Падший ангел

Было два часа ночи. Я поехал на север, через снег и замерзающий дождь, назад, в Мэн.

Когда я увидел перед собой ворота Роуз Пойнт, то почувствовал, как будто прихожу в себя от лихорадочного наваждения, оглушенный милями и часами без сна, отупевший от вождения вслепую, уставившись в крутящийся снег. Я ехал так долго, стремясь к мирной тишине Роуз Ройнт и к женщине, которая была маленькой девочкой, когда я видел ее последний раз.

Было позднее утро. Шторм ушел за море, и янтарный свет просачивался сквозь облака. Я шел к мастерской за ключом от ворот, когда услышал звук в этом мире молчания — звук собачьего лая.

За покрытыми снегом соснами, на маленьком мысу над заливом, я увидел черный лимузин, стоящий у гранитной скалы. К крыше лимузина была привязана белая лодка.

За машиной я увидел женщину и ребенка. - Это они, - сказал я вслух. Я сразу почувствовал, как усталость покинула меня, сменившись таким приливом надежды, что я с трудом перевел дыхание.

Кэтрин держала за руку свою малышку в красных резиновых сапожках, похожих на ее собственные.

На ней было длинное джинсовое платье и темно-синее пальто. Темные волосы заплетены в косу.

Я не мог удержаться, чтобы не подумать о ее муже. Наверное, мы бы пожали друг другу руки. Он бы поблагодарил меня за работу.

Эти мысли опрокинули что-то внутри меня. Какое право я имею быть здесь, кроме права моего отца, права смотрителя?

Желтый ретривер носился вокруг них, описывая петли, погружал нос в волны, кусал снег, потом возвращался, чтобы лизнуть девочку в лицо, и громко лаял. Я вспомнил, что говорила мне Кэтрин.

Как она верит, что дни в Роуз Пойнт будут ещеразными днями для нее и Оливии. Я не знал точно, что она имела в виду, пока не увидел их на берегу, где, казалось, что-то в них получило свое завершение, прямо у меня на глазах.

Кэтрин выглядела счастливой, как и можно было ожидать. Но я видел также и ее усталость. Она села на камень, даже не стряхнув снег. Кэтрин обняла девочку и стала смотреть на Тыквенный остров, который лежал в полумиле от берега. Она медленнно покачивала дочку, положив щеку на детскую макушку.

Потом из лимузина вышел водитель — высокий мужчина, с грудью, как бочка, большой, как оперный тенор, одетый в черное и в шоферской фуражке на голове. Он развязал веревки, удерживающие лодку на крыше, и снял ее. Достал из багажника весла и затем тихо встал, заложив руки за спину. Как солдат, подумал я, кто-то, кого наняли не просто отвезти Кэтрин с дочкой оттуда сюда, но чтобы охранять их.

Кэтрин осторожно взяла девочку обеими руками и повела шаг за шагом к лодке, потом подняла ее и посадила в лодку. Она одной рукой придерживала ребенка за руку, когда сама забралась в лодку. Она взялась за весла, положила руки девочки рядом со своими и вместе они притворились, что гребут. Кэтрин помахала шоферу и девочка помахала тоже. Шофер окликнул их, и это заставило ребенка замахать еще сильнее. Он помедлил, пока Кэтрин жестом не показала ему уехать. Он вернулся к машине и медленно отъехал.

Мне показалось, что с Оливией что-то не так, хотя я не мог знать точно. Когда они были только вдвоем, я более ясно видел какой-то необъяснимый характер их движений, как будто они были неудобно соединены друг с другом, как будто девочка падала, а мать пыталась поймать ее, пока она не ударилась о землю.

Оливия приложила руки к глазам. Кэтрин моментально среагировала, убрав их от ее лица. Она наклонилась и сказала что-то девочке, перед тем, как выйти из лодки. Потом Кэтрин взяла Оливию за руки и помогда ей выбраться из лодки. Я ждал, что Оливия побежит по пляжу к воде, но она постояла на коленях на песке, потом Кэтрин подняла ее и понесла назад к камням, перед тем, как они исчезли на дороге к коттеджам.

Я наблюдал за всем этим с холма, ожидая чего-то, чего не мог назвать. Чувствуя себя неспособным знать то, что должен был.

Улицы Портленда были покрыты глубоким снегом. На тротуарах была расчищена узкая тропинка для покупателей, которые шли, опустив головы, против сильного ветра, раскачивающего вывески и лампочки. Я проехал мимо нескольких отелей, выглядевших покинутыми, пока не доехал до Редженси, красивого кирпичного здания, с высокими дверями и круговым подъездом, освещенным старомодными газовыми лампами.

Я заплатил за шесть ночей и спросил регистраторшу, закрывается ли входная дверь в определенное время.

- В полночь, - сказала она. - Но ваш ключ ее откроет.

- Но мне будут нужны два ключа. - Я сказал, что встречаюсь с другом и хочу, чтобы он мог приходить и уходить, когда захочет.

- Тогда я должна записать его имя, - сказала она, доставая журнал в кожаной обложке.

- Чарльз Хэлворт, - сказал я и объяснил, что хочу, чтобы он мог все непредвиденные расходы записать на мой счет. Для этого я должен был подписать отдельную квитанцию.

Комната была очень хорошей, с окнами, выходящими на елку на Монумент Сквер.

В модном мужском магазине неугомонный маленький человечек потратил полдня, помогая мне. - Какое-то событие? Офисная вечеринка? Обед? Путешествие?

- Встреча.

Я прикинул размер Чарльза Хэлворта, он был немного крупнее меня. Мы начали с шести пар темных шерстяных носков и семи пар трусов, потом дошли до вельветовых брюк, оливкого, черного и бежевого цвета. Темно-синий и пшеничного цвета вязаные свитера. Полдюжины хлопковых рубашек. Спортивная куртка и синее кашемировое пальто, похожее на отрепья мистера Хэлворта, когда они были новыми.

Когда мы закончили, то сложили все вместе.

- Что вы думаете? - спросил человечек, проводя рукой над выбранными вещами.

- Что я думаю? Что я ненормальный.

- Извините, сэр?

- Ничего. Ничего.

Мой план был прост. На следующий вечер я найду Чарльза Хэлворта в парковочном гараже. Скажу ему, что я - богатый человек, котрый хочет сделать что-то хорошее на Рождество. Как он сможет сказать нет? Я отведу его в комнату 603 в Редженси, где он переоденется в новую одежду и дождется меня, чтобы вместе отправиться в Роуз Пойнт. И таким образом я доставлю его в благословенный мир, в объятия дочери и внучки. И мы все вместе отпразднуем Рождество в коттедже.

Я знал, что из этого никогда ничего не получится, и все-таки, не мог удержаться.

Если бы мне сказали, что я до сих пор пытаюсь превратить жизнь Чарльза Хэлворта в кино, что я приготовил декорации и его костюм, и что я жду, чтобы он сыграл роль хорошего отца, я бы сказал, что это неправда. После того, как я увидел Кэтрин на берегу, я понял, что ей нужен ее отец.

На следующее утро я стоял перед коттеджем и смотрел, как она идет в мою сторону, держа дочку за руку. Я изучал ее черные волосы, как несколько прядок завились от влажного воздуха. И ее длинные пальцы. И как ее щеки раскраснелись от холода.

Я слышал, как слежавшийся снег скрипел у нее под ногами.

-Меня зовут Кэтрин, - сказала она, протягивая руку. Она, кажется, была рада меня видеть. - Я думала, мы здесь одни. Вы приехали на Рождество?

Я не сразу понял, что она принимает меня за за владельца другого коттеджа. - Я -Терри Мак Квин, - я снял отцовскую рукавицу и протянул ей руку.

Она удивилась. - Вы не уехали в Калифорнию?

- Метель. Аэропорты были закрыты.

- Метель свела нас вместе? - сказала она, как будто думая вслух.

- Судьба.

- Ну, тогда мне повезло, - сказала она, улыбаясь. - Хотя, у вас из-за меня столько хлопот.

- Нет, это была хорошая работа.

Я вдруг вспомнил наш последний разговор. - Извините за последний звонок. Я не пьяница, правда.

- Ничего страшного.

Она посмотрела мне в глаза, задержав взгляд. У нее были глаза, зеленые, как море, какие редко встретишь. Такие зеленые, что нужно посмотреть еще раз, чтобы убедиться. Потом она повернулась и посмотрела на коттедж, повернув туда голову девочки.

-Этот дом — что-то особенное! - воскликнула она. - Что, Оливия?

-Моя крепость, - сказала девочка с восторгом. Крепость, на букву К.

-На букву К, правильно, зайка, - сказала Кэтрин.

Оливия приложила кулачки к своим глазам. Кэтрин тут же отреагировала и мягко отвела их.

- Кто еще живет в книге на букву К?

- Кошка. Кошка и кекс, - гордо сказала Оливия.

- Да! Да! - сказала ее мама. Тут же детские кулачки снова отправились к глазам, Кэтрин отвела их и удержала.

- И кенгуру, - сказала Оливия. - И Кармель в Калифорнии. Кэтрин обняла ее. - О, да, - сказала она. Это было, как будто я исчез, и они остались вдвоем.

Кэтрин улыбалась, целуя Оливию в щеку, но, когда она повернулась и посмотрела на меня, улыбка растаяла.

- Вы не замерзли ночью? - спросил я.

- Нет. Мы спали в голубой комнате, с узором в виде раковин морских гребешков вокруг потолка.

Нам понравилась старая бабушкина голубая кровать, правда?

- Кэмбридж, Англия, - сказала Оливия.

- Это Британская энциклопедия, - объяснила Кэтрин. - Мы заставили бедного Лоуренса привезти все тома с нами в Мэн.

Лоуренс . Я воспользовался случаем и спросил, - Лоуренс - ваш муж?

- О, бедняга Лоуренс. Я не думаю, чтобы он захотел быть моим мужем и за тысячу лет. Я и так его достала. Он нам во всем помогает. Сейчас он в городе, греется. Лоуренс терпим ко многим вещам. Табак. Алкоголь. Покер. Но только не к холоду.

Каждый раз, когда она улыбалась, мне, к моему удивлению, хотелось, чтобы мой отец был здесь и видел ее. Я представил, как он несет елочные гирлянды и ангела наверх, в бельведер, готовясь к ее приезду. Кладет вещи Чарльза Хэлворта в бюро, чтобы Кэтрин их нашла. Расставляет декорации, как я в отеле — для ее отца.

- Подойдите ближе, - вдруг сказала она. - Подойдите познакомиться с Оливией.

Я не знал, насколько близко подойти. Сделал шаг, потом другой, когда Кэтрин сделала знак рукой.

- Оливия, - сказал я. - Красивое имя.

Кэтрин поблагодарила меня. - Видишь, мамочка дала тебе красивое имя. Это мистер Мак Квин.

Но девочка не смотрела на меня.

