Палач в нетерпении

Глава 2 Неудавшийся уик-энд

Утром я проснулась от ощущения того, что какой-то кретин забрался на мой восьмой этаж и барабанит в окно. Я находилась еще пока в том приятном заблуждении, что ты лежишь на облаке и сам себе напоминаешь легкую пушинку, но, увы, этот остолоп, которому не лень было забираться под самую крышу, продолжал стучать, мерно и настойчиво, и мое облако быстренько начало спускать, оказавшись надувным.

Я открыла глаза.

Я посмотрела в окно.

– Ах ты, зараза! – вырвалось у меня. Лучше бы я еще немного полежала, уставившись в потолок! Но мой взгляд метнулся к окну в поисках утренних солнечных лучей раньше, чем я успела его остановить. И увидела маленькие капельки на оконном стекле, увидела серое небо, от которого сразу захотелось разрыдаться, потому что оно выносило окончательный приговор моему тщательно взлелеянному уик-энду!

Его не будет…

«Противный Лариков, – подумала я, хмуро разглядывая капли на стекле, которых становилось все больше. – Противный и гадкий тип, который решил единственный раз в жизни открыть уста свои молитве исключительно с целью навредить мне! И как же ты, господи, мог его выслушать, да еще и наслать этот дождь мне на голову?»

Обдумав свое плачевное положение, я поняла, что можно, конечно, и пролежать весь день на кровати, принципиально не утруждая свой мозг раздумьями, поскольку Пенс, взглянув на небеса, без труда поймет, что наша поездка пошла прахом. Но лежать весь день – занятие не столько скучное, сколько бездарное, а в кухне гремит чайником мама, и, если я сейчас подниму мое измученное тело с этого ложа, она напоит меня горячим кофе. Выходной день – он все-таки выходной, поэтому я встала и выползла на кухню.

– Господи! – испугалась мамочка, увидев на пороге собственное чадо. – Ты разве не на работе? Что-то случилось? Тебя не уволили?

– Не надейся, – ответила я, наливая в чашку кипяток и размешивая кофе. – Я слишком большая находка для этого любителя использовать дармовой детский труд. Он даже свободу мне дал, предварительно уговорившись с господом богом испортить погоду. Поэтому я намереваюсь весь день омрачать твое существование своим присутствием.

– Да уж, перспективка, – проворчала мать. – Сегодня ты не дашь мне посмотреть «Селесту».

– Не дам, – кивнула я. – Не потому, что мне не нравится, что интеллигентная женщина с высоко развитым интеллектом смотрит на муки вечно рыдающей Андреа дель Бока. А просто из вредности. Буду весь день читать тебе Джойса, чтобы ты, не выдержав, позвонила Ларикову и долго ругалась на него грязными словами.

– Тогда он больше никогда не даст тебе выходной, – с сомнением в голосе проговорила мамочка. – Может, ты найдешь себе какое-нибудь занятие?

– Тогда я буду весь день мыть двери, – предложила я второй вариант. – И не просто мыть, а скрести их.

Это ужаснуло мать еще больше.

– А моя совесть? – запротестовала она. – Я не хотела сегодня тратить время на уборку.

– Получается, что мой выходной в радость только мне, – вздохнула я. – Люди относятся к нему отрицательно. Ладно, пойду к Пенсу выяснять у него все о Татьяне Борисовой. Буду заниматься работой, и все это потому, что моя бедная личность всем только в тягость!

В это время в дверь позвонили, и я открыла дверь. Прямо на ловца примчался мой бедный зверек, потому как на пороге высилась долговязая, промокшая фигура Пенса.

– Сашка, у нас ничего не получается, – развел он руками. – Наши планы сорвались. Я надеялся, что дождь кончится, но, видно, это только начало…

– Да уж, судя по тебе…

Я рассмеялась. Пенс был похож на ходячего утопленника. Вода стекала с него ручьями.

– Господи, Сережа! – закричала за моей спиной мама. – Ты же весь мокрый! Ну-ка, быстрее переодевайся и иди пить горячий кофе!

Она наступала на него с не терпящей возражений энергией, в ее довольно объемистой фигуре появилось странное и грозное очарование, и под действием оного мой бедный Пенс сдался.

Пробормотав «благодарю», Пенс скрылся в ванной.

– Ты отбиваешь у меня кавалеров, – мрачно объявила я. – Это нечестно.

