Падь Золотая

Глава I ЧЕРЕЗ ГОЛЬЦЫ

— На север! Через гольцы, через вечные снега! Пойдем по дороге великих героев-партизан! — размахивал руками Паша.

— «Великих, великих»! — передразнил дедушка. — Что за болтушка ты, скажи пожалуйста. Посмотри на Борю: человек как человек — делает дело да помалкивает.

Дедушка был чем-то с утра расстроен и хмуро сосал трубку.

У ребят все было собрано к выходу. Они тепло распростились с дедушкой Михеичем. Тот, едва встало солнышко, оглядываясь и. помахивая тюбетейкой, скрылся в кедраче, даже не подозревая, какой подарок ожидает его вечером.

Экспедиции оставалось навьючить Савраску.

— «Великие»… — ворчал дедушка. — Попрошу я тебя, герой, вот что, — обратился он к Алику: — замени, будь добр, меня — поймай Савраску. Надо напоить его. В общем, все как следует сделай и сюда приведи. Мне вроде нездоровится… Сможешь?

— Сможет он, как же! — презрительно бросил Федя. — Давайте мы с Пашкой! Мигом!

— Сходи, пожалуйста, Алик, — не обратив внимания на слова Феди, повторил дедушка.

Он выбил из трубки пепел, насыпал табаку и, проводив Алика взглядом, повернулся к ребятам.

— А сейчас буду с вами, герои, говорить. По-настоящему говорить. Плохо у нас получается… Надо бы хуже, да некуда!

— Почему плохо? Что плохо? — растерялись ребята.

— А вот что: почему Алик все время в стороне? Приняли мы его? С нами он идет? Так почему он среди нас как чужой?

— А что он — наш, что ли? — возразил Федя. — Женька с Наташей голосовали за него только из жалости. Разжалобились! Не наш он, Алька!

— Не наш? А я, как следопыт, вам повторяю: с хорошей мыслью Алик в хребет шел. Не воровать шел. Правду он сказал, что хотел «Описание» найти и нас обрадовать.

— Обрадовать!.. Не догнали б, то так бы обрадовал! Ничему, что он говорит, не верю.

— А я верю. Хочет он с нами быть, а вы отворачиваетесь. Так, герои, прямо скажу, не пойдет.

— Жалко мне его, — тихо проговорила Наташа, — так, дедушка, жалко!.. А не люблю. Не за что его любить. И слов не находится с ним говорить. Вчера он про голубя правильно сказал, а меня почему-то зло взяло…

— И меня тоже — как на него посмотрю, сразу злой делаюсь, — сказал Паша.

— Ходит вокруг, а дела не найдет, — добавил Боря. Женя промолчал. Он уже не раз раскаивался, что поддался чувству жалости и голосовал за него. Нет, не мог он простить Алику прошлого.

— Так… — Сергей Егорыч хмуро щипал колючий ус. — Ну, герои, вот что: дружба на войне, в походе, ну и в каждой работе — первейшее дело! А у нас где она?. Нет ее! Вы сами держите парнишку на отшибе, не подпускаете к себе. Путь далек, случиться всякое может, а без дружбы до греха недалеко. И решил я: раз дружба у нас не ладится, дальше я в поход не пойду.

Угроза дедушки ошеломила ребят.

— Из-за Альки?

— Из-за него не пойдете?

— Вот так… — сухо повторил дедушка. — Не пойду!

— Что ему надо? — сердито сказал Федя. — Я его ни разу даже не стукнул. А дружить… не буду дружить!

— Никто его, дедушка, не обижает, — растерянно проговорил Женя. — Борька и продукты на него выделил. Бродни выдали. Наташа одежду помогла починить. Спит он со мной. А как с ним дружить? Не знаю я. Научите… «Описание» нашли, голубя с письмом отправили, и вдруг обратно идти!

— «Научите»! — хмуро повторил дедушка. — Знал бы, так давно научил. Что я — учитель или пионервожатый? Они там всякие книги читали, учились — то да се; знают, как с вашим братом ладить. А мне где? Лесник я — все тут. Мое дело вас таежной науке учить, а не всякие эти… Тьфу ты, скажи пожалуйста, вот попал!.. — Дедушка сердито отмахнулся от вившейся около лица осы и несколько минут молчал, смотря перед собой. — Ну ладно, не вешать носы! — Он посмотрел на убитые лица ребят и продолжал: — Пойдем в падь Золотую. А с Аликом, я думаю, вот что: дадим ему какую-нибудь работу. Нехорошо, что он у нас вроде гостя. И в виноватых все ходит. Пришибает его это. Что правда, то правда: насильно мил не будешь. Но раз приняли, все старое забыть надо и виду не показывать. Что спросит — ответьте, сами слово скажите. Хотите, чтобы Алик настоящим товарищем стал, так сами повернитесь к нему, как к ровне.

Закончив эту длинную речь, дедушка молча принялся разжигать погасшую трубочку.

Только бы дедушка пошел дальше! Ребята готовы были принять любое его предложение. Однако Женя осторожно напомнил, что и в школе и дома Алик никогда не работал.

— Гм… Говоришь, в школе не работал? — раздумывая вслух, проговорил дедушка. — Это, герои, как сказать… Учится ведь он неплохо, а без работы пятерки в дневник не валятся. Выходит, работал он не худо. А вот в школьном саду, или по дому, или для общего ребячьего дела — тут отлынивает, норовит, чтобы другие за него работали… Так я понимаю? Значит, для себя только старается, о себе только думает…

Тут дедушка окутался дымом из трубочки, и, когда сквозь табачное облако вновь показалось лицо его, он раздумчиво сказал:

— Одиночкой-то в советскую жизнь не въедешь. Ошибается его мамаша. Наш-то ученый не белая косточка. Не примет такого народ, хотя бы весь в пятерках был. В науке бо-о-льшая дружба с народом требуется! Без черной работки дружно с друзьями-товарищами опять же не обойдешься. Чистенькая тетрадочка — это еще полдела. Ежели парнишка лопату и топор в руках держать не умеет, да леса не знает, да руки в машинном масле не попачкает, то не человек из него получится, а так, недомерок… Так-то, уважаемая гражданочка!.. — продолжал дедушка, как бы ведя спор с матерью Алика. — Ну, вот что, герои, попробуем приспособить Алика к делу. Хуже не будет. А парнишка он цепкий…

— Все равно бесполезно, — сказал Федя. — Для себя он, конечно, работал. А тут для всех надо.

— Опять ты, Федя, в драку лезешь! — Дедушка обиженно пожевал губами. — Давайте спробуем, проверим, подберем ему дело.

Хотя ребята не разделяли уверенности дедушки, но делать нечего — надо подчиняться. Зашел разговор, какую работу поручить Алику.

— Вместо Пашки его, — предложил Боря.

— Почему вместо Пашки? Плохо он помогает тебе? — удивился Федя.

— Хорошо. Только планы сочиняет. — Боря недружелюбно взглянул на Пашу. — Пять планов уже сочинил.

— Эх, Борька! — даже обиделся на такую неблагодарность Паша. — Для тебя же старался.

— Как же! «Старался»! То ужин из восьми блюд, то суп с компотом, то компот с картошкой. Вчера посуду не хотел мыть. В муравейник придумал положить, сказал, что муравьи оближут, еще чище будет. А утром сегодня говорит: «Давай продукты экономить. Очень хороший план. Саранчу поджарим на обед». Я сначала обрадовался, а потом меня затошнило…

— Саранчу?!

— За такой план… — Федя передвинул картуз на затылок.

— Вот так придумал! — с отвращением отплюнулся Женя.

Наташа шагнула к главному помощнику повара. И на этот раз несдобровать бы ему.

— Женя, голосуй быстрее! — крикнула она. — Выгнать его из помощников! Он все равно Борьку перехитрит и чем-нибудь накормит. Выгнать! Голосуй! Я — за.

— Видишь? — показал Женя на дружно поднятые руки. — Достукался, Пашка!

— Это они, Женя, ошиблись. И ты ошибся, — спокойно заговорил Паша. — Надо было раньше меня послушать. Без этого голосование недействительно. Думаете, отравились бы? Даже не почувствовали бы ничего! Я читал, что в Африке саранча самое вкусное блюдо. А мы бы еще проверили. Вперед бы Борька попробовал, потом я, уж потом…

— Пашка, молчи! — Наташа, бледная, двинулась на него. — Еще говорит: голосование недействительно! Попробуй подойди сейчас к кухне — честное пионерское, поколочу!.. Дедушка, скажите ему.

— Однако, герой, так… — заговорил дедушка, усердно пыхтя трубкой. — Раз твоя инициатива не встретила одобрения, тут ничего не поделаешь: надо подчиняться. И от себя скажу: я тоже не одобряю. Такие африканские кушанья для сибирского желудка — яд. Тьфу, пакость… А к кухне тебе в самом деле не надо подходить. Мы тебя, конечно, не увольняем, а только переводим. Сообразительный ты парень. Кто к «Описанию» дороги ключ подобрал? Паша. И потому предлагаю назначить его главным разгадывателем «Описания». Наиважнейшая работа! Будет он у нас вроде штурмана на самолете. И еще: кто специалист приказы сочинять? Опять-таки Паша. Будет он у нас вроде полкового писаря. И историю похода пусть пишет, дневник. Наиважнейшее дело. Как думаете? А для Алика бывшая Пашина работа будет самая подходящая. Пусть-ка посуду помоет да картошку почистит…

Предложение было принято единогласно.

Когда Алик привел наконец Савраску, Паша выступил вперед и прочитал приказ. На этот раз приказ был написан довольно сухо. Паша огорчался…

Как ни почетна работа штурмана, как ни золотил пилюлю дедушка, Паша прекрасно понял, что с должности помощника повара его просто выгнали за саранчу.

В приказе подробно перечислялись обязанности Алика. Про себя Паша написал очень коротко: «За африканское кушанье переведен штурманом экспедиции».

Дедушка незаметно наблюдал за Аликом. Тот, едва дослушав приказ до конца, подбежал к Боре и торопливо, неумело начал помогать увязывать котелки.

— Ну, герой, ждем штурмана. Все дело за тобой! — весело сказал дедушка.

Паша вскочил и, подавив вздох, бодро ответил:

— Сейчас. Вот перечитаю еще раз «Описание».

Наверное, у Паши в этот момент мелькнула мысль: какая интересная штука — дисциплина! Только сейчас совсем ничего не хотелось делать, а как напомнили об обязанностях, так и плохое настроение и обида — все пропало.

Глубокомысленно морщась, он перечитал «Описание».

— На север, через гольцы, до Широкой пади! — прозвучала его команда.

Экспедиция тронулась. Поляна и охотничья избушка остались позади.

Тропа незаметно поднималась в гору. Тайга постепенно редела, кедры становились мельче. Все чаще попадались странные маленькие деревца, каких ребята еще не видывали. Они росли кустиками, как черемуха, но стлались по земле. Это был особый вид горного кедра — кедр-стланик. Шишки стланика, как объяснил дедушка, небольшие, орехи мелкие, но жира в себе содержат много больше, чем орехи обыкновенного кедра. Их собирают специально для получения масла.

Скоро большие кедры вовсе перестали попадаться. Вместе с ними исчез мягкий моховой покров. Его заменила каменистая россыпь. Стланик, точно радуясь, что никто ему не мешает, привольно разросся на камнях и, переплетаясь, образовал местами настоящие заросли. В сообществе с ним появились растения, также не знакомые ребятам. Это были ягодные кустарники сибирского можжевельника, рябины и пахучей смородины.

Дедушка назвал всю эту обширную часть хребта звериной и птичьей кормушкой. Осенью любая птица и любой зверь находят здесь в изобилии самые различные и любимые лакомства. Полакомиться ягодой рябины сюда прибегают даже забайкальские олени — изюбры.

Ветер потянул сверху, с гольцов. Сразу почувствовалась близость вечного снега и, быть может, ледников. Похолодало. Ребята надели тужурки.

Над низкорослым стлаником и ягодниками кое-где возвышались каменистые глыбы. Некоторые скалы удивляли ребят своим фантастическим видом: одни походили на покосившуюся древнюю башню, другие — на огромный гриб или развалины дворца.

Ребят особенно поразила одна скала. Она имела форму почти правильного столба, вершина ее увенчивалась камнем, очень похожим на животное.

— Попалась в беду, дурочка? — сказал, внимательно всматриваясь в скалу, дедушка. — Кабарга. Видите, вон на самой вершинке стоит.

— Это и есть кабарга? — удивились ребята. — Как камень, даже не пошевелится. А почему она не убегает? Нас не видит?

— Ну, как не видит! Почему не убегает? Не иначе, ее волк на скалу загнал, да и караулит.

— Волк? Волков ведь можно всегда уничтожать. Застрелим его!

— Да, неплохо бы. Но не убить сейчас. Хитер разбойник, не подпустит на выстрел.

На всякий случай дедушка зарядил двустволку пулями и велел ребятам идти осторожнее. Ветерок тянул от скалы, и, может быть, удастся увидеть зверя.

Но как ни хотелось ребятам рассмотреть поближе свирепого хищника тайги, это им не удалось. Они лишь издалека заметили среди камней легкое движение. На мгновение на темном фоне скалы показался сероватый, похожий на большую собаку зверь. Ребятам запомнился его хвост — прямой, как дубинка. Дедушка с сожалением опустил ружье: пуля не долетит. В ту же секунду волк прыгнул и исчез в стланике.

— Хитер подлец! Подожди, еще попадешься мне!

Ребята ожидали, что сейчас и кабарга последует примеру волка. Но ничуть не бывало. Они подошли уже к самой скале, а кабарга спокойно и даже с некоторым любопытством посматривала на людей.

Ребята первый раз видели лесное животное так близко: всего в нескольких метрах. Кабарга была ростом с домашнего козленка. Стройная, с тоненькими, точно выточенными ножками и грациозно поднятой маленькой головкой, она походила на изящную игрушку, стоящую на высоком постаменте.

— Красивенькая какая!..

— Вот глупая! От волка спасается, а к нам сама в руки лезет.

— Глупая? — переспросил дедушка. — Глупых зверей, запомните это, нет. Каждый на свой манер умный. Говорите, в руки лезет? Попробуйте возьмите ее, ну-ка!

Ребятам казалось, что кабаргу поймать очень легко. Они окружили скалу и попытались залезть на нее. Но скоро убедились, что это невозможно. Скала не имела уступов, не за что было ухватиться. Кабарга без страха наблюдала своими живыми черными глазами за суетливой возней ребят.

— Что, обожглись? — смеялся дедушка. Вот вам и глупая! Умная зверюшка. Как почует за собой опасную погоню, она прыг на остой, на скалу то есть, и стоит. Волк туда-сюда — близко, рядом, можно сказать, а не возьмешь. И крутится он, как лисица около винограда. Бывают, понятно, упрямые волки: сутки-двое караулят, ждут, не спрыгнет ли. Волк не уходит, а кабарга стоит. Кто настойчивее — тот и победит. Только редко волк возьмет. Надоест серому ждать — он и уйдет.

— Это так, дедушка, а человек сейчас ее и дробью бы убил…

— Экий ты, Паша! Сравнил кабаргу с человеком.

На то он и человек. И не такие умные да хитрые звери есть. Возьми-ка соболя. И тот от человека не уйдет.

Алик что-то говорил Боре. Боря отрицательно мотал головой, но тоже посматривал на кабаргу.

— Что-то наши повара вроде на кабарожку смотрят да облизываются, — усмехаясь, сказал Сергей Егорыч.

— Я, дедушка, предлагаю убить ее. Такой бы обед из свежего мяса приготовили! А консервы сберегутся, — вдруг проговорил Алик.

Ребята с удивлением посмотрели на него. Первый раз за всю дорогу Алик заговорил громко и смело.

— Хорошо, Алик, ты придумал, очень хорошо! — живо обернулся к нему дедушка. — Только я ребятам уже говорил — тебя не было, — что сейчас, летом, птицы и звери плодятся, детенышей выводят. Вот почему в это время охота запрещена. Убьем одну кабаргу, а несколько ее детенышей погибнет. Выходит, не одну кабаргу мы убьем, а целый выводок. Если так, без всяких правил, охотиться, то очень скоро можно всех животных в тайге перебить, уничтожить. Ни один настоящий охотник не нарушит охотничьих правил. Придумал ты правильно, о нашей кухне заботишься. Но не все, что легко в руки дается, брать надо.

— И ни одного зверя до пади Золотой не застрелим? — поинтересовался Алик, довольный похвалой дедушки.

— Ну, как не убить? Что можно — возьмем. Есть у меня разрешение на отстрел изюбра. Может, еще что попадется. Вот тогда наваришь мяса сколько душе угодно. От мяса мы не откажемся — это не саранча…

Экспедиция отошла уже далеко, а кабарга по-прежнему неподвижно стояла на скале.

Стланик становился ниже и реже. Видимо, ребята достигли такой высоты, какой не любило даже это неприхотливое растение.

Экспедиция остановилась на короткий привал. Дедушка велел поднять повыше голенища бродней и застегнуть тужурки. Впереди был снег. Необычно было видеть его летом. Он так сверкал под солнцем, что слепил глаза. Ни дерева, ни кустика впереди — одна голая белая сверкающая равнина. Разноголосо журча, из-под снега вытекали ручейки и терялись в камнях. Между ними кое-где робко голубели подснежники. Да, здесь, почти на вершине хребта, еще только начиналась весна.

Паша был удивлен и разочарован. Не оказалось ни ледников, ни отвесных подъемов, ни пропастей. Не нужно было привязываться веревками, вырубать топориками ступеньки. Перед ними лежал только снег, который в самом глубоком месте едва доходил до колен. Да и тот ничем не примечателен, потому что лежал здесь не вечно, а только до середины лета. Но ничего, Паша, путь далек, опасностей впереди еще много.

К полудню экспедиция поднялась на вершину.

Невольный крик восхищения вырвался у ребят. Какой великолепный открывался вид! Разноцветными искорками переливался на солнце снег. Ниже, за снегом, зеленела тайга. Кедрач выделялся темным цветом. Дальше, до самого горизонта, одна за другой тянулись волнистые линии гор. Самые дальние горы были едва видны. Они казались голубыми, как небо, и почти сливались с ним. Кое-где среди тайги виднелись редкие, крохотные лоскутки степи. Стеклышками поблескивали озера. И воздух был особенной прозрачности: будто его и нет совсем. Так раздвинулись все дали! Так ясно вокруг! Столько яркого света!

Ребята жадно смотрели на север. За какой горой, где она, падь Золотая?

Движущаяся точка внизу привлекла внимание путешественников. Не сразу они поняли, что летит самолет. Интересно его было видеть ниже себя. Это, видимо, совершал обычный осмотр тайги воздушный пожарник.

— А наверное, ему случается и над падью Золотой пролетать, — пришла вдруг Жене неожиданная мысль. — Пожалуй, случается.

— Пролетит летчик над ней и даже, конечно, не подумает, что под ним такая падь — Золотая!

— Да… А вон и Монгон, — повернулся в другую сторону дедушка.

Далеко на юге, меж гор, стлался легкий дым. Но ни одного дома ребята не могли рассмотреть, как ни старались.

— Смотрите, смотрите! Савраска!

Савраска стоял, насторожив уши, и тоже смотрел в сторону Монгона. Наташа потрепала его по шее. «Соскучился, наверное… А может, мама сейчас сюда смотрит…» — мечтательно подумала она.

Все помахали руками — до скорого свидания! — и начали спускаться с гольцов.

— Ребята! — торжественно провозгласил Паша. — Кроме геройских партизан дяди Сережи и дяди Васи, здесь не ступала нога ни одного человека!

Все со значительным видом переглянулись.

Солнце стояло еще высоко, когда экспедиция вышла в широкую падь, к первому пункту, отмеченному в «Описании».

Глава II У ПАСТУХОВ

Падь раскинулась в ширину километра на четыре. Посреди нее чернели кусты, видимо, там протекала речка. Вспугнутый людьми, оглашая воздух пронзительными, тревожными криками, взмыл и полетел вдоль пади большой кулик-кроншнеп. Мелодичным, успокаивающим посвистом ему откликнулась другая птица. Пустельга, часто трепеща крыльями, неподвижно висела в небе, словно привязанная за ниточку. Важно вышагивали, перекликаясь, как ягодницы в лесу, журавли. Призывно кричала, даже охрипла от усердия, кряковая утка.

— Вот дичи так дичи! — закричали ребята.

— Еще бы, — важно сказал Паша, — тут не ступала нога человека!

Федя с Женей быстро разведали местность и нашли удобную полянку для ночлега и ручеек. Было еще рано, и Женя решил сбегать с Федей на разведку. Приготовить постель еще успеет. Но его остановил Боря.

— Что-то надо сказать, — проговорил он.

— Ну, Боря, вон Пашке скажи! — отмахнулся Женя. — Я хоть раз с Федькой в разведку сбегаю.

— Пашке? — Боря подумал. — Нельзя Пашке. Чего он понимает?

— Ну, говори! — Женя с сожалением посмотрел вслед Феде и обернулся к Боре.

— Про продукты. Убывают очень быстро. Уже на два дня перерасходовали… — огорченно прошептал Боря.

— На два дня? — удивился и задумался Женя.

— На два. Сами едим больше, да и лишний… — Он кивнул на Алика. — Так пойдет — плохо будет…

— Подожди. Дедушка ведь сказал, что убьем изюбра и еще что-нибудь. Когда мясо будет, мы и сэкономим. Ты не горюй.

Ребята, разговаривая, продолжали бивачные работы. Наташа чинила шаровары. Женя устраивал постель. Алик неумело, но старательно чистил картошку. Боря придирчиво следил и поучал нового помощника: толстую кожуру срезать нельзя, картошки мало. Он усердно налаживал таганки. Дедушка возился около Савраски.

Паша молча лежал на животе в траве. Наконец он вздохнул и сел:

— Женя, никак не отгадаю, что значит «Кислый». Двенадцать «кислых» придумал, и ни одно не подходит.

— Попался? Это тебе не саранчу на обед жарить, — подкусила Наташа.

— И написано почему-то с заглавной буквы, — продолжал Паша, не обращая внимания на нее. — Партизаны только большие предметы указывали: «Широкая падь», «Мертвое озеро», «Белая гора». «Кислый»… Щавель и зеленая ягода тоже кислые, но они растут везде. Какая это примета?.. — задумался Паша и вдруг закричал: — Федька бежит! Со всех ног! Что-то случилось.

— Гонится за ним кто, что ли? — встревожились ребята.

— Дедушка, звери! — крикнул, едва отдышавшись, Федя. — Много!

Ребята схватились за ружья:

— Какие звери? Где?

— Тут, дедушка, недалеко. Где моя маршрутная карта?.. Вот здесь, около речки. — Федя торопливо вывел на карте кружок. — Штук… штук тысяча.

— Тысяча? Гм… А какие они из себя, Федя? На кого походят?

— На четырех ногах, дедушка. Настоящие звери! Дикие! А кричат по-бараньи!

Ребята так и покатились со смеху:

— Звери на четырех ногах? А где ты видел зверей на двух? Может, это бараны и есть?

Федя обиделся:

— Как же, бараны! Откуда они возьмутся, если здесь не ступала нога человека! Бегу я к речке рыбу разведать, немного не добежал, смотрю — они. Видимо-невидимо. Я и рассудил: людей здесь нет, поэтому звери непуганые, стадом ходят. Правильно?.. Подбежал я, как вы меня учили, чтобы ветер от них на меня дул.

— Рассудил, можно сказать, правильно. А на следы посмотрел?

— Зачем же смотреть? Я и так всё видел.

— Всё, да, наверное, не всё… Что же, герои, сходим посмотрим на невиданных зверей, а?

— Сходим! Сходим! На всякий случай патронов побольше взять надо. Звери неизвестные, могут и напасть, кто их знает, — разом заговорили ребята.

— Если невиданные, то одного убить можно, — подумав, рассудил Боря. — Шкуру в музей сдать, там чучело сделают.

— А мясо? — посмеиваясь в усы, спросил дедушка.

— Мясо, какое мясо? — смутился Боря, выдав свою тайную мысль.

— Вот, Борька, сразу и попался! — с укором сказал Паша. — Ответил бы: «Тоже в музей сдать». Дедушка бы возразил: «В музей мясо не берут». А ты бы вздохнул: «Вот беда какая! Неужели не берут? Что же делать? Ну, давайте тогда все мясо мне».

— Давайте все мясо мне! — живо повторил Боря. Грянул такой смех, что Савраска вздрогнул и вскинул морду. Боря недоуменно оглянулся, потом покосился на Пашу и молча отошел к костру. Ребята быстро собрались.

— И я с вами! — вскинулся Алик и покраснел.

— Нет уж, ты, брат, оставайся: дело ведь у тебя серьезное — Борису помогать, — сказал дедушка. — Каждый свою работу выполнять должен, а не ту, что поинтереснее покажется. Обед для всех сварить — дело нешутейное. Оставайся с Борисом.

Алик смутился и тут же начал усердно орудовать с котелками.

— Что он… работает? — удивленно спросил Федя, когда все отошли от табора.

— Работает, — нехотя ответил Женя. — Я за ним все время смотрю. Про все у Борьки спрашивает. И слушается: что Борька скажет — он сразу…

— Воды принес, картошку чистил, ложки и кружки песком прочистил, — подтвердила Наташа.

Федя недоверчиво посмотрел на них.

— Подлизывается! — презрительно бросил он.

— А может, и нет? — сказала Наташа. — Но тоже непонятно…

Федя, не дослушав, надвинул картуз на затылок и побежал к дедушке.

Незнакомые звери, которых видел разведчик, оказались на прежнем месте. Еще раньше, когда дедушка вывел ребят на следы, отпечатки множества копыт были ясно заметны. Особенно хорошо отпечатались они на полянках с черной, покрытой белым налетом землей, кое-где встречающихся среди высокой, почти до колен, травы.

Большой табун животных пасся в низине. В нем было действительно не менее тысячи голов. В тихом воздухе разносилось разноголосое дружное блеяние.

— Вон они, дедушка! Видите сколько? И никаких людей нет. Какие же это бараны?

— Так… А все-таки главное-то для разведчика — след. Все может обмануть, след никогда не обманет. Увидел по следу, к примеру, что прошло десять человек. Догнал их, смотришь — всего пять. Но не верь глазам, следу верь: тут где-то и остальные должны быть. А ты на следы даже внимания не обратил и ошибся поэтому. Посмотри-ка сюда. Кто за твоими зверями шел?

— Люди… — упавшим голосом проговорил Федя, сконфуженно рассматривая землю, на которой ясно виднелись следы человека. — Из-за тебя всё! — Разведчик сердито посмотрел на Пашу. — С утра твердил, что тут нога человечья не ступала. А их сразу двое прошло! Болтушка!

— Я на основании документов говорил, на основании дневника великих героев, — спокойно ответил Паша.

— «На основании»! А зачем меня подвел?

— Штурман бараньими следами не занимается. Разведчик занимается…

— Тебя не переспоришь. Ну тебя! Вот как отштурмую сейчас!..

— Я думаю, — вмешался Сергей Егорыч, — что спор между главным разведчиком и главным штурманом произошел по недоразумению. Разведчик правильно рассуждал, да и штурман тоже. Двадцать шесть лет назад тут, наверное, ни людей, ни баранов не было. Можно сказать, что обоих подвела история.

— А вон и люди, из-за увала вышли! — воскликнул Женя. — Ой, Федька, правильно: два человека! Как ты узнал?

Позади стада действительно показались два человека…

— Я как посмотрел на следы, так и узнал, что двое, — сразу повеселел Федя. — Смотри, Женя, один след большой, второй — меньше.

— Вот и давайте, пока они далеко, поучимся науке разведчика, — предложил Сергей Егорыч.

Федя с помощью дедушки определил по следу, что один из пастухов был старик, а второй — мальчик. Обуты в обувь без каблуков. Сложнее было понять утверждение дедушки, что старик большую часть жизни провел на лошади. След и след! С большим трудом и то очень смутно он заметил ту особенность в постановке ног, которую накладывает долгое пребывание в седле. Тут же определили, что люди эти были обуты не в обычные сапоги, а в какую-то особую обувь.

Пастухи, оставив отару, повернули к ним. Они были бурятами. Один — старик с безбородым морщинистым лицом цвета темной бронзы, с глазами-щелочками, в длинном, ниже колен, халате и остроконечной меховой шапке. Второй — мальчик лет двенадцати, небольшого роста, крепкий, широкоплечий, скуластый, с любопытными черными, как угольки, глазами, с особым, густым румянцем на смуглых щеках. Одет он был по-городскому и даже щеголевато для тайги: рубашка с ремешком, брюки, кепка — все наглажено, начищено.

Чабаны подходили неторопливо, внимательно оглядывая ребят и дедушку.

Первым, вытащив на минуту изо рта разукрашенную серебром трубку, поздоровался старик, затем мальчик.

— Сергей Маврин, — отрекомендовался дедушка, протягивая старику руку.

— А-а… — серьезно протянул старик. — Маврин… Лесник… Читал мало-мало про тебя в газете. Цыден Баржиев, — назвал он и себя, степенно пожав руку новому знакомому.

— Читал и про тебя, Цыден. И фотографию видел. Сразу узнал, — ответил дедушка.

— Было, — спокойно сказал старый Цыден. — Приезжал из города человек, все спрашивал да писал. Потом карточку снимал. — Пастух оглянулся и сел на кочку. — Устал, однако. Все на лошади пасу, а сегодня пешком — захромал конь что-то.

Ребята невольно переглянулись. Ну и следопыт дедушка!

— Однако, рассказывай новости, — продолжал старый Цыден. — Что на земле? Какое число последнюю газету читал?

Дедушка назвал.

— А-а… — разочарованно протянул Цыден. — Такое число у меня есть. Однако, худо получается. Пять дней газета ходит, только на шестой доходит… Ну, пошли ко мне. Гостями будете. Барана резать буду.

— Далеко твой дом, Цыден?

— Километра два будет. Быстро собирайся. Ладно?

— Спасибо, Цыден. Придем.

— Базыр, приглашай гостей! — сказал старик, обратившись к мальчику.

— Приходите, ребята. Обязательно приходите! — сказал Базыр и улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

Пастухи медленно пошли к своей огромной шумной отаре. Она паслась невдалеке, и ею нельзя было не залюбоваться. Бесчисленное множество животных, все белого цвета, двигалось тесной массой, покачивая широкими спинами. Будто белая лавина, волнуясь на поверхности барашками мелких волн, плавно растекалась по полю.

— Не пойдем к чабанам! — сумрачно сказал Федя.

Он тяжело переживал свое поражение. Хорош разведчик — принял баранов за диких зверей! Мало ли что Пашка мог наболтать. Слушать — слушай, а дело свое знай.

— Полно, полно, герой! — Дедушка положил руку на плечо мальчика. — Я больше полвека в тайге и все еще учусь. А ты еще ни разу не тонул, не горел и хочешь, чтобы тут тебе все сразу выложилось. Да-а… Тайга, глухая тайга была, а сейчас вон какие стада пасутся, люди какие живут! Расчудесно получается, Федя!

Через час, снявшись с табора, экспедиция подходила к жилищу пастухов.

За широким увалом, который издали был совсем незаметен, расположился крошечный поселок: два дома, навесы, изгороди. Рядом протекала речка. Над ней высокая металлическая мачта и наверху железное колесо с лопастями. Несмотря на тихую погоду, колесо беззвучно вращалось.

— Ветряк, — сказал Женя. — На картинке я видел.

Ребята заметили также, что на шестах, прибитых к крышам домов, натянута антенна. Женя укоризненно покачал головой. Боря недовольно хмыкнул, а Федя с Пашей рассмеялись. Ну и мастер! Руки отбить за такую работу. Антенна изогнута, провисла, как дуга, цепочка изоляторов расположена неправильно, чуть не касается крыши. Наверное, у Базыра маленький братишка — он и смастерил так.

