Пахлеваны

КАРАС

Все началось с этого треклятого глиняного кувшина, который нани, вычистив, выставила во двор просушиться, чтобы к вечеру засолить в нем перец, огурцы и все такое. Знаете, огромный такой — их у нас в Армении называют карасами — высотой с меня и с широким горлом, в которое, если захотеть, можно просунуть голову.

— Перец и огурцы, — сказала нани, легонько стукнув палкой по пузатому боку. — На зиму, — прибавила она, наклонив голову и с удовлетворением послушав мелодичный звон пустого караса, свидетельствующий, что он без единой трещинки. Потом, погрозив мне и моему брату Грантику палкой — на всякий случай — ушла.

Я пожал плечами. Жарища — ни дуновения ветерка. Ни у меня, ни у Грантика не было ни малейшего желания не то чтобы проказничать, но и двигаться.

— Привет! — сказал курчавый, как негр, Петрос, соседский мальчишка, возникнув рядом с нами как из-под земли. Его дом стоял за невысокой каменной оградой, отделяющей наши владения от их двора. Он всегда тут как тут, едва только бабушка уйдет со двора, — ух и боялся же он ее! — как, впрочем, и все окрестные мальчишки.

— Что это? — спросил он, кивнув на карас, прислоненный к каменной ограде.

Я промолчал, потому что терпеть не могу, когда задают праздные вопросы.

— Карас, — ответил Грантик.

— И у нас такой есть, — сказал Петрос. — Только в сто раз больше вашего.

Это у него такая привычка была: хвастаться. Если верить ему, все у них в сто раз лучше, больше и красивее.

— А у нас он звенит, — сказал Грантик.

— Как звенит?

— Вот, послушай, — сказал Грантик и слегка ударил по глиняному боку.

Послышался тихий звон.

— Дай я, — сказал я, отбирая палку у Грантика, и ударил по карасу сильнее. Звон раздался громче.

— А ты из всех сил, — предложил Петрос.

Я с сомнением взглянул на него, потом на брата.

— Давай, сильнее. Будет слышно на все село!

Я размахнулся и что было мочи ударил по карасу. Раздался оглушительный треск… и глиняный кувшин раскололся на несколько кусков. Минуту мы стояли, с испугом уставившись на осколки караса.

— Вай! Что мы наделали! — ужаснулся Грантик, обеими руками закрыв рот.

— Ну, теперь попадет вам от вашей бабушки, — сказал Петрос, качая головой и закусив нижнюю губу.

Тут Петроса позвала из-за ограды тетя Ануш, его мамаша, и он ушел.

Я тоже не на шутку струсил. Но не показывать же этим мальцам, что и у меня от страха поджилки трясутся!

— Да ладно. Будет тебе хныкать, — сказал я, сунув руки в карманы.

— Больше тебя не пустят сюда играть со мной, — ныл братишка.

В то лето я жил у бабушки Мец-Майрик, а брат — у другой, нани, но мы и дня не могли прожить друг без друга.

— Геворг, — вдруг оживился Грантик, — давай скажем нани, что карас сломал Петрос, а? Не побьет же она его. Нажалуется его матери, покричит-покричит и успокоится. И потом разве не он все время подначивал: сильнее да сильнее…

— Да, если бы не он… — задумчиво начал я.

Тут скрипнула калитка и во двор вошла нани.

— Вы что это притихли? — она подозрительно посмотрела на нас с братом. — Небось напроказили? — и, оглядев двор, заметила осколки караса.

— Мой карас! — завопила нани, схватив себя за голову. — Мой карас! Который я получила в приданое от отца! Вай, чтобы вас змеи покусали! Где моя большая палка?! Сейчас я вас обоих так поколочу, что не забудете до конца дней своих!

— Вай, нани, не бей нас! Не бей, — и Грантик поднял обе руки, прикрывая ими голову.

Увидев занесенную палку, я вдруг крикнул:

— Нани! Это не мы — Петрос разбил карас!

Сам не знаю, как это вырвалось у меня, честное слово. Как будто не я, а кто-то другой крикнул.

— Говоришь, этот негодник Петрос разбил?..

Нани на секунду застыла на месте и ринулась с поднятой палкой в соседний двор.

Нам было видно все, что делалось во дворе у Петроса. Я и Грантик стояли, не двигаясь, словно приросли к земле.

— Ахчи, Ануш, выйди-ка во двор! — закричала нани.

— Что такое, тетушка Сона? — вышла мамаша Петроса, руки у нее были в тесте.

— Твой негодный сын разбил мой карас! Мое приданое!

— Я?! — вытаращил глаза изумленный Петрос.

— Вы посмотрите на него: у него еще хватает нахальства отказываться! — кричала нани. — В чем теперь солить мне овощи, а? Вай, господи, в чем я провинилась перед тобой, за что послал мне таких соседей!

— Я не разбивал! Не разбивал я! — трясущимися губами проговорил Петрос, прячась за спину своей мамаши.

Мне вдруг стало ужасно не по себе. Скверно, противно… Я посмотрел на Грантика. Он отвел взгляд.

— Что же ты стоишь, Ануш? Почему не разбиваешь палку о спину своего негодника? — не унималась нани.

Видно было, что тете Ануш не хотелось наказывать сына. Он у нее был единственный.

— Я поговорю с ним, тетушка Сона, — виновато сказала она.

— Не говорить с ним надо, а бить! Как в старое доброе время.

Тетя Ануш, нехотя повернувшись к Петросу, замахнулась на сына:

— Ты почему это…

Я рванулся в соседний двор:

— Не бейте его, тетя Ануш! Я разбил карас.

В первую секунду нани и тетя Ануш удивленно уставились на меня. Но в следующую… в глазах нани я прочел нечто такое, отчего бросился бежать. За мной с палкой в руке — бабушка:

— Вай, чтобы тебя лягнул ишак! Я тебе сейчас покажу, как обманывать! Я тебе!..

Слов нет, нани самая боевая, самая резвая бабушка на селе, но все равно — куда ей до меня. Понимаете, я — за дом, а она еще только перед верандой. Я уже перед верандой, а ее крики раздаются еще только за домом. Раз сто обежав дом, она, тяжело дыша, наконец остановилась. Мелкие капельки пота стекали у нее из-под серебряных монет, украшавших лоб. Мне даже жалко ее стало. Я остановился, но на безопасном расстоянии.

— Геворг… — с трудом переводя дух, сказала нани. — Геворг…

Теперь можно было начать мирные переговоры.

— Ты разбил мой карас?

— Я.

— Ты обманул меня, сказав, что карас разбил Петрос?

— Да…

— Тогда почему не даешь пару раз, стукнуть тебя так, чтобы сердце успокоилось, а?

И тут, после этих слов, сказанных чуть-чуть просительным тоном, хотите верьте, хотите нет — я подошел к ней, наклонился, упершись руками в колени, и подставил спину.

— Это за разбитый карас… — сказала она, с размаху опустив палку чуть пониже моей спины. — А это… за то, что переложил свою вину на Петроса…

Я орал как резаный, хотя боль была терпимой.

Во-первых, я хотел показать нани, что не зря все-таки она сто раз обежала дом, пытаясь поймать меня, а главное — чтобы на соседнем дворе услышали мои крики Петрос и его мамаша.