Памятник Бешеной Пехоте

«Чехи»

… А вообще-то «чехи»(чичи) и чеченцы — это понятия очень разные. Чеченец — это житель России, такой же. Как всякий другой (москвич, чуваш, тунгус и так далее), для него врагов особо нет, ему вся эта война непонятна, не нужна и мешает жить очень сильно. Чеченец хочет тишины и мира. Он, так же как все россияне (во всяком случае, как большинство жителей этой страны) не хочет работать и хочет много денег. Чеченец видит, что живет хреново и хочет, чтобы его дети жили лучше. Он крутится, как может. Торгует на рынке, пашет землю, пасет баранов, ворует нефть из нефтепровода и перегоняет ее на бензин, чтобы выкроить денег и отправить детей подальше (в идеале — в Москву, учиться в институтах). Он не горит желанием воевать и не держит рабов. Все, что хочет чеченец — это просто хорошо жить.

Но, наступает момент, когда у чеченца гибнет от бомб сын или мать, когда его, на зачистке села, озверевший от войны и потерь омоновец бьет прикладом автомата в зубы, когда пьяный контрактник, без слов убивает и забирает его баранов, когда приходит беда (а беда на этой земле приходит часто)… И тогда разум уходит на задний план. Чеченец начинает жить амбициями и местью. В этот момент к нему приходят тени его предков-абреков, а древние старики-аксакалы рассказывают ему и о подвигах на разбойничьем поприще его дедов и прадедов, и о том, что месть справедливее прощения. Чеченец постепенно исчезает и появляется «чех»…

«Чехи» бывают трех видов (если не считать залетных арабов, турков, бендеровцев, афганцев и прочей нечисти) и каждая разновидность «чехов» обитает примерно в своем районе (с редкими исключениями).

Первая и самая малочисленная разновидность — это профессиональные воины (например, басаевские отряды). Они начали воевать давно, еще до войны в Чечне, отметились в заграничных войнах и горячих точках постсоветского пространства (Карабах, Абхазия и так далее). Воюют и за деньги, и за идею войны, как таковую. Обучались и в афганских подготовительных лагерях, и в центрах подготовки ФСБ. Настоящие псы войны, точнее — волки. Обитают в основном в Веденском районе, реже — в других областях. Воюют профессионально, хорошо вооружены и обмундированы, более-менее дисциплинированы. Как истинные волки стараются не охотиться там, где живут (чтобы не подвергать опасности свои вотчины). Идея войны для них не месть, и не навар, а война как таковая. Категорических врагов нет, есть враги по ситуации.

Вторая и самая распространенная разновидность «чехов» — партизаны. Для этих враг четко очерчен — это «федералы» и все, кто с ними сотрудничает. Адрес обитания очень широк. На равнине это треугольник — Шали — Гудермес — Аргун. В горах — Итум-Калинский и Ножай-Юртовский районы. Крупным счетом отряды партизан попадаются по всей Чечне. Идеология у партизан в основном одна — месть! Месть за поруганную и порушенную родину, месть за смерть родственников, месть за всю херню. С каждой бомбардировкой и с каждой зачисткой ряды партизан растут и крепнут, но, видимо это и надо правительству, ибо, чем больше чеченцев уйдет в партизаны, тем больше их погибнет в боях и тем меньше останется потенциальных боевиков, а маленьким чеченятам, пока они растут, можно вбивать в головы любую идеологию. Времена, опять же, не сталинские, за любую операцию против чеченского народа придется отдупляться перед мировым сообществом (геноцид и вся херня). А так, взял в руки оружие — и уже боевик, подлежащий уничтожению. И не важно, по какой причине ты стал боевиком. Воюют партизаны в основном в своих районах и поэтому их села попадают под самый жесткий пресс. Обмундирование и вооружение у них самое пестрое — кто во что горазд и кто что раздобыл. Сильная сторона партизан — многочисленность и постоянный приток пушечного мяса. Слабая сторона — финансирование не ахти и постоянно приходится кланяться какому-нибудь богатенькому залетному Хаттабу или местному Жириновскому (типа Салмана Радуева), а это для нохчи унизительно. Что они делают в лесу им предельно ясно. Дом разбит, семья или на кладбище или в лагере для беженцев, да и других дел нет. Остается лес.

Борьба, по понятиям партизан, будет долгой и жестокой: убьют меня — придет мой брат, убьют его — придет следующий брат и так далее. А вопрос: «Что будет, когда убьют последнего брата?» — считается риторическим и остается без ответа. Хрен его знает, что будет, пока воюем…

Третья, самая злобная и опасная разновидность — это бандиты. Бог у них один — золотой телец, идеология — навар! Девиз — «Настоящий мужчина живет только грабежом и разбоем!». Крупным счетом им плевать и на русский народ, и на чеченский народ, и на любой другой народ со всеми его трудностями и проблемами. Это именно они когда-то подставили чеченский и ингушский народы под жесткий сталинскую мясорубку, а до этого, в революцию, признали своими большевистские призывы «Грабь награбленное!» и «Отнять и поделить!», тем более, что большевики выдали абрекам мандат на уничтожение извечных врагов чеченцев — терского казачества (и посильно помогли в этом вопросе — одни только подвиги Гикало чего стоят). Именно они после разгрома белоказачества тут же взялись крошить красных. Они были всегда — и в кавказских войнах девятнадцатого века, и в советские времена. Погромы шестидесятых в Грозном начались именно с бандитских провокаций, и резню славянского населения начала девяностых проводили не чеченский крестьянин с чеченским рабочим, а матерый бандит-нохча. Больше всего рабов всех национальностей, в том числе и чеченской, и больше всего отрезанных голов и выпущенных кишок именно на их территории. Попадаются они везде, но их мало где любят. Правда, везде боятся и поэтому обитают бандиты свободно на строго ограниченном квадрате. С запада это Урус-Мартан, с востока — Старые Атаги, с севера — Гикаловский и с юга — Комсомольское. Их не устраивает любая власть, будь то «великий Кавказский эмират» с шариатом или «великий Советский Союз» с конституцией… Закон один — никакого закона! Даже если их отделить от всех, они доебут всех своих соседей. Поэтому, крупным счетом, именно благодаря им война на этой земле будет всегда!

Район с селами Гойское, Грушевое, Комсомольское, Урус-Мартан и прочими зовется «крысиным», отсюда родом самые отмороженные и людоедские банды, типа банд братьев Ахмадовых, Арби Бараева и Русланчика Хайхороева. И именно в этот район в начале мая направлялась воевать «бешенная бригада»…

Гойское. 8 мая 1996 года.

…Когда-то очень давно здесь были самые красивые, богатые и плодородные земли в Чечне. Природа и люди совместно создали тут райский уголок. Это не надтеречные полупустыни с нескончаемыми, десятиметровыми песчаными барханами и не гудермеские болота. Даже сейчас, в дикой разрухе и запустении, здесь все зеленеет и плодоносит. Безразмерные зеленые пастбища с каналами и арыками через каждые три-четыре километра, огромные фруктовые сады и виноградники, вся природа тут говорит — «Живи и радуйся!».

Но мало радует вся эта красота местных жителей. Какой смысл пахать и трудиться, когда соберешь, вроде, урожай, а тут придут бандиты и все отнимут. Для молодых еще проще, есть незамысловатая идеология — угнанный конь всяко дешевле заработанного. Зачем пахать и сеять, когда можно взять автомат, подпоясаться дедовским кинжалом, сходить к соседям и отнять! А теперь вот пришел на эту землю нескончаемый дурдом под названием ВОЙНА…

С севера эту плодородную долину прикрывает от непогоды далекий Терский хребет, а с юга и юго-запада встал непроходимой стеной Большой Кавказ. В этом Кавказском хребте есть два прохода. Слева — «волчьи ворота», из которых вытекает река Аргун. То Аргунское ущелье стережет 245-й мотострелковый полк, стоящий в районе Шатоя и Борзоя. Дальше, на юг за ними, российских войск нет. Только редкие, одинокие группы разведки и спецназа иногда шарятся там, высматривая и вынюхивая, что да как…

Там — нетронутые и труднодоступные базы боевиков, и только толпы рабов долбят день и ночь горы и скалы, прорубая дорогу на Итум-Кале и выше, через развалины Тус-Хароя до границы с Грузией. Та дорога является стратегически важной и нужна боевикам для получения из-за границы с Панкийского ущелья от братьев чеченцев-акинцев, грузов, необходимых и важных для ведения боевых действий с федералами. Рабы, вгрызающиеся в скалы, состоят в основном из военнопленных и работяг строителей, которые в погоне за длинным рублем съехались со всей России восстанавливать разрушенный Грозный, но вместо кучи денег заработали только цепь на шею да рабскую долю…

Справа в Кавказских горах есть другой проход, за ним — дорога на Ингушетию. Но тот проход, как пробкой, заткнут селом Бамут или, по-местному, «легендарной неприступной крепостью Бамут». То село весной 1995-го года федеральные войска попытались сходу и в лоб закидать шапками, да как всегда чего-то не срослось, и с тех пор там ведутся вялотекущие боевые действия. Такие бои позволяют боевикам утверждать, что Бамут федералы никогда не возьмут! Но то было до нас. А теперь проверять легенду о неприступности местных сел в эту плодородную райскую долину пришла 166-я мотострелковая «бешеная» бригада. От ущелья до ущелья с южного края этой долины приткнулись к горам села Алхазурово, Комсомольское, Грушевое, Танги, а где-то дальше — Рошни-Чу, Ачхой-Мартан и конечная цель нынешнего нашего путешествия — спрятавшийся в горных лесах Бамут.

Немного напрягает, что, когда влезем в горы, придется расстаться с танками и БМП — в этих горах технике ходу особо нет. Вместо дорог только тропы, ущелья да направления, верхом на броне делать тут нечего. Зато пешим, небольшим группам в этой местности раздолье — можно будет, как появятся боевики, появляться из ниоткуда и уходить в никуда. В предыдущих боях в Ножай-Юртовском и Веденском районах наша бригада уже поднатаскалась в тактике, когда надо разбиваться на роты и взводы и щупать местность веером, как пальцами раскрытой ладони, а нащупав противника собираться обратно в кулак. Теперь надо осваивать новую для нас тактику — работать мелкими группами автономно…

Но это потом, а сейчас 166-й мотострелковой бригаде предстояло чистить от нечисти равнину, ту самую «житницу и здравницу» Кавказа, которую воспел Гайдай в своей «Кавказской пленнице».

Посреди поля, в двадцати километрах от предгорий, торчит, как бугор на ровном месте село Гойское. Для того, чтобы схлестнуться с местными «чехами» в первом раунде Гойское подходит как нельзя лучше. Вокруг ровное, как бильярдный стол, поле, все кругом просматривается на несколько километров и места для маневров не меряно. Было решено боевиков из населенного пункта не выдавливать, а долбать их прямо в селе. Местные мирные жители из Гойского свалили заранее, а это — добрая примета. Значит «чехи» решили от боя не уклоняться и тоже горят желанием схлестнуться в битве. Пехота ловко обложила взводами, как волков красными флажками, все Гойское по периметру, перекрыла обе дороги, ведущие из села — на Урус-Мартан и Алхазурово, и приготовилась к штурму. По докладам местных стукачей рабы копошились на укреплениях Гойского не один месяц, и разведка получила приказ слазать и посмотреть поближе, чего же они там нарыли…

Взглянуть на укрепления и оценить обстановку вышли две разведгруппы. По фруктовым садам, примыкающим к селу с севера и по западной окраине (там, где по дну заросшего кустарниками и деревьями оврага течет речка Гойта) повел свою группу Аббат, а с восточной стороны поглядеть, что к чему вышла группа Кобры.

— Хрен поймешь, вроде наши… Видишь, БМП стоит?

— Не…, это бородатые. А БМП — сгоревшая, гляди внимательней…

Макс и Кобра через бинокли разглядывают восточную окраину Гойского. Рядом с пулеметом скучает Прист. Пулемет ему достался в наследство от Ромки Колдуна после его гибели в Белгатое. Колдун был парень сильный и боеприпасы к пулемету таскал сам. Прист тоже не слабый, но не настолько здоровый, как был Колдун и поэтому вторым номером на подносе лент с ним работает Пашка. Димыч рассматривает Гойское через прицел своей снайперской винтовки. Он недавно вернулся из госпиталя, куда попал после того, как словил пять пуль в задницу под Курчалоем. Повезло — ранение не смертельное и не опасное, но заживало очень долго. Свою пятую точку, разнесенную вдребезги, он залечивал два месяца и до сих пор предпочитает спать на животе.

Разведгруппа подкралась к селу и залегла в пятистах метрах от крайних домов. Вот уже двадцать минут Кобра и Макс прошаривают взглядом каждый бугорок, но никаких суперукреплений не видно.

— Не врубаюсь, чего тут пленные нарывали столько времени? Одну линию окопов?

Прист задумчиво роняет:

— Один пленный сбежавший рассказывал, что под стволами автоматов умудрялся вырывать до ста метров траншеи в полный рост за сутки…

— А что «чехи»-то такие спокойные? Ходят в полный рост. Орут чего-то, смеются. Им завтра подыхать, а похоже, что всем по хрену…

— А они фаталисты, наверное, конченые или обкуренные вдребезги. Пленных-то не видно там?

— Не видно. «Чичи», похоже, трупами себя не чувствуют, обреченные себя так не ведут. Больше похоже, что они всерьез нас завтра победить собираются.

На рации оживился Связь:

— Аббат в огневой контакт вступил. Ввязываться не стал, отошел. Потерь нет…

— Давай я тоже долбану по «чехам» очередь патронов на сто — Присту явно не терпится пострелять, — Может, достану кого!

— Завтра настреляешься… Ладно, «чичей» с этой стороны человек тридцать-тридцать пять, дотов и дзотов не видно, разве что какой-нибудь подземный город имеется, но это завтра поглядим…

Тут Макс замер:

— Ну ни хрена себе! Похоже, нашёл пленных, метров пятьдесят левее БМП, видишь?

Картина, увиденная им в бинокль напомнила дикое средневековье — на бугре стояли два креста, а на них в позе Иисуса Христа весели висели двое распятых солдат.

— Бля, расскажешь- не поверят! На фотик это щелкнуть надо, а еще лучше на камеру заснять. Вот чего журналюгам запечетливать надо для истории. Ну суки!…..

— В штабе у одного бойца есть камера, завтра возьмем эту деревеньку-вот и заснимем сразу.

Димыч, рассматривающий распятых бойцов в прицел СВД глубокомысленно изрекает:

— Похоже это они нам знак поставили, типа запугать хотят и на хуй послать….

Прист, перехвативший у Макса бинокль, никак не оторвется от раскрывшейся картины:

— Ну “Чичи”ебаные, пиздец вам суки!!!Всем пиздец!!!

— Совсем, бля страх потеряли-в край охуели твари!

Прист уже сейчас готов рвать в атаку на Гойское, Кобра его остужает:

— Ладно все, успокойся. Завтра предоставлю тебе возможность от души повоевать. Село окружено, ни куда они от тебя не денутся. Ну все парни, темнеть скоро будет, поползли домой….

Прист нехотя отводит взгляд от крестов и, глядя на Гойское, цедит сквозь зубы:

— Пиздец вам завтра. Всем пиздец.

В его глазах читается приговор и селу Гойское и всей Чечне!

С утра, как только показалось солнце, бригада двинулась на штурм Гойского. Выполняя роль штурмового отряда взвод “Кобра”, захватив без потерь мост через реку Гойта, залег в садовых участках по левую сторону дороги. Сопротивление “чехов” оказалось неожиданно вялым — на встречу нашим било не больше десятков автоматов, да и те вскоре замолкли. Дождавшись, когда через мост пройдет первая БМП, облепленная пехотой, группа бросилась через дорогу. Прист, больше других жаждущий ближнего боя, рванул первый, но тут же залег и дал очередь вдоль дороги. Боевик, выскочивший из дома у трассы и пытавшийся пересечь улицу в противоположном нашему направлении, упал на колени скошенный очередью Приста и дальше попытался уползти на карачках.

Прист, с рычанием бросившийся к нему, остановился в десяти метрах от боевика, явно ошарашенный — на него глядело лицо славянской наружности, причем, довольно бухое..

— Ты кто такой!?

— Я местный…

Голову это типа заливала кровь — своей очередью Прист умудрился отстрелить ему ухо…

— Да какой ты на хрен местный? Ты в зеркало себя видел?!

— Я пленный…

— Ты определись кто ты — местный или пленный…

Тут до Приста доперло:

— Наемник что ли?

— Не стреляй, я не виноват, меня заставили!

Диалог явно затягивался, и Кобра крикнул Присту:

— Брось его на хрен, оставь пехоте, давай вперед!!!!

Перебежав дорогу, группа вломилась во двор дома, из которого только что летели автоматные очереди. Зачистив дом (он оказался пустой) осмотрели все подсобки и углы, но никого не обнаружили, зато нашли лаз-нору, уходящую под землю. Без фонарика лезть смотреть чего там было бессмысленно, и для очистки совести, кинув внутрь пару гранат, все рванули дальше, однако Димыч задержался и уставился в снайперский прицел в сторону поля по направлению подземного хода.

— Уходят…

— Не уйдут!

— Уже ушли…. Смотри на кустарники в поле…

Теперь и Кобра в бинокль рассматривал безрадостную картину. На первый взгляд ничего необычного на поле не наблюдалось, но, если приглядеться, то становилось понятно, что “чехи” действительно улизнули не приняв боя. То тут, то там в километре от села из-под земли выскакивали фигурки и уходили по кустарникам в сторону Урус-Мартана. Село Гойское оказалось просто замаскированными подземными проходами во всех направлениях, и пока бригада наступала на село по земле “чехи” спокойно уходили из него под землей. Теперь стало понятно, чего тут рыли пленные. Ходов здесь было не меньше, чем дырок в головке сыра, и каждый длиной около километра. “Чехи” и не собирались с нами воевать, поэтому они так спокойно себя тут чувствовали. Когда группа дошла до моста через Аргунский канал, стало окончательно ясно, что боевиков в селе нет, и оставив южную часть Гойского, которая находилась за каналом, на растерзание пехоте взвод “Кобра” пошел вдоль арыка назад, к тому месту, где вчера видели кресты с распятыми пацанами. Но и здесь то же ждало разочарование, сгоревшая БМП стояла на месте, а крестов не было. ”Чехи” за ночь успели прибрать за собой все следы своего беспредела…

СМЕНА ТАКТИКИ.

…После Гойского наша бригада двинулась на Грушевое и Комсомольское, но боевики не стали особо цепляться и биться за эти села, а по старой доброй традиции ушли в горы, благо далеко им идти было не надо. Мы, по той же традиции, должны были от них отстать и остаться в населенных пунктах, но делать этого не стали, а, оставив технику на дорогах, тоже вошли в лес не давать “чехам” покоя. Углубившись в лес на пятнадцать-двадцать километров, роты бригады встали на горных тропах и реках. Разведрота разбила свой лагерь между речкой Гойта и тропинкой, уходящей вниз на Комсомольское. День мы вышагивали по спирали вокруг лагеря, высматривая и вынюхивая “чехов”, а ночью разбились на тройки и сели в засаду вдоль тропинки. Мне выпало сидеть в дозоре с Димычем и Дрюсиком. Рассевшись в десяти метрах друг от друга мы стали ждать подвигов и приключений….

…Приведений в Чечне я наблюдаю не в первый раз, от хронического недосыпания со мной это иногда случатся, как не поспишь пару-тройку дней и сразу начинается нашествие всякой потусторонней хрени наяву. В первый раз сильно испугался, потом со временем стал привыкать. А впервые я столкнулся с этой бедой на учебно-боевой вылазке в бывшей шалинской танковой учебке, когда отрабатывали отражение внезапного нападения на разведдозор. Мой напарник из Ярославля Ромка Колдун с упоением на бегу расстреливал из пулемета условного противника, а я бежал за ним и собирал пустые отстреленные ленты, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Глянув в лес я реально чуть не обделался — на меня глядела собака которая ростом была выше деревьев, и собака эта была ну очень реальная! До меня сразу дошло что это видение, но собака от этого не исчезла и пока мы шли по лесу я чувствовал ее взгляд. Оглядываясь я видел, что она так же сидит на месте и смотрит мне вслед.

Видение, которое я наблюдаю сейчас не такое пугающее, как шалинская собака, но то же очень явное и реальное. По тропинке, один за другим идут три чеченца, причем в таком виде, какими их рисуют в учебниках истории, реальные абреки из девятнадцатого века — в древних одеждах, с кремниевыми ружьями и кинжалами, с газырями на груди, бородатые и полупрозрачные.

Ущипнув себя убеждаюсь, что не сплю. Оглядываюсь на напарников — Димыч отсутствующим взглядом смотрит тропинку, а Дрюсик тихо и мирно посапывает в дреме. Шепотом спрашиваю, что б успокоить свою совесть:

— Димыч, спишь?

— Неа…

— Видишь кого-нибудь?

— Где?

— На тропинке….

Димыч смотрит на меня(видно в моем голосе что-то не то), на тропинку, опять на меня:

— Ни кого не вижу. А что?

— Не, ни чего….

Тем временем абреки проходят уже мимо меня. У них суровые лица и замученный вид. На меня они не смотрят, идут по своим делам. В ночи от месяца света довольно мало, но этих чеченов я вижу очень отчетливо. Они не отбрасывают тени, и глядя в ночной прицел я наблюдаю пустую тропинку, но убрав прицел от глаза я вижу что они проходят мимо Димыча и вскоре исчезают за поворотом, а Димыч все так же тупо смотрит в одну точку….

Что это было? Плод уставшего и больного воображения? Либо знак какой-то от высших сил? А может проще все — и эти чечены реальные исторические личности. Вот вышли они двести лет назад в набег, спалили и разграбили какую-нибудь безымянную казачью станицу, да пошли назад — но проклял кто-то их на пепелище, прошептал вслед злобное проклятие запоганив тем свою душу, и нет им теперь дороги домой. И идут абреки уже второе столетие, ждут, что вот за ближайшей горой увидят они наконец сакли своего родного аула, но проходят года — и нет конца их пути….

И тела их давно умерли и разложились, и на развалинах их очагов давно вырос лес, а они все идут и идут. Устали их души и хотят упокоения — а нет им покоя. Закрыты врата рая для них ибо прокляты они, и даже в ад их не пускают — ибо не чувствуют их души греха ни какого за собой. Ведь не услышали они тогда, очень давно пророка Ису — что ненависть это смертный грех и не может быть кровная месть богоугодным делом. И не поняли они слова пророка Мухамеда про гибель во имя веры, решив, что если погибнут в разбойничьем набеге уничтожая и калеча невинных, то будет им прощение от Аллаха всех их грехов. Ведь было все по шариату, ведь сам имам благословил их на этот джихад во имя газавата — священной войны, объяснил седобородый святой старик, что мало того молятся кафиры Иисусу Христу, так еще ересь эту на мусульманские земли тащат — а за это убивать, жечь и грабить надо, показывал наивным чеченцам нужные строки священной книги-корана… И поверили они ему, а теперь вот не могут ни как вернуться из набега. И будут они влачиться по горным лесным тропинкам еще тысячи лет, до скончания света, познавая на себе что старославянские слова путь и пытка — однокоренные…

— «Крым» на реке обстреляли!..