За плотной изгородью, под длинными навесами, крытыми новым драньем, неумолчно блеяли бараны. Резко пахло перепревающим навозом и потной шерстью.

Два огромных лохматых цепника встретили экспедицию остервенелым, хриплым лаем.

— Собаки! — радостно крикнул Федя. — Ребята, собаки!

Никто не успел опомниться, как он уже подбегал к ним.

— Федька!

— Назад, Федя, разорвут! Назад! — кричал дедушка.

Не в силах предпринять ничего другого, он сдернул с плеча двустволку и взвел курки. Дедушка хорошо знал свирепость полудиких чабанских псов. Каждый из них легко расправляется с волком, а когда рассвирепеет» не слушается даже хозяина.

Но Федя был уже рядом с цепниками. Хриплый лай их перешел в страшный вой и визг. Потом стало тихо. Был слышен только скрежет натянутых, как струна, цепей и прерывистое дыхание громадных псов. Тихо приговаривая, Федя шарил по карманам и что-то бросал цепникам. Обезумевшие собаки с налившимися кровью глазами даже не замечали летящих к ним кусков.

Дедушка поднял ружье. На крыльцо выскочил с берданкой старик Цыден и тоже прицелился.

Федя, не останавливаясь, шагнул и протянул руки. Цепники вдруг отступили. Федя шагнул еще… Случилось невероятное. Цепники, видимо никогда не знавшие ласки, неловко завиляли хвостами. Руки Феди опустились на их головы.

— Выпороть тебя, сукина сына, мало! Выпороть! — свирепо шевеля усами, крикнул дедушка, смахивая со лба капли пота.

— Э-э!.. — изумленно протянул старый Цыден, придя наконец в себя. — Ну, парнишка! Как так?.. Базыр, иди сюда!

Вышел Базыр и тоже изумленно уставился на Федю. Федя говорил собакам ласковые слова, почесывал у них за ушами. И вот уже одна неуклюже повернулась на спину, задрав толстые, сильные лапы. Вторая терлась о Федю лбом, да так, что чуть не валила с ног.

— А его, дедушка, и в Монгоне каждая собака знает, — сказал спокойно Паша. — Он говорит, что для разведчика-пограничника это самое важное.

— Борька, дай хлеба! — крикнул Федя. — Давай мою порцию, не буду я ужинать… Женя, скажи, чтобы дал. Ведь просил, чтобы хоть одну собаку в поход взяли. Иди вот без них. Вам-то хорошо…

— Дай хлеба! — приказал Женя Боре.

— Ну и парнишка! — повторил, подойдя к ребятам, дед Цыден. — Однако, сильно смелый… Ну, заходи в избу, Сергей. Проходите, парнишки. Коня оставь. Базыр его уберет.

Базыр, с любопытством поглядывая на ребят, отвел Савраску к изгороди, ловко снял вьюки и расседлал. Ребята вошли в дом. Федя, скормив собакам хлеб, пришел позже.

В сенях, у потолка, висела только что содранная, со следами крови, овечья шкура. В кухне на плите кипело и шипело. Вкусно пахло тушившимся мясом.

Старик провел гостей в комнату, очень чисто прибранную. В переднем углу в таких же, как у дедушки Михеича, рамках из кедра — портрет Ленина. Две никелированные кровати заправлены белыми покрывалами. У меньшей кровати вместо ковра лежала медвежья шкура, занимая почти половину комнаты. На тумбочке в строгом порядке сложены книги и толстая стопа газет.

Наташа, как водится у девочек, больше всего заинтересовалась рукоделием. Аппликациями и гладью были вышиты фиолетовый ирис, кудрявые красные лилии и голубые незабудки, здешние дикорастущие цветы. Наташа залюбовалась: очень искусная работа!

На столике, в углу, ребята увидели приемник, прикрытый скатеркой, и опять поразились неумелой работе. Даже подставка для приемника — толстая неуклюжая доска — была почти неотесана и неостругана. Неужели это Базыр делал? Савраску так ловко расседлал, по хозяйству все в руках кипит, а тут совсем неумеха.

Три маленькие электрические лампочки висели под стеклянным абажуром у потолка.

— Женя, откуда здесь электричество? — спросил удивленный Паша. — Ни электростанции, ни проводов нет.

— А от ветряка. Видал ветряк? — сказал Базыр, входя следом в дом за гостями.

— Базыр, ты делал радиоприемник? — спросил Женя. — Работает он?

Базыр смутился и промолчал.

— Нет, — ответил за него, появляясь с тарелками, дед Цыден. — Однако, всем хорош Базыр! Охотник хороший. Дома помогает хорошо. А немного болтун. Строил, строил, землю копал. Радио, говорил, будет. Де-тектор-ное, — по слогам выговорил трудное слово старик. — Сильно рад я был. Сильно охота сразу знать, что на земле случается. Инструмент купил, помогал, проволоку крутил. Долго ждал. И всё зря. Не говорит радио. Сказал да не сделал — хуже нет.

— Не сумел я… — потупился Базыр.

— А зачем обещал вперед?

— Ну, дедушка, — вступился за мальчика Женя и вспомнил хозяина Золотого хребта, — у вас и газеты, и книги, и электричество — не так скучно.

— Однако, парень, ты плохо понимаешь! — возразил старый Цыден и заговорил, больше обращаясь к дедушке. — Зимой один со старухой живу. День короткий, ночь большая. Пригонишь табун — куда вечер девать? Книгу читаешь-читаешь — глаза заболят. Со старухой поговоришь. Трубку покуришь. На улицу выйдешь. Придешь, а спать рано. Что делать? Я хочу музыку слушать, умный разговор…

— Я так и хотел сделать, — сказал Базыр, не зная, куда деться от смущения. — Забыл немного, антенну и «землю» правильно сделал, а схему забыл…

— Сильно много, однако, и не виноват, — смягчился старый Цыден. — Думаю я так: взрослые виноваты. Был я в клубе. В первом ряду сидел. На сцене Базыр выступал, много парнишек выступало. Поют хорошо. Пляшут хорошо. Кувыркаются по-разному… Гимнастика называется — тоже хорошо. Все надо, за это спасибо. А купил Базыру инструмент — рубанки, напильники, сверла и еще всякий. Он на них как баран смотрит. Почему парнишек работать не учат? Чему могу — охоте, по хозяйству — я сам учил. А парнишке надо привыкать железо рубить, дерево строгать, машиной управлять. Сильно недовольный я. В других колхозах был. В городе был. Везде парнишек плохо учат хорошей работе. Веселиться только. Тьфу! — Старый Цыден сердито плюнул.

Ребята обиделись — это они-то ничего не умеют делать, только веселиться? А кто делал санки, коньки, запоры к воротам? Кто сделал настоящий радиоприемник?

Паша решительно вскочил и направился к приемнику. Сейчас они наладят его в два счета и докажут ворчливому деду Цыдену. Но Женя, дернув за рубашку, посадил его обратно.

— Завтра, завтра, — прошептал он. — Сейчас ни-ни…

— Ну, однако, хватит, — не заметив движения среди ребят, сказал старый Цыден. — Угощай, Базыр, гостей. Ужинать надо. А мы с Сергеем водку мало-мало пить будем.

Разговор за ужином сначала не налаживался. Базыр после проборки чувствовал себя неважно. Ребята думали о словах старого бурята и теперь мысленно соглашались с ним: кто из ребят во всей школе, кроме них, мог сделать радиоприемник или нарезать болт, склепать две железины, припаять ручку к кастрюле? А они и научились только потому, что им действительно выпало счастье: Володя!..

Разговор завел Паша.

— Базыр, — сказал он, — отгадай загадку: «Что в тайге есть кислое?» Дедушка Цыден, вы тоже можете отгадывать. Это самая трудная загадка на свете. Ее еще никто не мог разгадать.

— Базыр разгадывать мастер, — видимо, довольный, что ребята разговорились, сказал старый Цыден. — Он тебе быстро отгадает.

Действительно, Базыр засыпал Пашу словами. Но Паша на каждое его слово отрицательно качал головой. Цветы, деревья, ягоды, травы — этого партизаны не могли указать в «Описании». Остановки между ответами становились всё длиннее. Заметив это, стал помогать старый Цыден. Скажет слово и посмотрит вопросительно на Пашу.

— Вода, — назвал очередной предмет Базыр. — Мы с дедушкой раз пили — кислая-прекислая. Редко такая в лесу, но есть.

Паша опять сказал «нет». Было бы в «Описании» «кислая», а не «кислый».

— Трудная загадка! — сказал наконец Базыр. — Не могу разгадать. Ты мне скажи отгадку. Хочу нашим ребятам загадать.

— Отгадку?.. — протянул Паша.

Он смутился и растерянно взглянул на Женю. У наших ребят вытянулись лица. Смущенно зашевелил усами дедушка. Вот так попался Пашка!

Но замешательство длилось минуту, не больше. Ответ пришел, как всегда, быстро.

— Это, Базыр, загадка совсем особенная, — сказал Паша. — Она не имеет отгадки. Загадка без отгадки.

У Базыра и ложка в воздухе повисла. Он растерянно посмотрел на своего дедушку и совсем уж хотел было обидеться — зачем заставлять думать, если никакой отгадки нет, — но вспомнил, что он хозяин и обижаться на гостя нельзя. Он вежливо улыбнулся и опять принялся за баранину.

Но старый Цыден, видимо, обиделся за внука.

— Э-э… — протянул он. — Кто такие загадки задает, когда у нее отгадки нет? Какой это такой парнишка? — спросил Цыден у дедушки, кивнув на Пашу.

— Это наш главный и особый выдумщик, — ответил дедушка.

— А-а… Ну и, однако, главный и особый плут!

— Постой, постой, Цыден, — заступился дедушка. — Так уж сразу и плут!

— Ну, не сильно плут, а немного есть…

После ужина взрослые вышли на улицу посмотреть хозяйство. Ребята остались одни.

Базыру очень хотелось тоже огорошить Пашу загадкой без отгадки, тем более, что он видел, как засмеялась, конечно над ним, Наташа. Однако придумать такую загадку оказалось совсем не легко. Еще сильнее ему хотелось узнать, куда идут ребята. Но старинный обычай ни о чем не расспрашивать гостя, пока он сам не скажет, удерживал его от вопроса.

— А мы медведя испугали, — сообщил как ни в чем не бывало Паша. — Ты, Базыр, видел медведей?

— Видел, — просто ответил Базыр. — Нынче зимой убил одного.

— Убил? — изумился Федя. — Здоров ты сочинять!

— Сочинять? — не теряя спокойствия, сказал Базыр. — Я всего один раз про радио дедушке соврал… нечаянно. Больше никогда не врал.

Он небрежно подал Феде фотокарточку. На ней был изображен Базыр с берданкой. У ног его лежала огромная туша медведя.

— Вот это да!..

Базыр с удовольствием заметил, как Наташа прыснула, посмотрев на огорошенного Федю, а на него бросила быстрый любопытный взгляд. Свой авторитет Базыр считал восстановленным, но даже виду не подал.

Глава III ГОВОРИТ МОСКВА…

— Федя, в кладовке около цепников — инструмент. Я вчера видел… — торопливо говорил Женя. — Принесешь сюда! Заметь, как лежит, чтобы потом положить так же. С Пашей наладите антенну. Следите в оба, чтобы зачем-нибудь не вернулись дедушка Цыден, Базыр или наш дедушка.

— Есть! — ответил Федя, блестя из-под картуза глазами.

— Есть! — ответил Паша, сияя остроносеньким лицом.

— Боря, сделать столярный верстак! Быстрее, попроще, но крепкий. Ни одной доски не попортить. Сначала выстрогаешь подставку для приемника. Стружку сразу убирай в ямку, чтобы в случае тревоги сразу сделать все незаметным.

— Есть! — ответил Боря, широко улыбаясь.

— Наташа, распутай проволоку! Базыр всю перепутал. Отмеришь, сколько надо на обмотку. Катушку сделаю я. Монтировать будем вместе. Еще, Боря, тебе сделать «землю»… Всем работа?

Взгляд Жени упал на Алика, смущенно опустившего глаза. Женя нахмурился и переглянулся с ребятами. Те молча пожали плечами. Вдруг Боря молча показал рукой сначала на Алика, потом на себя.

— Ага… Алик, будешь помогать Боре… Итак, ребята, наша задача — успеть до вечера наладить приемник. Всю работу замаскировать так, чтобы ничего не было заметно. Наушники подвесим над кроватью дедушки Цыдена за портрет. Проводку спрячем за коврик. Приемник включим, когда все лягут спать.

Этот разговор происходил утром. Чабаны угнали свою шумную отару на пастбище. Дедушка ушел вместе с ними, чтобы походить, познакомиться со здешней тайгой. А ребята остались в пастушьем домике одни. Сегодня по графику похода, предложенного дедушкой еще дома, был выходной. Как ни хотелось всем быстрее найти падь Золотую, но без отдыха нельзя — тяжело.

— Всё понятно, ребята? — переспросил Женя.

— Всё!

— Иди, Федя, за инструментом. На часах постоим я и Боря. Как сделаешь, свистнешь.

— Ой, Женя, как тимуровцы! — взволнованно проговорила Наташа.

Женя зорко смотрел в окно. В широко раскинувшейся, залитой утренним солнцем степи не замечалось никакого движения. Темнели кусты, одинокие лиственницы. Вот, кажется, кто-то показался… Нет, это только пенек.

Раздались два тихих свистка.

— Паша, помоги Феде! — не отворачиваясь от окна, сказал Женя.

Через минуту вошли нагруженные инструментом Федя с Пашей.

— Все в порядке? Цепники пропустили?

— В порядке. Как же не пропустят!

Женя привернул к столу тисы. Выбрал из кучки принесенного железа нужный по размеру кусок. Зажал в тисы. Взял и внимательно осмотрел напильник.

Напильник Жене не понравился — крупная насечка. Взял другой. Этот как раз. Шершавая холодная сталь защекотала руку. Женя на минуту задумался, вспоминая, как правильно стоять у тисов. Вот уже и забываться стало… Наконец сделал первое движение. Раздался звук стали по железу. Он радостно улыбнулся, вытер вспотевшее от волнения лицо и сказал:

— Ну, ребята, начали!

Работа закипела…

Поздно вечером, когда солнце уже закатилось и, убрав стадо, в дом вошли усталые старый Цыден, Базыр и дедушка, здесь не было заметно никаких перемен: все оставалось так, как было утром. Ребята читали вслух книгу.

— Ну, герои, хорошо отдохнули? — спросил дедушка, снимая патронташ и вешая ружье.

— Хорошо! Давно так не отдыхали, — ответил за всех Паша.

— Купались? Рыбачили?

— И купались и рыбачили.

— Ага… Значит, рыбка есть?

— Какая-то, дедушка, тут рыба неинтересная, — ответил Паша. — Клюет, а не ловится.

— Срывается… — пояснил Боря и легонько вздохнул. — Хотели в запас наловить, и вот…

— Э-э… — протянул старый Цыден. — Однако, плохие рыбаки.

— Ну, ну, плохие! — недовольно пошевелил усами дедушка. — Рыбка, она, Цыден, тоже того — когда поймается, когда и нет.

Ужин показался ребятам бесконечным. Наконец-то он кончился. Старики набили трубки, выкурили, задымили по второй.

— Ну, однако, делать нечего, спать надо! — вздохнув, сказал Цыден.

Он потушил свет, поворочался, кряхтя, на постели и затих. В окно заглядывали звезды. За стеной изредка бряцали цепями собаки. Едва слышно доносилось журчание речки. В открытую дверь вливалась прохлада, напоенная пряными запахами трав, цветов и близкой тайги.

— Включаю… — прошептал Женя ребятам. — Притворитесь, что спите.

В тишине комнаты зазвучала музыка ясно, отчетливо. Ребята услышали, как приподнялся на кровати старый Цыден. Привстал дедушка. Вскочил Базыр.

— Базыр! Базыр! — тревожно проговорил старый Цыден. — Что такое?

— Не знаю!

— Свет включить… Что такое?

А музыка все звучала и звучала.

Наконец старый Цыден включил свет. Все трое удивленно озирались, стараясь понять, откуда она льется. Вот взгляды их скрестились на портрете. Там!..

Старый бурят, шлепая по полу босыми ногами, заглянул за портрет и осторожно вытащил наушники.

— Говорит!.. Базыр, твое радио говорит! — радостно воскликнул пастух, прикладывая наушники то к одному, то к другому уху. Бронзовое скуластое лицо его выражало растерянность и радость. — Говорит!.. Однако, почему раньше молчало?

Базыр подскочил к угловому столику, где, укрытое, стояло его неуклюжее, неудачное творение. Поднял скатерть. И все увидели новый радиоприемник, маленький и красивый, радующий глаз блеском отполированных металлических частей…

— Э-э… Какой у нас хороший мастер был? А, Базыр? Почему я следов у крыльца не видел?

— Однако, Цыден, мастера вон лежат! — проговорил, горделиво усмехаясь, дедушка.

— О-о!.. — только и сказал старый бурят. — О-о!.. — повторил он и, склонившись над ребятами, вдруг ласково и тихо засмеялся. — А ну, однако, вылазь из-под одеяла! Вылазь, вылазь!.. Показывай головы… — Он стащил одеяла.

Смущенные ребята поднялись с подушек.

— Однако, я вчера немного неправду сказал. Расскажите, пожалуйста, как такими мастерами стали. Хочу знать, почему мой Базыр хуже.

И Женя рассказал.

— Так… — Старый Цыден долго молчал. — Придете домой, прошу зайти к Володе. Передайте, чабан Цыден Баржиев ему большое спасибо послал, что вас мастерами сделал. А вы в гости ко мне много раз приходите. Самыми дорогими гостями будете.

Ребята услыхали ясный голос: «Говорит Москва».

— Говорит Москва, — повторил старый Цыден, устремив раскосые глаза куда-то вдаль, за стены домика.

Женя долго не спал. Вспыхивал, раздвигая темноту, слабый огонек трубки — курил дедушка Цыден. Он все еще слушал радио.

И вдруг Женю осенила такая простая, неожиданная и вместе с тем долгожданная мысль, что он вскрикнул:

— Федька! Наташа!..

Но ребята спали.

Женя провел горячей рукой по лицу. Он вспомнил обидный упрек Феди: «Командир! По готовенькому только шел!» Вспомнил и свои слова Наташе: «Я найду!» И вот… нашел! Неужели нашел?

— Ребята! — повторил Женя. Опять никто не откликнулся.

Ладно. Хорошо, что они спят. Он сейчас никому ничего не скажет. Он проверит, обдумает. А скажет обо всем только в пади Золотой.

Ему приснился старенький, покосившийся домик на берегу Тихой. Над домиком пылала видимая всему Монгону, видимая и с хребта от дедушки Михеича, гордая красная звезда. Развевался на ветру новый флаг, ярко горели на вывеске слова: «Штаб монгонской тимуровской команды имени Аркадия Гайдара».

Около домика стоял папа и родной, неповторимой улыбкой улыбался ему, Жене.

На другой день экспедиция уходила из гостеприимного домика Базыра и старого Цыдена.

Ребята взяли путь на север к озеру, которое в «Описании» партизан называлось почему-то «Мертвым».

Дедушка Цыден щелкал бичом и кричал на баранов:

— Жек-к! Жек-к!

Базыр приветственно махал ребятам кепкой.

Глядя Феде вслед, тоскливо завыли цепники.

Федя шел, надвинув картуз на глаза.

Неторопливой и неслышной походкой шагал дедушка. За ним на поводу, раскачивая вьюками, тянулся Савраска. Губа у него отвисла, он ко всему равнодушен, но шагает себе и шагает, осторожно обходя попадающиеся валуны.

Паша озабоченно морщился и что-то нашептывал про себя. Сегодня он смело подал Феде команду:

— Курс на север! К Мертвому озеру!

А что скажет завтра? Куда идти? К какому «Кислому»?

По-обычному бодро и спокойно шел Женя. Ничем не обнаруживалась пришедшая ночью радостная и беспокойная мысль. Она не покидает его и сейчас.

Улыбалась, оглядываясь вокруг, Наташа. Как все хорошо! Зеленая степь, зеленый лес, голубое небо… Очень красива даже эта посеребренная росой паутина, протянувшаяся между кустами. Как легок и ясен звук капель, падающих с влажной листвы!

Боря с Аликом разговаривали. Боре новый помощник пришелся по душе. Дома почему-то был лодырь, а здесь совсем другой. Правда, мастер из него пока неважный, но зато старается. Слушает внимательно, выполняет беспрекословно и, главное, ни о каких планах даже не заикается. Можно не бояться, что в котле окажется какая-нибудь саранча… Одно плохо: цены продуктам не знает. Остаются куски хлеба — и он готов выбросить. Того не понимает, что такие кусочки можно на солнце подсушить и при нужде за хорошие сухари пойдут. Остатки вчерашнего ужина выбросить хотел, а не нести в котелке.

Боря поучал Алика практической жизни. Повара — люди самые скромные, их не замечают. Как обед, ужин — всё кто-нибудь да ворчит! То Федька, то Пашка, а бывает, и Наташа.

Но повара не только люди скромные, но и очень важные. И начальники, и разведчики, и другие специалисты четыре раза в день хотят есть. Их надо кормить. Конечно, о восьми блюдах пусть не мечтают. Так и Женя сказал. Ешь, что сварено; наелся — и уходи. Но только, если придется до пади Золотой месяц идти, — месяц надо кормить. Каждую корочку береги. Совсем мало продуктов останется — сам не доедай, а экспедиция должна быть сыта. На голодный желудок ни начальнику, ни разведчику — никому работа на ум не пойдет.

Мимо поваров, покосившись на них, пробежал Федя. У него еще звучал в ушах вой покинутых собак. Но работа не ждет. Где-то укрылось Мертвое озеро, надо его искать.

Скоро экспедиция опять вошла в тайгу.

Глава IV ОЗЕРО ТЫСЯЧИ ОНДАТР

— Мертвое озеро! Дедушка, Женя! Вот оно! Правильно идем, ребята! — кричал Федя, размахивая картузом.

Ребята бегом бросились к нему.

— Вот так озеро!

— В лесу!

— На самой горе!

— Как красиво!

Эти возгласы раздались одновременно.

Ребята стояли на берегу большого круглого озера, лежащего в обширной котловине на самой вершине горы. Со всех сторон его окружал лес. Стройные сосны и белые облака отражались на гладкой, неподвижной поверхности воды. Лучи вечернего солнца падали на лес сбоку, отчего каждое дерево, каждый сучочек вырисовывались особенно отчетливо. Стволы сосен казались позолоченными. Удивительно нарядный, веселый лес и холодная гладь озера, строго окаймленного темным камышом!

— А может, это не Мертвое озеро? — с сомнением спросил Паша, разворачивая «Описание».

Федя сидел на корточках, старательно выискивая на маршрутной карте место, куда следовало поместить озеро.

— Оно! — уверенно отозвался Федя. — Точно на север шли. Я уже все разведал. Не то что рыбы — ни одной пиявки в нем нету. Да и вид у него смотри какой!

Доводы Феди показались убедительными. Все ребята согласились, что это то самое озеро, которое указано партизанами в «Описании».

Название «Мертвое» в самом деле очень подходило к нему. Ни одной утки не плавало здесь. Ни одна волна, ни малейшая рябь не появлялись на его точно окованной невидимым льдом поверхности. Не плескалась, как обычно вечерами на других озерах, рыба.

— Только мне одно непонятно, — сказал Федя. — Какие-то зверьки около озера живут. По берегу всё норы и норы…

— Постой, постой, Федя, — недоверчиво проговорил дедушка. — Наверное, тебе показалось.

— Какое показалось! Много нор!

— Пошли-ка, пошли, посмотрим! — неожиданно заинтересовался дедушка. — Такое ты говоришь, что даже не верится.

На высоких берегах озера действительно виднелись многочисленные темные отверстия, уходящие почти отвесно вниз.

— Что, дедушка, показалось? Видите?

— Шельмы… Вот шельмы! Этакие умницы! И сюда пробрались!.. Знаешь, Федя, каких ты зверьков разведал?

— Каких?

— Ишь, умницы! Ну и умницы!.. — приговаривал дедушка, подходя то к одной, то к другой норе. — Слыхали, герои, про ондатру?

— Ондатра? Нет, не слыхали… Нам бы, дедушка, увидеть, — заинтересовались ребята.

Они пытались прутьями и стуком выгнать зверьков из нор, но те не показывались, не подавали никаких признаков жизни, точно их и не было вовсе.

— А как же! Не увидеть, так нечего было и идти. Придется, герои, в документы поправку внести. Было озеро мертвым, а через часик увидите, каким стало.

Ребятам хотелось увидеть зверьков немедленно. Но дедушка сказал, что ондатра — зверек сумеречный и при свете покидает нору редко.

Раскинули табор. Перед закатом солнца, захватив ружья, все пошли по берегу, облюбовывая место. Уселись на срубленную молнией сосну. Густой камыш здесь прерывался, образуя как бы бухточку чистой воды, подходящей прямо к берегу. Ребята убрали мешавшие видеть сучья. Дедушка обратил их внимание на узенькие дорожки, напоминающие заячьи тропинки, проложенные через камыш. Ондатры любят полакомиться травой, но выходят на берег не везде, а только по своим дорожкам. Зная такую повадку зверька, охотники расставляют на дорожках капканы или ловушки, в которые ондатры и попадаются.

Солнце закатилось, но вокруг еще не стемнело. В кустах через равные промежутки времени пела свою короткую песенку пеночка-зерничка: «Спите ли вы-ы?.. Спите ли вы-ы?..»

Собравшись в кучу, над водой играли, точно хоровод водили, комары. Ребята некоторое время любовались забавным зрелищем. Каждый комар то поднимался, то падал вниз. Каждое насекомое все время находилось в движении, но в то же время весь рой висел в воздухе на одном месте.

Первая ондатра появилась неожиданно. Прямо перед ребятами показался черный комочек, быстро движущийся по воде. По озеру заскользили, расходясь веером, волны.

— Вот она! Вот! — встрепенулся дедушка. — Видите? Эх, ты, милая моя!..

— Откуда она появилась? Я все время смотрел, ничего не было и вдруг сразу.

— А из норы вынырнула. Ход у нее из норы прямо в воду.

— Совсем маленькая. Меньше мыши…

— Постой, постой! Чего мелешь? Какая же маленькая, когда у нее сейчас только головку видать? А потом, герои, пословица не зря говорит: «Мал золотник, да дорог».

В это время ондатра погрузилась в воду так же неожиданно и бесшумно, как и появилась. Ребятам хотелось увидеть, где она вынырнет, но увидеть не удалось. Проплыть под водой ондатра может очень далеко. Темнело. Озеро оживало все больше. Сейчас оно совсем не походило на мертвое. Во всех направлениях его бороздили зверьки. Иные ондатры, должно быть испугавшись людей, ныряли, с силой всплескивая воду. Другие спокойно проплывали через залив. Это было удивительное зрелище: рядом, в нескольких шагах, стремительно и совершенно бесшумно один за другим движутся зверьки. Порой казалось, что не животное, а легкая тень скользит по воде. В камышах повсюду раздавался звучный плеск. Иногда, прислушавшись, можно было уловить на берегу легкий шорох и хруст скусываемой травы.

— Озеро Тысячи Ондатр! — прошептал Паша. — Так, Женя, надо его в дневнике, приказе и маршрутной карте записать. Какое же оно мертвое?!

— Дедушка, застрелите одну! Нам только посмотреть, какая она… — зашептали ребята.

— «Одну, одну»! — недовольно передразнил дедушка.

— Вам и самому хочется, — сказал Паша. — Когда не хочется, вы сердито говорите и усами вот так шевелите… Застрелим одну.

— Постой, не верещи, — несколько смущенно сказал дедушка. — Дай подумать… При крайней необходимости законом разрешается стрелять. А у нас такая необходимость есть ли?.. — рассуждал про себя дедушка. — Ага!.. Ты, Женя, говоришь, что у Феди бродень порвался и починить нечем?

— Порвался, дедушка. Федя всех больше бегает, поэтому…

— Эх, была не была! — ответил дедушка. — Одну застрелим. Самца. Правда, шкурку надо бы — бродень подшить нашему разведчику, пятки уже проносил. Стрелять будете по моей команде, только, чур, не мазать.

— На пять шагов промазать? — Ребята схватились за, ружья.

— Стоп, стоп, не спешить! — остановил их дедушка! — Забыли закон — стрелять по очереди? Заряжай, Паша! Твоя очередь… Да не торопись, не торопись!..

Зачем в эту целишь? Не видишь, какая волна идет? Не иначе — самка.

Ребята переглянулись. Вот это здорово! Дедушка определял едва видимых в темноте, погруженных в воду зверьков. Но Паша растерянно опустил ружье.

— Темно… Мушку не видать… Как целиться?

— Очень хорошо! Днем только тренировались навскидку стрелять, а сейчас: «Как целиться?»! Цель видно? Видно. Ну и стреляй… Самец, самец выплывает! Бей!

Паша выстрелил. Ослепленные яркой вспышкой, ребята сначала ничего не увидели. Но, когда освоились с темнотой, с разочарованием убедились, что убитого зверька на воде не было.

— Положи ружье. Двойку тебе по стрельбе! Следующий… — сухо сказал дедушка.

Но и Федин заряд улетел мимо.

— Доучились!.. Следующий… — командовал дедушка.

И Боря мимо.

— Да что вы сегодня? — вдруг рассердился главный специалист. — Кто так стреляет, а? Учил вас в обед стрелять навскидку? Говорил, что в сумерки, когда мушки не видать, на цель, а не на ружье смотреть надо? Думаете, весь поход при солнышке по сидящим кедровкам да воронам стрелять будем? Всем двойки!..

— Неправильно, дедушка, вы ребятам двойки поставили, — сказал Женя. — Только раз показали, мы еще не привыкли, а вы уже двойки!

— Выходит, я виноват и оказался… Ну, герои, тогда эта стрельба не в счет. Будем еще тренироваться… Наташенька, попробуй-ка ты. Ты по стрельбе, можно сказать, отличница из отличниц. Заряжай!

— У меня, дедушка, что-то голова разболелась, — ответила Наташа. — Лучше вы сами застрелите.

— Скажи, что боишься промазать, — съязвил Паша.

— Тебя не спрашивают и сиди! — отрезала Наташа.

— Вот интересно получается, — начал Паша: — как в живую цель стрелять, так у тебя голова болит…

— Ничего не болит… — оборвала его Наташа.

— Что ж, герои, придется мне стрелять, — перебил неприятный разговор дедушка. — Да чтобы к концу похода все так умели, душа из вас вон!

Проплыло несколько ондатр. Их уже едва-едва было видно. Дедушка ждал. И вдруг, вскинув ружье, выстрелил. Сильный всплеск смертельно раненного животного заглушил далеко раскатившееся эхо выстрела.

…На таборе при свете костра ребята разглядели зверька. Величиной он был со среднюю кошку. Шкурка мягкая, пушистая, рыжеватого цвета. Брюшко более светлое, спинка темнее. Передние лапки совсем коротенькие, задние — длиннее, с плавательными перепонками на пальцах. Туловище походит на утиное — широкое, слегка сплюснутое. Головка маленькая. Удивительный у ондатры хвост: с реденькими волосками, почти голый, сжатый с боков, как клинок.

— Хороша!.. — приговаривал дедушка, приглаживая мех.

Когда Боря с Аликом подали ужин, было совсем темно. Ребята попросили рассказать про ондатру, чем она замечательна.

Дедушка, разутый, без фуражки, сидел, сложив ноги по-бурятски.

— Так… — начал, откашлявшись, он. — Тут, герои, надо истории коснуться. Лет десять назад этого зверька у нас и в помине не было. И что получалось? В тайге зверя много. В степи много. А вот в болотах, речках и озерах мало. Получалось так, что дом-то есть, а жильцов почти нет. Есть у нас, правда, другие водяные зверьки. Выдра, к примеру. Большой, красивый зверь. Но больно в пище разборчива. Подавай ей на обед круглый год рыбу. Но рыбкой закусить мы и сами не прочь. А ондатре милой ничего не надо: ест себе камыш да траву — и живет… Да… — Дедушка пожевал губами и неуверенно спросил: — Понятно, герои, говорю? Не очень-то из меня рассказчик…

— Понятно! Очень интересно! — хором ответили все.