Я попросил ее называть меня по имени. - Когда я слышу «Мистер Мак Квин», я думаю, что мой отец стоит у меня за спиной. Наверное, в этих словах прозвучало раздражение, потому что Кэтрин повернулась и посмотрела на меня с любопытством. Затем она дотронулась до лица Оливии. - Терри открыл для нас бабушкин зАмок.

- Мне понравилось твое сообщение на телефоне, -сказал я Оливии. - И я оставил тебе гудок. Даже парочку. Ты слышала мои гудки?

Она кивнула. Я в первый раз ясно увидел ее глаза — облачные омуты белого, только со следом коричневого. Плавающие глаза, без света или искры узнавания.

Кэтрин улыбнулась и сказала, что ходила в коттедже из комнаты в комнату, в поисках знака, что она бывала там ребенком. У меня перехватило дыхание.

- Мама клянется, что я никогда не была. Но она переделывает историю. Правда, я не нашла ничего сломанного.

Я спросил, что она имела в виду. Прежде, чем ответить, Кэтрин посадила Оливию и достала из-под пальто детскую тросточку. Не говоря ни слова, она вложила ее в руки Оливии и девочка пошла.

-Я терроризировала все вокруг, когда была ребенком. Я все ломала. Обычно всегда бывает один такой ребенок.

Теперь она смеялась. И улыбалась. Я смотрел и думал о гибкости ее духа.

- В общем, если вы нашли что-нибудь сломанное, когда открывали коттедж, я должна была побывать там.

- Но вы никогда не бывали здесь?

- Нет, по-видимому, нет.

- И ваша мать только что рассказала вам об этом месте?

- В прошлом месяце, перед тем, как она уехала с новым мужем в Англию. Я думаю, ей было нас жалко.

Она замолчала, и я вместе с ней смотрел, как Оливия маленькими шагами уходила от нас. Она медленно шла в глубоком снегу. Когда казалось, что она идет прямо на березу, я хотел сказать что-нибудь. Кэтрин подняла руку. - Нет, - шепнула она. - Она найдет дорогу.

И она нашла. Кончик ее трости стукнулся о дерево, потом Оливия протянула руку и потрогала его. Она стояла там несколько минут, водя руками по коре.

- Она видит что-нибудь? - спросил я.

- Больше нет. До года она видела яркие огни. Я учила ее цветам. Но мы не закончили.

Я сказал, что мне жаль, а она посмотрела на меня так, как будто только что вспомнила, что я стою рядом.

- Она - причина того, что я наконец приехала посмотреть Мэн. Я всегда хотела приехать в Мэн, и мы привезли с собой ялик.

- Ялик? - спросил я глупо.

- Гребную лодку. Вы не моряк?

- Нет. Боюсь, что я никогда не проводил время рядом с лодками.

- Вы выросли здесь, и никто никогда не брал вас плавать?

- Я жил в другом мире.

- Обидно, что вы никогда не плавали, - сказала она серьезно, потом заявила, что собирается плыть на Тыквенный остров.

- Моя мама говорит, что похоронила на Тыквенном острове свою собаку, когда была девочкой. Видите ли, когда она рассказала мне об этом доме, я была уверена, что она все выдумала. Потом она рассказала о собачьей могиле под деревом, и я обещала ей, что проверю эту историю. Я нашла спасательные жилеты в каретном сарае, один достаточно маленький, чтобы подойти Оливии. Это должен был быть мамин, когда она была ребенком. Вы бы хотели отправиться с нами?

Я быстро подумал, сколько раз могу опозориться в лодке. - Я не пропущу этого. Это может быть ещеразное путешествие, особенно со мной на борту.

Кэтрин была тронута. - Наши ещеразные дни в Мэне. Вы помните, - сказала она, не спуская глаз с дочери. Мы следили за Оливией, которая уже добралась до катка. Мы смотрели, как она встала на колени и трогала лед обеими руками. Потом Кэтрин снова заговорила, как будто меня здесь не было. - Я привезла дочь в лучший в мире центр для слепых детей. Когда мы приехали, директор собрал нас всех в аудитории. Он сказал детям, что они должны научиться быть вдвое умнее зрячих детей. Вдвое трудолюбивее. Вдвое сильнее. Я сидела там и слушала, когда до меня дошло, что на самом деле он хотел сказать, что моя дочь — только половинка человека. Это разбило мне сердце, Терри. Я взяла Оливию за руку и мы вышли из аудитории.

Я видел ее упрямую решимость. Ее зеленые глаза потемнели.

-Я не уверена, что поступила правильно, - сказала Кэтрин грустно. Она повернулась и пошла, не сказав больше ни слова. Расстояние между нами увеличивалось, мне хотелось окликнуть ее и сказать, что она сделала все правильно, что чувствовать себя как половина человека, было именно то, как я себя чувствовал по сравнению с летними людьми в Роуз Пойнт. Я смотрел, как Кэтрин опустилась на колени рядом с Оливией и обняла ее. Я был уверен, так, как мы бываем уверены в некоторых вещах, что одного взгляда на них было бы достаточно, чтобы привлечь Чарльза Хэлворта назад, в мир надежды и любви. И пока они были здесь, в коттедже, они не были потеряны для него.

Они никогда не будут потеряны для него, пока я знаю, где они.

- 7-

По дороге в мастерскую я увидел подъезжающий лимузин. Я помахал, машина остановилась и водительское окно опустилось, открывая Лоуренса за рулем. Ему было за пятьдесят, крупный мужчина с серебристыми волосами. Когда я представился, он показал на обувную коробку на сидении рядом с собой. - У вас не найдется места спрятать это до Рождества? Он поднял крышку и показал мне крошечного коричневого кролика, с подрагивающим розовым носиком и черными глазками. Я увидел сзади желтую собаку , ее морда прижалась к стеклянной панели, отделяющей шофера от салона за ним.

- Это Джек, - сказал Лоуренс. - Он хочет зайчика на обед. Правда, Джек?

Кролик был для Оливии. - Она похитила мое сердце, - сказал он. - Я еще ездил в Л.Л. Бин, но не нашел одну вещь, которую искал.

- Что это было? - спросил я.

- Санки. Настоящие, не пластмассовые. Вы, наверное, слишком молоды, чтобы помнить?

- Нет, я помню.

Он представился и последовал за мной в мастерскую, вместе с кроликом. - Лоуренс Вилсон к вашим услугам, сказал он, прикоснувшись к своей фуражке.

- Вы водитель Кэтрин?

- Свеженазначенный, да. Я был восемнадцать лет с королевой-матерью, пока она не отправилась в Англию, с мужем номер шесть.

- Королева-мать? Это миссис Хэлворт?

- Хэлворт — это фамилия, которую она отбросила пять мужей назад. Она была Тилли, Фредерик и Константайн, с тех пор, как я начал работать на нее. Перед тем, как я появился на сцене — Вентворт.

- А ее дочь?

- У нее фамилия Тилли. Это был муж после Хэлворта.

- Я помню ее мать, когда она была Хэлворт, - сказал я, ожидая вопросов.

- Откуда?

- Отсюда. Тридцать лет назад они провели здесь немного времени. - Я ощутил некоторую долю удовлетворения от того, что знал ее раньше, чем Лоуренс.

- Тридцать лет назад? Вы были мальчиком.

- Мой отец был здесь смотрителем. Однажды я помогал ему открывать их коттедж на Рождество.

По тому, как он взглянул на меня, я понял, что он догадался, что я хочу сказать дальше.

- Кэтрин было четыре или пять? Они брали ее с собой?

- Да. Почему ее мать сказала ей, что она никогда не была здесь раньше?

Лоуренс снял фуражку и сел на скамью. - Из-за отца, я думаю. Я проработал у королевы около года, когда спросил ее об отце Кэтрин. Не мое дело, конечно, но я был любопытен. Она сказала, что парень был ненормальный, по-настоящему темная личность. Кажется, он однажды пытался похитить девочку. Ее мать со вторым мужем были на поле для гольфа, ехали в тележке, с Кэтрин между ними. Этот сумасшедший их преследовал. Нужно быть самым большим идиотом в мире, чтобы пытаться кого-то похитить на поле для гольфа.

- Или быть в полном отчаянии, - сказал я.

Какое-то время мы работали вместе, пытаясь соорудить клетку для кролика. Я делал ошибки и притворялся, что они не были ошибками. Наконец я признался, что не обладаю никакими из отцовских умений, и мы использовали под клетку ящик от инструментов, положив сверху оконную сетку и посыпав дно опилками.

- Вот создание, которое сразу полюбят , - сказал Лоуренс. Этого зайчика у Оливии будет не отобрать. Будьте осторожны. Этот маленький пират украдет ваше сердце.

Мне нравилась его улыбка и его энтузиазм. Я думал, что когда придет время, я расскажу ему настоящую историю Чарльза Хэлворта, и он поймет.

Я спросил его о муже Кэтрин.

Лоуренс поднял брови. - Они с Оливией — в очень маленькой лодке. Никакого мужа на борту, мой друг. Нет места.

- А был муж?

- Был Оливер Какой-то там Четвертый. Они были помолвлены. Но когда Кэтрин не захотела отдать ребенка, он ушел.

- Отдать ребенка?

- Кэтрин — социальный работник, и она увидела эту слепую малышку, которая никому не была нужна. Кэтрин взяла ее временно, знаете, только пока ей найдут семью. И удочерила маленького пирата. Насколько я слышал, Оливер не был плохим парнем, но он не представлял, как можно растить слепого ребенка, который даже не был его. Никто не может знать, что бы он делал в такой ситуации. Он ушел. А она купила собрание энциклопедий. - Он остановился и улыбнулся. - Они не спят по ночам. Учатся. Всю дорогу было слышно: «Канделябр». «Китай». «Калифорния». Я получил образование, пока мы ехали.

Перед его уходом зазвонил телефон. Это был один из летних людей, который хотел узнать, сколько снега выпало на его крышу во время метели. Я сказал ему о смерти отца.

- Мне очень жаль это слышать, - сказал он. Не успел я ответить, он спросил, буду я убирать снег с его крыши сегодня или завтра. - Ваш отец всегда чистил мою крышу первой. Над биллиардной комнатой была протечка .

- Протечка, - сказал я и повесил трубку.

- Они сейчас все будут звонить. Они звонят, чтобы выразить сочувствие, но на самом деле, чтобы убедиться, что кто-то есть на месте, чтобы делать его работу. Я знаю богатых.

Лоуренс был прав. Я провел полдня, отвечая на звонки летних людей, спрашивающих о шторме и о том, собираюсь ли я чистить их крыши. Я отвечал, что составляю список имен и постараюсь сделать все возможное. Каждый хотел знать, где он в моем списке.

В этот день я больше не видел Кэтрин с Оливией. Я сгребал снег с крыши Элдриджа, где сугробы доходили мне до пояса. Оттуда я мог видеть большинство коттеджей и больше снега, чем я мог бы разгрести за всю оставшуюся зиму.