Ну вот бля, поспали называется! Просидев ночь над тропой в бесплодном ожидании передвижек боевиков с рассветом мы вернулись в свой временный лагерь, решив что “чехи” либо ушли на гору Тамыш, либо свалили, еще куда подальше. Но “чехи”, были рядом… Пять бойцов из “Крыма” (это название третьего батальона пехоты), просидев ночь в дозоре, с утра спустились к реке за водой — и попали в засаду! Отделались легко — двое раненых и простреленный бидон. Они схлестнулись и разбежались, а нам теперь, вместо того что бы по завтракать и лечь спать, предстоит пуститься за ними в погоню, пока след не остыл…На поиск нас ведет только что представленный нам новый начальник разведки бригады с хищным позывным Гюрза, спецназовец-ГРУшик, прикомандированный откуда-то из- под Воронежа. Позывной у него опасный, а выглядит довольно средне — невыразительный голос, взгляд хитрого, но довольно мирного мужичка, мягкие крестьянские повадки. Короче, будем поглядеть в деле, из какого теста сделан этот товарищ. По слухам боевой опыт у него велик, так что поглядим, посмотрим, увидим. А напарник его, прапорщик и тоже спецназовец с мирным позывным Серикбай — вот где хищник, которого ни чем не замаскируешь! Плотный молчаливый азиат с восточным уйгурским лицом, боец и волчара, похоже, жуткий. Не знаю, какую должность он занимает по штатно-должностной книге, работа у него одна, телохранитель Гюрзы! Будь у меня такой охранник, я бы чувствовал себя спокойно в любых ситуации и при любых раскладах. Глядя на него я пришел к мысли, что видно мама от рождения поила его волчьим молоком, иначе откуда тогда такой взгляд, походка, повадки…..

Мы спустились к реке, к тому месту, где прошла стычка “чехов” с пехотой. Лично я ни хрена здесь не понял и не увидел, но Серикбай по каким-то не понятным приметам определил, что “чехи” ушли на запад, и Гюрза, глянув на карту, принял решение прогуляться в том же направлении.

…Солнце уже садиться, и коснулось краем, вершин деревьев, а мы все идем и идем вперед. Ловлю себя на мысли, что в моей душе произошла странная метаморфоза. Еще пару месяцев назад, маршируя по Чеченской земле, я чувствовал себя солдатом империи, римским легионером, винтиком огромной военной машины. Теперь все не так, вся наша «бешеная бригада» не более чем партизанский отряд, правда, очень крутой, но в сущности такой же, как те боевики, которых мы ищем в лесу, и мы мало чем от них отличаемся. Лес, который был пристанищем и укрытием для “чехов” как-то не заметно и для меня стал родным. Раньше он меня напрягал, а сейчас я вдруг понял, что мне в нем уютно, хотя раньше в ста метрах от дороги слегка терялся… Даже мысль, что вот мы оторвались уже на много километров от родной разведроты и батальонов нашей безумной пехоты, и броня наша хрен знает где, и что если встретим, то никто не прикроет и не придет на помощь — теперь все это не очень напрягает, горы укроют, и лес спасет! И пусть нас здесь всего двенадцать человек и “чехов” хрен знает сколько, не пройдем, отобьемся и растворимся.

…“Чехов” мы так и не нашли, следы их потеряли и, выйдя под вечер к реке Мартан, решили тропу заминировать и возвратиться обратно на речку Гойта, тем более что на следующий день 166-я мотострелковая бригада по плану должна была оставить этот лесной массив и передвигаться за Ачхой-Мартан, ближе к Бамуту.

ЛЕС. 22 мая 1996 г.

…Похоже мы, наконец, получим то, о чем мечтали и чему стремились. Бригада стоит перед лесом, в нем полно “чехов” и велика Чечня, а отступать им некуда, за лесом Бамут! В лесу эхо стрельбы и взрывов, и меня потряхивает легкий мандраж. Активность в этом лесном массиве явно выше, чем в горах над Комсомольским и Грушево, похоже “чичи” решили здесь укрепиться и дать нам бой, как было уже в начале апреля в Белгатое. Там мы шагали за ними две недели, тут чуть подольше… По кромке леса заняли оборону какие-то бойцы в камуфляжах и тельняшках. Сначала я их принял за десантников, а оказалось что это казаки. До сих пор я представлял их по другому — папахи, шашки нагайки и прочие навороты, а оказалось они выглядят обыкновенно, люди как люди… Казаки залегли по краю леса, и я не знаю что они там видят, но долбят активно и много, в сам лес при этом не суются. 166-я бригада тем временем построилась для получения боевой задачи. Рядом с нашей разведротой выстраиваются какие-то незнакомые бойцы

Экипировка у них высший класс, все в новых горных комбинезонах, у каждого вместо вещмешка ранец десантника, все в разгрузках типа “лифчик” обуты в малопоношенные берцы, на головах зеленые косынки… Интересуюсь у Кобры:

— Что за типы такие новороченные?

— Это спецназ ГРУ.

— А чего раз спецназовцы, в “горки” одеты, а не в прыжковки?

— Это 876-я рота специального назначения главного разведуправления. Они во Владикавказе дислоцируются, у них специализация (война в горах).

Мда… звучит громко, а то, что они супермены по их лицам видно, даже самые маленькие бойцы умудряются смотреть на нас сверху вниз, с легким игнором во взгляде. Еще бы, мы-то одеты не со склада, а кто во что горазд и кто чего достал, и только офицеры наши на Российскую армию похожи, а остальные — партизаны партизанами.

Комбриг с начальником штаба, тем временем ходят вдоль строя, начштаба молчит, а комбриг толкает речь, объясняет наши ближайшие задачи. Дойдя до разведроты, останавливается и смотрит на меня. Узнал…

— Вернулся?…

— Так точно.

— Кстати, — при этом палец комбрига уперся мне в грудь, — с чеченами ни каких разговоров не заводить, типа “ты кто такой” и “что ты тут делаешь”? Стрелять сразу, без всяких базаров!

Это он припоминает мне разговор в Белгатое с Исой, тогда мне почему-то надо было объяснить этому басаевскому боевику, за что и почему я должен его застрелить. Мне это казалось важным, а сейчас я понимаю всю глупость и не нужность той беседы, у каждого своя правда есть, и объяснять тут ни чего не надо, потому как бесполезно.

…Через час нам предстоит войти в лес, найти там боевиков и вступить с ними в бой.

Виды боя бывают разные. Самый простой бой-это в поле днем на малопересеченной местности. В поле легко маневрировать и принимать решения в кутузовском стиле — охваты и прикрытия, заслоны и обходы, на всю катушку можно пользоваться техникой, авиацией и артиллерией. И маневры тут самые простые, рассыпались цепью, и вперед в атаку. Попали под сильный огонь: залегли, навели артиллерию и дальше вперед, справа и слева по одному. Пять шагов пробежал и упал, перекатился, прикрывая напарника. И ищу глазами себе новое укрытие в пяти-десяти шагах впереди. Опять вскочил, пять шагов пробежал, упал, перекатился и так далее… Приблизился к врагу на расстояние броска гранаты, и дальше самый острый момент — гранату швырнул и вместе со взрывом вперед без остановки, дальше штыком и прикладом, в общем все просто.

Самые не приятные виды боя, это зимой и в пустыне. Там сама природа с тобой воюет. Можно издохнуть или остаться инвалидом обмороженным и не увидеть противника. Не знаю, как там в пустыне, но зимой в засадах и секретах приходилось валяться. Хорошего мало, проведя ночь в снегу, на ветру к утру не только на курок нажать — автомат в руках удержать мало-реально. На Кавказе зимы то еще более-менее сносные, а если вдруг горячей точкой станет Чукотка или Якутия вот туда я точно не за что не впишусь воевать ни за идеи, ни за патриотизм, ни даже за большие миллионы…

Такой вид боя как бой высокогорье тоже считается не легким, но обученным и экипированным войскам можно много дел натворить. Основное правило в высокогорье, кто выше забрался, тот почти победил. Окопов и траншей в горах особо не пороешь, но, используя грамотно местность, можно создавать очень мощные укрепрайоны и естественные, крайне неприступные крепости. Правда в высокогорье Кавказа правило

“кто выше, тот сильней” срабатывет не всегда, и основная причина этому — природные условия. Туманы тут не редкость и облака часто ползают ниже вершин, так что высоко забравшейся рискует оказаться в крайне не выгодном положении. Тот, кто выше сидит — как на ладони, и не видит того, кто внизу, в тумане. В начале войны, в январе 95-го, группа спецназа высадившаяся в горах, из-за такой шутки природы попала в плен. Офицеры той группы когда-то воевали в Афганистане, и используя опыт афганской войны, забрались на вершину. В результате, пользуясь туманом “чехи” беспрепятственно маневрируя обложили гору минометами и, показательно стрельнув пару раз, предложили спецназовцам выбор — смерть или плен. Спецназовцы тогда предпочли позорно сдаться…

Всеми признано, что самый жесткий, кровавый и беспощадный бой-это бой в городе! Круче него это бой в городе зимой в ночных условиях!!! В город, с его многоэтажками и узкими улицами, подземными канализациями, мостами и отсутствием места для маневра можно вводить дивизии и они будут там исчезать бесследно. В городе часто бывает, что нет фронта, нет тыла и на “ура” большой массой войск, как в поле, там вопросов часто не решить. Любой дом можно превратить в крепость, и любая улица может стать западней… Город Грозный поначалу пытались задавить немереным количеством техники и войск и в результате улицы Грозного стали могилой для тысяч солдат и офицеров. Взять город под контроль смогли лишь только к марту, когда переняли тактику боевиков. Успех начал приходить, когда поняли, что, например, только контролируя ротой перекресток можно продвигать батальон дальше по улице, уменьшив во много раз риск попасть в огненный мешок, и что, например, взвод пехоты, усиленный саперами, набитый гранатами и тротилом, и наступающий сквозь дом принесет победу скорее, чем танковый полк, прущий по улице. Снайпер на чердаке, миномет на крыше, пара гранатометов в подвале и пара пулеметов под прикрытием десятка автоматчиков на этажах — вот та самая боевая единица, которая может успешно воевать в городе. А если этот отряд усилить знающим свое дело авианаводчиком, арткорректировщиком, парой саперов и санинструктором, то такой группе вообще цены нету. Пол сотни таких обученных отрядов, и в быстрой победе в Грозном можно было бы не сомневаться, но видать кому-то из больших генералов и политиков нужны были горы трупов и море крови, иначе как объяснить все то, что произошло в Грозном в начале войны?

Ну а нам нынче предстоит самый интересный на мой взгляд вид боя — бой в горном лесу. Пехотинец или танкист предпочел бы, конечно, битву в чистом поле, но для разведчика лес куда как приятней… Даже зимой в лесу поглаже, чем в поле или в горах, и теплое незаметное убежище из веток и снега соорудить и замаскировать можно, и с костром проблем не возникнет — дрова кругом. А сейчас конец мая, вообще рай, нет необходимости таскать с собой и на себе спальники и бушлаты, воюй налегке в свое удовольствие! Плюс кавказский лес это не белорусское полесье — болот, комаров да мошек на уровень поменьше…

…План комбрига прост, ясен и в своей простоте гениален. В Бамут мы попремся всей бригадой напрямки через лес, оставив почти всю технику на месте, и работать будем поротно. Одна рота пехоты, подкрепленная парой БМП, пойдет по лесной дороге. Задача этой роты — навести больше шума, отвлекая на себя внимание всех попадающихся на пути нашего следования ”чехов” ну и заодно вычислить вдоль тропы укрепленные высотки и сбивать с них боевиков. Они будут работать справа от нас. Нам же поставлена задача следующая — совместно со спецназовцами из Владикавказа (их позывные Гусары) и второй ротой пехоты войти в лес в километре от дороги, и выставить пехоту повзводно, на три, указанные на карте, высотки треугольником, после чего гусары уйдут в сторону и будут работать самостоятельно, а мы должны будем между тремя точками пехотных блокпостов наматывать километраж зигзагами, да по улитке в поисках приключений и “чехов”, баз боевиков и подвигов… Остальные силы бригады прикрывают нашу возню, выполняя роль войсковой маневренной группы и резерва, на случай если мы вдруг умудримся нащупать немеренные силы противника и встрять в кровавый п. дарез, то есть при жестком встревалове нам не нужно будет а панике метаться и искать выход из сложившейся ситуации, а надо просто, по возможности, закрепиться, крикнуть в эфир “караул, все пропало!!!”, дать свои координаты и ждать помощи… В таком стиле мы будем работать пару дней, после чего в том же порядке передвинемся вплотную к Бамуту и заходим в него с востока и юга. По идее нас там ждать не должны, и поэтому, теоретически, все должно получиться красиво и просто.

В начале лесной дороги, в метрах ста от кромки леса стоит подбитый ментовской уазик, от него, как от маяка, мы будем расходиться каждый в своем направлении. Рота пехоты, работающая на дороге, уже пошагала в глубь леса. Не прошло и пятнадцати минут как они вступили в огневой контакт. Первая же лесная высотка у дороги оказалась занятой “чехами”, и судя по звукам долетающим до нас, долбят нашу пехоту из крупноколиберного пулемета ДШК. Сходу этой высоткой им, похоже, овладеть не удалось, но резерв у нас мощный, так что справятся. Время и нам под шумок уходить в лес…

…Избегая полян, открытых мест и тщательно маскируясь, не встревая ни в какие перестрелки и пропуская мимо себя всех попадающихся на пути нашего следования “чехов” (а лес действительно набит боевиками, группы от десяти до тридцати «нохчей» встречаются нам уже третий раз), соблюдая дистанцию между бойцами по пять-десять метров, наша банда из ста двадцати человек уже второй час, медленно, но верно двигается к точке номер один. Если все срастется как надо, без сюрпризов и проблем и мы сможем по- тихому расставить на указанных на карте точках три блокпоста пехоты, то можно будет разом, в одночасье заблокировать огромный кусок леса со всеми тропинками и ручьями, и, либо загонять, как волков на номера “чичей” на пехоту, либо (если прервес сил будет не в нашу пользу) отступать почти в любом направлении, заманивая боевиков в подготовленные на точках засады. Для того что б план сработал надо всего ничего — потихонечку, на мягких лапках и без палева пройти через лес и занять каждому взводу указанное ему место.

Но без сюрпризов и проблем не бывает, и на третий час пешего ползания по лесу, остановившись в густом кустарнике где то в километре от точки номер один мы вдруг обнаружили, что у нас бесшумно и бесследно пропало из цепи тридцать два человека… Последний из подтянувшихся пехотинцев утверждает, что видел идущих за ним бойцов не более чем десять — пятнадцать минут назад. По предварительной договоренности все оставшиеся или потерявшиеся должны были оставаться на месте и ждать, когда за ними вернуться. Десять-пятнадцать минут с нашей скоростью это не больше километра, и Гюрза, не долго думая, решает отправить троих разведчиков с рацией обратно по нашим следам, с задачей найти потерявшихся и привести их. Выбор пал на меня, Макса и Связь. Лично мне эта задача дико не нравится, идти с сотней людей по лесу набитому “чехами” всяко веселее чем втроем, да вдобавок возвращаться нам нужно будет по памяти, без карты и компаса (карт в российской армии дикая нехватка, в Грозном в начале войны вообще бывало наступали по туристическим путеводителям), а в чужом не знакомом лесу это может закончится тем, что искать придется уже нас самих. И опять же пока все остальные будут валяться отдыхать, мы будем наматывать километраж…

Но, во-первых, приказ есть приказ, во-вторых, взыгравшие понты и амбиции не дают мне заскулить прилюдно(как ни как задача серьезная, кому попало не доверят), ну, и в-третьих, всего-то километр туда и километр обратно топать, за пол часа должны обернуться…

…По лесу разносится эхо боя, идущего на дороге — тропе по левую руку от нас. Там сцепилась с “чичами” и рубится насмерть первая рота пехоты, выполняя поставленную перед ней задачу — навести как можно больше шума на дороге. Мы с Максом и Связью уже больше часа гуляем зигзагами по лесу, пытаясь найти наш потерявшийся пехотный взвод, и грохот этого боя служит нам ориентиром, не давая заблудиться. Трескотня автоматов слышна еле-еле (все-таки мы далековато от дороги), но крупные калибры и взрывы гранат определяются довольно четко. По долетающим до нас звукам можно даже понять, что там происходит. Сначала (пока мы еще ни кого не потеряли и углублялись в лес по своему плану) стрельба шла параллельно нашему движению и была вразнобой, видно пехота стреляла в никуда, просто в лес для собственного успокоения. Это они после утреней перестрелки с “чехами” не могут успокоиться, и судя по тому, что стрельба передвигалась, пехота продолжала движение по тропе. За тем раздались короткие очереди пулемета ДШК (это “чеховский”, у пехоты такого калибра с собой нету), стрельба стала активной, нервной и застыла на одном месте. А вскоре раздалась долбежка автоматической пушки БМП-2 (это уже наша, та, которая усиливала пехоту). Но потом видно что-то пошло не так и звуки боя покатились в обратном направлении (видно пехота решила отойти на исходные позиции), после чего нервенность пропала и перешла вялотекущею перестрелку (похоже значит ни кто, ни чего не добился и каждый остался при своем).

Минут двадцать назад мы засекли тени передвигающейся группы и уже решили что наконец- то нашлась пропажа, но Макс вовремя обратил внимание на их малочисленность (явно не тридцать бойцов). Это еще хорошо что они ходят по лесу как у себя дома, не особо скрываясь и разговаривая в полный голос, мы успеваем залечь и прикинуться пеньками…

… Очень близкая очередь из ДШК стеганула по нервам, как плеткой. В своих скитаниях мы все-таки подошли на опасно близкое расстояние к дороге (завалить на могут как “чехи” так и свои, разбираться, кто там шарится по лесу вряд ли кто станет), и сейчас мы наблюдаем такую картину: в метрах трехстах от нас, на маленькой высотке рядом с дорогой, “чехи” установили пулемет и, сидя боком и немного спиной к нам, с упоением долбят по «зеленке». Связь полушепотом доложил по рации:

- “Гюрза”, “Гюрза” я “Кобра-два”, наблюдаю четыре цели с большим “красавчиком”, карандашей не пилили, жду дальнейших указаний…

Выслушав речь Гюрзы, ответил:

— Есть не встревать, выходить к маяку, на связи…

После чего Связь обрадовал нас с Максиком:

— Нашлась пехота, они обратно к подбитому ментовскому уазику вышли. Нам задача — выходить на кромку леса и оттуда идти к дороге, забрать пехотинцев и бегом возвращаться обратно к Гюрзе, они там уже задолбались отдыхать… И все надо проделать в темпе, времени мало, слишком большая задержка, до темноты можем не успеть.

Меня напрягает другая сторона вопроса:

— Нормальный расклад, выходить к дороге, но близко к дороге не подходить, могут ненароком застрелить свои… Или нам, идя по лесу, издалека орать “не стреляй, свои!!!” Тогда чечены пристрелят! Ладно, поползли потихоньку, для начала по дальше от пулемета, здесь мы точно к дороге не выйдем…

Углубившись обратно в лес мы полезли по склону, заросшего густым кустарником лесного оврага в направлении кромке леса, держа ориентиром по левую руку не прекращающуюся перестрелку на дороге. По нашим расчетам лес должен был бы давно уже закончится, но он все также окружал нас зеленой стеной и не думал выпускать нас на открытое место…

Наконец лес поредел, и я решил сориентироваться на местности старинным и верным способом — забраться на дерево повыше и осмотреться. Закинув автомат на плечо и выбрав дерево поветвистей, годное для осуществления моего замысла я потянулся к нижней ветке и замер, слушая как сердце колотится у меня где-то в районе пятки. За деревом меня ожидал сюрприз, в лоб мне уперся ствол автомата. Говорят, в такие моменты перед глазами проносится жизнь, но у меня в голове вертелась только одна мысль: ”Это пиздец!” Я не видел ни чего, только глаза человека, целившегося в упор мне в голову, а инстинкт самосохранения орал в мозгу, что, если я вякну хоть слово или отведу свой взгляд от его глаз, он меня тут же пристрелит! Несколько огромных, долгих и длиннющих секунд я старался даже не дышать, но, наконец, он спросил:

— Вы кто такие?

И только после этого ко мне вернулась соображалка. Перво- наперво я понял, что к автомату сейчас лучше не тянуться и вообще руки рекомендуется держать на виду у этого человека. Во-вторых, не плохо бы понять кто он такой? Рожа вроде славянская, но в Комсомольском мы уже видели типа, который, являясь русским воевал за чеченов, так что это не показатель. Сказать ему чего ни будь вроде: “Все нормально мы тут просто гуляем …”- хрен знает, как он отреагирует. Опять же комбриг с утра сказал: “Разговоров не заводить, стрелять без всяких базаров…”- а у меня позиция для боя крайне несуразная, автомат на плече и руки на ветке. Вывернусь если из этой ситуации — никогда в жизни больше автомат на плечо не повешу, отстегну ремень и выкину на хрен!

Тут этот воин, наконец, отвел взгляд от меня и уставился мне за спину. Стараясь не делать резких движений, я оглянулся посмотреть, чего его там так заинтересовало. Сзади и чуть сбоку стоял Макс и держал этого бойца на прицеле:

— Слышишь парень, все нормально, мы свои — опусти ствол!

— Здесь нет своих…!

— Мы разведка, 166-я бригада, ты-то кто?

— Я казак, Я давно за вами наблюдаю, хотел пристрелить вас, а вы с рацией.

— И чего?

— У чеченов раций нету.

Не знаю, кто ему такую глупость сказал, но все к лучшему, а то положил бы нас тут в рядок, легко! Приглядевшись, я убедился, что действительно одет и экипирован он как те казаки, что мы видели сегодня утром — тельняшка, камуфляж, подсумок…

— Слышишь казак, мы тут нашу пехоту ищем, тут человек тридцать не проходило?

— Были такие, с час назад, туда пошли, и он махнул рукой в сторону дороги.

— Ну, спасибо. И, кстати о птичках, у боевиков бывают рации… Ладно, удачи тебе.

…Своих потерявшихся пехотинцев мы обнаружили сидящими и лежащими вокруг ментовского уазика. Макс, не взирая на звания, субординацию и прочую ерунду от души обложил хуями пехотного летеху:

— Бля, сказано же было, что если потерялись и отстали, то сидеть на месте и ждать! Какого хрена вы тут оказались?

Летеха флегматично и с великим пофигизмом дождался, когда Макс выдохнется и поведал приключение своего взвода.

Оказалось, дело было так. Параллельно нашей группе, только немного в стороне шла небольшая команда “чехов”. Наша-то колонна перемешалась крайне тихо, осторожно и каждый видел только спину впереди идущего товарища. Когда они отстали, то боец, шедший первым, засек мелькнувшую фигуру боевика и, приняв его за своего, без всякого сомнения пристроился за ним, а следом и все остальные… Через какое то время “чехи” повернули к дороге и выйдя на поляну боевик идущий последним оглянулся. Наш пехотинец, увидев бородатую харю, тут же рухнул на землю, а чечен, видно офигевший от такого эскорта. дал очередь и вместе с остальными боевиками растворился в зелени леса. Наши пехотинцы в ожидании атаки провалялись с полчаса в круговой обороне, и въехав что их тут вряд ли кто будет искать (а рации у них не было)решили вдоль дороги вернуться обратно, на то место откуда вышли с утра, и там уже выйдя на связь объяснить Гюрзе всю ситуацию.