— Та-ак… Говорил я, что раньше зверька этого у нас не было. Привозной он, из канадских болот. Узнал советский человек про полезных зверюшек этих, да и рассудил по-хозяйски: поехал за ними через моря-океаны, наловил и привез в клетках. Выпустил их здесь, в Сибири, на волю: живите себе на здоровье! Пусть и болото пользу приносит — вся земля должна быть кладом. Ондатра как раз такой зверек и есть, который нам был нужен. В лес она не идет — и не надо, там без нее зверям тесно. В степь не идет — и тоже не надо. Пошла она жить в болота, речки, как раз туда, куда нужно… И это еще не все, — продолжал дедушка. — Иного зверя пустишь на свободу, он тут и жить останется: неохотно уходит в другое место. Такого зверя расселить трудно. Развези-ка по всей тайге! А ондатра наоборот. Пустили ее в одно озерко. Появилось потомство. Увидят детеныши, что озерко тесным становится, и идут себе другой дом искать. А нам того и надо! Иди, пожалуйста. А как она, милая, идет? Ножки у нее слабенькие, на землю она обычно редко выходит: пощиплет травки и опять в воду. Но тут по нескольку километров проходит, через хребты перебирается. Кто ее сюда, в это озеро, пускал? Сама пришла. И очень скоро, где была у нас в забайкальских водоемах пустота, ондатра эту пустоту и заселит. И еще, герои, очень интересно. Живет она, как вы видели, в норах, в сухом месте. А у нас такие болота есть, где на десятки верст бугорка не найдешь. Нору ей сделать негде, и будто жить там ей нельзя. Так нет — натаскает травы, камышу, илу, сделает себе на какой-нибудь невидной кочечке хатку — домик над водой и — живет. А мягким золотом, мехом своим, платит. Мех у нее крепкий, теплый, красивый. А на расплату такая щедрая, что тут, прямо сказать, равных ей нету. Плодится так, что сто пар зверьков через пять лет могут дать около миллиона штук.

— Около миллиона?!

— Вот это да! — прищурился от восхищения Паша. — Знаете, дедушка, я раньше мечтал астрономом быть. И о путешествиях тоже мечтал. А потом, как прочитал книгу про уголь, захотелось химиком стать. Вот, дедушка, книга так книга! Женя тоже читал. В ней рассказывается, почему уголь черным золотом зовут. И правда, настоящее золото. Из угля чего-чего не получают! Даже не верится. Удобрения для колхозов, резину, бензин, краски разные… Универсальный клей из него делают — что хочешь, то им и клеить можно. Материю самую крепкую, гребенки. Лекарства и то можно получить! Вот почему надо обязательно падь Золотую найти. Там ведь угля много… Хорошо бы химиком быть. А сейчас вы рассказали о зверях, да дедушка Михеич много рассказывал. Мне и хочется что-нибудь в тайге сделать. Разговор незаметно перешел на другое.

— Жить в тайге, кедры бы везде насадить, — мечтательно продолжал Паша, — чтобы каждый хребет золотым стал. Или невиданных зверей разводить.

— Не обязательно в тайге жить, — возразил Женя. — Можно хоть где работать — все равно для нашего края хорошо будет. Мне хочется таким же, как Володя, быть. Около машин… Чтобы все, что хотел, то и сделал. И еще хочется — веселым… Я веселых очень люблю, а у самого почему-то не получается. Не умею рассмешить…

— А мне бы поваром, — сказал Боря. — Без поваров тоже плохо.

— Пока капиталисты есть, я буду разведчиком, в пограничном отряде! — уверенно заявил Федя. — Или в милиции… Ни один шпион, ни один разбойник от меня не скроется.

— Мне хочется врачом, — задумчиво улыбнулась Наташа. — Так хочется, чтобы все люди здоровые и сильные были!

— Врачом? — удивился Паша. — Ты, Наташа, врачом? Ну нет — не годишься!

— Не гожусь? Почему это?

— Больно драчлива. Чуть что, с кулаками лезешь. Какой из тебя врач? Если я и заболею, так к тебе лечиться не пойду. Боксер из тебя хороший получится. Вот бы интересно!.. А что, дедушка, — увлекаясь новой мыслью, вскочил Паша, — бывают женщины-боксеры?

Все засмеялись.

— Вы бы посмотрели, дедушка, как она нас всех однажды поколотила!.. — тараторил Паша.

— Попробуй-ка расскажи… — взглянула исподлобья девочка.

— Нет, Наташа, пробовать не буду. Я себе плохого не хочу. А будущих твоих больных жалею. Очень им тяжело придется!

— Ну… — растерялась Наташа и не нашлась, что ответить.

Если сказать правду, то по-настоящему дралась она только раз и то по необходимости. Ей очень хотелось играть с мальчишками: вместе гонять голубей, ходить на рыбалку. Иногда они ее принимали, но чаще отгоняли: «Шла бы играть в свои куклы!»

Дальше так терпеть и унижаться было нельзя. Хватит! И однажды она дала мальчишкам бой. Это был знаменитый бой. Ей досталось немало, зато она обратила в бегство Пашу, столкнула в речку Федю. На этом бы можно закончить. Но Наташа разошлась и принялась за медлительного Борю. Добродушный, — он никогда не задирал Наташу, — ни в чем не повинный силач, почесываясь, тоже пустился в бегство. «Ну ее! Еще связываться!» А назавтра Наташа впервые подходила к штабу — он только начинал свою работу. Еще издали она услыхала Федин свист, предупреждающий о приближении постороннего, и приготовилась опять к драке. Но вдруг запретные двери распахнулись. Паша, вежливо улыбаясь и тараторя, проводил ее через порог.

Уважение было завоевано навсегда. Но драться снова? Ой, нет! И если иногда приходится показать кулак или поддать леща, то только тому, кто забывается.

Но ничего этого Наташа не сказала.

— Ох, и дождешься от меня, Пашка!.. — только и проговорила она.

— А ты, Алик, кем будешь? — спросил дедушка.

Алик помолчал. Потом неуверенно заговорил:

— Мама говорит, что я должен быть знаменитым артистом или знаменитым профессором. Тогда мы уедем из Монгона. «Разве здесь место для интересной жизни? — говорит она. — Скучно. Даже выйти некуда». Мы уедем в Москву или Ленинград.

Алик неуверенно посмотрел на растерянные и вместе с тем напряженные лица ребят, потом торопливо перевел свой взгляд на дедушку.

Тот тоже смотрел на Алика. Седые усы его сердито шевелились, а глаза испуганные… очень испуганные, но добрые. Алик потупился.

— Так говорит мама. Я очень люблю маму. Она хорошая, вы не думайте, — прошептал он и снова заторопился. — Только… она, может быть, отсталая… немножко… Она говорит, что физическая работа отупляет и для здоровья вредна. А я с Борей верстак у Базыра делал и землю копал — так хорошо! Вы не думайте… Ужин ведь я уже сам варил. Боря только показывал иногда. Очень интересно, когда ничего нет — пустые котелки и кастрюли, — но вот сам разжег костер, сходил за водой, положил мяса, крупы, начистил картошки, и ничего не было, а получился суп! Все наелись… Я хочу всякую работу научиться делать. Мне, дедушка, давно хотелось, вы не думайте! Я очень хотел к ребятам, чтобы работать с ними, играть…

— Постой-ка, Алик, — тихо перебил дедушка. — Ну и пошел бы к ребятам, играл бы, работал…

— Да! Попробуйте, дедушка! А мама?.. — Алик вдруг осекся и так же, как в тот день, когда его нашли, словно затравленный зверек, посмотрел на всех. — Мама… она хорошая! — с вызовом крикнул он.

Настолько неожиданно было все сказанное Аликом, что ребята не сразу пришли в себя. Дедушка пощипывал свой колючий ус.

Федя первый опомнился и вскочил:

— Нет, твоя мать… неправильная!

— Стоп, герои!.. — поднялся дедушка. — А ужин у тебя, Алик, получился на славу. Кончим на сегодня разговор. Давайте-ка спать, завтра пораньше встанем.

— Женя, не спишь? — позвал Паша.

— Нет…

— О чем думаешь?

— Об Альке… Как мы раньше не могли узнать, почему он такой? Не дружил ни с кем, задавался, втихую вредил нам. Два раза я его бил… А ты о чем?

— Тоже о нем… И о «Кислом» еще. Куда завтра идти? Ты, Женя, думаешь?

— Конечно!

— Женя, Алька, правда, сам ужин сварил… Не врет! А продуктов уже на четыре дня перерасходовали! Что будем делать? — нашептывал с другого бока главный повар.

— Ничего, завтра или послезавтра изюбра убьем. Тихо… Ночь… Потрескивает костер.

— Федька, ты чего ворочаешься? — подал голос Паша.

— Ничего! Тоже, скажешь, об Альке думаю? Нужен он мне! Мало я ему наподдавал…

— Тебе только бы поддавать… — прошептала Наташа.

Сухие сучки давно прогорели. Полусырые толстые кряжи едва светились. Звезды, которых до этого словно отпугивало яркое пламя, сейчас ниже опустились над темным лесом. Позвякивал колокольчиком Савраска. Похрапывал дедушка, протянув к костру босые ноги.

Дохнуло влажным холодком. В озере продолжали плескаться ондатры.

Глава V ОХОТА НА ИЗЮБРА

— Ну, герои, трогаем! Все в порядке, ничего не оставили? — спросил Сергей Егорыч и оглядел покидаемый табор.

Костер тщательно потушен и окопан. В вырытую ямку закопаны пустые консервные банки, обрывки бумажек, объедки. Снята палатка, навьючены на Савраску вьюки. Завязаны рюкзаки. Можно отправляться в путь.

— Пашка-то… — подходя к дедушке и указывая глазами, таинственно прошептал Боря.

— Что с ним? — удивился дедушка.

— Молчит… — тем же таинственным шепотом ответил Боря. — Встал — молчал, ел — молчал. И сейчас молчит. Я сразу подумал, что такой план сочиняет, от которого всем плохо будет. Женя ушел к озеру, так вы, дедушка, осторожнее. Не со мной только, а и с вами беда может случиться. — Боря еще раз подозрительно оглядел Пашу, почесал затылок и, пятясь, отошел подальше. — Такого сроду не бывало, чтобы Пашка все утро молчал.

Федя с Наташей тоже заметили необычное поведение главного штурмана. Прислонившись к валежине, призакрыв глаза, он шевелил беззвучно губами и, должно быть, не видел и не слышал ничего.

— Пашка, ты чего? — тронула его Наташа.

— Я? Я, Наташа, ничего. — Паша попытался улыбнуться.

— Что это, герой, тебя ровно подменили? Не заболел, часом?

— Нет, дедушка. Чтобы я да заболел!

— А не заболел, так и хорошо… Только я очень прошу тебя над планами меньше думать. От них в самом деле заболеть можно. Все собрано, дело за тобой. Разведчик ждет команду штурмана, куда курс держать.

— На… на север… — жалко улыбнувшись, прошептал Паша.

— Что-то ты по-чудному говоришь, — подозрительно сказал Федя. — То орал во все горло, а тут и не слыхать.

— А-а… Значит, запутался? — догадался дедушка. — А ну, говори, в чем загвоздка?

— «Кислый» не могу разгадать, — потупился Паша.

— Гм… Ну, эта загадка не по моей части. Тут вам надо самим подумать.

— Штурман! — сердито взглянул из-под картуза Федя. — Сколько дней прошло, а не мог разгадать. Смотри, а то и отсюда выгоним… Плохо ты думаешь!

— Плохо… — совсем поник Паша. — Уже двадцать «кислых» придумал, ни одно не подходит. Такого кроссворда сроду не бывало… Вон и Женя бежит, скажет.

Женя бегал на место вчерашней охоты на ондатру. Он там потерял карандаш.

— Что ты, Пашка? — удивленно посмотрел он на товарища.

— Не знает, куда курс держать, — ответил за того Федя.

— Что ты, Паша, затвердил: «Кислый» да «Кислый»? Сказано в «Описании» «север… север…» И пойдем пока на север, — сказал Женя.

— Какой ты быстрый! На север нельзя идти, пока «Кислый» не разгадаем.

— Почему нельзя?

— Смотри… — Паша развернул «Описание» дороги. — Сегодня только об этом догадался. Мы сейчас идем все время на север. После «Кислого» написано «запад». Значит, мы должны повернуть. А где будем поворачивать, если не знаем, что такое «Кислый»? Вдруг мимо него уже сегодня пройдем, не заметим, да и будем идти на север… в другую сторону от пади Золотой…

Положение оказывалось в самом деле серьезным. До этого никто не обратил внимания на слово «запад». И только сейчас поняли, что им угрожает. Где-то надо круто сворачивать с прежнего пути. Но где? После этого проклятого «Кислого». Значит, надо искать его. Но как искать, если неизвестно, что искать? Вдруг в самом деле экспедиция уже сегодня минует его и не заметит?

— Нельзя идти на север… — уныло повторил Паша.

— А что делать? Рассядемся и сидеть будем?

— И идти нельзя…

— Расхныкался! — разозлился Федя. — А еще хвастался: «Штурманская наука самая точная»! Он, Женя, во всем виноват.

— Нет, Федя, тут он не виноват, — заступился Женя. — Я тоже думал и тоже не мог… Дедушка, здесь мы никак не можем понять.

— Дай-ка, Женя, документ, — попросил дедушка. Прищуриваясь и пожевывая губами, он внимательно перечитал «Описание». — Гм… И впрямь настоящая загадка…

— Ничего, Женя, не пройдем мимо. Пашка, не хнычь! — сказал вдруг Федя. — Я, как разведчик, так считаю: надо держать курс точно на север, и все, что незнакомое встретится, языком пробрвать. Вот кислое и найдем.

— Гм… — сказал дедушка. — А совет-то в основном дельный. Только, пока вы все рассуждали, у меня такая мысль явилась. Паша натолкнул. Говорит, что в «Описании» все приметы серьезные: широкая падь, озеро, Белая гора. Поэтому каждую-то дрянь языком лизать не надо. Это тоже не дело. Думаю, что мимо «Кислого» не пройдем, сразу в глаза бросится, штука должна быть заметная. Пошли, ребята!

— Курс на север! — повеселев, скомандовал Паша. — Федька, точно держи!..

Продолжалась хвойная тайга. На южных склонах сопок к ней примешивался мелкий осинник, а на северных — березняк. Особенно ребятам досаждали различные густые кустарники — ольховник, бересклет, жимолость, багульник. На северных склонах они образовали труднопроходимые заросли. Местами приходилось браться за топорики и прорубать себе и Савраске дорогу.

Идти по кустарникам было тяжело. Они цеплялись за одежду, царапали лицо и руки, путались в ногах. В обеденный привал Наташа едва справилась с нахлынувшей работой: пришлось наложить до десятка заплат.

За день ребята прошли не более пятнадцати километров. Путь по чаще сопровождался шумом и треском, и, видимо, поэтому дичь почти не встречалась. Кроме бурундуков и трех рябчиков, никого не видели. Ребята внимательно приглядывались ко всему, но ничего похожего на «Кислый» не попадалось. Федя, пробираясь впереди, на всякий случай в нескольких местах лизнул языком встретившееся по пути нагромождение огромных, больше дома, камней.

Экспедиция вышла в глухой распадок. В ерниках между кочками пробивал себе дорогу ручеек. Ребята устали и надеялись, что вот-вот будет остановка на ночлег. Но дедушка позвал их к себе.

— Определи-ка, разведчик, кто здесь гулял, — закуривая, сказал он Феде.

Федя по всем правилам, шаг за шагом, обследовал землю. На каменистой почве никаких следов не было видно, на реденькой траве — тоже.

— Никого не было… — Федя недоуменно посмотрел на землю.

— Нет, герой, тут ты ошибся. Бывает так, что следы на земле незаметны. Они есть, но нелегко их увидеть, как вот здесь, на камнях. И разведчик вроде слепым становится. А ослепнуть ему никак нельзя. Должен видеть — и всё! Иногда разведчика выручает то, что след не по низу, не на земле, а поверху идет.

— Ой, правда! Осинки попорчены.

— Во, во! Видишь, где след-то оказался? На дереве!

Мелкие осинки на косогоре были все попорчены, у каждой сломана и обглодана вершинка. Правда, они уже засохли — видимо, их сломали зимой. Но одну надломили совсем недавно, листья едва успели поблекнуть.

— А сейчас скажи, кто здесь хозяйничал?

— Зайцы, — высказал предположение Паша. — Самое любимое кушанье у зайцев осинка.

— Зайцы? — задумался Боря. — Как зайцы до вершины достанут?

— Как? Очень просто — разбежится, подпрыгнет и достанет.

— А-а…

— Смотрю я на тебя, Павел, и дивлюсь, — недовольно пожевав губами, сказал дедушка. — Не подумал ничего — и уже затарахтел, затилиликал. Бухнешь такое, что курам на смех. Зайцы!.. Ишь ты!

— Конечно, не зайцы, — сказал Федя. — Что зайцы — акробаты, что ли? Зачем им. прыгать, когда у корешка можно погрызть? Тут какой-то зверь ростом с Савраску был. Как называется, не знаю, но только не хищный, потому что хищные осину не едят.

— Во! Видишь, как человек рассуждает? Точно, Федя, молодец! С Савраску ростом и нехищный. Был крупный олень, марал, или, по-нашему, по-забайкальски, изюбр.

— Изюбр? — закричали ребята. — Вы обещали охоту на изюбра!

— Изюбр? — подпрыгнул вдруг Боря. — Стреляйте, дедушка, скорее!

— Подожди, брат. Его еще найти надо, Но котелки с Аликом можете готовить. Сегодня вечером не успеть, но уж утром наварите мяса, сколько душе угодно.

Дедушка и Федя внимательно осмотрели осинник, поднялись выше по косогору, походили по распадку.

— Пройдемте вперед еще немного, герои.

Экспедиция поднялась по распадку вверх, прошла редким лиственничным лесом.

У лесной поляны Сергей Егорыч остановился и огляделся:

— Вот здесь мы его с вами и подкараулим;

— А-а… где он?

Ребята не заметили на этой поляне ничего особенного — такие в лесу попадались нередко.

— Он сюда придет.

— Сам придет?

— Точно. Солнышко закатится — и здесь будет.

— Я что-то не понимаю, — сказал Федя. — Почему он обязательно сюда придет?

— А потому… Постой-ка, брат, попробуй сначала сам догадаться, а уж не догадаешься, тогда и скажу.

Ребята рассыпались по лужайке. Долго не могли заметить они ничего необычного. Но вдруг Федя пригнулся и, раздвигая траву, начал словно подкрадываться.

— След изюбриный! — бросил он ребятам через плечо. — Вот, вот, Женя! Видишь, как на сыром хорошо отпечатался? Сюда шел…

Следы привели ребят к небольшой площадке черной, но покрытой каким-то белым налетом земли. Трава не росла на площадке. Она была вся истоптана сотнями копыт — маленьких и больших. Глубокие овальные ямы — выше колен — виднеются в разных местах. Стало ясно, что эта крохотная площадка на лесной поляне чем-то привлекала к себе зверей со всей тайги. Но чем? Что их сюда тянет?

— Вот я сейчас вам подскажу, — заговорил дедушка, видя, что ребята не могут догадаться. — О солонцах слыхали?

Они уже слыхали раньше это магическое охотничье слово — «солонцы». Его упоминали в разговоре не какие-нибудь горе-охотники, а только самые опытные таежники.

— Вот они какие, солонцы!

— Да, они и есть, — сказал дедушка, с уважением проговорив «они». — Солонцы, герои, можно сказать, — одно из самых больших открытий охотничьей науки. Почему? На верный выстрел к изюбру подойти трудно, это под силу из тысячи охотников одному. Он такой осторожный зверина, каких больше нет. Сохатый, козел, даже волк против него ничего не стоят. Изюбр за несколько километров слышит. Учует — и, как ветер, нет его. Попробуй-ка, скради его! Вот тут только солонцы и помогают. Ты зверь умный, к тебе не подойти, так сам ко мне подойдешь. Наестся он свежей травки и обязательно захочется ему солью полакомиться. А соль-то по всей тайге не разбросана. Зверь знает, где она, но и охотник это место знает: сядет на солонцы и ждет — никуда не денешься, придешь!

— А где мы сядем? Наверное, спрятаться надо, чтобы не увидел?

— Вопрос, ребятки, серьезный. Солонцы найти — это еще полдела. Можно у солонцов месяц сидеть, а все равно зверя не увидать. Зверь-то он зверь, а перехитрить его — дело нешутейное. Перехитрить его надо. Если сделал засадку выше солонцов, не подойдет он, можно и не ждать. Почему? Да потому, что подходит он к солонцам осторожно. Прислушивается, принюхивается. Вечером всегда воздух с высокого места в нос тянет. Нанесет на зверя запахом человека — и кончено: уйдет.

Дедушка огляделся.

— Сядем мы с вами вот здесь. — И он подошел к кустам на краю поляны. — Эге! Уже готовая засадка есть…

В кустах лежали искусно замаскированные бревна, сложенные одно на другое. В центре бревенчатой стенки было вырублено отверстие. Из бойницы торчала палка.

— Здесь были охотники?

— А удивительного в этом ничего нет. Такой чудесный зверина изюбр, что охотник недели не пожалеет, за сотню километров к хорошим солонцам приедет.

Охотники отвели Савраску от солонцов километра на два, развели около него дымный костер, приготовили все для ночлега и пошли в засаду.

Нечего и говорить, с каким нетерпением ребята ожидали встречи с чудесным зверем. Волнение их усиливалось тем, что дедушка каждому выдал по одному патрону, заряженному пулей, и разрешил, в случае, если он промахнется, стрелять в убегающего изюбра. Конечно, на промах дедушки ребята не надеялись. Но каждый думал: «Вдруг осечка? И тогда… Мгновенно будет спущен курок, и метко посланная пуля оборвет стремительный бег напуганного зверя с драгоценными рогами».

— Наташа, если у дедушки будет осечка, ты не стреляй. Ты, конечно, попадешь, но дай нам застрелить, — сказал Паша. — Хотя я и забыл — у тебя опять голова заболит… — Паша хотел было засмеяться.

Но Наташа, вспыхнув, сильно шлепнула его ладошкой по затылку…

— Съел? За дело! — сказал Женя.

Наташа отстала и молча шла позади всех.

Раньше у них все было общее: городки и прятки, камни и голуби, рыбалка и ягоды, учеба и работа в штабе. Не меньше, чем ребята, она полюбила и ружье. Ей нравилась стрельба в цель и чувство непередаваемого волнения перед выстрелом. И приходящее потом неведомо откуда спокойствие и уверенность в своем успехе. Полюбила она оглушительный звук выстрела, резкий запах сгоревшего пороха.

Но убивать птиц и зверей? Нет, этого она не хотела и не могла. Наташа пыталась силой заставить себя стать в охоте похожей на мальчишек. И это случилось на хребте: она выстрелила и убила кедровку. Но еще и сейчас стояли перед ее глазами окровавленные перышки, безжизненно приоткрытые глазки птицы, у которой она отняла жизнь.

Нет, какие бы они ни были вредные, а убивать она не будет. И поэтому все с большим нежеланием Наташа принимала участие в охоте. Что-то удерживало ее сказать ребятам правду. Ей казалось, что тогда придет конец дружбе. А ребята, кажется, уже заметили. В особенности этот Пашка.

Как хорошо было раньше, когда об охоте они только мечтали! Но все-таки посмотреть изюбра ей очень и очень хочется.

Еще не доходя до солонцов, охотники приняли меры предосторожности. Вечер стоял тихий, и каждый звук разносился далеко. Чтобы не отпугнуть зверя, говорили шепотом, старались не наступать на сучки и обходить кусты. Дедушка не курил. И ребятам непривычно было видеть его без трубки. Должно быть, и дедушка чувствовал себя без нее неудобно: несколько раз, забывшись, доставал он кисет, но, покрутив его и недовольно пожевав губами, прятал обратно. Запаха табачного дыма зверь боится пуще всех других запахов и издали чует его.

В засадке дедушка объявил правила охоты.

— Лежите тихо, не кашляйте, не чихайте, не говорите, смотрите поверх солонцов. На зорьке хорошо будет видно зверя на фоне неба. А как он придет, тут уж совсем замрите. Ни-ни! Не шелохнуться даже! Главное, Паша, ты. Тебя за язык будто все время дергают. Понятно, герои?

— Понятно… — шепотом ответил Паша. — Чтобы, дедушка, мне не забыться да не заговорить, я в середину между Наташей и Федей лягу. Тогда не забуду… А изюбр долго будет стоять? Успеем живого посмотреть?

— Успеем, Паша, с полчаса, пожалуй, постоит.

— А почему сразу, как только придет, стрелять не будем?

— Тут, ребята, такое дело… В походе научиться нам надо по-всякому стрелять. По неподвижным целям у вас неплохо получается. Навскидку да влет еще подучимся. А сейчас попробуем самый трудный выстрел — на звук.

— Как это — на звук?

— А вот так: зверь придет, когда совсем стемнеет. На солнце на зорьке еще виден будет, и застрелить тут — плевое дело. Но такую стрельбу вы уже знаете. А мы подождем, когда он с солонцов отойдет, темно будет — не видать его, а только слыхать. Или на сучок наступит, или за кустик заденет. Тут я и выстрелю. На шорох.

— Ну, дедушка, промажете!.. Как придет, тут его и надо, сразу… — умоляюще проговорил Боря.

— Что ты, Борька! — возмутились ребята. — Так ведь интереснее!

— «Интереснее»! А вдруг убежит? И не будет мяса…

— Не убежит, Боря, не волнуйся, — успокоил дедушка. — Вы, герои, старайтесь приглядываться. Такая стрельба в жизни может пригодиться. Война кончилась, а забывать ничего не надо… Ну, а сейчас хватит говорить, устраивайтесь.

Засадка была широкая, и все улеглись за ней. Дедушка слегка, очень осторожно, раздвинул бревна. В щель хорошо стала видна вся поляна. Затем вытащил из бойницы палку и вложил взамен нее ружье. Оказывается, если заранее не положить палку в бойницу, а, придя на охоту, протолкнуть в нее ствол ружья, зверь сразу заметит что-то новое. Даже не видя и не чувствуя людей, он к солонцам уже не подойдет. Так осторожен, подозрителен и наблюдателен изюбр!

Дедушка, проверяя, обошел засадку вокруг, затем лег, прижал приклад к плечу и взвел оба курка.

— А сейчас тихо. Ни слова!

На тайгу медленно опускалась ночь. Одна за другой засыпали птицы. Перестали куковать кукушки. В последний раз стукнул дятел. В тишине прозвучало далекое: «Спите ли вы-ы?» Летучая мышь, выписывая в воздухе замысловатые петли и зигзаги, бесшумно носилась над поляной. Она то исчезала, то неожиданно появлялась вновь совсем в другом месте. Над вершинами темных деревьев проскользнула, как тень, сова.

Кусали комары, но ребята, помня приказание, боялись пошевелиться и мужественно переносили укусы. К счастью, скоро похолодало, и комары исчезли.

Замерцали звезды. Светлая полоска на западе все более темнела. Ребята настороженно всматривались в нее. Порой казалось, будто появляется что-то черное, бесформенное, будто вырисовываются и шевелятся контуры странного животного. Но через минуту все исчезало. На солонцах никого еще не было.

У ребят онемели руки и ноги. Все больше закрадывалось сомнение: а вдруг почему-либо зверь не придет? Может, спугнули его чем-нибудь и хитрый изюбр уже далеко отсюда…

— Идет!.. — скорее почувствовали, чем услышали, ребята шепот дедушки. — Не шевелиться!..

По-прежнему полная тишина. Слышно только, как стучит кровь в ушах. Но вот где-то хрустнуло. Хрустнуло или показалось?

Нет, не показалось. Вот еще?.. Вот ближе… Ясно слышны легкие шаги. Тихо. Снова легкие шаги и снова тихо. Вот шаги раздались совсем недалеко, и опять долгие томительные минуты тишины и ожидания.

Наконец-то!

Сердца у ребят забились, чуть не выпрыгнули. Не далее чем в двадцати метрах от них стоял изюбр. Заря еще не совсем угасла, и на фоне ее зверь был виден отчетливо. Он стоял, стройный красавец, с гордо вскинутой головой, увенчанной ветвистыми рогами строгой и красивой формы. Вот они, панты, — чудесное сокровище забайкальской тайги!

Ребята не знали, сколько времени изюбр стоял так. Время точно остановилось. Затем зверь шагнул и опустил голову. Слышно было, как он грызет соленую землю, как хрустит она на его зубах. То и дело, переставая жевать, он поднимал голову и прислушивался. Все менее отчетливо был виден зверь: вечерняя заря почти угасла.

Вдруг изюбр сделал сильный прыжок от солонцов. Второй… Остановился и сразу точно растворился в темноте.

Ребята почувствовали, как вспружинился, будто тоже приготовился к прыжку, дедушка.

Так вот она, стрельба по слуху! Стрельба влет, в бег, навскидку — почти не целясь. Дедушка на ондатре показал стрельбу в густых сумерках. Но сейчас ему предстояло почти невозможное: в полной темноте, по шороху, надо было определить положение зверя и, не видя ни его, ни ствола, не видя даже пальца, спускающего курок, — наверняка поразить животное. Ребята поняли, что они могут быть свидетелями высшего класса снайперской стрельбы.

Где-то в непроглядной тайге послышался легкий треск сучка. Дедушка, меняя положение, резко и быстро дернулся, нацелился невидимым ружьем и в невидимого зверя, и сразу же тишину ночи взорвал выстрел. Точно молния, осветив на мгновение засадку, кустики и траву около нее, блеснуло пламя.

Эхо выстрела…

Тяжелый шум падения зверя…

И опять тишина. А ночь после яркой вспышки казалась еще чернее.

Дедушка сел, достал трубку и чиркнул спичку.

— Чертово зелье! — проворчал он. — Даже под ложечкой засосало, так курить захотелось.

Он несколько раз жадно затянулся.

— Уф!.. — вздохнули ребята.

Их так взволновала неповторимая красота этой ночной охоты, так поразило грозное мастерство дедушки, что даже Федя не сразу вскочил, чтобы подбежать к убитому зверю.

— Стоп, стоп! — остановил его дедушка. — Не подходите к нему. Может лягнуть, да так, что дух вон. Утречком к нему придем.

— А волки его не съедят? — забеспокоился Боря.

— Не съедят. Мы здесь выстреленный патрон оставим. Если, ребята, случится такая нужда — мясо в лесу оставить, — положите рядом патрон и смело уходите. Порох почует — ни один волк не подойдет. Лучше любого замка… А сейчас, герои, пошли-ка домой. Савраска о нас соскучился.

Глава VI МОЛОДОЙ ХОЗЯИН ТАЙГИ

Охотничье возбуждение улеглось, но сон не приходил. Сначала думалось об охоте, все переживали ее во второй раз. Потом каждый вернулся к своим заботам и делам.

«Зачем дедушка просил приготовить на ужин больше нормы? — думал Боря. — Чай забеленный останется. И каша за ночь почернеет, а утром есть ее не будут. Выбросить придется. Но разве можно выбрасывать? Вон как продукты убывают… Правда, сейчас мяса будет сколько угодно. Только много не сэкономишь. Брали на шесть человек, а едят семь… Если попробовать два дня одним мясом кормить? Даже к чаю хлеба не давать? Заругаются, наверное. — Боря вздохнул. — Нет, в другой раз дедушке так и скажу: „Лишнее варить нельзя!“

— Пашка, да не ворочайся ты! — прошептал Боря. — Я придумал: утром кашу сильнее пережарю, вы и не заметите, что почернела. Съедим.

