Андрей Акулов
Панголин. Запретная книга
Пролог
Из густой сумрачной чащи на солнечную поляну выскочил молодой олень, лихо глянул по сторонам и бодрым галопом проскакал зеленую лужайку, словно атлет, играя мышцами под бархатистой шерстью – от него веяло силой и уверенностью. Слегка притормозив на краю, он опустил рога и нырнул в заросли – лес мгновенно поглотил его, только хруст ломающихся веток и шелест листвы выплеснулся на равнодушную поляну.
Через несколько секунд выбежала стая горбатых собак, выстроившись цепочкой, согласно стайной иерархии. Вожак, низко опустив притупленную морду, шел точно по следу. Остальные только изредка принюхивались и одобрительно тявкали. Не останавливаясь, они скрылись в едва заметной расщелине кустов, проделанной оленем.
Легкий ветерок подмел овальную сцену, пригладив взъерошенную траву, и увлекся кронами невысоких деревьев. Запели притихшие на время птицы, заскрипели насекомые – лес вновь погрузился в летнюю дрему.
На краю поляны пушистый куст с маленькими длинными листочками пустил едва заметную рябь, будто порыв ветра прошел рядом, и невзначай обрисовал силуэт человека. Чешуйчатые доспехи покрывали все тело охотника-панголина. На бритой, заляпанной грязью голове рос гребень бурых волос, послушно уложенных назад. Небольшая сумка плотно привязана двумя ремнями к спине. На поясе – короткий меч и кинжал. В руке – лук. Из-за плеча выглядывали черные перья стрел.
Придерживаясь растущих плотным кольцом кустов, он перешел на противоположную сторону по краю и исчез в чаще тихо, как призрак. Ни одна ветка не шелохнулась и не издала болезненного треска. Многоголосая песнь лесного хора не прервалась напряженной тишиной – она лилась извилистым ручейком, соединяясь с другими потоками и наводняя скрытой жизнью древний лес. Далекие крики ворона отбивали четкий ритм отрывистыми «кррр, кррр, кррр…»
Короткий спектакль закончился. Случайные актеры разбежались. И только неподвижная пятиметровая хозяйка полукруглой сцены осталась изучать тонкие нотки запахов – раздвоенный язык монотонно выстреливал из черной зловонной норки, улавливая невидимые частицы ароматов. Гигантская ящерица ничем не выдавала своего присутствия, полностью сливаясь с зеленым покрывалом. И если бы не полное брюхо, то она бы грубо вмешалась в разыгравшееся недавно представление, прервав его в самом начале.
1
Насколько крепки оковы?
Из Библии Мироноса.
И разгневался Бог на людей.
И покинул забывших заветы Его.
И настал судный день для людей.
И сказал тотчас сатана правящим детям своим: «Начинайте сеять огненные грибы, дети мои».
И полетели во все концы огненные стрелы.
И выросли адские грибы, подпирая небо черными шляпками.
И сказал сатана детям своим: «Выпускайте огненные ветра, дети мои».
И задул огненный ветер, унося деревья, дома и мясо с костей людей и животных.
И сказал сатана детям своим: «Выпускайте смертоносные лучи».
И осветили лучи смерти всю землю.
И проникали они во все щели и норы, никому не давая спрятаться.
И покрылись оставшиеся в живых люди язвами и нарывами.
И умирали долго и мучительно: в голоде, в холоде и болезнях телесных.
И была то кара за грехи людям. За то, что провозгласили себя равными Богу. За то, что забыли молитву о спасении. За то, что поддались искушению дьявольскому.
Но не везде выросли грибы огненные. И остались земли сатаною не тронутые.
И жили там люди блаженные, праведные. И кормились они только тем, что подал Бог с природою, не используя дьявола знание.
И послал Бог Сына своего Мироноса указать спасенным людям путь к процветанию.
И воцарился на земле Мир праведный.
И послал тогда Бог людям испытание.
Одарил все леса дивной жидкостью, именуемой «Слезой грибницы».
И сказал Он людям: «Излечит она все болезни и раны смертельные.
Пусть послужит она вам во благо.
Но не ешьте грибов на той жидкости, ибо это вам искушение.
Кто нарушит наказ Мой - умрет человеком, а родится исчадием адовым…»
Город Мироград – столица Божьих Земель. В центре, над строгими постройками богатых горожан возвышается главный храм Мироноса, где в закрытом склепе покоится нетленное тело пророка. Величественное сооружение, будто пышное белое облако, спустившееся на землю, пестрит множеством сводов и арок. Десятки пузатых башен и колоколен каскадом уходят в небеса, а золоченые купола на их вершинах по яркости сияния соперничают с солнцем. Здесь было средоточие всей церковной власти и накопленных знаний. В обширной библиотеке хранились рукописи Спасителя, его первых учеников и последователей, различные толкования и пересказы библии Мироноса и его учения. Этот храм – олицетворение всей силы и могущества слова «Миронос!»
Но в любом городе, помимо цитаделей духовности есть и темные подвалы забвения…
Тяжелая дверь тюрьмы, пронзительно скрипнув, ударила каменную стену, и раскаты грохота разлетелись по душному коридору, растворяясь в темных камерах. На мгновение показался обитый железом кожаный сапог, и на желтый свет фонаря вылезла голова, увенчанная копной волос цвета сухой соломы. Бледное лицо, будто сучковатое полено обтесанное топором, светилось широкой желтозубой улыбкой. Кулл – молодой коренастый охранник – посмотрел по сторонам и выпрыгнул в коридор. На нем болтались легкие, давно нечищеные доспехи. Брякнув железом, он вразвалочку двинулся к освещенному столу. Меч на застегнутом слишком свободно ремне волочился по каменному полу, издавая недовольное бренчание в старых ножнах. В руках солдат нес потускневший шлем с торчащим лисьим хвостом на макушке. Белый кончик был сломан и, свесившись набок, болтался пушистой культей. Поворачивая голову то в одну, то в другую стороны, Кулл принялся отвешивать поклоны каждому заключенному, скрытому в глубине камер:
- Приветствую! Как здоровье?! Слава Мироносу! Здрасьте!.. У нас новенький? - крикнул он сидящему за столом в конце коридора мужчине в сверкающем стальном панцире. - Здравствуйте! Добрый день!..
- Ага. В пятой, - оторвавшись от изучения дежурного журнала, отозвался тот.
- За что его?.. Мое почтение! Добра дня!..
- Да, он зарезал жену, кхек… и напал на печь… - весело сказал Буй – высокий обладатель бесформенной, мешковатой фигуры с лицом, похожим на поднявшееся тесто. - Та еще история…
Он быстро, насколько позволяло громоздкое тело, встал и натянул шлем – круглый лысый горшок, лишенный каких-либо украшений, разом скрыл заросшую черными волосами голову и широкую округлую бороду. Молниеносно откинув забрало вверх, Буй сделал шаг в сторону.
- Ооо!.. - Кулл поднырнул под шлем и отмахнул забрало, словно прядь волос. Рыжий хвост на макушке заходил в такт размашистых шагов, а белый кончик нервно запрыгал, как паяц на ярмарке.
Тюремные надзиратели в Мирограде несли службу каждые вторые сутки – работа не пыльная, если не считать сырости, вони и некоторых ограничений: спать на посту строго запрещалось, но напарники часто делали небольшие отступления от этого правила. Свободный день Буй и Кулл проводили в многочисленных трактирах, борделях и забегаловках, где каждый день происходили интереснейшие встречи, сообщались важнейшие новости и рассказывались невероятнейшие истории. По окончании службы они расходились в разные стороны, и каждый кривился от кислого пива в своем излюбленном кабаке со знакомой компанией таких же вояк.
