Падение

Глава 3

Ночь. Ветерок надувает парусом тюлевую занавеску. В квартире тихо. Впрочем, у Шуры всегда тихо, если слуховой аппарат на тумбочке. Она только что проснулась, ничего не слышит, в ушах привычный морской прибой, но она знает, что в квартире не одна. В гостиной кто-то шурует. Через коридор видно суетливую пляску фонарика. Иногда, свет соскальзывает в спальню и на мгновение выдавливает из темноты желтый угол буфета, белую подушку на диване, красный огонь чешской вазы на трельяже. От страха у нее поднимается давление, сердце бухает и горит лицо. Дверь взломали, гады, — думает она с ужасом. Рука ее ходит по простыне, деньги здесь, под ней, слава богу, вшиты в матрас. Успеет-ли она добежать до входной двери? А если нет? И сколько их там, ворюг? Удушат сволочи. Стараясь не шуметь, она тянется за слуховым аппаратом, втыкает бобочку в правое ухо и настраивает громкость. Сначала звуки с трудом пробиваются к ней через шуршание и свист, но постепенно она все четче слышит легкие стуки, осторожную возню и тихое женское пение.

Кто-то мурлычет:

Подбородок у Шуры трясется. Голос тихий, жуткий и знакомый. Сердце бьется все сильнее, она лихорадочно соображает. Если даже она успеет добежать до двери, быстро открыть ее не получится. Замки у нее мудреные, от каждого свой специальный ключ. Остается только одно. Одернув ночную рубашку, она тихо поднимается, вытаскивает электрошокер из тумбочки и, стараясь не топать, идет босыми ступнями на кухню. В коридоре, прижавшись к стене, она прокрадывается до гостиной. Потом решительно шагает в комнату и резко включает свет. Руку с электрошокером она прячет за спину. Свет заливает комнату и Шура оторопевает. Перед ней ее старшая дочь- Ленка. Стоя на коленях она роется в шкафу. Дверцы его распахнуты настежь, там Шура хранит счета и разные документы. Кипы развороченных бумаг с нижней полки вывалены на пол. Женщины ошеломленно смотрят друг на друга. Обе тяжело дышат всей грудью. Одна копия другой, с разницей в двадцать четыре с половиной года. Фонарик в руках у Ленки дрожит. Через минуту она приходит в себя, выключает его и лицо ее растягивается в натужной улыбке.

— Здрааавствуй мама, — развязно и громко говорит она. — Я тут убраться у тебя…

— Ах ты ссука! — прерывает ее Шура. Выставив вперед руку с электрошокером и тяжело топая босыми ногами, она решительно идет на Ленку.

Под нечутким, глухим пальцем мучительными переливами визжит дверной звонок. Кира рывком садится на кровати. В дверь бешено колотят и звонят одновременно. Она включает свет, на часах пол-третьего ночи. Из своей спальни, натягивая халат изнанкой наверх, выбегает испуганная мать. На лестничной площадке кричат.

— Кира, не открывай, — просит Вера Петровна.

Но дочь уже отстегивает цепочку и вставляет ключ в нижний замок.

— Что значит не открывай? Мама, это Шура кричит.

Шура в ночнушке стоит на пороге с перекошенным от ужаса лицом. Ночнушка белая, лицо тоже. В трясущихся руках у нее ключи и слуховой аппарат.

— Милицию! У меня воры в доме. Я их закрыла на три замка! — причитает она.

Вера Петровна кидается к телефону. Кира заводит соседку и усадив на диван, бежит за водой на кухню.

— Корвалолу! — кричит ей Вера Петровна, которая уже советует милиционерам как лучше проехать, — В левом верхнем ящике…Это я не вам, от кладбища направо, дом где аптека…Восемнадцать капель в ложку… Не вам! Прямо и до конца, сразу после детского сада налево…Запить дай! Стакан держи! Не вам! Первый подъезд, третий этаж. Девятая квартира.

Шуру колотит, перед глазами мечутся белые, беспокойные мухи.

— Ленка, Ленка… Документы на квартиру хотела выкрасть! Я ее суку, электрошокером долбанула. Теперь лежит там. А я бегом… Дверь на все замки заперла. Никуда не денется теперь, зараза.

Вера Петровна переглядывается с Кирой.

— Зря мы милицию вызвали, — Кира взвешивает на руке пузырек с корвалолом. — Мам, восемнадцать капель на сто десять кило? Маловато.

— Да ты что, хватит! — пугается Вера Петровна.

