Падение Левиафана

Глава 10. Фаиз

Обычно те, кто выбирает профессией геологию, не целят в делатели королей. Между полевым анализом осадочных пород и подчинением людей своему влиянию в вопросах жизни и смерти не так уж много пересечений. А уж что касается политического влияния на галактическую империю, они и вовсе почти не соприкасаются.

Фаиз не думал, не гадал – нечаянно попал.

Он парил в личной каюте Ли, в руке держал желтоватую грушу с виски. Насыщенный, с торфяным привкусом напиток был для него, пока шли под тягой, резковат. Но пара недель в невесомости почему-то притупляла чувствительность вкусовых рецепторов, так что сейчас виски был в самый раз. Заместитель Элви, Ли, просматривал список сообщений из дома. Вернее сказать, с Лаконии. Фаиз, хоть и прожил на планете не один год, домом ее не считал.

– Вот, – оттолкнувшись от рабочей установки, сказал Ли.

– Ну, и что мы здесь видим? – осведомился Фаиз.

– Это Галван ад-Дин, – объяснил Ли. – Ведущий научный сотрудник в отделе физической экстраполяции.

– Ясно. То есть я здесь ничего не пойму?

– Я попросил его приспособить изложение для просвещенного мирянина.

Экран переключился на изображение узколицего мужчины с большой, аккуратно подстриженной бородой, в строгой рубашке без ворота. Его кивок в камеру чуть-чуть не дотягивал до поклона.

– Благодарю, что уделили время, доктор Саркис. Хочу сказать вам, как это ценно для меня.

Фаиз, пользуясь тем, что смотрит в записи, шумно выдохнул.

– Я хотел бы поделиться с вами некоторыми соображениями, выдвинутыми моей группой. Думаю, вы найдете их многообещающими, – проговорил узколицый и заметно подтянулся. Выражение его лица Фаиз определил бы как попытку школьного учителя стать доступнее. – Вам, несомненно, известно, что свет есть феномен мембраны на поверхности времени.

Фаиз до последней капли осушил грушу и сложил руки. Ли его подготовил.

Получасовая речь ад-Дина сводилась к на удивление вразумительному выводу, что эволюция «медлительной медузы» Элви привела к возникновению сложной, широко распределенной мозгоподобной структуры, существование которой обеспечивал невероятный факт, что временное расширение допускает одномоментность излучения далеких звезд и поглощения фотонов глазом наблюдателя, даже если внешнему наблюдателю, например Фаизу, представляется, что их разделяют годы пути. Скоростной предел в подобных системах всегда определяется массой, поэтому технологии перемещения массы – манипуляции с инерцией и «срезание пути» через врата – должны иметь для них первостепенное значение, что и подтверждается наблюдениями.

К окончанию презентации Фаиз и, судя по его виду, ад-Дин одинаково вымотались, а ведь он даже не допил вторую порцию виски.

– Надеюсь, теперь вы видите, – заключил ад-Дин, – какие надежды внушает это направление. Вот почему я вынужден обратиться к вам за помощью. Новые распоряжения научного директората превращают нас в мальчиков на побегушках у полковника Танаки… Я никоим образом не оспариваю права верховного консула решать, в какую сторону направить наши усилия, но у вас есть доступ к его уху. Если вы сумеете его убедить не препятствовать нашей работе без крайней нужды для империи… Я… я говорю это только потому, что чувствую: нам остался один шаг до прорыва, и я хотел бы, чтобы верховный консул в полной мере учитывал это при принятии решений относительно нашей группы. Благодарю вас. Благодарю, что уделили нам время.

Ад-Дин нервно облизнул губы, и сообщение закончилось.

«Как мило: этот хрен ученый еще делает вид, что над ним есть какой-то верховный консул», – подумал Фаиз, но вслух не сказал. Даже делателю королей не стоит так рисковать.

– У меня таких полдюжины, – заговорил Ли. – Научным группам и целым направлениям приказано исполнять все запросы Танаки. Некоторых она уже переключила на другую работу.

– Но должны же они понимать, что мы ни черта не можем. Мы же буквально ни черта не можем. Вам хоть объяснили, чем занята эта Танака?

– Объяснили, – кивнул Ли и подчеркнуто не стал развивать тему. – У нас множество абсолютно внеочередных дел. Всех не переделаешь.

– Это понятно, – сказал Фаиз. – Но это же не Элви решает. Она очень либеральна в вопросе самостоятельного определения целей научной работы.