Им обоим было по тридцать лет, но тюфяк Буй выглядел гораздо старше жизнерадостного непоседы Кулла. В детстве они вместе ходили в одну и ту же школу при церкви, но никогда не дружили. И сейчас вне этих стен никогда не встречались: им вполне хватало служебного времени для общения друг с другом.
Когда будущим напарникам исполнилось шестнадцать лет, они, как и все юноши из четырех церковных школ Мирограда, сдавали выпускные экзамены. Результаты определяли будущее направление обучения для каждого ученика. Для молодых Буя и Кулла церковные смотрители единогласно выбрали службу в армии, что и было отмечено на их левом предплечье татуировкой в виде щита и меча.
Больше всего оба боялись попасть в пограничные отряды, уехать на дальнюю заставу и просидеть там до самой смерти, защищая Божьи Земли от набегов «диких». В том, что «костлявая» найдет их там, они не сомневались: мало кто возвращался с накопленным жалованием в родной город после окончания двадцатилетней службы. Но эти счастливчики могли позволить себе прожить остаток беспокойных дней, не заботясь о куске хлеба. Впрочем, большинство из них селилось в кабаках, где быстро спускали все богатство, а дальше кто в могилу, кто в разбойники… и потом в могилу. Раньше них приходили только нищие калеки. Они устраивались у городской стены, на рынке или при церкви и, размахивая культями, выпрашивали милостыню.
После начальной подготовки, военные учителя вывели Бую и Куллу точное предназначение – охранник. На предплечье добавилась алебарда. Далее судьба окончательно свела их вместе и усадила на отполированные скамейки в городской тюрьме.
Кулл поднял руки в клепаных перчатках и, раскачиваясь из стороны в сторону, уверенно двинулся вперед. Буй встал в оборонительную позицию, отклонив массивное тело назад. Кулл замахнулся, сделав ложный выпад влево, но ударил справа, едва коснувшись пальцами забрала противника. Буй зажмурился и замахал руками, словно отбиваясь от мухи, но забрало уже опустилось.
- Хоп! - выкрикнул нападавший.
Они рассмеялись одновременно: Кулл звонким задорным смехом, а Буй, гудя, как шершень в ведре. Оба быстро освободили головы от неудобных шлемов. Буй, аккуратно поставил свой лысый горшок на край стола и уселся. Тут же расслабился и расплылся, свисая с узкого деревянного стульчика. Кулл, не переставая улыбаться, небрежно швырнул хвостатый шлем на стол – он несколько раз крутнулся волчком и полетел на пол. Солдат резко прыгнул, поймал за хвост и аккуратно опустил на стол. Пнул стул и, звеня доспехами, плюхнулся, будто в мягкое кресло. Улыбка на лице Кулла растянулась еще шире, и свиные глазки превратились в узенькие щелочки, едва поблескивающие в полумраке душного подвала.
Темница представляла собой длинный узкий коридор. Упираясь в стол охраны, он поворачивал под прямым углом так, что надзирателям всегда были видны обе ветки. По сторонам проходов теснились камеры-ячейки, отгороженные друг от друга каменными стенами. В углу, кроме стола и двух деревянных стульев, стоял старый шкаф, а в стене мерно потрескивал камин.
- Как там наши дела? - спросил Кулл, кивая на журнал.
За все годы, проведенные вместе на посту, Буй уже привык сам вести все записи. Он всегда приходил вовремя. Вместе с другими надзирателями обходил заключенных, проверял условную чистоту коридора и делал необходимые записи в журнале.
- Угу, - ответил Буй.
- Ну, рассказывай, кто там в пятой? - пробарабанил по столу костяшками пальцев Кулл.
Буй тотчас оживился, вспомнив недавний рассказ солдата. Откинулся на спинку стула и улыбнулся, обнажив желтые лошадиные зубы. Он слегка качнулся, набрал воздуха в легкие и подался вперед, проехав локтями по столу:
- Представляешь, этот идиот, как обычно, кхек, накачался в кабаке и пошел домой, а там его жена, упокой Господи ее душу, ковыряется в печи и стонет как… шлюха. И он подумал, что… - Буй залился смехом. - Она… изменяет ему с… великаном!.. И этот… герой, накинулся на любовника – на пееечь!.. - чуть выговорил он и зашелся в приступе хохота.
Кулл, вначале рассказа выпучил красные глаза, словно от напряжения и только часто моргал. Потом начал неуверенно посмеиваться, еще не понимая причин веселья. И только на последнем слове он нарисовал себе всю картину – звонкий смех разлетелся по закоулкам тюрьмы. Из пятой камеры в ответ донесся отчаянный вой.
Отдышавшись, охранники пошли на второй заход гогота. Поглядывая друг на друга, они только больше заходились веселыми приступами смеха.
- Не скули там, - крикнул в сторону Буй. - Кхек! Это смешно!..
Заключенный ответил воем.
- Как ты думаешь, куда его? - шепотом спросил Кулл, впервые убрав улыбку с лица.
- Известно куда – в яму, куда же еще за убийство. Не на каменоломню же, - понизив голос, ответил Буй.
- Дааа, - протянул светловолосый и резко наклонился в сторону.
Взвизгнул кинжал, вылетая из ножен, и блеснув холодным огнем, ударил в угол – по коридорам разнесся глухой треск и скрежет металла о камень.
Кулл вновь улыбался, высунув кончик языка. Буй облегченно выдохнул:
- Фух. Еще один?
Не сводя глаз с напарника, Кулл медленно поднял кинжал – там щелкал жвалами и неистово перебирал черными лапками таракан размером с ладонь. Стараясь вынуть жгучий металл из середины тельца, он изо всех сил упирался всеми шестью лапами в кончик клинка, но только больше насаживался на лезвие.
- Маленький еще. Надо напомнить сержанту про отраву, а то скоро их тут столько будет, только сумки держи, а то утащат, кхек! - сказал Буй.
Кулл сунул кинжал в камин и, насвистывая, стал поджаривать насекомое. Таракан живее заработал лапками, расправил крылья, но ни улететь, ни потушить огонь у него не получилось. Он быстро затих, судорожно сжав обожженные конечности. Поник, сгорбился, зашипел и лопнул – струя желтой массы брызнула на штаны обидчика. Кулл выругался и швырнул мстительного «ублюдка» в полумрак коридора.
Через минуту завоняло кислой тошнотворной гарью.
- Ну и вонь!.. Фууу!.. - скривился светловолосый надзиратель, вытерев мокрое пятно соломой.
Буй, покачав головой, встал, опираясь на край стола, взял фонарь и неспешно направился к дымящейся тушке. Таракан лежал напротив третьей камеры, ровно посередине между решеткой и красной дорожкой, по которой надлежало ходить охране. Солдат остановился на линии и по-гусиному вытянул шею, вглядываясь во тьму клетки.
Свет фонаря обрисовал силуэт человека, неподвижно лежащего в углу на куче гнилой соломы. Сквозь тюремную мглу пробивались малахитовые блики на чешуйчатых штанах. Худое жилистое тело двадцатилетнего юноши утопало в рубахе из мешковины, засаленной не одним десятком тел. Ноги прятались в мягких кожаных сапогах, обшитых полосками чешуек. Блестящую лысую голову украшал гребень волос, спускающийся со лба на затылок, правда, сейчас он напоминал чернильную кляксу. На левом предплечье узника чернела татуировка – три извилистых линии в форме бегущей ящерицы – знак охотника-панголина. Узкое лицо, со впалыми щеками, казалось застывшим лицом мертвеца. Высохшие губы, привыкшие растягиваться в легкой улыбке, сжались как гусеница на холоде. Мясистый нос. Острый подбородок. Усталые темные глаза. В дежурном журнале тюрьмы он был записан как Грэм.