– Ну, если моя дочь решила заморозить своего кавалера, должна же я попытаться помешать этому, – хладнокровно парировала моя порочная мать.

– Между прочим, замороженные продукты лучше сохраняются, – ответила я.

– Не пойму, в кого ты уродилась такой нахалкой!

– В тебя, моя радость, – обезоруживающая улыбка украсила мою физиономию. – В тебя, моя бедная, несчастная мать…

– Enfant terrible, – пробормотала «несчастная мать», чмокая меня в щеку. – Представляешь, что бы сказала тетя Оля, услышав, как ты со мной разговариваешь?

– Поэтому мы и не допускаем посторонних в наш тесный круг, – развела я руками. – Вряд ли им понять тонкую игру обертонов истинной нежности и любви… Кстати, тебе не кажется, что наше «яблоко раздора» чересчур задерживается в ванной?

– Ты боишься, что он утопился? – хмыкнула мамочка.

– Разве что от мрачной перспективы провести со мной весь остаток жизни, – вздохнула я и, подойдя к двери, за которой попытался укрыться от своего светлого будущего Пенс, закричала: – Пенс! Тебе не кажется, что я уже умираю от затянувшейся разлуки?

– Сейчас, – раздался абсолютно спокойный голос. – Я уже одеваюсь.

– Надо же, – пробормотала я. – Кажется, это единственный человек, способный понимать меня с полуслова…

Перенеся наш пикник в мою комнату, я с удивлением обнаружила, что в этом тоже есть своеобразный кайф.

По окнам все так же молотили капельки дождя, небо явно не собиралось становиться светлее, поэтому, несмотря на полдень, складывалось ощущение вечера. Мы сидели с Пенсом на ковре и спокойно распивали наш кофе. Курицы, правда, не было, но и без курицы время мы проводили славно.

– Ты опять поругалась с боссом?

– А? – он вывел меня своим вопросом из потока размышлений. – Ах, вспомнила. Да, почти. Он не дает мне отдохнуть… Я ему еще не простила того, что по его милости пропустила назначенный Нострадамусом конец света, и на падение Франции тоже не посмотрела…

– Так его не было, конца света.

– Это неважно, – отмахнулась я. – Главное – в принципиальном вопросе ущемления моих человеческих прав. Если человеку хочется посмотреть в кругу родственников на конец света, это нечестно – заставлять его бегать за расфуфыренной тетенькой. Конечно, конца света не было. А представь, если бы он был? Я считаю, что на концы света людям надо обязательно предоставлять выходной день. Собственно, у меня и сейчас нет выходного.

– Как? – не понял Пенс. – Ты же сидишь, закутавшись в плед. Торчит только один нос. Ни за какими дамочками не бегаешь… Типичный выходной.

– А вот и нет, Пенсик! В данный момент я втираюсь к тебе в доверие с далеко идущими шпионскими целями.

Он посмотрел на меня с явным сомнением – кажется, я совершенно не производила на него впечатления тщательно обученной шпионки. Или он задумался, чем это его особа так заинтересовала моего босса?

– Я тебя иногда не понимаю, – грустно признался он. – Сашка, ты хоть объявление вешай, когда говоришь серьезно, а когда стебешься…

– Фу, Пенс! Я сейчас маме скажу, какие слова ты произносишь в моем присутствии! Ну ладно, в интересах дела я потерплю. Потому что мне надо знать, какие отношения связывали тебя с Таней Борисовой.

– С Таней Борисовой? – поперхнулся Пенс. – С Таней…

– Послушай, я уже неплохо выучила ее имя, так что можешь не трудиться повторять его. Так что это за Таня? Я внемлю тебе, о мой скромный рыцарь!

Он молчал, уставясь в чашку.

– Пенс! – взмолилась я. – Почему тебя так заинтересовала эта чашка? Ты решил научиться гадать на кофейной гуще? Но кофе-то был растворимый! Там никакой гущи нет и не было!

– Да я просто не знаю, как тебе это сказать-то, – пробормотал Пенс.

– Если ты не знаешь, как это по-русски, попробуй изобрази на старофранцузском, – съязвила я.