- Они спят, - сказал Лоуренс, когда я пришел на следующее утро в коттедж, чтобы одолжить чайник. Он посмотрел на часы. - Сегодня действительно двадцать второе? - спросил он.

- Да.

- Я потерял счет дням, с тех пор, как уехал из Нью-Йорка. Они будут спать еще минимум часа два. Они занимались почти всю ночь. Так вы - любитель чая?

Меня отвлекла мысль о том, что Кэтрин и Оливия спят где-то, этажом выше. - Извините. Чай? Нет.

Я объяснил, что чайник нужен для осуществления моей идеи, как сделать санки для Оливии.

Лоуренс заинтересовался. - Вы потеряли меня где-то между чаем и санками.

- Идемте со мной и я покажу, - сказал я, и мы вместе отправились в мастерскую.

Я сделал простой деревянный ящик, достаточно длинный, чтобы вложить в него несколько узких дубовых дощечек, потом укрепил его над чайником на плите, чтобы вода кипела и пар заполнял ящик. Мы повторили эту процедуру с шестью чайниками воды, пока пар не размягчил дощечки достаточно, чтобы загнуть концы для полозьев.

- Эй, - сказал Лоуренс удивленно. - Из этого что-то получится, я верю.

- Моя репутация поставлена на карту.

- Но это не ваша работа. Чем вы занимаетесь?

Я ответил, что работаю в Калифорнии. - Я представляю людей в киноиндустрии, - сказал я, стараясь не говорить ничего определенного и надеясь на этом закончить.

Он обрадовался. - Кино? Вы представляете актеров и актрис?

- Да. Продюсеров, режиссеров, писателей.

- О, я всегда хотел быть актером, - сказал Лоуренс задумчиво.

Все это время я хотел рассказать ему то, что знаю об отце Кэтрин. Может быть, я должен был. И, может быть, я должен был сказать ему, что я чувствовал, когда первый раз увидел ее с дочерью на берегу. Я ничего не сказал, потому что не был уверен, как он среагирует. Но я хотел сказать ему о том, что , стоя у коттеджа с Кэтрин и Оливией, я почувствовал, что буду помнить их всю жизнь. И, если понадобится вся моя жизнь для того, чтобы примирить Кэтрин и ее отца с их прошлым, я буду терпеливо пытаться.

Днем я позвонил в свой офис. Меня ждали сорок три сообщения на автоответчике. Только на одно из них мне захотелось ответить — от актера, вместе с которым я прошел через плохие и хорошие времена, в основном, плохие. - Я провалил пробу, - сказал он, когда я перезвонил. - И она была у меня, Терри. Клянусь, они хотели дать мне эту чертову роль.

- Будут другие роли, Льюис. Надо верить.

- Во что?

- В себя.

- Я не могу, - сказал он мягко.

Я почувствовал боль в его голосе. - Ладно, Льюис, тогда поверь в меня. Я с тобой. Держись там, а я сделаю несколько звонков.

По правде, я не знал никого, кто мог бы дать ему работу. Сейчас ему было пятьдесят, темный поворот на дороге.

Я поймал себя на разговоре с кроликом о Льюисе, пока начищал сидение для санок.

- Давай посмотрим, мистер Кролик, кто до сих пор передо мной в долгу в Городе Ангелов?

До того, как мне в голову пришло хотя бы одно имя, в дверь постучали. Это была Кэтрин и полоска красного неба позади нее. Она сказала, что зашла только на минутку и улыбалась так, что мне показалось, что она рада меня видеть.

- Я заходил в коттедж раньше. Вы хорошо спали?

- Как медведи. Здесь такой чудесный воздух.

Я предложил ей сесть, но она отказалась. Интересно, моментом раньше, она улыбалась мне, потому что была рада меня видеть, или я прочел в ее улыбке слишком много?

Она спросила, не хочу ли я поехать с ними в Портленд сегодня вечером. - Вы знаете «Детское Рождество в Уэльсе» Дилана Томаса?

Может быть, нужно было сказать ей правду — что я представлял режиссера, который делал телевизионную постановку. - Да, я знаю эту историю, - все, что я сказал.

- Мне всегда хотелось, чтобы Оливия посмотрела этот спектакль. И он идет сегодня в городе.

Мы постояли на ступеньках мастерской перед тем, как она ушла. Кэтрин показала на другую сторону залива, где стояли одноэтажные дома. - Я думаю, там живут настоящие люди, за пределами крепостных стен.

Я рассказал ей об этих людях. Салливаны, дочь которых, Мэри, однажды была мисс Мэн. Пол Джозеф, который делал из хлама гоночные машины. Линк и Джули Катлер, которые одну зиму жили в церкви, потому что их трейлер сгорел дотла. Я ходил в школу с детьми, которые выросли в этих домах.

- Я сбежал от этих людей.

Она повернулась и посмотрела на меня. - Чтобы найти славу и богатство?

- Я не знаю.

- Что вы нашли?

- Никакой славы. Немножко богатства.

- В Голливуде. Лоуренс сказал мне.

- Да.

Кэтрин огляделась вокруг. - Я не думаю, что кино может отдать должное такому красивому месту, как это. А вы?

Я немного подумал. - Я рад, что оно настоящее.

Она улыбнулась и наши глаза встретились. - Да, я тоже.

Порыв ветра донес запах горящего дерева.

- Ваши камины работают? - спросил я.

- Все семь. Я однажды была герлскаут.

- Герлскаут. Вы похожи на герлскаут.

- Может быть, на старую. Круги под глазами.

- Нет. У вас красивые глаза.- Кэтрин, казалось, поразило то, что я сказал. Я думал, как печально, что ее дочь не может видеть ее глаза.

- Спасибо. -Она быстро повернулась и спустилась со ступенек. - Мы зайдем за вами в семь тридцать.

- Смокинг нужен?

Она улыбнулась. - Да, безусловно.- Она помедлила немного. Потом помахала рукой. - Пока!

Пес Джек сидел впереди, с Лоуренсом и Оливией, с выражением на морде, которое гласило: Я мог бы вести эту штуку, если бы мне дали шанс. Оливия смеялась чему-то, что сказал Лоуренс.

- Мне всегда было интересно, что бы она сказала, если бы знала, в какой роскоши мы путешествуем, -сказала Кэтрин.

- Л, - ответил я. Вы доберетесь до «Лимузина» в вашей энциклопедии.

Мы проехали по Конгресс стрит. Среди рождественских покупателей на площади я заметил двух человек в отрепьях, толкавших магазинную тележку, нагруженную мешками для мусора. Что-то толкнуло меня.

Я отодвинул стеклянную панель.

- Поверните направо, пожалуйста - сказал я Лоуренсу.

Еще раз направо и через два квартала мы были у парковочного гаража, куда привозил меня Уоррен. Как только мы достигли второго этажа, я увидел их, ждущих в тени. Я поросил Лоуренса остановиться. - Только на минуту. - Я вышел и направился к ним. Чарльз стоял отдельно, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться. И глядя на меня, подумал я. Потом я понял, что он смотрит на лимузин.

- Мне нужно нанять кого-нибудь себе в помощники, - сказал я ему. - Десять долларов в час. Больше, если будете стараться.

Я протянул Чарльзу руку. Он, не колеблясь, пожал ее.

- Могу я привести несколько ребят с собой?

- Кого только сможете найти.- Его лицо было изможденным, и белая борода делала его похожим на античного мореплавателя. Но в его движениях до сих пор была быстрота, которая идеально подходила моим воспоминаниям о нем, пританцовывающем в больничном коридоре в костюме Санта Клауса . - Я заеду за вами завтра, в семь утра, хорошо?

- Да. Спасибо.

- Спасибо вам. Мне нужна помощь.

Он не спросил, что он будет делать или где будет работать. Уходя, я слышал, как мужчина помоложе спрашивал, кто я такой.

- Мне нужно очистить тридцать крыш, - объяснил я Кэтрин и Лоуренсу, когда вернулся в лимузин.

После спектакля был один момент в лимузине. Кэтрин сняла свои бусы — одна нитка жемчуга- и дала их подержать Оливии. Девочка положила бусы мне в руки, села рядом со мной и положила голову на мою руку. Это меня смутило и сначала я чувствовал себя неловко, сползая с сиденья, как будто никогда раньше не сидел в машине. Я увидел, что Кэтрин улыбается. Я смотрел, как она распустила волосы. Потом наклонилась и поцеловала Оливию, ее волосы коснулись моей руки. - У вас появился новый друг, - сказала она, глядя на меня.

Когда мы подъехали к коттеджу, Оливия спала. Я понес ее вверх по лестнице, в голубую комнату, где ее энциклопедия лежала стопками на полу. Когда я положил ее на кровать у окна, Оливия проснулась и вскрикнула. - Моя книга на букву К, - сказала она с отчаянием.

- Я найду ее. Она вот здесь.

Это заняло какое-то время. Когда я положил книгу девочке в руки, она поблагодарила меня.

- Оливия? - позвал я и она улыбнулась мне. Ты знаешь, как выглядит твоя мама?

Ее улыбка не изменилась. - Нет. Я не вижу маму.

Я пожелал Оливии спокойной ночи. Она открывала страницы энциклопедии. Книга составит ей компанию темной ночью. В дверях я повернулся и сказал — У тебя красивая мама, Оливия.

Девочка посмотрела на потолок. - Я знаю, - ответила она.

Я запомню это, думал я, когда открылись ворота Роуз Пойнт, и Чарльз Хэлворт опустил голову, глядя в пол машины. Он не смотрел в окошко. Сколько я буду жить, буду помнить, как он опустил голову. Как будто сдавался.

Он ничего не сказал. Так же, как и два человека, которые пришли с ним работать на меня. Я заехал в магазин за лопатами. Все трое были одеты слишком легко для морозного утра, но в магазине стройтоваров я смог купить им только рукавицы и шапки. Я заехал еще в Данкин Донатс, где продавали специальные рождественские термосы. Я купил три и наполнил их черным кофе.

Сначала я работал вместе с ними на крыше коттеджа Элдриджа. Я был недалеко от Чарльза, наблюдая за ним и ожидая, когда он скажет мне что-нибудь. Он сгребал снег, опустив голову, прокладывая путь через сугробы сильными движениями. Только один раз я видел, как он остановился, выпрямился и посмотрел вокруг. В следующий момент он продолжил работу.

В полдень мы передвинули лестницы к следующему коттеджу. Я сказал, что вернусь, чтобы расплатиться с ними, до темноты, и отвезу их в город.

Чарльз кивнул и начал подниматься по лестнице. Резиновая подошва его кроссовки оторвалась и шлепала. Его тонкие брюки были залатаны клейкой лентой. Что со мной такое, спрашивал я себя сердито, что я до сих пор верю, что могу исправить его жизнь? Этот человек не хочет, чтобы его жизнь была исправлена, но я верил, что могу сесть с ним сегодня вечером в отцовской мастерской и сказать, что его дочь, которую он потерял — здесь, рядом, с лимузином для него, чтобы ездить теперь в нем всегда.