– Но она – почитаемая святая Святого Духа Дуарте, – заметил Ли, – вот к ней и обращаются за заступничеством.

– И просят вас попросить меня, чтобы я попросил ее, – перечислил Фаиз. – Нет, еще звено пропустил.

Чтобы она попросила его. Конкретно, Трехо.

– Да.

– При нашей организации удивляюсь, как людям еще позволяют выбирать себе ботинки. Я с ней поговорю, но вы же ее видели.

– Да. Спасибо, доктор Саркис.

– Будете и дальше меня подпаивать – рискуете вскружить мне голову, доктор Ли.

Сдержанная улыбка выразила всю доступную этому человеку симпатию. Фаизу Ли нравился.

Коридоры «Сокола» гудели и сияли. Он передвигался по ним от скобы к скобе – все синие, в цвет лаконского флага. Молодые члены команды, бывало, на манер астеров проскакивали от перекрестка до перекрестка, не коснувшись стены.

Фаиз так не делал. Его в последние десятилетия больше интересовало, как добраться до цели, не повредив сухожилий.

С компетентностью одна беда – она не переносима на другие условия. Уинстон Дуарте отточил зубы на логистике Марсианского военного флота – где, судя по всему, был непризнанным гением. Всякому видно, как его блестящий талант в этой области помог в создании передовой империи. Он пошел дальше того – ворованный образец протомолекулы и умеющие его использовать специалисты помогли укротить технику чужаков и прижать к ногтю все человечество. Во всяком случае, на время.

Но талант в одном – будь ты даже первым из миллиардов – не делает тебя талантливым во всем. Просто дает власть, при которой человек не знает ни в чем отказа. И оттого ко времени, когда Дуарте взялся лепить из себя бессмертного божественного правителя – не ради себя, а жертвуя собой, чтобы обеспечить человечеству непрерывность власти, необходимую для штурма небес и убийства Бога, – он уже уговорил себя и приближенных, будто и в самом деле так хорош, как уверяли льстецы.

И совсем немногие имели официальную информацию о том, как плохо кончился его замысел. Среди немногих была Элви. И Фаиз.

Еще из коридора, ведущего к лаборатории, он услышал голоса Элви и Кары. Элви оставила дверь открытой. Кара плавала между рабочим столом и медсканерами. Девушка – девочка? – так и светилась от волнения и бурно жестикулировала, словно то, что она пыталась объяснить, не укладывалось в слова. Элви, пристегнувшись в кресле-амортизаторе, делала заметки. Если не считать бросающегося в глаза родственного несходства, Фаизу они напомнили бабушку и внучку, вместе трудящихся над увлекательной головоломкой. Он еще не разбирал, о чем разговор, но интонации были более чем красноречивы. Тут подходило определение «восторженный энтузиазм». «Маниакальная страсть» тоже подошло бы.

– Так вот что означал… свет? – говорила Кара. – Как если бы мы, съев чьи-то глаза, становились зрячими?

– Похоже на то, – согласилась Элви.

– На что? – вмешался Фаиз. – На что похоже? Я тут услышал недавно кое-что про свет – ну очень странное.

В улыбке Элви не было ни капли раздражения, а в улыбке Кары – совсем немножко.

– Похоже, что наши моллюски достигли важной вехи, – объяснила Элви. – Они освоили метод передачи информации с материей – вроде передачи плазмид у бактерий. Если мы правильно поняли, они вступили в симбиотические отношения или научились паразитировать на мелких слизневиках, способных погружаться в вулканические источники и возвращаться живыми.

– Ух, как неприлично, – бросил Фаиз, целиком вплывая в дверь. Лаборатория была тесновата для троих, но Кара, подтянувшись к стене, освободила ему место. – А глаза тут при чем?

– Они перенимали эволюционные новшества более расторопных экосистем. То, что погружалось в источники, развило у себя рудиментарное инфракрасное зрение, полезное для ориентации. Наши медузы заполучили этот зародыш глаза, перенесли его на механизм сигнальных белков, и вот им уже не нужно перебрасываться плазмидами для передачи информации. У них есть инфракрасный семафор.

– Нет, там был свет, – поправила Кара.

– Может, биолюминесценция, – согласилась Элви. – С этого момента очень медлительные организмы начали переговариваться очень-очень быстро. И походили уже не столько на медуз, сколько на свободно плавающие нейроны. Плюс к тому, мы уже видели мудрую стратегию – посылать в неблагоприятные биомы полубиологических разведчиков и встраивать в найденную там жизнь свои инструкции. А это, прошу заметить, уже сильно напоминает проделанное протомолекулой на Фебе… – Она осеклась, и улыбка стала не такой радостной. – Но ты не о том хотел поговорить?