— Да ты что! — кричит Шура. — Она же убить меня хочет! Документы на квартиру искала! На себя переоформить! Чтобы сестре Нинке ничего не досталось. А крест на прошлой неделе пропал? А банки литровые с балкона? Это все она! Гадюка. Знаю теперь змею! — трясет она указательным пальцем.

— У нее есть электрошокер? — через Шурину голову спрашивает Кира у матери.

— Есть, — говорит убитым голосом Вера Петровна. — Ей на день рожденье Нина подарила.

— Отличный подарок, ма! Хочешь такой на восьмое марта? Дайте мне ключи тетя Шура, — требует Кира.

— Не дам! А то уйдет! Только с милицией! Арестовать!

— Дайте мне ключи, она ведь может умереть!.

— Не ори, я не глухая! Пусть сдохнет, окаянная!

Шура трясет кулаком, в котором зажата тяжелая связка.

— Тетя Шурочка, вы же в тюрьму сядете, если она умрет. А я быстро посмотрю. Ну-ка дайте, дорогая вы моя.

Кира пытается разжать Шурин кулак. Куда там.

— Не дам! — орет и отмахивается соседка.

В дверь звонят. На пороге топчутся два юных милиционера. Шура, расталкивая всех в маленькой прихожей, устремляется к своей двери. Она недовольна, что их только двое. И те сопляки.

— Хотя бы пятеро приехали! — сокрушается она.

— С десятью собаками, — подсказывает Кира.

Шура долго возится с замками и наконец открывает дверь. В квартире повсюду горит свет. Милиционеры осторожно проходят вперед. Тот что постарше выглядывает из коридора в комнату.

— Здесь никого нет. Стойте в подъезде, пока мы осмотрим квартиру. Но Шура не может ждать и бросается за ними. Кира и Вера Петровна следуют за ней. Все в полном порядке. Чисто, как и всегда у Шуры. Никаких следов борьбы в преступниками. На шкафе-купе сидит ее кот.

— Васик, поди сюда, — зовет его Кира.

Но кот этот — известный хам и всегда делает то, что хочет. Поэтому покружив, он опять усаживается.

— Пройдите на балкон! — зовет всех старший милиционер.

Два центровых окна распахнуты настежь. На полу валяется разбитый горшок с алоэ, вокруг рассыпаны комья сухой земли. Вера Петровна отзывает милиционеров в угол и тихо им объясняет, что Ленка не могла быть в квартире у матери. У нее нет ключей, потому что Шура никогда ей не давала. Мать давно не пускает дочь на порог. Пока они тихо переговариваются, Шура со свирепым лицом ищет Ленку в шкафах, за диваном, под кроватью. Поглядывая на нее, сержант задает вопросы Вере Петровне. А рядовой, ну совсем мальчик, игриво посматривает на Киру. Кира вдруг вспоминает, что она в старой, застиранной пижаме и смущается. Деловито одергивает рукава, но это не помогает выглядеть приличнее. Чтобы скрыть смущение, она выходит на балкон и закрыв глаза, запахивает окна. Она до обморока боится высоты. Это — ее наказание. Глубина, темнота, змеи, пауки, тараканы и мыши нисколько не пугают ее. Однажды на море, когда она была совсем крохой, отец с тревогой наблюдал как покачиваясь в волнах, она решительно шла от берега. Он сказал Вере Петровне: У девочки плохо развит инстинкт самосохранения. За ней нужен глаз да глаз. Ты посмотри, вода ей уже по уши, а она все шагает. Вообще ничего не боится!

Тогда она действительно ничего не боялась, а потом упала с третьего этажа и больше не могла спокойно смотреть вниз. Началом своего страха она считает тот случай, когда ее сильно напугала Ленка — дочь Шуры. Летом, перед поступлением Киры в хореографичку, Ленка развешивала белье во дворе. Она только родила ребенка и несколько недель после роддома жила у матери.

— Хочешь со мной на крышу? — спросила она. — Антенну хочу проверить, а то телевизор не работает.

Маленькой Кире польстило, что ее приглашают в такое интересное приключение. Но Вера Петровна не одобрила бы.

— Мне мама не разрешает.

— Наклала? Так и скажи, — махнула рукой Ленка.

— Я не боюсь.

Кира уперлась руками в бока.

— Тогда пошли.

Когда двери лифта разъехались, Кире вдруг стало страшно выходить из кабинки. Она испуганно посмотрела на Ленку.

— Ну давай-давай, чего застряла?