Я дурак, подумал я. Где-то, за эти годы в Голливуде, я потерял чувство реальности.

- Вот спасательные жилеты, - сказала Кэтрин, когда мы встретились на пляже.Это были старые оранжевые жилеты, которые свешиваются с груди. Если бы море не было зеркально-спокойным, я бы попробовал отговорить их от путешествия на Тыквенный остров в такой маленькой лодке.

Кэтрин одела спасательный жилет на Оливию, но когда она попыталась завязать свой, оказалось, что тесемки запутались сзади.

- Давайте помогу. - Я стоял позади нее. Ее волосы пахли яблоками, и я чувствовал тепло ее кожи.

- Ты должна рассказать Терри, что ты читала прошлой ночью.

- Канада, - сказала девочка оживленно. - И знаешь что, Терри?

Мне нравилось слышать, как она называет меня по имени. - Что, Оливия?

- Они катаются на коньках по льду в Канаде. Как тот лед, который ты сделал для меня и мамочки. - Она улыбнулась с удовольствием.

Когда я взглянул на Кэтрин, у нее была такая же улыбка.

- Может быть, Санта Клаус принесет тебе коньки, - сказал я.

- Санта Клаус ненастоящий, - сказала Оливия с серьезным выражением лица. - Он только сказка, правильно, мама?

- Прелестная сказка, - ответила Кэтрин. - Но только сказка, ты права.

Мы отправились в путь. Пес лежал, положив голову на колени Оливии, я греб, и мы проплывали через храм тишины. Тюлени высовывали головы из воды, как перископы, чайки кружили над нами.

- Как спокойно, -сказала Кэтрин. Потом она стала напевать Оливии: «Завтра будут синие птицы над белыми скалами Довера , ты только жди и увидишь. Когда мир свободен, ты только жди и увидишь.»

На полпути Кэтрин показала на берег. - Смотрите, вон люди на крыше.

Я повернулся.

- Какие люди? - спросила Оливия.

- Терри попросил одних хороших людей очистить от снега крышу большого зеленого коттеджа. Какое красивое место! Не могу поверить, что мама держала дом заколоченным всю мою жизнь.

- Теперь он ваш. Вы можете приезжать, когда захотите.

- Я еще к этому не привыкла. Сможем мы здесь жить круглый год, как вы думаете?

- Нужно установить какой-нибудь обогреватель и утеплить трубы. Вы можете это сделать. Хотя, здесь будет одиноко.

Кэтрин обняла Оливию. - Нам никогда не бывает одиноко, правда, зайка?

- Ты бы хотел жить здесь с нами, Терри? - спросила Оливия. - У нас есть двенадцать больших спален!

- Правильно, двенадцать.

- И вы должны жить у нас, - сказала Кэтрин. - Если только вы не живете в мастерской отца, чтобы быть поближе к его духу.

- Где твой отец? - спросила девочка.

Я чуть не ответил, что он на небесах.

- Терри потерял своего отца, - сказала Кэтрин.

- Я тоже потеряла своего отца, - сказала Оливия.

- А Джек потерял свою мать и своего отца, - добавила Кэтрин.

При упоминании своего имени пес повернул голову к Кэтрин, толкая носом ее руку, пока она не погладила его. - Неудивительно, что собаки так привязываются к нам, - сказала она. - Они начинают жизнь как сироты, отобранные у своих матерей.

Всю жизнь я имел дело с собаками и никогда не думал о них, как о сиротах. Но с этого момента они всегда будут для меня сиротами. Может быть, сила красоты включает в себя способность удивлять нас.

Вот что привлекало меня в Кэтрин в наши первые часы вместе. Если можно влюбиться в кого-то за то, что он говорит, тогда я был уже влюблен.

Через двадцать минут мы были на месте. Я протянул руки к Оливии, забыв, что она меня не видит..

- Можно, я подниму тебя, Оливия?

Она посмотрела на меня, улыбаясь, как будто выиграла что-то. - Подними меня, Терри! - сказала она радостно.

- Давай! Беги! - кричала Кэтрин Джеку. Он подпрыгнул и помчался исследовать остров.

- Если бы он был человеком, - сказала она, - он бы каждый день опаздывал на работу и разбрасывал одежду по всему дому .

- Если бы я был собакой, - сказал я, опуская Оливию на землю, - я бы надеялся найти такую девочку, как ты, Оливия.

- Слепую, как я?

Я видел, что Кэтрин наблюдает за мной. Когда я взглянул ей в глаза, она не отвернулась.

- Точно такую, как ты, - ответил я Оливии.

Кэтрин взяла дочь за руку. Она объяснила, что здесь, на берегу, скользкие камни и она должна будет держать ее крепко.

- А теперь мы узнаем, говорила ли бабушка правду о могиле.

На острове росли только три дерева и потребовалось всего несколько минут, чтобы найти то, что искала Кэтрин. Я держал Оливию, пока ее мама опускалась на колени и раскапывала снег. Под третьим деревом мы нашли круглый камень с выбитыми на поверхности словами : «Наш любимый друг, Сэлли».

Кэтрин положила руки Оливии на камень и помогла ощупать буквы.

- Я спросила маму, почему я должна верить ей , - сказала Кэтрин, - после того, как она все эти годы скрывала от меня это место. Не поймите меня неправильно. Она неплохой человек, но в моей семье было слишком много лжи. Я спросила, почему она не сказала мне о коттедже раньше, и она ответила, что все время хотела его продать. Но никогда этого не сделала. Не потому, что она рассчитывала когда-нибудь вернуться, но, я думаю, потому, что какая-то ее часть хотела, чтобы коттедж был моим.

Пока мы шли через центр острова, пошел снег. Когда мы вышли на открытое место, Кэтрин пристегнула поводок к ошейнику Джека и вложила другой конец в руку Оливии.

- Вы с Джеком можете походить здесь, - сказала она. И затем собаке, - Веди свою девочку на прогулку.

Откуда-то пес знал, как двигаться осторожно. Мы шли за ними и я слушал, как Кэтрин рассказывает о своей жизни. Я чувствовал, как она делается ближе, ее голос становится более знакомым и спокойным.

- Когда я впервые увидела Оливию, ей было девять месяцев и она уже побывала в четырех временных семьях. Любая мать скажет, что это волшебное время, в девять месяцев. Ребенок научился спать всю ночь и садиться. Это изумительно. С ножками, еще такими маленькими, что их можно мыть в чайной чашке, и уже улыбается вам и издает умные звуки, пытаясь общаться. Я влюбилась и не смогла отдать ее.

Мы остановились и смотрели, как Оливия лепит снежок. Закончив, она подбросила его в воздух и пес поймал снежок зубами.

- И она была даром для меня, - продолжила Кэтрин. - Оливия научила меня жить в настоящем. Это великий дар. Она сделала меня лучше.

Я подождал немного, а потом сказал Кэтрин, что им с Оливией обеим повезло. - Вы есть друг у друга, - сказал я.

Когда мы возвращались к берегу, снег пошел сильнее. Ветер тоже подул сильнее. Оливия была на руках у матери. Когда мы подошли к краю обрывистого берега, я был потрясен, увидев, что пролив между островом и берегом исчез в тумане и летящем снегу.

- Откуда это взялось? - сказал я. - Нужно идти. Нужно поторопиться, Кэтрин.

Я забрал у нее Оливию и мы побежали вниз, к берегу. Мы шли по нашим следам на снегу. Они вывели нас туда, где была лодка, но, пока мы занимались исследованиями, наступил прилив, и лодки не было.

Мы стояли, пытаясь разглядеть ее в головокружительном снегу. Море больше не было спокойным, сильные волны разбивались о берег.

- Ее унесло приливом, - сказал я. - Это моя вина.

Наконец Кэтрин увидела лодку, футах в тридцати от берега. Я разулся и вошел в ледяную воду. Берег резко ушел у меня из-под ног. Я сделал только несколько гребков и мои руки превратились в свинец. Приходилось заставлять себя двигаться.

Потребовалась вечность, чтобы добраться до лодки, и когда я ухватился за нее, чтобы подтянуться, то не смог сжать руки достаточно крепко, чтобы удержаться. После нескольких попыток мне удалось перекинуть руки через корму — сначала одну, потом другую — с большим усилием. В голове стучало и, когда я посмотрел на свои руки, то увидел, что они стали темно-красными, будто с них содрали кожу.

Шевелись, сказал я себе, шевелись, пока не развернешь лодку. Я еле чувствовал свои ноги, но лодка медленно стала поворачиваться. Меня сильно трясло и глаза были закрыты, когда я коснулся коленями берега и кто-то прикоснулся ко мне.

- Вот и вы, - сказала Кэтрин очень мягко, как будто бояться было нечего. - Вот и вы. Оливия, сейчас ты поможешь мне положить Терри в лодку.

Я открыл глаза и увидел их руки на моих руках.

- Сейчас мы вернемся в Роуз Ройнт, - сказала Кэтрин.

Они поднимали и толкали меня, пока я не оказался на дне лодки. Кэтрин заставила собаку лечь рядом со мной, и я чувствовал тепло ее шерсти.

Кэтрин ровно гребла через черные волны.

- Нам недалеко, - сказала она. - Когда доберемся до дома, мы все примем хорошие горячие ванны. И выпьем горячего шоколада.

- А Джек? - спросила Оливия.

- Для Джека — подливка и картошка.

Когда мы приблизились к берегу, ветер подул еще сильнее. Я смотрел, как Кэтрин работает веслами, поворачивая лодку из стороны в сторону, чтобы она держалась ровно в пенящихся волнах. И потом она крикнула кому-то. — О, да! Здесь кто-то, чтобы помочь нам.

Я слышал, как она кричала, - Спасибо. Спасибо, сэр! - Вдруг я увидел лицо Чарльза Хэлворта. И потом его руки, когда он вытащил Оливию из лодки и посадил себе на плечи. Потом я понял, что происходит. Волны разбивались сзади нас, и это был только вопрос времени, секунды, прежде чем волна подняла бы корму и перевернула лодку.

- Продолжайте грести, - сказал Чарльз Кэтрин.

Он держал нос лодки перед грудью и отступал назад. Каждый раз, когда волна поднимала корму, он поднимал нос и удерживал лодку ровно .

Мы были в безопасности на берегу, когда Чарльз вытащил меня из лодки и положил на песок. Я смотрел вверх и видел его лицо. Соленая вода сделала его губы белыми. Рядом с ним Кэтрин держала Оливию и смотрела на меня. - Он увидел нас с крыши, Терри, - сказала она. - Как мы сможем когда-либо вас отблагодарить?