— Каша?.. А я думал, ты о «Кислом»… — разочарованно протянул Паша.

— Не скиснет, а почернеет. Ночью холодно, не скиснет, — не поняв Пашу, проворчал Боря.

Алик раздумывает о тонкостях поварского искусства. Наконец он понял секрет соли. Если крупы одна кружка, соли нужно одну чайную ложку, две — так две. Можно чуть побольше. Борька сказал, что тоже вкусно будет, а съедят меньше. Потом только пить много будут… «А ребята все еще со мной мало разговаривают», — думает Алик и неслышно вздыхает. Как ему тревожно! Ведь он обманул мать, убежал из дому. Очень страшно было одному, но он шел. Ему казалось, что ребята сразу простят все, он сразу будет среди них равным. Но получилось не так. Один Боря с ним хорошо… Да дедушка. Наташа жалеет — это еще тяжелее… Ну и пусть! Он будет терпеть, он все вынесет, но должны же ребята когда-нибудь принять его к себе. Но что будет дома? Как встретит мама?.. Алик прячет лицо в подушку и тихо плачет. Он не может понять, когда и что встало между ним и ребятами.

У Наташи своя забота. Мало остается лоскутков для заплат. Хорошо, что платьице на всякий случай взяла, можно будет на заплаты его… Если маме объяснить все, она не очень заругается.

О своем думает Федя. Вернее, он не думает, он мысленно видит. Два следа стоят перед глазами. След неуставшего человека и след того же человека, когда он устал. Едва заметная разница в отпечатке, но как много это значит для разведчика!..

Думает и Женя. Не выходит из головы «Кислый». Думает о продуктах. Надо посоветовать Боре устроить мясной день, чтобы хлеб и остальное сэкономить… Жаль Алика… И никак не поймет, почему не может заставить себя подойти к нему, заговорить просто, как с другими… А чаще всего улетают мысли к старенькому домику на берегу Тихой, к покинутой мастерской, к старому Цыдену и дедушке Михеичу…

По звездному небу промелькнул метеор. Но, против обычного, огненная дорожка гаснет не сразу, а задерживается почти на минуту. Вдалеке кашляет дикий козел. Потрескивает костер. Свесив губу, дремлет около него Савраска.

Дедушка привстал.

— Вы что? — насторожились ребята.

— Человек идет! — тихо и торопливо сказал дедушка. — Что бы я ему ни говорил, вы ни-ни. Помалкивайте, будто спите… Паша, смотри не выскакивай, а то поссоримся!.. Федя, подвинься к нему.

Ребята не успели ничего спросить. К костру из темноты подходил человек.

— Здравствуйте, — приблизившись, спокойно сказал он.

— Здравствуй, — так же спокойно ответил дедушка. Ребята притворились спящими.

— Садись. Гостем будешь, — пригласил дедушка. Человек сел, прислонив ружье рядом, и, неторопливо разминая папироску между пальцами, закурил. От дедушки, однако, не укрылось, что он быстро, но внимательно оглядел его самого, табор, постель, на которой спали ребята. В свою очередь, ребята из-под одеял рассматривали незнакомца. Кто он? Что делает в тайге? Почему пришел сюда ночью?

На вид незнакомцу было не более двадцати лет. Безусое, совсем юное, сухощавое и загорелое лицо. Взгляд быстрый, зоркий. Несмотря на холодную ночь, одет только в рубашку. Воротник расстегнут.

Дедушка, не поднимаясь, подбросил в костер сучков.

— Чай пить будешь?

— Спасибо, — вежливо ответил незнакомец. — Охотничаете?

— Нет… Какая охота! — махнул рукой дедушка. — Путешествую вот с ребятами по тайге.

— Разрешение на отстрел изюбра у вас есть? — метнув на дедушку быстрый взгляд, продолжал спрашивать незнакомец.

— Изюбра? Какого изюбра?

— Того, что убили на солонцах.

— Постой, постой! Ты что, молодой человек, в уме! Эк ты загнул! Зачем, скажи пожалуйста, нам изюбр?, Выстрел в самом деле был. Километра два отсюда, левей полянки. Не спится что-то, слышу: бац!.. Кто-то из берданы пальнул, так я по звуку считаю.

— Стреляли из дробовика. Вы стреляли! — спокойно сказал незнакомец, но глаза у него стали жесткие. — Вы, папаша, пожилой человек. Я очень жалею, мне не хочется так разговаривать с вами, но разве вы не знаете, что отстрел изюбра производится только по особым разрешениям? Такой охотник, как вы, не может не знать этого.

— Как не знать? Знаю, конечно… А ты чего налетел? — Дедушка вдруг сердито вскинулся и зашевелил усами. — Что тебе надо, а? Пришел, поднял шум, разбудил! Кто ты такой есть?

Ребята ничего не понимали. Почему дедушка говорит неправду и сердится? Кто наконец незнакомец? Какое право имеет он разговаривать тоном начальника?

— Я не поднимаю шум, — по-прежнему не повышая голоса, продолжал незнакомец. — Извините, если потревожил сон, но, мне кажется, вы еще и не думали спать. Я — лесник. И прошу показать разрешение на отстрел изюбра. Покажете — я сразу же уйду.

— Я тебе повторяю: не убивал никакого изюбра.

— Вы убили!

— Милый ты мой… — с вкрадчивой нежностью заговорил дедушка. — А вот, скажем, придут бабы по ягоды, да заночуют недалеко от солонцов, да кто-нибудь у тебя зверя убьет, ты и на них, как на меня, налетишь, а?.. Не пойман, мил друг, не вор. Нет, вот ты докажи.

— Доказательства будут известны суду. Я привлекаю вас к ответственности за браконьерство!

— Где они, твои доказательства? Где?

Оба помолчали, изучая друг друга глазами.

— Понятно… — сказал дедушка. (И ребятам послышалось в его голосе глубокое огорчение.) — Вчерашний след от сегодняшнего не можешь отличить, одним голосом хочешь взять. Шляпа ты, а не лесник — вот кто! Тьфу!

Молодой лесник вдруг вспыхнул от тягчайшего, должно быть, оскорбления.

— Хорошо! — с трудом сдержав гнев, спокойно заговорил он снова. — Слушайте мои доказательства. Следы все остались, никуда не денете. В засадке сидели семь человек: один взрослый, пожилой, пять мальчиков и одна девочка.

— А у меня шесть мальчиков и никакой девочки нет, — возразил дедушка.

Но ребята увидели, как сразу повеселело его хмурое загорелое лицо.

— Какими глазами посмотрите вы, если я сейчас же подниму ребят? — ледяным тоном возразил незнакомец. — Вы сидели в засадке. Вечером, за три часа до заката солнца, вы подходили к солонцам с лошадью. Вот она. Можете поднять ее ногу — правая передняя подкова держится только на двух гвоздях. У самого маленького мальчика пятки на броднях подшиты шкуркой ондатры…

— У меня! — шепнул Федя. — Ребята, он тоже следопыт! Такой молодой — и следопыт!

— Подшивали вчера, еще не обтерлась шерсть…

— А как он узнал, что пять мальчиков и одна девочка? — прошептал Женя.

— Тоже по следам. Тебя, Женя, не было, дедушка показывал. След девочек не такой, как у мальчиков. Да я не понял еще. Только самый хороший следопыт может это узнать, — ответил Федя, восторженно глядя из проделанной в одеяле щелочки на молодого лесника.

— Боек правого ствола ударяет не в центр капсюля, а в бок… — продолжал ночной посетитель.

— Колька! — радостно вскричал дедушка. — Куричий ты сын! Да сколько тебе лет?

— Девятнадцать… Позвольте… — растерялся лесник.

— Девятнадцать! Да знаешь, кто ты, а? Девятнадцать! Да мы такого мастерства только к тридцати годам достигали. Чертяка ты этакий! Давно ли ты мне письмо писал и спрашивал, как отличить след честного человека от нечестного, а?!

— Сергей Егорыч!.. Учитель мой… — Лесник встал, растерянно глядя на дедушку. — Как же так получилось? Почему я вас по следу не узнал? Мне показалось, что прошел настоящий браконьер.

— Ишь ты какой! — рассмеялся дедушка. — Захотел умнее старика стать? Пришел я тебя проверять, а не расписаться перед тобой: «Вот, мол, я!» Как бы не так! Ты уж, Коля, извиняй старика. Не верил! Читаю в газете — и глазам не верю. В девятнадцать лет — лучший лесник, следопыт, снайпер, студент-заочник… Нет, думаю, испытаю все честь-честью, проверю… Ну, обрадовал ты меня, герой! Дай хоть обниму тебя!

Как близкие родные, лесники обнялись.

— Ну, поздравляю, поздравляю! Молодец, Коля!

— Спасибо, Сергей Егорыч!.. — смутился лесник. Он смотрел на дедушку влюбленными глазами, и немного странно было видеть такие на загорелом, замкнутом лице. — Ваши письма много помогали. Работать легче и интереснее стало. Спасибо вам, Сергей Егорыч… После заметки в газете написал мне командир пограничной заставы. Узнал, что скоро призываюсь в армию, и приглашает служить к себе. Говорит то же, что и вы, Сергей Егорыч: как ни много у нас в армии могучей техники, а таежному следопыту всегда найдется почетное место.

— Верно, Коля! Каждому солдату таежную науку знать надо. Читал я «Повесть о настоящем человеке». Настоящий человек, правильно! А знай бы он, милый, чуть-чуть тайгу лучше — скольких бы мучений мог избежать! Да… — Дедушка молча посмотрел на выглядывающих из-под одеяла ребят. — Ну, Коля, разговоры — разговорами, дружба — дружбой, а служба — службой. Вот тебе наше разрешение на отстрел изюбра… Где-то у Бори ужин оставался? Подогрею — покушаешь.

За ужином лесники оживленно разговаривали. Ребятам со стороны казалось, что после долгой разлуки встретились отец с сыном и никак не могут наговориться и насмотреться один на другого.

Дедушка уговаривал Капустина (это была фамилия молодого лесника) остаться ночевать, но тот отказался: есть дела.

Пообещал приехать утром помочь ободрать и увезти убитого изюбра, Капустин простился с дедушкой и пошел от костра в темную ночь. Через мгновение он скрылся. Ни один сучок не хрустнул под его шагом, не зашелестели кустики — лесник шел словно по воздуху. Федя вскочил и, как был, босиком, на цыпочках осторожно зашагал вслед за ним. Но сразу под его ногами что-то треснуло, зашуршало.

Федя сердито полез обратно под одеяло.

— Что смотришь? — сказал он Паше. — Все равно научусь!..

Сергей Егорыч сидел у костра, пощипывая колючий ус. Огрубевшее, морщинистое, коричневое от загара лицо его, с резко выделяющимися на нем белыми бровями и усами, будто улыбалось, а в глубине серых усталых глаз спряталась печаль.

— Скажи пожалуйста, — заговорил он тихо, будто про себя. — Как она, жизнь-то, идет! Девятнадцать лет — и такой лесник! Володе двадцать два, а всей области известен. Токарю Елисееву двадцать пятый пошел, а он другим лекции читает… Молодцы!.. Да. А твоя молодость, Сергей Егорыч, не таковская была! Двадцати лет в своих лохмотьях по деревне пройтись стыдился… В сорок лет едва научился по складам читать… — Дедушка помолчал и посмотрел на ребят. Глаза его влажно блестели. — А какими будете вы, ребятки, через десяток лет? Дожить бы посмотреть на вас хоть одним глазком!..

Глава VII МАШИНЫ В ЛЕСУ

Ребята ждали возвращения Капустина. Еще с утра молодой лесник увез драгоценные панты, часть мяса и шкуру изюбра в поселок лесорубов, чтобы сдать все в охотничий магазин.

Ребята занимались засолкой и копчением мяса. Дедушка дал поварам свободу, и они самые лучшие куски брали для экспедиции. Боря, сияющий, как полная луна, руководил работой.

— Дядя Коля тоже загадку про «Кислое» не отгадал, — рассказывал Паша. — Пока изюбра обдирали» восемнадцать «Кислых» придумал — и все не подходят. Вот, Женя, загадка так загадка нам попалась! — Он умолк, но через минуту сном затараторил: — Еще „его" дедушка спрашивал, далеко ли он в тайгу забирался. Дядя Коля ответил, что больше, чем за сто километров отходил. Там даже ни одной охотничьей избушки нету. Значит, начинается настоящая тайга, где нога человека не ступала!

На пути экспедиции находился участок леспромхоза. И Капустин вызвался познакомить гостей с работой лесорубов. Ребята, правда без особой охоты, но согласились.

— Леспромхоз… — нанизывая куски мяса на вертел, задумался Боря над незнакомым словом. — А как это полностью сказать?

— Ты не знаешь? — удивился Паша. — «Лес» — это лесное, «пром» — промышленное, «хоз» — хозяйство. И получается «лесное промышленное хозяйство». Только непонятно, зачем «пром»? Промышленное — это машины, заводы, фабрики. А в лесу какие машины? Мой дедушка, когда молодым был, на лесозаготовках двадцать лет проработал. До сих пор спина еще болит. Как разболится, он только покряхтывает: «Кхе, кхе… надолго от тебя память, лес-батюшка!» Самая тяжелая работа, дедушка говорил. Весь день не разогнешься: с пилой, с топором. Да бревна ворочаешь.

— Верно Пашка сказал! — подтвердил Боря. — Мы с папой за дровами ездили — тяжело.

Самый поселок лесорубов оставался несколько в стороне от маршрута экспедиции. Туда ребята решили не заходить, чтобы не задерживаться. Уже восьмой день, как из дому, а по всем признакам падь Золотая еще далеко.

…Капустин приехал только в полдень. Закусив шашлыком из вкусного и сочного мяса изюбра, путешественники пошли за молодым лесником.

Было видно, что лесорубы здесь поработали: лес на большом пространстве вырублен. Деревья были спилены у самой земли, пеньки едва виднелись. И, если пришлось бы проходить здесь автомашине, они нисколько не помешали бы ей. Одинокие деревья с мощными кронами стояли вразброску. Молоденькие сосенки в полметра и меньше высотой весело и густо зеленели между ними. Ребята заметили, что на всех оставшихся деревьях черной краской написаны цифры.

Днем дядя Коля казался еще моложе. Даже и дядей-то его называть было неловко. Никак не верилось, что он прославленный лесник, таежный следопыт, снайпер. Но вместе с тем в нем было что-то напоминающее дедушку. Капустин тоже больше смотрел на землю и ходил так же бесшумно, будто постоянно кого-то скрадывал. Ребята замечали, что и Федя начинает ходить так же. Видимо, закон следопыта — оставаясь самому незаметным, видеть и зверя, и птицу, и человека — вырабатывает эту своеобразную походку.

— Это семенники, — рассказывал Капустин, показывая на помеченные цифрами деревья. Лес мы рубим подряд, а чтобы за нами не оставалась пустыня и вырос новый лес, заранее отбираем и отмечаем деревья, которые нельзя рубить. На них в шишках созревают семена. Весной, как пригреет солнышко, семена из шишек высыпаются и разносятся ветром по деляне. А мы, лесники, помогаем семенам взойти: бороним землю специальными боронами, чтобы семечко попало не на хвою, а прямо в почву. Потом, когда появятся молоденькие деревья, следим и ухаживаем за ними. Оберегаем их от короедов, а где выросли очень густо, вырубаем лишние.

В разговорах дорога прошла незаметно.

Экспедиция подошла к кромке леса. Ребята ожидали услышать стук топоров, звучание множества пил. Но в лесу было тихо.

— Обеденный перерыв, — объяснил Капустин.

— Пожалуй, герои, чтобы не таскать вам ружья и сумки, оставьте всё здесь, — предложил дедушка. — Я посижу, немного отдохну, Савраска попасется, а вы с дядей Колей походите.

Молодой лесник подвел ребят к группе обедающих рабочих. Ребята думали увидеть крепких и здоровых, как на подбор, силачей. Но это были обыкновенные люди, только очень загорелые. Среди них были две женщины с опущенными низко на лоб, должно быть от солнца, белыми косынками.

— Интересно, что им готовят, — заметил Боря.

Невдалеке стоял интересный домик на колесах, с окошками.

— Передвижная электростанция, — показал на домик дядя Коля.

— Понятно. Чтобы ночью светло было.

— Нет, Паша, — возразил Женя, с любопытством разглядывая незнакомую машину, — ни проводов, ни лампочек не видать.

— Дядя Коля, чем они пилят? У них и пил нет, — сказал Федя, который успел уже побывать около рабочих.

— А вот сейчас всё увидим… Надежда Николаевна, покажите, пожалуйста, нам, как пилят лес.

— Неужели вы никогда не видели, ребята? — поправляя косынку, улыбнулась молодая женщина.

— Значит, она здесь не повар, а начальник, — решил Паша.

Женщина встала.

— Через минуту начну пилить.

— Вы… вы сами будете? — оторопел Паша.

— Сама… Что же ты так смотришь? — в свою очередь, удивилась женщина.

— Нет, уж лучше не пилите, — посоветовал Паша. — Вы не знаете моего дедушку? Сила у него — во! А спина еще и сейчас болит. Сколько лет уже лесорубом не работает, все болит! А вы совсем заболеете.

Рабочие громко засмеялись.

— Ничего, парень, у меня спина не заболит! — весело сказала женщина.

Она взяла в руки странный инструмент, тонкую и длинную стальную раму, через которую была перекинута, как цепь у велосипеда, тоже стальная лента с зубьями. Видимо, инструмент этот был совсем не тяжелый: женщина без всякого усилия подняла его и пошла. За ней потянулась длинная черная веревка, прикрепленная к этой раме.

— Что у нее в руках?

— Пила.

Ребята были так сбиты с толку, что даже Паша промолчал. Какая же это пила? Пила у каждого дома есть, все пилить умеют. Взрослые просто решили подшутить над ними.

— Правда, ребята, пила, — заметив общее недоверие, серьезно сказал дядя Коля. — Только не простая, а электрическая. Потому и стоит здесь электростанция. По кабелю, — он указал на то, что ребята приняли за веревку, — к пиле подводится ток.

Пильщица подошла к такой толстой сосне, что двое ребят едва бы обхватили ее.

— Сколько надо времени, по-вашему, чтобы спилить ту сосну? — спросил дядя Коля.

— Много… Простой пилой — час, не меньше…

В это время начала работать, громко застучав мотором, электростанция. Женщина что-то включила, и стальная зубчатая лента с огромной скоростью — так что казалась неподвижной — побежала по роликам. Только резкий, сильный звук указывал ее движение. Пильщица приставила раму к дереву. Брызнули и полились желтой струйкой опилки. Пила вонзилась в дерево, как нож в масло. Прошло не больше минуты — сосна накренилась и с приглушенным, но далеко раздавшимся гулом рухнула на землю.

Улыбнувшись ребятам глазами, пильщица подошла к другому дереву, К третьему… к десятому. Изумленные и восхищенные, ребята следовали за ней. Остальные рабочие обрубали со спиленных деревьев сучья и складывали их в кучи. Они едва успевали за одной электропильщицей — молодой и, видать, совсем не сильной женщиной.

— Сейчас, ребята, посмотрим, как трелюют бревна, — сказал дядя Коля.

— Трелюют?

— Ну, подвозят спиленные бревна. Подтаскивают их к лесовозной дороге.

— Значит, там тяжело, — решил Паша. — От такой пилы у дедушки не болела бы спина.

Капустин привел ребят туда, где уже спиленные и очищенные от сучьев деревья лежали длинными неправильными рядами. Ребята попытались сдвинуть бревно. Оно было точно налито свинцом и даже не пошатнулось.

— Да-а, попробуй-ка, потаскай такие!

— А где рабочие? Обедают?

На бревнах сидел только один мальчишка. Он давно с любопытством поглядывал на ребят. Но сейчас, когда они направились к нему, сделал вид, что даже не замечает их.

— Знакомьтесь, ребята, — сказал дядя Коля, — и побудьте здесь одни. Мне надо сходить по делам.

— Александр Афанасьевич… — небрежно приложив руку к помятой, с оторванным козырьком фуражке, назвал себя мальчик и привстал.

Ребята опешили. Что за птица такая: Александр Афанасьевич? А ростом с Пашку, и нос шелушится.

— Евгений, — назвал себя Женя, но посмотрел на мальчишку с неприязнью.

Ребята по очереди, так же скромно, отрекомендовались.

— Федька! — представился последним Федя. — До Федора Петровича еще нос не дорос…

Это был явный вызов. Но мальчишка ответил на него самым обидным образом: сплюнул через зубы и даже глазом не повел, будто для него никакого Федьки не существовало.

Федя сдвинул картуз на затылок и посмотрел на Женю. Тот отрицательно покачал головой. Проучить бы за зазнайство, конечно, надо, но получится не по-честному: мальчишка один, а их пятеро.

— Ты учишься? — как можно миролюбивее заговорил первым Женя.

— Конечно, учусь.

— В каком классе?

— В пятый перешел.

— Учительница у вас хорошая?

— Конечно, хорошая.

Говорил он нехотя, отрывисто и вообще держался, как задавала. Обиднее всего, что он скажет слово — и сплюнет, скажет второе — опять сплюнет. Как ни старался Женя держаться спокойно, но в нем уже закипало. Говорят как с человеком, так же и ты говори.

— Послушай-ка… — начал он.

Но Федя перебил его.

— Эй, ты! — выступил он. — Ты с Женей так не разговаривай. Он бы пятерых таких убрал, да только связываться не хочет! Ну, а я ничего, я свяжусь! Ишь, какой нашелся: говорит будто лает, да еще и плюется! Так осажу….

Мальчишка, видно, смутился.

— Я, ребята, так… Я ничего… — заговорил он. — Это механик наш Александром Афанасьевичем меня прозвал, а так, ребята, я просто Шурка.

Федя неохотно отступил на шаг, но картуз его был красноречиво сдвинут на затылок и руки в карманах.

— А здесь что ты делаешь? — уже дружелюбно спросил Женя.

— Бревна трелюю.

— Трелюешь?.. — Женя переглянулся с ребятами. — Нам дядя Коля говорил, что трелевать — значит, бревна к дороге таскать. Верно?

— Верно. Вот я и трелюю. Десять дней уже!

— Врешь ты! — воспользовавшись замешательством, опять выступил вперед Федя. — А еще Александром Афанасьевичем прозвали. Шуркой ты был, Шуркой и остался!

— Как — вру? — опешил от неожиданного нападения Александр Афанасьевич, недоуменно заморгав белесыми ресницами.

— Ты?! Таскаешь?.. Врет, ребята, хвастунишка и задавака этот! Да мы все брались, даже пошевелить бревно не могли, а он на тебе: «Таскает»!

— Эге! — оправившись от смущения, вдруг оскорбительно усмехнулся мальчишка.

— Вот тебе и «эге»! Подними-ка сейчас, хоть за конец, вот это, самое тонкое. Подними!

— Да ты, я вижу, с неба свалился. Ничего не понимаешь, как вот это бревно.

Федя так и подпрыгнул:

— С неба? Бревно? Я?! А ну, выходи! Один на один, Я тебе наподдаю!

— Мне? Наподдашь?

Разговор принимал опасный оборот. Женя был в затруднительном положении, не зная, что предпринять. Но, к счастью, к ребятам, погромыхивая гусеницами и переваливаясь, как утка, катился трактор. Около бревен он ловко развернулся.

— Александр Афанасьевич! — высунувшись из кабины, прокричал чумазый тракторист.

Мальчишка, презрительно посмотрев на Федю, побежал к трактору, принял от стоящего на платформе унылого на вид рабочего связку стальных тросов и, делая из них петельки, стал надевать на вершины бревен. Унылый рабочий неуклюже слез с платформы и занялся тем же. Тракторный двигатель в это время продолжал работать, но трактор стоял на месте. Медленно вращался барабан, разматывая толстый длинный трос. Приехавший рабочий оттаскивал его к бревнам.

Тракторист быстро вылез из машины. Он помог мальчику и рабочему закрепить тросики на бревнах, а крючки их свободных концов зацепили за толстый трос, который спускался с трактора.

Тракторист все проверил, похлопал мальчика по плечу и вскочил в кабину:

— Тащим, Александр Афанасьевич?

— Тащим, Яков Иванович!.. Эй ты, картуз, посторонись! — крикнул сурово Александр Афанасьевич. — Да и вы тоже. Шляются тут… Женя, отойди, придавить может.

Барабан на тракторе закрутился, наматывая трос. Вот он натянулся: бревна, одно за другим, дрогнули и, сталкиваясь, бороздя землю, поползли к трактору. Трос подтянул их на металлическую площадку. Несколько мгновений — и площадка вместе с концами бревен, лежащих на ней, поднялась. Унылый рабочий снова взгромоздился на площадку и сел у кабины.

Трактор застучал сильнее и чаще, поднатужился, скрипнул гусеницами и тронулся. Бревна — сразу на полдома, — оставляя на земле глубокий след, потянулись за ним.

Мальчик сел вполоборота к ребятам, показывая полное равнодушие. Однако чувствовалось, что он обижен. Федя смущенно ковырял ногой землю. Шурка оказался настоящим рабочим и совсем не врал, что трелюет бревна.

— Вот так попались мы! — проговорил Женя.

— Ты всё! — напустилась Наташа на Федю. — Иди сейчас же извинись! Помириться надо.

— Не умею я! — буркнул Федя.

— А задираться умеешь? Иди, иди! — Наташа повернула его за плечи и подтолкнула.

Федя покосился на девочку и, ворча под нос, пошел.

— Подожди, Федя, — тихо остановил его Женя. — Наташа, у него ничего не получится. Они обязательно подерутся… Паша, начинай ты первый мириться.

— Сейчас помиримся, — спокойно ответил Паша:

Ребята не слыхали, как Паша затеял разговор с Александром Афанасьевичем, но, когда увидели, что беседа у них идет мирно, подошли. Шура и Паша сидели на бревне лицом друг к другу и оживленно бросались словами.

— Дерево, — говорил Паша.

— Клюква, — отвечал Шура.

— Камень.

— Щавель.

— Корень.

— Красная смородина…

— Не мешайте, ребята! Мы игру придумали. Шурка Мне говорит, что в тайге кислым бывает, а я — что твердым. Кто больше слов скажет, тот и чемпион… Пень.

— Простокваша.

— Э-э, постой! — закричал Паша. — Простокваша хоть кислая, а разве в тайге она водится?

Но Александр Афанасьевич, должно быть, тоже не любил лазить за словом в карман.

— А я ее принесу да поставлю, вот она и в тайге будет, — ответил он. — Давай дальше.

— Помидор…

Даже Боря, с его опаской к Пашиным планам, сейчас с уважением смотрел на главного штурмана. Вдруг в самом деле Шурка назовет настоящее «Кислое», которое встало поперек дороги к пади Золотой.

— Победил ты меня! — вздохнул Паша, когда понял, что соперник исчерпал весь запас «кислых» слов и начинает плутовать. — Ты — чемпион!

Шура еще сказал «кожа» и добавил:

— Не веришь, что кислая, так попробуй.

Но ссориться не входило в расчет Паши.

Довольный победой, Александр Афанасьевич весело посмотрел на ребят. Паша с необычайной легкостью перевел разговор на другое.

— В лесу скучно жить? — спросил он.

— Почему скучно? — ответил Шура. — У нас тут поселок.

— А ни кино, ни радио нет.

— Эх, ты! Кино каждую неделю бывает, а радио все время. Такая станция у нас, что сразу Москву ловит.

— Ну, а железной дороги нет. Когда паровозы гудят, то как-то веселее.

— Паровозы? Они как автомобили гудят?

— Ты что, паровозов не видел?

— Нет еще, — смутился Шура. — В кино видел, а так нет. Зато самолеты к нам каждый день прилетают.

— Ребята, — сказал Федя, — Шурка еще паровоза не видел!

— Ничего, скоро увижу! — уверенно сказал Шура. — Сейчас к нашему участку подводят железную дорогу, только не настоящую, а узкоколейку. Торопятся закончить до зимы. Вторых рабочих-трелевщиков взяли на постройку дороги, а пионеры взялись помочь.

Шура рассказал, что отец у него лесоруб и дедушка был лесорубом. Он, Шурка, тоже мечтает в лесу работать и, когда окончит семилетку, поедет в лесной техникум.

Трактор еще не возвращался. И ребята разговорились.

— Вы тоже не читали «Сына полка»? — спросил Шура.

— Давно читали! Вот книга так книга! А ты не читал?

— Нет! — вздохнул Шура. — Все у нас хорошо, а новые книги долго не приходят. Прочитаешь в «Пионерской правде», что вышла книга, а потом ждешь, ждешь ее. Далеко до нас!..

— Знаешь, Шура, — сказал Женя, — у нас «Сын полка» с собой. Во вьюке, на лошади… Мы книжку дяде Коле передадим, а он тебе. А потом давай так сделаем: твой адрес запишем и как новую книгу получим, прочитаем, так сразу вам по почте пошлем. Ладно?

— Ну-у?.. Вот было бы хорошо! — обрадовался Шура. Вскочил и даже схватил Женю за руку. — А не забудете? Женя, ребята, не забудете?

— Раз Женя сказал — всё! — уверил Паша.

Подошел трактор. И Шура, пожав новым товарищам руки, побежал к нему.

— Только не забудьте, ребята! Ладно? — еще раз крикнул он, обернувшись.

Дядя Коля показал ребятам, как стрелеванный к дороге лес грузился на автомашины. Лесопогрузочные краны легко подхватывали бревна и осторожно опускали их на прицепы. Автомашины увозили спиленный лес из тайги.

— Да, вот и пришла в тайгу машина… — проговорил дедушка.

— Если так будем рубить, скоро весь лес вырубим, — посматривая на голые горы, высказал опасение Паша.

— Не вырубим! — ответил дедушка. — Объясни-ка, Коля, моим героям по-ученому.

— Не вырубим, — оглядывая тайгу, сказал молодой лесник. — Тайгу не уничтожим. С расчетом работает советский человек — науку принес в тайгу. Там, где рубим сейчас, через десятки лет будет новый лес, еще лучший. Все малоценные породы заставим уйти. Вырастим добротный лес, стоящий!

Капустин помолчал, провожая взглядом автомашину.

— Знаете, Сергей Егорыч, — взволнованно заговорил он снова, — я кончу техникум, отслужу в армии. А после обязательно окончу лесной институт. И никогда не уйду из леса… Как только подумаю, где я работаю, так работать еще больше хочется! «Зеленое золото»! Правильно так называют лес! Я часто смотрю и думаю: где будет наш лес? Везде! Он будет держать телеграфные провода и крепить шахты. Пойдет на химические заводы: будут из него делать скипидар, разные материи для одежды, спирт, пластмассы и еще много других продуктов. На бумажных фабриках он превратится в бумагу для книг, учебников, тетрадей — ведь вся бумага из леса делается! Построят из наших деревьев новые дома и школы, а в больших каменных зданиях — полы, двери, оконные рамы. Построят баржи, лодки, товарные вагоны. С мебельных фабрик пойдет красивая мебель… Кончилась война. Начнутся великие стройки. Ни одно строительство не может обойтись без леса. И наш лес обязательно пойдет туда, на стройку волжских и сибирских электростанций, новых автомобильных заводов… — Капустин обернулся к ребятам: — Понимаете вы это? В тысячах новых домов, в новых городах, на каналах безводных сейчас пустынь и в каждой квартире, в книжке и в ученической тетрадке — везде наш сибирский лес, наша славная тайга!..

Его волнение передалось всем. В самом деле, куда только не пойдет наш забайкальский лес!

— «Зеленое золото», «Мягкое золото», «Черное золото». Панты изюбра — «золото». Кедрач — «золото». Настоящее золото! Сколько, дедушка, всего в нашей тайге золота?.. — спросил Женя.

По склону горы мчались одна за другой тяжело груженные автомашины, и светло-желтые стволы сосен поблескивали на солнце настоящим золотом.