Время поджимало, и мы, толком не отдохнув, пошли обратно в лес…

Когда в тебя долбят из минометов или даже с артиллерии, то все обстоит в общем-то не так уж и плохо, можно сразу легко определить откуда по тебе ведут огонь и спрятаться за дерево, занырнуть в ямку, залечь за бугорок. Другое дело минометный обстрел — болванки летят прямо с неба сверху вниз и заныкаться от этой беды особенно некуда… Мы только-только выставили первый блок пост и доложились по рации начальству, что точка номер один на месте, как тут с неба прилетел сюрприз — раздался звук, напоминающий смесь шипения и свиста, в полусотне метров от нас среди деревьев вырос столб дыма и через долю мгновения раздалось усиленное лесным эхом громкое “Бум!”… Твою мать!!!! Мы с Максом переглядываемся, случайный выстрел или нас запалили? Через несколько секунд двойной взрыв в деревьях и удары веток по спине отметают малейшее сомнение, нас все-таки обнаружили! Нам ничего не остается, кроме как валяться, вдавливаясь в землю, и пережидать обстрел. С неба летит следующая пара мин и тут время останавливается и, сжимаясь от ужаса, ухает сердечко, дело в том, что мина которая упадет рядом, и мина летящая прямо на тебя имеют разнос звучания. Та, что бухнет рядом раздает непрерывный нарастающий свист, а мина, которая предназначенная тебе летит с легким придыханием, как-будто немного вибрируя… Я зажимаю уши, раскрываю пошире рот и молюсь аллаху, Христу и матери моржихе, что б эта херня приземлилась все таки с обратной стороны моего дерева, которое меня защищает. Кто-то из богов видно внял моей просьбе, меня слегка подбрасывает от взрыва, но все комья земли и осколки пролетают справа и слева от меня, это редкая удача! Макс с искривленным лицом хоть и держится руками за уши, стучит ногами по земле в нокауте (видно выхватил не слабо по барабанным перепонкам), но тоже вроде целый. Очередная пара мин взрывается где-то за нами и затем наступает тишина. Раздается команда Гюрзы: ”Валим быстро!!!”- и мы, оставив на бугре три десятка пехотинцев, берем ноги в руки и бегом уходим в сторону точки номер два. Гюрза, рисуясь, встает в головном дозоре, это хороший понт и достойное решение, поднимающее его командирский авторитет. Дело в том что, передвигаясь по лесу на такой скорости, с которой несемся сейчас мы, есть все шансы с разбегу влететь в крупные не приятности. Гюрза это прекрасно понимает, но все ровно добровольно занял смертельно опасное место в нашем строю…

…Через час мы, немного поплутав, выходим на точку номер два, и как только докладываем по рации о выставлении второго блок-поста нас опять накрывают мины!… Гюрза предполагает, что “чехи” пеленгуют нашу рацию с помощью специальной аппаратуры и объявляет радиомолчание. Лично по моему мнению все обстоит немного проще, такие штуки что б пеленговать стоят хренову тучу баксов и вряд ли чеченским партизанам по карману. Скорее всего у нас на хвосте повис какой-то местный индеец, который идет по нашему следу, и как только мы останавливаемся он тут же корректирует по нам огонь…

От всей этой беготни у меня уже реально путаются мысли, перед глазами желтые и зеленые круги, яркие белые звездочки и хрен еще знает что… Ужасно хочется пить, но моя фляжка давно уже пуста. Я нашел лужу с мутной водой, набираю этой жижи во фляжку и закидываю туда пару обеззараживающих таблеток. Растворения этих таблеток надо ждать сорок минут и со следующим разрывом мин до меня доходит, что незачем выжидать так долго, когда жить осталось всего минут десять… После этого с мыслью: “ да пропади все пропадом” я спокойно напиваюсь прямо из лужи. Далее следует очередная команда: ”вперед, бегом!”- и мы опять маршируем по лесу. В паре километров от третьего блок-поста залегли, на точку номер три Гюрза решил выходить, когда начнет темнеть.

…Высотка, на которой мы должны выставить третий блок-пост имеет жутковатый вид. Деревья, которые когда-то росли на ней, размолочены в лохмотья, по этому бугру явно отработали “Грады”. Немного ранее “гусары” отделились от нас, и ушли на запад к реке, а остатки нашей группы залегли в метрах ста от высотки. Нас с Максом Кобра отправил в разведку, слазать наверх и посмотреть, что там к чему. Склон этого пригорка довольно крутой, но памятуя дневную встречу с казаком и ствол автомата направленный мне в лоб, свое оружие я держу строго в руках и на плечо больше не вешаю. Но хотя этот веселый и полный приключений день уже подошел к концу, он еще не закончился, и на вершине высотки меня ожидал последний и самый интересный на сегодня сюрприз. Поднявшись наверх, и, проползя сквозь кустарник, я остолбенел! Теперь мне в голову был направлен ствол танка ПТ-76, кроме танка на бугре желтел бульдозер, но “чехов” не наблюдалось. Взяв танк на прицел гранатамета РПГ-26 “аглень” (наконец-то нашелся ответ на вопрос, мучавший меня целый день — а на хрена я эту лишнюю тяжесть с собой таскаю? Ведь не один раз намеревался сегодня выкинуть этот гранатомет на хрен, а не выкинул, и, гляди-ка же, пригодился) я наблюдаю реакцию каждого, кто забирается следом за нами на бугор, реально шок, это по нашему! У Гюрзы в глазах радость, еще бы захват бронетехники врага на медаль тянет, а то и на орденок! Дрюсик с Димычем, наплевав на то, что танк может быть заминирован лезут внутрь… С обратной стороны высотки бульдозером прорыт пологий съезд для танка, видно “чехи” собирались здесь оборудовать укрепрайон, но либо передумали, либо не успели. Как бы там ни было, а теперь оборону тут заняли мы.

…Минометы нас больше не тревожат. Видимо помог режим радиомолчания или (что более похоже на правду) следопыт, идущий за нами, потерял нас из виду. Наступила ночь, но успокоения темнота не приносит. Мы прекрасно понимаем, что потерявшие нас “чеховские” минометные корректировщики наверняка прикладывают все усилия, что бы понять, куда мы делись, да и высотка эта сто процентов у них на особом счету, не собираются же они подарить нам танк просто так!

Мы с Максом дремлем по очереди, по часу. Сначала взвинченные нервы не дают вырубиться, но Макс показывает мне “страусиный” способ. Если засунуть голову в листву, то создается иллюзия безопасности и засыпаешь почти моментально. Где-то в три часа ночи в лесу на тропинке, которая проходит не далеко от нашей высотки раздается треск мотоцикла. Мотоцикл замолкает в метрах трехстах от нас и следующие пару часов мы не столько слышим сколько чувствуем, как “чехи” шарятся вокруг нашего бугра. Но видимо им не хватает смелости подняться к нам, а мы ни чем не выдаем своего присутствия прекрасно понимая, что штурмовать нас они скорее всего не будут, а вот раздолбить всю высотку из минометов скорее всего могут, и на хрена нам это надо!… На самый хреновый случай мы с Максом шепотом обсудили план действий, если все таки “чичи” рискнут подняться к нам — даю осветительную ракету из ракетницы, Макс из своего РПК сразу рисует восьмерку во весь магазин, а я кидаю гранаты. Затем, пока Макс перезаряжается, я долблю точечно по целям. Дальше по ситуации. Но план не пригодился. В пятом часу утра мотоцикл опять завелся и его шум, удаляясь, затих в лесу. И снова до рассвета наступила тишина…

Река Фортанга. 23 мая 1996 г.

Утро 23-го мая началось с кровавого анекдота, и зачинателями веселухи выступили пехотинцы с точки номер два, еще раз подтвердив древнюю истину, что дуракам везет! Намаявшись и набегавшись по лесу за день до этого, и выставив часовых, все двадцать человек завалились спать. Часовые, немного поскучав в охранении и решив, что один хрен рано или поздно умрем, и что тоже необходимо отдохнуть, недолго думая, с чистой совестью задремали. С первыми лучами солнца на высоту со сладко спящими бойцами выполз неведомо откуда идущий одинокий боевик. Узрев всю эту картину, он решил вступить в неравный бой. Но это дикое дитя гор, видимо, тоже не блистало умом, и не учло несколько моментов: во-первых, безбашенные пехотинцы уже не первый месяц не вылезали из леса и из боев, и щелчок предохранителя автомата сработал для них круче всякого будильника, и, не успев даже проснуться, все моментально растворились, кто в ямку, кто за дерево. Во-вторых, стреляя с бедра длинными очередями по двадцати человекам одновременно попасть в кого-нибудь можно было только дураком (ибо за двумя зайцами погонишься — всяко голодным останешься, а за двадцатью — и вообще думать нечего). Ну, и в-третьих, автомат бьёт со скоростью 600 выстрелов в минуту, и разумеется через несколько секунд перед проснувшимися пехотинцами стоял чечен с автоматом без единого патрона… В следующее несколько секунд, выхватив порядка полусотни попаданий (и это с десятка метров) бездыханный фарш из боевика уже лежал на земле, и еще через пять минут он уже был по справедливости разобран на сувениры между всеми участниками дурдома (ибо понять кто же конкретно сделал смертельный выстрел было не реально). Далее по рации начальнику разведки бригады Гюрзе было передано, что вот, героическая пехота ни свет, ни заря уже валит “духов”, и так далее и тому подобное.

В отличие от пехоты мы не спали всю ночь (часовую дрему в пол глаза сном не назовешь), но мечты подремать днем остались мечтами. На вызов нужно было ответить, и в результате вся разведрота пошагала прочесывать лес в поисках достойной добычи, те более, что бамутский лесной массив был набит боевиками всех мастей как осенний лес опятами.

Не прошло и пятнадцати минут с момента нашего ухода с точки номер три, как по рации пехота сообщила, что по нашим следам мимо них только что прошла снайперша непонятной национальности (ибо общается с охраной через переводчика), а сами они в бой с ними вступить не могут(ибо позиция не выгодная), а охраны у “англичанки” (как ее тут же окрестили) пятнадцать харь да при двух пулеметах, короче добыча двигается на нас, значит, нам и воевать!

Упустить такой подарок судьбы было нельзя — баба, да вдобавок снайперша, причем явно не рядовая (с таким-то эскортом)!!! В общем, через некоторое время мы рассыпались по верху какого-то заросшего кустарником оврага, то ли лога в цепь, и стали жадно пускать слюнки в ожидании жертвы… Но время шло, и минут через минут двадцать стало ясно, что что-то пошло не так — лесным эхом дошли голоса, но в секторе обстрела так ни кто не появился. Добыча улизнула, но куда? На нас не вышли и назад не возвращались (точка номер три молчит) Путь у них оставался только один — к реке Фортанге. Гюрза раскинул карту:

— Если пробежаться пару километров, то вполне можем их прихватить перед мостом. Бегом марш!

Через десять минут мы были на точке, с которой шли две тропинки, одна вниз к мосту, вторая вдоль реки по верху склона на север к броду. Возник вопрос — куда идти?

Лично у меня на тот момент уже не было сил вообще куда-то шарахаться, за последние трое суток я поспал, дай бог, часа четыре и после пробежки по лесу чувствовал себя крайне неважнецки. По этому мне очень понравилась идея Кобры — оставить на всякий случай кого ни будь здесь, а остальным двигаться к мосту (ибо мало шансов, что кто-то сунется идти через реку в брод, можно штаны намочить, когда есть чудесный удобный каменный мостик, но все таки чем черт не шутит…) Со мной остался радист Связь и Прист с пулеметом и вторым номером Пашкой. Так же изъявили желание остаться Гарик и Мороз (тоже с пулеметом) из взвода “Удар” и Елка из взвода “Лотос”. Плюс решил никуда не ходить Чичи — “пиджак” с саперной роты. Все остальные (около тридцати человек) ушли в сторону моста.

Расставив охранение (Прист с Пашкой закопались в листву на пятьдесят метров в верх по склону, Гарик в одиночестве ушел вниз на пятьдесят метров) мы впятером заняли круговую оборону и стали ждать добычу…

… Ожидание явно затягивалось — три битых часа я, борясь с дремотой, слушаю связюка, который шепотом рассказывает, что творится в эфире. От Гюрзы вестей нет, его рация молчит и со стороны моста не доносится никаких звуков. Тишину иногда нарушают самолеты, которые летают бомбить Бамут (он в паре километров за рекой), да пару раз вертушки прилетают расхерачивать соседний берег. Шум от этих атак неповторимый, если уж у меня здесь нервы сжимаются от ужаса, то как же чувствуют себя “чехи”, попадая под обстрел этой херни? Наверное, это очень мощный психологический пресс…

У меня то же есть своя маленькая рация “Р-162”, но в условиях гор она крайне малоэффективна, и еще со времен похода на Хиди-Хутор я сделал вывод, что проще так докричаться, чем передать что-нибудь в эфир. Иногда “чехи” вылезают на нашу волну и начинают завывать “аллах акбар” и «бисмиляхи рахмани рахим…». Я уже выучил эту суру наизусть и иногда подпеваю им для прикола, но меня с моей игрушечной рацией вряд ли кто- нибудь слышит…

Связь оживляется:

— Арткорректировщик засек группу боевиков, просит дать один “огурец” для корректировки…

Раздается прерывистый свист, и у меня внутри все сжимается, к нам с неба летит сюрприз! Старые песни о главном, только вчера сидели пол дня под минометным обстрелом разных калибров, и вот, похоже, опять все сначала. Взрыв, и в десяти метрах от нас дымиться свежая воронка. У Связи глаза по полтиннику:

— Говорит, нормальное попадание, просит еще пять “огурцов”.

Все сомнения отлетают, молотят нас! Мороз оглядывается:

— Сваливаем?

— Куда на хер сваливаем, ложись!!!

… Вокруг еще пять взрывов!

— Связь, бля, скажи — своих долбят!

— Не получится, аккумулятор сел, рация только на прием работает, жопа…

… Интересно то, что нашего корректировщика рядом быть не может, и возникает вопрос, а кто же тогда наводит на нас огонь? Немного успокоил связюк:

— Говорит, отличная стрельба, цель уничтожена…

Ну, хвала аллаху, мы, типа, уничтожены и, если не шевелиться, может отвяжутся от нас? Несколько минут ожидания — в эфире тишина, а я-то подумал вторая серия вчерашней истории началась. А так все живы, малость контужены, но без ранений, так что херня, мелочи жизни…

… На сей раз тишина устанавливается не надолго, минут через пятнадцать впереди сверху громкий разговор явно не по-русски. Адреналин через край, руки ходуном ходят, но по опыту знаю, что это до первого выстрела. Мелькнувшие впереди тени сворачивают и уходят к мосту. Похоже трое, и похоже идут прямо впасть к Гюрзе! Сжимаюсь в ожидании начала стрельбы, но почему-то стоит тишина, либо Гюрза взял их на ножи, либо хрен его знает. Проходит пять минут, десять, но со стороны моста ни каких движух. Не знаю, что и думать. Снайпершу-“англичанку” мы явно упустили, но команды сваливать не было, и остается только любоваться природой, молиться, чтоб какой-нибудь шалый вертолет не пришиб нас по случайности, бороться со сном и ожидать хер знает чего…

Дежавю… С того берега реки Фортанги на меня смотрит красивая девушка. С этой красавицей я уже виделся на проклятой земле Ичкерии, и очень даже знаком. Сердце забилось, как пулемет, это смерть собственной персоной. Стройная, в полупрозрачном саване, огромными красивыми черными глазами смотрит на меня, молчит и улыбается. Я ей улыбаюсь в ответ. Похоже у нас взаимные чувства друг к другу…

— Череп, идут…

Это Мороз — маленький разведчик-срочник, лежащий впереди в десяти метрах от меня, оглядываясь повторяет шепотом:

— Идууут…

Я встряхиваюсь, похоже, задремал. Со стороны моста треск веток и приближающиеся тени. Видно возвращаются наши, судя по всему, охота на сегодня закончена. Собераюсь встать, зевнуть и потянуться, но зевок застревает в глотке, а сердце останавливается, на нашу полянку из кустарника выходит махровый партизан! Чернобородый, с ядовито-зеленой повязкой на голове, в полугражданской одежде, и бело-грязных кроссовках, весь обмотанный пулеметными лентами, он быстрым шагом проходит мимо Мороза и с отсутствующим взглядом, явно ни кого не замечая, идет на меня. На каждый его шаг у меня проскакивает с десяток мыслей. Кто это? почему молчат Прист с Пашкой? Может это свой, один из “гусаров”? Они должны где- то рядом работать. Хотя вряд ли, “гусары” все, как один одеты в горки и берцы и повязаны в защитно-зеленые косынки, а это явно «чех»! Похоже, это снайперша-“англичанка” со своими волчарами нарисовалась. Неужто дождались?

Первый “чех” уже поравнялся со мной, мимо Мороза прошел второй чечен, а из куста вышел третий.

В голове мешанина — бля, по чему молчит Прист? Где Гюрза? Что происходит, ссука?! Приста с “Пашкой, похоже, сняли по-тихому! А это значит, наша огневая мощь уменьшилась на один пулемет! Хрен с ним, горевать потом будем. Сейчас план такой — ближайшему чернобородому прострелить в упор колени и всадить пулю вниз живота (что бы потом допросить была возможность), расхерачить всех, кто вылез из кустарника, засыпать густо очередями сектор от оврага до поляны слева, закидать гранатами, и рывком вперед, мочить всех кто мужского пола. Главное не задеть “англичанку”, она нам нужна живая, целая и тепленькая. Ну, понеслась!!!

… Чечен, шедший первым, выхватил сразу три очереди и согласно своему плану стреляю ему по ногам, Елка с другой стороны разнес ему голову, а Мороз, недолго думая, всадил ему очередь в спину. В следующую секунду я моментально оглох — со стороны кустарника не дальше чем с десяти метров от Мороза по нам ударило не меньше двадцати стволов! Ни поднять головы, ни высунуться из-за дерева нет ни какой возможности. Я в ужасе несколько секунд наблюдаю, как надо мной отлетает кусками кора и сыпятся ветки. Твою мать! Похоже, это не те, кого мы ждали, уж больно их до хрена! Затем огонь потух, и пошла волна атаки, чечены (явно не дети, знают чего делают) скачками от дерева к дереву пошли на сближение. Очередь пулемета Гарика заставила их залечь, но ни о какой контратаке не может идти и речи, нереально даже сменить огневую позицию!

В следующее мгновение все поменялось — “чехи” перенесли огонь хрен знает куда, а из кустарника вдруг выскочил Пашка. На одном плече у него весит пулемет, а на другом — Прист. Левой рукой он поддерживает Приста, а с правой короткими очередями с автомата стреляет себе под ноги по лежащим “чехам”. Сбив волну чеченской атаки и добежав до Связи, Пашка выхватывает пулю в горло, и, упав, бьется в судорогах. За то очухавшийся Прист орет благим матом:

— Я их посчитал! Их больше сорока пяти человек, это сколько я видел! И в лесу кроме этого еще есть!!!

В неожиданно наступившей тишине крик Приста прозвучал как приговор. Связь, помолчав, тихо добавляет:

— И рация сдохла, лучше не придумаешь, полный пиздец.

— Прист, ты почему не стрелял?

— Задремали мы немного, а когда увидел их, идущих от моста, решил что это свои, по тому и не стрелял. А потом, когда на поляну сороковой вышел, а за ним еще вылезали — понял что это “чехи”, только часть их уже мимо прошла… Нас они не заметили, мы в листья зарылись. Я не знал, что делать, они прямо по нам шли. Вы как начали стрелять мы тоже очередь дали, но нас тут же гранатой накрыло, дальше смутно все. Помню только Пашка крикнул: «Бежим!» Меня в охапку схватил, мы прямо по “чехам” и побежали…

Пашка лежит без сознания, но с открытыми глазами, уставился в небо и улыбается. Смотреть на него жутковато. У Приста две дыры в спине и одна в правой ноге чуть ниже задницы… Подал голос Мороз:

— Может сваливать пора?

Ответить ни кто не успел, залпом грохнули гранатометы, оглушительно задолбили не меньше трех пулеметов. От моего многострадального дерева ощепился большой кусок и улетел в овраг. От ствола осталось метра полтора, остальное упало поперек полянки. “Чехи” пошли во вторую волну, только теперь кроме атаки в лоб, они двинули и справа по оврагу. Это уже хреновей некуда, понимаю, что как только проползут по склону оврага, наступит конец игры, будем все как на ладони. И сделать ничего не сможем, ибо, не то что сменить позицию — отползти на пол метра от спасительного дерева не реально, настолько “чехи” близко и настолько плотный огонь! Не высовываясь из своего укрытия закидываю склон гранатами Ф-1, и после четвертого взрыва поползновения с этой стороны вроде прекратились, да и вообще похоже атака пошла на спад. Не знаю, какие потери у “чехов”- видно только, что рядом с Морозом валяются четыре жмура, да плюс трое на виду после первой атаки, а сколько еще в кустах — не видать, но должны быть у “чехов” еще убитые и раненые, плотность огня уже не та, что была в начале атаки. Видать, ангелы нас крышуют очень сильные — Елка в руку выхватил осколок, а так все целые, только глушеные сильно. Но ситуация патовая — “чехам” вперед не пройти, пока нас не завалят всех. Уйти они тоже не могут, по их правилам (давно уже замечено) они должны всех своих убитых с собой унести, но чеченские жмуры валяются в трех-десяти метрах от нас, и забрать их “чехи” возможности не имеют, пока мы не отойдем. Мы же свалить возможности не имеем, ибо как только куда-нибудь двинемся, тут же попадем под огонь почти в упор, плюс у нас на руках “двухсотый” и два ”трехсотых”. К нам на помощь почему-то никто не спешит, Гюрза с остальными пропал в лесу, как и не было…

Пулю, которая летит именно в тебя, не спутаешь ни с какой другой, и уже второй раз у уха дзынькает именно моя пуля, кто-то явно метит мне в лоб, но откуда долбят, я не вижу, можно вычислить только примерное направление. В надежде попасть хоть случайно расстреливаю пол рожка в ту сторону одной очередью над самой землей, и откатываюсь в ямку к Елке. Патронов у меня осталось четыре рожка плюс граната, у Елки пять рожков, не густо… Со скоростью терминатора, чуть ли не десять метров в секунду, да так, что над травой и не видать (ни один спецназовец так не сможет) по-пластунски приполз к нам Мороз. У него дела еще хуже — последний магазин, а гранат вообще нет. Зато три гранаты нашлись у Связюка, одной он минирует свою мертвую рацию, вторую оставляет для боя и третью — для себя. С диким криком: “Выберусь-уволюсь на хрен!!!” и стреляя без перерыва к нам прибежал Гарик. У него с патронами почти нормально, сотни три в лентах точно осталось, плюс сдернули боезапас с “чеха”, которого застрелили первым (благо он валяется на расстоянии вытянутой руки), ленты на нем прострелены в нескольких местах, но худо бедно сотню наскрести можно.

Сапер Чичи поставил в тупик:

— У тебя сколько патронов осталось?

— У меня все на месте.

— ???

— Я не стрелял…

Во нормально, пока мы тут бились как обреченные, Чичи вообще не высовывался из своей ямки, самоустранился от боя, ссука!!!

Но сейчас не до Чичи, встает вопрос, что дальше? Я предлагаю, пока не поздно взорвать себя на хрен оставшимися гранатами! Остальные категорически против, типа еще не время. У Елки другая идея, расстрелять половину боекомплекта по кустам и максимальной скоростью свалить метров на сто влево, и пусть чехи забирают своих жмуров и валят на все четыре стороны. Идея неплохая, но у нас на руках мертвый Пашка и раненый Прист. Гарик утверждает, что он сможет бежать с Пашкой на плечах, при этом пинками гоня Чичу впереди себя. Приста обкололи промедолом, и я меняюсь с ним оружием (с автоматом ему будет всяко легче чем с пулеметом). Остается дождаться удобного момента для срыва…

Третью волну чеченской атаки мы встречаем очень плотным пулеметно-автоматным огнем. Не жалея патронов, в два пулемета, как на стрельбище рисуем по кустам «галочки» и «восьмерки». Засекаю “чеха” за деревом в метрах двадцати и долбаю без перерыва, пока из-за ствола не вываливается труп. Время! Ноги в руки и делаем стометровку. Подстегивать ни кого не надо, не знаю как другие, а я несусь, почти не касаясь ногами земли! Пробежали и залегли, понимая вдруг, что вслед ни кто не стреляет. В том. что делать дальше на сей раз споров не возникает, занимать опять круговую оборону, а кто-то пойдет искать наших. Насчет того кто пойдет, тоже сомнений нет. Все, как один, уставились на Чичу.