Ремесло панголина зародилось с тех самых пор, как люди впервые узнали о мутагенных грибах, появляющихся в диких болотах. Эти лесные районы, густо заросшие постоянно меняющимися растениями и животными стали называть грибницами. Поначалу охотники собирали только выросшие на склизком студне тела «чертовых грибов», а лекари использовали их как мутаген, со свойствами тех насекомых, растений и мелких животных, которых находили в этом таинственном желе. Это было время первых практически не контролируемых мутаций в основном домашних животных и растений. Некоторые из тех наработок прижились и используются до сих пор.
Позже было сделано самое важное открытие в науке о мутациях – находка «слезы грибницы». Это чистая, незамутненная основа для выращивания грибов, похожая на жидкое стекло. В нее помещают любую часть тела донора, и через некоторое время она превращается в мут – слезу с мутагенными свойствами, на которой появляются грибы-мутагены.
Выращивание чертовых грибов с нужными качествами, стало делом лекарей, а поиском чистой слезы грибницы занялись лучшие охотники – панголины. Это был второй и самый плодотворный период мутаций. Тогда появилась и развилась в полноценную науку мутация людей. Многие воины добровольно подвергали себя незначительным изменениям, становясь сильнее, выносливее и приобретая различные умения.
Измененных людей стали называть муталюдами. Они продолжали здраво мыслить, но их сознание уже несло влияние мута животного. Если же мутации подвергался зверь, даже человеческим мутом, то он не получал интеллект донора – может и становился умнее, но ни говорить, ни мыслить, ни поступать как человек он не мог. Их называли просто мутантами.
Только совсем недавно Церковь провозгласила слезу грибницы своей собственностью и запретила любые опыты с ней. Практикующие лекари были объявлены вне закона, а панголины перешли в полное подчинение Церкви.
Буй осторожно пододвинул к себе ногой дымящееся тельце. Не сводя глаз с пленника, аккуратно нанизал таракана на кинжал и быстро пошел назад. Узник отвел глаза от решетки и уставился во мрак камеры.
- Как там наш панголин? - спросил Кулл, запустив руку под нагрудник и яростно скребя живот.
- Как всегда – лежит, - негромко сказал Буй, как бы опасаясь, что его услышат.
Он выбросил почерневшее насекомое в камин, и некоторое время подержал лезвие в огне, пока не сгорели остатки внутренностей.
- Хм… Панголин!.. Ну, с виду – обычный человек, а говорят муталюд. Видел я мутантов да муталюдов!.. В яме вообще одни мутанты да муталюды сидят. А в лесу сколько их бегает – ужас!.. Этот такой же, как мы, разве что худой, да прическа во! - сказал Кулл, растопырив пальцы.
- Может муталюд, может нет, а велено не спускать глаз, да половину пайка давать – неспроста это! Во!.. Может, ему больше не надо?
- Неее. Жрет он как все. Вон как набрасывается на кашу, как зверь, аж волосы топорщатся, - усмехнулся Кулл и откинулся на спинку стула. - Вот скажи мне лучше, зачем эти чертовы грибы Церкви? Что они с ними делают? Мутантов? Прости, Господи. Слава Мироносу!..
- Тссс, дурень, поговори еще! Ты совсем что ли? Слава Мироносу!.. Эксперименты запрещены! Панголины собирают слезу – божественный нектар для снадобий, а чертовы грибы – это от дьявола!.. «Владеешь грибами – владеешь дьяволом! А его лучше держать при себе» - говорит Святейший Миронос! - прошептал Буй. - В церковь чаще ходи. Небось, пропускаешь службы…
- Да что ты!? Слава Мироносу!..
В ближайшей камере кто-то прокашлялся и громко сказал:
- Вот вы говорите, что эксперименты запрещены, а вы не задавались вопросом, откуда берутся все эти новые мутанты и муталюды? А в яме, сами знаете, большинство муталюды!
- Мутанты сами в лесу выводятся, а муталюды – это дураки и отступники всякие. Был тут у нас один: серый, весь в бородавках, как жаба, ручищи до колен, во, - свесив руки, сказал Кулл и кивнул напарнику. - Помнишь?
- Однако их продолжают делать и не меньше прежнего. Только раньше все кому не лень ели чертовы грибы, а теперь только Церковь занимается мутациями…
- Разговоры запрещены! – Буй встал. - Заткнись, еретик, или сейчас… - он не нашел чем закончить фразу и сел.
- Я не еретик. Я одержимый – это разные вещи…
- Заткнись! - звонко разнеслось по темнице.
Разговорчивый узник не решился продолжить. В тюрьме воцарилось привычное молчание, только слышались монотонные стенания из пятой камеры да редкий скрежет тараканов по углам.
Грэм тихо лежал на куче соломы. Полуприкрытые веки слегка подрагивали, но разглядеть это в темноте было невозможно. Спокойное ровное дыхание не возмущало грудь, и только живот методично ходил вниз-вверх. Со стороны казалось, что он спит и мало интересуется беседой охранников. На самом деле он напряженно вслушивался и старался не упустить ни единого слова.
- Эй, - шепотом позвал кто-то и тихо постучал в стену. - Эээй, панголииин, ты меня слышишь?..
Голос звучал из камеры недавнего оратора, которого грубо заткнули, не дав поговорить, что он, несомненно, любил делать. Теперь он собирался продолжить диалог.
- Скажи мне, ты верующий?.. Хотя, что я спрашиваю? Ты истинно верующий! Скажи ты мне, панголин, зачем Церкви столько слезы?.. А?.. Молчишь?.. Не хочешь говорить?.. Или боишься?.. Нет, ты сам не знаешь! Да?.. Я тебе расскажу. Твоя праведная Церковь делает мутантов. Не знаю, зачем ей это, но то, что в этих темницах выводят муталюдов, я не сомневаюсь… - спокойно рассуждал сосед.
- Ты ошибаешься, - перебил Грэм, садясь. - Прости Господи всемогущий его грешного, он не ведает что говорит. Слеза нужна для усиления лекарственных снадобий…
- Ха! Ты молод и наивен! Для этого нужна капля сильно разбавленной слезы на ведро снадобья. А сколько ее приносят такие как ты панголины?.. Вы, верующие, привыкли верить во все, что вам говорят священники, не пытаясь разобраться самостоятельно. Вам не с чем сравнивать то, что вам внушают с детства под угрозой страшных мук в преисподней…
- Ты опять заблуждаешься, - прервал охотник, спокойно произнося каждое слово. Он сдержал порыв ненависти к наглому еретику. - Церковь благословляет самостоятельное изучение библии Мироноса, а не слепую веру в него. Каждый верующий самостоятельно убедился в подлинности и божественном происхождении учения великого Мироноса. И если ты читал Великую книгу, то должен знать, что есть слеза. Монахи постоянно ищут и открывают новые свойства этой чудесной сущности. Но все эксперименты с чертовыми грибами строго запрещены. Церкви нужны не грибы, ибо они суть дьявольские, а слеза грибницы, которая послана богом…
В голове стремительно пронесся рассказ отца Иакова:
«Сын мой, ты должен это знать. Уникальные божественные свойства слезы используются для мутаций, но только на животных и исключительно для создания рудокопов и сторожевых мутантов, которые будут охранять города и селения. Великое откровение Мироноса – использовать дьявольские грибы для службы богу. Ты должен держать это в секрете и не порочить Церковь, ибо это смертный грех».