Глава VIII НАПАДЕНИЕ СЕКАЧА

Пошел третий день, как экспедиция, простившись с лесником Капустиным, неуклонно продвигалась на север.

Таинственный «Кислый» все еще не попадался. Он завладел умами всех. Паша с Женей по десятку раз в день перечитывали «Описание» дороги и дневник партизан, надеясь найти какой-нибудь, пусть самый отдаленный, намек. Федя, убегая на разведку, не пропускал ничего нового, чтобы не попробовать на язык. Боря с Аликом готовили обед и бормотали: «Кислый… Кислый…» Наташа, пришивая заплату, иногда вдруг забывала про нее и, устремив глаза вдаль, задумывалась. А «Кислого» не было, точно он сквозь землю провалился.

По утрам Паша все неувереннее командовал:

— Курс на север.

Экспедиция переходила через горы, спускалась в пади. Переходила топкие, заросшие кустарниками ключи. Шли обширными лугами, где радовало глаз бесконечное море трав и цветов. Шли заболоченными кочкастыми равнинами. И опять углублялись в лес.

Экспедиция находилась в движении с утра до вечера, останавливалась лишь на обед и на ужин. Ребята окрепли: к вечеру они уставали намного меньше, чем в первые дни похода, хотя проходили больше. Они загорели, легче переносили дневной жар, ночной холод и укусы появляющихся днем слепней-паутов, а вечерами и по утрам — комаров и мошки. Ребята научились безошибочно определять, в какой стороне от костра, в зависимости от погоды, устроить постель, чтобы на нее не летели дым и искры. Научились разжигать костер от одной спички и накладывать дрова так, чтобы прогорали медленнее, а давали тепла больше. Все увлекались наукой следопыта. И даже Наташа с Павлом уже могли отличать следы косули от изюбра.

Сейчас ребята со смехом вспоминали свои страхи в первую ночь. Как же было не смеяться, если кричали тогда, напугав их до смерти, не кто иные, как… зайчонок, козел и филин!

Федя чувствовал себя в тайге как дома. В чтении следов он делал такие успехи, что дедушка диву давался. Компас на руке разведчик носил только для порядка. Зачем он, когда всегда перед глазами не менее верные указатели дороги? Солнце, звезды, ветви и кора деревьев, дупла птиц, муравейники, породы леса на склонах гор — все показывало разведчику: «здесь север» или «здесь юг».

Дядя Коля сказал правду: за три дня экспедиция продвинулась вперед не меньше чем на шестьдесят километров и не встретила ни одного человека и никаких признаков его присутствия. Если бы не таинственный «Кислый», ребята бы вдоволь нарадовались. Здесь, видимо, действительно еще не ступала нога человека.

Что же такое «Кислый»? Где падь Золотая?

С высоких гор ребятам открывались десятки падей и распадков — на севере, западе, востоке. Правильно ли идут? Может, пройден незамеченным «Кислый», и одна из остающихся в стороне падей и есть она — Золотая…

Неужели сказочное богатство этой пади так и останется не открытым? Неужели они не выполнят суровой и страстной просьбы славных героев: «Товарищ! Найди падь Золотую!»?

Дедушка как мог успокаивал ребят. Но успокаивал он как-то странно, неуверенно, вроде смущаясь. Видимо, его тоже угнетали неизвестность и сознание того, что он, следопыт, не может ничем помочь. Да, здесь его искусство было бессильным. Любой, даже самый заметный след, какой оставили за собой великие партизаны, не мог сохраниться долгие двадцать шесть лет. Помятые ими кусты за это время успели состариться и погибнуть, уступив место молодым, а надломленная сосенка превратилась в высокое дерево.

Но, несмотря ни на что, ребята не унывали. Этому способствовало, пожалуй, то, что каждый день с утра до вечера был заполнен делом. На привалах дедушка придирчиво и строго проводил учения по стрельбе. Этих часов все ждали с нетерпением.

Учились стрелять навскидку, влет, днем и в сумерки. Однажды стреляли даже ночью. Это была тренировка к знаменитой стрельбе на слух. Дедушка, привязав длинный шнур к полену и находясь рядом со стрелком, дергал за шнур. Полено, подпрыгнув, стучало. По этому короткому звуку надо было определить, где цель, и поразить ее. Ребята не попали, отличилась опять Наташа — перебила дробью шнур рядом с поленом. Но в охоте на вредных птиц она участия не принимала, отговариваясь разными причинами. Остальным же эта охота приносила много радости. Женя с Федей сбили влет по одному ястребу-тетеревятнику. К огорчению ребят, вредных птиц было не так уж много. Большей частью птицы, даже из семейства коршунов и ястребов, вопреки убеждению ребят, оказались полезными, и их, конечно, не стреляли.

Вечерами у костра долго не умолкали разговоры и смех. Женя искусно вырезал из осины шахматные фигурки, и все участвовали в турнире. По-прежнему каждый старательно выполнял свое дело. Сытная и вкусная пища в положенное время подавалась от костра. Мягкая и теплая постель манила к себе уставших за день ребят. На одежду любо было смотреть: хоть вся в заплатах, но чистая, без единого пятнышка, без болтающейся пуговицы. Утром и вечером зачитывались приказы по экспедиции. На привалах слушались подробные донесения разведчика о том, что интересного вблизи. Федя уже легко вел маршрутную карту и заносил на нее всё: озера, речушки, хребты. По утрам все так же подавалась команда: «На север!»

Изредка над бескрайной тайгой пролетал пожарный самолет. Летчику, хотя он не мог их видеть, ребята кричали, свистели, махали. И только иногда то тот, то другой вдруг замолкал на полуслове и задумывался: «Где же ты, падь Золотая?»

А впереди ребят ожидало настоящее испытание их мужества, ожидала катастрофа…

напевала Наташа.

— Хорошая песня, Паша? — спросила она.

— Хорошая, — не оборачиваясь, ответил Паша. — Мы не унываем, мы ищем, над «Кислым» думаем.., Не мешай, Наташа.

— Фу-у! — отрываясь от «Описания», улыбнулся и поерошил волосы Женя. — Вот, Наташа, все-таки загадка так загадка. Ну, никак!.. Правда, Паша, хватит думать, давай постель делать.

Боря и Алик, разбирая многочисленные мешочки с продуктами, тихо переговаривались.

— В обед опять осталось, — сказал Алик. — Ребята что-то едят хуже… Может, Боря, невкусно?

— Вкусно. Ты молодец, научился! Беспокоятся ребята, вот и едят меньше. Да и мы немножко виноваты — всесуп да суп… А в норму все равно не вошли…

Отношение ребят к Алику все еще было настороженное. Правда, с ним говорили, смеялись, но не так, как между собой. Один Боря относился к нему просто, как ко всем. Но Федя точно не замечал Алика: не отвечал на вопросы, не обмолвился с ним ни одним словом.

— Женя ругался: «Не можете, говорит, сварить что-нибудь вкусное, чтобы хорошо поесть», — продолжал Алик.

— Сам слышал, — нахмурился Боря. — Наэкономили мы с тобой… Сегодня компот сварим.

— Компот? А сахару мало.

— С конфетами…

— Много конфет надо. Совсем из нормы выйдем.

— Это ничего. Как «Кислый» найдем, все повеселеют. Тут и подадим чай без конфет. Веселые будут — не заметят.

Возвращение Феди прервало разговор. По его оживленному виду ребята поняли, что он разведал что-то интересное.

— «Кислый» нашел? — встрепенулся Паша.

— «Кислого» пока нет. Не беспокойся, не пропущу. Зато я свиней разведал… Дедушка, большой табун свиней! — оживленно рассказывал Федя. — Следов много — близко и свежие. Дальше пошел, смотрю: огромный свинячий след. Будто у изюбра. Ветер от меня, ну я и прошел немного по следу… Вижу, стоит кабан. Вот это кабан так кабан! Ростом с барана, клыки изо рта большущие торчат — четверти на две… Женя, вот такие! Посмотрел его — и потихоньку назад.

— Говоришь, много свиней? Гм… — Дедушка пошевелил усами. — Свиньи без человека тоже жить не будут. Выходит, Федя, что колхоз близко?

— Колхоз! — рассмеялся Федя. — Сейчас меня, дедушка, не проведешь. Дикие свиньи. Человеческого следа ни одного нет.

— Ну, Федя, — покачал головой дедушка, — ты, постреленок, скоро лучше меня разведчиком будешь… Да… Что же, герои, делать? Не мешало бы всем диких свиней посмотреть. Зверь редкий, интересный.

— Конечно, дедушка, давайте посмотрим!

Боря с Аликом перешептывались.

— А маленькие поросята, Федя, там есть? — спросил Алик.

Федя будто не слыхал и продолжал протирать тряпочкой ружье.

— Есть, Федька, поросята? Тебя спрашивают! — рассердился Боря.

— Есть. По следам видать, всякие есть. И маленькие и большие.

— Мясо кончается, — сказал Боря. — Женя, я тебе говорил… Хорошо бы поохотиться.

— Правда, дедушка, — подхватил Женя, — мяса только на утро. Вы же говорили, что кабанов и зимой и летом стрелять можно.

— Мало мяса? — повторил дедушка и задумался, переводя взгляд с одного на другого. Наконец решительно поднялся с земли. — Добре, герои. Мыслишка, прямо сказать, хорошая. Почему свининкой не полакомиться? Стало быть, решено. Постойте, постойте, не торопитесь. Пойти-то пойдем, а вперед послушайте. Страшного зверя в тайге нет. В этом вы уже убедились. А только как бы в другую сторону не сбились, не подумали, что охотнику всё пустяки: ходит да постреливает. Медведь встретится — бац, кабан — бац, сохатый — тоже; одно удовольствие. Вот перед охотой запомните: зверь не страшен, он убегает, но только в том случае, если ты его сам не трогаешь. А охотник с тем и идет, чтобы тронуть. Тут-то, герои, зверь другим делается. Тут-то он страшен бывает, да еще как! Это одно. А сейчас про свиней. На матку с малыми угодим — это еще пустяки: одного убил, остальные разбегутся, и делу конец. А угодим на кабана, на секача то есть, его еще вепрем зовут, — тут дело другое.

Затронул да сплоховал — пеняй на себя. Лучше с пятью медведями иметь дело, чем с одним вепрем. Не успеешь моргнуть — мигом дух из тебя вон. А сила у него такая, что, к примеру, налетит на лошадь, и с ног ее, будто зайчишку, собьет, кишки выпустит — и был таков. Вот, герои, за каким зверем мы пойдем. Не побоимся, а?

— С вами, дедушка, мы ничего не побоимся!

— Ладно! Знать тайгу, так со всех сторон ее знать…

Пока дедушка подробно расспрашивал Федю, где он видел следы, сколько их, не заметил ли его секач, ребята успели приготовиться к охоте. Дедушка каждому выдал по одному патрону, заряженному круглой пулей. Эти пули обладают очень большой силой, но требуют точной стрельбы. Малейшая ошибка — и пуля уходит мимо цели.

На месте, куда привел Федя охотников, земля была вся изрыта. Животные здесь кормились. Видимо, они в самом деле обладали исключительной силой: пласты дерна, переплетенные многочисленными корнями, были выворочены вместе с кустарником.

Дедушка с Федей долго ходили, разглядывая следы. Они искали так называемый звериный ход, лаз. Большинство зверей имеет в лесу свои любимые тропы.

Наконец место было облюбовано. Оно оказалось совсем недалеко от табора.

Дедушка рассказал план охоты. Дикие свиньи — животные очень осторожные, и на выстрел из дробовика к ним подойти удается редко. Поэтому надо сделать загон. Ребятам стало немного не по себе, когда они узнали, что останутся одни и что именно им придется стрелять. Хорошо, если выскочат поросята, а вдруг нагрянет сам секач?

Но Сергей Егорыч, оказывается, все предусмотрел. На толстой развесистой сосне высоко, метрах в трех от земли, он решил соорудить помост. Общими усилиями помост скоро был сделан. Сейчас стрелки будут в полной безопасности. Он проверил, как легли ребята, показал тропинку, по которой звери побегут, даже указал кустик, около которого, по его мнению, животные должны остановиться. В этот момент в них и надо стрелять. Еще раз напомнил о строгих правилах обращения с оружием. Затем сел на Савраску и направился через гору, чтобы, объехав зверей, погнать их потом на охотников.

Тянул слабый вечерний ветерок. Высоко над лесом резвились черные стрижи, рассыпая в воздухе нежное щебетание. Казалось, с неба сыплются звенящие стеклышки. Ворковал лесной голубь: «Ху-гу-у… Ху-гу-у…» Над помостом села большеголовая смешная сойка и, не замечая ребят, стала чистить перья и охорашиваться, поглядывая вниз любопытными черными глазками.

— Ты, Наташа, тоже курок взвела? — с невинным видом спросил Паша.

— Взвела…

— А зачем?

— Ни за чем. Какое твое дело?

— У тебя, наверное, опять начинает голова болеть? Ну и чудная ты, — сказал Паша. — Раз жалеешь зверей, так и сидела бы на таборе. А еще лучше, если бы дома сказала, что охотиться не будешь… Ружье бы на тебя не взяли. Таскаешь зря.

— Не ты таскаешь, и ладно.

— А вместо ружья взять бы куклу…

— Хватит! — вспыхнула Наташа. — Еще одно слово скажешь — и полетишь с дерева. Понял?

Паша взглянул вниз и многозначительно присвистнул. А Наташа посмотрела на него и незаметно вздохнула: неужели в самом деле из-за этой охоты в ее дружбе с мальчиками появилась трещина?

— Тихо!

Вдалеке раздался едва слышный крик. Дедушка начал гон. Нацелив ружья, юные охотники замерли.

Если бы ребята сравнили, что они чувствуют сейчас, ожидая самого свирепого зверя, и что они чувствовали неделю назад при встрече с медведем, то, несомненно, не узнали бы себя. Ни у кого сейчас не было страха. Но ребятам некогда было думать об этом: охотничий азарт и нетерпение целиком охватили их.

Дедушкин крик послышался ближе.

Животные появились неожиданно быстро. Сначала ребята услышали звук, похожий на хрюканье. Затем треснул сучок, сильно заколебались вершины тонких березок, мелькнуло что-то темное. И вслед за этим ребята увидели свиней. Охотников от них отделяло не менее ста метров. Впереди трусила большая свинья. За нею, подпрыгивая, как резвящиеся домашние поросята, бежали подсвинки. На таком расстоянии ребята не могли их хорошо рассмотреть. Только заметили, что поросята полосатые, как зебры на картинке. Но полосы были чуть видны, не бросались так резко в глаза.

Несколько мгновений — и все стадо исчезло.

— Вот тебе и на!..

Однако готовые было сорваться слова замерли у ребят на губах.

На той самой тропе, на которую указывал дедушка, показался зверь. Он шел один. К дереву с помостом приближался сам вепрь. В этом можно было убедиться сразу, с одного взгляда. Хотя ребята знали, что кабан ничего не сможет им сделать — не достанет, но мурашки пробежали по спине.

Да, этот зверь невольно вызывал страх.

Ростом он был с барана. Грубая щетина темно-бурого цвета топорщилась на загривке. По величине он не мог и сравниться с медведем. Но в длинной голове, высокой и широкой передней части туловища, твердой и уверенной поступи, в маленьких злобных глазах, в больших острых клыках, кривых, как турецкие кинжалы, и торчащих из пасти прямо вверх, — во всем чувствовалась необычайная мощь и готовая ежеминутно взорваться постоянно клокочущая в нем свирепость. Зверь и уходил-то от пугающих его криков дедушки так, точно колебался: продолжать уходить или немедленно броситься им навстречу.

В довершение надо сказать, что баран такой величины весит самое большое три пуда. А секач, как выяснилось потом, потянул не менее десяти пудов, то есть столько, сколько весит средняя корова.

Секач остановился. Ребята сразу направили на него ружья. Он был недалеко. Ребята хорошо видели, как у зверя раздуваются ноздри: он, должно быть, почувствовал запах людей.

Прогремел залп.

Раздался такой грозный рык, что ребята содрогнулись. Секач стоял там, где его захватили выстрелы. На голове и на боках выступили красные пятна крови. Кровь закапала на землю.

Вид зверя был ужасен. Маленькие свирепые глазки его, казалось, метали молнии. Щетина на могучем загривке встала дыбом. Из полуоткрытой пасти бежала пена. Загнутые клыки угрожающе шевелились. Зубы скрежетали; раздался такой звук, будто точили ножи. Все говорило, что зверь готов к нападению, перед которым не устоит ничто.

Зверь не понимал, где его враги. С минуту он стоял так, наводя своим видом ужас на ребят. Потом грозно рыкнул и, словно подброшенный взрывом, не побежал, нет, понесся, как живой таран, сметая на своем пути березки и осинки, будто они были соломенные. Горе тому, кто окажется сейчас на его дороге! Вдруг совсем недалеко раздалась песня. Зверь остановился как вкопанный, поводя ушами. Дедушка продолжал петь. Секач резко обернулся и, весь подобравшись, приготовился ринуться туда.

«Дедушка!» — мелькнула страшная мысль у ребят.

— Дедушка! — прошептала Наташа, не сводя расширенных глаз с разъяренного зверя. Жуткое видение мелькнуло перед глазами: дедушка, уверенный, что все кончено и зверь убит, спокойно едет, напевая и покачиваясь в седле; двустволка за спиной. Минута — и, как вихрь, налетает обезумевший от ярости зверь. И все мешается: дедушка, Савраска, крики, кровь, стоны…

Ребята ничего не могут сделать. Ружья у них уже разряжены. Лишь у нее остался последний патрон, последняя пуля. И Наташа подняла ружье. Но секач уже рванулся. Мысль у Наташи работала удивительно ясно. Она вспомнила, что в движущуюся цель стрелять лежа неудобно, и легко вскочила на колени.

Зверь с бешеной скоростью проносился мимо, прямо на дедушку.

— Не уйдешь!.. — крикнула Наташа.

Спокойно и быстро, как стреляла вчера по брошенной головешке, она вскинула ствол вперед вепря, видя перед собой только одну точку, в которую надо было попасть, — ухо зверя.

Выстрел! Секач, будто срезанный, упал и забился, разбрасывая землю, камни, сучки. Потом поднялся, пошатываясь, и, по-прежнему страшный и грозный, но уже обреченный, побежал еле-еле. Сейчас он бежал не к дедушке, а по направлению к табору, туда, куда направлялся вначале. Так уползает в камыши смертельно раненный враг…

Затаив дыхание ребята проводили его взглядом. Затем все как по команде обернулись к Наташе. Она дрожащими руками открыла ружье, вынула патрон и продула ствол. И только после этого посмотрела на ребят. Она была очень бледной.

— Я над тобой смеялся… — прошептал Паша. — Не сердись…

— Глупый ты, Пашка! — через силу улыбнулась Наташа.

Ребята не смели не только спуститься с дерева, но даже пошевелиться. Зверь не был еще убит и мог вернуться.

Да, ходить по тайге — одно, а охотиться — другое.

Ребята вздрогнули, когда услыхали треск и топот. Но тут же облегченно вздохнули. Подъезжал на Савраске дедушка.

— Живы? — весело крикнул он. — Отведали настоящей охоты? Каково же охотнику на земле один на один стоять, когда на него такой зверище помчится, а?.. Совсем, совсем хорошо! — продолжал дедушка, разглядывая следы. — Руки-то немного дрожали, но хорошо попали, хорошо. Выходит, учение наше не напрасно… А я, грешным делом, побаивался — вернемся из тайги домой, а охоту так и будем считать пустяком, вроде легкой забавы…

Дедушка вдруг умолк и, точно не веря, протер глаза. Своей скрадывающей походкой, на этот раз торопливо, прошел по следам до того места, где, сраженный Наташей, бился зверь. Недоуменно шевеля усами, посмотрел на ребят и опять прошел по следам до того же места, на этот раз медленно, задерживаясь на каждом шагу. Ребята поняли, что дедушка по следам увидел всю страшную картину, которая разыгралась здесь. Значит, с бешеной скоростью мчался в его сторону обезумевший зверь и вдруг упал, будто сраженный молнией…

— Наташа! — более утвердительно, чем вопросительно проговорил наконец дедушка.

— Наташа! — подтвердил Женя.

— Да-а, да-а! — приговаривал дедушка, не находя, должно быть, других слов, удивленно посматривая то на следы, то на девочку. — Это выстрел! Снайперский выстрел, Наташенька! Да под таким выстрелом настоящий снайпер подпишется… — разошелся дедушка. — Ну, слезайте, слезайте! Слезайте, герои мои! Обрадовали сегодня старика.

Федя заметил, что пошли они по следам секача, но дедушка совсем не оберегается: громко и весело разговаривает, ружье через плечо…

— Дедушка, — настороженно смотря вперед, беспокойно спросил его Федя, — а вдруг секач по следам вернется да на нас нападет. Звери часто по своему следу обратно проходят.

— Но Наташа его убила?

— Убила! А где он?

— На таборе, где ему быть? Вон, смотрите, лежит.

В самом деле, рядом с собранными для костра дровами лежал зверь. Ребята остановились в нерешительности: никому не хотелось еще раз увидеть секача живым. Только когда дедушка подошел к кабану и потрепал его по загривку, они смело окружили тушу и наперебой заговорили о пережитом.

Боря с Аликом заметили беспорядок на столе, где оставались продукты, и побежали туда.

— Мне непонятно, — сказал Федя, — почему он на табор прибежал?

— А причина тут простая, — ответил дедушка. — Конечно, он на вас хотел броситься. Вы его рассердили. А увидеть вас не мог. Несет откуда-то людьми, а откуда — не понимает. Разум-то у него помраченный был. Пять пуль, и все близко к убойному месту — не шутка. Ветерок принес ему запах от табора. Он почуял, повернул туда, да услышал, что я еду, и понесся на меня. Наташин выстрел его остановил. Разум у него совсем помутился. Забыл секач про меня да опять на табор бросился… Понятно… если бы вы его не ранили смертельно, он остался бы вас под деревом караулить.

— Хоть немного напугались, а хорошо, дедушка, получилось. Раз-раз — и столько мяса!

— Как сказать! — возразил дедушка. — За мясо-то, кажется, он цену взял немалую. Повара наши никак убытки подсчитать не могут.

Словно в подтверждение его слов прозвучал глуховатый от волнения голос Бори:

— Продуктов нет!..

— В падь Золотую идти не с чем! — одновременно крикнул Алик.

Все бросились к поварам.

Действительно, продуктов, приобретенных с таким трудом, не стало. Мешочки были разорваны в клочки. Крупа, компот, мука, горох, сухари, соль — все было перемешано с землей и хвоей и вдобавок залито кровью.

Зверь выместил свою злобу на запасах экспедиции.

Боря с убитым видом держал в руках маленький узелочек.

— Что осталось? — подскочил к нему Женя.

— Ничего…

— Совсем ничего? А в узелочке?

— Пять сухарей, три конфетки, два пряника, орехов немного… Неприкосновенный запас…

— Ну, проказник… ну, проказник!.. — усмехнулся дедушка.

— Проказник?! — вне себя от отчаяния, скребя затылок, вскричал Боря. — Чем вас кормить, будем?!

— Чем? Что ты, Борька, задумался? А мяса сколько! — урезонивал его Женя.

— Что ты понимаешь? Поешь его без соли! Чем вас кормить будем?.. — твердил свое Боря.

Глава IX ВПЕРЕД

— «Кислого» нет… Продуктов нет… — тихо сказал Алик.

В самом деле, положение экспедиции казалось катастрофическим. Ребята поужинали одним мясом. Никогда они раньше не предполагали, как много значит соль. Мясо, сваренное без соли, оказалось удивительно безвкусным, даже противным. Ребята с трудом заставили себя проглотить по кусочку и только раздразнили аппетит.

Солнце закатывалось за тучу. Вечер стоял душный, тяжелый, предвещая грозу. Несмотря на дымокур, одолевали комары. Их противный писк будто чем-то тоненьким и острым сверлил мозг, вонзаясь все глубже. Казалось, что, если даже закрыться подушками, будет слышно нестерпимое нытье: «и-и-и… и-и-и…»

Впервые за весь поход еще не была натянута палатка, не постлана постель, не починена одежда, не запасены на ночь дрова.

Непривычное и тягостное чувство голода, отсутствие всякой надежды достать где-нибудь пищу — все это угнетающе действовало на ребят. Они безучастно смотрели на огонь, лениво отмахиваясь от комаров. Вновь вспыхнули заглушённые до этого сомнения. Ведь начиная от Озера Тысячи Ондатр почти неделю экспедиция шла, откровенно говоря, наугад.

А ведь можно… Разве кто осудит их, если завтра, уже завтра, они пойдут обратно домой? «Кислого» нет. Где падь Золотая, никто не знает. Продуктов, кроме противного мяса, нет…

Три дня пути — и снова будут в леспромхозе. Ещё через два дня — гостеприимный домик Базыра и старого Цыдена. Дальше, на хребте, дедушка Михеич. И, наконец, Монгон!

Эх, как хорошо дома! Там — товарищи, веселые игры, ни комаров, ни жары, ни паутов. Там Тихая, в которой можно купаться хоть весь день. Искупался, повалялся на горячем песке — и опять в воду. Там голуби и собаки, прохладные комнатки, чистые постели. Там сестренки, хорошие сестренки. Там мамы…

Как они ждут и каких гостинцев только не приготовят! Там Володя… Нет, и он, наверное, не осудит. Ведь тяжело, по-настоящему тяжело.

— Ничего нет… — угрюмо сказал Алик.

— Да-а, прямо сказать, положение аховое, — промолвил дедушка. — Надо, пожалуй, решать, что делать…

Его слова напомнили Жене об обязанностях.

— Откроем совещание, — устало сказал он. — Что будем делать? Кто первый хочет сказать?

Никто не отозвался.

— Кто первый? — повторил Женя и безразличным взглядом обвел ребят.

Ему тоже хотелось сидеть молча, не шевелясь, и хотелось… домой.

— Давай, Женя, начинай, — проговорил Паша.

— Ты — начальник, и первое слово твое! — сказал Федя, сердито взглянув из-под картуза.

— Конечно, — согласился Паша. — Говори, Женька. Как ты, так и мы.

— Правильно… — поддержал Боря.

Женя поник головой. Трудно… Вот теперь ребята возлагают такую ответственность на него: принять решение — идти или не идти дальше. Насколько легче, когда решение примет за тебя кто-нибудь другой! Почему ребята с каждой заботой, даже с самой маленькой, обращаются к нему? Почему и в классе Мария Павловна, и в отряде Володя всегда с первого спрашивают с него? Шумят в классе — отвечает он. Плохо работал дежурный — опять он. И так везде… Почему? Ведь он не сильнее и не лучше других. Он не может развеселить так, как Паша. Не такой ловкий, как Федя.

А ведь раньше не было так. Женя вспомнил первый и второй классы. Он был непревзойденный драчун, и его «банда», как окрестили Жениных друзей недруги, наводила страх на всех непокорных. Уроки давались легко, но он со своими дружками и не думал сидеть за книгой и когда на улице светило солнце, и когда шел снег. Пошли двойки… Летом — хитрые набеги на чужие огороды, хозяева которых чем-либо не полюбились друзьям.

Его чуть было не исключили из школы, вызывали родителей. Сколько тогда плакала мама из-за него!..

Женя не знает точно, когда он стал другим. Или тогда, когда Володя сумел настоять, чтобы Женю приняли в пионеры, и сам надел на него пионерский галстук. Или когда почувствовал, что он не просто ученик, а староста класса, которому доверили так много: весь класс. А может, тогда, когда прочитал самую лучшую книгу — «Тимур и его команда»?

Он помнит, как нелегко было удержаться впервые от драки и, выйдя на призывный Федин свист, сигнал к очередному набегу на огород, сказать: «Я больше не пойду».

Так думал Женя, а мысли меж тем возвращались к пади Золотой.

«Вернуться домой? Не выполнить свое слово? Ведь так тяжело только один день — и сразу назад?»

Неожиданно заговорил Паша. Необычным для него неуверенным голосом, поминутно запинаясь, он сказал:

— Знаете, ребята, может… мы никогда Золотую падь не найдем? — И он растерянно посмотрел на ребят. — Может, надо отдать «Описание» взрослым? Я читал, что и настоящие путешественники не всегда с первого разу открытия делали. Домой, может, надо вернуться…

Паша осекся. Прямо перед ним стоял Женя и с тяжелым укором смотрел ему в глаза.

Тяжелое молчание длилось недолго. Паша опустил голову. Женя повернулся к ребятам. Одернул рубашку и поправил галстук. Потом он спокойно оглядел табор, выбрал место для постели и стал деловито ломать сухие ветки.

— Какой ты, Женя! — шепнула ему Наташа, радостно улыбаясь. — Я бы… Так мне домой захотелось!..

— Думаешь, Наташа, мне не захотелось? Но по-другому я не мог, никак не мог!

— Почему же ты сейчас такой скучный? — пытливо посмотрела на него девочка.

— Знаешь, Наташа, — Женя потупился, — только ребятам не говори. Я сам ничего: хоть голодом, хоть как. А вот ты… ребята…

— «Ты… ребята…»! — передразнила Наташа улыбаясь. — Какой ты, Женя! Правильно сделал, а так говоришь. Нельзя нам вернуться. Помнишь, с Володей прощались, он сказал: «Трудно вам будет. Но, думаю, что вы не отступите». И вдруг мы бы вернулись!.. Даже подумать страшно! — Наташа задумалась. — Знаешь, я не очень сержусь на Пашку — он сказал то, о чем мы все сегодня немножко думали.

Ребята меж тем оживленно и шумно занимались делами. Пашу будто подменили, будто смахнуло с него и усталость и растерянность. Он с усердием крутился около костра, подкладывал дрова.

Вдруг Наташа ойкнула:

— Смотри, смотри, Женя! Федька с Аликом говорит! Действительно, было чему удивляться.

Боря с Аликом нанизывали на вертелы большие куски мяса для копчения, а около стоял Федя, внимательно слушая Алика.

— Нам самое главное — достать соли, — говорил Алик, движением плеч отгоняя от лица комаров — руки его были заняты. — Достанем соль — и на мясе долго проживем. А знаешь, где соль? На солонцах… Боря умеет из солонцов соль добывать. Надо набрать соленой земли да в воду. Соль в воде растворится. Потом, когда земля осядет, воду слить, кипятить ее долго и получится соль.

— Правда?.. — Федя чуть не добавил «Алик», но смутился и обернулся к Боре.

— Правда, — подтвердил тот. — Ты, Федя, постарайся… разведай солонцы.

— И получится соль? — все еще сомневался Федя.

— Хоть у Жени спроси, — поддержал поваров Паша. — Мы с ним опыт делали. Вода выкипит, а соль останется.

— Побегу на разведку! — Федя поглубже натянул картуз на уши и шею — комары больше всего шею кусают. — Дай мне, Борька, мешочек, я с солонцов земли принесу. Они тут должны быть. Ночью изюбр и козел проходили, оба в одну сторону — наверное, к солонцам… Женя, я пошел.

— Подожди, Федя, я с тобой. Больше принесем…

— Постойте минутку! — остановил ребят дедушка. Все это время он молча наблюдал за ними, усердно покуривая трубку.

— Подождите, герои! — повторил он. — На солонцы вместе пойдем, а сначала напишем приказ. Бери, Паша, свою тетрадь.

— Что писать? — упавшим голосом спросил Паша.

— Заметил дедушка, что мы домой хотели… — потупившись, шепнула Наташа Жене.

— Пиши, как полагается, номер, число и всё. А сейчас так… Как коммунист, как старый солдат и партизан… Так… За мужество и твердость…

— За мужество и твердость? — удивился Паша.

— Да, да. За мужество и твердость выношу коммунистическую, солдатскую, стариковскую благодарность юным пионерам, участникам похода в падь Золотую: Жене, Наташе, Боре, Феде, Паше, Алику. Так. Всё. Дай я подпишусь.