— Ну что, сука трусливая, искупай свой косяк, иди в лес, ищи Гюрзу.

— Я никуда не пойду!!!

— Тогда я пристрелю тебя прямо здесь и сейчас, выбор у тебя не велик.

Чичи край как не хочет идти в лес, но Гарик ставит точку в не начавшемся споре:

— Я пойду с ним, если что — завалю его легко…

Гарик и Чичи уходят в лес. Очень надеюсь что они знают куда идти, потому что, например, лично я понятия не имею, где искать наших, ни карты, ни компаса у нас нет. С боеприпасами совсем беда, на пятерых две гранаты, сотня патронов в пулемете и по полтора рожка на автомат. Если еще одна атака — нам пиздец… Но чечены как вымерли, с их стороны не звука, в лесу только птички поют. Красивая природа, умиротворяющая картина, и не верится, что только что стоял такой грохот и треск. Пашка только позеленел, но все так же смотрит в небо и улыбается, его земные проблемы больше не волнуют. Елка перематывает себе плечо, да Прист слегка постанывает… Чувствую, что день 23 мая 1996 года я запомню на долго, и судя по всему это еще далеко не конец.

— Свои! Не стреляй!!!

Кажется, радостней и долгожданней этого крика из леса я не слышал в своей жизни ничего и никогда! Первым из леса выходит Чичи, за ним Гарик, следом Петрович с Гюрзой, дальше остальные. Братишки!!! Как же я рад вас видеть! Гарик уссывается:

— Чичи уперся, назад идти не хотел, пришлось под пулеметом вести. Сам то я в лесу теряюсь легко, а он наших моментально нашел, по прямой на третью точку вышел. А там и разведка вся, и “гусары” тоже. Гюрза сразу после минометного обстрела с моста ушел, по лесу покружил, да обратно на точку вернулся.

Гюрза весь в жажде подвигов:

— Где чечены? Пошли!

Вот уж чего не хочется до дрожи в коленках, так это возвращаться на место боя. Но Петрович уже мелькает там, с ним ни чего не случилось и это слегка успокаивает. Шагаю обратно. Вокруг картина еще та, трупы “чехов” с десятка полтора (Петрович деловито их обыскивает, листает документы, сразу видно на гражданке “опером” работал, ментяра, бля…), под деревьями кучии кровавой одежды (видно раненых перевязывали) и даже оружие не собрали! Шмонаю ближайший труп. В паспорте имя Магомед (ну а кто же еще), прописка Урус-Мартан. Не понял? А чего не Бамут? Залезаю в карманы к другому — тоже Урус-Мартан. Третий — такая же херня… Выходит Бамут урус-мартановцы оброняют? У пацанов со взвода “Лотос” находка еще круче, штабная печать (с волком и арабской вязью) и штатно-должностная книга банды! Это уже на медаль тянет. Не смотря на богатые находки у меня сердце ноет, и нервы уже на грани истерики — или отходняк от боя, или явно пора сваливать. Для меня в настоящий момент нет дома ближе и роднее, чем «точка номер три»,” высотки с бульдозером и танком ПТ-76, того бугра, на котором мы провели предыдущую ночь. В кустарнике замечаю еще один труп. Он лежит лицом вниз, головой на автомате, в луже крови свернувшейся в комок красной слизи. Пытаясь преодолеть тошноту, тяну автомат за приклад и вытягиваю зацепившуюся за ствол нижнюю челюсть “нохчи”… Сдерживать себя больше не могу, похоже это последняя капля и следующие пару минут меня рвет желчью. И словно пытаясь добить мою психику Петрович идет от трупа к трупу, с остервенением отрезает им уши и разбрасывает их по сторонам…

Дальнейшие пару часов я нахожусь в полуобморочном состоянии, мозг фиксирует только какие-то не связанные между собой эпизоды. Вот закладываем гранаты под трупы. Вот собрали в кучу и заминировали боеприпасы, которые не в состоянии унести. Вот идем куда-то цепочкой через лес, впереди на самодельных носилках несут тело Пашки, сзади меня, шатаясь, ковыляет Макс, загрузивший на себя полторы тысячи патронов в лентах. У меня на плечах, кроме своей поклажи еще “чеховский” гранатомет РПГ-7 с выстрелами и пара “мух”. Вот мы на «точке номер три», я — то в прострации, то в истерике, а Макс скармливает мне свой запас сахара… Постепенно прихожу в нормальное состояние. Дело уже к вечеру. На высотку вернулись разведчики, которые ходили к дороге относить добытое оружие, боеприпасы, раненых и труп Пашки, привели пехоту. Пулемет по наследству перешел к Димычу, и вторым номером с ним вписался Дрюсик — земляк Димыча из Иваново.

Мечта прийти в себя и поспать в спокойной обстановке накрылась медным тазом. Поступила новая вводная, танк ПТ-76 и бульдозер взорвать, и как начнет темнеть, всей группой покинуть высотку и идти обратно к реке Фортанге (Мартанке)… Видя мое разбитое состояние, Кобра решает сменить меня с головного дозора. Эта его идея действует на меня, как допинг и удесятеряет мои силы, мой головной дозор не отдам никому, я буду я, если не пойду впереди своих!!!

Ну, а пока что последний час высиживаем всем взводом в огромной авиационной воронке, ибо где то в штабе у отцов командиров возникла замечательная идея раздолбить на всякий случай из артиллерии крупных калибров все бугры и высотки, которые есть на пути нашего следования. По лесу лупят “САУ” и “ГРАДЫ”, эхо разносит грохот далеко по округе, нашу высотку трясет, как во время землетрясения и комочки земли осыпаются на дно воронки. Пытаясь отвлечься, мы перетираем весь прошедший день, и ищем ответы на много разных “почему”. Почему Гюрза так не вовремя (или на оборот, вовремя) ушел от моста? Почему “чехи” побросали не только трупы и оружие, но даже документы своего отряда? Почему Бамут обороняют кто угодно, только не жители Бамута?

— Ну, с Гюрзой все понятно, “золотое копытце” бля, почуял что то, вот и решил свалить!

— Да не… — высказывается Дрюсик, — просто понятно стало, что снайперша вперед нас успела через мост в Бамут свалить, вот и решил, что на хрен там высиживать. А по тому и по шел по лесу пошляться, другую жертву поискать…

У Дрюсика всегда на все свое мнение. Сейчас он нашел кусок железной сетки, притиснулся спиной к земле и сверху этой сеткой накрылся (типа от случайных осколков). Всех развеселил этим, но при этом очень серьезен, и вылезать из своего псевдоукрытия не собирается. Димыч выковыривает из стены воронки осколок весом с килограмм, добавляя всем смеха, но для Дрюсика это не аргумент.

— Ну а почему “чехи” всех своих убитых побросали? Ведь всегда забирали… Вон в Белгатое всю ночь в атаки ходили, чтоб своего жмура забрать!

— Да простая математика, не кому было трупы уволакивать. Кроме этих еще были, да раненых сколько, по одежде простреленной оставленной прикинуть можно, что тоже не меньше десятка. Видно, унесли, сколько смогли…

— Ну, а то что они с Урус-Мартана, да с Гойского, это тоже понятно. Сколько уже Бамут штурмуют, ни каких местных не хватит. Основательно подорвали генофонд ичкерииской нации, долго им теперь возрождаться и востанавливаться…

— Да ну долго! Как история показывает, уж чего-чего, а плодиться и размножаться они быстро умеют, ни в пример нам. Пять-шесть детей в семье это ни хрена не показатель.

В нашу воронку запрыгивает Кобра, у них в соседней яме шло совещание офицеров.

— Расклад такой, сейчас взрываем танк и уходим отсюда с концами. Первыми идут “гусары”, потом следом за ними пехота, две роты. Идем к реке, проводим разведку, на ночь ставим засаду у брода. Утром переходим мост и днем мы должны быть в Бамуте.

— Спать когда будем?

— В Бамуте отоспимся! Еще вопросы?

Вопросов больше не возникает. Новость про то что, первыми будут шагать “гусары”, лично меня радует несказанно, приключений на сегодня выхвачено выше крыши. Думаю, что еще одного встревания мне будет достаточно, чтоб остаться идиотом на всю оставшуюся жизнь. В конце концов “гусары” здесь самые крутые, как ни как спецназ ГРУ, следовательно, им и карты в руки! Не радует, что опять поспать не удается, хотя при всем желании наверно и не получится уснуть, весь как один сплошной комок нервов… Ну да и хрен с ним, после смерти отоспимся, а пока что нам предоставляется невиданная честь, первыми войти в Бамут!

Солнышко к закату, в лесу темнеет, и мы выстраиваемся на дороге. Оглядываю строй — ёпти, да нас тут не меньше полторы сотни, сила… Впереди, отдельной бандой, не перемешиваясь с нами шестнадцать бойцов 876 роты специального назначения главного разведуправления, “гусары”, два офицера, прапор, остальные солдаты-срочники. Смотрят на нас сверху вниз, супермены чего тут скажешь. Ну, поглядим, какие вы в деле. За нами строятся родные “бешеные”, третий батальон пехоты. В давнем споре — кто же все же безбашаней и ебанутей, второй батальон или третий, чемпион так и не определился, одни стоят других. Но как не крути, с ними по лесу гулять всяко уютнее, слава о них гремит везде, где они пройдут огнем и мечом.

Взрыв превратил танк в груду бесполезного железа и служит нам сигналом к началу движения. Идти за “гусарами” оказалось довольно таки тяжело. Спецназ спецназом, но в лесу они гости случайные, на каждый шорох и треск залегают, занимают круговую оборону, высылают вперед дозор и пока не убедятся, что все путем, с земли не поднимаются. Работают как в кино — сигналы на пальцах, у каждого свой сектор обстрела, все прикрывают друг друга. Красиво, но заебно! Мы то в лесу, как дома и видим, что, во-первых, это напрасная трата сил, во-вторых, мы до полной темноты до реки не дойдем, а проводить разведку в условиях кавказкой ночи (когда вытянутую руку не видать) не получится. После, кажется, сотой остановки начинается бурчание. Первый психанул Димыч. Его окающий вопль на весь лес, заставляет всех забиться в нервном смехе:

— Епона бога душу, селезенка, сердце, печень мать!!! Мы долго тут будем физкультурой заниматься!? Хули вы валяетесь, нет тут ни кого! Через полчаса окончательно стемнеет, мы чего, тут на тропинке ночевать будем?

Спецназовцев это мало трогает. Поколебать уверенность в том, что они все делают правильно нереально! (мы же мабута и ни хрена не понимаем и не умеем, а их так учили)…

Как и следовало ожидать, к Фортанге мы вышли в полной темноте. В свете луны и звезд обнаруживается интересная картина. Где то в километре (или даже ближе, в темноте не поймешь) — высота, на вершине которой видны сполохи трех стреляющих точек и слышен шум работающих минометов, явно чеченских. Похоже, это те самые минометы, которые вчера нас гоняли по лесу. Гюрза расставляет людей:

— На высотку мы сейчас не полезем, только друг друга перевалим, разберемся с ними завтра с рассветом. Поэтому пехоте располагаться по низу склона, не подниматься и не стрелять. Всех кто будет пытаться спуститься с горы, или подниматься на гору, резать ножами.“Гусарам” залечь по берегу у брода. Разведке рассаживаться вдоль тропинки, по четверо у каждого дерева и глядеть во все стороны. Не стрелять, всех кто будет передвигаться по тропинке, резать ножами. Тишина полная! Спать попарно по очереди. Все, выполнять!

Я, Макс, Шева и Снайпер облюбовали себе деревце на ощупь, расселись крестом и напрягли уши, ибо зрение напрягать стало уже без толку. Первыми подремать выпало мне и Шеви, но сон не шел. Сидя лицом к высотке, с вершины которой время от времени “чехи” долбили какие-то свои неведомые цели, я размышлял о том, что более насыщенного и сумашедшего дня у меня в жизни еще не было, да и вряд ли будет. Потом дикая усталость стала брать свое, и перед тем как вырубиться последней моей мыслью было что, вот завтра мы войдем в этот долбаный Бамут, и “легендарная” и “неприступная” крепость может и останется в памяти чеченцев “легендарной”, то уж всяко перестанет быть “неприступной”!

Бамут! 24 мая 1996 г.

… Нохчи скисли — прославленные и пропиаренные горные волки на поверку оказались щенками, трусливо поджавшими хвосты, и “легендарную неприступную крепость Бамут” оказалось просто некому защищать. Полевой командир Руслан Хайхороев не захотел погибать героем Ичкерии и, торопливо закопав по Бамуту своих погибших товарищей (по несколько человек в одну воронку), а за одно расстреляв часть пленных (они не хотели уходить предчувствуя скорое освобождение) свалил с остатками своего отряда в сторону Ингушетии, оставив Бамут на произвол судьбы, а точнее на растерзание «бешенной бригаде».

Наступил вечер, я отдыхал в подвале дома, стоявшего на южной окраине Бамута, поставив свой автомат в пирамиду, в которой еще утром стояли автоматы боевиков. Валяясь на нарах, служивших долгое время лежаком какого-то неизвестного нохчи, я вспоминал весь прошедший день, чувствуя что контузия потихоньку отходит, и ощущая легкое разочарование от того, что вот, готовился к жаркому бою, но “чехи” струсили и бой не состоялся…

Героями всего прошедшего дня выступали пехотинцы. Начали чудить они с самого раннего утра с того, что на берегу Мартанки (Фортанги), вдруг захотев поесть горяченького и глотнуть чайку, пехота распалила костры и всем сразу стало понятно, что разведка и штурм высоты отменяется, ибо два десятка костров и суета сотни бойцов около них не оставили никаких шансов застать на вершине врасплох хоть кого-нибудь. Меня это даже порадовало, потому как в глубине души почему-то край как не хотелось лезть на эту долбаную гору. Я считал, что есть цель — Бамут, и не надо от нее отвлекаться и размениваться по мелочам. А вот Гюрзе, судя по громкому отборному мату, это очень не понравилось! Но ни чего не оставалось, и построившись в прежний боевой порядок («гусары» впереди, мы следом и за нами пехота) наш отряд борзо пошагал к мосту.

Мост был самым идеальным местом для засады и отражения нашего нашествия. Понимая это, мы в течение часа валялись на кромке леса, разглядывая в бинокли соседний берег, пытаясь вычислить, где же затаились “чехи”, а саперы тем временем рассматривали с расстояния сам мост, надеясь разглядеть заряды для подрыва. “Чехи” могли взорвать мост с первым же вступившим на него бойцом, а могли подождать, что бы дать прейти реку нескольким человекам и долбануть этот пресловутый мостик, тем самым отрезав малую часть от основных сил, чтоб без проблем размолотить их. Но вот и “гусары” перебежали на другой берег, и разведка перетекла следом за ними, и пехота спокойно пошла, а мост оставался целым. Сапер Лис обнюхал все вокруг, но не нашел ни чего похожего на фугас. Это было очень удивительно и не понятно, и, пожав плечами, мы пошагали дальше, гадая, где все-таки боевики надумали дать нам бой. Было похоже, что меряться силами мы с ними будем в самом Бамуте…

Не далеко от Бамута один из срочников-“гусаров” (видимо самый уставший) потихоньку сбросил в кусты свой “шмель”. Я обрадованно поднял его (ибо такая мощная штука всяко может пригодиться при штурме), но подскачивший прапорщик-спецназовец отнял его и вручил “шмеля” обратно срочнику, прочитав ему мини-лекцию в двух словах матом. Срочник-“гусар” поскучнел, похоже вечером ему предстоял жесткий разбор полетов (как же, показал слабость перед мабутой, такое в спецназе не прощается)…

И вот мы сидим в кустарнике перед крайними домами на южной окраине Бамута. Село в метрах в ста, с другой стороны ручья, текущего по дну глубокого оврага. На противоположном склоне оврага, прямо перед собой я засек полосу плохо замаскированной свежевырытой земли, тянущейся из особо густого кустика. С таким я уже встречался, это след “крысиной норы”. Не сложно было догадаться, что это подземный ход, выходящий из подвала дома и ведущий прямо в овраг. Умно, только землю нарытую могли замаскировать получше, а так можно сидеть и ждать, когда куст шевельнется и стрелять почти в упор, расстояние меньше ста метров, не промахнешься. Дело за маленьким: чтоб “чехи” полезли в эту норку надо бы их как то расшевелить-шугануть, и для этого надо всего ничего, спуститься в овраг, подняться по тропинке слева(тропинка вытоптана основательно, видно местные по ней за водой ходят) и сунуться в подвал. Ясное дело, что тот, кто первый туда залезет — рискует головой очень-очень сильно, нужен доброволец, и мы смотрим на “гусаров”, а они косятся на нас. Зато пехота наша думает не долго, в подвале можно поживиться интересным и вкусным, и поэтому добровольцев у них хоть отбавляй. Скачками (не бегом, не по-пластунски, а именно скачками, от укрытия к укрытию) два бойца спрыгнули в овраг, поднялись по тропинке и через несколько секунд были уже в подвале. Минута ожидания и вот они вынырнули с какими-то банками и коробками подмышками. Видя, что с ними ничего не случилось, с диким ревом и визгом в село рванули и рассыпались по соседним развалинам остальные пехотинцы. Как в телевизионной рекламе жевательных конфет один пехотинец стоит на крутом склоне оврага и сложив руки рупором во всю глотку вопит: «Минто-о-он!!!» Бойтесь суки, мы пришли, мы здесь!!! Может потом историки будут спорить, кто же первый вошел в Бамут, ГРУшники, ФСБшники или армейская разведка, но факт остается фактом, первыми в Бамуте были пехотинцы-мародеры из “бешенной” бригады!!! Простая безызвестная и безымянная серая пехотная масса оказалась (как всегда) смелее всех смелых и круче всех крутых!

… Потом мы до вечера лазили и слонялись по этой раздолбанной деревне. Один раз попали под налет вертушек (вышла накладка, летуны еще не знали, что мы уже взяли неприступную крепость), хвала Аллаху обошлось без потерь. На весь Бамут нашелся единственный защитник, обдолбанный героином наркоман-боевик на пулемете ДШК, сидящий на восточной окраине села. Его одиночный подвиг был не долгий, этого героя, походя снял очередью в спину пехотинец с ненормально-мутным взглядом. Когда я проходил мимо, то увидел жуткую картину, тот стоял над трупом “чеха” и лопатой разрубал ему голову. На мой вопрос: “Ты чего творишь?” ответ был цинично простой: “Мой трофей, что хочу, то и творю. Хочу посмотреть как устроена его голова изнутри…” Судя по количеству разбросанных вокруг чеченского пулемета пустых шприцов “чех” закатал в себя не меньше двадцати граммов героина (видать давненько сидел на своей огневой точке), а глядя, с каким спокойствием пехотинец разрубал ему голову лопатой, можно было предположить, что у боевика оставался еще не большой запас наркоты и наш боец, обнюхавший свою жертву, успел этот запасец оприходовать…

… Попались в этот день и очень интересные находки. Противотанковое ружье времен Великой Отечественной войны (ПТР), стреляющее патронами калибра 14,5мм, с приваренными к нему колесами от легкового автомобиля (видимо этот раритет был изъят из какого-нибудь исторического музея). Самодельные минометы (штуки не долговечные, зато простые в изготовлении и в больших количествах), гуманитарная помощь от иорданского короля славным чеченским воинам Аллаха (предназначалось “чехам”, а теперь этот рис с горохом мы сами съедим). Подвалы, набитые боеприпасами (Лис обкладывает все тротиловыми шашечками, не мудрствуя лукаво собираясь взорвать все это дело на хрен), подвалы, где содержали рабов (цепи с ошейниками в больших количествах, плетки- семихвостки, на стенах выцарапанные фамилии бойцов), омоновские сферы-шлемы с надписями кровью “Аллах Акбар!”, да и много чего другого… Самая интересная находка была у дороги в центре села. Не далеко от бывшей школы пехотинец заметил торчащую из плохо засыпанной воронки руку. Выкопав свежий труп боевика он заметил под ним еще один… Через час копания у дороги лежали пять “чеховских” жмуров, и один из них женского пола (с осколочным ранением в голове и развороченным боком). Это была та самая снайперша — “англичанка”, за которой мы гонялись за сутки до этого. Судя по ранениям она стала жертвой бомбардировки или минометного обстрела. От нас ушла, а от смерти не смогла — судьба бля…

… Ближе к вечеру мы скучковались вокруг Кобры для получения задачи на ночь и следующий день:

— Расклад такой: по последним данным Русланчик Хайхороев свалил в Ингушетию и сидит сейчас в лесу в паре-тройке километров от границы с Чечней. У него там порядка двух десятка пленных, и держит он их то ли на заброшенной нефтяной вышке, то ли водокачке, хрен поймешь. И поэтому сейчас мы ждем приказа на выдвижение и на переход границы с Ингушетией. Хотя такой приказ скорее всего не поступит, боевикам туда можно, а нам нельзя, ингуши с нами не воюют и хай может подняться вселенский. Поэтому это разборки ментовские, а не армейские. Но мы находимся в готовности номер один, хрен его знает, всякое бывает. Сейчас отдыхать, но опять же в готовности отразить нападение, вряд ли чечены ушли далеко. Завтра в Бамут войдут ВВшники, и через пару дней, как только они выставят блокпост, мы уходим…

…Ну вот еще один день подошел к концу, а я все еще живой, это радует. Сейчас восьмой час вечера, нам с Максом выпало стоять в охранении с двух ночи до шести утра, так что можно поспать целых шесть часов без перерыва, и это тоже очень радует. Мы взяли Бамут без потерь — это несказанно радует, короче одни радости сегодня… Вообще столько радости (как показывает опыт) не к добру, но завтра будет завтра, там и поглядим, а пока отбой!

— Костя просыпайся, с тобой журналисты по общаться хотят…

Твою мать, так отлично спалось, нет, бля, разбудили!

— Какие на хрен журналисты?

— С вэвэшниками утром приехали, тебя видеть хотят.

— А какого хрена им от меня надо?

— Так земляки твои, с Питера, невзоровские…

А вот этого говорить не стоило, Невзорова я не перевариваю, по его глубокому убеждению в Чечне воюют только спецназовцы, а остальные херней страдают, особенно пехота и прочие…

— Тамбовский волк им земляк. Много их там?

— Двое.

— Вот пускай друг с другом и общаются!

Но сон мне братья-разведчики разогнали, и я вылез из подвала на свет божий. Времени уже полдень, в кой-то веки выспался от души, настроение чудесное. По Бамуту грохот стрельбы, пулеметы, гранатометы и прочая хрень…

— Чего происходит то?

— Кино снимаем для истории, как мы героически Бамут штурмуем! Не желаешь поучаствовать?

Подошли две незнакомые личности, представились:

— Василий.

— Влад, это ты Костя с Питера?

— Пару слов на камеру не скажешь?

— А вы невзоровские?

— Ну да…

— Не люблю я Невзорова, спецназ прославляет, а остальных нахер посылает.

— Ага, есть такое дело, спецназ его конек. Но мы правду покажем, обещаем! Ну чего пообщаемся?