Отец Иаков заменил Грэму отца и мать, забрав осиротевшего девятилетнего мальчика в монастырь восточного города Подгора. Там юный панголин обучался искусству выживания и сбора слезы, а отец Иаков стал наставником и лучшим другом.
«А сейчас этот наглый еретик, отступник и невежа пытается опорочить Церковь!» - Грэм сжал в кулаке пучок соломы – сквозь пальцы проступила холодная, черная жидкость.
- Да-да-да, - спокойно продолжал сосед. - Я знаю о дьявольских грибах и живительной слезе. О посланном богом испытании людям. О «великом искушении» и «великом смирении». Все это я знаю. Читал, и не только это. Слышал о проделанной «великой и кропотливой» работе Церкви в доказательство истинности существования бога. Высочайший закон – без веры нет бога! – выражение, делающее возможным любую нелепицу! Уверуй в кучу говна и обязательно в нее наступишь!
За стеной послышался шорох.
- Скажи, а какой он – бог? Он говорит с тобой? Он помогает тебе? - скороговоркой проговорил сосед.
- Ты одержим дьяволом! Ты спрашиваешь, чтобы посмеяться, - сквозь зубы процедил панголин. Тут же спохватился, перекрестился сложенными крестом пальцами правой руки и добавил. - Прости Господи…
Раздался глухой кашляющий смех.
- Ну, не злись. Я не хотел тебя обидеть… Ладно, я расскажу тебе. Нет никакой загробной жизни, есть только эта жизнь, и она может оборваться в любую секунду. Раз и все. Бог – просто байка в трактире! Бог – это… это страшная сказка для детей!.. А когда ты взрослеешь, ты понимаешь, что купола церквей, песни монахов, святые иконы, ровно как и бородатая проститутка, отходное ведро, блевотина под столом, лесные мутанты с городскими муталюдами – это штрихи картины вечно меняющейся реальности, очередной этап развития человека, проявление его тернистого пути в будущее. Это пройдет. Останется в воспоминаниях или нет – неважно!..
- Изыди сатана!..
- Люди говорят с богом на разном языке и наречии, а он отвечает одним пинком и руганью, а другим звонкой монетой и песней ласковой. Бог для каждого свой. И в то же время его нет… нет такого бога, которого вы рисуете себе. Бога нет в принципе и уж тем более, не может быть богом человек. Или он не выглядит как человек?.. А как же тогда создание по образу и подобию?.. Извини, забылся, сын бога – человек-бог, который присматривает за нами. Бог и дьявол придуманы людьми для запугивания, оправдания свих поступков и перекладывания ответственности!.. Рай?.. Ад?.. Неважно, во что верить и как при этом размахивать руками. Это действует, пока ты веришь в это. И механизм скрыт в нас, а не вовне…
Он продолжал говорить и говорить, а в голове у Грэма уже звучал певучий голос церковного хора, плавно повышаясь и заполняя все сознание. Губы шептали слова молитвы:
- Господь Миронос всемогущий, избави от обольщения богомерзкого сатаны, избави от всех его козней. И укрой всех божьих людей от коварных сетей его в сокровенном источнике Твоего спасения. И не дай нам, Господи, убояться страха дьявольского больше страха Божия и отступить от Тебя и от Святой Церкви твоей. Но дай нам, Господи, пострадать и умереть за имя Твое Святое, но не отречься от Тебя и не принять печати проклятия антихриста и не поклониться ему. Пощади нас, Господи, в день страшного суда Твоего…
Входная дверь пропела заунывную песнь и ударилась о стену – звон металлического гонга задребезжал в каждом закоулке тюрьмы. Твердым шагом в коридор вошел сержант, развернулся на каблуках и слегка наклонившись, придержал дверь. Его начищенные доспехи блистали золотом в свете фонарей, а остроконечный шлем с торчащим пучком разноцветных перьев доставал до потолка, снимая заросли паутины. Следом в подземелье спустился монах в черной рясе, окаймленной багровой полоской, не дающей слиться черноте воедино. Капюшон полностью скрывал в тени лицо Филиппа – главного чистильщика Церкви.
Чистильщики – карающая рука бога. Это монахи, которые ревностно защищают религиозные догматы, нещадно борясь с ересью. Их, словно псов, обучают вынюхивать признаки отступничества и сговора с сатаной. И нет для них преград: монахам в черных рясах с красной каймой обязан подчиняться каждый житель Божьих Земель. Для них все двери открыты, кроме одной: чистильщик никогда не может стать настоятелем храма.
Охранники разом вскочили с мест. Буй, звякнув бутылкой, запихал сумку с едой за лавочку. Кулл, заглушая звон, выкрикнул приветствие и доложил по всей форме об отсутствии происшествий. На них никто не посмотрел. Филипп направился сразу к третьей камере. Свет фонаря на мгновение осветил черную козлиную бородку, длинный тонкий нос, похожий на наконечник копья, сжатые губы-нитки и маленькие, глубоко посаженные воспаленные глаза.
- Здравствуй, сын мой! - тихим монотонным голосом сказал он.
Охотник-панголин уже стоял, обхватив руками прутья решетки – подбородок чуть заметно подрагивал, а широко раскрытые глаза умоляюще искали поддержку и спасение.
- Облегчишь ли ты, брат Грэм, свою ношу сегодня? – продолжил чистильщик. - Покаешься ли в грехе своем? Поведаешь ли Церкви о замысле дьявольском? Не утаишь ли истины? Миронос простит тебя, отпустит грех и примет в царствие Свое.
- Верой и правдой служу Мироносу, Спасителю нашему, - крестясь и кланяясь, проговорил пленник.
Монах кивнул:
- Ведите его наверх.
- Ко мне! – крикнул сержант.
За дверью лязгнул металл, и в дверь ввалилось двое громил, закованных в тяжелые латы. На серых плащах чернели кресты, с перекладиной в форме полумесяца, уголками смотрящего вниз. Они больше напоминали двуручные мечи за спиной, чем церковные символы. Такие плащи носили внутренние войска, поддерживающие порядок в городах – служба, хоть и была опасной, все же считалась почетной среди военных и больше оплачивалась. Да и гораздо интереснее патрулировать город или охранять важного церковника, чем сидеть в вонючем подземелье среди заключенных, тараканов и вшей. Буй и Кулл втайне завидовали солдатам, но вслух ничего не говорили даже друг другу. Сомневаться в указании Церкви, значило сомневаться в истинности самой Церкви. А это уже было смертным грехом, расплата за который могла настигнуть еще при земном существовании души.
Громилы отработанными движениями заковали пленника в кандалы и, пиная, выволокли из камеры. Заключенный пытался идти сам, но его сбивали с ног и тащили за руки. Он только тихо стонал после каждого удара. Солдаты протянули Грэма по коридору и исчезли в темном проеме. Оттуда вылетели новые звуки ударов и ответные стоны.
Монах подошел к столу, где нервно суетились охранники. Взял дежурную книгу и стал листать в поисках последней записи. Солдаты притихли и вжались в доспехи, как улитки – переминаясь с ноги на ногу, они следили за движением крючковатых пальцев. Позади Филиппа возвышался сержант. Поставив брови почти вертикально, он сверлил глазами то одного, то другого.
Буй отметил в мыслях, что успел сделать все записи. Кулл только сейчас про них вспомнил и умоляюще глянул на напарника – Буй еле заметно трясся, позвякивая доспехами. Кулл громко закашлялся, скрывая приступы хохота, но тут же замолк, почувствовав на себе яростный взор сержанта.
