешь со мной жить?

ЭВА: Продолжаю, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: И что значит вся эта театральщина тогда, если ты живёшь со мной, владеешь имуществом, спишь, и ничего не заметно - любишь, не любишь?

ЭВА: Наверное, это ничего не значит. Такая мелочь, правда? Когда-то ты из-за неё поломал себе жизнь, из-за этой мелочи - моей любви. А теперь для тебя важны все эти… рожи. Тебе пятьдесят лет, и вокруг тебя - одни рожи. Наглые, лживые, жадные рожи. И ты сам…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Я сам - рожа? Говори, договаривай…

ЭВА: Я шла замуж за другого человека. Этот человек был молодой и смелый, он ничего не возглавлял и смеялся над всякими начальниками. Да, я транжира, я люблю комфорт, я люблю деньги, но почему, Боричек, почему у вас обязательно - если деньги, так надо терять себя? Деньги - это нормально, они во всём мире есть, их можно иметь - и быть человеком. А у вас так не бывает.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Так. (Молчит). Собирайся.

ЭВА: Куда?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Туда. К подружкам, к своим журналисткам, модельершам…

Давай, живи у них, пока развод. Я не позволю! Ты меня унижать не будешь, паразитка! Сидит у меня на шее, тварь и надо мной издевается! Господи, дома, выходной день, и нет покоя человеку. На работе война и дома война.

Хватит. Убирайся.

ЭВА (гордо): Пан желает развода? Пан получит свой развод. (Уходит) БОРИС один. Прошелся по комнате. Стукнул кулаком по столику.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ну и что? Ну и разведусь. Сейчас не совок, на парткоме разбирать не будут… Карманников вообще пидер, а всем без разницы.

Разведусь… Она думает, у нее там что-нибудь особенное, на женском месте?

Польская дрянь. Господи, я ж ее ненавижу. Вот убил бы. Мог бы убить.

Интересно, в самом деле, мог бы я ее убить? Не любит она меня, оказывается. Тварь, чистая тварь. Когда надо, любит! Когда что приспичит, так стелется! И хитрая какая. И, главное, морда у нее еще моложавая, еще может обольстить какого-нибудь лопуха русского. Отсудит у меня дачу и замуж выйдет. Нет, надо ее убить. Эва! Эва! Эва, черт тебя подери!

ЭВА (она переоделась в дорогу): Что вам угодно? Я собираюсь.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, это дело серьезное. Одних тряпок пять чемоданов.

Накупила на мои деньги. На мои грязные деньги накупила, говорю, тряпок.

ЭВА: Я тебе все оставлю.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: На кой мне ляд твои обноски? Забирай. Потом снесешь в комиссионный, когда сядешь на мель. Ох ты, на какую ж ты мель сядешь без меня, графиня Шепальска.

ЭВА: Лучше голодать, чем жить с ничтожеством.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ничтожество- это я?

ЭВА: Ты. Вор. Взяточник. Аферист.

БОРИС ПЕТРОВИЧ, издав короткое рычание, бросается на Эву и пытается ее придушить. Эве удается освободиться. Она бросается к камину и хватает чугунную кочергу.

ЭВА: Не подходи! Убью!

БОРИС ПЕТРОВИЧ (хватается за голову)- Уходи, Эва. Не доводи до греха. Я, правда, убить тебя могу.

ЭВА: Езус Мария, как набросился. Ты как этот… кабан, вепрь, раненый зверь, да…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Эва, уходи.

ЭВА: Главное, чего ты завелся, я не понимаю. Я сказала что-то, так надо спорить, дискутировать, а ты сразу - развод, душить… Дикий русский мужчина.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ты - дура, ты ничего не знаешь. Я не вор. У меня нормальный цивилизованный бизнес. Я использую свои возможности, вот и все. Я хороший работник, лучше многих. В моем департаменте все чисто, за три года ни одной проверки…Ты воров не видела, настоящих. А я видел, Эва.