– У нас с Таней Борисовой был роман, – тихо, почти неслышно пролепетал мой друг и взглянул на меня с паническим ужасом. Как будто я немедленно собиралась раздаться в плечах и почернеть лицом, превращаясь в ревнивого мавра. – Но это было давно…

Ай да Пенсик! Вот ведь как, милостивые мои государи! Дружишь с человеком целую жизнь, твердо уверенный в том, что он уже давно пережил стадию краткой влюбленности в тебя и теперь ты стала для него этакой вечной Беатриче, Лаурой, далекой звездой, которой поклоняются, – ан нет! Тот, кого ты почитала верным рыцарем, все это время, оказывается, времени даром не терял-с! Он, понимаете ли, романы крутил!

Я задумчиво смотрела на Пенса, прикидывая, что могло связывать его с такой красавицей, как Танечка? Что, вернее, пленило ее в моем долговязом друге?

– Саша? Ты что?

Пенс смотрел на меня с испугом.

– Ничего, – ответила я, стараясь придать голосу как можно больше скорби. – Просто переживаю крах иллюзий. Кончился мой розово-голубой период! Жизнь наступила мне на горло, нисколько не считаясь с идеалами юной девицы! Итак, мой рыцарь, вы были увлечены этой дамой? Что ж, значит, вы знаете о ней больше, чем я рассчитывала!

После сей тирады я посмотрела на него взглядом, полным искреннего сожаления о его нравственном состоянии на сегодняшний день. Он воспринял мое обращение с ожидаемым трагизмом, чем меня вполне удовлетворил.

– Саша, – взмолился он. – Почему ты решила перейти на «вы»? Я тебя обидел, да?

– Нет, что вы, сэр. Просто я решила, что раз наш разговор плавно переходит в деловое русло, то…

– Нет уж, – воспротивился всей душой Пенс моим новшествам. – Давай все-таки общаться нормально, а то мне не по себе от этих твоих «вы».

– «Пустое «вы» сердечным «ты» она, обмолвясь, заменила», – процитировала я классика. – Ладно, Пенс, проехали. Давай колись, братан, про эту свою Таню!

Он стерпел, решив, видимо, что уж лучше быть «братаном», чем «сэром». Надо будет потом выяснить, почему…

– А что с ней? – поинтересовался он робко. – За ней попросили следить?

– Конечно, – кивнула я. – Попросили прямо из Интерпола. Она замешана в таких делах, дружок! Киднеппинг, наркотики, продажа оружия, включая ядерное, и терроризм! Мы никак не могли отказать – сам понимаешь, такая опасная личность должна находиться под присмотром!

– А если серьезно?

– Если серьезно… Ну ладно. Давай серьезно. Твоя Таня может заниматься профанацией ради популярности?

– Не понял, как?

– Скажем так… Может ли она писать себе письма с угрозами, чтобы вызвать интерес к своей персоне?

– Она что, дура? – вытаращился Пенс. – Нет, никогда!

Ну вот. В этом я и сама была почти на сто процентов уверена.

Достав блокнотик, я взглянула на исписанные моими странными каракульками листочки и спросила:

– Ты общался с ее окружением?

– Немного, – пожал он плечами. – Они мне не нравились. Нет, там есть вполне симпатичные люди, но их не так много… Странные они все. Как будто у них мозги набекрень. Не то чтобы они были полными идиотами, наоборот… Так что я даже и не знаю, почему они мне не нравились! Просто мне было с ними не в кайф.

– Очень понятно выразился, – усмехнулась я. – Ладно, давай думать вместе. Значит, рисую тебе такую вот картинку – человек получает гадкие письма. Получает их в тот момент, когда у него все очень хорошо… Ну, просто излучает он счастье. И в этот момент некто подкладывает ему новое письмецо, в котором обещает нашего счастливчика изничтожить. В последнем послании приложена фотография с убитой девицей. Сама Татьяна нарисовала нам с Лариковым всех своих знакомцев, но, по ее мнению, никто из них на такие поступки не способен. Кстати, у нее эти письма вызывают только смутные опасения, тогда как у меня от всего этого просто мороз по коже бегает. Особенно от фотографии. Понимаешь, в чем беда, Пенс… Такую фотографию можно сделать только в одном случае. Если перед тобой, так скажем, готовая фотомодель!

Пенс слушал меня очень внимательно.

– Подожди, – остановил он мои глобальные рассуждения. – Ты хочешь сказать, что Таньке кто-то угрожает? Как в романах?

– Не знаю, как угрожают в романах. Но ей угрожают, и тут уж ничего против не скажешь.

– Та-ак… – задумчиво протянул Пенс. – А фотография с тобой?