— Рано еще… — тихо сказал Женя. — Мы…

— Видел, Женя, всё видел, — перебил дедушка. — Думаете, у нас не опускались руки? Ох, было, герои!.. Большую силу надо иметь, чтобы, когда вот так опустились руки, взять да подняться. За эту силу и благодарю вас. Молодцы!

— Тогда я еще допишу! — радостно воскликнул Паша. — Это от нас: «Все равно вперед! В падь Золотую!»

— Допиши… — Дедушка постоял, задумчиво наклонив голову, махнул рукой и, сгорбившись, своей походкой таежника пошел от табора.

Глава X ФЕДЯ НЕ ПОНИМАЕТ ДЕДУШКУ

Пошел четвертый день после охоты на секача.

Экспедиция по-прежнему продолжала путь на север. Как ни бодрились ребята, однако неуверенность начала овладевать всеми. Сколько же можно идти? Если бы встретить какой-нибудь знак, указывающий, что великие партизаны шли действительно этим путем. Но ничего не было. Горы, пади, распадки. И все лес и лес. Уже самые отстающие в следопытской науке Наташа и Павел научились узнавать следы изюбра, коз, волков, рысей, медведей и мелких зверьков. Только следа человека не попадалось.

Однажды Федя наткнулся в разведке на остатки старого костра.

— Их костер, партизанский! — закричал Паша. Однако Федя, внимательно осмотрев место, сказал, что костер этот разжигали около трех лет назад. Видимо, сюда заходил случайный охотник.

Все сильнее чувствовался недостаток продуктов. Небольшой запас соли теперь имелся. Но в распоряжении поваров, кроме мяса, ничего больше не было. Соль и мясо… Уже на второй день к жирному шашлыку едва притронулись. Свинина приелась.

Боря с Аликом приуныли. Повара — им помогали Женя с Наташей — отчаянно изобретали новые блюда из мяса. Они варили то жиденький, заправленный полевым луком, суп, то такой густой, про который говорят: «В нем ложка стоит». Жарили мясо и на воде, и в собственном соку, тушили в золе, засушивали под горячими углями, даже попробовали подсунуть опять отвергнутый уже шашлык.

Но наступило время, когда на мясо уже никто не мог смотреть. Боря со все более мрачным видом убирал почти нетронутый обед. Что могли еще сделать повара?

Ничего так сильно не хотелось, как хлеба. Боря, чувствуя, поддержку Жени, был непреклонен и неприкосновенный запас берег пуще всего. Впрочем, ребята понимали и сами, что пяти сухарей на семь человек не хватит даже на один раз, и старались не замечать и не думать о них. А нелегко, очень нелегко было это делать!

Чем накормить?

Как ни был Паша поглощен разгадкой «Кислого», он не мог оставаться спокойным, видя тщетные усилия поваров. Он предложил Боре план, первый план после Озера Тысячи Ондатр. Боря, как водится, долго, недоверчиво думал, но потом ухватился за него, даже не посоветовался с Женей.

В самом деле, план казался чудесным. На первое надо было сварить совсем несоленый жиденький суп. А к нему вместо хлеба и вместо второго подать до невозможности пересоленное поджаренное мясо. Расчет был прост. Проглотив ложку несоленого супа, человек захочет закусить соленым. Хватив с жадностью кусок пересоленного мяса, человек с такой же жадностью набросится на несоленое. Затем опять к соленому, и так далее. И это будет продолжаться, пока человек не наестся. Только, поварам нужно быть начеку, чтобы кто-нибудь не объелся.

Получилось немного не так, но, в общем, сошло не очень плохо. Первым приступил к обеду Федя. К несчастью, он действовал не по плану. Рассказывая о разведке, он откусил большой кусок мяса, вдруг поперхнулся и крепко зажмурился. Произнес что-то невнятно и вытаращил глаза. Через мгновение злосчастный кусок и нетронутый суп полетели в поваров, которые приготовились было подкладывать добавку. Зато дедушка съел целый кусок и полтарелки супа. Только потом на него вдруг напал кашель. В перерывах кашля он молча шевелил усами и поглядывал на Пашу, но Боря заметил, что он не рассердился. Женя с Наташей, попробовав и узнав, в чем дело, залились таким веселым смехом, что даже рассерженный Федя развеселился. Все, смеясь, то и дело пробовали обед, да так больше половины и съели! А Боре только этого и надо было…

Возле небольшого ключика Федя разведал моховку. Моховка, или, как ее назвал дедушка, забайкальский виноград, — самая вкусная ягода в Забайкалье. Спелая моховка вкусом и ароматом действительно напоминает нежный виноград. Растет она на низеньких кустиках, только в сырых местах, во мху, около ключей.

Кисти моховки походят на виноградные грозди. В некоторых ребята насчитали по двадцать пять ягод. От тяжести кистей тоненькие веточки моховника согнулись, и ягода лежала прямо на мху. Хотя она была еще зеленой, ребята набрали полное ведро. По совету дедушки, повара прокипятили ягоду в воде и затем отцедили. Получился ароматный чай и кисловатый, но очень приятный джем. Поужинали очень хорошо. После моховочного джема даже свинина показалась ребятам не такой противной.

Нет, все-таки очень интересно в тайге!

К исходу дня экспедиция проходила мимо больших озер. Их облюбовали крупные птицы, турпаны (их еще называют красными утками) и лебеди. Белоснежные красавцы парочками и по одному, не пугаясь людей, грациозно и медленно, как бы приглашая любоваться собой, скользили по зеркальной воде. Турпаны, наоборот, встревожились. Еще далеко от озера встретили они экспедицию гортанными, жалобными и беспокойными криками. Летая широкими кругами, долго сопровождали они ребят, не приближаясь, однако, на выстрел. Дедушка подтвердил догадку ребят, что турпан — одна из самых осторожных птиц.

Почва около озер была солончаковая, мягкая. Трава почти не росла.

Федя, заранее разведав дорогу и указав курс на приметную гору, отстал, чтобы заняться любимым делом — чтением следов. Он подождал, когда ребята отошли подальше, и только тогда занялся следами. Так интереснее. Ребят не видишь, а знаешь, что они делали.

Сейчас разведчику многое рассказывали однообразные на первый взгляд отпечатки ног на земле. Вот шли рядом Женя с Пашей. Тут Наташа, здесь дедушка, там Боря и Алик. По следам Федя определил, что начала прихрамывать Наташа, но почему-то не останавливается переобуться. Должно быть, не хотела отставать. Федя недовольно тряхнул картузом. «Неправильно поступает. Натрет ногу, что потом делать?» Ага, Женя заметил, подошел к ней. Вот тут Наташа сидела, переобувалась. Женя стоял около. Встала и пошла быстрее догонять остальных. А здесь Паша нагибался и взял кусочек солончаковой земли, конечно для того, чтобы попробовать: не кислая ли.

— Не верит! — проворчал Федя. — Говорил ведь, что здесь я уже всё разведал.

Дальше следы показывали уже то, что Федя видел и вчера вечером, и сегодня утром. Ребята беспокоятся: оглядываются, чего-то ищут. Один дедушка идет совершенно спокойно, как человек, совершающий хотя и нелегкую, но привычную прогулку: размеренно, неторопливо, не оглядываясь, ровными шагами.

Федя читал следы так долго, что экспедиция успела скрыться из глаз. Одинокий турпан, тревожно крича, все еще летал вокруг него. Разведчик поспешил вперед, не упуская следов из виду.

Какая-то перемена в них заставила Федю остановиться. Не зная еще точно, он почувствовал, что впереди что-то случилось. Федя занялся следами. С ребятами — ничего, все идут по-прежнему. С дедушкой?.. Да, с ним. Федя ясно увидел, что дедушка стал волноваться. Вот здесь он далеко опередил всех и нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу, поджидал ребят. Опять пошел быстро и с еще большим нетерпением дожидался подхода ребят. Сломал прут и подгонял медлительного Савраску.

Куда он вдруг стал торопиться? Что увидел впереди? Какая причина нарушила его обычное спокойствие, то спокойствие, которому разведчик так завидовал?

Не понимая ничего, волнуемый всевозможными догадками, Федя прошел около двух километров. Ничего не менялось. Вот здесь экспедиция хотела остановиться на ночлег. Ребята деловито приступили к работе. Алик с Борей начали разжигать костер. Женя с Пашей стали ломать для постели ерник. А волнение дедушки достигло, казалось, предела. Не расседлав даже Савраску, он чуть не бегом направился к кустам, где, по всем признакам, должен был протекать ключ. Но остановился. Вот и Женя с Пашей присоединились к нему. Позвал он их, что ли? У ключа дедушка точно чего-то испугался — он отпрянул назад. Это было невероятно, но следы говорили, что это так. Федя не обнаружил ничего, что могло напугать дедушку. Да и что его вообще могло напугать? Что с ним творится?

В необычном волнении — это показывали следы — дедушка что-то искал. Он прошел по руслу ключа вверх (сам ключ, видимо, пересох), затем вниз, потом опять вверх. В четырех местах он принимался копать ножиком, раскинув предварительно красные от ржавчины камни, устилавшие ложе высохшего ключа. Зачем дедушка копал? Искал воду? Но у самого табора было сколько угодно холодной чистой воды… Почему решили переменить место для табора — снялись и пошли в сторону?

Федя так устал читать следы, как не уставал во время самого трудного перехода. Он еще не научился читать их легко, без всякого напряжения, то и дело сбивался и начинал сначала.

Так ничего и не поняв, Федя приплелся на табор, когда уже стемнело. Дедушка, разутый, закрыв глаза, лежал у костра, но Феде показалось, что он не спит. Боря предложил ужин, но Федя сердито отказался. Женя, приподнявшись с постели, удивленно посмотрел на него.

— Женя, ты ничего не заметил? Что с дедушкой? — шепотом спросил Федя.

— Ничего… Правда, он какой-то расстроенный и все по высохшему ключу ходил, будто искал чего-то.

— А ничего тебе не говорил? О чем-нибудь таком… особенном?

— Не говорил. А что такое?

Федя хотел рассказать Жене обо всем, но передумал.

— Так… Показалось мне, — ответил Федя.

Ночью Федя проснулся. Дедушки на его обычном месте у костра не было.

Стараясь не потревожить ребят, Федя встал. Бледный лунный свет заливал тихую тайгу голубоватым сиянием. Далекие, туманно очерченные, чернели горы. Влажно зеленели ближние кусты и деревья. На покрытой росой будто припудренной траве уходила от костра темная узенькая лента: здесь проходил дедушка.

Федя натянул на босые ноги бродни, взял ружье и остановился в нерешительности. Следить за дедушкой? Нехорошо.

«Кислый… Кислый…» — пробормотал во сне Паша. Беспокойно заворочался Женя. Федя решительно нахлобучил картуз и пошел.

След вел по тому же руслу высохшего ключа. Почему все-таки дедушка так им заинтересовался? Почему скрывает это ото всех, даже от Жени?

Табор остался далеко позади. Неожиданно из-за дерева выплыла широкая темная фигура. Дедушка! Федя отпрыгнул в сторону и притаился.

Дедушка своим следом возвращался обратно. Федю поразил его расстроенный и усталый вид. Луна освещала изборожденное глубокими морщинами лицо старика, седые подстриженные усы, его тяжело опущенные плечи.

Федя с замиранием сердца следил, как дедушка приближается к его следу. Конечно, сейчас увидит. Нечего было даже прятаться. Чтобы дедушка да след не заметил! Но тот расслабленной, вялой походкой прошел мимо. Разведчика обдало запахом табачного дыма. Тогда Федя, придерживая картуз и стараясь не произвести шума, со всех ног бросился сначала в сторону, затем повернул к табору и, прибежав, поспешно разделся и лег.

Вскоре послышались шаги. Посасывая трубку, дедушка остановился около ребят. Он осторожно поправил одеяло, погладил по голове Пашу, Женю, Наташу… Федя почувствовал на себе ласковое прикосновение его огрубелых, шершавых рук.

— Эх, ребятки!.. — вдруг едва слышно прошептал дедушка. — Думал вас сегодня порадовать. Потерпите еще немного. Не мог ошибиться… Суровая школа, а пригодится вам в жизни, ребятки, пригодится…

Он еще долго стоял над детьми, старый, поникший. Феде так стало жаль дедушку, что он чуть не вскочил, чтобы обнять его. Он не понимал, о чем горюет дедушка, о какой ошибке говорит.

А на второй день случилось такое событие, что Федя забыл обо всем случившемся сегодня.

Глава XI НА ВЕРНОМ ПУТИ

Местность заметно изменилась. Горы стали ниже, скаты их положе, пади болотистее. Даже на горах почва была влажная, несмотря на то что с самого начала похода не перепадало ни одного сильного дождя. Жаркое солнце светило, не скрываясь за тучи, с утра до вечера.

Изменился и лес. Сосен не стало. Росли только лиственница и береза, а из кустарников — ерник и голубица.

Голубица ребятам была знакома. За этой ягодой, названной так за свой голубой, как небо, цвет, ребята частенько ходили еще дома. Но никогда они не предполагали, что ее может быть так много. Казалось, что экспедиция шла по голубичному морю. Ягода росла в лесу, в ерниках и даже на лугах. Куда ни ступишь, всюду была голубица. К сожалению, повара не могли ею воспользоваться. Поспевает она только в конце июля, а зеленая, в отличие от моховки, в пищу не годится. Зато птицам здесь, на сплошном ягоднике, было раздолье. То и дело ребята вспугивали глухарей, тетеревов, рябчиков.

На обеденный привал остановились рано. Только припекло солнце, как, сменив комаров, поднялись пауты. Этих противных насекомых становилось все больше. Укусы комаров терпеть еще можно, но пауты жалят, как осы. Особенно доставалось от них Савраске. Его искусывали до крови. Единственное спасение — дымокур и тень. Жалея бедную лошадь, экспедиция пережидала жар, укрывшись в холодок.

За лесом виднелся широкий просвет — видимо, там была какая-то падь.

Неожиданно оттуда донеслось частое трехкратное кукование. Давно уже Федя не подавал этого сигнала тревоги. Наверное, случилось действительно что-то серьезное. Все всполошились и, оставив на таборе Наташу с Аликом, побежали на помощь. Кукование раздавалось все ближе. Женя опередил всех и мчался уже обратно, крича и размахивая руками:

— Жердь… Дедушка, жердь надо! В болоте Федька увяз!

Из черной и рыхлой, как губка, земли торчала одна Федина голова. Руками он крепко вцепился в корень, высунувшийся из травы. Под ногами беспомощно топчущихся Паши и Бори хлюпала вода и прогибалась почва.

— Чего руками размахались? — сердито зашевелилась Федина голова. — Веревку бросайте!

— Не взяли мы веревку. Сейчас дедушка с Женей жердь принесут. Держись!

— «Держись»! Стоит на берегу, руки в карманах, да еще и «держись»!

— А ты за корень подтягивайся да вылезай потихоньку.

— Тебя ждал, когда научишь! Пробовал уже. Трещит корень, сломаться может… Да близко не подходите, тоже нырнете!

Дедушки с Женей еще не было видно. Вдалеке стучал топор: жерди близко не оказалось.

— Стойте, ребята! — сказал Паша.

Несчастье с товарищем вернуло ему былую изобретательность.

— Сейчас мы тебя спасем. Борька, тащи эти деревяшки. — Около трясины лежало несколько обгоревших бревнышек.

— Зачем? — спросил Боря.

— План. Хороший план…

— План? — подозрительно уставился Боря на Пашу.

— Ага. Давно я о водяных лыжах думал. Чтобы такие сделать, на которых по воде, как по земле, ходить! А недавно прочитал — есть уже водяные лыжи, успели изобрести. Сейчас мы грязевые сделаем. До таких лыж еще никто не додумался. Нужны две деревяшки, два ремешка! — возбужденно говорил Паша, приспосабливая к бревнышкам веревочки. — Вот сюда ставить ноги и шагать, как на простых лыжах. Подойти к Федьке. Вытащить его, вернуться обратно — и все… Ого! Не тонут лыжи, двоих удержат!

— Кто план выполнять будет? — уныло спросил Боря.

— Можешь, Борька, даже не говорить! — отрезал Паша. — Все знаю, что скажешь. Самый сильный, а боишься! Не хочешь первые в мире грязевые лыжи испытать, спасти товарища не хочешь?..

Боря посмотрел на Федю, который, не решаясь освободить руки, ожесточенно крутил головой, сгоняя паута. Потом вздохнул, махнул безнадежно рукой и, отстранив Пашу, ступил на бревнышко.

Вначале все шло хорошо. От легких движений ног «лыжи» медленно скользили по грязи. Грязь сзади пенилась я пузырилась. Боря приближался к Феде.

— Что, — крикнул Паша, — здорово?

— Хорошо… — едва удерживая равновесие, ответил Боря.

Вдруг одно бревнышко подвернулось, и — хлоп! — Боря взмахнул руками, неуклюже плюхнулся в черную и жидкую, как деготь, массу и погрузился в нее с головой. Через мгновение вынырнув, уцепился за ближайшую «лыжину», отплюнулся, помотал головой, сгоняя сползающую липкую грязь, и открыл глаза. Белки ярко блеснули, отчего лицо Бори, обычно такое добродушное, показалось прямо свирепым. Паша беспокойно облизнул губы. Боря тяжело вздохнул, посмотрел зачем-то на солнце и опять вздохнул. Беспокойство Паши сразу улетучилось.

— Понятно, — сказал он. — Надо будет в другой раз на каждую ногу по два бревнышка, тогда они не закрутятся. Немного, Борька, просчитались! Ничего, что искупались, зато научились. Держись… Попробуй грязь, а? Не кислая?

— Я уже попробовал. Когда нырнул, нахлебался, — откликнулся Федя. — Вонючая… Не пробуй, Борька.

— Не пробуй!.. — пробурчал, отплевываясь, Боря. — В нос и то попала…

Торопливо подошли дедушка и Женя с жердями.

— Очень хорошо… — Дедушка с неудовольствием посмотрел на ребят. — Ты-то, Боря, зачем полез? — сердито спросил он, подавая жердь.

— По плану…

— По какому еще плану?

— По Пашкиному. Не хотел вот, да опять поверил.

— Все-таки тебя этот постреленок подкараулил… Хватайся за конец!

Разведчик и главный повар до самой макушки были в грязи, только белели зубы и глаза.

— Так… — проговорил дедушка. — Ты, Боря, можешь мыться. Тыловой человек, и спрос с тебя невелик. А ты, Федор… С тобой особый разговор будет. Хорошо, нечего сказать… Это что? — Сердито топорща усы, дедушка показал на трясину.

— Трясина, — сбитый с толку тоном дедушки, неуверенно ответил Федя.

— А что это? — Дедушка ткнул пальцем разведчику в голову.

— Г… гголова… — совсем растерялся Федя.

— Голова! Вижу, что голова. А чья голова? Разведчика, вот чья! Полагается разведчику в грязь нырять? Представь-ка этой самой головой, что ты далеко на разведку ушел, сигналов не слыхать. Товарищи ждут тебя со срочным донесением, а ты, на-ко тебе, в трясине сидишь! Двойка тебе сегодня по разведке! Пошли на табор, говорить будем. Допутешествовались… Дьявол бы побрал эту фантастику!

На таборе не раздавалось ни смеха, ни разговоров. Дедушка вместо обещанного разговора, насупившись, сидел у дымокура.

Сжав голову руками, Паша шептал:

— «Кислый»… «Кислый»…

— Куда, Пашка, дальше идти? — заговорил Федя.

— Что ты пристаешь? Сидишь себе и сиди. Видишь — думаю.

— Не ссорьтесь, ребята, — сказал Женя.

— А что он пристает: куда, куда!

— Не пристаю я. Только шли мы всё на север, а сейчас на север идти нельзя… — как бы в раздумье произнес Федя.

— Почему?

— Болото. Прямо через падь не пройти. Куда ни сунешься, везде трясина. Обходить надо.

— Как — обходить?

— Не знаю еще. Разведывал я, да везде болото. Потому и спрашиваю. На запад, наверное… Там вершина пади.

— Вот тебе на!

— На запад?.. — поднял голову Паша. — Ты сказал, что на север не пройти, на запад сворачивать надо?

— Попробуй, сунься на север!

— Ребята! — Паша вскочил и обвел всех блестящими глазами. — Ребята, понял!

— Давай, Паша, давай! — С лица дедушки исчезла вдруг хмурость, оно сияло почти как у Паши. — Разгадал ты, кажется, загадку! Разгадал!

— Разгадал, дедушка!.. Женя, всё понял!

— Что ты понял? — спросил Женя, не понимая, чему они радуются.

— Мы правильно идем! Правильно!

— Я же тебе сказал, что грязь не кислая, а вонючая. Вон и Борька скажет, — проговорил Федя.

— Не кислая, — подтвердил Боря.

— Не надо «Кислого»! Прошли мы его. Не надо! Все хорошо! Тра-та-та! Тра-та-та!.. — Паша пустился в бешеный пляс.

— Дедушка, что он? Я не понимаю… — растерялся Женя.

— Пусть попляшет. Пусть душеньку отведет. Кажется мне, Женя, что он «Описание» разгадал. Ух, ты, в пору и мне плясать!

— Тра-та-та… Тра-та-та!.. — выписывал Паша замысловатые коленца.

— Павлик!.. — тронула его Наташа.

Паша, часто дыша, остановился, а остроносенькое загорелое лицо его сияло счастьем.

— Сейчас расскажу, Женя. В «Описании» что написано? «Север… Кислый… Север». И потом сразу: «Запад… север… восток…» Поняли? «Запад, север, восток»?

— Нет… Повернуть на запад надо, а где повернуть?

— Здесь, у болота, и надо повернуть. Здесь, Женя! Смотри… — Паша торопливо рисовал на бумаге.

Действительно, на бумажке получилось интересно: путь шел все время вверх, прямо на север, потом делал полукруг налево, будто огибая что-то, затем снова продолжался в прежнем направлении.

— Видите, что получается? Зачем партизаны такой крюк указали?

— Что-то обходить надо…

— Понял, Паша, понял! — воскликнул Женя. — Болото обходить!

— Ну конечно, болото! Зачем зря такой круг делать? Поэтому дальше написано, — вдохновение распирало Пашу, — дальше написано: «Обх…..далеко м…..прямо». Это значит — «обходить далеко можно прямо». Так, дедушка?

— Так, так. Всё так! — радуясь не меньше ребят, ответил дедушка.

— Значит, мы идем правильно!

— Ура-а! Ура-а!.. — прокричали ребята.

— Не всё! Не всё! — кричал Паша. — Падь Золотая близко! Ничего непонятного больше нет. На севере встретим белую гору, и сразу за нею Золотая падь. Скоро придем!

— Ура-а! Качать Пашу! Качать!

— Хорошо, Паша, хорошо! — нагнувшись к мальчику и щекоча его усами, сказал дедушка. — Прямо сказать, ты из героев герой. Поставим ему пять с плюсом по штурманскому делу, а? И приказ все сообща про него напишем.

— А что его писать… — вскочил Паша. — Лучше давай-ка мне, Борька, мяса, да побольше. Сейчас я полсекача съем. Эх! Вот это план придумал, без подвоха, Борька!

Все весело рассмеялись. Боря подозрительно взглянул на штурмана.

Глава XII ЧЕРЕЗ БОЛОТО

Ребята весело пошли к болоту. Таких широких падей еще не встречалось. Шириной она была не менее десяти километров.

Падь имела необычный вид. На закрайках ее стояли сухие, с уродливо торчащими, безжизненными сучьями лиственницы, почти наполовину засосанные трясиной. Все деревья, росшие вблизи, были уродливы: малорослы, кривы, однобоки. Когда-то рос в этой пади лес, но трясина поглотила его целиком. Только кое-где над травой торчали одинокие сухие вершинки. До леса, чернеющего на противоположной стороне пади, глазу не на чем было остановиться. Всюду — светло-зеленая трава, особенно яркая, какая бывает только на болоте, без единого цветочка и пятнышка. Тяжелый, неподвижный воздух был пропитан затхлыми, гнилостными испарениями.

— Что, герои, за совещание? — спросил дедушка, подходя к оживленно разговаривающим ребятам.

— Мы, дедушка, советуемся, — ответил Женя. — Обходить далеко, а если прямо через болото — будет километров десять. В «Описании» ведь написано: «можно прямо». Давайте пойдем прямо?

— Гм… Напрямки, значит? А что разведчик думает? Ты, Федя, говорил, что прямо не пройти.

— Я говорил, а сейчас рассудил и передумал. Где трава растет, там вода и трясина, но неглубоко, всего до колен. Где травы нет и земля черная, там глубоко. Но такие ямы обойти можно.

Дедушка задумался.

— Ну что ж! — Он довольно пожевал губами. — Тяжелая дорога чаще самой верной и бывает. Но, не подумав, бросаться тоже нельзя. Все ли ты, Женя, как начальник экспедиции предусмотрел? Данные разведки учел?

— Всё, дедушка, учли.

— А ну давай, товарищ разведчик, выкладывай!

— Я еще вот что думаю, — сказал Федя: — на середине болота, наверное, воды больше, но тоже только чуть выше колен. Я потому так думаю, что лето только началось и болото еще растаять не успело. А партизаны болото обходили, потому что шли осенью. Осенью и к Коноваловскому озеру близко не подойти — трясина. Зато весной, когда карасей ловим, то на берегу стоим, и ничего. Весной лед под трясиной еще не растаял. Пройдем! Вот если бы мы осенью шли, как партизаны, я бы не посоветовал прямо, обязательно в обход.

— Очень хорошо! Лучше бы и я, будь разведчиком, не мог сказать, — похвалил дедушка. — А как повара? Чем кормить будете? Дров-то в болоте нет.

— Придумали… Покормим, — сказал Боря. — Алик, расскажи ты.

— Всё, дедушка, обсудили, — выступил Алик. — Горячая пища будет. Надо каждому взять по две палки. С ними по болоту легче идти — упираться, а на привале из них дров нарубим. Палки лучше лиственничные: в них жару больше.

— Молодцы! Еще один вопрос. Положено нам через час отдыхать. А сесть-то в болоте не на что. Как будем делать?

— И об этом говорили, — сказал Женя, — Часто можно и не отдыхать, а кто сильнее устанет, помогать будем. Если уж очень устанем, сделаем так: широкую плашку надо взять и две палки с сучками. Плашки положить на трясину, на нее сучки поставить, а между сучками — третью палку. И получится скамейка. Как таганок…

— Раз великие партизаны дядя Сережа и дядя Вася написали, что «можно прямо», значит, можно! — вмешался Паша. — Они зря не напишут, это такие люди…

— «Великие…» — поморщился дедушка. — Сказать тебе правду, ты мне сегодня уже четыре раза настроение испортил. Тарахтишь и тарахтишь!.. Давай, брат, учись говорить просто.

Дедушка, должно быть, много глотнул из трубки дыму и сплюнул.

— Гм… Что же делать? Все до одного решили идти прямо? — спросил он.

— Все! Быстрее до Золотой дойдем.

— Добре, — согласился дедушка. — Прямо, так прямо! Трудно будет, а плохо не будет…

Ребята вырубили палки. Густо смазали салом вепря бродни, чтобы не промокали. Пришлось облегчить Савраску и каждому положить в рюкзак дополнительный груз. Наташа долго колебалась, что делать с пустой клеткой. Потом спрятала под приметный кустик. Пойдут обратно и возьмут.

Бодрые, веселые оттого, что они на верном пути, ребята зашагали по болоту. Трудности начались сразу. Ноги погружались в мягкую, зыбкую почву почти до колен. Ржавая вода, пузырясь и булькая, выступала после каждого шага.

— Здесь-то не ступала нога человека! — радовался Паша. — Даже дядя Сережа и дядя Вася не проходили. Тут, Женя, смотреть надо: может, где-нибудь мамонт увяз. Вот бы скелет найти!

Скелет мамонта не обнаруживался. Зато оказалось много утиных гнезд. Кряковые утки вылетали из-под ног и, притворяясь ранеными, сразу падали в траву, отчаянно крякая и как бы бессильно хлопая крыльями. В травяных гнездах, сделанных на едва заметных возвышениях, ребята находили от восьми до двенадцати зеленоватых, крупнее куриных, яиц.

Боря перешептывался с Аликом, и оба смотрели на яйца, как лиса на сыр. Яичница на свином сале! Какое другое блюдо могло сравниться с ней, особенно сейчас, когда, кроме мяса, давно ничего не ели! Должно быть, чувствуя настроение поваров, дедушка завел разговор о вреде разорения птичьих гнезд. Конечно, ребята соглашались с ним. Ведь одним яичком даже не наешься, а от этого одной кряковой уткой будет меньше. И все-таки Боря не мог равнодушно смотреть на гнезда. Он отворачивался и тяжело вздыхал. Каждое гнездо — это хорошая яичница!

— Да они к тому же засижены, — посмотрев на поваров, сказал дедушка,

Он тут же взял яйцо и опустил в воду. С минуту яйцо оставалось неподвижным и вдруг задергалось, закрутилось. Ребята весело рассмеялись: было похоже, что яйцо сердится. Дедушка подтвердил, что это действительно так. Только сердится не яйцо, а утенок внутри него, почувствовавший вместо привычного тепла — холод. Боря с Аликом разочарованно переглянулись. Ни яйцо, ни птица никуда не годятся.

И все же неожиданная удача пришла к поварам.

Ребята уже давно заметили, что вокруг них вьется сокол-сапсан, очень вредная птица. «Разбойник, воздушный волк» — так назвал его дедушка. Он не щадит ни одной птицы и обладает такой силой, что ударом груди убивает даже гуся и лебедя.

Пришла Федина очередь стрелять по живой цели. И он, получив патрон, зорко следил за хищником. Наверное, сокола привлекли спугиваемые экспедицией утки. Осторожность боролась с кровожадностью. Уже несколько раз сокол, завидев утку, резко снижался, но тут же взмывал вверх. Федя с досадой опускал ружье. Наконец сокол, сложив крылья, со стометровой высоты камнем полетел вниз. Он летел так быстро, что Федя не успел прицелиться. Со страшной силой сокол ударил грудью взлетевшую утку. Отчаянное кряканье точно захлебнулось, в воздухе закружились перья. Федя выстрелил. Обе птицы упали.

Пока ребята и дедушка рассматривали сраженного хищника и оценивали меткий выстрел разведчика, Наташа, склонившись, стояла около осиротевшего гнезда. Восемь яичек… Бедные утята! Без матери не выклюнутся, задохнутся в скорлупе. С жалостью Наташа смотрела, как Боря спокойно положил яйцо в воду. Сейчас утеночек почувствует холод, зашевелится.

— Яичница! — громоподобным голосом закричал вдруг Боря. — Женя, яичница! Алик, сюда! Не шевелятся яйца!

В самом деле, яйца оказались совсем свежими. Видимо, утка почему-то поздно свила гнездо.

Но скоро ребята перестали интересоваться утками и гнездами. Каждый следующий шаг давался все труднее. Болото точно не хотело пускать людей: прогибалось под ногой, засасывало ее и не отпускало обратно. Не пройдя и километра, ребята уже чувствовали, какой тяжелый они избрали путь. Посоветовавшись с дедушкой, Женя приказал идти молча, не говорить. Все уже знали, что это значило. Надо беречь силы, не тратить их даже на разговоры.

Дедушка с Федей шли впереди, выбирая дорогу, Федя оказался прав. Там, где была трава, болото оттаяло неглубоко: погрузившись до колен в податливую, всасывающую зыбь, ребята ощущали под ногами твердое дно. Казавшаяся надежной черная предательская земля попадалась часто. В нее палка погружалась легко, как в воду, до конца. Такие места осторожно обходили.

Умный Савраска шел позади, ни разу не отступив с проложенной людьми тропы.

Ребятам казалось, что прошло много часов утомительного пути, но лес впереди почти не приблизился. Присесть оказалось в самом деле негде — ни кочки, ни коряжины. Приходилось на каждом привале устраивать «скамейку», предложенную Женей.