– Ваш доклад стоило бы дослушать до конца, – сказал Фаиз, – но, да, я хотел о другом.

– Кара? Давай ненадолго прервемся.

Черные глаза на долю секунды застыли, потом взгляд метнулся к Фаизу и ушел в сторону.

– Конечно, почему бы нет.

Кара толкнулась и выплыла в коридор, закрыв за собой дверь кабинета. Фаиз подтянулся к медсканерам. На экране еще висели данные по Каре. Он проследил кривую метаболизма гормонов стресса. Раньше он не знал об их существовании – пока Элви не объяснила.

– Не такой уж высокий уровень, – словно оправдываясь, заявила та. – Да мы и не знаем верхней границы нормы для таких модифицированных организмов.

– Не знал, что на сегодня запланировано погружение, – заметил Фаиз.

– Ей хотелось. Ты и не за этим пришел, да?

Он закрыл экран, развернулся лицом к Элви и нащупал ступней упор для ног.

– Эта Танака создает проблемы.

Элви и раньше выглядела усталой, а теперь стало еще хуже.

– Что у нас там?

– Она перераспределяет рабочие группы и ставит им новые задачи. Вместо глубокой разведки они переключаются на поиски артефакта, который то ли покинул, то ли не покинул Лаконию, и занимаются глубоким сканированием мозга Трехо в поисках… уж не знаю чего.

– Следов вмешательства, – подсказала Элви. – Признаков существующей прямой нейронной связи, вроде той, что на Илосе связывала Холдена с останками Миллера.

– Так ты знала?

Элви беспомощно развела руками.

– Она выше меня чином.

– Но ты управляешь научным директоратом.

– И раньше это что-то значило, а теперь нет. В данный момент ее приказы исходят, можно сказать, из администрации самого Господа.

– Ученые просят у тебя защиты от чиновников.

– Они добиваются, чтобы я уговорила Дуарте наперекор Трехо отозвать ее полномочия, – уточнила Элви. – В их планах есть одно слабое место.

– Что Дуарте больше не существует в природе?

– Что, пока Танака его не нашла, я его ни о чем попросить не могу.

Фаиз помолчал. Не хотелось ему переходить к следующему вопросу, но пришлось.

– Ты в это веришь?

Одним вздохом Элви показала, что разделяет его мысли и подозрения.

– В смысле, верю ли, что Танака ищет нового Дуарте, который вышел из комы и куда-то подевался?

– Или Трехо подбрасывает нам дезу и проверяет, дойдет ли она до подполья? Все это может быть проверкой. Вполне возможно, что Дуарте сейчас кормят жидкой овсянкой в здании Государственного совета. А мы и не узнаем, пока доктор Ли не получит тайный приказ пустить нам с тобой по пуле в затылки. Мы высоко стоим в пищевой пирамиде, однако Трехо по-прежнему всевластный деспот, а прецедентов тому хватало.

– Я не могу об этом думать, – отрезала Элви. – Мне не до игр. Ни сил, ни энергии на это нет.

– Ты могла бы не пересылать новых результатов Джиму и Нагате.

Элви кивнула – но не в знак согласия.

Фаиз кончиками пальцев прижал себе веки.

– Малыш…

Она остановила его.

– Их больше, чем мы думали.

– Чего больше?

– Инцидентов. Таких, как в Гедаре. Мы видим только те пули, что свистят над самым ухом. Отключенное сознание – это почти попадание в цель, но я просила Очиду поискать другие аномалии вроде возрастания скорости света на Гедаре. Они все время возникают.

– Как это – все время? – холодея, переспросил Фаиз.

– Изменения при аннигиляции виртуальных частиц в системах Патриа, Фелицита и Кунулун. Изменения световой в системах Лета и Фархоум. Масса электронов в системе Хаза изменилась почти на две минуты. Масса электронов! По всей системе Святыня возросла сила тяготения на одну десятую процента – на шесть секунд.

– Ну да, от каждого в отдельности волосы дыбом.