– Конечно, нет, – ответила я. – Лариков собирался выяснить, кто эта девушка. Правда, он в отличие от меня к факту убиения оной относится несколько скептически, но это его дело. Если предположить, что у нашего анонимного гения эпистолы есть сообщница, которую изобразили в качестве трупика, это не делает их в моих глазах более безопасными и привлекательными. Факт предупреждения, мон шер ами, налицо! Но это пока – в ведении господина Ларикова, вот пусть он и трудится в поте лица… А у меня задачка попытаться разобраться вот с этими гражданами. Благо ты с ними тусовался и можешь помочь мне хотя бы выделить наиболее вероятных «писателей».

– Давай свой блокнот, – протянул он руку.

Я с сомнением посмотрела на него и возразила:

– Ты не поймешь мой почерк.

– Тогда начинай по фамилиям. И не обращай внимания на Татьянины резюме – она из тех людей, которые до последнего не поверят, что человек способен на подлость. Кстати, ты сама-то что думаешь об этом анониме?

– Ну, мне кажется, что человек нам попался весьма начитанный. Лет ему примерно от тридцати до сорока. Он неплохо разбирается в искусстве. Думаю, что он аккуратен – буквы вырезаны очень аккуратненько, и нигде ты не увидишь пятен клея…

Неплохо знает кино. Умеет ухватить и передать суть. Помнишь фильм «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?» с Джейн Фонда. Довольно сложный фильм. Он его смотрел – как пить дать. Причем в самой вырезке присутствует намек на финал фильма – избавление…

Потом у нас следует Николас Блейк, английский писатель – автор детективов. И наш мальчик его читает… А насчет заголовка, который он прислал, я думаю, что в самом произведении тоже кроется намек. Вот теперь сложи эти самые письма. «Наша Таня громко плачет». То есть он считает, что Таня Борисова глубоко несчастный человек. Далее, в следующем письме другая фраза – о «загнанных лошадях». Последний опус впрямую намекает, что его оправдают за убийство. Вот что у меня получилась за галиматья, и если ты что-то понял, то я начинаю тобой восхищаться!

– Все понял, – кивнул он. – А если думать проще? Кто-то пишет просто потому, что Танька красивая, умная и талантливая? Из зависти?

– Вот если бы во всем этом не присутствовал Блейк, я бы так и думала, – кивнула я. – Но, милый мой, человек, который все это писал, явно не банален. Вот ведь в чем беда! Так что мы оставим оба варианта, как возможные. А пока давай писать краткие характеристики с твоего угла. Потом я окину всю эту компанию своим свежим взглядом и вынесу окончательный вердикт.

– Давай, – согласился он. – Дело-то несложное!

– Несложное, – вздохнула я. – Только знать бы, что наш аноним выкинет дальше. И сколько у нас времени до следующего «взрыва». Кстати, ты знаешь, что у Татьяны новая пассия?..

Пока мы разговаривали, на улице кончился дождь. Вместе с дождем, правда, и день тоже закончился, из чего я сделала вывод о близких отношениях Ларикова с господом богом.

Мы уже откинули несколько кандидатур, потому как Пенс подтвердил Татьянины суждения на их счет. Осталось ни много ни мало пять человек, вполне, по Пенсову мнению, способных на преступные деяния.

Я как раз заносила их в «черный список» и грызла исступленно карандаш, прикидывая в уме, как бы мне втереться в доверие к этим лицам. Так как одна из них была дамой, двое – голубыми, а двое были влюблены в Татьяну, я поняла, что мое очарование обречено на фиаско. Вряд ли моя особа заставит померкнуть Татьянин образ в их сердцах!

Пока же я могла рассчитывать только на Татьяну. Правда, подумав немного, мы с Пенсом пришли к выводу, что ее саму знакомить с нашим «реестром» не стоит – она может навредить делу, поскольку Пенс признался, что Татьяна бывает подвержена приступам гнева и в порыве оного запросто откроет наши грандиозные планы по выявлению негодяя.

Тут появилась на пороге мама и заявила:

– Кажется, вы стали похожи на двух обалдевших от непрестанных молитв отшельников. Кроме того, мне кажется, что вы голодны. Мисс Холмс, вам стоит зайти на кухню!

– Хорошо, миссис Хадсон, – улыбнулась я. – Ваша идея, если присмотреться, не так уж и плоха. Как вы на это смотрите, Ватсон?

Пенс развел руками:

– Как скажете, шеф!