Это был только момент. Они втроем вместе. Наконец вместе. Три человека, которые разделяли одну душу, каким-то образом путешествовали во времени и стояли вместе на этом берегу. Хотя никто их них не знал об этом

- Оп-ля! - сказал Чарльз. Он взвалил меня на спину. Я слышал, как он велел мне разговаривать с ним и я пытался, но ускользал. Последнее, что я помню, был страх, что момент прошел и эти трое сейчас разлетятся в разных направлениях и никогда не найдут друг друга снова.

8 -

Я был в голубой комнате коттеджа, вместе с Лоуренсом. Он раздел меня, завернул в одеяла и посадил в кресло перед камином, перед ревущим пламенем.

- Кэтрин просила, чтобы я отвел вас в ванную.

- Не сейчас. Дайте мне посидеть здесь. Но где же Чарльз?

- Кто?

- Человек, который помог нам.

- Он внизу, с остальными. Я дал ему кое-что из своей одежлы. Они хотят, чтобы я отвез их в город.-

Я подумал о комнате в отеле. - Лоуренс, вы не могли бы привести его сюда? Мне нужно что-то ему сказать.

Лоуренс вышел. Я смотрел в огонь и пытался соединить кусочки того, что случилось, вспомнить, как я попал сюда.

Я помнил, как Чарльз вытащил меня из лодки и положил на песок.

Потом я повернулся и увидел Чарльза в дверях.

- С вами все в порядке? - спросил я.

- Да. Остальные хотели, чтобы я спросил насчет денег. Я сказал им, что мы можем подождать, если вы не можете заплатить нам сейчас. С вами все хорошо?

Я посмотрел ему в глаза и поблагодарил его. - Я хочу вам заплатить. Деньги в мастерской, в ящике под рабочим столом.

- Я не думаю, что могу сделать это .

- Можете, это ничего. Возьмите по сотне на каждого. Этого хватит?

- С избытком. Спасибо. - Он повернулся, чтобы уйти.

- Нет, подождите, пожалуйста. Вы помните здешнего смотрителя?

Он кивнул. - Я знал его.

- Я знаю, что вы знали.

Он смотрел прямо на меня.

- Я — его сын.

Он не отвернулся.

Я говорил ему, что он отсутствовал долгое время. Он смотрел в пол. - Я тоже, - сказал я. - Но теперь мы оба вернулись.

Я сказал, что у меня есть комната, в которой он может остановиться. - Отель Редженси. Ключ от комнаты в том же ящике, где деньги, в мастерской.

Он глубоко вздохнул, потом поднял голову. - Спасибо, но я не беру милостыни.

- Думайте об этом, как о плате за спасение моей жизни.

Он подумал. - Могут мои друзья пользоваться комнатой?

- Все, что хотите. Я оставил ваше имя у регистратора.

- Мое имя?

- Чарльз Хэлворт.

Он заговорил не сразу. - Мне кажется, вы однажды брали у меня отпечатки пальцев.

- Очень давно.

Он опять опустил глаза. - Я не забыл.

- Я тоже не забыл.

Он выглянул в коридор. Потом снова посмотрел на меня и сказал, - Я не приду завтра.

- Мне бы пригодилась ваша помощь.

- Извините.

- Ничего. Я рад, что вы были здесь сегодня.

Он ушел. Я слышал, как он спускался по лестнице. Я думал о том, чтобы остановить его. Если я не увижу его снова, то никогда не прощу себе, что дал ему уйти. Но чего бы хотел он ? Что бы он хотел, чтобы я сделал? Я обдумал все, что рассказали мне Уоррен и Кэлли и решил, что не могу ничего сделать, пока не поговорю с ним снова и не скажу ему правду.

Лоуренс опять поднялся ко мне. - Он попросил меня сходить с ним в мастерскую. Он не хочет забирать деньги сам.

- Хорошо, - сказал я. - В ящике под рабочим столом. И ключ. Там лежит ключ от комнаты 603 в отеле Редженси. Не могли бы вы отвезти его туда?

- Договорились, - сказал Лоуренс.

Не знаю, как долго я проспал в кресле у камина. Когда я проснулся, в доме было тихо, и я снова мог чувствовать свои ноги. Я медленно встал. Кэтрин и Оливия спали на кровати у окна. Пес лежал на полу. Его хвост на секунду взлетел, но, не считая этого, он оставался совершенно неподвижным. В его темных глазах было смирение, как будто это была часть его работы — охранять их и терпеливо ждать, когда они вернутся оттуда, куда отправились во сне.

Оливия была одета в белые колготки и темно-красное бархатное платье, покрытое собачьей шерстью.

Ее мама была в похожем по цвету платье и синих шерстяных колготках. Черная коса свесилась через плечо ей на грудь. Хотя они спали, не казалось, что они отдыхают, как будто сон не унес их от забот бодрствующего мира.

Когда я подошел ближе, пес поднял голову в ожидании. На мгновение у меня было чувство, что мое место — здесь и что я преодолел огромную пустыню, чтобы стоять в этой комнате, рядом с ними.

Я смотрел на Кэтрин, когда она открыла глаза. - Я приходила, чтобы помочь вам принять ванну, - прошептала она, - но вы спали.

- Все в порядке. Я согрелся.

- Нет. Вам нужна ванна.

Она медленно выбралась из кровати, чтобы не разбудить Оливию. Я шел за ней по коридору, и мне хотелось взять ее за руку..

Кэтрин вошла впереди меня в ванную и пустила воду. - Я посижу снаружи, - сказала она и закрыла за собой дверь.

Когда ванна наполнилась, и я выключил воду, то услышал, как Кэтрин тихонько зовет меня. - Я забыла сказать, что у нас розовая вода. Очень стильно.

Я ответил, что это ржавчина, которая накопилась в старых трубах. - Трубы не работали тридцать лет. Я помогал отцу закрывать этот коттедж. Мне было восемь лет. Только что убили Кеннеди. Это было Рождество. Ваша мать хотела открыть «Безмятежность» на Рождество.

Я ждал, стараясь не двигаться и не производить ни звука, который помешал бы мне услышать ее.

- Она приезжала в «Безмятежность» на Рождество? Звучит слишком сентиментально для моей матери. У нее с этим местом связаны плохие воспоминания. Воспоминания о моем отце, до того, как он оставил ее.

- Ну, теперь это место ваше. Вы можете создать ваши собственные воспоминания.

- Да. Мне нужно привыкнуть к этому. И к тому, что мой отец был здесь, в этих комнатах. Большую часть жизни я относилась к этому спокойно. К тому, что я не знала своего отца. У меня были приемные отцы, мамины мужья, все очень хорошие. Но, когда я нашла Оливию, мне стало не хватать отца. Я просто хотела показать ее ему, и первый год, когда мы были вместе, у меня было чувство, что я его где-нибудь найду. Пойду по улице и встречу его. Конечно, это было глупо.

Интересно, не ожидала ли ее мать чего-нибудь подобного и поэтому не торопилась отдавать коттедж Кэтрин? Я сказал ей об этом.

- Нет. И я думаю, что, если бы Оливия была нормальным ребенком, она бы никогда не сказала мне об этом месте. Прошлым летом мы провели с ней некоторое время в Кэйпе. У нее там особняк и очень большая социальная жизнь. Мы засобирались домой в момент приезда. Не думаю, что она это делала нарочно, но она постоянно оставляла вещи на полу, и Оливия все время спотыкалась и падала.

Я слышал, как она вздохнула. Я сказал ей, что Оливия будет любить Роуз Пойнт. - Здесь она будет в безопасности.

- Это то, чего хотят все родители, правда? Быть способными защитить своих детей. Ничего не имеет такого значения, как это.

- И что родители получают взамен?

- Много чего. Вы сами когда-нибудь увидите.

- Не знаю. Время летит быстро.

- Вы не должны упускать возможность быть отцом. Из вас выйдет хороший отец. Интересно получается, - сказала она мягко. - Я не собиралась иметь детей. То-есть, мы с женихом были согласны насчет этого. Никакие дети не прервут наше чтение Нью-Йорк Таймс каждое утро.

Наша жизнь была... Ну, можно сказать, что наша жизнь была упорядоченной. Думаю, это правильное слово. Но пара других слов тоже приходит в голову. Предсказуемая. Пустая.

- Многие люди живут пустой жизнью.

- В Нью-Йорке так много старых женщин, живущих в одиночестве,- сказала она, как будто не слышала меня. - Я наблюдала за ними. И, хотя они одиноки, они делают большие усилия, чтобы хорошо преподносить себя. За их лишениями можно разглядеть проблеск элегантности. Совершенно одинокие в мире, но, если они были матерями, тогда они однажды были центром чьего-то внимания. Если ты мать, никто не может отнять это у тебя. Ты можешь потерять все, но не память о том, как сильно тебя любили.

Я ждал, что Кэтрин скажет дальше. За окном был лунный свет над деревьями. Я думал о том, как странно, что я принимаю ванну в Роуз Пойнт.

Когда она замолчала, я испугался, что она уйдет. - Я хочу, чтобы вы знали, почему я вернулся.

- Вернулись?

- Да, после поездки в аэропорт в метель.

- Аэропорт был закрыт, - сказала она невинно.

- Не только это. Я мог бы переночевать в аэропорту. Помните, вы сказали, как Оливия научила вас жить в настоящем?

- Как вы живете?

- В будущем, всегда, - признался я. - Вы настолько хороши, насколько хороша ваша следующая сделка. - Последовала долгая пауза, и я решился сказать то, что не смогу взять назад. - Это тоже будущее. Быть здесь с вами.

Она сказала, что не поняла.

- Я знаю. Вы никогда не знали этого, но я долго ждал и искал вас. - За дверью послышалось движение. Мои руки дрожали.

- Где, Терри? - спросила она мягко.

- Везде.

Кэтрин молчала. Я пытался представить выражение ее лица. Потом я услышал какой-то звук.

- Это Оливия. Я сейчас вернусь.

Я ждал, но она не вернулась. Я завернулся в полотенце и открыл дверь. Из коридора я слышал, как Кэтрин читает Оливии. И я знал, что она забыла обо мне.

Я тихо ушел из коттеджа. Мне хотелось только одного — найти Чарльза в отеле, сесть и поговорть с ним.

Рассказать ему все, пока не кончился вечер. Я поехал в город, перебирая фразы в голове, до тех пор, пока не открыл дверь и не увидел, что комната пуста. Никто здесь не был с тех пор, когда я заполнил ящики бюро и шкаф новой одеждой.

Я видел огни елки на площади, отражавшиеся в окне. Я пересек комнату, открыл окно и посмотрел на площадь. Человек в белом переднике поверх пальто продавал кофе с тележки. Кто-то из Армии Спасения звонил в колокольчик.

Что-то нашло на меня. Злость на себя. И возмущение. Нежеланием избавиться от иллюзий, которые украшали мою жизнь. Я начал с того, что выкинул из окна пару носков. Я смотрел, как они летят вниз и приземляются на кусты. Потом я бросил другие пары. Люди смотрели вверх на меня, но мне было все равно. Я отвернулся от окна, быстро собрал все вещи и вышел.