— Ну, давай…

Сначала посадили на БМП, потом говорили стоя, но интервью что-то не идет, видно стеснительный я, да и усталость сказывается. Зато Макс с Гюрзой так и сыплют предложениями, не остановить. Поснимались на фоне развалин, на фоне природы, на фоне боевой техники. Расстреляли на камеру половину всего боезапаса, нашли старую бочку и исхерачили ее из всех видов оружия…

Поход в Ингушетию, как и следовало ожидать, у нас накрылся медным тазом, и мы решили слазить ночью за Мартанку на разведку, посидеть ночь в засаде на мосту, а с утра взорвать мост на хрен и дойти до места, где с “чехами” бились намедни, на месте гибели Пашки крест поставить памятный. Зовем с собой журналистов. Те не против.

Ближе к вечеру созываем добровольцев — набралось человек тридцать. Сколотили крест из реек, более-менее сносный и, как стемнело, выдвинулись…

— Что случилось, Димыч?

— Справа метров сто, кто то есть…

Смотрю в направлении, которое указал Димыч, но темень как у негра в ухе, ни хрена не видать. Пытаюсь глядеть, как учили “спецы” — боковым зрением, и точно, какое-то шевеление есть!!!

Пять минут назад мы остановились, заняли круговую оборону, а по середине присел по-большому журналист-фотограф Василий. У него скрутило живот(это бывает от нервов и непривычки), но он одет в маскхалат-комбинезон старого пошива, и теперь чтоб облегчиться ему надо раздеться чуть ли не полностью… А нас, похоже, засекли, шевеление ощущается впереди, а через некоторое время хрустнула очень нехорошо ветка справа, затем я четко услышал покашливание слева — бля, похоже окружают! Нервы напряжены до предела и, похоже, не у меня одного — и Димыч, и Макс в напряге нюхают воздух в том же направлении, что и я, значит у меня не глюки! Подполз Гюрза:

— Что у вас?

— Да вроде движуха какая-то…

— Где?

И тут впереди, метрах в пятнадцати щелкает зажигалка и слышится сдавленный шепот: “Вы где?”…

— Уходим! Быстро!!!

На максимальной скорости (в центре, ничего не понимая, на ходу натягивая маскхалат, бежит Василий) наша колонна бесшумно ломится сквозь лес к реке. Впереди меня пыхает Димыч. С его весом, да его годами (под сорок уже), и вдобавок с пулеметом такие марш-броски на полной скорости даются ему нелегко. И еще Дрюсик (его земляк и второй номер) на бегу докапывает Димыча вопросами с прикольным окающим акцентом:

— Димыч, куда бежим?

— Отвали, не до тебя!

— А чего на бег-то сорвались?

— Отвали, говорю, встряли мы, похоже!

— Чего, “чехи” что ли?

— Бля, ты сам не видел что ли?

— А где «чехи» то?

— Дрюсик, разведчик хренов, нас чуть не окружили, вовремя свалили. Обложили как волков, зажигалкой щелкали, переговаривались…

Дрюсик, наконец-то, замолчал, но не надолго. Через минуту бега выдал:

— Так это же я…

— Что ты?

— Я зажигалкой подсвечивал… Я отстал, думал, что потерялся, ищу, ищу, а вас нету. Я и стал шепотом орать: “Вы где”? Потом смотрю — движуха какая-то, я ближе, а это вы побежали..

До Димыча, похоже, не доходит, а меня на бегу начинает разбирать истеричный смех. Я четко представил себе, как Дрюсик (такое реально по силам только ему) умудрился, потерявшись, в одно (!!!!!!) лицо окружить и зашугать разведроту! Воистину, на такое ни кто больше не способен!!!

— Стой!

Все, как один остановились и залегли, а Димыч, посмотрев на Дрюсика и произнеся только: “Ну, ты пиздец…”, побежал в начало группы докладывать Гюрзе что к чему. Я, борясь с икотой и смехом, прикидываю, врубились ли журналисты, чего вообще происходит? Если да, то репортаж у них должен получиться суперубойный!!!

… Скоро мы были уже на мосту. Заняв оборону по обоим берегам реки и разделившись на бодрствующих и отдыхающих все занялись тем, чем каждому полагалось: журналисты стали ожидать чеченских боевиков в частности и подвигов вообще, бодрствующие, вооружившись приборами ночного видения, уставились в темноту, а отдыхающие с чистой совестью завалились спать, и скоро под чеченской рекой Фортангой (на местном диалекте Мартан) раздался мощный (и, судя по глазам, заведший журналистов в ступор) русский храп свободных и уверенных в своей правде мужиков…

… С утра пораньше сапер Лис, дождавшись, когда все перейдут на правый берег, улыбаясь беззубой улыбкой, развалил мост специальной кумулятивной миной, имеющей вид согнутого чемодана. Эту мину он не поленился тащить на себе специально для этого случая. Вообще у Лиса слабость взрывать мосты и дома, и разваливать все подряд. Есть у Лиса интересная привычка — когда он шутит у него очень серьезное лицо, а когда Лис собран и серьезен(обычно когда чего-нибудь минирует) он улыбается. Прошлой осенью Лис подорвался на мине, и взрывом ему разворотило челюсть.

Челюсть врачи ему собрали обратно, а вот зубов осталось маловато, но для Лиса, похоже, это малозначительный фактор.

Пару месяцев назад я наблюдал, как Лис с очень серьезным лицом разминировал пехотинца-срочника. Тот, спрыгивая с БМП, умудрился выдернуть, зацепившись за что-то, кольцо из гранаты, которая лежала у него в разгрузке. Лис примчался на крик, оглядел прижавшегося спиной к БМП и боявшегося шевельнуться срочника, и, не долго думая, стал привязывать к нему брусочек тротила. На срочника жалко было смотреть:

— Ты чего собрался делать?!

— А у меня приказ командира, в связи с участившимися подрывами ничего не пытаться разминировать, а все взрывоопасные предметы подрывать на месте обнаружения, вот так…

Срочник, посерев лицом и не дыша, наблюдал, как Лис, закончив с закреплением тротила на его теле, отходя начал разматывать бикфордов шнур… И лишь убедившись, что солдатик перепуган до полусмерти Лис, улыбнувшись, подошел к нему обратно, зажав чеку пальцами, вытащил гранату из кармашка разгрузки и, со словами “ладно, живи…”, выкрутил запал…

… По дороге к месту боя, где погиб Пашка и где мы собрались ставить крест, вдруг выяснилось, что никто толком не знает и не помнит, а чего конкретно мы там минировали? Замаячила реальная возможность подорваться на своих же минах и гранатах. После недолгого спора практически единогласно было решено ставить крест метрах в ста в стороне от места боя, а на полянку вообще не высовываться, мало ли что…

Крест поставили и, справедливо решив, что «чехи» обязательно захотят надругаться над памятью нашего погибшего товарища, Лис решил и этот памятник Пашке густо заминировать. На сюрприз для боевиков ушло четыре гранаты Ф-1, из которых повыдергивали кольца и подперли крест с четырех сторон, а так же две мины МОН-50 на растяжках и мина МОН-100 на каком-то хитром саперном шнуре. Из объяснений Лиса я понял, что этот шнур имеет внутри хитрую засадную пружинку и его нереально перерезать безнаказанно. В общем, взрыв, если что, обещал быть чуть ли не ядерным!

После всего проделанного мы дали прощальный салют, минуту помолчали и пошли в сторону брода…

…А вот брод приготовил для нас жесткий сюрприз.

Стоял конец мая, в горах мало того, что таял снег, так еще, видимо, прошел дождь. Фортанга разлилась и вместо красивой горной речки, которую мы наблюдали позавчера, мимо нас несся бушующий горный поток. Мост с утра мы развалили сами явно не подумав, и теперь нам предстояло либо переться много-много километров вниз по реке до следующего брода (и не факт, что там мы увидим другую картину), либо как-то умудряться переходить Фортангу здесь.

Гюрза решил, что идти далеко лениво и надо рисковать. Выбрав из всех, кого потяжелее да помоложе (выбор пал на Гарика), Гюрза забрался к нему на плечи, обвязался веревкой и таким тандемом перебрался на левый берег. Остальные перешли, держась за спасительную веревку.

В Бамуте мы тепло попрощались с журналистами. Все-таки они оказались нормальными парнями, внятными и адекватными, без завихрений, да вдобавок и не трусливыми (не побоялись ведь с нами в лес сунуться). Назавтра и нам тоже предстояло уходить из Бамута, и вечер мы посвятили наблюдению за суетой вэвэшников, любуясь, как они обустраивают себе спортивный городок.

Димыч выдал глубокомысленную истину:

— Знаешь, чем отличается солдат внутренних войск от армейского пехотинца?

— Чем?

Димыч показал пальцем на возню вэвэшников:

— А вот этим — боец внутренних войск, захватив аул и обустраиваясь, первым делом ставит себе турник. А боец пехоты, захватив аул, первым делом ставит себе бражку. Вот и вся разница…

Спорить с этим было бы глупо, Димыч прав и главное различие именно в этом.

Потери при взятии Бамута говорили сами за себя — двое убитых, пятеро раненых. И после боя — четверо ослепших от какого-то денатурата, один застрелившийся, один свалился под БМП и один пехотинец по пьяни умудрился отстрелить себе яйца… Но это нормальный расклад. При перемириях, находясь на базе, пехота скучала, и потери бывали куда как круче — до пяти жмуров в неделю. Звучит противоречиво, но пехоте на войне, чтобы потерь было поменьше, надо просто воевать… И это — факт!

Предательство. Июнь 1996 г.

…

…Разговор происходит в окопах под с. Комсомольским. Положение у нас крайне неприятное, а проще говоря — хуже некуда. Всю последнюю неделю новости сыплются на наши головы непрерывным потоком и одна круче другой.

Сначала все шло нормально. 28 мая 166-я бригада вышла из Бамута и передвинулась назад к с. Комсомольское. Здесь мы заняли чьи-то укрепления, вырытые по всем правилам боевого устава сухопутных войск — окопы основные и запасные, все соединено траншеями глубиной в два метра (и не чеченскими — узкими и прямыми, а вырытыми явно нашими — траншеи просторные и изломаны зигзагами каждые двадцать метров). Блиндажи в два наката, отхожие места и те оборудованы. Плюс окопы под БМП и под танки. Тот, кто стоял тут раньше не ленился и потрудился на славу, в таких укреплениях можно отбиваться от танковых дивизий, не то что от чеченских банд. В общем, расположились на отдых уютно, комфортно и в полной безопасности. Три дня в тишине и спокойствии мы отсыпались и развлекались охотой за мышами, а вот дальше начались непонятки…

С первого июня было объявлено очередное перемирие. На сей раз перемирились в связи с предстоящими выборами президента. По радио объявили, что теперь всех врагов точно разбили и в Чечне снова мир на века… На следующий вечер посмотрели наснятое невзоровскими журналистами кино (специально для просмотра была проведена спецоперация по добыванию телевизора и движка). Кино получилось, конечно, занятное, в невзоровском стиле, боевое и героическое (Рэмбо нервно курит в сторонке). А уже с утра замполит потребовал писать объяснительные по поводу отрезанных ушей и прочего бреда.

Дальше — круче… Из штаба дошли слухи о том, что в Ханкале все наши наградные листы за взятие Бамута были успешно похерены, а к нам на разборки вылетает военный прокурор-особист. Вернувшийся с совещания Кобра подтвердил, что это не слухи, а реальность:

— Расклад такой. Во-первых, местное население после просмотра невзоровской передачи и возмущенное поведением федеральных войск, потребовало провести расследование с наказанием виновных по факту издевательств над трупами погибших боевиков, заключающихся в отрезании частей тела, а так же расследовать и другие военные преступления! Во-вторых, комбригу светило звание героя России за взятие Бамута малой кровью, а теперь светит понижение в звании и должности… И в-третьих, местные аксакалы пообещали, что на предстоящих выборах президента за Ельцина проголосует вся Чечня и весь Кавказ единогласно, если он прекратит войну, а в виде аванса и жеста доброй воли чечены требуют головы всех засветившихся в невзоровском боевике! Дело заварилось нешуточное, но сейчас все непонятно, думаю, завтра-послезавтра будет видно уже, что к чему…

На утро Димыч ушел в бригадное управление узнать свежие новости и вернулся к обеду, забитый информацией под завязку:

— Есть две новости — хреновая и очень хреновая, начну с хреновой. Местные стукачи рассказывают, что Бараев и Хайхороев платят баксы за любые данные о разведчиках «бешеной бригады». Кстати, объявлена цена за головы — по пять тысяч долларов за штуку, особенно интересуются головой в бандане с черепушками (Димыч ехидно смотрит на меня). Интересует «чехов» все — фамилии, адрес проживания, родственники и прочее. И новость очень хреновая — особист действительно вылетел разбираться на месте со всем происходящим. При себе имеет списки всех засветившихся в передаче, плюс списки разведчиков, отслуживших более полугода. И еще у него в рабочей папочке есть незаполненные санкции — ордерочки на арест! Дело пока заведено по пяти эпизодам. По утверждению местных авторитетных старейшин «боевики, убитые двадцать третьего мая у моста, решили стать законопослушными налогоплательщиками и шли сдаваться, а вы их расстреляли. Это — убийство, массовое мочилово группой лиц по предварительному сговору. Вы же не говорили им «Стой, стрелять буду!», предупредительных выстрелов вверх тоже не было. По уголовному кодексу это высшая мера наказания». Далее, очень прокурора интересует убийство восьмидесятилетнего муллы у Гикаловского на шестое мая. Очень, кстати, уважаемый человек был, а застрелили его воины в черных косынках на броне с опознавательными знаками 166-ой бригады. Да еще старая делюга от тринадцатого декабря всплыла по поводу убийства тридцати мирных жителей в Новых Атагах и, чуть ранее, убийства старика, маленькой девочки и двух коров в Шали. Ну, и до кучи, прокурор собирается учинить разбор по поводу многочисленных мародёрств и грабежей во всех селах, через которые мы прошли за последние три месяца!

… У меня вся эта хрень в голове не укладывается:

— Ты шутишь?

— Я очень серьёзен…

— Да бред полный! Какое, нахрен, «шли сдаваться в плен»! Кто в эту дурь поверит?! А мулла под Гикаловским вообще случайно под раздачу попал. Там бой был жесткий, в засаду влетели, а старик этот с дороги уйти не успел, вот его случайной пулей и привалило. Его может сами «чехи» и застрелили… А на тринадцатое декабря начальника разведки со связистом убили, всей бригадой Новые Атаги тогда долбили, мы-то здесь при чём? Про мародёрку вообще молчу — мы что, за всю группировку в ответе?!

Димыч цинично ухмыляется:

— А ты думаешь особист тебя слушать станет? Да хуй там был — выпишет санкцию на арест и отвезут тебя в ближайший КПЗ, Шалинский или Урус-Мартановский. Будешь в одной камере с нашими пленными сидеть под охраной «чеховской». А утром твой обезображенный труп найдут на шалинской свалке и все будут довольны… Ельцину голоса мусульманские на выборах нужны, так чего ему горсточка пешечек? Собак с цепей он уже спустил, а командующий Шаманов на все глаза закрыл. Мы никому не нужны, мы уже трупы. Вот увидишь, скоро нас всех «врагами народа» объявят, а боевикам звания Героев России присваивать будут и звезды вручать, я тебе говорю!..

— Так чего делать будем?

Димыч на удивление спокоен:

— Я ничего делать не собираюсь. Мне все похуй!

А вот мне не похуй. Как бы там не было, а живым я хрен сдамся:

— Короче, предложение такое — набиваем вещмешки патронами, гранатами и консервами, сбиваем вертолет с прокурором и уходим в горы!

Макс меня горячо поддерживает:

— Я с тобой!

Мы с Максом копаем окоп с таким расчетом, чтобы в секторе обстрела оказалась вертолетная площадка, а заодно и штаб. Только что вернувшийся с совещания наш командир Кобра наблюдает за нашими приготовлениями:

— Вы чего это надумали?

— Да ничего особенного, завалим прокурора, чтобы дурью тут не маялся! Ты с нами?

— Нет, я — офицер!

Вот уж, действительно, сильна Русь такими прямыми и простыми… Кобре изначально понятно и объяснено, долг — честь — родина! Он и на плаху пойдет с гордо поднятой головой, ибо Родине так надо! А у нас немножко другие жизненные ценности. Если Родина решила, что мы бараны и нас нужно забить на мясо во имя великих идей — то лично я категорически против! Сдохнуть в бою — да, согласен. Пусть даже в жесткой подставе и кидалове, пусть с билетом в один конец — плевать, это нормально, в этом ничего зазорного и необычного нет. Но вот так — когда враги вдруг друзьями стали, а защитники определены в ранг врагов и тебя разменивают на какие-то там «голоса» — это хрен!!! Я может и баран — но я взбесившийся плотоядный баран. Вещмешки у нас забиты под завязку боеприпасами и консервами и если решатся нас взять — дадим бой, а там задолбаются нас ловить по горам и лесам!

«Кобру» беспокоит один момент:

— Мне могут дать команду вас арестовать и разоружить…

— Мы прострелим тебе ноги и уйдем в горы, выхода у нас нет!

— Не пори горячку, может еще все обойдется…

— Как оно обойдется? Ты же видишь, что происходит!

— Говорю тебе, не психуй. Ельцин сдал, Шаман сдал, а комбриг не сдаст!

— Вообще-то ему по нашей милости звание Героя России обломили…

— Не впервой. И, кстати, окоп зря роете, прокурор на базу под Шали полетел, там нас поджидать будет… И давай успокаивайся, комбриг не сдаст — слово офицера. Послезавтра бригада на базу возвращается, все, кроме разведки. Мы с колонной идем до базы и прямо от КПП, не заезжая домой, прем на точку между Шали и Герменчуком. Будем там разведку вести до победного конца…

— И как долго мы там будем сидеть?

— Минимум — до выборов, максимум — всю жизнь…

Ну, это нормальная перспектива. Конечно, на базе в палатке после выхода — курорт, банька опять же, но, в сложившейся обстановке всяко лучше в лесу сидеть, чем срок мотать не понятно за что (и это — в лучшем случае)…

— Уволюсь я по возвращении, на хрен!

— Ага, давай, попробуй. Чтобы уволиться тебе сначала в штаб попасть надо. А там особист тебя ждет с распростертыми объятиями. Ему за тебя медаль дадут и денег чечены отсыпят. Так что не дергайся — служи Отчизне. Выборы пройдут и там видно будет.

… Вот жизнь — «чехи» за мою голову деньги платят не малые, свои за мою же голову медаль дают. В разные ситуации я за свою короткую жизнь попадал, но в такой еще не бывал! Чудны дела твои, господи…

…Перед отправлением колонны на построение комбриг материт нас по полной программе за всю херню:

— Аленделоны хуевы! Кинозвезды недоделанные! Кровью, суки, искупите! И чтоб проезжая по населенным пунктам я ни одной черной косынки не видел — расстреляю на хрен! И не видать вам базы, будете у меня в лесу до второго пришествия сидеть, рэмбы, бля, недоношенные!!!

А для нас вся его речь, как сладкая песня. Не сдаст Батя! Ни за деньги, ни за награды не сдаст на съедение власть придержащим. И мы за него порвем кого угодно. Прикажи, Батя, и всю Чечню уделаем, завернем в красивую упаковку и бросим к твоим ногам. Конечно, искупим кровью — для тебя крови нам не жалко. Весь Кавказ спалим и с солью перемешаем — ты только прикажи. Надо будет — и Кремль разровняем с Мавзолеем вместе, по кирпичику разнесем! Все поляжем, но тебя не подведем!!! И плевать на все ордена и медали — уши «чехов» нам награда! Ты не крыса штабная и не перевертыш-политик, с тобой можно воевать!…

— Слушай приказ. Приказываю совершить марш в направлении Комсомольское — Шали. Скорость движения пятьдесят километров в час. Разведдозор на удалении до километра. По машинам…

… Проезжая Старые Атаги мы не удержались, косынки, конечно, поснимали(приказ есть приказ), но знамена «чеховские» захваченные развернули, пусть видит народ чеченский — не зря мы в горы слазали. Кроме «чеховских» — зеленых с волками, есть и саудовское — с арабской вязью и саблей по низу. Чечены стоят вдоль дороги и угрюмо молчат, а мы с улюлюканьем проезжаем мимо, размахивая флагами, чтобы сомнений у местных не оставалось, кто здесь победитель!

Вот уже третью неделю мы торчим в лесополосе и зарослях кустарника перед Шали, наблюдаем за «чехами» и ждем, когда же свалит из базы прокурор, а «чехи» следят за нами и, наверное, тоже чего-то ждут. В Шали сейчас стоит отряд Ахмада Кадырова и еще какие-то мелкие местные шайки. Шали — село, почти не тронутое войной, и пехота не зря глотает слюнки, глядя на этот бандитский анклав — там явно есть, чем поживиться, но почему-то разгромить этот муравейник нам не дают. Видно кто-то из московских депутатов крышует эту деревню. В ответ на любой выстрел в сторону Шали массмедиа сразу поднимают жуткий вой с привлечением правозащитников, иностранных наблюдателей и прочих ублюдков. Так что, даже зная, что Шали набит под завязку боевиками, мы можем только любоваться этим чудесным селом издалека.

…За три дня до выборов каждый боец получил в подарок от нашего, горячо любимого президента Ельцина коробку с конфетками. В коробке также находилась открытка с речью о том, что вот мы «в трудный для Родины час взяли на себя труд защитить и оградить» и так далее… Короче, мы — последние герои России. Смешно, бля… А в кучу с тем, что нас совсем недавно объявили почти врагами народа так вообще — умора! Но, как говорится — с паршивой овцы хоть шерсти клок…

И вот, выборы прошли, а особист с базы в Ханкалу чего-то не проваливает, видно очень ему награда за наши головы нужна. Хотя и не настолько, чтобы рискнуть к нам в лес сунуться, понимает, сука, что даже если охраной обложится — эта встреча ничем хорошим для него не кончится!

А время идет и мы начинаем скучать… У Гюрзы появился циничный план — спровоцировать резню между бандами. Мы давно засекли «чеховских» разведчиков-наблюдателей, которые каждую ночь появляются в районе коровника на северо-западной окраине Шали. И Гюрзу они сильно бесят. У нас с боевиками сейчас перемирие и воевать с ними мы не можем, тем более в Шали. Но у нас с похода на Бамут остались документы Хайхороевских боевиков, да плюс кой-какие их личные вещи. В результате появилась идея совершить рейд в Шали под видом «чехов» Русланчика. И, прирезав пару-тройку боевиков-кадыровцев, оставить на месте преступления улики, подтверждающие, что это не мы. Благо опыт работать под маской боевиков у нас уже имеется — полторы недели назад мы, притворившись наёмниками из Грузии, ходили к Чечен-Аулу взрывать мост.

Через реку Аргун, южнее Чечен-Аула, есть один мост и его контролирует круглосуточно один наш блокпост. Другой мост через Аргун, связывающий короткой дорогой Чечен-Аул и Белгатой и не контролируемый нашими войсками, был успешно взорван ранее, но чеченцы к лету умудрились его восстановить. Мост надо было взрывать опять, но так, чтоб к нам уже претензий не было. Пришлось нам стать «грузинскими наемниками». На этот выход были подобраны разведчики с нерусскими рожами — Серикбай, Оглы, сапер Грек, сам Гюрза и я, благо был небрит и со своей рыжей бородой мог сойти за кого угодно (опыт двух лет службы в Грузии, опять же, мог пригодиться).