Ленка толкнула ее в шею. На металлической лестнице у Киры задрожали ноги, надо крепче схватиться за перекладины. Расстояния между ними большие, для взрослых. Теперь толкнуть тяжелую дверь и ох, здесь все совсем другое! Жарче, ветренее, и как — то больше, гораздо больше воздуха! А вокруг все зыбкое, неустойчивое, дом, на котором они стояли, шатался как плохой зуб. Напротив дома высоченная труба котельной ходила ходуном, да и под самой Кирой крыша норовила уплыть в сторону. Ленка уверенно подошла по гравию к низенькой приступочке у самого края, села и откинувшись назад нависла над страшной пустотой.

— Видишь я могу! А ты? — торжественно спросила она.

Киру затошнило, ноги стали ватными. Но она опустилась на колени и подползла к соседке. Дрожащими руками схватилась за бордюр и вытянула шею, чтобы заглянуть в обрыв. Внизу все казалось таким крошечным, как в Леголэнде. Недавно здесь разбился Хасан — один из близнецов братьев. Он запускал здесь воздушного змея и упал на подъездный козырек. Тогда Кира стояла в толпе и пыталась что-нибудь разглядеть. Мужчины что-то поднимали, и у них были страшные лица. С воем подъехала скорая помощь и Хасан исчез насовсем. Узбеки всегда называют близнецов-мальчиков Хасан и Хусан. Если есть Хасан, то должен быть Хусан. А теперь остался один неприкаянный Хусан. Может быть Хасана затянуло в эту воздушную бездну? Как засасывает ее сейчас? Что-то манит ее туда, какая — то сила, которая хочет чтобы Кире было плохо. Она отпрянула, но Ленка ее перехватила за пояс.

— Стой, не трясись так.

Она подтянула ее к себе и обняла. Кире стало страшно, как пойманная за крыло птица она забилась в Ленкиных руках. Вырваться не получалось, ее держали крепко. Не отрывая безумных глаз от лица Киры, Ленка все прогибалась назад. Еще мгновение и они обе рухнут вниз. Кира с трудом высвободила руку и шлепнула взрослую дуру прямо по лицу. Та злобно засмеялась и еще сильнее сдавила ее.

— Вы что здесь делаете? — мужчина в рабочем комбинезоне вылезал из чердачной двери. — Один уже разбился, мало? Сейчас бы замок на дверь повесил и сидели бы тут до второго пришествия.

Хватка соседки ослабела и Кира метнулась прочь. Ленка медленно поднялась и презрительно щурясь, неторопливо пошла к двери. Через несколько недель Кира выпала с балкона собственной квартиры. И Ленка, оказавшись рядом, повезла ее в больницу.

Через стеклянную дверь видно, что мать все еще занята с милиционером. Васик сидит на шкафе и смотрит вниз на Шуру, которая распахнув дверцы энергично копается в белье. Кире не хочется возвращаться в комнату. Какое-то время она смотрит сквозь стекла на улицу, при закрытых окнах не так страшно. Небо чистое, драгоценным опалом сияет полная луна, в сиреневой ночи качаются голые и суровые по осени тополя, ветер гонит по земле сухие листья. Прелесть ночи очаровывает Киру. Все таки хорошо! Она поворачивает голову в сторону дороги и видит прихрамывающую фигуру женщины. Не может быть!

— Лена! — кричит Кира и пытается приоткрыть окно. Голова у нее тотчас же кружится, руки холодеют и всю ее как будто накрывает тошным мешком.

— Лена!

Женщина ускоривает шаг. Она припадает на левую ногу, поравнявшись с гаражами, втискивается между ними и исчезает.

На балкон выбегает встревоженная Вера Петровна.

— Кира, ты что?!

— Там внизу Ленка.

Мать выглядывает, на улице ни души.

— Ну что за глупости? Пожалуйста, закрой окно и иди в комнату. Сейчас только твоего обморока не хватает. Мать знает, что высота смертельно пугает ее дочь.

Еще некоторое время Кира всматривается в черные гаражи. Но женщина не появляется. Она до удивительного, была похожа на Ленку. С неприятным чувством чего-то невыясненного и страшного, Кира идет в комнату. Милиционер лениво записывает за Верой Петровной. Отрешенная от всего, Шура качается в кресле и разговаривает сама с собой: В окно прыгнула, зараза. Решетки теперь надо ставить, — она откидывается и смыкает глаза. Волокордин подействовал, — думает Кира. Но тут, на беду, в полной тишине Вера Петровна тихо, но отчетливо говорит сержанту:…прогрессирующий альцгеймер…, - и Шура сразу же оживает: Сама альцгеймер! Сама кукуешь, это тебе к врачу по пятому трамваю! — и крутит пальцем у виска. Сержант лучезарно ей улыбается и под локоть увлекает Веру Петровну в коридор. Второй милиционер, присев на диване гладит наконец спустившегося со шкафа Васика, и весь его китель мгновенно покрывается серой шерстью. Время от времени милиционер смущенно улыбается Кире и наконец решившись, стеснительно просит ее телефон.