– Фу, ма, он вышел из игры! – возмутилась я. – За это его стоит наказать, как ты считаешь?

– За что? – искренне удивилась мама.

– Ну неужели ты не понимаешь? Разве можно представить себе двух респектабельных джентльменов, один из которых именует второго «шеф»? Мы ж не в воровской «малине» находимся!

– Нет уж, – резко возразила мамочка. – Ты и так издеваешься над бедным мальчиком! У меня прямо сердце разрывается, когда я вижу, как ты ведешь себя с ним!

– Это кто бедный? – не поверила я своим ушам. – Он бедный?

– Да, я очень бедный, – широко улыбнулся Пенс.

– Ты не бедный. Ты вместилище страстей и порока, – проворчала я. – Но я склоняюсь перед решением сената. Пошли вкушать кофе с булочками.

Наш светский ужин был уже завершен. Я сидела, погруженная в размышления, и голоса мамы и Пенса долетали до меня как бы издалека.

– И знаешь, Сережа, – говорила мама. – Саша совершенно не следит за здоровьем. Ну скажи ты мне, как можно работать без выходных?

– Не к нему, – подала я голос. – И не ко мне. Данный вопрос, ма, адресуй своему возлюбленному Андрею Петровичу.

– Не надо все валить на Андрюшу, – возмутилась мама. – Он не может относиться к тебе как к бездушному роботу.

– «И понравился ей укротитель зверей белокурый красавец Андрюшка», – пропела я. – Ладно, это я сама лишаю себя всех радостей жизни, сама! Мне пришла в голову нездоровая идея аскетизма… Кстати, Пенс, Подл и Грязнер – это из Тома Шарпа?

Мой плавный переход к двум «голубым» из нашего списка моих собеседников несказанно удивил. Мама вообще о Подле и Грязнере ничего не слыхала и теперь таращилась на меня в изумлении, а Пенс с трудом понял, о ком я говорю.

– Не знаю, – честно признался он. – Я этого твоего Шарпа не читал.

– Кто дал им эти клички, ты тоже, наверное, не знаешь? – спросила я со слабенькой надеждой.

– Когда я с ними познакомился, их уже так называли. А я не особенно интересовался, кто их так обозвал.

– А вот и зря, – сказала я.

– Почему это меня должно было заинтересовать?

«Потому что человек, пишущий наши «нетленки» Тане Борисовой, и человек, назвавший двух «амантов» именами героев «Покер-Хауса» очень и очень похожи, – подумала я. – Ладно, разберемся».

– Так, – произнесла я вслух, – интересно ведь. Подл и Грязнер… Они действительно скользкие личности?

– Кому как, – неопределенно ответил Пенс. – Мне они показались довольно неприятными.

Я снова углубилась в изыскания, вчитываясь в краткие характеристики моих «героев».

Надо что-то придумать…

Я встала и прошла в комнату, где мирно помалкивал телефон. Набрав номер Тани, я долго слушала гудки, испытывая неприятное чувство – а вдруг с ней уже что-нибудь случилось?

Конечно, я не очень-то верила в угрозы, но – черт, как известно, у нас большой шутник и любит неожиданности.

Поэтому, когда Таня взяла наконец трубку, я выдохнула с облегчением:

– Слава богу!

– Саша? Что-нибудь случилось?

– Нет, просто ты долго не подходила…

– Я была в душе, – спокойно ответила Танечка. – Так что ты придумала?

– Ты будешь дома в течение вечера? – поинтересовалась я.

– Да, а что?

– Я подъеду?

– Конечно! Когда?

– Около восьми. Тебя устроит?

– Да, буду ждать.

Я повесила трубку. На моих часах было семь, а значит, надо было спешить.

Хорошо, что рядом со мной Пенс со своим мотоциклом!

Уже через полчаса мы были возле Татьяниной двери. Когда мы проходили мимо почтового ящика с цифрой «пятнадцать», я остановилась.

Искушение открыть его и посмотреть, нет ли там нового послания, было огромным. Но куда больше оказалось странное чувство подсознательного страха. Если бы я верила во всякую экстрасенсорику, я бы решила, что наш «друг» оставил там ауру.

– Почему ты остановилась? – удивленно спросил Пенс.

– Не знаю, – ответила я, как зачарованная, смотря на почтовый ящик. – Какой-то маразм, ей-богу! Стою и смотрю на него, испытывая непреодолимое желание сломать его! Слушай, как Таня мимо него ходит?