Засветившись перед местными нерусской речью, а затем вступив в бой с «невесть откуда взявшимся» патрулем федералов (чтобы лишние свидетели слились подальше от стрельбы), мы благополучно совершили диверсию, разрушив многомесячный труд мирных чеченцев, ибо бесконтрольные передвижения местного населения обычно заканчиваются большими проблемами…

Но под Чечен-Аулом мы работали днем, а в Шали собрались ночью, так что тонкости с лицами и акцентом нынче нам ни к чему, ночью все одинаковы. Сам Хайхороев несколько дней назад, типа, отомстил нам за взятие Бамута, взорвав два троллейбуса в Москве, и теперь мы намерены уравнять счет, подставив его во внутренние разборки с кадыровцами — они знают толк в кровной мести. И пусть они сами гасят друг друга в свое удовольствие, раз уж у нас с ними перемирие…

…Комбриг был в шоке от наших идей и, поняв, что нас пора вытаскивать из леса пока еще чего не сотворили, решил сливать с базы засидевшегося в гостях прокурора. Спецоперацию по запугиванию и закошмариванию представителя прокуратуры он доверил своему комендантскому взводу. Не так давно боевики атаковали базу 506-го мотострелкового полка под Беноем. Бой был очень кровавый, с огромными потерями. Нечто подобное комендачи решили разыграть и на нашей базе…

…В три утра началась беспорядочная автоматно-пулеметно-гранатометная стрельба. В палатку прокурора залетел прапорщик из комендантского взвода и, заорав на ухо спящему: «Все пропало! Нас атакуют! Мы все умрем!!!» — схватил его за шкирку и, сунув в руки автомат, затолкал прокурора в ближайший окопчик. Там он и просидел до четырех утра, слушая канонаду с нашей стороны и дикие вопли «Аллах Акбар!» из темноты со стороны поля. Потом тот же прапорщик объяснил ему, что «вроде, на сей раз пронесло, это, видимо была разведка боем, скорей всего, попрут завтра в ночь на полную силу…». Прокурор «завтра» дожидаться не стал и, собрав вещички, свалил в тихую и уютную Ханкалу прямо с утра с первым же вертолетом. А к вечеру разведку, наконец-то, вернули на базу. Десятку разведчиков, попавших в «группу риска», сразу вручили отпускные бумаги с приказом завтра же слиться в отпуск и не появляться в бригаде в течение месяца!

…Я сижу на взлетке в Ханкале в ожидании вертушки на Моздок. В Ханкалинском муравейнике вычислить, кто есть кто мало реально, но береженого боги берегут и хотелось бы свалить отсюда как можно скорее. А это задача трудновыполнимая. Нас на взлетке человек триста и всем надо побыстрее. Но, дело в том, что грузовой вертолет МИ-26 летает только раз в сутки и берет на борт только восемьдесят семь человек. Я летал на нем уже не раз, сажали меня и девяностым, и сто первым пассажиром, так что надежды улететь сегодня я не теряю…

Вертолет приземлился и загрузил положенные девяносто человек, дальше, главное — не проморгать момент.

Вот к командиру экипажа подходит офицер:

— Командир, давай, мою группу загрузим, у меня всего девять человек…

При этом офицер достает пузырь и стакан и, прикрывая своей спиной это дело, набулькивает командиру экипажа двести грамм. Далее следует команда бортмеханику:

— Сажай этих девятерых! И все — больше никого!

Но к командиру вертолета уже подкатывает какой-то медик:

— Слушай, майор, я тоже майор, неужто не договоримся! — следует очередное «буль-буль», — У меня всего четыре человека и одна из них — женщина. Наташа, иди сюда…

Медичка Наташа, постреливая глазками, улыбается порозовевшему и сомлевшему командиру экипажа. Тот, передавая бортмеханику пузырь с водярой, машет рукой:

— Грузи этих четверых…

Когда командир вертушки уже стоит под углом где-то посредине между вертикальным и горизонтальным, в вертолет пошмыгиваю и я. Внутри все как шпроты в банке, сесть или развернуться не реально. И тут все зависит от мастерства экипажа — главное, чтоб перегруженный вертолет оторвался от земли. Ведь я залез не последним и по счету я — сто семнадцатый!…

Грозный. Сентябрь 1996 г.

…Картина маслом из цикла «нарочно не придумаешь» — я сижу в воронке, а напротив меня в той же воронке сидит «чех»… Так получилось, что сегодня мы не враги, а союзники и нам выпала возможность вблизи поподробнее рассмотреть противника. «Чех» маленького роста, лет тридцати, весь обмотан пулеметными лентами и вооружен ПК. Вид у него настороженно-ошарашенный, хотя и усиленно делает безразличное лицо, и у меня видок, наверное, не лучше…

Больше года мы воюем друг с другом, научились ненавидеть друг друга, но сегодня, похоже, весь мир сошел с ума — иначе эту ситуацию не объяснить! До нас доходили слухи, что в Грозном боевики и федералы уже выходят на совместное патрулирование города, но в это не верилось — как такой дурдом может быть?! И вот это веяние докатилось и до нас — сегодня с утра мы, совместно с боевиками(!), вышли прочесывать горную лесную дорогу Шали — Агишты — Махкеты для того, чтобы воевать с другими боевиками(!!!), которые какие-то «непримиримые». Так же, заодно, мы должны разминировать минные поля, идущие от нашего пятого блокпоста до самого леса. По логике выходит, что тот «чех», который сидит со мной в одной воронке в ожидании пока наш сапер Лис взорвет нахрен все найденные мины, вполне очень даже «примиримый», а может просто безразличный. Или тоже не понимает, что происходит.

Как такое вышло? Как мы докатились до такого финала? В голове стучит одна мысль — это Лебедь, сука! Генерал Лебедь, «чеховская» подстилка, скурвившаяся шкурка. Продал и предал всю группировку за сладкий кусок, конченая мразь!

На этой войне предательство больших кремлевских начальников не редкость, но раньше нас продавали в розницу и как-то стеснялись, что ли, а в этот раз в Грозном Лебедь сдал всех оптом, шкура…

Некоторое время назад в Новых Атагах шли переговоры о перемирии и соглашениях, и обеспечивать безопасность этих переговоров с нашей стороны брали разведку 166-ой бригады. Меня тогда переполняло бешенство и я хотел застрелить и Лебедя, и Масхадова, а потом со спокойным сердцем пустить пулю в голову себе, но мой мстительный пыл охладил Аббат:

— Есть негласный приказ тебя на обеспечение переговоров не брать категорически!

— Почему?

— Ты сам знаешь. Посиди пока на базе, там видно будет…

Со временем я подостыл и вот теперь — эта совместная с шалинскими бандитскими формированиями операция с непонятными целями. Для меня сейчас есть один неразрешимый вопрос — как различать, какой боевик с нами, а какой враг? Если начнется месиво — буду валить всех подряд! Пускай аллах на том свете разбирается, кто был хороший, а кто плохой. Но пока все тихо…

С утра нас разбили на группы по пять-шесть человек. В каждую группу вошли двое федералов, два-три боевика и в нашей пятерке еще присутствует мент непонятной национальности — представитель комендатуры. Ромка, мой нынешний напарник, со своим чеченом и ментом засел в соседней воронке, а мы с моим нохчой молча изучаем друг друга на расстоянии удара ножа в этой, в ожидании, когда Лис расчистит нам тропинку для продвижения в лес путем «подрыва на месте обнаружения» всех найденных взрывоопасных боеприпасов и мин. Так что, пока есть время подумать и поразмышлять — как же мы дошли до такой жизни!

Весь июль «бешеная бригада» колесила по местам былой боевой славы в поисках врага достойно. Сначала навестили «крысиный район». Заглянули в раздолбанное Комсомольское — не завелись ли там боевики? Но там с нами воевать никто не пожелал (ни дураков, ни смелых не нашлось). Затем углубились по знакомым тропам в «зеленку», поднялись на высоту 687, оттуда прошли вдоль горы Тамыш и пустились к Алхазурово, где сели на броню и рывком вошли в Гойское. Тут тоже все было тихо. По разведданным, которые до нас доходили, все местные боевики сбрили бороды, закопали и заныкали оружие и, усмехаясь, жили мирной жизнью в Урус-Мартане, готовясь к какой-то бяке. Дальше бригада прокатилась до границы леса, где спешившаяся разведка и пехота опять вошли в «зеленку» и поднялись на высоту 629, с которой и вошли в Бамут.

В Бамуте об активном сопротивлении никто и не помышлял. Хайхороева с Бараевым носило хрен знает где, а других героев Ичкерии тут, видимо, не водилось. Перевелись буйные на этой земле. Так что бригада, не встречая почти нигде сопротивления, заглянув по дороге в Ачхой-Мартан и Катыр-Юрт, скучая, вернулась опять на базу.

Отдых на базе получился непродолжительным. В середине июля прошла информация, что не большие отряды чеченцев стягиваются в район сел Агишты, Махкеты, Хатуни. Их там, типа, скопилось уже порядка трехсот человек, и они в конце июля намечают совершить громкую отвлекающую операцию — зайти в Шали, уничтожить Шалинскую комендатуру и основательно потрепать блокпосты, расположенные вокруг города. Так же небольшие отряды нохчей были замечены в районе Чири-Юртовского цементного завода. 166-я бригада получила приказ выдвинуться к этим селам, блокировать их и, выдавив (а при благоприятных обстоятельствах — уничтожив) боевиков, обеспечить внутренним войскам возможность беспрепятственно провести зачистку сел и проверку там паспортного режима.

Одну небольшую разведгруппу Гюрза откомандировал к Чири-Юрту поглядеть-понюхать, чего там как, а разведроту, под прикрытием пехотного батальона, повел к селу Агишты. Днем подошли к шестидесятиметровому мосту через реку Басс, от которого в паре километров на юг и находилось село с боевиками. И тут в голове у Гюрзы сработал тумблер «кутузов» (это когда война — херня, главное — маневры). До вечера пехота закапывалась и укреплялась вокруг моста, а в сумерках Гюрза (догадываясь, что «чехи» внимательно следят за всеми нашими приготовлениями и вряд ли захотят вступить с нами в бой, так как это идет в разрез с их планами) снялся с места, оставив на мосту одно отделение с пулеметом (на всякий случай), а с остальным отрядом углубился в лес и, совершив десятикилометровый марш-бросок западнее Агишты, вышел к южной окраине села, где и перекрыл дорогу Агишты — Махкеты от речки Басс до высоты 729, предполагая, что «чехи» будут уходить ночью на юг. План не выстрелил — ночью, как и следовало ожидать, боевики вышли из села, но почему-то пошли не на Махкеты, а на север в сторону моста (либо засекли передвижения пехоты и разведки по лесу, либо сработало звериное чутье). В результате оставшийся на мосту Гарик (пулеметчик из взвода «Удар») до рассвета со своим напарником Морозом, матеря и проклиная все на свете, убивая ствол пулемета (благо парень сильный и таскал с собой запасной ствол), поливал длинными очередями мост на любой звук, не давая чеченам перейти на эту сторону. Остальные справа и слева от моста перестреливались с «чехами» через речку, не позволяя перейти ее вброд. С восходом солнца все закончилось — боевики мост не перешли, но и в село тоже не вернулись, а, рассыпавшись мелкими группками, ушли в сторону хребта Маштак, где и затерялись, как и не было. Гюрза, прочесывая лес, умудрился выловить двух боевиков, но они оказались рядовыми бойцами с невысоким интеллектом, так что ничего толкового из них вытянуть не удалось. Через пару дней группа опять вернулась на базу.

Между тем, из самых разнообразных источников широким потоком шла информация — начальник штаба войск Ичкерии Аслан Масхадов готовит очень крупное выступление, операцию, похожую на ту, что была проведена боевиками в начале марта. Анализ разведданных косвенно подтверждал эту информацию. И чечены, и наемники самых разных мастей кучкуются в крупные бандгруппы, но при этом в бой нигде категорически не вступают, избегая стычек даже с заведомо слабыми силами федералов. Мест, где будет нанесен удар, называлось уж очень много — Грозный, Шали, Аргун, Гудермес, Ведено, Шатой…

В Грозном, тем временем, нововведение — собрали, вооружили и экипировали два батальона чеченского ОМОНа. Утверждается, что эти завгаевцы будут воевать на нашей стороне…

Как-то слабо верится, что после всего, что было на этой земле, чеченец будет стрелять в чеченца. Не совершили ли наши большие начальники очередную ошибку, вооружив потенциальных противников? Хотя менталитет местного населения до сих пор для меня загадка. Вроде все было ясно и понятно после того, как старик в Ахкинчу-Борзое угощал нас хлебом, да после улыбок и человеческого отношения продавщиц на Грозненском и Ханкалинском рынках появились непонятные сомнения. Ответ на вопрос, заданный в книге А.Приставкина «Ночевала тучка золотая»: «Чечен, ты человек или зверь?» — теперь для меня не так однозначен, как в начале войны… Видимо тут тоже живут очень разные люди, и зря они понтуются своим единством мыслей и идеалов. Но все это лирика, а сегодня идет война, и я так думаю, что нам еще аукнутся эти два батальона чеченского ОМОНа.

…То, что Масхадов в виде цели для своего удара выберет Шатой или Ведено — это очень и очень спорно. В Шатое и выше боевики и так себя чувствуют довольно уютно. Им портить эту идиллию не с руки. За 245-ым мотострелковым полком российских войск нет, а если какой-нибудь кипиш крупный начнется, то войска там обязательно появятся, и тогда прощай спокойная жизнь. Ну а в Ведено живут чеченцы, которые натуральные волчары, а ни один уважающий себя волк не станет охотиться рядом со своим логовом — это аксиома! Чуть что и все села, которые до сих пор оставались там целыми, сразу превратятся в разграбленные руины и веденцам это на хрен не надо. Что касается Шали, то если Масхадов приведет свои орды, собранные в кулак, сюда, то мы будет только «очень за…»! и ходить далеко нам не надо, и пехота давно мечтает прошерстить этот подозрительно тихий городишко…

К концу июля цель для «бешеной бригады» определилась — мы опять идем в знакомые места местность в тридцати километрах южнее Гудермеса, линия Курчалой — Майртуп — Аллерой и еще южнее опять Хиди-Хутор — Ялхой-Мохк. На сей раз бригада выставляет сразу две войсковые маневренные группы. Вторая группа будет чистить от нечисти местность от Ножай-Юрта до Центороя и Белгатоя, то есть будет работать в горах.

Три дня ушло на получение боеприпасов и сухпайков, обкатку и подгонку всего и вся, и в самом конце июля два отряда двинулись в путь…

…На этот раз выход получился более удачный, хотя по началу все шло так же, как и везде. Переночевав у Майртупа на базе 276-го мотострелкового полка, бригада двинулась в Хиди-Хутор окружным путем. Как показал мартовский опыт идти напрямую через лес на Хиди-Хутор пятнадцатикилометровым маршрутом — задача нудная и чревата самыми неприятными последствиями. Поэтому пошли дорогой через Джигурты, Ахкинчу-Борзой и Бельты на Региту, а уже оттуда спустились в Хиди-Хутор. «Чехи» ждали нас на старой дороге, и поэтому предпринять ничего не успели. Идущие за бригадой внутренние войска в очередной раз установили в Хиди-Хуторе советскую власть.

Когда разведка прочесывала лес был пойман, наконец-то, кое-что знающий и в меру разговорчивый чечен. Он то и поведал Гюрзе, что в эту августовскую ночь боевики из Аллероя будут стягиваться в Гудермес. Про других он толком ничего не знал, но и этой информации было достаточно. Как именно «чехи» пойдут в Гудермес, оставалось только гадать и поэтому Гюрза решил выставлять засаду сразу в двух местах.

Правильно предположив, что боевики не пойдут по главным трассам, а будут двигаться тропками и второстепенными дорогами, одну засаду он выставил у речки Мичик, а сам засел во второй засаде у речки Гулк. И в ночь на третье августа улов был замечателен. Взяли довольно-таки продвинутого чеченского радиста, который не стал испытывать судьбу и играть в «Зою Космодемьянскую на допросе у немцев», а почти сразу (после двух ударов по печени) в виде жеста доброй воли, выложил карты с основными и запасными позывными всех (!!!) чеченских главарей, а так же с основными и запасными радиочастотами, на которых они работают. С этого момента мы могли прослушивать любые разговоры «чехов» и при этом знать, кто с кем разговаривает (благо компания у боевиков была разношерстная и многонациональная и разговаривать им приходилось на русском языке, очень редко переходя на чеченский).

Во второй засаде удалось расстрелять двигающуюся в ночи «Ниву» и выдернуть из нее двух тепленьких боевиков, которые оказались телохранителями из близкого окружения местного главаря бандформирования. С этим пришлось повозиться, но после психологического подхода, когда из двоих по повадкам вычислили одного более смелого и крутого и расстреляли его на глазах второго, менее крутого и более трусливого, при этом пообещав, что его-то мы не расстреливать не станем, а просто отдадим на съедение Дрюсику, который стоял рядом и улыбался хищной и жуткой улыбкой, чеченец, наконец-то, разродился и дал информацию на своего командира — когда и какой дорогой, а главное, на какой машине он направится в Гудермес…

Днем того же третьего августа Гюрза вместе с двадцатью отобранными из разведроты и взвода управления начальника разведки бойцами-разведчиками — дипломированными головорезами, сидел в засаде над дорогой, которая одним концом уходила в Новогрозненский, а другим, петляя, выходила на трассу М-29 где-то между Новогрозненским и Гудермесом и с тоскливой злостью наблюдал, как мимо засады по дороге, в сопровождении БМП, проезжают четыре «Урала», набитых боевиками. Сделать в этой ситуации было мало что реально, оставалось только сидеть и смотреть.

Не успела колонна с «чехами» скрыться за поворотом, как появилась цель, которую разведчики и ждали. На дороге показались три легковушки — два серебристых мерседеса «Гелендваген» и люксовский УАЗик. Нападать на них в такой близости от много превосходящих сил боевиков было чрезвычайно рискованно, и тем более не реально было пытаться взять пленных, но Гюрза раздумывать не стал и дал команду на уничтожение! В течение минуты все закончилось… Милый показал свой коронный выстрел из подствольного гранатомета, умудрившись попасть передней машине на ходу гранатой в центр лобового стекла (так умел делать только он) от чего она сразу остановилась, съехав на обочину, и тут же была расстреляна Москвой из пулемета. Идущие следом легковушки постигла та же участь. Спустя несколько секунд они представляли собой изрешеченные «в дуршлаг» машины, набитые трупами. Выскочившие на дорогу разведчики добивали в упор тех, кто подавал признаки жизни. Единственный успевший выскочить из машины боевик тут же напоролся на Вороненка, который с криком «Куда ломишься, душара!!!» разрядил ему в голову пол рожка…

Ну а дальше секунды стали работать против разведчиков. Ушедшие вперед «Уралы», развернувшись, летели обратно, и разведгруппа рванула через шоссе к водокачке, стоявшей между дорогой и речкой — единственному месту в округе, где можно было укрыться.

Уже находясь внутри, Вороненок настроил рацию на волну боевиков (благодаря чеченскому радисту частота была известна) чтобы послушать, о чем там «чехи» говорят. А говорили они малоприятные вещи. Во-первых, что заблокировали федералов на водокачке, во-вторых, требовали подтянуть откуда-то минометы. Все это было похоже на приговор… Но вскоре ситуация поменялась, видно боги решили пожалеть разведку. Сначала чеченцы (видимо находящиеся в дозоре) предупредили своих, что по дороге в их сторону движется крупная колонна внутренних войск и посоветовали на время затаиться. Затем разведчики и сами увидели эту колонну. С десяток БТР и «шишиг» не спеша ехали куда-то по своим делам. В создавшейся ситуации это был единственный шанс вывернуться и уцелеть, и разведка рванула обратно к дороге. Вэвэшники, слава богу, оказались непугаными и, остановив колонну, флегматично наблюдали, как к ним по полю бегут, размахивая руками, непонятно откуда вынырнувшие бойцы, похожие на армию батьки Махно.

Гюрза был краток и лаконичен:

— Мы — разведрота 166-ой бригады. Возьмете нас на броню в виде дополнительной охраны? Нам тут не далеко…

— Да садитесь, места много…

— По машинам!

Разведку долго уговаривать не пришлось. Через секунду все, кто крестясь, кто матерясь, уже сидели на броне. «Чичи» так и не решились напасть на эту колонну и дали ей спокойно уйти… Удача опять, да и в общем-то как всегда, оказалась на нашей стороне!

Днем 4 августа Киса, командуя взводом «Удар», ориентируясь на переговоры чеченцев, сумел вычислить и найти на местности банду «чехов», состоящую из сотни бойцов. Бандформирование временно дислоцировалось в полевом стане километрах в пяти на юг от Аллероя. Гюрза наметил на пятое августа сходить потрепать ту чеченскую банду, но вечером четвертого августа поступил категорический приказ командования свернуть все дела в этом районе и одной из двух маневренных групп в срочном порядке возвращаться на базу под Шали (второй группе оставаться в горах у Ножай-Юрта до особого распоряжения и быть тоже в готовности к выдвижению). На базе мы должны были затариться боеприпасами из расчета «чем больше — тем лучше» и шестого августа идти на Грозный.

Начальник штаба ичкерийской армии Аслан Масхадов определился с целью, куда направит удар собранных в кулак со всей Чечни отрядов и его следовало опередить. Так началась операция «Джихад», а по-русски — августовский штурм Грозного.

Передовой отряд масхадовских боевиков вошел в город Грозный в ночь с пятого на шестое августа. Этот отряд был малочисленный, где-то двести пятьдесят бойцов, и в город он прошел небольшими группами с юга и юго-запада. Еще пару-тройку дней назад тут стояли блокпосты 33-й отдельной бригады оперативного назначения внутренних войск, но какой-то очень умный генерал перед самым вторжением «чехов» эти блокпосты снял.

Зачем это было сделано до сих пор не ясно. Говорили о подкупе и предательстве, но причина была, скорее всего, в другом — командиры и начальники знали о приближении нашествия боевиков и пытались создать из ничего войсковую группу для заслона. Сил федералов в городе было довольно много, порядка четырех тысяч бойцов, но они были разбросаны по всему городу и пригородам небольшими группами по блокпостам и комендатурам, так что умные командиры, видимо, решили снять часть блокпостов и из высвободившихся сил создать что-то типа пары усиленных батальонов для маневра. Разведка Масхадова в городе работала неплохо и «чехи» прошли в город именно там, где блокпосты были сняты. Одна часть боевиков вынырнула из дубово-кленового леса и садовых участков на юге и, пройдя правобережьем Сунжи через район Черноречье, рассыпалась отрядами по 20–30 человек по южной части города, где они и начали теребить блокпосты, прервав связь между ними и заставляя федералов занимать круговую оборону. Особенно пострадали те блокпосты, которые были затиснуты между высотными домами и не имели надлежащего сектора обстрела. Тем временем с юго-запада по левой стороне Сунжи через частный сектор района Алды вдоль железнодорожных путей двигалась вторая группа боевиков. Пройдя Алды эти «чехи» сразу оказались в районе железнодорожного вокзала, где на запасных путях их ждал сюрприз — вагон, набитый доверху гранатометами и огнеметами «шмель». Видимо боевики знали об этом «подгоне», слишком уж целеустремленно они шли к этому вагону. Вооружившись гранатомётами под завязку (по 3–4 граника на бойца) «чехи» пошли дальше в двух направлениях. Одна группа отправилась в центр города к комплексу правительственных здании и координационному центру у стадиона «Динамо», а вторая группа, прекрасно понимая, откуда будет произведена попытка разблокировать блокпосты, кричащие в эфир: «Братва, спасайте!», села в засаду на трассе от площади «Минутка» до Ханкалы.