Тишина. Только шелестели страницы под легкое бренчание металла, и негромко всхлипывал заключенный в пятой камере.
Найдя то, что искал, монах ткнул пальцем в надпись:
- Этого в башню, - он развернулся и, шурша рясой, поплыл к выходу.
Сержант резво опередил Филиппа, придержал дверь и вышел следом. Тут же появились два солдата и направились к ноющему убийце. С ним тоже не церемонились – звуки ударов и ответные стоны разнеслись по коридорам.
В комнате для допросов было душно. Запах крови, мочи, пота и блевотины поселился здесь давно и каждому вошедшему сходу объяснял местные обычаи. Массивный стол и стул намертво вросли в липкий холодный пол. Шершавые влажные стены без признаков окон и низкий потолок довершали гнетущее ощущение безысходности и жгучего желания поскорее покинуть это место.
Солдаты привязали Грэма к спинке стула и если б не веревки, то он уже лежал бы в луже своей или чужой крови, согревая дыханием каменный пол.
Где-то рядом булькала вода, шуршал таракан в углу, шипело масло в лампе – тусклый свет слегка подрагивал. Долгие минуты короткой, предварительной подготовки для беседы, наконец, закончились. Панголин сплюнул, звонко впечатав бордовый сгусток с металлическим вкусом в пол. Поднял голову и впился непонимающим взглядом в заплывшего жиром человека, методично избивающего его последнюю минуту.
Потный волосатый дознаватель вытер окровавленные ручищи о серое в темных пятнах полотенце, мельком глянул на пленника и вышел, не сказав за все время ни слова.
Грэм уронил потяжелевшую голову – струйка крови стекла по губам и крупные капли полетели на пол. Внизу уже образовалась небольшая лужица.
Дверь протяжно скрипнула, заставив пленника вздрогнуть. Распухшее лицо обдала прохладная струя воздуха, и из полумрака коридора в комнату проплыл знакомый монах. Следом, высоко подняв мясистый подбородок, вошел полный человек в белых просторных одеждах. На толстой шее висела золотая цепь с массивным крестом, обильно поросшим драгоценными камнями. Он тут же сел на появившийся под ним резной стул – черной тенью у двери мелькнул монах, искусно читающий мысли и мгновенно выполняющий желания священника.
«Сам Миронос!» - мысль ударила, словно молния, введя в ступор.
Грэм, несомненно, бросился бы на колени и целовал бы руки его, не поднимая глаз, если бы не был привязан к стулу.
Со времен основания Церкви святым Мироносом и по сей день, эту должность занимал самый ревностный и преданный вере священник из числа настоятелей храмов всех городов Божьих Земель. Он выбирался пожизненно, общим собранием святых отцов. Считалось, что божественный дух Мироноса руководит собранием и напрямую влияет на выбор приемника, вселяясь в избранного и продолжая руководить Церковью вечно.
- Мир тебе, сын мой, - Миронос перекрестил пленника правой рукой, со сложенными крестом пальцами. - Ты говоришь, что брат Иаков сбился с пути истинного, стал на сторону дьявола и собрался искать запретную комнату? Он послал тебя сюда, выкрасть карту захоронения бесовской книги?
- Нет! Все не так, - Грэм вышел из оцепенения. - В священном писании сказано, что нужно уничтожить книгу сатаны. Отец Иаков послал меня просить вашего благословения, - умоляюще проговорил он.
Миронос брезгливо отстранился от узника и взглянул на монаха. Тот еще ниже опустил голову и сделал шаг назад.
- Тобой владеет дьявол! – резко сказал Миронос. - Этот Иаков – сатана, мерзкий еретик! Я слышал, что он призывает божьих людей отречься от власти Мироноса во славу бога! Но скажи мне, как простые люди смогут общаться с богом, если они не умеют разговаривать между собой? Библия Мироноса скрепляет всех в единую божью силу, способную противостоять напору сатанинского мира. Великий Миронос был послан к людям богом. Как можно противиться ему? - он поднял руки, вопрошая у высших сил.
- Нет! Все не так! Я…
Глухой удар в солнечное сплетение остановил слова в горле пленника. Монах, потирая руку, отступил назад.
- Кто еще в Подгорской церкви отрекся от Мироноса и стал на службу сатаны?.. Говори! - священник подался вперед.
- Святейший Миронос, в Подгоре только верные служители Церкви, - панголин сглотнул кровавый комок.
- Ты не искренен в святой исповеди! Дьявол в тебе говорит со мной…
- Но, великий… - его опять грубо прервал удар в живот. Грэм скорчился от боли. Из глаз потекли слезы.
«Это какая-то ошибка, - думал он. - Почему Миронос не верит? Почему называет отца Иакова сатаной? Ведь это не так!..»
- Закончим, - вставая, сказал Миронос. - Молись сын мой.
Он перекрестил пленника и развернулся к выходу. Монахи мгновенно прижались к стенкам давая пройти массивному телу в узкий коридор. Стул исчез, так же как и появился.
Круглое лицо Мироноса не выдавало никаких признаков раздумья или обеспокоенности. Маленькие глазки светились радостью и спокойствием, присущим людям, уверенным в неизбежности грядущих событий. И как бы самому себе, не поворачивая головы в сторону идущего чуть позади монаха в черной рясе с красной каймой, он проговорил нараспев:
- Панголина пока придержим, он может понадобиться. Побеседуй с ним еще, брат Филипп. После заберешь к себе в башню: если дьявол нашел дорогу к сердцу один раз, то найдет и еще раз. Его нельзя выпускать. Он слишком верен этому отступнику… Да. Иаков становится опасен. Проследи, чтобы это прекратилось. Дернул его нечистый вспомнить о книге… Подготовь записи к его отлучению. Казнишь публично. Надо показать, что сатана может похитить душу любого, даже священника.
- Святейший, - кланяясь, сказал монах и еле заметно улыбнулся.
- Как дела в твоей лаборатории? - спросил Миронос, слегка заинтересованным тоном, выделив слово «твоей». - Мы не молодеем. Скорее, брат Филипп. Люди платят не за то, чтобы их превращали в мутантов. Прости Господи грехи наши, - он бросил быстрый взгляд в потолок и перекрестился.
- Делаю что могу, - тоже перекрестился и поклонился монах. - Видны явные улучшения качеств испытуемых, но пока нестабильны и не точны. Не хватает слезы для опытов.
- Да-да-да. Одна и та же песня.
- Но святейший…
- А что если начать использовать сбереженный мут святых мужей? - спросил Миронос.
- Но они заплатили за сохранность. И это супротивится закону божьему…
- Ну-ну, Филипп. Я – закон божий. Через меня говорит сам бог! И ведь никто не узнает. Вот скажи, зачем нам новый Миронос Шамгун? Разве мало он натворил в свое время?.. Занимайся. Да хранит тебя Господь.
- Ваша воля свята, - монах поклонился.
Они подошли к двери. Филипп, наклонив голову, открыл дверь и замер в ожидании. Миронос развернулся к нему, быстро перекрестил и вышел, не сказав больше ни слова.
- Лицом к стене! - скомандовал солдат.
Грэм уперся лбом в холодный камень и замер в ожидании, втянув носом запах плесени, обильно покрывающей скользкие стены.
Наступило время завтрака. Обеда тут не было вовсе, а ужин ничем не отличался от утреннего рациона: в меню была только каша и затхлая вода с болотным привкусом. Кормили так, чтобы пленник не умер с голоду, потому что дальнейшая судьба была туманна, и переводить продукты на будущего мертвеца бессмысленно. Грэму вообще давали половину нормы. И если каши еще хватало, то чувство жажды преследовало и днем и ночью, хоть камни облизывай.