Когда я оказался на улице, борьба во мне закончилась, и с опущенной головой я подобрал носки. Я отнес все вещи к человеку из Армии Спасения. - Вы знаете кого-нибудь, кому это все понадобится?

Он кивнул. - Конечно. Оставьте это здесь.

Вернувшись в мастерскую, я медленно работал над деревянными санками, стараясь не спешить и не думать, как они будуть выглядеть. Я просто работал над тем, что было передо мной, пока не устал достаточно, для того, чтобы заснуть.

Утром я посмотрел на свою работу, это было далеко не так плохо, как я воображал. Когда я натирал полозья свечкой, вошел Уоррен.

- Вы еще здесь, - сказал он, подходя поближе, чтобы взглянуть на санки. - Может Голливуд выжить без вас так долго?

Я не хотел говорить об этом. - Ваш брат был здесь. Я нашел его в городе и нанял его.

Не знаю, какой реакции я от него ждал. Гнева, возможно. Вместо этого он провел рукой по полозу. - Я говорил с ним. Я хочу вам что-то показать.

Мы шли вместе, пока издали не увидели Чарльза, стоявшего на гребне заснеженной крыши.

- Он попросил меня подвезти его сегодня утром. Первое, о чем он попросил меня за пять лет. - Он посмотрел на меня с выражением, которое я не мог понять.

- Что вы хотели сказать мне, Уоррен?

Он покачал головой. - Я просто не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось, - сказал он медленно.

- Я не хочу потерять его. Он был моим братом задолго до того, как он имел что-то общее с этими людьми отсюда.

- Я думаю, что это хорошее начало.

- Но чем это все кончится? Вот что меня волнует. - Он посмотрел мне в глаза. - Когда ваш отец сказал, что она приезжает на Рождество, я спросил, знает ли он, каким человеком она выросла.

Конечно, он не знал. Я боялся, что она может быть такой, как ее мать. Она могла его обидеть.

Вы понимаете?

- Я думаю, что она хороший человек, Уоррен.

Он кивнул. - Можно, я сам скажу ему?

- Вы единственный, кто должен это сделать.

Я съездил в город и купил Чарльзу на обед сэндвич со стейком. Когда я залез по лестнице на крышу, чтобы отдать его, я увидел, что Уоррен дал брату веревку. Она была обвязана вокруг талии и привязана к трубе — для безопасности. Чарльз сказал, что он не голоден.

- Но вы должны поесть.

Он остановился и посмотрел на меня. - Что вы помните?

- Все, - сказал я.

Он немного подумал. - Ваш отец достал бриллиантовую сережку, которую я нашел в полу.

- Я знаю.

- Те дети в больнице?

- Их я тоже помню.

В конце концов я уговорил его взять сэндвич и кофе. Он сел на крышу, облокотившись о трубу.

- Вы знаете владельцев этого коттеджа? - спросил он. - Райдеоты?

- Фамилия знакомая.

- Однажды они давали обед и пригласили повара из отеля Плаза в Нью-Йорке. Ваш бедный отец должен был возить его оттуда и обратно.

Я улыбнулся. - Интересно, о чем эти двое говорили восемь часов?

- О богачах, наверное.

Я чувствовал, что мы с ним приближаемся к чему-то, и спросил, возвращался ли он сюда после несчастного случая.

- Да. Несколько лет летом я спал в чужих лодках у залива и проводил дни в лесу. Я думал, что они могут вернуться. Я был дураком.

Я немного подождал и сказал, что встречался с Кэлли. - Это место можно увидеть из больницы.

Он что-то сказал, но я не понял.

- Почему вы не остались с Кэлли? Она любила вас. Почему она должна жить, думая, что вы умерли?

- Она заслуживает кого-то, лучше, чем я.

- Но она не нашла никого. И кто вы такой, чтобы решать это?

Он встал, взял лопату и принялся за работу. Прежде чем уйти, я сказал, что думаю, что он уже мучал себя достаточно долго.

Я представлял, что он смотрит на нас с крыши, позже в этот день, когда мы пошли кататься на санках с покрытых снегом дюн позади яхт-клуба. Мы поставили Лоуренса у подножия холма, ловить Оливию. Мы с Кэтрин бежали рядом с санками. - Еще! - кричала Оливия, как только санки останавливались. - Еще, Терри!

Кэтрин и я в последний раз проехали вместе с Оливией и все трое приземлились как куча-мала, смеясь и держась друг за друга. Если Чарльз Хэлворт смотрел, интересно, не подумал ли он, что мы вместе?

Кэтрин отряхнула снег с моих волос и сказала, что просит прощения.

- За что?

- За вчерашний вечер. Я начала читать Оливии и забыла. Извините.

Она взяла мою руку. Оливия и Джек шли впереди нас.

- Я чувствую, что создала мир для Оливии и себя. Маленький мир, где мы прячемся. И я надеюсь, что мы найдем что-нибудь здесь. Что-нибудь, что сделает жизнь лучше для нее. Но иногда, Терри, я чувствую, что мы живем в двух местах, что эта жизнь - только тень другой, что мы живем в каком-то другом месте, где-то над нами. И когда двое встречаются, мы ловим проблеск настоящего значения нашей жизни.

- На что это похоже, - спросил я, - эти моменты, когда двое встречаются?

Она улыбнулась мне и посмотрела вокруг. - Как сейчас, Терри. Моменты, как этот, когда нам не нужно ничего, кроме того, что здесь, все вокруг нас.

Как этот, подумал я, глядя в ее глаза. Я понял, как близко наши лица. Я не двигался. Я впитывал ее внимание, ее близость, думая, что, может быть, я сделал что-то правильное, чтобы заслужить ее прикосновение. Она улыбнулась, потом закрыла глаза и поцеловала меня.

- Может быть, я не должна была этого делать.

- Нет. Это было правильно.

- Вы уверены?

- Уверен.

Я отнес санки в мастерскую, высушил их и накладывал еще один слой полировки, когда Кэтрин постучала в дверь. Она стояла в дверях, держа что-то в руках. - Вы любите тыквенный пирог?

Я увидел в ее глазах что-то особенное. На ней был голубой свитер и джинсы. Волосы распущены по плечам.

- У меня есть две пластиковые вилки, - сказал я.

Я включил радио и мы сели на кровать есть пирог. Один кусок был отрезан. Кэтрин сказала, что опробовала пирог на Лоуренсе.

- Он выжил. Но у него железный желудок.

- У меня тоже, - сказал я.

Она сказала, что им с Оливией понравилось кататься.

- Я не могу поверить, что вы сделали санки прямо здесь.

- Это абсолютный предел моих плотницких способностей. Если бы мой отец был здесь, он бы сделал вам гораздо лучшие санки за пятую часть времени.

По радио исполняли старую песню Роя Орбисона. Когда Кэтрин сказала, что это одна из ее любимых, я попросил ее встать. Я обнял ее и мы танцевали. Она положила голову мне на плечо. Я чувствовал ее дыхание на своем лице. - Мне нужно что-то сказать вам, Терри.

- Что?

- Я не такой человек, который глубоко задумывается о разных вещах. Я слишком занята. Но, с тех пор, как я приехала сюда, я стала понимать, что во мне огромный запас одиночества. Когда это внутри вас, вы не позволяете никому слишком приблизиться, потому что, если они станут вам нужны или вы их полюбите, а они уйдут, тогда в вашем сердце будет слишком много одиночества.

И я отталкивала людей. Я преуспела в этом. Я отталкивала всех, пока не нашла Оливию, единственного человека, который меня не покинет. По крайней мере, это то, что я говорила себе с тех пор, как принесла ее домой. Только сейчас я вижу, как была неправа. - Она посмотрела на меня, прямо мне в глаза. - Я чувствую, что могу доверять вам, Терри. Вы не добавите одиночества. И когда я поцеловала вас сегодня, я поняла, чего хочу для своей дочери. Я хочу, чтобы она когда-нибудь влюбилась и жила полной жизнью. И это значит, что я должна помочь ей стать достаточно сильной, чтобы покинуть меня.

Я слушал, пока она не закончила.Я посмотрел на мамину фотографию и мне показалось, что она смотрит на меня. Я сказал Кэтрин, что Оливия всегда будет с ней, неважно, куда приведет ее жизнь.

- Помните, - сказал я, - вы говорили мне о старых женщинах в городе, которые были однажды любимы ребенком?

Кэтрин подняла голову и я увидел, что она улыбается. - Да. Так что, если вы однажды приедете в город и увидите меня, идущую через дорогу с клюкой, в этих черных туфлях со старушечьми каблуками, вы напомните мне?

- Да.

В этот вечер мы ужинали вчетвером у камина, в столовой. Я рассказывал голливудские истории, пока не пришло время для Кэтрин и Оливии начинать их вечерний ритуал.

- У меня идея, - сказал я Оливии. - Давай сегодня я расскажу тебе сказку?

Я посмотрел на Кэтрин. Она одобрительно кивнула. - Мама говорит, что можно.

Перед тем, как пойти наверх, я вспомнил о птичьем гнезде в почтовом ящике, который я поставил на место, у входной двери. Мы поднялись по лестнице в бельведер и сели под елкой. - Я никогда не рассказывал сказок детям. Ты первая, Оливия. - Я положил гнездо в руки девочке. Мне понадобилось время, чтобы расслабиться и потерять себя в Оливии, только так я могу это описать. Я чувствовал себя так близко к ней, что я больше ничего не значил, и тогда история сама пришла мне в голову. История о птичке, по имени Шейла, которая жила в почтовом ящике и проводила свои дни, перелетая от одного ящика к другому и унося прочь плохие новости.

Я продолжал, фраза за фразой вставали на место. Маленький мальчик подружился с птичкой и открывал все почтовые ящики по дороге в школу. Птичка доверяла мальчику и отвела его туда, где хранила все грустные письма. И они переписали их, убирая все печальные моменты и злые слова, которые люди на самом деле не хотели писать, и написали слова, которые они хотели сказать, но почему-то не собрались.

Я услышал голос Кэтрин и какой-то момент не знал, где я и откуда слышится голос.

- Я хочу знать, чем это кончилось, - сказала Кэтрин. Она наклонилась ближе ко мне и посмотрела на Оливию.

- Я не уверен. Я должен знать?

Она улыбнулась. - Нет. Может быть, так лучше, без конца.

Я снова подумал о том, как Оливия научила Кэтрин жить в настоящем. Этот момент, прямо сейчас, это все, что у нас есть. Может быть, это лучший способ жить. Может быть, наполненная жизнь — это просто одно начало за другим. Нет концов, только начала.

- Смотрите, - сказала Кэтрин. - Посмотрите, кто спит.

Я посмотрел на Оливию. Она заснула. - Может быть, сегодня она и должна спать, - сказал я Кэтрин.