Ханкалинские генералы, видимо, знали соотношение сил на этот момент (боевиков не больше пятисот, а федералов вместе с ханкалинской группировкой — больше пяти тысяч) и поэтому утром 6 августа чувствовали себя более-менее уверенно. Не особенно заморачиваясь была сколочена колонна численностью до батальона из сил 205-ой мотострелковой бригады. Рассчитав, что этого вполне должно хватить, чтобы выдавить малочисленные силы боевиков из города (и не учитывая того, что 205-ая бригада почти всю войну простояла в Ханкале и не имеет боевого опыта) колонна вышла за шлагбаум ханкалинского гарнизона и двинулась в сторону площади «Минутка». Через полчаса эта колонна была сожжена и перестала существовать.

В горячке боя была сколочена вторая колонна из той же 205-ой бригады и отправлена на помощь первой колонне(которой уже не было). Через какое-то время и эта колонна была превращена в ряд пылающих и покорёженных машин с разбросанными вокруг сотнями трупов. Больше 205-ой бригаде выставлять было нечего…

Можно было бы из остатков сколотить последнюю колонну под командованием самого комбрига, но тогда бы оголилась уже Ханкала и под ударом мог бы оказаться штаб группировки. Видимо не понимая, почему десятикратный перевес в силе и абсолютное господство в небе им ни хрена не дает генералы попробовали двинуть в город от железнодорожной станции Ханкала, вдоль железной дороги, 204-ый мотострелковый полк. Потеряв четыре машины и понимая, что будет только хуже, те отошли на исходные позиции. А в город через дыру на юге входили всё новые и новые отряды боевиков.

К полудню оказалось, что уже блокирован аэропорт «Северный», «чехи» делают попытки атаковать саму Ханкалу, а почти все блокпосты ведут круговую оборону (кое-какие уже и пали). Большое количество офицеров ФСБ и МВД оказались намертво запертыми в офицерском общежитии, а один батальон чеченского ОМОНа перешел на сторону «чехов». Правда оказалось, что они попали не в те руки, а прямиком к Хаттабу, тот разбираться особо не стал и большинству чеченских милиционеров поотрезал головы…

На блокпостах кто-то делал попытки вырваться из окружения (и кто-то прорвался в «Северный» и Ханкалу), кто-то бился насмерть, ожидая подмоги, а кто-то просто сдавался боевикам, в надежде на пощаду и последующий обмен.

Кого-то война ещё и не коснулась (были случаи договорённости: вы не стреляете — мы вас не трогаем). С утра боевиков в городе было не много. Они тоже несли потери, но их численность постоянно увеличивалась и к вечеру 6 августа «чехов» в городе было уже порядка двух тысяч…

…Рано утром 6 августа 166-ая мотострелковая «бешеная бригада» вышла с базы из-под Шали в поход на Грозный. Данные, получаемые из штаба группировки федеральных войск в Ханкале, подтверждали, что «чехи» уже вошли в город, но их малое количество никого ещё особо не напрягало. Ханкала надеялась справиться с боевиками своими силами, и 166-ая бригада шла в надежде перехватить основную массу войск Масхадова на подступах к городу, навязать бой и разнести их в пух и прах.

До аргунского моста колонна доехала довольно резво и без остановок — эта территория контролировалась 19-ым блокпостом, стоящим у моста южнее Чечен-аула, и 29-ым блокпостом, находящимся на высоте 231 у поворота на Новые Атаги. Тут чеченские боевики не рисковали появляться, и можно было передвигаться смело, не опасаясь засад. Следующие семь километров дороги до самой трассы, тянущейся из Грозного в Старые Атаги и дальше, были ничейной территорией, которую никто не контролировал, поэтому разведка спешилась с брони и дальше шагала уже пешком. И, как оказалось, не зря. У поворота на дорогу до Грозного за небольшим десятиметровым железобетонным мостиком, перекинутым через придорожную канаву, колонну ожидал первый сюрприз — закопанный на дороге фугас. Вычислили его по еле заметным приметам и если бы ехали на броне, а не шли пёхом, то большой беды было бы не миновать! На скорую руку прочесав и обстреляв все подозрительные места, пригодные для засады (задача не сложная, благо деревьев, кустарников и неровностей вокруг этого места было не много) заняли круговую оборону и вызвали на разминирование сапёра Лиса. Лис, обследовав и обнюхав территорию вокруг, объявил, что это, похоже, надолго — по дороге он нашел ещё с десяток фугасов, а с обеих сторон дороги на детонирующем шнуре были установлены десятки противопехотных мин (эти минные гирлянды предназначались для тех, кто после подрыва техники на дороге и обстрела будет искать в кюветах надёжные укрытия).

Фейерверк обещал быть знатным, но он не случился, хотя и задержал продвижение колонны больше, чем на час.

Тем временем из Грозного стали поступать крайне тревожные сведения о сожжённых колоннах 205-ой бригады, о боях в городе в полном окружении, об уничтоженных и снятых блокпостах. Похоже было, что битва в городе разыгралась не шуточная, и с идеей перехватить боевиков на походе мы запоздали. До сведения комбрига довели, что блокпосты с южной стороны города отсутствуют, любые вооруженные люди, которые повстречаются нам на пути, являются боевиками и подлежат незамедлительному уничтожению! Погода была ясная, лётная и в небе над нашими головами наворачивали круги вертолеты «крокодилы», прикрывающие нашу колонну сверху, и работающие с нами в связке через авианаводчиков.

Наконец Лис закончил с расчисткой дороги от всяких взрывающихся бяк, и колонна двинулась дальше.

Где-то в четвертом часу дня сразу за теплицами, находящимися с северной стороны поселка Гикаловоский, Кобра, идущий в разведдозоре колонны, обнаружил вооруженных людей. Решив не рисковать напрасно своими людьми, Кобра навел на цель вертолеты. После воздушного удара воины, мелькавшие впереди, растворились, залегли и попрятались, а на дорогу выскочил и побежал навстречу разведке человек, размахивающий белой тряпкой. Оказалось, что вопреки заверениям командования об отсутствии на пути следования колонны наших войск, тут находился блокпост внутренних войск, который никто и не думал снимать. Похоже, о них просто забыли…

Пережив с утра стычку с боевиками, не зная, как им действовать дальше, и вообще не понимая, что происходит вокруг, вэвэшники приняли решение оставаться на месте (там где были поставлены с незапамятных времен) и ждать дальнейших указаний. Хвала аллаху, наша вертолетная атака не принесла им много горя, отделались «вованы» сравнительно легко — всего двумя ранеными. Командир блокпоста поведал Кобре, что слева по пути следования на участках 35, 56 и 30 «чехов» нет:

— Да и откуда им там взяться, эту территорию минировали все, кому не лень с начала войны и по сегодняшний день. Там сам чёрт ногу сломит и ползать по этой зеленке себе дороже. А вот впереди творится хрен знает что, взрывы, стрельба и прочие прелести. Вы-то куда прёте! В городе, похоже, полно боевиков!…

— Так мы, вообще-то, к ним и идём. Мы их по горам ищем, а они вон где… Так что нам туда и надо!

Так как эта территория оказалась под контролем блокпоста внутренних войск и, следовательно, фугасов на дороге можно было особо не опасаться, Кобра запрыгнул на броню и разведдозор на четырёх машинах на всех парах рванул в сторону города. Когда впереди уже показалась площадь «Минутка» дозор был остановлен по рации матами и криками Гюрзы «Куда, блять, лезете! Срочно возвращайтесь назад!». «Чехи», наверное, охренели с такой наглости и, видимо, поэтому не сделали по разведдозору ни единого выстрела. Бригада в город не спешила, у командира был другой план — колонна пошла на Ханкалу короткой дорогой, свернув направо, пройдя с. Пригородное через частный сектор и садовые участки. Так без потерь, ближе к вечеру 6-го августа колонна втянулась в Ханкалу.

В Ханкале 166-ю бригаду держали не больше часа. «Бешеные» получили боевую задачу и двинулись в город. И хотя поставленная задача была больше похожа на задание для смертников (на ночь глядя надо было войти в город, продвигаться до стадиона «Динамо», где расположился координационный центр, разблокировать и эвакуировать журналистов и двигаться на помощь ФСБшникам, по дороге разблокируя все, находящиеся на пути, блокпосты) это никого не смущало… Подумаешь, сожгли колонны уже пытавшиеся прорваться в город — так то 205-я бригада, придворные воины, всю войну проторчавшие в Ханкале, где им с «чехами» воевать! Опять же, кто сказал, что боевики контролируют весь город? Их там не больше тысячи, а федералов в Грозном тысячи три с лишним — чего там «чехи» контролировать могут? Все, как один, рвались в бой и мысль была — лишь бы «чехи» не разбежались раньше времени… А то опять задолбаемся их выискивать по этой грёбаной Ичкерии! Всех победим! Всех убьём! Аллах акбар-Уолт Дисней! Штыки примкнуть — пленных не брать!

В общем-то понятно, почему бригада идёт вытаскивать журналистов. Всё верно, сидят там в центре своем, караул кричат, а потом херни всякой, суки, понапишут и отмывайся от грязи годами. Они ведь как нарисуют репортажи — так люди на Руси (да и за бугром) будут думать о нас. Так что пускай лучше в Ханкале сидят свои опусы ваяют. И нам спокойнее, и им приятнее… Не понятно, зачем так резво ФСБшников спасать!? Пускай посидят в окружении, повоюют немного, зато будут знать, как на войне ордена и медальки достаются. Журналистам помочь в первую очередь, а блокпосты, ясное дело, потерпят, это вам не боеприпасы «чехам» толкать! Кто сказал, что легко будет? Война есть война — этих перебьют, других напризывают… Короче, цели ясны, задачи определены, дело за малым — пойти в Грозный и всех победить!

В город бригада не пошла по пути, где с утра и днём «чехи» безнаказанно жгли колонны 205-й бригады. От «Минутки» до стадиона надо было тащиться через весь город, что чревато разными нехорошими сюрпризами. Есть дорога и покороче…

Весело и борзо, открывая шквал огня на любой выстрел в сторону колонны, не давая никаких шансов чеченским гранатомётчикам приблизиться к нашим машинам, расстреливая всё, что шевелится и останавливаясь только чтобы подавить огневые точки противника, в надвигающихся сумерках 166-я бригада шла вдоль железной дороги в сторону Сунжи. Добравшись до депо, и свернув налево, резво двинулись по Надтеречной улице вперёд. Уже в полной темноте, внимательно контролируя все перекрёстки, через которые шла колонна и высылая боковые дозоры на параллельные улицы (во избежание неприятностей) выскочили на блокпост 33-й бригады внутренних войск, стоящей у моста через Сунжу. Для них появление среди ночи нашей бригады было полным сюрпризом. Задерживаться у них не стали и, расспросив и разведав, что да как, в полной темноте пешком двинулись через мост.

Метрах в ста от моста оказалась детская больница. Хотели переночевать, заняв оборону в ней, но подвал больницы оказался набитым женщинами, детьми и стариками. Чтобы не давать повода чеченам истерически кричать, что, мол, федералы прикрывались беззащитными мирными жителями города, перебрались в небольшой дом, стоящий неподалёку (по слухам, именно в этом доме во время первого, новогоднего штурма Грозного находился штаб Рохлина) «дом Павлова». Хотя домов с таким названием по Грозному тогда был не один десяток…

С первыми лучами солнца, по улицам Слободской и Гикало Гюрза без проблем и потерь вывел разведроту на стадион. Основная часть задачи, поставленной бригаде в Ханкале, была выполнена. На стадионе Гюрза хотел взять небольшой тайм-аут, отдохнуть, привести себя в порядок после марша по городу и провести разведку местности. Но неожиданно всё пошло наперекосяк…

…Доблестная шестая рота второго батальона пехоты, видимо окрылённая той лёгкостью, с которой бригада вышла на стадион, не выставляя боковых дозоров, без разведки и непонятно вообще, с какого перепугу, вдруг снялась со своего сектора обороны и двинулась вниз по улице Стахановцев. Пройдя мимо Кабардинской (которую мы только собирались обследовать) и, свернув на улицу Мира, пехота тут же попала в подготовленный заранее «чехами» огневой мешок. Ни отойти назад, ни тем более двигаться вперед пехота уже не могла. Посреди улицы, недалеко от подбитого БТРа, в виде наживки остались лежать двое раненых пехотинцев, которых боевики не спешили добивать, поскольку видели, что все подходы к этим раненым ими простреливаются насквозь и понимали, что рано или поздно кто-то полезет их вытаскивать. Пехота орала в эфир благим матом, прося помощи и Гюрза, поняв, что предполагаемый отдых на стадионе закончился так и не начавшись, двинул разведроту на улицу Мира спасать пехоту…

…В том бою на улице Мира, чтобы вытащить двух раненых пехотинцев, разведрота потеряла семерых убитыми и двенадцать ранеными человек! Пословица «Сам погибай, а товарища выручай» здесь стрельнула в полную силу и собрала не малую жатву. Кобра предлагал не высовываться на открытое пространство, а проламываться насквозь через первый этаж школы № 41, потерять много времени, зато выйти «чехам» сразу во фланг и выкинуть их на хрен с перекрёстка, а только затем вытаскивать раненых пехотинцев. Но Гюрза не захотел терять время на проламывание через стены и повёл разведроту прямо дьяволу в пасть.

Почти сразу погибли Бибиков и Саблин — они укрылись в ларьке, стоявшем на углу дома, и вели огонь оттуда. Граната из подствольного гранатомёта, выпущенная боевиком из окна второго этажа дома напротив, попала Бибикову в горло и оторвала ему голову. Ларёк загорелся, и раненый Саблин не смог из него выбраться. Его накрыло рухнувшей крышей. После боя из-под остатков ларька вытащили два обгоревших до неузнаваемости трупа. Снайперу Серёге Кучмину пуля попала в грудь, его раненого из под огня вытащил Киса. Серёга умер во время эвакуации, по дороге в госпиталь на «Северном» аэродроме, немного не дотянув до операционного стола. Чеченский гранатомётчик подбил последнюю БМП из взвода «Кобра» (первая взорвалась на фугасе под Курчалоем в феврале, вторая умерла своей смертью в рембате после того, как погорела с перевозимой внутри бочкой бензина). Очередью из пулемёта «духи» срезали успевшего выскочить из машины Ангела (Вовчика Бузаева). Почти сразу умер от жёсткой контузии наводчик этой машины Шеви (Лёха Шевцов). Петровичу пуля почти напрочь отхерачила ногу, а Дрюсик выхватил пулю в задницу.

Людей потеряли много, к раненым пехотинцами добавились раненые разведчики, а чеченцев никак не удавалось сковырнуть с перекрёстка. Огонь вёлся и справа и слева, с дальнего конца перекрёстка и из-за подбитого БТРа, стоящего по середине улицы. Особенно досаждала эта «чеховская» огневая точка за БТРом. Прибежал за угол школы командир второго взвода «Лотос» и с криком: «Похоже, меня задело!» — стал расстёгивать разгрузку. Увидев, как из живота вываливаются кишки, потерял сознание (умер от шока, не приходя с себя). Очень вовремя подошедший к перекрёстку наш танк выстрелами почти в упор разнёс в лохмотья огневую точку за БТРом. После этого стало проще заставить заткнуться стрелков из окон этажей и подвала. Танк боги нам сберегли — две гранаты, пущенные в него, пролетели мимо. Вылезший из люка командир танка стал долбить по этажам из НСВТ. Через полчаса, показавшимися вечностью, перекрёсток был очищен, и стрельба затихла. Киса, сидя у стены, рассматривал и показывал всем гранату из своей разгрузки, в которую попала чеченская пуля.

Собрав убитых и раненых, разведчики отошли к школе. Последним с улицы Мира отходил Аббат. Кобра, решивший удостовериться, что забрали всех, пробежал по улице и заглянул за угол. Тут-то его и достал взрыв гранаты! Когда Киса притащил его к школе, Кобра был в сознании, но явно ничего не понимал (жёсткая контузия плюс осколок в руку). Перекрёсток улиц Стахановцев, Кабардинскоя и Мира остался под нашим контролем, но какой же большой крови это нам стоило!

Часть разведчиков заняла оборону в школе № 41, в домах напротив осваивалась пехота, остальные вернулись на стадион готовить эвакуацию раненых и журналистов. Эвакуация прошла без проблем, оказалось, что вслед за нашей бригадой двигались десантники из 7-й воздушно-десантной дивизии. Они расставили свои блокпосты на каждом перекрёстке, расчистили и расширили коридор и потихоньку вычищали от боевиков свой кусок города на правой стороне Сунжи. К вечеру Гюрза с разведротой и частью пехоты разблокировал ФСБшников, а ближе к ночи в город вошел и второй отряд 166-й бригады, который оставался в горах у Ножай-Юрта, но примчался к нам на помощь, совершив ускоренный марш-бросок по чеченской земле.

Вскоре дошли слухи, что внутренние войска перекрыли проходы в город со стороны Черноречья, тем самым заперев в Грозном более трёх тысяч «чехов», то есть половину активно действующих в Чечне банд! Ещё пара тысяч воинов Аллаха шухерила на этот момент в Аргуне и Гудермесе, плюс не больше тысячи лазало где-то в горах.

..Утро восьмого августа началось с очередной кровавой неприятности. Появившийся из-за поворота танк с опознавательным знаком 205-й бригады (белый квадрат в круге) без всякого предупреждения выстрелил в окно школы, где разведрота занимала оборону. Контузило второй раз Милого и шарахнуло об стенку Малого из взвода управления начальника разведки бригады. Снаряд взорвался под скамейкой, на которой спал Оглы. Сначала подлетевший Оглы врезался в потолок, затем шмякнулся на пол. Как он после такого полёта остался живой — это секрет из секретов. Но эвакуировать его всё же пришлось.

Пехотинцы 205-й бригады, сопровождавшие танк, быстро разобрались в ошибке, но извиняться и объясняться не стали, а, сориентировавшись, где кончается линия нашей обороны, пошли по улице дальше отвоёвывать ещё один кусочек города.

Этот, в общем-то, рядовой эпизод, окончательно взбесил Гюрзу и, казалось, что не достаёт всего одной капли, чтобы довести его до взрыва. И эта капля капнула 13-го августа…

Уже 11-го августа многим было понятно, что дела у «чехов» хуже некуда. Этот заход в Грозный в любой момент грозил стать приговором всему движению сопротивления федеральным войскам. Федералы очень плотно заблокировали город по периметру, и каждый день откусывали от территории, контролируемой воинами Аллаха, по маленькому кусочку. Благодаря перехваченным радиопереговорам становилось ясно, что убитых у «Чехов» сравнительно мало, но они есть и число их растёт с каждой новой стычкой, а подкрепления не идут. Боевики также не знали, что делать со своими ранеными, эвакуировать их не получалось и они тоже потихоньку начинали умирать. В некоторых, особо активных, отрядах число раненых составляло уже больше половины. Гранатомёты у боевиков заканчивались. Тот запас, который у них был с собой и который «чехи» взяли на вокзале, подходил к концу — ведь не каждая граната попадает в цель и не каждое попадание приносит вред боевой машине. Запас патронов у «чехов» был тоже не безграничный, а прикупить боеприпасы по старинке на блокпостах уже не получалось, ведь теперь патроны были нужны самим федералам, чтобы воевать с теми же «чехами» (особенно там, где блокпосты до сих пор бились в окружении и подвоз боеприпасов к ним был крайне затруднён).

К вечеру 12-го августа большая часть города была от боевиков освобождена и зачищена…

Чеченские боевые командиры склонялись к мысли, что ловить в Грозном больше нечего, надо собирать все оставшиеся силы в кулак и прорываться из города, пока не поздно. Но 12-го августа Масхадов всех заверил, что помощь идёт и она близка. Это заявление казалось блефом — собрать ещё пару тысяч боевиков по Чечне вполне было возможно, но это означало оставить без боя Аргун и Гудермес. Получался «тришкин кафтан»…

А помощь «чехам», между тем, действительно шла. Даже не шла, а летела. И не откуда-нибудь, а из Москвы!

13-го августа в Ханкале появились Лебедь и Березовский… Березовский по прилёту вёл себя тихо и проводил какие-то свои, никому не понятные, движухи, а Лебедь сразу развил активную громкую деятельность. Для начала взъебал генералов за внешний вид солдат (типа, грязные, не одетые, не мытые, не бритые и не подшитые). Затем объявил, что российский солдат боится доблестного чеченского воина, и поэтому воевать не годится! Потом Лебедь отдал свои первые знаменитые приказы — всех пленных «чехов» отпустить, город освободить, всё захваченное отдать и в сторону боевиков больше не стрелять! После чего взял под ручку специально выпущенного из города Аслана Масхадова и в сопровождении Березовского они отправились в Новые Атаги вести мирные переговоры. Никто ничего не понимал, но тут Гюрза психанул окончательно — объявил комбригу, что всё это откровенное и ни чем не прикрытое предательство, что у него вся разведрота вместе со взводом управления начальника разведки в одночасье заболели дезентерией и поэтому завтра же эвакуируются в полном составе обратно на базу под Шали, а сам Гюрза, оставив себе только радиста и Серикбая плотно оседает при штабе и больше шага отсюда не сделает!!!

Сам генерал Пуликовский двое суток молчал и приходил в себя, потом, видимо решив, что Лебедь так глупо пошутил, продолжил боевые действия в очень жёстком стиле (видимо понимая и догадываясь, что времени у него больше не осталось). Была дана команда в течение 48 часов убираться из части города, до сих пор контролируемой боевиками, всему мирному населению через открытый коридор в районе Старой Сунжи. В Моздок было стянуто огромное количество штурмовой авиации, а в город ночью вошли до пятидесяти авианаводчиков и арткорректировщиков. Пуликовский готовился поставить большую и жирную точку в затянувшемся противостоянии.

Гюрза, обрадовавшись, что вроде всё опять пойдёт как надо, надумал вытягивать свою разведроту обратно в Ханкалу и Грозный, но вернувшийся в тот же день в штаб группировки бывший генерал Лебедь предъявил генералам свой какой-то сверхсекретный мандат и взял командование на себя.

Пошли приказы один дебильнее другого — всё отдать, всем отходить и уходить. Блокпосты передавать Масхадову и Яндарбиеву, и так далее… Последний приказ убил всех: «Создавать совместные с «чехами» комендатуры и провести в Грозном совместный парад федералов и боевиков!»

А еще через пару недель начались совместные с «чехами» операции…

…Вот на такой совместной операции мы сейчас и находимся. «Чехи» разделились на «наших» и «не наших», и мы помогаем «нашим» искать и уничтожать «не наших», а если быть точным, мы участвуем во внутритейповых разборках. Сидящий напротив меня боевик, конечно же, ни в чём не виноват, он от того, что происходит в таком же шоке, как и я. У меня приказ и у него приказ…

Наконец-то Лис закончил подрывать свои опасные находки, мы вылезаем из воронок и цепью уходим в лес. Через какое-то время поступает команда выходить из леса и грузиться на броню БМП. Я устраиваюсь позади башни бэхи, где наводчиком работает Тоха, рядом со мной усаживается мой чечен, его глаза смотрят Тохе в спину, и взгляд становится злобно-угрюмым. Я оглядываюсь посмотреть, чего это он там увидел? А, ну как же я забыл… Тоха сидит на своей башне с голым торсом и на спине, напротив сердца у него выколота татуировка — мишень и надпись по кругу «Нохча, не промахнись». Татуха, в общем-то, самая обычная, но чем-то она сильно задела чечена.

