Падение Тисима-Реттоо

IX. НА ОСТРОВЕ СИВУЧЬЕМ

К Сивучьему подошли незадолго до рассвета. В поредевшей темноте округлые очертания острова выступали огромной солдатской каской, высунувшейся из моря.

Ветер дул с Тихого океана, у берегов острова шумел прибой. Поэтому решили подходить с подветренной стороны: здесь пологий берег и почти нет прибоя.

До берега оставалось два-три десятка метров, когда в темноте, почти рядом, вдруг раздался могучий львиный рык. Ему отозвалось по берегу еще несколько таких: же устрашающих голосов, слившихся в мощный грозный хор. Все в шлюпке на минуту оцепенели от страха и неожиданности.

— Сивучи, черт бы их побрал! — первым догадался Борилка. — На сивучье лежбище наскочили!

Впереди, на берегу, загремели камни, забулькала вода — сивучи ринулись в воду. То там, то тут на поверхности моря стали появляться темные пни — головы сивучей. Отовсюду доносилось злое фырканье морских зверей. Приставали у самого северного края пляжа, чтобы завтра не тревожить, не пугать сивучей с лежбища. Пляж был довольно длинным — метров на сто вдоль крутого западного склона острова. На севере и юге он упирался в отвесные утесы, похожие на сторожевые башни. Возле подножия северного утеса темнело углубление, уходящее в обрыв. Там, по-видимому, была расселина или овраг. Туда и направилась шлюпка.

Место для высадки оказалось удобным. Шлюпка ткнулась в пологий галечный берег, упиравшийся в подножие каменной стены северного утеса. Первыми спрыгнули на берег Грибанов и Воронков. Обследовав темное углубление, они обнаружили там довольно длинный овраг. Он врезался в западный склон острова, делал несколько крутых поворотов и имел отвесные стены.

Измучившись вконец, люди к рассвету затащили шлюпку на катках в овраг. Там устроили для нее углубление, перевернули ее, а сверху укрыли камнями. Теперь ее нельзя было заметить ни с моря, ни с воздуха. Проделав все это, друзья по несчастью укрылись в какой-то сухой нише под обрывом на отдых. В это утро тумана не было.

Изумительно прозрачным, чистым и синим был воздух, слившийся с морем и небом! Солнечный свет растворялся в синеве, менял ее тона и делал как бы физически ощутимой: она была прохладной, пахла морской сыростью и водорослями, была упругой и звучной, как натянутая струна.

Первым в это утро дежурил капитан Воронков. Он сидел у подножия утеса, на берегу, упершись спиной в каменную стену. Время от времени осматривая море, он в промежутках любовался сивучами. Звери давно уме повылезли на берег и теперь ползали, дрались, беспокойно фыркали. По-видимому, они чувствовали близость человека и вели себя настороженно. Помня предупреждение Борилки о том, чтобы не беспокоить животных, иначе они уйдут и на это обстоятельство могут обратить внимание японцы, Воронков старался не делать даже малейших движений. Журналист впервые наблюдал так близко сивучей. На лежбище их было сотни две. Среди них, как глыбы, поднимались рыжевато-бурые громадные секачи, как бы обточенные, с усатыми злыми мордами. Где-нибудь в сторонке, сгрудившись отдельными колониями, беспомощно барахтались «младенцы» — темные, кургузые, короткие, с какими-то старческими складками кожи на шее. Сплошным кольцом их заботливо окружали беспокойные и малоподвижные мамаши. Потому, как неуклюже горбились и грузно поднимались на ластах звери, стараясь переползти с места на место, можно было подумать, что они настолько же неповоротливы, сколь тяжелы и неуклюжи. Но вот перед восходом солнца Воронков увидел, как два молодых сивуча стали драться. Куда девалась их неповоротливость! Проворно прыгая и грозно изгибая шеи, они ловко налетали друг на друга грудью и ластами, впивались друг в друга зубами, и, когда один, поменьше, стал слабеть в битве, с какой расторопностью добежал он!