ЭВА: Вот ничего себе схватил, а? Теперь что у меня на шее, интересно, будет? Тебе надо спортом заниматься, Боричек. У тебя много лишнего этого… темперамента.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Главное, достала ты меня ужасно. Ведь кругом враги, Эва, кругом. Ты говоришь - друзья, друзей позвать, а какие могут быть друзья, когда они на мою дачу посмотрят - и у них от злобы все нутро горит.

Сейчас за рубль убить могут, а ты - друзья! Только семья, больше ничего.

Ты, мама, сын… если бы брат не оказался советской сукой, я ему, пожалуйста - зеленую бы улицу открыл. Пожалуйста! Разве я жадный? Честно скажи, в глаза мне посмотри - я жадный? Эва, было одно время, теперь другое время - я что, виноват в этом?

ЭВА: Вот у вас всегда - время, время… Может, и нет никакого времени.

Только люди есть. А времени и нет… Я потому что разволновалась за твой список… Никаких близких - ну, как это…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Хорошо, ладно, какие проблемы! Позовем маму, и Витьку позовем, и*Татьяна* пусть приходит, а, гори оно все! Ну, иди сюда…

Эва подходит к Борису, они обнимаются.

ЭВА: (плачет) - Я так испугалась… куда я пойду, зима, холодно…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Неужели ушла бы?

ЭВА: Да, и ушла бы! Ты забыл про польскую гордость!

БОРИС ПЕТРОВИЧ: А вот ты не можешь свою польскую гордость куда-нибудь засунуть подальше?

ЭВА: А ты меня без моей гордости разлюбишь.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: А действительно, черт его знает… Эва…(целует ее) - Пойдем?

ЭВА: Что, прямо сейчас?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Прямо сейчас, а чего ждать? Или что тебе надо, с Лехом Валенсой посоветоваться?

ЭВА: Может, после обеда?

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Начинается.

ЭВА: Да что начинается, ничего не начинается… Ты меня так расстроил, у меня нервы дрожат… Пообедаем и пойдем, честное слово.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ладно, давай тогда по маленькой накатим за мир и дружбу между народами.

ЭВА: Давай, накатим, Боричек…Только я что-нибудь сладкое…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Все-то тебя тянет на сладкое. Располнеешь скоро.

ЭВА: Глупости, Боричек, я всегда слежу за собой.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Растолстеешь, я тобой разведусь и женюсь на модели. Чтоб два доска, два соска, посредине гвоздик.

ЭВА: Фи, Боричек, как ты огрубел там в своем департаменте…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ну, еще накатим, графиня Шепальска?

ЭВА: Давай…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Песенку спой мне - ту, Вовки*Москвина*, про Вавилонскую башню.

ЭВА: (поет) А когда, а когда

Навсегда улеглись

В наших мудрых сердцах

Немудреные страсти

Мы как два муравья

Создавать принялись

Вавилонскую башню

Семейного счастья.

А когда, а когда

После тягостных мук

Водрузилась она

С виду неколебима -

То взойдя на нее

Мы услышали вдруг,

Что на разных с тобой языках говорим мы…

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Слушай, Эвка, бери список на юбилей. Давай действительно Володю*Москвина* позовем - помнишь, мы одно время дружили.

ЭВА: Боричек, он три года как умер.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ох ты, я не знал.

ЭВА: Я говорила тебе. (Становится у окна).

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Значит, мимо головы пролетело. Ну, так давай, посмотрим, кого еще звать. Ты думаешь, стоит маму тащить? Не знаю, не знаю. Старые люди - это, знаешь… старые люди. Потом, ты говоришь, *Татьяна*, бывшая моя…Тут тоже засада… придет еще с эдаким укоряющим лицом… Эва!

Эва молчит, плечи ее вздрагивают.

БОРИС ПЕТРОВИЧ: Эва! Ты что молчишь- помалкиваешь, а? Э-Ва!

ЭВА молчит.

Конец второго па-де-де

Па-де-де №3