Сидели, отдыхая по двое, молча. Молча поднимались и шли дальше. Слышалось только тяжелое, учащенное дыхание да бульканье воды.

Первым сдал Алик. Не прошло и получаса после очередного привала, как он остановился, пошатываясь, растерянно озираясь.

— Давай, Алик, ружье, — сказал Женя. Он шел позади него.

— Я сам… сам… — ответил Алик. — Не говори ребятам. Наташа и то не устала.

— Ты не заболел? — Женя внимательно посмотрел на побледневшее лицо Алика.

— Нет, что ты! Пошли…

Алик двинулся дальше.

— Привал! — крикнул через минуту Женя. — Устал я, дедушка, — пояснил он.

Заметив, что Савраска идет сравнительно легко, дедушка приказал ребятам по очереди садиться на него верхом. Пока Алик, закрыв глаза, покачивался на лошади, Женя тихо переговорил с ребятами.

Алик ехал с полчаса. Остальные проехали минут по пяти, потом снова сел Алик.

Даже по солнцу было видно, что идут они долго. Над болотом поднялись комары. Они выматывали у людей последние силы. Прошли едва четвертую часть пути. Невдалеке над травой что-то чернело. Дедушка с Федей повернули туда. Это были засохшие кустики карликовой березы. К счастью, под ними оказалась небольшая твердая, сухая площадка. Метрах в ста виднелось длинное извилистое озеро.

Экспедиция решила остановиться здесь на ночлег.

Ребята кое-как нарвали травы, сняли мокрую одежду и повалились на постель.

«Поджарить яичницу надо. Поедят — лучше будет», — подумал Боря. Но глаза сами собой слипались — он мигом погрузился в сон. «На разведку к озеру сходить. Может, рыба есть», — подумал Федя и тоже уснул. Задремал и дедушка. Запах дыма и потрескивание сала на сковородке разбудили его. Солнце еще стояло высоко. На крошечном огоньке кипел чайник и жарилась яичница. Около костра сидел один Женя.

— Дедушка, — зашептал он, заметив, что тот смотрит на него, — Федя сегодня устал, я на разведку к озеру ходил. Хаток ондатр много, а рыбы нет. И еще какие-то звери ходили. Все кругом истоптано. Следы, как у коров, только очень большие. Куда больше, чем у изюбра. И, видать, они в озеро заходили. Везде на берегу тина валяется. Федя бы точно определил, какие звери, а я не мог.

— О-о! — Дедушка приподнялся, смущенно посматривая на готовый ужин. — Чудеснейших зверей ты, Женя, разведал. Сохатые, значит, это озерко облюбовали… А ты уже успел ужин приготовить?..

— Сохатые? Лоси? Мы не увидим их?

— Должны бы увидеть. День сегодня жаркий был — придут. Буди-ка ребят, только потише, звук на болоте далеко слыхать. Подкрепимся да ждать будем.

— Дедушка, разбудите вы, — попросил Женя потупившись. — Будто вы ужин приготовили. И Феде не говорите про разведку.

— Что ж ты, Женя, так? Товарищей заменил да вроде стесняешься.

— Не стесняюсь я… — Женя смущенно поерошил рыжеватые волосы. — Да ребята могут застесняться.

А они сегодня очень устали. Я, дедушка, меньше устал.

— Меньше?.. — Дедушка неловко погладил его по голове.

Ребята, узнав, что к озеру придут звери, торопливо поужинали. Освеженные сном и вкусной яичницей, они почувствовали себя намного бодрее. Но дедушка велел спать. Может, зверь придет еще не скоро.

Савраска, взойдя на сухое место, тоже лег, уткнувшись мордой в землю.

Ребята проспали, пожалуй, около часа, когда дедушка осторожно разбудил их. Солнце вот-вот готовилось закатиться. С пурпурового неба лился мягкий красноватый свет. Как будто невидимая рука опустила прозрачный розовый полог, и сквозь него выступили в несвойственной им окраске далекие горы, широко раскинувшееся болото и виднеющийся за ним лес.

— Тише, герои, тише… — шепотом повторял дедушка. — Идет сохатый. Только тише…

Ребята услыхали хлюпанье. Они привстали и увидели странное животное. Величиной оно было с большого быка. На голове широкие, лопатообразные рога с большим числом отростков. Морда вытянута, верхняя губа далеко выступает вперед. Под мордой — борода, на загривке — несуразный горб. Туловище зверя в сравнении с длинной массивной головой казалось коротким. Ноги для такого большого животного — несоразмерно тонкие, похожие на ходули. В отличие от изюбра — стройного и легкого, — сохатый поражал своим грубым, топорным видом.

— Ну и страшило!..

— Постой, постой, что ты болтаешь, Паша? Ишь ты, «страшило»! — зашептал дедушка. — Посмотри, вышагивает-то как. Будто лебедь. А грудь, а рога! Красавец что надо, а ты такое сморозил… Это самец. Самки, они меньше и без рогов.

— У него, дедушка, рога — тоже панты?

— Ну, панты! Чего захотел, чтобы у каждого панты… Рога у сохатого ничего не стоят: кость и кость. Каждому зверю дано свое: пантов у сохатого нет, зато мяса — гора. По тридцать пудов самцы бывают. Целому полку на обед!

— По тридцать пудов? Полтонны!.. А в этом, дедушка, сколько?

— Да, пожалуй, около того.

— А как по болоту легко идет, легче Савраски.

— У него ноги такие. Копыта раздвоенные, широкие, между ними перепонки, как у утки. Вот болото его и держит, словно он на лыжах.

Сохатый остановился на берегу озера и, вытянув длинную морду, замер. Ребята залюбовались его могучим видом. Какая-то своеобразная красота исходила от этого таежного великана. Он был похож на грубое каменное изваяние, поражающее своей массивностью и мощью.

Сохатый постоял, прислушиваясь, прядая ушами. Не услышав ничего подозрительного, вошел в озеро. Сначала он вел себя осторожно: срывал водоросли, растущие у поверхности воды, и, поедая их, оглядывался и водил ухом. Потом, войдя во вкус, начал погружать свою морду глубоко в воду и, вытаскивая водоросли, так фыркал и хлопал ушами, такой поднял шум и плеск, точно купались сразу все монгонские ребятишки.

Зверь находился в озере долго. Ребята забыли усталость и жадно смотрели. Наконец сохатый вышел на берег, отряхнулся, сбросив с себя тину, и неторопливо направился к лесу.

Ночью, сквозь сон, ребята слышали такой же шум: к озеру еще приходили сохатые.

Алик тихо стонал и бредил. Женя, пересиливая сон, заботливо накрывал его одеялом.

Под утро Женя от холода проснулся. Было почти светло. Заря разлилась по всему небу. Над болотом стлался редкий туман. Птичий гомон стоял в воздухе. Крякали крякуши, попискивали и посвистывали чирушки, где-то мирно гоготали гуси. Перекрывая все голоса, протрубили журавли.

Не замечая проснувшегося Жени и поеживаясь от холода, вылез из-под одеяла Федя. Он снял тужурку и набросил ее Алику на ноги, но, увидев Женю, смутился, что-то сердито буркнул, нахлобучил на глаза картуз и залез обратно в постель.

— Женя, это ты? — не поднимая головы, спросил он через минуту.

— Я…

— А мне показалось, что Пашка… Женя, заболел, наверное, Алик, стонет все время.

— Заболел… Может, ничего, Федя, поправится быстро.

Помолчали.

— Женя… — зашептал опять Федя. — Алик совсем хороший стал. А вот не могу с ним говорить. Хочу, а не могу. Почему так?

— Не знаю. Пройдет это. У меня тоже так было. Я одно, Федя, не понимаю. Чего мы с ним ссорились? Как начали, так остановиться не могли — ни мы, ни он… И всё больше…

— Мать у него чудная. А он парень ничего, хороший мальчишка будет!.. Знаешь, он все злее и злее становился, потому что один. Все в одиночку… Здесь он совсем другой.

— И я так же думаю…

Глава XIII ЗЕМЛЯ

Позавтракав, ребята опять двинулись вперед. Боря хотел было из оставшихся трех яиц приготовить яичницу, но, вздохнув, отложил их в неприкосновенный запас. На Савраску посадили Алика. Он силился бодриться, но за ночь заметно осунулся.

Идти было тяжелее, чем вчера. Здесь болото растаяло глубже. Ноги погружались в зыбун выше колен. Савраска продвигался тоже с трудом и вязнул местами до живота. Алик слез с лошади и, понурившись, шел позади.

Ребята остановились и подождали его.

— Дай мне, Алик, ружье! — сказал Женя.

— Рюкзак снимай! — приказал Боря.

— Мне сумку! — потребовал Паша.

— Женя, пусть он мне тужурку отдаст! — буркнул Федя. — Я что-то замерз.

— Мне, Алик, патронташ, — попросила и Наташа. Алик молча смотрел на ребят.

— Давай, давай! — строго повторил Женя. — Отдохнешь немного и обратно возьмешь.

Дневной жар усиливался. Экспедиция медленно, но упрямо продвигалась к цели: шаг вперед, упор палками, чтобы легче выдернуть увязшую ногу. Тина и густая трава цепляются, не дают передвинуть ногу. Наконец сделан новый шаг, опять упор палками — и так метр за метром.

— Ребята, — заговорил Женя, — самое тяжелое, когда делаешь и не знаешь зачем. А мы знаем, что не просто идем, а падь Золотую ищем…

— Правильно! — с трудом переводя дух, поддержал Паша.

— Дядя Сережа и дядя Вася ведь уже совсем умирать собирались, пошевелиться силы не было, а открыли падь Золотую и до Монгона дошли… А нам что? Жарко очень. Но от тепла ничего опасного не получится. Только пот идет.

— Голод — тоже плохо, — подумав, сказал Боря. — Нам-то что: мясо, яйца, соль есть.

— И без воды нехорошо, — откликнулся Федя. — Я папе «Василия Теркина» приносил. Прочитал папа и сказал: «Правильно. На фронте бывало и так, что из лошадиного следа воду пили». А мы только ступим — и до колен вода. Она хоть красная, но ничего, вкусная.

Экспедиция вышла на середину болота. И позади и впереди на одинаковом расстоянии зеленел далекий лес.

Дедушка устраивал частые остановки и заставлял ребят умываться. В обеденный привал он натянул на палки палатку и приказал ребятам спать, прикрыв их от зноя травой.

От травы стало прохладно, и ребята крепко уснули. Дедушка осторожно отгонял от них паутов, нахмуренный больше обычного. Пощупал лоб Алика и покачал головой.

— Ну, ну, герои, еще немного… хоть полкилометра… — пробормотал он. — За ночь что-нибудь сделаю…

Ребята не замечали странного поведения дедушки. Пытаясь что-то рассмотреть, он часто поднимался на носки, недоуменно хмыкал про себя, протирал глаза. Миновали место, которое наметили для ночлега (хотя солнце еще стояло высоко).

— Федя, — попросил наконец он, — посмотри-ка, герой, что там такое. Никак разглядеть не могу. У тебя глаза поострее… — Он поднял Федю над головой.

— Земля! — хрипло крикнул Федя. — Земля!

— Земля? Где? — встрепенулись ребята.

— Недалеко, совсем недалеко! Снизу не видать, а отсюда видно. Земля, земля!

Скоро все увидели ее. Над однообразной болотной равниной возвышалось что-то низкой длинной грядой. Силы у всех сразу прибавилось. Было видно, что возвышение ровной полосой пересекало все болото.

Наконец, сделав последнее усилие, экспедиция выбралась из зыбкого, всасывающего плена. Она вступила на твердую землю. Это была… шоссейная дорога!

— Земля! — приплясывал Паша, пробуя ее твердость.

— Земля! — неуклюже топал ногами Боря.

Когда первая радость прошла, все огляделись. Прямое, как линейка, шоссе пересекало болото с юго-востока на северо-запад. Оно ничем не отличалось от монгонского: такие же глубокие кюветы, такая же песчаная с мелкими гальками насыпь. Но ребята впервые другими глазами посмотрели на эту обычную дорогу.

Конечно, не меньше полумесяца партизаны обходили топь. Неизвестно, сколько времени потребовалось бы ребятам, чтобы перебраться через нее. Силы, признаться, вымотались у всех. А по этой дороге они могут, не промокнув, не устав, пройти все болото за два часа! Как хорошо, что здесь побывал человек!.. Посмотрел, подумал и без лишних слов перекинул мост через топь, чтобы пройти дальше, к несчетным богатствам своей Родины.

Советский человек! Что за удивительный человек!

Он строит уютные школы, делает тетрадки и ученические ручки. Делает самые сложные машины весом в сотни тонн и огромные плотины, города-заводы. Если надо, он живет и на Северном полюсе и в одинокой избушке, затерянной в кедраче на Золотом хребте. Трудится в расцвеченном огнями здании театра и, оторванный на долгие месяцы от людей, пасет в широкой пади баранов. Работает в больших городах и пилит лес в такой тайге, где никогда еще не раздавался гудок паровоза.

Наташа, проследив глазами уходящее вдаль шоссе, тихо сказала:

— Как же так? Ничего не было, нога человека не ступала — и вдруг шоссе… Откуда?

— Советский человек здесь побывал, герои! — так же тихо ответил дедушка.

— Запевай, Паша! — крикнул Женя. — Запевай!

Далеко над болотом понеслась звонкая песня:

Глава XIV НА РЫБНОЙ ЛОВЛЕ

Ребята по шоссе перешли болото и, чтобы вернуться на правильный курс, свернули к востоку. Пройдя около пяти километров и перевалив через сопку, они вышли к неширокой, но глубокой речке.

Экспедиция точно попала в другой мир. Песчаные высокие берега густо заросли черемухой, бояркой и шиповником. Воздух был напоен запахом увядающих цветов. В траве краснели лилии, синели ирисы. Поодаль от черемушника, блестя серебристыми листьями, тянулась тополевая роща.

Два ярко разукрашенных удода встретили экспедицию тревожными голосами: видимо, близко было их гнездо. У этих удивительно красивых птиц на редкость неприятный голос. Они точно шипят. По берегам в черемушнике и ивняке пели чижи. На песчаных отмелях, перелетая, насвистывали кулички.

Лучшего места для табора нельзя было и желать. Все нуждались в хорошем отдыхе. Боря посматривал на речку с особыми надеждами.

Федя вернулся с разведки быстро.

— Рыба! — еще издали закричал он. — Есть, Борька; И не рыба, рыбища!.. Женя, вот рыба так рыба! Думал, что коряжина, а она как хвостом махнет да булькнет… Сейчас наловим на обед.

— На обед мало, — у Бори разгорелся аппетит, — надо больше наловить… Женя, в запас надо.

— И больше наловим. Женя, кому можно идти рыбачить?

— Дедушка, мы отабориться еще успеем, а сейчас все порыбачим. Ладно?

— Бегите, бегите. Рыбачьте в удовольствие. Алик, а ты что?

— Я не пойду, — зябко поеживаясь, ответил Алик. — Я полежу… Ничего, Женя?

— И я останусь, — сказала Наташа.

Ребята распутали лески, вырубили удилища, наловили около Савраски паутов и вперегонки помчались к речке. Скоро громкие голоса показали, что рыбная ловля идет успешно.

— Два, сразу два подцепились! — закричал Федя. — Женя! На блесны подцепились.

— Тащи, Федя! Тащи их!

— Осторожно! Чтобы не сорвались. Чтобы только не сорвались!.. — умоляюще причитал Боря.

— Тащу… Что такое? Борька, держи меня!..

— Ты, Федя, не вверх тащи — леску оборвут! Волоком подтаскивай… Вот рыбы так рыбы! И у меня клюет… Волоком, Федя, тащи!

— Что-то, Женя, не получается. Они меня тащат… Тебе говорю, Борька, держи меня скорее!

— Держи, Боря! Что ты не видишь? Сейчас, Федя, я к тебе…

— Ой! У-ух! ..

Сильно плеснулась вода.

— Все сюда! — громовым голосом закричал вдруг Боря. — Женя, рыбы пропали. Федька в речку упал. Пропали рыбы! Сюда!

— Ты, Борька, раньше бы Феде помог! — торопливо крикнул Женя. — Не пропали рыбины, он их держит… Федя, давай руку! Руку давай!

Дедушка поспешил к рыбакам.

Федя барахтался в реке, обеими руками крепко сжимая удилище. Женя, покраснев от натуги, тащил Федю, подхватив его под мышки. Но крутой берег осыпался. Паша, бегая по берегу, доставал какой-то хворостиной качающийся на волнах знаменитый картуз.

Несомненно, что у Бори с Женей вместе хватило бы силы вытащить рыбака. Но повар был занят другим: он лег на живот и, не спуская с удилища округлившихся глаз, безуспешно пытался дотянуться до него рукой.

— Подожди, Женя, не тяни… Борька, что ты рот разинул? Помогай!

— Не оторвались? Дергаются?.. — не обратив даже внимания на слова Феди, испуганно спрашивал Боря.

Федя рассердился:

— Вот сейчас я отпущу их, если так! Кто меня спасать будет? Видишь, что один Женя не может? Долго мне тут купаться? «Не оторвались? Дергаются?»…

— Сейчас спасем тебя! — затараторил Паша, подбегая с картузом. — Женя, ты подержи, а мы с Борькой нагнем то деревцо, привяжем к вершине Федьку и отпустим. Оно выпрямится, и Федька прямо на берег вылетит. Я у Майн Рида читал…

— Оторвутся рыбины!..

— Ничего не оторвутся!

— Хватит, ребята, болтать, помогайте! Замерз ведь Федька! — прикрикнул Женя.

Но в это время подошел дедушка и вытащил рыбака, не выпускавшего удилища из рук. Оказавшись на берегу, Федя даже лица не утер и сразу приступил к делу. С него ручьем стекала вода, промокшая одежда прилипла к телу. Но до того ли тут!

— Сейчас потащу. Вы, дедушка, не уходите! Сейчас, вот, вот! — отчаянно вопил он, не отрывая глаз от лески.

— Стоп, Федя! Так больших рыб не берут. Сначала надо их утомить, пусть выбьются из сил. Иди по берегу, куда они тянут.

Федя, упираясь ногами в землю, тащился за мечущимися тайменями. Боря с Пашей, не отставая, бегали за ним по пятам, пытаясь помочь рыбаку. Но тот, вцепившись в удилище, отчаянно отбивался от них локтями и ногами.

Леска натягивалась, как струна, то в одну, то в другую сторону. Прошло немало времени, прежде чем рыбины устали.

— Так, герой, хорошо, — учил дедушка. — Подтягивай их помаленьку к берегу. Порезвились — и хватит. Сюда вот, здесь пологий бережок… Еще хотят погулять? Отпусти чуток… Подтяни…

Наконец показались таймени. Большие и толстые, как поленья, устало поводя хвостом и плавниками, они покорно тянулись за леской. С большими предосторожностями их вытащили на берег. Каждый таймень весил не меньше шести килограммов.

— Хорошо, что я блесну захотел попробовать! Только забросил, повел, а он как рванул! — возбужденно рассказывал Федя. — А на вторую блесну сразу второй и тоже как рванул! По полпуду в них будет?

— Хороши… Красавчики… — приговаривал дедушка. — Прямо сказать, почти по полпуда.

— Ага. Чуть-чуть побольше, — уточнил Паша.

— Вот рыба! — восхищался Женя. — Ребятам бы в Монгоне показать!

Боря бесцеремонно оттолкнул Пашу с Федей, подцепил тайменей за жабры и поволок на траву, широко улыбаясь и на ходу доставая ножи. Ребята, не успевшие как следует налюбоваться, возмутились было.

Но Боря спокойно сказал:

— Ловите еще, а не стойте. Женя, прикажи им, а то они до вечера болтать будут.

Ребята остались на речке. Дедушка ушел на табор.

Алик, укутавшись, спал. Лицо его раскраснелось, лоб был горячий. Наташа то и дело меняла компресс.

— Тише, не орите! — прикрикнула она на ребят, шумно пришедших с богатой добычей.

— Что-то у нас Алик того… заболел, — пояснил дедушка.

Глава XV БОЛЕЗНЬ АЛИКА

Ребята, не разгрузившись даже от своего улова, столпились вокруг Алика. Он лежал, сжавшись в комочек — его лихорадило, — и часто, прерывисто дышал.

— Никакого лекарства у нас не осталось. Один йод… — проговорил Женя.

— Алик, что у тебя болит? — склонившись, спросил Паша.

Алик приоткрыл глаза:

— Горло болит… И холодно. Ничего, ребята, я быстро поправлюсь… Завтра поправлюсь и пойдем.

— Сейчас тебе балаган сделаем, — сказал Женя. — В балагане хорошо будет.

— Меду надо, — сказал Паша. — Мед от всякой болезни помогает. У меня чуть что заболит, мама сразу дает чаю с медом. Другой раз чувствую, что завтра горло заболит, попрошу меду, даст — и назавтра все хорошо. Самое лучшее лекарство — мед.

— А где он, мед? — угрюмо сказал Боря. — Зря языком трепать только…

— Федя, — вполголоса позвал Женя, — ты заметил, над черемухой много пчел летает?

— Заметил… Понимаю, — ответил Федя.

— Достанешь?

— Постараюсь, — подумав, ответил разведчик. — Но, может, Женя, не очень быстро: первый раз.

Поправив картуз, он бесшумно юркнул в кусты. Все занялись своими делами. Женя взялся делать балаган, временно натянув над Аликом плащ.

Прошло с час.

— Женя-я!.. — донеслось от речки.

— Федя зовет, — встрепенулся Женя.

Он с Наташей помогал Алику перейти на новую постель.

— Я сбегаю, — оживился Боря. — Наверное, что-нибудь хорошее разведал.

Разведчик сидел у черемушного куста. Один глаз его совсем заплыл, опух, второй сердито и смущенно смотрел на Борю.

— Ты чего плетешься? Кто тебя звал? — напустился Федя на товарища.

— Женя занят был. Я и побежал. Я не знал, — ответил Боря, не спуская глаз с Фединого лица.

— Приди-ка в другой раз, когда не зовут, так получишь! — пообещал Федя. — Да что ты на меня уставился, как сова?

— Глаз… Где у тебя глаз?

— «Где, где»! Здесь он… Только закрылся… Не смотрит…

Федя подал что-то завернутое в бумажку.

— Что это? Мед! — даже подпрыгнул Боря. — Ты где взял?

— Взял, и всё. Унеси этому… Альке… на лекарство. Да ребятам ничего не говори. А Женя и так знает.

— Федька, — закричали ребята, когда разведчик появился на таборе, — ой, как тебя пчелы искусали!

— Больно, Федя? — участливо прошептала Наташа,

— Сейчас не очень. Когда кусаются — тогда… — хмуро ответил разведчик, стараясь поворачиваться к девочке здоровой стороной.

Скоро Боря с Наташей подали обед — поджаренную рыбу. После надоевшего мяса ребята накинулись на нее, как голодные волки. Но для Алика был приготовлен особый обед. Неприкосновенный запас наконец извлекли на белый свет. На сковородке шипела яичница-глазунья. Кружка чаю с моховкой и около нее шоколадная конфета в серебряной бумажке. Полкружки меду. И… сухарь! Да, немного запыленный, но настоящий сухарь, подожженный с одного уголка, твердый, черный сухарь. От него исходил чудесный запах, который заглушал запах рыбы, яичницы, черемухи.

Алик посмотрел на разложенные перед ним лакомства, на ребят, которые уписывали рыбу, и вдруг, спрятав голову в подушку, заплакал навзрыд.

— Алик! — испугался Женя.

— Ничего, — тихо остановил его дедушка, — пусть поплачет — легче будет…

— Ребята, — проговорил вдруг Алик, захлебываясь от слез и не поднимая головы, — простите меня! Я всегда вам плохо делал… Я виноват… Я давно хотел к вам. Я хочу быть вместе с вами! Все делать вместе, все… Пусть мам… она… поймет…

Больше Алик ничего не мог сказать.

Ребята не любят таких слез. Федя сердито смотрел в сторону. Паша смущенно улыбался, будто стыдился. Боря отошел к костру. Наташа, потупившись, занялась косицами. Женя, не зная, что делать, растерянно взглянул на дедушку.

— Что ж, герои, — медленно поднял голову дедушка, — считали вы Алика виноватым, повинился он во всем перед вами. Верю я: больше он так не будет. А мама… Поговорим мы с ней. Она хорошая, мама, любит его, да маленько не так, как надо. Большие тоже могут ошибаться, герои… — Дедушка замолчал и недовольно запыхал трубкой. — Ну, полно, полно! — прикоснулся он через минуту к плачущему мальчику. — Ешь-ка давай да поправляйся. Вон какой обед тебе товарищи приготовили! Поправишься быстрее — скорее дальше пойдем. Все хорошо, Алик.

— А сейчас, — сказал дедушка, — пока Алик спит, берите ружья да пойдем поищем настоящего лекарства. Мед, конечно, очень хорош, да надо что-нибудь посильнее.

— Я уже, дедушка, думал. Была бы аптека близко, давно бы сбегал, — возразил Паша.

— Какая еще аптека?

— Ну, где лекарство продают.

— Так… Выходит, случись, аптеки нет, ложись да помирай?

— Нет. Федька мед найдет.

— А если лекарство сильнее меда надо?

— Тогда плохо. Тогда, конечно, делать нечего…

— Договорились!.. Такие разговоры, брат, чтобы я больше не слышал! Как так «делать нечего»? Для спасения своей жизни и «делать нечего»? Из-за какой-то дрянненькой простуды или болезни да из-за того, что врача поблизости не оказалось, — месяц без всякой пользы больным валяться? Дурак так думает, вот что!.. Ну, а голову-то чего опустил?

— Ругаетесь вы очень сердито… — Паша несмело посмотрел дедушке в лицо.

— Гм… — Дедушка кашлянул. — Выходит, опять неправильно. Чего ж ты, Женя, не остановил? Просил ведь поправлять: лесник я, не учитель, а приходится быть вроде него… Ну, этот разговор, герои, не в счет. Пошли-ка да снова начнем… — Есть, ребята, лекарство, — неторопливо шагая, обычным голосом заговорил дедушка. — Ходим мы по нему, топчем его, иной раз и в руках держим. А не знаем. Потому и получается, что иной заболеет, до врача не дойти, а лекарство прямо под носом, само в рот просится.

Дедушка, к удивлению ребят, рассматривал цветы. По берегу речки и на лужайках все пестрело от них.

— Вот видите. Пяти минут не идем, а уже нашли лекарство для Алика.

— Лекарство? Это обыкновенная ромашка…

— Обыкновенная, Женя, да не совсем. Многие ее даже вовсе не примечают: ни красоты, ни запаха особенного. А цветочку этому цены нет. Приготовь ее как полагается, да выпей, да укутайся — и так пропотеешь, что всю простуду, как рукой, снимет.

— Ну-у?..

— Вот и ну… И если уж заговорили о лекарстве, то скажу: не знаю, от какой только болезни у нас лекарственных цветов да трав нет. Понятно, все в кучке не растут. За иным в кедрач сходить надо, другой у самых гольцов растет. У одного растения сам цветок целебный, у другого — листики, у третьего — корешок.

Ребята с интересом рассматривали каждый сорванный дедушкой цветок, хотя видели его и не в первый раз. Наташа набрала большой букет травы и цветов. Все это были лекарственные растения. Здесь и знакомая ромашка, и подорожник, который прикладывают к ранкам, чтобы быстрее зажили, и трава-троелистка, которой лечат расстройство желудка, и еще много других: зверобой, перелойка, шиповник, ландыш, валериана.

Ребята тут же убедились в лечебной силе одного цветка. Федя упал и глубоко проколол сучком руку. Йод и бинт остались на таборе. Как ни заклеивал Федя ранку бумажкой, кровь бежала все сильнее. После недолгих поисков дедушка нашел нужное растение. Это была «пастушья сумка». Дедушка оторвал листик и наложил его на ранку. Кровь скоро перестала течь, царапинка затянулась.

Ребята поймали себя на том, что стараются обходить, не мять целебные цветы и травы. А они попадались на каждом шагу, но только найти сразу нужное растение оказалось не так просто. Каждая трава, каждый цветок росли на своем излюбленном месте. Одни облюбовали сухие, солнечные лужайки, другие — сырые, затененные места. Иные встречались около черемушника и нигде больше, другие — в березовых рощах.

Дедушка и здесь показал мастерство таежного следопыта. Неторопливо посасывая трубку, он ходил по тайге так, как хороший огородник по собственному огороду.

Еще не доходя до места, дедушка по ему одному известным признакам безошибочно говорил, какие здесь растут лекарственные цветы и травы.

Дедушка особым образом приготовил ромашку, дал Алику выпить настой и потеплее укутал. Озноб скоро прошел. Алик так вспотел, что одежда стала мокрой, точно он в ней искупался. Он спокойно уснул на своей отдельной постели.

Наташа решила принести в школу гербарий лекарственных растений и аккуратно раскладывала их в книге между страницами. Женя с Федей, чтобы не забыть, сразу записывали под каждым, в каком месте растет.

Боря завистливо посмотрел на разбухшую книгу и вздохнул. Конечно, цветочки чудесные. Будущему врачу очень интересно с ними возиться. Да и ему тоже интересно. А только интереснее, если бы еще такие травы нашлись, с которыми по-другому… как с тайменями… расправиться можно. Ножичком чик-чик, помыть и — в котел.

— Плохо, что таких трав нет! — вслух вздохнул он.

— Каких?

— Ну, чтобы сварить и покушать.

— Правда, — подхватил Паша. — Все в нашей тайге есть, а съедобных растений мало.

— Ишь ты! А орехи, грибы, ягоды — что тебе?

— Так они, дедушка, только осенью. Я читал книгу, как по Африке путешествовали. Тоже без продуктов остались. Но все равно обед из четырех блюд готовили. Какие-то кокосы да ананасы — они там круглый год.

— Так… — Дедушка пошевелил усами. — Сколько дней на мясе живем? Сильно надоело или нет?

— Смотреть не хочется!

— Говоришь, из четырех блюд? Хорошо! Дай-ка срок, утрем нос и Африке. Там из четырех, мы из восьми приготовим.

— Из восьми-и? А какой вам, дедушка, срок надо? — недоверчиво спросил Паша.

— А вот такой, что ложись-ка спать. Утро вечера, говорят, мудренее.

Глава XVI НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ЗАВТРАК

Следующий день был объявлен днем отдыха. Он полагался и по графику похода, да к тому же болел Алик.

Ребята по привычке проснулись с восходом солнца, вспомнили, что сегодня можно спать подольше, улыбнулись друг другу и опять погрузились в здоровый, без сновидений, сон. Женя уже в полудремоте оглянулся на Алика — тот по-прежнему спал спокойно.

Никто не заметил, как дедушка, чем-то тяжело нагруженный, по пояс мокрый от росы, бесшумно подошел к табору. Устало скинул он груз и, посасывая трубку, начал осторожно возиться с котелком. Часа через полтора дедушка разбудил Борю.

Первым проснулся Федя. Он еще вечером надумал сбегать в дальнюю разведку по шоссе. Откуда в самом деле оно взялось тут, куда ведет? Несколько минут разведчик лежал, наслаждаясь покоем. Над его головой склонялись листья черемухи. Они еще не обсохли от росы, но над ними уже кружились, гудя, пчелы. С реки доносился плеск волн на перекатах. Оживленно щебетали в высоте стрижи, далеко куковала кукушка.

Знакомый стук котелков заставил Федю поморщиться. Мясо, конечно, что еще? «Ах, да! Ведь рыбы наловили», — вспомнил он через минуту.

Федя выглянул из-под одеяла, увидел костер, пасущегося Савраску. Но вдруг вытаращил глаза, потер их, встряхнулся и испуганно затормошил ребят:

— Женя! Наташа! Смотрите, Борька с ума сошел. Все равно как водки напился.

Ребята приподнялись. Было от чего испугаться! Боря, неуклюже вальсируя, приплясывал вокруг стола, хлопая себя по коленкам, и, прикрывая рот рукой, заливался беззвучным смехом.