С восходом солнца капитан Воронков ушел в овраг и по расселине взобрался на северный обрыв, а с него — на утес, похожий на сторожевую башню крепости. С утеса хорошо просматривались северный и западный склоны острова. На севере Сивучий имел отвесные скалистые берега и был неприступен. Вершина острова, — а он поднимался над водой метров на сто, — была срезана, и там имелась довольно обширная площадка. Над нею кружились кайры — неизменные жители необитаемых островов. Что же касается западного склона, то он выглядел очень живописно. От вершины к западу вела каменная осыпь. Затем шла терраса площадью около гектара. Она была как бы порогом от вершины к берегу и была покрыта густым кедровым стлаником. Пологий глинистый откос вел от верхнего края террасы к сивучьему лежбищу. Овраг врезался в уступ почти до каменной осыпи. Вдоль подножия осыпи, отрезая ее от террасы, к югу шел овраг поменьше. Он был извилист и, очевидно, спускался к морю по южному склону острова.

Едва капитан Воронков огляделся, как его внимание привлек реденький дымок, стелющийся по кедрачу. Журналист прильнул к камням и, не веря своим глазам, долго вглядывался в заросли стланика, пока не заметил, что дымок поднимается из овражка, уходящего к югу. Может быть, это пар от горячего источника? Или клочок тумана?

Пока капитан Воронков строил свои предположения, дымок становился все реже и реже. Но это не успокоило журналиста. Нужно было выяснить, что это. Он решил пока не будить товарищей и самостоятельно обследовать подозрительное место, план созрел моментально: перебраться на террасу и подползти по зарослям кедрача к овражку. Так он и сделал. Каждый, кому доводилось видеть кедровый или ольховый стланик, может без труда вообразить, что за карликовые дебри оказались перед Воронковым.

Искривленные толстые прутья, словно гадюки, переплетаются между собой, образуя на земле сплошной настил высотой почти в человеческий рост. Поверх настила — густые кроны коротких пушистых ветвей. К счастью журналиста, стланик состоял тут из отдельных кущ. Через проходы между ними Воронков быстро добрался до овражка, и тут в носу защекотало от запаха дыма.

Укрываясь в зарослях, Воронков бесшумно подполз к краю овражка и замер: неподалеку — голоса. Говорили по-английски. Воронков плохо владел английским, но смысл разговора понял. Грубоватый голос недовольно говорил:

— Черт побери, они все тухлые. Слышите, Эрвин, вы принесли тухлые яйца!

— Вероятно, они теперь все такие, господин капитан, — отозвался почти юношеский ломающийся басок. — Прошло полмесяца, как мы их собрали.

— А сейчас птички не несутся?

— Нет, начали высиживать птенцов, господин капитан. Мы допустили оплошность, когда собирали яйца, — их надо бы складывать в соленую воду. Мой отец так хранил куриные яйца.

— Почему же вы не сделали этого?

— Не подумал тогда, господин капитан.

— Эти вонючие птички есть еще у нас в запасе?

— Целы все три…

— Но теперь мы уже не успеем поджарить их, тумана сегодня нет, с моря могут заметить дым.

Молчание. И снова молодой голос:

— Давайте положим их в угли, господин капитан, они еще успеют поджариться.

— Хорошо, я сам займусь ими, а вы, Эрвин, поднимитесь вверх и понаблюдайте за морем.

Вскоре послышался топот ног, и капитан Воронков увидел сквозь ветви, как вверх по овражку пробежал невысокий коренастый солдат в сильно поношенной одежде и смятой пилотке. Журналист успел запомнить его скуластое бронзовое лицо, заросшее русой курчавившейся бородкой. Солдат расторопно вылез из овражка на противоположную от Воронкова сторону и стал карабкаться по каменной осыпи к верхней площадке острова.

Прячась среди зарослей, Воронков быстро дополз до края оврага, где отдыхали его друзья, и почти кубарем скатился к ним. Укрытые парусом, они спали, прижавшись друг к другу. Парусина хорошо маскировала их: она была такая же светло-серая, как и камни. Со стороны вершины острова их и без того прикрывал обрыв оврага.

Воронков долго будил майора Грибанова, до того устал прошедшей ночью этот человек. Проснувшись, тот сразу же вскочил. Офицеры отошли в сторону, чтобы разговором не разбудить остальных. Обдумав все детально, решили разбудить пока Борилку и оставить его караульным в овраге, а самим подползти к овражку и попытаться подслушать разговор неизвестных.

Вскоре они лежали там, где уже побывал перед тем капитан Воронков. Им недолго пришлось ожидать: на осыпи загремели камни — это вместе с потоком щебня и глины скатывался в овраг русобородый солдат. Он пробежал почти перед носом Грибанова. Майор шепнул на ухо журналисту.

— Форма американская. Сержант.