– У тебя просто психика очень расшатанная, – объяснил добрый Пенс. – Ты внушаемый человек. Надо тебя оберегать!

– Ну конечно, – проворчала я. – У всех нормальная, а у меня расшатанная. У меня скоро от общения с вами разовьется комплекс неполноценности в тяжелейшей форме, и я от него или умру, или позволю ему перерасти в манию величия, чтобы вам было плохо! Ладно, пойдем. Пока приступ не начался…

Татьяна открыла нам сразу и при виде Пенса вся засияла.

– Сережка! Саша, как тебе удалось его ко мне вытащить?

Я еле удержалась от искушения сообщить ей, что Пенс меня никогда не покидает. Но сдержалась.

Дело в том, что очень приятно, когда тот, на кого такая красотка смотрит глазами, полными любви, не сводит такого же взгляда с тебя. Но надо же быть приличным человеком и уметь скрывать свои эмоции от окружающих!

Пока Танечка копошилась на кухне, я рассматривала ее квартирку.

«Зингер», занимающий почетное место. Фотографии моделей. Кстати, совсем неплохих. Танечка, которую обнимает за плечи Юдашкин. Танечка в Польше, с владельцем «Польской моды».

А квартирка очень скромная – мебель доисторическая, телевизор в углу маленький, совсем крошка! Правда, большой музыкальный центр.

А на нем – фотография с байк-шоу. Девицы в экстравагантных одеждах, имитирующих времена средневековья. Кстати, очень красивые модели… Жаль, что в этом нет никакой возможности прогуляться по Тарасову.

Наконец она вернулась, включила музыку, и теперь мы сидели под уютным абажуром и пили кофе.

– Ну? Что там случилось?

Таня прекрасно держала себя в руках. Но внутри ее напряжение уже достигло той опасной точки, когда террор достигает своей цели.

Когда человек начинает ломаться и отдается панике.

Когда человек смиряется с тем, что некая странная и темная личность может запросто сделать с ним все, что она захочет. Даже убить.

– Ничего не случилось, – сказала я. – Просто пришли в голову некоторые мысли, и эти мысли нуждаются в проверке. А для того, чтобы их проверить, мне надо познакомиться с теми «героями», которых мы с Пенсом выделили как наиболее вероятных.

– Поняла, – кивнула Таня. – То есть ты хочешь познакомиться с ними поближе?

– Именно, ма шери, – сказала я. – И вот теперь я ломаю голову, как это сделать. Поскольку, если я заявлюсь к ним и скажу, что я сотрудница детективного агентства, все наши подозреваемые закроются. Естественно, никто не будет со мной откровенничать, а если и начнут, то только все запутают, валя друг на друга. Поэтому надо придумать, как нам все это побыстрее провернуть.

– Наверное, надо устроить вечеринку… Пенс, у тебя есть какие-нибудь идеи?

– У тебя нельзя, – сразу сказал Пенс. – Сашка вообще не должна показывать, что она с тобой близко знакома… Лучше будет, если вы «познакомитесь» именно там.

– Интересно! И как же я должна внедряться во вражеские ряды? Прийти на конкурс манекенщиц, что ли? Так меня никто туда не возьмет! Разве что демонстрировать моду для полненьких и маленьких детишек?

– Ты на себя наговариваешь, – окинула меня оценивающим взглядом Таня. – Очень милая мордашка и замечательная фигурка, между прочим.

– Спасибо за приятную ложь, – улыбнулась я. – Постараюсь в течение двух часов тебе верить.

– Я придумал! – прервал нашу беседу Пенс. – Только тебе надо это обговорить с ним.

– С кем? – удивилась Таня.

– Пусть Сашку пригласит Андрей Никитич. Кстати, он и меня может пригласить – знакомы ведь… А Сашка придет с Лариковым, таким образом мы все там будем.

– Заманчиво, – протянула Таня. – Единственное «но». Я не хотела бы посвящать Андрея в свои трудности.

– Если ты хочешь, чтобы ваши отношения продолжались, тебе надо перестать относиться к мужчинам, как к маленьким мальчикам, – тихо произнес Пенс с упреком.

– Ну ладно, попробуем…

И хотя Таня все еще явно пребывала в сомнении, стоит ли посвящать в проблемы загадочного Андрея Никитича, мы решили, что завтра она позвонит мне и сообщит, к чему привели ее раздумья.