Я увидел сомнение в ее глазах. - Она всегда спит со мной.

Я отнес Оливию вниз, на второй этаж и подождал, пока Кэтрин покажет, в какую комнату. - У меня идея,- сказала она. - Сейчас вернусь.

Она ушла в другую комнату и вернулась с одеялами и подушкой. Я смотрел, как она стелит постель для Оливии, у окна, в голубой комнате с золотыми ракушками вокруг потолка.

После того, как я уложил Оливию и подоткнул одеяло, Кэтрин закрыла за нами дверь.

- Скажите мне, -начал я. - Я хотел спросить, почему Оливия прижимает кулаки к глазам?

Кэтрин взяла мои руки и сложила их в кулаки. - Надавите сильно на глаза и скажите, что вы увидите.

Через несколько секунд я увидел белые вспышки.

- Слепой видит то же самое. Даже полностью слепой. И поэтому они хотят делать это все время. Через несколько лет глаза разрушаются и приходиться их удалять.-

Потом - стеклянные глаза, подумал я .

- Оливия учится, - сказала Кэтрин с надеждой. - Я не должна говорить ей так часто, как раньше.

В комнате становилось темнее и спокойнее. При свете свечи я держал Кэтрин в объятиях. Я попросил ее попытаться мысленно вернуться назад, к ее самому раннему воспоминанию. - Это должно быть что-то, чего ты никогда не видела на фотографии, потому что, если ты видела что-то на фотографии, ты не можешь быть уверена, что действительно это помнишь.

- Я не могу. У меня плохая память.

- Все так говорят. Попробуй. Ты должна попробовать.Закрой глаза и подумай.

- Я помню, как наш семейный доктор сидел у меня на кровати и сказал, что у меня корь. Мне было, наверное, пять или шесть.

- Раньше, - сказал я. Вспомни, что было раньше.

- Я помню, как стояла в тумане в первый день школы. Мы не могли увидеть подъезжающий автобус.

- Я был там.

- Нет, сэр.

- Да, мэм, - я дразнил ее. - Я был там, рядом с тобой.Я всегда был там.

- Ладно, тогда скажи, что у меня было на ногах?

- Красные сапожки, - пошутил я. - Ты всегда любила красные резиновые сапожки.

Она поцеловала меня в губы. - Неправильно. На мне были мои блестящие туфельки. Я любила их.

Мама говорила, что я называла свои лакированные туфли блестящими туфельками.

Я приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза. - Я помню эти туфли.

- Конечно, помнишь. Ты был там, рядом со мной.

- На этих туфлях были эластичные ремешки, чтобы удерживать их на ноге. Правый ремешок растянулся и туфелька все время спадала.

Я говорил это со спокойным лицом и ровным голосом, глядя ей прямо в глаза. Так, как вы сказали бы кому-то, что любите его. Она отреагировала мгновенно, отшатнувшись.

- Ты не можешь знать этого, Терри. Скажи, откуда ты это знаешь.

- Я не знаю, - солгал я. - Я просто это выдумал.

Некоторое время она смотрела на меня, потом сказала: - Я растянула лодыжку. Помню, это был Хэллоуин . Был праздник и мы играли в музыкальные стулья. Я споткнулась и повредила лодыжку. Несколько недель я должна была носить вокруг ноги толстую повязку и она растянула эластик на моей туфле. - Она нахмурилась. - Ты не мог этого знать.

Утром, думал я. Утром я расскажу тебе все.

- Нет, - сказал я, нежно привлекая ее ближе, - я просто угадал.

Ночью я проснулся рядом с ней и увидел освещенное луной небо на ее лице. Это - кто я есть, думал я. Моя жизнь теперь здесь, рядом с этой женщиной. И я — человек, который ничего не будет просить для себя, кроме того, чтобы она никогда меня не покидала. Я смотрел на ее лицо на подушке, на ее темные волосы. Я очень хотел увидеть, как она просыпается. В этот момент можно сказать, что человек представляет собой, в эти первые секунды, когда он вспоминает, где находится во вселенной.

Я поклялся, что никогда не оставлю ее, что ничто в мире не разлучит меня с ней. Ее джинсовое платье, сложенное на стуле, ее красные сапожки возле двери означали конец глубокой тоски внутри меня.

Иногда мы спрашиваем, что мы сделали в жизни не так, чтобы заслужить сердечную боль и отчаяние.

Я уже спрашивал об этом, когда проснулся утром и услышал, как мужчина разговаривает с Кэтрин на кухне внизу. Ее запах был на подушке рядом со мной, но я был в Лос-Анджелесе, в своем офисе. Я должен был быть там, потому что голос, который я слышал внизу, принадлежал Питеру Биллингсу.

Я вышел на лестницу. - Я был на телефоне с тех пор, как Терри рассказал мне о вас и вашем отце, - говорил Биллингс. - Мы сделаем великолепное кино. Вы можете нам доверять. А вы — ее отец?

Я слышал, как Лоуренс ответил, - Нет.

- И подумайте, - продолжал Биллингс, - что ваш отец убил эту женщину с ребенком и все эти годы винил себя, когда это был просто несчастный случай.

Я спустился так быстро, что падал вперед, когда оказался на кухне. Первое, что я увидел, было горькое разочарование в глазах Кэтрин. Это не было непохожим на то, как на меня смотрел мой отец.

- Подождите, - я повернулся к Лоуренсу. - Я могу это объяснить.- Когда я начал, я думал, что смогу все объяснить. Что смогу разобраться с этим. Я повернулся к Кэтрин. - Нет никакого кино, Кэтрин. Это недоразумение.

- Никакого кино? - сказала она тихо. - А отец? Или ты все выдумал?

- Я ничего не выдумал.

- А женщина и ребенок?

- Нет. Я говорю. ..

- Что ты говоришь?

- Ты мне небезразлична.

- Небезразлична? А правда? Когда ты собирался сказать мне правду? - Она повернулась ко мне спиной, подхватила Оливию на руки и вышла.

- Пожалуйста, - окликнул я ее. Но она не остановилась.

9 -

Море выносит на пляжи в Мэне ловушки для омаров. Большая часть из них новые, сделанные из проволоки, но иногда можно найти старые ловушки, сделанные из дубовых планок, соединенных медными гвоздями, котрые дают изумительное зеленое пламя, когда горят.

Мы с Биллингсом притащили две ловушки в мастерскую. Я распилил их на куски и мы жгли их в печке. Я продолжал думать, что должен вернуться в «Безмятежность», чтобы оправдаться. Репетировал, что скажу, повторяя это в мыслях снова и снова. Но потом вспомнил лицо Кэтрин, разочарование в ее глазах.

Снова почувствовал себя здесь посторонним, каким я и был всегда.

Биллингс сидел так близко к печке, как было можно, чтобы не загореться. Он гладил кролика, чьи темные глаза, казалось, смотрели на меня. Я вспомнил, что сегодня — канун Рождества, и что я собирался вечером отнести кролика в коттедж Лоуренсу. Теперь ему придется забрать его самому.

- Ты ее любишь, правда? - спросил Биллингс.

Я звонил в авиакомпанию и ждал ответа под детский хор, поющий «Снеговик Фрости» мне в ухо. Над отцовским столом окна вздрагивали от ветра. Я чувствовал, как что-то открывается во мне, пронизывает насквозь, и холод ищет постоянного места, чтобы поселиться внутри.

- Какая разница? - сказал я.

Я все утро разговаривал с Биллингсом и, в конце концов, не мог вынести звук собственного голоса.

Я поехал в город. Проехал мимо больницы и повернул на Стэйт стрит. Там, на вершине холма, я увидел Кэлли, стоящую на углу. На ней был желтый шарф. Я рассказал ей все, что случилось и где она может найти Чарльза. Я видел, как ее глаза наполняются удивлением. - Вы должны его увидеть. Уоррен вам поможет.

- Я не знаю, что сказать, - произнесла она. - А вы собираетесь...

- Туда, где мое место.

Она положила свои руки на мои и притянула меня поближе. Я посмотрел вверх, на пустое голубое небо.

- Я всегда думала, что должна была сказать кое-что Чарльзу, давным-давно. Кое-что о любви. Он столько раз говорил мне, что не заслуживает, чтобы его любили. Я должна была сказать ему, что никто не заслуживает любви. Любовь — это подарок.

Она заплакала.

В самолете Биллингс сказал: - Знаешь, чего я больше всего ждал от этого фильма? Он был бы наш. Мы наконец-то делали бы фильм, вместо того, чтобы потеть для кого-то другого.

Я сидел с закрытыми глазами, откинувшись на сиденье, перебирая в мыслях все время, проведенное с Кэтрин, с того момента, как я впервые увидел ее на берегу с Оливией. Я мог видеть ее лицо в каждой сцене, как ее глаза отвечали мне. Чего мне уже не хватало, это был покой, который охватывал нас, когда мы были вместе. Каким тихим я был в ее присутствии. Ее голос, заменяющий мой.

- Мне надо было остаться. Я должен был попробовать сказать что-нибудь, что бы ее убедило.

Биллингс подозвал стюардессу и заказал нам еще выпивку. - В фильме ты бы остался.

Я позвонил в Компанию и первым было сообщение от моей секретарши, которая сказала, что записала для меня все сто восемьдесят семь телефонных сообщений .

- Сто восемьдесят семь сообщений, - сказал я

- Это убьет два часа от этого полета.

Я прослушал их все, ожидая только голоса Кэтрин и чувствовал, как становлюсь таким человеком, каким должен быть, чтобы выжить там, куда я направляюсь. Человеком, который решил не хоронить своего отца, потому что это займет слишком много времени. Когда самолет приземлился, я чувствовал себя холодным и закрытым.

И тогда я вспомнил, как Кэтрин меня целовала. Наклонившись ко мне, с сияющими глазами.

Самолет остановился, и Биллингс стоял в проходе, ожидая меня. - Иди, - сказал я. - Увидимся позже.

- Ладно, - сказал он.

Все пассажиры вышли. Открылась дверь кабины и я видел, как пилоты надевают свои темно-синие куртки.

- Все в порядке? - спросила меня стюардесса.

Я смотрел на нее. Я хотел сказать ей, что все было так далеко от того, чтобы быть в порядке, что я не думал, что смогу встать.

Я смотрел, как дождь хлещет в большие окна аэропорта. Звучала старая грустная рождественская песня Джони Митчела: «Это приходит в Рождество, они рубят деревья...Я хотел бы иметь реку, по которой бы уехал прочь на коньках.» Я сел в пустом зале и начал писать Кэтрин. Я писал до тех пор, пока не сказал ей все, что было в моем сердце, стараясь сделать это письмо таким, которое она бы хранила всю жизнь.

Потом прошел в терминал Федерал Экспресс и устроил так, чтобы письмо было доставлено в коттедж «Безмятежность» до конца Рождества.