— На море нет ничего, — послышался молодой голос из овражка. — Как ваше жаркое, господин капитан?

— Еще немножко подождем. Угли не очень жарки. Знаете, Эрвин, я дома чертовски любил мясо индейки, когда его хорошо прожарят. Моя кухарка, старая негритоска, умела отлично готовить это мясо. Сейчас приходится только вспоминать об этом да глотать слюнки, — вздохнул невидимый капитан.

— Мой отец разводил индеек, господин капитан, и я тоже очень любил их мясо. В кризис перед войной пришлось всех уничтожить, — скупщики не брали, и нам не на что стало покупать корм. Как-то теперь там дела у отца?

— Припомните мои слова, Эрвин: война надолго оздоровит нашу экономику. Разве уже в первые годы лендлиза не стали поправляться дела у вашего отца?

— Тогда поправились.

— Если нам удастся унести отсюда кости, Эрвин, я непременно побываю у вас в Техасе, навещу вашу ферму. Меня всегда привлекала поэзия этих знойных и суровых мест.

Майор Грибанов шепнул на ухо Воронкову:

— Дело ясное: они, как и мы, спасаются от японцев. Нам нечего их остерегаться. Пошли.

Они встали, отряхнули с одежды сухую кедровую хвою и молча стали спускаться по глинистому скату на дно овражка. Овражек круто повернул вправо, и двое русских лицом к лицу очутились перед двумя американцами. Те сидели у дотлевающего костра, поджав под себя ноги. Овражек здесь сужался, над ним висли кущи кедрача, образуя тенистый шатер. Американцы даже не встали, так они были ошеломлены внезапным появлением неизвестных.

— Пресвятая дева Мария, привидения это или живые люди? — проговорил рыжебородый с веснушчатым совиным лицом. Он был в изорванном офицерском френче, с портупеей через плечо. Как и сержант, он не сводил широко открытых желтых глаз с Грибанова и Воронкова.

— Прошу не пугаться, мы с добрыми намерениями, — сказал по-английски майор Грибанов. — Доброе утро!

— Кто вы?

— Мы русские офицеры, как и вы — спасаемся от японцев.

— Рашен?

При этих словах капитан встал — длинный, сухопарый, оборванный, он пристально и жадно разглядывал русских. За ним поднялся и сержант с курчавящейся бородой.

Не сразу американцы пришли в себя. Убедившись наконец, что перед ними не привидения, а живые люди, русские офицеры, рыжебородый поднял обе руки и восторженно прокричал изо всех сил:

— Рашен хура!

За ним повторял и русобородый. Потом офицер ловко поднес два пальца к пилотке и представился:

— Ральф Брич, капитан воздушных сил Соединенных Штатов Америки, штурман бомбардировочной авиации дальнего действия. Прошу извинить, — он потряс рваную полу френча и стал шутить, оглядывая себя: — Больше года не имею подходящего случая сменить костюм…

Костюм его и впрямь давно требовал замены: на френче было больше клочьев, чем живого места, повсюду торчала, подкладка, во многих местах сквозь дыры проглядывало голое тело. Не поддерживай его широкий офицерский ремень с портупеей, френч, кажется, развалился бы на части. Такой же жалкий вид имели и брюки. Они были заправлены в стоптанные разбитые ботинки, обвязанные сыромятными ремнями из сивучьей кожи. Всклокоченная широкая борода, в которой потонуло его совершенно круглое лицо, и грива, вылезающая из-под пилотки, выглядели под стать костюму капитана Брича.

— Представляю вам своего коллегу, — уже освоившись, продолжал он: — Сержант Эрвин Кэбот, бортрадист из экипажа моего бомбардировщика.

Несмотря на большую бороду, «коллега» выглядел юнцом, он был едва ли не наполовину моложе капитана Брича. Скуластый, с синими, глубоко посаженными маленькими и колючими глазами, он держался немного пугливо, скромно и не проронил пока ни одного слова.

Во время их разговоров в воздухе послышался рокот мотора. Американцы первыми бросились под кусты, увлекая за собой Грибанова и Воронкова. Невысоко над островом появились два японских истребителя. Они развернулись неподалеку, сделали два друга над Сивучьим, все больше снижаясь, потом взмыли вверх и легли на прежний курс.

— За последнюю неделю они совсем не дают нам покоя, — заговорил капитан Брич, когда самолеты удалились.

— Раньше появлялись два-три раза в месяц, а теперь пролетают по два раза в день. По-видимому, напряженное положение в районе этих островов?