- Спасибо Господи за хлеб насущный! – перекрестился охотник, услышав, как сквозь решетку просунули миску с прилипшим ко дну желтым комком.
- Ешь, панголин, - сказал надзиратель, ставя рядом кружку с водой. - Я чуть не забыл. Гляди не обоссысь, - он рассмеялся и вылил половину кружки на пол.
- Спасибо Господи за воду живительную! - перекрестился пленник.
Широкоплечий солдат шмыгнул кривым распухшим носом и пошел к следующей камере. Только тогда Грэм приблизился к еде, на которую уже нацелились два больших таракана. Они с досадой отскочили в сторону и скрылись в тени. Панголин сделал несколько жадных глотков воды и принялся руками запихивать в рот гороховую кашу – холодная, пресная, хрустящая на зубах мелкими камешками и недоваренными зернами, она безжизненно падала в желудок, принося холод и неудобство. Грэм проглотил несколько больших кусков серо-зеленой массы и запил мутной водой. После тщательно вычистил блестящую миску пальцем и облизал.
Скорее всего, это остатки ужина солдат. Возможно, сдобренная кусочками тушеной курочки или оленины и острой, ароматной подливой, горячая каша имела бы другой вкус.
Голод постепенно отступал, гонимый теплом, разгорающимся в животе.
Грэм, как всегда, первый просунул сквозь решетку миску с кружкой и отошел к дальней стене. Здесь были почти не слышны жадно чавкающие, вылизывающие металлические миски звуки.
Он перекрестился, сел на колени и коснулся лбом холодного пола:
- О, Господи, я благодарю Тебя за ниспосланные мне испытания. Я смиренно принимаю их и верю, что Ты любишь меня и никогда не оставишь.
Гнетущие мысли уходили в холодный камень. В голове становилось тихо и спокойно. Чувство блаженства и единения со всем миром охватили охотника. Исчезла боль, исчезла камера, исчезли напряженные тюремные шорохи, исчез он сам, растворившись в черном безмолвии. Время остановилось.
Перед глазами возник отец Иаков, склонившийся над листом пергамента: «Вот тут… Где-то в этом месте есть пещера, - он ткнул длинным пальцем, похожим на ветку, в край карты. - Святое писание говорит, что там покоится проклятая книга сатаны. Дьявол книг не пишет. Книги пишет человек!.. Отыщи ее и принеси мне. Я хочу знать, что в ней».
Седой старик поднял голову и глянул прямо в глаза, так глубоко, что схватил душу, но не болезненно, а сильно, по-мужски, как воин. Да, сейчас он походил больше на воина, чем на священника: «Грэм, я знаю, что ты достоин этой святой миссии… Ты уже готов!.. Я вижу тебя – вершителя наказа великого Мироноса!.. Мой мальчик…»
Губы старика расплылись в умиленной улыбке, и он вновь стал самим собой: длинные волосы аккуратно собраны в тонкий хвост, белая борода, свисающая неровными лохмотьями, смеющиеся голубые глаза под густыми бровями и крючковатый птичий нос. Таким его видел Грэм всегда, и в тот день, когда старик нашел его на улице, и сейчас отец Иаков смотрел прямо в глаза. От него исходило тепло и счастье, которым он с удовольствием делился с каждым.
«Ступай, сын мой, в Мироград и проси благословения Мироноса. Я буду молиться за тебя. Будь верен богу и поступай так, как велит сердце, ибо через него говорит с тобой создатель. Благословляю тебя в нелегкий путь. Да пребудет с тобой бог!»
Сейчас эта карта, нарисованная отцом Иаковом по памяти, ясно проявилась в голове – во всех подробностях и цвете, будто лежала перед глазами. Неистовое стремление двинуться к цели овладело панголином…
«Нет!.. Отец Иаков ошибся! - Грэм встрепенулся. - Я не достоин!»
«Сатана! Еретик!» - грозно прозвучал голос Мироноса.
«Это приговор! Отец!.. Это я сделал что-то не так и теперь Спаситель разгневался на тебя. Моя судьба меня не волнует, но что будет с тобой?..»
«Сатана! Еретик!»
«Они убьют его!» - охотник поднял голову. Перекрестился:
- Господи Миронос всемогущий, помилуй его и дай мне силы впредь не ошибаться и следовать только путями Твоими.
Несколько камешков прилипли к покрасневшему лбу, но он не чувствовал этого. Зачем бог показал мне образ карты?.. Что будет со мной… с отцом Иаковом?
Грэм встал – внутри все кипело – обхватил холодные прутья решетки и рванул изо всех сил – тело дернулось, как от удара молнии. Руки беспомощно повисли.
«Это неправильно! Так не должно быть!..»
Он отошел вглубь и зашептал:
- Господи Боже, прости меня грешного, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Мужество изменить то, что могу. И мудрость отличить одно от другого.
За толстыми каменными стенами заиграли переливами колокола, созывая людей на дневную молитву. Грэм сложил ладони вместе и рухнул на колени. Брякнули доспехами стражники, становясь на специально приготовленные коврики для молитв. Заерзали соломой соседи по камерам, зашуршали по норам и углам невидимые обитатели подземелья.
Утренние, дневные и вечерние обязательные молитвы ставили людей на колени, а всевозможным городским гадам давали несколько минут свободы. Никто не мог в это время помешать набегу мелких разбойников. Тяжкий грех падал на того, кто смел нарушать молитву. Городские крысы, тараканы и вороны давно привыкли к таким порядкам и активно пользовались этим. В несколько богом отведенных минут они просто нагло грабили и тянули в свои норы все, что могли найти.
В городах и деревнях люди буквально кидали все из рук и падали на колени, порой не в самых подходящих местах, славя бога. Церковный колокол, бросая зов к молитве, одновременно оповещал обитателей канализаций, мусорных куч, крыш, щелей и темных углов о начале завтрака, обеда и ужина. Как говорили в народе: верхним – молитва, низшим – еда.
С колокольни храма запел священник – громкий певучий голос восхвалял господа Мироноса. Ему ответил невнятный шум человеческих голосов.
Грэм стал беззвучно повторять заученные наизусть слова дневной молитвы. Каждую строку он произносил на одном дыхании, а на последнем слоге поднимал руки к небу, набирал воздуха, и вновь опускался в смиренном поклоне.
Рядом сверкнула золотом спина таракана, юркнувшего за решетку. Как минимум двое насекомых уже изучали солому, не стесняясь переворачивать все вверх дном. Тюрьма и для тараканов место не сытное.
Резко оборвался далекий голос. Зашуршали одежды – люди осеняли крестами свои грешные тела. Мигом исчезли усатые паразиты. И через секунду мир вновь пришел в движение.
Охотник растянулся на полу. Мягкая солома предлагала крепкий здоровый сон, но на этот раз спать он не собирался. Мысленным взором, скользя по телу с ног до головы, расслабил каждую мышцу. На это ушло несколько минут, и в итоге не осталось ни единого напряженного участка. Руки и ноги уже не ощущались, словно их не было вовсе. Грэм впал в глубокое всеобщее расслабление, растекаясь по полу, словно тающий снег. Каждая мышца тела отдыхала. Только сознание он не отпускал в свободный полет. Перед глазами образовалось черное пространство пустоты, в котором начинали проявляться размытые образы – вначале несвязные, быстро исчезающие видения, но вскоре картина застыла и он абсолютно точно, в мельчайших подробностях увидел решетку своей камеры. Постепенно в центре грудины стал завязываться напряженный узел. Панголин медленно свел внутренний взор к переносице и даже глубже – в мозг. В ушах загудело и сжало голову пушистыми тисками. Напряжение в центре тела усилилось. Перешло в боль. В судорожные спазмы. Тело подалось вперед и Грэм сел – зрение тут же прояснилось, боль исчезла.