— Что это он?

— Неужели тоже заболел?

— Никогда такого с ним не бывало!

— Плохие дела… — зашептал Паша. — Он какое-то лекарство съел и одурел. Вчера к Наташиным цветочкам все принюхивался да приглядывался. Наверное, Наташа, у тебя в гербарии ничего не осталось.

— Ну тебя, Пашка… Может, что и попробовал, так не могло же от лекарства такого получиться.

— Ого, Женя, лекарство, всякое есть! Помнишь, Федя, кота лечили? Уже оглох, месяц с кровати не слезал, мыши около него бегают — он хоть бы что. А одну капельку скипидара в нос впустили — знаешь что получилось? Сначала нас обоих поцарапал, а потом на комод, буфет, даже на стенку прыгать начал, будто бешеный, Под конец в печку прыгнул. Ну, думаем, хорошо, все кончилось. Так нет, смотрим — он по улице несется, в саже весь, в трубу выскочил. Собаки его только увидят, хвост подожмут да бежать. Вот какое лекарство бывает!

— Так то кот. А тут Боря, — неуверенно возразил Женя.

— А когда он такие фокусы выделывал? Нет, Женя, одурел он. Вот сейчас проверю. Только чуть-чего — выручайте… Борька! — облизнув губы, громким шепотом позвал Паша.

— А? — Боря вздрогнул и, увидев, что ребята смотрят на него, страшно смутился.

— Как тебя звать? — прошептал Паша.

— Борька, — тоже шепотом ответил Боря.

— Ты всё перепутал. Какой же ты Борька? Это твой брат Борька.

— Нет… Я сам… — растерянно прошептал повар.

— А ты не забыл, сколько тебе лет?

— Не забыл. Двенадцать… — насторожился Боря, начиная уже о чем-то догадываться.

— Хватит тебе, Пашка! — с трудом удерживаясь от смеха, прошептал Женя. — Совсем не больной он.

— Не больной, правда, — обычным голосом ответил Паша. — Ошибся я немного. Это он к самодеятельности готовится. Ничего, Борька, хорошо получится. Только побыстрее плясать надо, потренируйся еще.

— Пискун ты! — вдруг пробасил Боря.

Он рассердился не на шутку. Только сейчас до него дошло, на какие глупые вопросы он отвечал. Боря прикрыл стол плащ-палаткой. Шагая взад и вперед с кастрюлями и котелками мимо Паши, он сердито поглядывал на него и ворчал:

— Вопросы задает, нашелся какой… Пискун!

А когда штурман сунулся было к столу, Боря показал кулак, чего никогда в жизни не бывало. Но через полчаса, когда, вдоволь накупавшись, ребята вернулись к табору, не было даже заметно, что Боря сердился. Спокойно, добродушно он заканчивал последние приготовления к завтраку. Только двигался чуть побыстрее и как-то загадочно посматривал на ребят.

— Женя, готов завтрак! — сказал он.

Когда все расселись, Боря тем же загадочным взглядом еще раз окинул ребят и жестом неуклюжего фокусника сдернул со стола плащ-палатку…

Эффект получился небывалый. Весь стол был уставлен полными мисками и котелками, не оставалось ни сантиметра свободного места. Ребята онемели.

— Восемь блюд! Считай, Пашка… Вкусно… Восемь блюд! — пританцовывал Боря.

Да, на завтрак было подано восемь различных блюд. Чего только не стояло здесь!

Мясо, рыба и джем из моховки занимали скромное место. Остальное ребята видели впервые. В котелках поблескивал жирной пленкой суп. Не жиденький, заправленный одним полевым луком супчик, какой ребята, ели последнее время, — нет, суп был настоящий, густой. В нем плавали корешки, белые крупинки, кусочки чего-то темного. Две миски занимало кушанье, похожее на толченую картошку, но белое, почти как снег. Два сорта киселя, цветом напоминающие клюквенный и голубичный, красовались в тарелках. Но всего больше было салатов: салат из незнакомых крупных листьев, из нежных маленьких листочков, из мангира, из полевого лука и полевого чеснока.

Женя нерешительно почерпнул ложкой суп и вопросительно взглянул на Борю.

— Ешь, Женя! Ешьте, ребята, не бойтесь! Пашка спал, его планов тут нету! — успокоил Боря. — Это все дедушка собрал.

Ребята осторожно попробовали каждое блюдо, переглянулись и усердно заработали ложками. Даже Алик с удовольствием отведал всего понемногу.

Боря едва успевал подкладывать. Действительно, лучшего сюрприза для оголодавших за последние дни участников экспедиции нельзя было и придумать.

— Хо-хо-хо! — довольно посмеивался дедушка. — Утерли нос Африке, а? С такой едой в нашей тайге мы и без кокосов да ананасов обойдемся. Знай да не ленись — никогда голодным не будешь!

Да, все это дала тайга. Мы не будем описывать вкус каждого блюда. Ты сам, наш читатель, можешь перепробовать их, побывав в таком походе. Из бесчисленного количества съедобных растений, которыми сказочно богата забайкальская тайга и которые стояли на столе, мы упомянем только несколько. Кисели дедушка с Борей сварили из некоторых видов мха. На снежно-белое кушанье, похожее на толченую картошку, пошли луковицы красной лилии, называемой по-местному саранкой. Салат из широких листьев был приготовлен из дикорастущего чеснока — черемши. Черемша замечательна не только своим вкусом. Она — чудесное лекарство. Есть такая страшная северная болезнь — цинга, от которой разрыхляются и кровоточат десны, выпадают зубы и человек медленно слабеет и умирает. Скромные, не бросающиеся в глаза ни величиной, ни красотой листики черемши, щедро разбросанные природой по нашей тайге, спасают от этой болезни.

— А все-таки, дедушка, интересно получилось! — сказал Паша, вылизывая чашку из-под киселя. — Неделю на одном мясе без хлеба жили — под ногами столько еды, а вы ничего не сказали. Я сам видел, как вы мясо ели и морщились. Почему, дедушка, так: морщились, а не говорили?

— Хе-хе-хе! — посмеивался дедушка. — Тут, брат, у меня хорошо получилось, даже сам доволен. Хе-хе-хе…

— Хорошо, дедушка, да не очень.

— Ну, ну, — загорячился дедушка, — как же не очень? Покажи-ка я вам эти травы да корешки, когда сытые были, что бы получилось? Посмотрели бы да через день и забыли. А сейчас, после такой голодовки, нет — навек запомнили. Случится когда в жизни — найдете, чем червячка заморить.

— Понятно! Значит, у вас тоже какой-то план есть?

— Чего, чего? — Дедушка вдруг уставился на Пашу, грозно шевеля усами. — Какой у тебя язык никудышный! — недовольно заворчал он. — Так и цепляется, так и цепляется!.. Иди-ка рыбачить, вон ребята уже побежали.

Главе XVII ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД

Дни проходили. Ребята отдыхали с удовольствием: купались, валялись на песке, рыбачили.

Дедушка поил Алика лечебными травами, и он поднялся, хотя был еще немного слаб. Наташа целыми днями носилась вокруг табора, собирала целебные растения и совсем замучила дедушку расспросами: от какой они болезни, как их приготовлять да как хранить.

Ежедневно все отправлялись на сбор съедобных растений. Боря решил приготовить свой гербарий и лучшие экземпляры корешков и листиков оставлял для него.

Женя и Паша приводили в порядок дневник экспедиции, подробно записывали о виденных животных, рыбах, деревьях, кустарниках. Федя надул хранившийся во вьюках волейбольный мяч, и все с веселым гамом перебрасывались им. Оборудовали специальную площадку для занятий наукой следопыта. Дедушка все усложнял задачи. Избороздит площадку вдоль и поперек — там повернется, там присядет или начнет хромать и вызывает по одному: «Определяй, что здесь было». С Федей дедушка занимался особо: азбуку следопыта разведчик давно перерос. Ребят все больше увлекала эта таинственная наука.

По вечерам, перед сном, пели. И дедушка научил ребят старым хорошим песням: «Смело, товарищи, в ногу», «Вихри враждебные» и другим.

Боря с Аликом, конечно, не упустили случая запасти побольше продуктов. Когда рыбы — ленков, хариусов и тайменей — накоптили достаточно, ребята отправились в поход за медом. Хотя стояло еще начало лета и меда в гнездах было немного, удобный случай упускать было нельзя. Такого пчелиного места не встречалось за весь поход, и неизвестно, встретится ли дальше.

Вернулись с богатой добычей, но, несмотря на принятые предосторожности, искусанные: пчелы не желали отдавать свое богатство без боя. Остававшаяся в лагере Наташа, увидев распухшие до неузнаваемости лица друзей, сначала расхохоталась, потом заохала и засуетилась со своими травами: нарвала каких-то листиков и велела растирать. Боря же сграбастал мед и сказал, что ничего особенного нет — пчела не собака, до крови не укусит.

Поход за медом понравился ребятам. Гнезда диких пчел, скрытые в земле, среди густой травы, находить было трудно. Дедушка предложил простой способ. Нужно намазать палочку медом и подождать, пока на нее сядет пчела. Набрав меду с палочки сколько может, пчела летит с ним прямо к гнезду. Оставалось не зевать и бежать за нею изо всех сил. Когда она все же скроется, надо дождаться другой пчелы. Так постепенно пчелы сами подводили к гнезду.

Продолжалась и полюбившаяся ребятам охота на вредных птиц, и учебная стрельба. Вблизи уже не появлялось ни одного ястреба-тетеревятника, ястреба-перепелятника, болотного луня. Ребята отказались стрелять по этим птицам тогда, когда они сидят. Это уже было неинтересно. То ли дело попасть в летящую.

Когда на тайгу опускалась ночь, начиналось самое интересное. В надежном укрытии сидели стрелки. Очередной получал патрон и выходил к дедушке. Ружье заряжено, дедушка скрылся. Взведен курок: слух, нервы — все напряжено до предела. Непроглядная темнота, мертвая тишина. Спит тайга, ждут выстрела ребята, что-то медлит дедушка.

Тихо и темно. Чернеют стволы деревьев. Вдруг где-то раздается шорох.

И, блеснув пламенем, гремит выстрел.

— Посмотри, Женя, мишень! — слышится голос дедушки.

Загорается факел.

— Мимо, дедушка. Не попал, — доложил через минуту Женя.

— Ничего, Женя, ничего. Такое мастерство не сразу дается… Паша, приготовься!

Опять тишина, опять шорох и выстрел.

— Чуть-чуть, дедушка, не попал. Чуть-чуть!

— Чуть, брат, в таком деле не считается. Противник живой остался… Ну-ка, Наташенька, ты! — Голос дедушки звучит по-особенному тепло.

Перед стрельбой Наташи ребята насторожились. Никто не видел ее в темноте, но почему-то она живо представлялась: тоненькие косички за плечами, слегка раскосые глаза чуть прищурены, прикусила губу. Маленькие, но сильные руки спокойно держат ружье.

Шорох где-то в непроглядной темноте, и вслед за ним почти сразу, мгновенно, выстрел.

— Посмотреть цель. Все к цели! — раздается команда дедушки.

— В центр! Прямо в центр!

— Попала! Попала! — хлопая в ладоши, приплясывала Наташа. — Эх вы, стрелки!.. Дедушка, вы поставьте всем двойки — быстрее научатся… Женя, тебе тоже двойку!

И Наташа залилась смехом.

Но, несмотря на то что время проходило весело, ребята начали беспокоиться. Быть может, падь Золотая недалеко, а они здесь… Иногда волновался и дедушка: нет-нет, и задумается, смотря на север, в сторону заветной пади.

Каждое утро, проснувшись, все вопросительно смотрели на дедушку. Тот смотрел, в свою очередь, на Алика, раздумывал, шевеля усами, потом отрицательно качал головой. Выступать было еще нельзя.

— Так… Сегодня двадцать третье… двадцать третье… — сказал дедушка однажды утром, раздумывая над безмолвным вопросом ребят: можно ли идти?

— Нет, сегодня двадцать четвертое июля, — возразил Паша.

— Постой, постой, не болтай! — встрепенулся, даже испугался дедушка. — Путаешь ты, Паша. Двадцать третье!

— Нет, не путаю. У меня все записано, на каждый день приказы. Вот они.

— Женя, посмотри, пожалуйста, по всем документам.

— Правильно Паша говорит — двадцать четвертое.

— Как же так? Двадцать четвертое… — Дедушка растерянно теребил ус.

— А что, дедушка? — удивились ребята его расстроенному виду.

— Как — что? Так я же опаздываю. Завтра годовщина Золотой пади, а мы еще вон где.

— Правильно, дедушка, годовщина. Великие партизаны дядя Сережа и дядя Вася ее двадцать пятого открыли. В этот день дядя Сережа пополз за водой и…

— Да помолчи ты! От всего сердца прошу: помолчи хоть минуту! — сердито перебил дедушка. — Замучил меня со своими «великие»! Все люди как люди, ты один…

— За что вы, дедушка, на меня опять рассердились? — удивился Паша.

— Болтаешь много, вот за что! Тут думать надо, а ты не даешь… Да… — Дедушка что-то обдумывал. — Как, герой, чувствуем? — обратился он к Алику.

— Хорошо, дедушка, — бодро ответил Алик. — Я уже вчера и позавчера говорил, что хорошо.

— Пойдем, дедушка, а?

— Да… Ну, герои, в поход! Как я день прокараулил, не пойму… Только, Женя, предлагаю сделать вот так: продукты и лишние вещи здесь оставим, обратно пойдем и заберем. Зачем с собой всё таскать?

— Как же так, дедушка? Вдруг до пади Золотой долго придется идти?

— А у меня вроде уверенность появилась, что не может быть далеко. Скоро должна. Не месяц же до нее идти? Потом, если и далеко, что ж такого. Спать будет на чем, а покушать не найдем, что ли? И еще я думаю так. Шли мы с вами легонько, не торопясь. А в жизни бывает и по-другому: тяжело не тяжело, а надо километров полета пройти. В армии так частенько случается. Давно я думал такой переход устроить, силы проверить. Сейчас самый раз: крепко мы отдохнули. Но Алик слабоват. Потому и надо облегчить Савраску, чтобы Алик кое-где подъехал… Согласны, герои, устроить переход что называется настоящий?

Такое предложение всем очень понравилось. В самом деле, когда собирались в поход, рассчитывали проходить по шестьдесят километров в день, а проходили едва по двадцать…

Это был трудный и интересный день.

Все было как в настоящем серьезном походе. Перед дорогой съели по кусочку круто посоленного мяса. Ребята уже знали: это для того, чтобы меньше мучила жажда. Пить в походе не следует: вода расслабляет. Шли молча, перебрасывались короткими фразами лишь в случае крайней необходимости. Каждый час останавливались на короткий привал. Внимательнее, чем раньше, следили за подгонкой рюкзаков и особенно за ногами. Даже маленькая складка на портянке, если вовремя не переобуться, может натереть ногу до крови я вывести из строя.

К счастью для ребят, дорога проходила становиком — по редкому чистому сосняку.

По-прежнему их окружала тайга. Со становика открывался далекий вид: те же цепи гор, поросшие лесом, пади и распадки, прорезающие тайгу во всех направлениях.

Вечером, перед самым закатом солнца, экспедиция спустилась со становика, вышла в падь и остановилась на ночлег. За день прошли не менее сорока километров.

Руки, ноги, спина ныли от усталости. Прежде чем приняться за обычную работу, ребята легли отдохнуть, положив ноги так, чтобы они были выше головы. Так быстрее восстанавливаются силы.

Прямо перед ребятами, среди поросших лесом гор, резко выделялась одинокая безлесная белая гора вулканической формы. Своим необычным видом и цветом она привлекла внимание ребят.

— Белая гора… — прошептал Женя.

— Ага, — устало подтвердил Паша. — Интересно, отчего она белая?

— Наверное, от камней...

— Сейчас, Женя, не успею, а утром сбегаю — узнаю… — проговорил Федя.

И вдруг ребята вскочили все сразу, будто укусил их кто.

— Это наша белая гора! Наша! За ней падь Золотая! — кричал Паша.

— Падь Золотая! — махал картузом Федя.

— Дошли! Тра-та-та! Тра-та-та! — приплясывал, как медведь, Боря.

— Падь! — радостные, покрасневшие, кричали Женя, Наташа, Алик.

— Падь Золотая! — с волнением смотря на белую гору, закрывающую заветную падь, тихо сказал дедушка.

Перестали куковать кукушки. Замолчал трудолюбивый дятел. Бесшумно, как тень, над деревьями проскользнул филин. Стемнело.

Только на севере белым расплывчатым пятном выделялась гора, белая гора — последняя веха далекой дороги к сказочной пади Золотой.

Глава XVIII ПАДЬ ЗОЛОТАЯ

Ребята почти не спали и поднялись чуть свет. Они постирали и высушили одежду, дедушка подстриг большими ножницами свои усы. Наташа тщательнее обычного наложила новые заплаты. Боря с Аликом до блеска начистили посуду. Хорошенько вычистили Савраску.

Позади осталось семнадцать дней интересного, но и не легкого пути. Сколько километров пройдено — четыреста, пятьсот? Сколько перевалили горных цепей, пересекли падей! Позади осталось и навсегда запомнившееся болото.

И сейчас, когда путь подходил к концу, ребята трезво оценили подвиг партизан дяди Сережи и дяди Васи.

Да, нужно было иметь нечеловеческую силу, железную волю, чтобы ранеными, истекающими кровью, пройти от пади Золотой до Монгона. Партизаны не пересекали болота по шоссе — его не было. Они не могли отдохнуть в поселке лесорубов, в домике у Базыра, у дедушки Михеича — ни одного домика не стояло тогда в тайге. Им даже не удавалось погреться в холодные ночи у костра — у них не было спичек. Тайга богата, но нужно иметь силу, здоровые ноги, чтобы найти хоть один съедобный корешок. Сутками они ползли по жаре, не встречая ни капли воды. Партизанам нечем было защищаться от мучительного и безжалостного бича тайги — мошки, комаров, паутов.

И, несмотря ни на что, они прошли! Да, это были великие люди! Великие герои!

— Где они сейчас? Где? — проговорил Паша.

— Чего? — спросил дедушка.

— Мы, дедушка, говорим, какие великие герои были дядя Сережа и дядя Вася! Посмотреть бы хоть одним глазком на них!

— Скажи пожалуйста! Язык у тебя… — начал было дедушка, но махнул рукой, опустил голову и больше ничего не сказал.

Странный был сегодня дедушка. Он отвечал невпопад, почти не говорил и только беспрерывно курил.

К завтраку ребята едва притронулись. На этот раз Боря не ворчал и без сожаления выбросил еду.

— На север! Через Белую гору! К пади Золотой! — звонко и торжественно подал последнюю команду Паша.

Ребята почти бежали. Дедушка с Савраской отстали. Вот уже гора. Она усеяна мелкими белыми камешками, отчего издали и казалась белой.

Вдруг ровный протяжный звук донесся из-за горы. Ребята остановились.

— Волки? — неуверенно проговорила Наташа.

— Не похоже на волков, — возразил Федя.

— Похоже на гудок, — сказал Женя, — как у нас в депо…

— Похоже… Но откуда здесь гудок?

Звук прекратился.

— Может, самолет пожарный

— Совсем другой звук у самолета.

— Женя, по-моему, это какая-то тайна природы, — сказал Паша. — Может, извержение вулкана начинается? Вот здорово было бы!

Уже близка вершина горы. Фигурка Феди мелькает впереди. Вот Федя остановился, развел руки и медленно сел на камень.

— Федька уже видит падь Золотую!

— А почему он картуз на глаза надвинул?

Синеют горы на той стороне пади Золотой. Наконец показалась и сама падь.

— Дедушка, скорее, скорее! Падь Золотая!

— На вот тебе падь Золотую!.. — буркнул Федя.

Ребята остановились, растерянные и пораженные.

Посреди широкой пади широко раскинулся… город.

Настоящий город!..

С горы были видны залитые солнцем широкие, прямые улицы, разноцветные крыши домов, утопающие в темной листве тополей. Выделялись красивые двух— и трехэтажные здания. На краю города дымили высокие трубы. Белое облако пара взвивалось над большой крышей, и ребята услышали ровный протяжный гудок. У самого подножия горы, почти под ногами ребят, деловито сновал паровозик.

— Дедушка, мы заблудились! Мы к городу пришли! — с отчаянием подбежал к нему Паша.

— Не заблудились, герои. Вот она — падь Золотая!

— А город? Откуда город?

Дедушка не отвечал. Он… улыбался! Он смотрел на город, и глубокое волнение и радость отражались на его загорелом морщинистом лице.

— Вот оно как! Фу ты! Город ведь, герои, а? — приговаривал дедушка, точно верил и не верил своим глазам.

— А радоваться нечего! — буркнул Федя.

— Как же, скажи пожалуйста, не радоваться? Да ведь это наш город! Мой город! Ах ты…

— Дедушка, что вы говорите? Почему ваш? — взмолились ребята.

Дедушка как-то сразу обмяк и виновато посмотрел на своих юных спутников.

— Пойдемте, ребята, туда. Сегодня я вам все расскажу, — проговорил он.

…Город был по-праздничному оживлен. Несмотря на ранний час, по улицам шли нарядно одетые люди, весело разговаривали и смеялись.

С песней, все в белом, с алыми галстуками, со знаменем впереди, строем прошли пионеры. Промчалась разукрашенная флажками автомашина с крикливой и поющей вразнобой детворой. Где-то играл оркестр.

Скоро ребятам стала понятна причина торжества. На одном из транспарантов, протянутом через улицу, они прочли: «Нашему городу сегодня 10 лет!»

Загорелые, обветренные, в залатанной походной одежде, в побуревших, порядком потрепанных броднях ребята чувствовали себя неудобно среди нарядных людей. Из-за Савраски они вынуждены были идти посередине шумной улицы, вызывая всеобщее внимание и удивление. Как водится, больше всего любопытствовали мальчишки. Нашлись среди них и задиралы. Особенно досаждал ехидными шутками один конопатый. Шествует рядом, бесцеремонно рассматривает и зубоскалит.

Федя вопросительно взглянул на Женю. Женя — на него.

— Только по одному разу! И чтобы никто не заметил… — шепнул Женя.

Произошло какое-то движение, но такое быстрое, что никто не понял, что случилось. Но конопатый вдруг стал хромать, отставая все дальше, потом остановился у столба, уткнувшись в какое-то объявление, и все щупал под глазами. Ошибиться невозможно: под каждым глазом всплывало по фонарю.

Экспедиция торопилась, стремясь быстрее пройти главную улицу.

И вдруг ребята остановились. Впереди виднелась трибуна. Не донося трубки до рта, остановился и дедушка, Остановились и замолчали неугомонные мальчишки. Останавливались один за другим горожане.

С протянутой через всю улицу проволоки, из рамок, увитых цветами, на ребят смотрели портреты двух человек»

Чьи портреты? Кто эти люди?

Один — не кто иной, как монгонский почтальон дедушка Вася. А второй? Второй — догадываешься ли ты, мой читатель? — второй был дедушка!

Да, дедушка. Тот самый, который сейчас растерянно и даже испуганно переводит взгляд со своего изображения то на ребят, то на окружающих его празднично одетых незнакомых людей.

Сходство было полное. То же простое морщинистое Лицо, зоркие серые глаза, колючие седые усы, неизменная трубка во рту.

Между тем людей вокруг становилось все больше. Они запрудили всю улицу.

— Сергей Егорыч!.. Маврин!.. Сергей Егорыч!.. — все чаще и громче раздавались голоса.

— Привет Сергею Егорычу! — крикнул кто-то. — Привет герою! Слава!

Люди улыбались, возбужденно кричали.

А дедушка?

— Постой, постой, — оправившись от смущения и недовольно пощипывая седой ус, сказал он. — Ишь ты какой: «Привет герою! Слава!» Наговорил семь верст до небес. Вперед, чем сказать, подумать, брат, надо. То-то!

Но его голос потонул в приветственных криках. Не кричали одни наши ребята. Они еще не пришла в себя. Под портретами было написано: «Слава красным партизанам Сергею Егоровичу Маврину и Василию Федоровичу Куклину, открывшим падь Золотую! Добро пожаловать в город Партизанский!»

Дядя Сережа и дядя Вася!.. Так вот кто они!

— Слава!.. Ура-а!.. — подхватили ребята через минуту.

До сознания ребят наконец дошло, что дедушка, их простой дедушка, и есть великий герой дядя Сережа, А в Монгоне с почтовой сумкой через плечо бегает узкоплечий и узкогрудый старичок. У него острый кадык на шее, реденькая, похожая на мочало, бородка. Второй великий герой!

Глава XIX. В КОТОРОЙ ВСЕ РАЗЪЯСНЯЕТСЯ

Стоял поздний вечер, но в городе продолжалось празднование. Вспыхивали и гасли разноцветные огни иллюминаций. В открытую форточку врывались то бодрые звуки духового оркестра, то аплодисменты, то голос диктора.

— …Вот так и получилось, — закончил дедушка свой рассказ. — С письмом вам, ребята, мы с другом Басей маленько перемудрили. Сознаться — Вася придумал. Начитался он Жюля Верна. Без таинственного письма, говорит, настоящего путешествия не бывает. Конечно, вину на Васю не слагаю: оба думали и хотели, чтобы интереснее было вам идти. А получился все-таки обман. Тут вину свою признаем. За эту затею нам и от Володи была проборка, но упросили мы не открывать. В остальном же ошибки моей вроде нет. Про дорогу не говорил — думал, что больше пользы будет, если не я вас, а вы меня в падь Золотую приведете. Пассажирами сзади плестись — ни пользы, ни интересу. Секача нарочно подвел на табор. Заряды вам послабее дал, чтобы сразу не убили. Рассчитал, где помост сделать, откуда ветерок — все рассчитал, чтобы он на табор прибежал. Хотел я, чтобы вы настоящих трудностей хлебнули, ко всему привыкли. С секачом я, правда, в последнюю минуту засомневался. Я и запел, чтобы зверя от табора к себе приманить, да Наташа его своим выстрелом обратно на табор вернула. Первоклассный стрелок из тебя будет, Наташа!.. Конверт, который мы так долго искали, тоже я спрятал. Штампа-то на нем, понятно, не было. И боялся я, чтобы вы раньше времени не открыли мою затею.

Дедушка походил по комнате, посмотрел в окно и продолжал.

— «Кислый» не нашли. Тут, герои, я не виноват. Тайга изменилась так, что я и сам едва узнал. Высох этот Кислый ключ. А хотелось показать его, хотелось, чтобы убедились вы, что на правильном пути. Да поделать ничего не мог. А Базыр, Паша, загадку-то твою отгадал. Сказал он «кислая вода», а ведь это одно и то же… Да… А сейчас судите меня, герои. Все я вам рассказал.

Дедушка глубоко затянулся табачным дымом и снова обернулся к окну, пощипывая седой колючий ус.

Теперь ребятам стало все понятно. Обо всем рассказал дедушка. Рассказал, как двадцать шесть лет назад они с дядей Васей открыли падь Золотую, как ползли, сидели в тепляке, к ним подходили японцы; и дедушка, не успев дописать, замуровывал в печь дневник, но вдруг услышал приглушенный крик дяди Васи: тот нашел в поддувале винтовочные патроны. Что случилось дальше, ребята представляли сами. Дядя Вася был такой же стрелок, как и дедушка…

Рассказал дедушка, как потом сопровождали экспедицию геологов и в пади Золотой возник золотой прииск. Позднее, когда подвели железнодорожную ветку, в некотором отдалении от прииска выросли большие угольные шахты. Угля оказалось так много, что шахтерский поселок скоро стал городом. Рассказал, что к десятилетнему юбилею города Партизанского он и дядя Вася получили письма с приглашением прибыть на торжество, но дядя Вася поехать не смог. Узнав обо всем, Володя попросил дедушку сходить с ребятами в Золотую падь. А дедушка и сам мечтал об этом.

Ребята узнали, что поход подготовлялся задолго до того, как Женя получил письмо. Володя с дедушкой заранее приготовили для ребят все необходимое: ружья, топорики, кинжалы, бродни.

— Вот так. Судите меня, герои, — повторил дедушка. Судить дедушку?! Нет, ребята не могли судить.

Ведь получилось все очень интересно! Как в настоящей книге. Правда, сначала ребята очень огорчились, что не им пришлось открыть падь Золотую. Однако это огорчение уже прошло. Пускай не им досталась честь привести сюда геологов. Но разве падь Золотая стала от этого хуже?

Ребята смущенно переглядывались. Непривычное чувство робости испытывали они сейчас перед дедушкой. Перед ними был тот дедушка и не тот. Что-то вдруг изменилось в нем.

Те же огрубелые, натруженные руки, то же морщинистое загорелое лицо, та же трубка во рту, та же привычка пощипывать и топорщить колючие седые усы — все то, и между тем все не то. Это он с дедушкой Васей открыл падь Золотую. В их честь назван целый город. Теперь вместо глухой тайги здесь гремит духовой оркестр, разливаются морем электрические огни, живут и трудятся люди.

— Что ж, знать, так сердитесь, что и разговаривать не хотите? — повернулся к ребятам дедушка.

— Дедушка, — робко шагнул к нему Паша, — вы великий герой! Правда!

— Экий ты! — недовольно зашевелил усами Сергей Егорыч. — Ты же мне дорогой всю шею переел с этим «великим». Простые мы люди! Советские люди! И сделали то, что на нашем месте любой человек сделал бы…

Дедушка задумался.

— Вот так-то… Ну, что же вы молчите, будто недовольны походом?.. — Дедушка хмуро сосал трубку. — Приду домой — держать отчет перед Васей буду, — снова заговорил он с досадой. — Говорил я ему сначала не смогу. Потому что не учитель я, а только лесник. Мало вы узнали, видать, немногому научились… Эх, Сергей Маврин, плохой ты заместитель пионервожатого!..

Ребята наконец поняли, что волновало дедушку.

— Дедушка! — вскричали все сразу.

— Как же не научились?! — возмутился Федя, — Я почти настоящим следопытом стал. Вы это меня научили!

— Сразу и не скажешь… Очень интересному научились… Такое видели! — проговорил Боря.

— Эх, — воскликнул Паша, — столько мы узнали, что даже и сразу не скажу! Я, дедушка, приказ напишу, На трех тетрадях? Всё опишу.

— А я… — Алик на мгновение замялся. — Я.. вы… — Алик вдруг крепко прижался лицом к плечу старого лесника.

— Фу-у! — облегченно вздохнул Сергей Егорыч. — Гора с плеч!.. А Женя-то что задумался? Женя, что с тобой?

Прислонившись к окну, Женя молчал.

Что он узнал? Да, он тоже много узнал.

Больше того, он нашел. Оправдались напутственные слова Володи: «Верю, Женя, найдешь».

На Цаган-Хада затерялась в кедраче охотничья избушка. В слабо освещенное окно смотрят лохматые лапы кедра, и шелестит крылышками о стекло капустная совка. Хозяин Золотого хребта вернулся с работы и, надев очки, читает, далеко отставив от себя книгу. Он читает ими оставленную книгу.

Раздвигает темноту в комнате вспыхивающий огонек трубки дедушки Цыдена. За стеной позвякивают проволокой цепники, резко пахнет овечьей шерстью. Под темными навесами слышно тяжелое дыхание спящих овец. «Однако, Базыр, тише, — говорит старый Цыден. — Музыка кончал, последние известия передавать будут». Колхозный пастух слушает радио, которое сделали они, ребята.

В поселке лесорубов кто-то из ребят читает «Сына полка». А на очереди еще много книг.

И еще есть большое, интересное дело: разведывать родной край, родную Сибирь, Забайкалье. Наблюдать за травами, деревьями, птицами, зверями, рыбами. Узнавать, смотреть, учиться открывать новое!

— Федя! Наташа!.. Ребята! Я нашел работу тимуровцам, — прерывающимся от волнения голосом сказал Женя. — Нашел!