— Скажите, господин майор, что делается в мире? — вступил наконец в разговор сержант Кэбот. — Мы почти год находимся здесь…

— Да, да, — подхватил капитан Брич, — как дела на восточном фронте?

— Нет такого фронта, — усмехнулся майор Грибанов.

— Германия разгромлена, и в Европе наступил мир.

— О-о! А на Тихом океане?

— Почти без перемен.

— О-о! Почему же?

— Это надо спросить у вашего командования. Однако, как вы здесь очутились, господа? — сменил разговор Грибанов.

— Это весьма трагическая история. Взгляните прежде на наше жилье.

С этими словами Брич взял Грибанова за руку и подвел к большому кусту, склонившемуся над краем овражка. Там темнело метровое отверстие, ведущее в обрыв под кустом. Оно было завешено шкурой сивуча. Подняв полог, капитан Брич указал рукой в темное углубление.

— Наш Эмпайр стейт билдинг, -сострил он.

Это была искусственная тесная пещера метра два в поперечнике, в которой можно было только сидеть или лежать. Вся она была устлана сивучьими шкурами, в глубине устроено изголовье из скатанной прорезиненной парусины, видимо набитой перьями кайры. В правой стороне была сложена какая-то рухлядь и зимняя одежда, кое-как сшитая из сивучьих шкур.

— Мы живем в этом убежище почти год, — сказал капитан Брич, вздохнув.

И он рассказал длинную историю, приведшую двух американцев на этот остров.

В июле 1944 года эскадрилья бомбардировщиков, в составе которой был самолет со штурманом Ральфом Бричем, бортрадистом Эрвином Кэботом и семью другими членами экипажа, ночью, поднявшись с Алеутских островов, направилась бомбить японцев на одном из островов Курильской гряды.

При первом же заходе на цель самолет Брича попал под сильный огонь зенитных пушек. Двумя попаданиями — в центр фюзеляжа и в один из моторов — экипаж наполовину был перебит, а самолет подожжен и стремительно пошел вниз. У раненого пилота еще хватило сил посадить машину в океане и автоматическим приспособлением выбросить надувные резиновые лодки. Однако выскочить из тонущей машины сумели лишь двое — штурман и бортрадист.

Полторы недели носило их резиновую лодку в океане, пока она не попала в полосу течения, идущего к западу. Течение и принесло их к этому необитаемому островку. С тех пор они живут здесь, питаясь яйцами птиц и мясом кайр и сивучей. Много пришлось страдать из-за отсутствия пресной воды. Но они приспособились собирать дождевую воду в резиновую лодку, примостив ее на одном из стоков. Особенно трудно пришлось зимой. Птицы улетели на юг, сивучи тоже ушли в теплые места. Даже рыбу было почти невозможно поймать — попадался только бычок. Спасло сушеное мясо, которое они с осени наготовили впрок.

— Если удастся благополучно унести свои кости на родину, — закончил рассказ капитан Брич, — на этой истории можно сделать в Голливуде хороший бизнес.

Все вместе отправились в овраг, где оставались Борилка, Стульбицкий и Андронникова.

— Эге, еще пара гребцов, — заговорил по-русски Борилка, рассматривая американцев. — После годичного прозябания они будут весла ломать!

Но пророчество боцмана не сбылось. Примерно через неделю, когда шлюпка была окончательно отремонтирована и снаружи обита прорезиненной парусиной от американской надувной лодки, произошло то, что круто изменило судьбу всех этих людей. Как-то под вечер, когда на море было тихо и оно, как зеркало, блестело под лучами вечернего солнца, все сидели на берегу, отдыхая после дневных трудов. Казалось, ниоткуда им не угрожает опасность. Самолеты только что пролетели на юг, возвращаясь из очередного облета мелких островов; судов поблизости не было видно. Да и на скале находился наблюдающий Стульбицкий. Вдруг Борилка, всматриваясь в море, сказал дрогнувшим голосом:

— Слушайте, да это же перископ, вон недалеко…

Да, это был перископ подводной лодки. Чуть высунувшись, он стоял над водой в каких-нибудь двух кабельтовых. И, видимо, уже давно стоял, потому что никаких следов от его движения не было видно на глади воды.

— Все! Наша песенка спета, братцы, — вздохнул Борилка. — Уходить теперь некуда!

— Да, они наверняка вызвали судно с десантом, — мрачно подтвердил Грибанов.