Комната осветилась мягким тусклым светом.
Охотник встал одним движением, словно воспарил. Обернулся – там, на куче соломы, мирно спал он сам.
Когда у него появилась такая способность – контролировать сновидения – Грэм не помнил. Кажется, еще в глубоком детстве ему снились странные сковывающие сны – будто он проваливается в небытие и не в силах ничего сделать: ни пошевелиться, ни закричать, ни как-то противостоять засасывающему вакууму. Потом Грэм научился останавливать бесконечное падение, не вываливаясь из сна в реальность – он просто висел в пустоте и ждал, когда вселенная сама найдет его. Долго ждать не приходилось – он открывал глаза в мире сновидений, таком реальном и в тоже время иллюзорном. Окружение уже не плыло, не менялось, перепрыгивая с одного места на другое: вокруг все выглядело как в обычной жизни. Разве что в этом мире можно было летать и проходить сквозь стены, мгновенно перемещаться на огромные расстояния и творить самые настоящие чудеса. Со временем панголин разработал несколько способов удерживания снов под контролем, благодаря которым он мог в любое время придаваться таинственным прогулкам.
Не теряя времени, Грэм спокойно прошел сквозь решетку и направился к выходу, быстро проплыв мимо скучающих надзирателей. За дверью простирался обширный двор с множеством построек по периметру, которые объединялись навесом и упирались в массивные ворота – единственный выход. Слева от двери темницы была конюшня, дальше шумели казармы, напротив высилась башня с колокольней у самых ворот, справа теснились склады и подсобные помещения.
Панголин свернул направо. Здесь в беспорядке стояли бочки и ящики, за которыми можно было легко укрыться. Чуть дальше, он заметил круглое довольно широкое сооружение. Оно возвышалось над землей на метр и походило на огромный колодец. Напротив, возле дверей склада дежурил стражник. «Наверняка спит, прицепившись латами к гвоздю» - подумал Грэм. Над головой солдата болтался фонарь, который освещал часть каменного кольца и двери соседних складов. Панголин приблизился – нет, стражник не спал. Он лениво жевал веточку с единственным листочком на конце, не обращая внимания на проплывающего мимо пленника.
Дальше – высокая стена и главные ворота. Их охраняли снаружи два солдата. Пройти незамеченным мимо них будет невозможно.
Грэм остановился и оглядел весь двор. Единственное место, подходящее для побега было за охраняемым складом возле стражника. Там можно ухватиться за уступ в стене, дотянуться до козырька и взобраться на крышу, но охранник у двери заметит любое движение в этом месте. Если только не отвлечь его или как-то потушить фонарь. Но как?.. А если повезет, то солдат может спать или его попросту не будет…
«Побег? Убежать!»
Видение двора поплыло, закружилось, ускоряясь и замедляясь одновременно. Голову сдавила невидимая сила, мягко сжала и плавно отпустила, когда охотник сосредоточил взгляд на ладонях – двор кружился, словно смерч, но руки оставались на месте и это были его руки: он узнавал каждую черточку, каждую линию. Постепенно все вокруг успокоилось, остановилось и продолжило свой естественный ход.
Грэм облегченно вздохнул. Обдумывать надо после, а сейчас только смотреть.
У открытых дверей казарм копошились хмельные солдаты, плотно облепив массивные столы. По резким движениям, крепким словам и смеху, было ясно – там играют в карты. А игра в карты у солдат равносильна большой битве, затягивающейся до глубокой ночи, а в день выдачи жалования бой может длиться до самого утра.
Среди общего шума в глубине казарм выделялся жужжащий металлический лязг сильно натянутых струн житары, словно там всполошился рой шершней со стальными крыльями. Вибрирующий стальной звук перекрывался резким завыванием горна и сливался с ревом солдат, орущих победные кличи, чаще в один громовой голос, но были слышны и пьяные ляпы, переходящие в веселый смех, заглушаемый новой волной музыки. На мгновение звук затихал, вылетев наружу, и вновь возрождался в глубине гудящего военного улья. Ритм задавал дробящий барабан, похожий на грохот камнепада.
Житара – громоздкий металлический шкаф с натянутыми по всей длине толстыми стальными канатами-струнами. Количество струн не было строго ограничено, но чаще не превышало трех. Высота звука регулировалась передвижным блоком с рукояткой в виде кольца на рельсе, через которое проходила струна. Звук извлекался специальными, железными прутами, но обычно в ход шли мечи и сабли, особенно когда пели солдаты. Житары хорошо приживались в кабаках, борделях и казармах: пиво способно разбудить в любой душе и певца и музыканта.
Грэм направился к странному колодцу и сходу нырнул за бортик – в синюшную бездну. Тьма с невероятной силой начала сдавливать голову, пытаясь расплющить, растворить и слиться в единую сущность. Проявились стены – пришли в движение, уносимые потоком воды, хлынувшим сквозь швы в кладке. Вокруг все закружилось в бурлящем танце и унесло охотника в черную трубу водоворота.
Грэм провалился в обычный сон и когда понял это, было уже поздно восстанавливать прежнюю осознанность. Не имея больше ни малейшего контроля над происходящим, он отдался воле потока и вскоре совсем забылся в вечно меняющемся иллюзорном мире.
Стук колес нагруженной телеги… Запах земли и сена… Загорелая шея отца…
Образы сменяли друг друга, не давая зацепиться за них.
Светлое улыбающееся лицо молодой женщины – она смотрит через плечо… Мама… Они играют в «слова»… Смех… Резкий толчок телеги… Отвалившееся колесо… Удаляющийся обоз… «Мы вас догоним. Езжайте» - хриплый крик отца…
Грэм развернулся к нему и хотел закричать, но не смог… Дикий рев людоеда… Испуганное лицо матери… Огромная клыкастая пасть и абсолютно белые, редкие волосы на квадратной голове великана… Крик отца: «Бегите!..» Глухие удары человеческих тел об утрамбованную землю дороги… Мелькающие деревья, бьющие по лицу ветки… Широкая бугристая спина гиганта… Два раскачивающихся в такт шагов изуродованных тела с вывернутыми руками на его плечах… Глаза застилает мутная пелена и скулящая боль врезается в основание челюсти…
Маленький мальчик, выглядывающий из-за дерева. По его щекам текут слезы, но он не видит этого. Пальцы впиваются в шершавую кору, белеют и сползают вниз, ломая ногти. Ветер поднимает шелковую прядь волос и выворачивает, пытаясь подчинить себе, но она выдерживает порыв, и ложится на свое место…
Грэм видит его всегда сверху, чуть в стороне.
Мальчик делает неуверенный шаг за людоедом… еще один, но останавливается. Он тихо шепчет, сквозь всхлипы: «Мама… папа… мама… папа…» - повторяя как заклинание.
Великан оборачивается, громко рычит в ответ и сморкается, закрыв одну ноздрю большим пальцем. Толстые, мясистые губы расплываются в злобной улыбке и, вытерев уродливый нос кулаком, он исчезает в зарослях…
Панголин проснулся. То, что случилось на старой дороге, вновь всплыло в памяти. Оно давно казалось просто страшным сном, который со временем забывался и приходил все реже и реже. Но лицо великана, точнее его ухмылка, на веки запечатлелась в сознании.