– Это за одни сутки. Те, кто это проделывает, заглядывают нам прямо в окна, высматривают, чем бы нас всех прикончить, а я понятия не имею, как защищать от атаки физические константы. Рано или поздно они придумают, как запустить распад вакуума или еще что. Так что я намерена и дальше делать все, что могу, и, да, это значит – делиться данными. Потому что, если таким способом мы добьемся прорыва, оно того стоит. А если бедняге Ли придется меня за это убить, это уже не моя проблема.

– Хорошо, я понял.

– Трехо бьется за власть над империей. Я бьюсь за что-то похожее на вселенную, в которой есть жизнь.

– Я понял, – повторил он, но она уже завелась и не могла остановиться. Пока не спустит пар.

– Если есть шанс – хоть один на миллиард – понять, что это такое, я им воспользуюсь. Если за это придется платить – заплачу. Даже не задумаюсь. Открою бумажник, и пусть мироздание берет, сколько считает нужным. Такая игра. И, да, я очень-очень надеюсь, что Дуарте вышел из состояния овоща и сбежал заниматься тем, чем там занимаются на пенсии бывшие императоры, наполовину состоящие из этой сраной протомолекулы, потому что тогда, значит, Трехо не ради дворцовых интриг отвлекает меня от работы. Но кто это может знать? Только не я.

Она замолчала, скованно, сердито качая головой.

Фаиз придержался за скобу.

– Чем тебе помочь?

– Все тем же. Помоги мне делать дело. Будем надеяться, мы успеем вовремя.

– Хорошо, – сказал он. – Это я могу.

– Извини. Я не хотела…

– Не за что тебе извиняться. Ты права. Я усвоил.

Она взяла его за руку. Ее ладонь была холодной. И сухой. Она так исхудала, что он прощупал скользящие по косточкам жилки.

– Прости, что и тебя втянула.

– Тут и правда похоже на ад. Зато в хорошей компании.

– Если уж выбирать, с кем встретить конец всему, я бы выбрала только тебя.

– За красивую задницу, да? Это моя тайная сила.

Она выдавила улыбку.

– Ты меня насквозь видишь.

– Моими ягодицами можно орехи колоть, – заявил Фаиз. – То есть ты не обязана их потом есть, но…

– Я тебя люблю, – сказала она. – Хватит меня смешить. Позови обратно Кару. У меня еще работа есть.

Он нашел Кару в их с Ксаном каюте. Они оба плавали над койками, Ксан азартно пересказывал какое-то шоу, Кара слушала со скучливым вниманием – эту мину старшие сестры носили на лице с доисторических времен. В нынешней обстановке от столь нормального зрелища теплело на душе. Фаиз прокашлялся, и девочка обернулась к нему с откровенной радостью, а Ксан столь же откровенно расстроился.

– Доктор Окойе готова? – спросила Кара так жадно, что Фаизу опять стало не по себе. Он скрыл тревогу.

– Готова. Извини, что помешал. Мне надо было кое-что с ней обсудить.

– Ничего, – сказал Кара. – Но мне надо идти.

Фаиз подтянулся к дверной раме, и девочка вылетела в коридор. Когда она проплывала мимо, у него в который раз закружилась голова: его вестибулярный аппарат утверждал, что Кара не плыла налево по коридору, а головой вперед падала вниз. Фаиз ухватился за скобу, сделал несколько вздохов, и ощущение прошло.

– Вам плохо? – спросил Ксан.

– Нет. Просто… никак не привыкну к невесомости. Я вырос в гравитационном колодце, и кое-что в меня вшито накрепко.

– Да, я слышал, – сказал Ксан и, перевернувшись, коснулся потолка, чтобы уйти к полу.

Трудно было понять, что выражает его лицо. Он несколько десятилетий прожил маленьким мальчиком и, имея взрослый опыт в сочетании с детской структурой мозга, был не ребенком и не взрослым. Как и его сестра. Невозможно видеть в них детей – и не видеть невозможно. Ксан прищелкнулся к палубе магнитными подошвами и повернулся свободно, словно в поле тяготения.

– А ты как? – спросил Фаиз. – У тебя все хорошо?

– Я беспокоюсь за Кару, – сразу отозвался мальчик. – Она каждый раз возвращается другой.

– Да ну? Как – другой?

– Меняется, – сказал Ксан. – Эта штука, которая ее учит, – она ее еще и переделывает.

Холодок, пробравший Фаиза, не имел отношения к температуре воздуха. Однако он продолжил в том же легком дружеском тоне:

– А во что переделывает, как тебе кажется?

Ксан покачал головой: «Не знаю». И сказал:

– Мы выясним.