За последующие дни и недели Биллингс доказал, что он хороший друг и я открылся ему, говоря с ним честно и ничего не скрывая, чего никто не делает в Голливуде.

Я говорил ему, что то, как я скучаю по Кэтрин, делает меня уверенным в том, что я люблю ее. Что смысл жизни заключается для меня в ожидании того дня, когда она попросит меня вернуться. Я делал глупости, которые все делают при таких обстоятельствах.

Я никогда не принимал душ, не захватив телефон в ванную, чтобы услышать, как он зазвонит. Я брал его с собой, когда ходил по пляжу рано утром. И вне зависимости, как я был разочарован после долгого дня ожидания, я начинал каждый новый день, снова надеясь, что до темноты моя жизнь изменится.

Биллингс старался поддерживать меня всю зиму. Однажды вечером, по дороге домой после премьеры, он сказал, - Ты выглядишь ужасно.

- Не сплю, - ответил я.

- Ты можешь принимать таблетки от этого.

- Ты не понимаешь. Я не хочу спать. - Я объяснил, что не хочу, потому что мне снится один и тот же сон — что когда я проснусь, Кэтрин и Оливия будут со мной.

- Если бы мы не были мечтателями, - сказал Питер, - кем бы мы были?

- Мужьями, может быть. Отцами. - сказал я.

Мы выживаем даже с разбитым сердцем. К лету я выехал из своей квартиры, так что мог больше не проводить время в комнатах, где все, что я делал — это ждал телефонного звонка. Я обзавелся квартирой на Бульваре Хэзвелл и заплатил декоратору, чтобы он сделал ее похожей на мужской клуб. Что меня спасло, это работа, которую я проделал по спасению Льюиса, моего друга, актера-неудачника. Все лето он периодически оказывался в психиатрической больнице. И утром в День труда полиция привела его ко мне, после того, как он пытался встать на пути проходящего транспорта.

Я заставил его принять душ. Потом посадил на диван и поклялся, что переверну город вверх ногами, чтобы найти ему работу. На следующий день я начал блицкриг телефонных звонков, электронных писем и факсов, который длился всю осень.

И потом, перед Днем благодарения, я узнал, что Макс собирается подписать выгодный контракт на минисериал на ТВ. Я сразу же позвонил ему. Я сказал, что Льюис создан для главной роли.

- Почему бы тебе не проверить свой список и не выкинуть всех клиентов старше сорока девяти? - сказал он.

- Звучит немножко жестоко, Макс, ты не думаешь?

- Это то, как ты попадаешь туда, где ты есть, не так ли?

Но, в конце концов, Макс постарался и Льюис получил роль. В этот вечер я повел его в хорошее место, чтобы отпраздновать. - Я никогда этого не забуду, - сказал он. У него в глазах были слезы.

- Забудешь. Тебя ждет такой большой, ошеломляющий успех, что это покажется ерундой. Но сейчас ты должен кое-что сделать для меня.

- Все, что угодно.

Я попросил его поехать со мной на пляж в Санта-Монике. Он стоял рядом, когда я высыпал пепел моего отца в темное море. По какой-то причине мне не хотелось делать это в одиночестве.

По дороге домой мы остановились на красный свет у заправочной станции, где двое парней выгружали с платформы елки и раскладывали их рядами на парковке. Я был поражен. - Я понятия не имел, что скоро Рождество. Скажи, как это может быть, что снова Рождество?

- Что ты имеешь в виду?

- Еще один год прошел? Льюис, что я делаю со своей жизнью?

- Помогаешь бедным слюнтяям, вроде меня.

Вдруг я почувствовал, что ожидание кончилось. - Слушай, давай я отвезу тебя и поеду домой. Мне нужно сделать несколько звонков.

Я кружил по квартире с телефоном в руке. Потом посмотрел немного игру Лэйкерс, пока репетировал, что я скажу ей. В конце концов, нажал кнопку mute и позвонил. Телефон звонил и звонил. Ни автоответчика, ничего. Я пытался дозвониться всю ночь и к утру отчаянно боялся, что Кэтрин и Оливия исчезли в большом мире, и я никогда не увижу их снова.

Потом я позвонил Уоррену.

- Думал, что услышу вас гораздо раньше, - сказал он.

- Скажу вам правду, Уоррен. Я хотел позвонить каждый день, с тех пор, как уехал из Мэна, но боялся, что, если я начну, то не смогу кончить. Я бы звонил каждый день, просто, чтобы узнать... просто чтобы попробовать... Вместо этого я пытался забыть. И все было в порядке, пока вчера я не увидел рождественские елки.

Он слушал, как я рассказывал, что больше ни в чем не уверен и что мое сердце до сих пор разбито.

- Ну что ж, - сказал он. - Я рад, что вы позвонили. Я должен был сам позвонить вам, чтобы поблагодарить.

- За что?

- Послушайте, Терри, то, что вы сделали здесь — это сработало. Я получил обратно моего брата, благодаря вам. А у Чарльза есть его дочь. Это не идеально, но это настолько лучше того, что было раньше. Вы дали нам всем шанс.

Это меня порадовало. Я поблагодарил его и сказал, что пытался позвонить Кэтрин в Нью-Йорк.

- Они уехали на зиму в Южную Каролину. Я могу дать вам телефон.

- А Чарльз там?

- Да. И Кэлли тоже там.

Я закрыл глаза и представил их лица. У меня не было того, чего я хотел больше всего, но это было что-то, на чем я мог продержаться. Это было действительно чудо.

Уоррен сказал, что работает вместо моего отца в Роуз Пойнт. - Я полностью упаковал коттедж «Безмятежность» на зиму.

С приближением Рождества я сдался уговорам Биллингса покататься неделю на лыжах в Швейцарских Альпах. Душа у меня к этому не лежала, но я чувствовал, что ради него должен хотя бы попробовать.

- Когда ты окажешься там, наверху, в этих горах, сразу почувствуешь себя лучше, - говорил он.

Мы должны были вылетать утром, в канун Рождества. Собирая вещи, я наткнулся на квитанцию на елку, которую отец перед смертью заказал для коттеджа «Безмятежность». Я выкинул ее в мусорную корзину, потом достал и держал в руке, вспоминая паренька, который привез елку.

Повинуясь капризу, я снял телефонную трубку. Через минуту я дозвонился до отца парня и спросил, может ли он привезти елку к коттеджу.

- Вы знаете, что в это время года там никого нет, - сказал он.

- Я знаю, что это звучит глупо, но если вы сможете это сделать, я буду благодарен. Я заплачу столько, сколько вы скажете. - Я спросил, может ли он сделать подставку для елки и установить ее на переднем крыльце.

- Если смогу туда добраться, то сделаю. Дайте ваш телефон, и я позвоню в любом случае.

Он позвонил на мой мобильник на следующее утро, когда мы с Биллингсом сдавали багаж в аэропорту.

- Я привез елку к дому, но, знаете, мне было немного неудобно вторгаться туда. Вы не сказали, что там кто-нибудь будет.

- Кто там был? - спросил я быстро.

- Вся семья. Старик катался на самодельном катке с маленькой девочкой. Он помог мне занести елку в бельведер. Сто долларов — не очень много?

Я едва мог говорить. Я повернулся к Биллингсу, но по его лицу было ясно, что он знает, что я собираюсь сказать. - Я должен увидеть ее.

- Я позвоню тебе до конца дня, узнать, все ли в порядке, - ответил он.

Я застыл на мгновение.

- Давай! - сказал он.

Я шел по Роуз Пойнт в глубокой тишине, которую я помнил. Я откопал в снегу под лестницей банку из-под супа, открыл дверь и зашел в мастерскую. Когда я повернулся, мама смотрела на меня, так, как будто ожидала, что я вернусь .

Я смотрел в ее глаза, стараясь мысленно услышать ее голос, когда зазвонил телефон. Наверное, Биллингс уже приземлился. И что я скажу ему? Вот он я, просыпаюсь после очередного сна? Я ответил на звонок.

- Спасибо за елку, Терри.

Это была Оливия. Я обернулся, подумав, что она стоит у меня за спиной.

- Я рад, что она тебе понравилась.

- Я теперь знаю, как выглядит слон, - сказала она, как будто прошел не год, а один день.

- Вы дошли до буквы С?

- Да, слон — на букву С.

- Это замечательно, Оливия.

- Вот мама, - сказала она.

Волна тревоги окатила меня. Я вышел из мастерской, и, когда услышал ее голос, не мог пошевелиться.

- Спасибо, Терри, - сказала она. Ее голос был так близко.

- С Рождеством.

- Мы тебя разбудили, извини. Я даже не подумала о разнице во времени.

- Ничего, я не спал. Вы вернулись в Мэн?

- Да. Мы все здесь.

- Вместе. Это хорошо.

- Терри, мне нужно было подумать.

- Я знаю.

- Но я была неправа, - ее голос надломился. - Я никогда не должна была отпускать тебя.-

Я бросился бежать, с телефоном, слушая ее голос, и не останавливался, пока не увидел ее в бельведере.

Она смотрела на море, повернувшись ко мне спиной, но Оливия смотрела вниз, как будто могла меня видеть.

- Как только мы приехали сюда, я все поняла, - говорила Кэтрин.

Когда она сказала это, я стоял перед коттеджем, мои туфли полны снега.

- Кэтрин, ты уверена?

- Я уверена. - Она помедлила. - Но твоя жизнь — там, Терри. Я знаю это.

- Больше нет. Оглянись, Кэтрин. - Я стоял, глядя вверх на нее, пока она не увидела меня. В моем ухе был звук падающего телефона, и я видел, как он выпал из ее руки. Через несколько секунд они вырвались из входной двери, и я заметил, что они обе улыбались, когда я заключил их в объятия.

Их прикосновение в то утро поселило в моем сердце новое ощущение чуда. С тех пор, как мы с Кэтрин поженились, я начал верить, что у всех нас, в наших разных жизнях, есть вещи, которые мы не можем полностью объяснить. Каким-то образом мы знаем это, даже тогда, когда устраиваем наши дела с такой тщательностью, как будто нам все понятно. Мы смотрим на звезды и не можем сказать, как далеко простирается небо, или где настоящий бог слов и времени стоит и наблюдает за нами.

Я теперь живу в мире отцовства, провожаю Оливию в школу, стоя на четвереньках охочусь за пропавшими под диваном игрушками. Считаю пальчики. Меняю памперсы. На столике возле раковины, где Оливия помогает мне купать ее братика, лежит крошечная статуэтка Одри Хепберн, моей любимой актрисы. Это просто пластиковая фигурка, которую я купил в каком-то магазинчике на Бульваре Сансет.

Сейчас, когда у малыша режутся зубы, он хватает статуэтку и грызет ее во время купания. На ней остаются маленькие следы зубов, и мы с Кэтрин говорили о том, как будем хранить ее до конца нашего времени вместе, чтобы помнить, какой полной была наша жизнь.