Тем временем наша маленькая колонна тронулась. Каждые пятнадцать минут — остановка и Аббат ссаживает одну группу, объясняет задачу, и колонна отправляется дальше в сторону Агишты. Нам пятерым задача простая — подняться на высоту 530, поползать вокруг, посмотреть, понюхать и возвращаться на дорогу. Через три часа колонна пойдет обратно и будет всех собирать.

Я, Ромка, два «чеха» и мент из комендатуры шагаем по лесу. У Ромки на лице сплошные шрамы — в начале марта под Курчалоем на подрыве ему снесло всё лицо. Пол года в питерском госпитале его оживляли и ремонтировали, и вот теперь он вернулся обратно в свою родную разведроту. Чтобы замаскировать шрамы он отрастил бороду, но это мало помогает… Все заработанный деньги он теперь собирается потратить на пластическую операцию. Не знаю, но, по-моему, настоящему мужику шрамы всегда к лицу, даже такие уродливые. В лесу мы не находим ничего интересного кроме провода, который одним концом уходит к фугасу на полянке (хрен его знает, какой дебил, а главное зачем, поставил тут в лесу фугас), а в другую сторону провод тянется как раз на ту высотку, на которую мы должны подняться. Нам туда лезть лениво, чеченцам тем более, только мент очень активен, видно о подвигах мечтает. Поняв, что никто из нас не хочет составить ему компанию, он лезет на высотку один. Залез — и пропал… Через полчаса ожидания Ромка, флегматично зевая, заявляет:

— Думаю, чечены его там прирезали…

Один наш «чех» не обращает на слова Ромки никакого внимания, зато второй вскакивает и начинает всё отрицать:

— Нет, ты что? Кто его зарезал? Нет там никого, и никто его зарезать не может, война ведь кончилась?!…

Ну, насчёт «война кончилась» — хрен его знает, ищем же мы здесь каких-то мифических «непримиримых». А мента, действительно что-то долго не видно!..

Наконец мент спускается обратно. В одной руке он тащит подрывную машинку, а в другой омоновскую каску-сферу. Довольный, как-будто сувениров на рынке напокупал.

Выходим на дорогу. Хрен его знает, сколько мы болтались по лесу, может часа три, может больше. Наших чего-то не видно… По дороге со стороны Агишты едет легковой пикап с открытым кузовом. Тормозим его. Вот кто в шоке и не скрывает этого, так это водитель. Ещё бы, такая команда обступила его машину — с одной стороны два боевика, а с другой два федерала и ещё и мент в сторонке стоит. «Чех» о чём-то спрашивает водителя по-чеченски. Я прошу:

— Если можно, по-русски…

— Я спросил, попадались ли ему по дороге федералы, он говорит, что нет. Похоже, без нас уехали, надо ехать в Шали, наверное, там нас ждут…

После чего спросил у водителя уже по-русски:

— Довезёшь?

Тот согласно кивает. Мы дружно грузимся в кузов. На подъезде к пятому блокпосту ссаживаемся. Картина напрягающая — наших нет, зато «чехов» человек пятьдесят. Смотрят на нас и галдят по-своему. Чувствую себя крайне неуютно. Отходим с Ромкой в сторонку и в нервном напряжении не спускаем с боевиков глаз — хрен знает, что у них на уме…

Минуты кажутся вечностью, но, наконец, в лесу затарахтели наши БМП. От сердца отлегло, могу опять смотреть на «чехов» смело, борзо и с вызовом. Всё-таки не очень приятная это штука — совместные операции… Как ни крути, а враг не может в одночасье союзником стать!

…По возвращению на базу нам объявляют, что через две недели бригада будет выводиться в Тверь. Вот и вся война — долбанный Лебедь, долбанный Ельцин, долбанная византийская политика! Так красиво воевал, а уходим, как в грязи обваленные. Все жертвы — напрасно, все подвиги — напрасно, всё зря…

Мы уходим. Октябрь 1996 г.

Осенью 96-го года война в Ичкерии, по сути, прекратилась почти полностью. Всё лето боевики шарахались и прятались от федералов по горам и казалось, что это будет продолжаться ещё очень долго, но в августе «чехи» пошли ва-банк. Собрав в один кулак всё, что можно было собрать они в очередной и последний раз вошли в Грозный, где после недельных боёв и были успешно заблокированы. Получилась ситуация, о которой федералам до этого можно было только мечтать — не нужно больше вытаскивать «чехов» по горам, тратя время и силы, они сами пришли всем скопом, забрались в мышеловку и аккуратно прикрыли за собой дверцу. Через неделю, оставшись в блокированном городе без боеприпасов и с огромным количеством раненых на руках, теряя квартал за кварталом, район за районом, «чехи» взвыли!

Казалось победа была близка и федералам оставался один шаг, чтобы додавить эту гадину в её же логове, но помощь боевикам пришла оттуда, откуда её не ждали — из Кремля, в лице генерала Лебедя. Его приказ был прост и ясен — боевиков выпустить со всем уважением, а войска отводить и уводить. С этого момента любой выстрел в сторону чеченских воинов аллаха считался воинским преступлением и жестоко карался!

Маски были сняты, и больше никто не стеснялся правды. Лебедь продал свою честь офицера за тридцать сребреников да галстук политика, но был очень доволен, чего нельзя было сказать о нас. Видя, что у нас отняли такую красивую победу, причём так цинично и беспардонно, мы злились и плакали, но делать было нечего — у боевиков лучшим другом оказался Кремль…

И теперь мы уходим. Почти вся бригада уже ушла в Ханкалу грузиться на поезда, и нас на базе осталось не больше роты. Мы закопали в землю огромное количество боеприпасов и кое-какое неучтенное оружие. когда-то прошел слух, что за сданное оружие боевиков будут платить деньги и в наших палатках стали оседать отобранные у «чехов» стволы, но оказалось, что это касается только чеченцев (как и все амнистии), а нам за неучтенное оружие светят только проблемы и сроки… У арыка закопали новенький, в масле АГС-17, хрен его знает, что там будет в будущем, может пригодится. Вечером перед уходом подожгли все оставшиеся палатки. Больше года они были нам родным домом. На выходах, думая о возвращении на базу, эти палатки казались нам лучшими в мире пятизвёздочными отелями. Любуемся этими кострами в ночи, а настроение одновременно и убитое, и радостное. Радость от того, что вот — всё закончилось, мы живы и возвращаемся домой какими-никакими героями, мы всё сделали как надо, воевали от души и краснеть нам не за что. Портит настроение одна мысль — ну вот как, выиграв все бои, мы умудрились проиграть войну?! Генерал Лебедь объяснил нам этот феномен как-то по тупому — мы проиграли, потому что мы хреново одеты! Это пиздец, по его словам получается, что если мы будем воевать в костюмах от Версаче или от Юдашкина, мы станем непобедимыми, бред…

Все эти мысли сводятся к тому, что нас предали и что это не должно закончиться вот так. Курнув в ночи анаши, мы решаем поставить на месте сгоревших палаток крест с надписью «Мы вернёмся»…

С утра остатки бригада двинулись в Ханкалу. У большинства машин сзади привязана метла — заметаем за собой дорогу. Тут нам после совместных с «чехами» выходов и предательств больших генералов делать больше нечего. Мы вернёмся, когда в стране всё поменяется, а сейчас — прощай Чечня, жрите теперь тут друг друга, решая, какая банда круче и какому главрю здесь править…

В Ханкале, сбагрив нашу, убитую нещадной эксплуатацией, технику 205-й мотострелковой бригаде (им тут до декабря ещё торчать) и сфотографировавшись на память на ханкалинской взлётке, грузимся в два вагона. Нас осталось к концу войны совсем не много. Из взвода «Кобра» всего пять человек — я, Ромка, Пахан, Лысый и Воронёнок. В остальных взводах народу не больше…

Перед поездом пехоту разоружили полностью, а разведроте оставили по автомату на бойца и по два магазина, да и то только на время движения по Чечне. Для сопровождения по железной дороге Ичкерии до границы с Россией к нашему эшелону прицепляют бронепоезд довольно экзотического вида — впереди платформа с балластом, за ней платформа с БМП, обложенная мешками с песком и затянутая маскировочной сетью, дальше сам поезд (тоже весь в ящиках и мешках с песком) и сзади ещё одна платформа с БМП. И вот последнее построение на чеченской земле, приказ на выдвижение по маршруту Ханкала — Тверь. Мы в радостном и праздничном настроении грузимся в вагоны и, наконец, поезд тронулся. За окнами потянулась проклятая и многострадальная земля Чечни. мы уходим, мы возвращаемся домой…

В поезде напоминаю Аббату (он нынче последний командир нашей славной разведроты), что завтра у меня день рождения, исполняется двадцать два года. Решено это отметить и на остановке в Гудермесе старшина роты спрыгивает с поезда. По вокзалу Гудермеса, ни от кого не скрываясь, гордо и независимо шарятся вооруженные «чехи». Я никак не могу привыкнуть к этой картине — вот они, те самые враги, за которыми мы столько времени гонялись, с таким трудом выискивая и вычисляя. А теперь они повылезали со своих щелей и ничего нельзя с ними сделать. Ну что ж, банкуйте «чехи», ваш кон, ваша взяла. Молитесь теперь на тех уродов, которые в Москве сидят и, благодаря которым вы тут ходите такие смелые и гордые… Через десять минут старшина возвращается с арбузом и упаковкой баночного пива. Мы вроде собрались праздновать, но тут кто-то вспоминает, что праздновать день рождения заранее — очень плохая примета. На войне мы все стали дико суеверными и теперь сидим и с тоской глядим на пиво и арбуз. Положение спас Воронёнок. Взглянув на часы он торжественно произносит речь:

— Я служил срочную службу в пограничных войсках. Так вот, у пограничников день начинается не в полночь, как у всех, а в восемь часов вечера, когда наряд выходит на границу. Братва, на часах двадцать ноль пять, и если подходить к этому вопросу с точки зрения пограничника, то четвёртое октября уже началось, так что давайте начинать праздновать!!!

Возражений ни у кого нет. Все сразу соглашаются с этим разумным, бесспорным и очень своевременным доводом. Да-а-а, такого экзотического дня рождения, чтоб в настоящем бронепоезде, у меня в моей жизни еще не было, да и вряд ли будет…

В полночь мы прибыли в Моздок, сдали автоматы, а наш бронепоезд отцепили и заменили на простой паровозик. Бронепоезд погудел нам на прощание и почухал обратно в Чечню, а мы двинулись дальше уже по российской территории. Всё, война закончилась, и Чечня осталась позади…

В четыре утра наш поезд прибыл в Минеральные Воды. Все спали и мы с Паханом и Воронёнком вылезли из вагона размяться и подышать свежим воздухом. Тут, откуда не возьмись, появился патруль, прапорщик с двумя солдатиками:

— Всем зайти обратно в вагон!

— Да ладно, мы тут постоим, подышим…

— У меня приказ, никого из вагонов не выпускать! Зайдите обратно в вагон!

Бля… чего-то не ласково встречает нас Родина…

— Слушай, прапор, мы из Чечни возвращаемся, дай ты нам спокойно на родной земле постоять. Мы ни кому не мешаем, тебе чего — жалко, что ли?

— Мужики, ну пожалуйста, зайдите в вагон, вам запрещено выходить…

Пахан настроен, как всегда, миролюбиво:

— Ладно, успокойся, запрещено, так запрещено. Подышать-то нам можно?

— Поднимитесь обратно и там, в тамбуре дышите…

Хрен с тобой, повезло тебе, прапорщик, что наша бешеная пехота спит, задолбался бы ты нам объяснять, что кто-то там что-то там им запретил. Мы поднялись обратно и завалились спать…

Следующая остановка намечалась в пять вечера в Ростове-на-Дону. Там мы собирались обменять часть наших сухпайков на курево, водку и какую-нибудь домашнюю еду. Правда, опасались, что и там нам кто-нибудь попытается помешать выйти из вагона, но надеялись, что всё пройдёт гладко. Мы ведь не преступники и плохого ничего не сделаем, за что нас ограничивать в передвижении? Но, как только поезд в Ростове-на-Дону остановился, все вопросы отпали сами по себе — вагон оказался окруженным цепью автоматчиков с оружием наперевес. Нарисовавшийся на входе их командир прочитал нам краткую лекцию:

— Вагон никому не покидать — это приказ! Предупреждаю заранее — солдаты будут стрелять, сначала в воздух, потом — на поражение!

Ну, вот как-то не смешно он шутит, похоже, что Родина всерьёз нас опасается! Я, конечно, все понимаю, но как бы при таких раскладах нас всех ближе к Москве в наручники не заковали бы… Ладно хрен с ними, с этими ростовчанами и минводчанами! Видать тут коменданты слишком ебанутые и шугливые. В Твери всё должно быть по-другому, поглядим…

На следующий день, ближе к вечеру, тихим ходом проезжаем Рязань и Серёга из взвода «Лотос» уселся у открытой двери вагона и с тоской глядит вдаль:

— Серёга, ты чего?

— Скоро Сортировку проезжать будем, Рыбное, там мой дом, там я работал, там моя Родина…

Проезд проходит станцию со скоростью пешехода и Серёга, увидев какого-то знакомого, радостно орёт из вагона:

— Петрович, здорово!!!

В тамбур выходит покурить Аббат и Серёга молча смотрит на него. Аббат понимает его без слов и кивает головой. Серёга радостно улыбается и выпрыгивает из поезда. Это не дезертирство, просто парень пошел домой, туда, где его ждут! Он никуда не денется, догонит нас, в Твери его ждут заработанные деньги. Отдохнёт немного и вернётся…

На следующее утро в вагоне суматоха и дым коромыслом. Все усиленно подшиваются, начищаются и приводят себя в порядок — готовятся к встрече в Твери. По идее должно быть праздничное настроение, оркестр, бравурные речи, цветы и поздравления с возвращением. Может даже будут награждения!.. Особо продвинутые пытаются наглаживаться консервными банками, разогретыми на сухпайковом горючем. Все чистые, побритые и подшитые — хоть сейчас на парад. Небольшая остановка за Клином — и выскочившие из вагона пехотинцы зарывают недалеко от железной дороги запас гранат и патронов, которые волокли из Чечни и умудрились пронести через три обыска. На гражданке жизнь обещает быть сложной, так что этот запасец может вполне пригодиться.

…Поезд проходит мимо тверского вокзала и едет дальше. Не очень понятно… Наконец, ещё через час, он останавливается на каком-то лесном полустанке. Заскочивший в вагон незнакомый офицер командует:

— Все выходим из вагона и строимся в две шеренги, от вагонов никуда не отходить!

Выходим, строимся и опять та же картина — оцепление автоматчиков, а на водокачке справа засекаю блик оптики. Приглядываюсь — так и есть, нас на прицеле держит снайпер. Во, бля, встреча героев! Что угодно предполагалось, но только не это… Впереди стоят семь столов и тот же офицер командует:

— По семь человек проходим вперёд к столам!

У столов идёт глобальный обыск! Реально, чуть в задницу не заглядывают. Всех, кого вывернули на изнанку и обыскали, заталкивают по «Уралам». Полчаса езды и нас высаживают в лесу. Здесь уже находятся пехотинцы, которые выводились из Чечни за сутки до нас. Похоже, никакого праздничного настроения и близко не намечалось. В душе тоска, вот так ни хера себе встретили! Готовились, радовались, предвкушали, а тут на тебе, носом об забор… Ну, здравствуй, Родина, как я рад тебя видеть, слов нет!!! Офицер, который нас привез, сказал нам напоследок:

— Занимайте палатки, завтра с вами будут разбираться. Если что — вот вам дежурный майор, все вопросы к нему, — запрыгнул в «Урал» и умотал из леса.

… На следующее утро «разбираться» с нами приехал на «козлике» какой-то тыловой подполковник. Всем своим видом показывая, как ему неприятно общение с нами, он встал перед строем и начал читать речь:

— Значит так, воины! Вы находитесь на территории учебно-полевого лагеря, все передвижения по лесу вам запрещены! Отсюда вас будут вывозить небольшими партиями в часть. Там вы все напишите рапорта о нежелании служить в рядах российской армии и будете уволены за не выполнение условий контракта. Желающих остаться служить не будет — вы нам на хрен не нужны! Далее вас будут рассчитывать — вы заплатите всё, что должны заплатить! Ну и дальше — пинка под зад и проваливайте по домам! Вопросы есть?

Вопросов уйма и первый из них у всех возник такой:

— А с чего это мы вдруг должны кому-то чего-то заплатить?

Подполковник, поморщившись от такого неуставного обращения, всё-таки сдержался и объяснил:

— Вам всем не единожды выдавалось обмундирование, которое вы не выносили положенные сроки, и цена этого обмундирования будет с вас взиматься. Так же вы должны заплатить за спальные мешки, палатки, котелки, фляжки и прочее! Стоимость всего этого будет с вас высчитываться, вы обязаны за всё это заплатить!

— А почему мы должны рвать контракты по «несоблюдению условий»?

Подполковник закипает:

— Воин, что за фамильярность? Ты обязан обращаться по уставу, ты с

подполковником общаешься!

Я не выдерживаю:

— Мы обязаны были в Чечне сдохнуть, да вот не сдохли…

Подполковник смотрит на меня волком:

— Солдат, ты не прихуел ли? Ты как разговариваешь с офицером? Фамилия?!

Я, пытаясь сдерживаться, объясняю:

— Извините, товарищ подполковник, но от ваших речей мне реально башню рвёт!

— Раз ты такой пизданутый, то иди и об дерево башкой ёбнись!

У меня пошёл взрыв:

— Иди сам об дерево ёбнись, тварь! Ты с кем общаешься, сука, за базаром следи, бля!

В разговор встревает наш ротный старшина — прапорщик из спецназа. Он с ночи (на него запрет шатания по лесу не распространяется) уже слазал куда-то в деревню, раздобыл водки и нынче весь на куражах:

— Не имеешь права орать на моего солдата, полковник! Заткнулся бы ты…

— Прапорщик, я с тебя погоны сниму!

— Не ты мне их вручал — не тебе и снимать, ты понял?

Наш ротный Аббат наблюдает всё это дело со стороны, и подполковник решает надавить на него:

— Старший лейтенант, расслабил в край своих солдат, анархию развёл! Какой ты, на хрен, офицер?

Аббат даёт команду:

— Рота, становись! — все выстраиваются, — Равняйсь! Смирно! Вольно, разойдись…

После чего обращается к подполковнику:

— Вот видите, товарищ подполковник, они меня слушаются, так что всё нормально. А дальше сами с ними разбирайтесь…

Затем Аббат разворачивается и уходит. Дежурный майор, от греха подальше, тоже растворился, как и не было, а подполковника начинают обступать со всех сторон:

— Ну чего, сука, допизделся? Вали, нахер, отсюда, шакал тыловой!

Полковник судьбу дальше дрочить не стал, бегом запрыгнул в свой «козлик» и умчался в часть…

А к вечеру, как и следовало ожидать, забурлила наша родная безбашенная бешеная пехота. Как оказалось, задолбавшись сидеть в лесу «насухую», пехотинцы отправили две маленькие группы добровольцев искать спиртное. Но на дороге стоят патрули, стерегут нас и первую группу они развернули обратно, а вторая быканула и их, заарестовав, увезли на гарнизонную гауптвахту.

Наша пехота с войны возвращаться не думала и сейчас всерьёз разрабатывается операция. Вооружившись дубинами и какими-то железяками, они собираются выходить из леса всем батальоном и, сметя патрули, наступать в двух направлениях — одна часть пойдет штурмовать гауптвахту и вызволять из беды братву, а вторая собралась идти в Тверь и перекрывать трассу Москва — Питер! Настроение у них более чем серьёзное и дежурный майор прибежал за помощью к разведчикам:

— Ребята, ну скажите вы им, что не надо! Может вас они послушают…

Страшно майору, да и то правда, когда «бешеная пехота» на куражах — хрен её чем остановишь, ни грозным приказом, ни комендантской ротой, пусть даже вооруженной. Пацанов в таком молотило, хрен ты их напугаешь! Вот перекроют трассу, придется вызывать батальон ОМОНа. А это скандал какой раздуется — восставшая часть в центре Твери, много больших звёзд тогда полетит. А если разборы полетов начнутся, то вообще многим шакалам несдобровать и за шантаж с контрактами, и за изымание денег ни за хрен!

Пахан, как всегда, спокоен и рассудителен и берёт разруливание ситуации на себя:

— Надо арестованных отпустить…

— Сегодня же отпустим!

— И надо из леса нас в часть вывозить, октябрь на улице, холодно в палатках, насиделись мы в них выше крыши, в казармы надо…

— Завтра же вывезем!

Пахан смотрит на майора:

— Ну, пойдём тогда, сам им всё это объяснишь, слово офицера даёшь. Не бойся, мы рядом постоим…

Пехота, как ни странно, успокоилась и на следующий день нас действительно вывезли в часть.

— Вот твоя сумма минус бушлат, он на два года выдавался, остальное, так и быть, спишем. Если согласен — расписывайся и получай расчёт.

Разговор происходит в финчасти и я уже со всем согласен, мне до чёртиков документы на руки и свалить отсюда подальше. Расписавшись и получив пухленькую пачку денег, я выхожу из финчасти. Аббат, дождавшись, когда рассчитают всех разведчиков, ведёт всех оставшихся (человек тридцать) в город, где мы снимаем целиком кабак и до утра отмечаем наше счастливое возвращение на родину. Завтра мы разбежимся по всей России и вряд ли когда уже увидимся, поэтому гуляем от души!

Переспав пару часов в разведроте, на утро я получаю на руки свои документы, а так же три справки. В одной сказано, что я больше года участвовал в «спецоперации по разоружению незаконных вооруженных бандформирований на территории Чеченской Республики» и посему имею какие-то там льготы, а в двух других говорится, что я «представлен к медали «За отвагу» и ордену «Мужество». Приятный момент, даст бог, когда-нибудь получу и буду понтоваться на 9 мая, ходить, сверкать наградами на груди…

Уже попрощавшись со всеми и направляясь на КПП, я напоролся на какого-то ебанутого майора. Что-то ему во мне не понравилось.

— Боец, ты почему честь не отдаёшь? Чего шаришься тут? фамилия? Бегом ко мне!

Вот, бля, именно тебя мне сейчас и не хватало! Подхожу к нему.

— Слушай, майор, иди ты на хуй вместе со своей честью, со своей частью, со своим строем и со всей своей амией, ты понял?

Видя, что он явно хочет что-то сказать, я решил его опередить:

— А если будешь сейчас грубить, я тебе реально глаза выдавлю и нос отгрызу, понял меня?..

Судя по молчанию в ответ, он всё понял. После чего я развернулся и пошёл своей дорогой. Уже проходя КПП я услышал:

— Дневальный, этого бойца на территорию части больше не впускать!

надоело и это отношение, и эта воинская часть, и все эти переживания — кто кому и чего должен! Мне бы дожить до завтрашнего дня, получить

Я только улыбнулся, пусть будет так. На территории этой части мне действительно больше делать нечего!

Выйдя за забор я задумался — а куда мне теперь? В кармане пачка денег и пачка сигарет и, как пел Виктор Цой, «значит всё не так уж плохо на сегодняшний день…». И идти мне есть куда. Пусть моя большая Родина это самое ебанутейшее образование на планете и этой Родине, как оказалось, я реально на хрен не нужен, но у меня ведь есть и моя маленькая Родина, где все мне рады и все меня ждут, где я действительно герой. И именно эту маленькую Родину я и защищал, будучи в Чечне. Мой маленький, серый, в бетоне и граните остров в Финском заливе, под серым свинцовым небом, на серой холодной воде…