Памяти Мусоргского

КОММЕНТАРИИ

Написана в ознаменование пятилетия со дня смерти М. П. Мусоргского. К вопросам о творчестве Мусоргского, к анализу его произведений и разъяснению значения деятельности великого композитора Стасов возвращается во многих своих статьях. При жизни Мусоргского Стасов, являясь подлинным идейным вдохновителем и помощником, оказал своему гениальному соратнику по искусству неоценимые услуги, значение которых даже наиболее приближенным к Стасову и к Мусоргскому деятелям русского искусства раскрывалось постепенно. Так, например, Репин, кажется, прекрасно знавший о заботах Стасова о Мусоргском, прочитав опубликованные после смерти В. В. Стасова письма Мусоргского («Русская музыкальная газета», 1911, № 10), писал Д. В. Стасову: «С каким упоением я читаю письма Мусорянина в Музыкальной газете. Какое Вам спасибо за их обнародование! И опять Владимир Васильевич растет и растет!» («И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка», т. III, «Искусство», 1950, стр. 154 [3]) «Так живо воскресло все время начала 70-х годов, — пишет Репин. — Ах, какое поэтическое, творческое время! И Владимир Стасов — какая это созидательная, любвеобильная сила! Как он обожал и жил только художественным миром! Ночей не спал, работал, искал, опекал, помогал, направлял всех и радовался больше всех за все и вся… О, этот вождь хорошо знал своих сподвижников и имел огромные нравственные средства обеспечивать их в трудные минуты. И никто, кажется, из всей плеяды не нуждался так в Стасове, как „наш бедный Мусорянин“, как частенько говорил о нем Владимир Васильевич с потрясенным сердцем… Да, любил он его больше всех нас и ценил его гениальный талант, как никто тогда… А сам Модестище!.. Я только догадывался тогда об этой его гениальности…» (IV, 274).

После смерти Мусоргского Стасов отдал много сил и творческой энергии на то, чтобы всячески пропагандировать наследие великого композитора. Для него борьба за укрепление и развитие традиций русской национальной музыки была борьбой за наследие Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, за торжество творческих принципов «могучей кучки» (см. работу «Александр Порфирьевич Бородин», т. 3). Развернутое описание жизни и творческой деятельности Мусоргского Стасов дал в 1881 году в работе «Модест Петрович Мусоргский» (см. т. 2). После этого имя Мусоргского не сходит со страниц его статей о музыке и о задачах композиторов. Очень значительное место уделяет Стасов творчеству Мусоргского в своих больших обобщающих очерках по истории русского и мирового искусства (см. «Двадцать пять лет русского искусства», т. 2; «Искусство XIX века», т. 3). В комментируемой статье Стасов сосредоточивает внимание общественности на трагической судьбе «Бориса Годунова» и «Хованщины» в условиях господства рутинерских, консервативных взглядов, стремясь мобилизовать мнение прогрессивной части общества и пробить произведениям Мусоргского дорогу на сцену. Несмотря на заявления реакционной клики, что «Борис Годунов» — «позор на всю Россию», Стасов говорит о величии и силе созданий Мусоргского, «которыми, конечно, будет гордиться будущая Россия». Вместе с тем, статья Стасова направлена против теории «искусство для искусства» в области музыки, которой по самой своей сути, по глубоко народному характеру произведений, по кровной связи с народным творчеством противостоит творчество Мусоргского. «Искусство есть средство для беседы с людьми, а не цель» — такова «формула его художественного символа веры». Стасов разделяет и утверждает этот творческий принцип Мусоргского, получивший свое бессмертное воплощение в «Борисе Годунове» и «Хованщине».

Композиторские позиции Мусоргского тесно связаны с искусствоведческими воззрениями Стасова и по своему характеру совпадали с устремлениями передвижников в области изобразительного искусства. Если Мусоргский в 1872 году писал Стасову: «Не потому вы мне дороги, что нужны мне, а потому, что много требуете, а я еще больше требую, так „заманчиво, увлекательно“, то Стасов, переднимники, в свою очередь, получали огромное эстетическое наслаждение от произведений великого композитора и воодушевлялись его музыкой. „Высочайший экстаз души маститого критика так искренно и громко лился через край, — вспоминал Репин о переживаниях Стасова, — с таким торжеством смаковал он каждую нотку и каждую строчку этого самородка-гиганта…“ (IV, 274). Но и сам Репин с неменьшим восхищением воспринимал произведения „Мусорянина“. — „Быть может, теперь Вы уже наслаждаетесь оперой Модеста Петровича, — писал он Стасову из-за границы в 1873 году, — счастливец! А мне теперь так хотелось бы послушать русской музыки и особенно музыку М. П. Мусоргского, как экстракт русской музыки…“ („И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка“, т. 1, „Искусство“, 1948, стр. 81 [4]). Таким для Стасова и Репина остается творчество Мусоргского до конца их жизни.

Убедительную картину содружества и взаимного воодушевления художников в „стасовской“ среде последних лет жизни критика (1903–1906) дал в своих воспоминаниях Игорь Глебов (Б. Асафьев): „Помню, в „Пенатах“ Репин рисовал на террасе сидевшего перед ним Владимира Васильевича в яркой малиновой рубахе, синих блестящих шелковых пышных шароварах и высоких сапогах. Могучий старик сиял молодостью, явно гордился этим и радовался прекрасному дню, удачно проходившему сеансу и присутствию Горького, на которого он в ту пору едва не молился. Горький стоял на пороге у открытой двери, ведшей в сад, и, улыбаясь, слушал обращенные к нему оды Стасова. Репин бросил кисть. „Не могу рисовать больше. Вы, Владимир Васильевич, в этом окружении так прекрасны и фигурой, и речью, и богатырски красочным нарядом, что я могу лишь созерцать, а действовать не в состоянии“. Стасов захохотал и крикнул мне в репинскую большую комнату… где я стоял у рояля и наблюдал за всем, что происходило на террасе. „Я знаю, чем вас заставить вновь взяться за работу, Илья Ефимович! Возьмите-ка как следует звон из «Бориса», — крикнул он мне в салон, — или, еще лучше, хор, боевой гимн раскольников из «Хованщины», когда они двинулись на прю… Горький, в свою очередь, закричал: «Нет уж, и то и другое», а Репин с еще более расцветшим обликом добавил: «Непременно играйте, тотчас рисую, и ансамбль будет полный»… (Игорь Глебов. «Из моих записок о Стасове — слушателе русской музыки». «В. В. Стасов. К 125-летию со дня рождения». «Искусство», 1949, стр. 49). Эта картина, хотя и в более поздних условиях, но все же прекрасно передает ту творческую дружескую атмосферу, которую создавал Стасов и в которой великие произведения отдельных, уже умерших соратников в борьбе за национальное реалистическое искусство жили полнокровной, воодушевляющей на творческие труды жизнью. Народным достоянием, в полном смысле слова, наследие Мусоргского стало только после Великой Октябрьской социалистической революции.