— А я уезжаю в Москву, — улыбается она ему в ответ.

— А когда вернетесь?

— Никогда, — отвечает Кира и обзывает себя кривлякой.

— Я мог бы позвонить вам завтра, то есть сегодня, — спохватывается он.

Кире не хочется умывать парня, у него хорошие рыжие глаза, и она воображает, что он наверняка знает много веселых историй с таких вот безумных дежурств.

— К жениху едете? — интересуется он.

У него видимо все просто. Если девушка не дает телефон, значит у нее есть жених. Если едет в Москву, значит к жениху. Парня надо посадить в машину времени и отправить на пол-века назад.

— Да, к жениху, — отвечает она и тут же ужасается: Ну как так можно было сказать?

Дома ей вдруг становится страшно.

— Мам можно я у тебя посплю?

— Подушку принеси.

Кира устраивает подушку пониже, как она любит.

— Ведь там внизу точно была Ленка. И окна были открыты! Кто-то же их открыл?

— Да-да, — устало соглашается мать. — Сиганула в окно.

— Мам, Шура уже пару лет не открывает окна. Она же помешанная, думает что Ленка к ней через окна пробирается.

— Ну и как ты себе это представляешь? Женщина под девяносто килограмм прыгает с третьего этажа?

— Ну я же падала с третьего этажа! И без единого синяка.

— Ты была совсем легкой, как мурашик. И тебе повезло. Слушай, давай поспим немного?

Вере Петровне давно все понятно. У Шуры в квартире уже пару лет творятся небывалые вещи. Все пропадает: простыни, полотенца, старые тряпки, ношенные тапки, еще что-то по мелочам. Она уже сменила деревянную дверь на железную. В этой новой, уже два раза переврезала замки, установила тяжелый засов. Церемония закрывания и открывания ее двери приводит в бешенство всех соседей. Дверь тяжелая, из трех-миллиметрового листа, грохот и лязг слышно во всех квартирах. Шура не открывает окна, у нее всегда душно. Отказывается оставаться на ночь в гостях у сестры и вообще, старается не отлучаться из дома, а вещи все пропадают. Кто-то должен быть виноват что вещи исчезают, и Шура находит виноватого, собственную дочь — Ленку. В ее новом мире, совершенно нормально, если взрослая, довольно тучная женщина забирается на третий этаж по складным лестницам, или как опытный альпинист, перещелкивая карабины, лезет вверх по решеткам нижних этажей. Столько усилий, чтобы поживится убогим барахлом. Вере Петровне с этими историями приходится соглашаться. Ну не скажешь же живому человеку что у него склероз. Вот, например недавно пропал золотой крест. Шурка сунула куда-то и забыла. А сегодня ей приснилось что Ленка пыталась украсть документы на квартиру. Бедная мать, бедная дочь!

— Вера Петровна, давай не выключим ночник сегодня?

— Давай.

Кира зевает. Смотрит на свою голую узкую ступню, шевелит розовыми пальцами.

— Надеюсь мои ноги не скоро деформируются. Ты бы видела у Матильды Исматовны такой страшный развал стопы… Это профессиональное.

— У тебя не развалится, у тебя птичьи кости, ты легкая как воробей, — уверяет ее мать. Потом вздыхает, — Знаешь, к старости все деформируется.

— Видно по Шуре, правда? Ну такая скучная! Если уж сходить с ума, то интересно, а она забуксовала на Ленке.

— А кто у нее должен красть? Чебурашка с подрезанными ушами как у добермана и крокодил Гена в саване? — усмехается мать.

— Ну какой крокодил Гена? Мам, ты все еще при социализме живешь. Ну скажем, зеленые человечки могут полезть из унитаза…,- фантазирует Кира.

— Зеленые человечки — не самое страшное, что может полезть из унитаза. Вот когда мы жили на первом этаже…Боже мой, о чем мы говорим? У тебя завтра есть спектакль?

— Дневной.

— Послезавтра вечерний, значит утром заглянешь к доктору Далаки.

— Не хочу к нему, — стонет Кира.

— Заодно расскажешь Ленке, что сегодня произошло. Все, на погружение, — командует Вера Петровна.