Грэм сжал зубы: «Когда-нибудь мы встретимся!»
Зябко. Он потер ладонями плечи, стараясь согреться, но тут же скривился от боли: недавняя беседа с дознавателем еще давала о себе знать. Охотник тяжело поднялся и стал ходить по камере вечным маршрутом заключенного – от стены до решетки и обратно.
В голову упорно лезла тревога за отца Иакова: «Что будет с ним? Ведь это он послал меня на поиски книги!» Следом приходили мысли о побеге. В груди свербело желание действовать – тело рвалось куда-то. Куда?
Он встал на колени и трижды перекрестившись, зашептал:
- Господь наш всемогущий, Миронос, помилуй грешного. Не отврати лица своего от раба Твоего Грэма. Боже, очисти меня от всякой скверны. Сердце мое окаянное освяти и сподоби благодати Твоей…
«Что будет со мной?.. А отец Иаков, что с ним?.. Нет, они не посмеют обвинить его в ереси…»
«Сатана! Еретик!»
Грэм закрыл глаза. Представил лес. Высокие сосны, царапающие небо острыми пиками. Кучерявые дубы, как грибы, торчащие из земли на полянах. Вздутые бугры кустов, шелестящих мелкими листочками. Желтая, выгоревшая на солнце трава вокруг, расчесанная и аккуратно уложенная невидимым гребешком. Болото. Туман. Грибница. Серые кости каменных деревьев…
«Сегодня ночью, или будет поздно!» - прозвучал чей-то голос. Панголин вздрогнул, словно очнувшись ото сна. «Будет поздно!» - эхом прокатилось еще раз.
«Как?.. Я не могу!.. Только ждать и надеяться на милость святого Мироноса – вот, что я должен делать!» Грэм попытался прогнать навязчивые мысли о побеге. Резко встал, не смотря на боль, и закружил по камере.
«Что делать? Что делать!? - он уставился в потолок, будто там на мокром камне был ответ. - Надо ждать и молиться». Охотник лег на солому, стараясь расслабиться, но это было невозможно: неописуемо-скулящий страх мгновенно овладевал всем телом. Он гнал и гнал наружу. Хотелось немедленно, во что бы то ни стало вырваться из клетки на волю!..
Грэм лежал с открытыми глазами и наблюдал за мимолетными видениями на черном потолке, пока какая-то сила внутри не заставила подняться и встать на колени.
Он начертил в воздухе рукой крест – в темноте камеры он остался гореть тусклым светом:
- Господь Миронос, сын божий, помилуй меня и не дай свернуть с пути Твоего и нарушить заветы Твои. Прошу, дай мне знак и душевный покой. Да свершиться воля Твоя!..
Еле слышно зашуршала солома у самой стены и небольшой холмик, как одинокая волна, медленно двинулся вдоль каменной кладки в сторону решетки. Когда тюремная постель закончилась, на пол выпрыгнул таракан. Совсем еще малыш – размером с палец. Он только недавно вылупился, но уже обладал природной осторожностью. Тысячелетиями приспосабливаясь жить в самых разных условиях, эти насекомые научились грызть камень и голодать месяцами. Их нещадно травили и выкуривали, но они всегда возвращались, ведя следом за собой крыс – вечных попутчиков и врагов.
Таракан остановился, готовый в любую секунду юркнуть назад под защиту желто-серого покрывала, раствориться в бесчисленных щелях и норах старой потрескавшейся каменной перегородки. Он слегка приподнялся на передних ножках, со знанием дела ощупал усиками сырой воздух – Грэм внимательно наблюдал за ним – и, удовлетворившись осмотром, легко и беззаботно побежал вдоль стены. Взобрался на порог, помахал усиками-антеннами и исчез за углом.
Панголин поднялся и подошел ближе к решетке.
Таракан уверенно пересекал освещенный коридор, направляясь к темной расщелине на пороге тюрьмы. Подбежав, он вновь прощупал воздух и, не колеблясь больше ни секунды, юркнул в темноту. Может его схватила пробегающая крыса или раздавил часовой, может он впервые увидел огромный мир, перебежал в другую часть темницы и поселился там – этого уже никогда не узнать.
Грэм отошел в тень. Опустил голову, зажав холодными ладонями горячие виски. Примятая бесчисленным количеством тел соломенная лепешка больше не подавала никаких признаков скрытой жизни.
«Он убежал!? Этот малыш просто убежал отсюда!.. Это знак?»
Он еще долго не сводил глаз с соломы – до тех пор, пока все сомнения не вылезли из него, не уползли и не скрылись в той темной трещине. Сопротивляться больше не было ни смысла, ни времени.
«Я спасу его! Я смогу предупредить его, и он спрячется!» - Грэм перекрестился и поднял голову к потолку:
- Спасибо, Господи, за посланный знак!..
План побега созрел молниеносно, тут же оброс подробностями и стал плодить неясные сомнения. Остаток дня панголин не находил себе места: круговорот мыслей не давал ни минуты покоя.
«Все получится. Сегодня дежурят Буй и Кулл – это хорошо. С другими было бы труднее: они никогда не делают обходы. Все время только играют в карты или спят, оба… и не боятся?.. Буй и Кулл! Кто из них?.. Буй?.. Нет. Кулл!.. Главное – успеть подготовиться… Будет поздно!.. Сегодня!.. Он не может не клюнуть… Только бы все получилось…»
Так продолжалось до самого ужина.
Как обычно, Грэм первый выставил дочиста вылизанную миску, отошел вглубь комнаты и сел на кучу соломы. Положил приманку на каменный пол и сел рядом.
«Он придет… Он обязательно придет!»
Охотник прикоснулся к небольшому комку каши – бережно помял и погладил его. Края уже начали подсыхать, превращаясь в острые шипы.
«Это очень вкусно… поверь».
Вскоре зазвенел долгожданный колокол. Вновь привычно заерзали узники и забренчали стражники. Минута и все стихло в ожидании – мгновение тишины перед порывом страсти…
- Ооо!.. - затянул священник высоким голосом. Мелодичный звук сорвался с колокольни и полетел, словно ветер над полем сочной травы, увлекая за собой тысячи вздымающихся в молитве рук.
- Господь наш Миронос! Все, в чем я в сей день согрешил, Ты прости мне, - прошептал Грэм и поднял руки, ни на мгновение не упуская кашу из виду.
- Подай мне мирный и здоровый сон и обереги меня от всякого зла…
Краем глаза он заметил, как таракан остановился в метре от приманки и замер, приподняв переднюю и заднюю лапы, в сомнении. Длинные усики нетерпеливо ощупывали воздух, выискивая четкий, нарастающий вкусовой след. Каша манила его, чуть выделяясь желтым цветом на фоне холодной черноты. Он колебался, видя рядом человека. Но не долго: голод победил и развеял сомнения в душе таракана. Так же быстро как появился, он метнулся к приманке – схватил. Дело сделано! – его мозг работал четко, без лишних сомнений. Он мгновенно просчитал возможные варианты отступления и выбрал оптимальный путь к укрытию. Подпрыгнув на месте вор, развернулся в воздухе…
- Ибо Ты хранитель душ и тел наших… - рука пленника выстрелила, как пружина и таракан нехотя продолжил незапланированный полет в угол комнаты. Голова насекомого расплескалась о шершавую стену, оставив на камне мокрое пятно и черную бусинку глаза.
- И Тебе славу воздаем, ныне, и всегда, и во веки вечные…
Грэм положил тушку рядом. Три раза перекрестился и бережно поднял комок каши. Подул на него со всех сторон. Внимательно осмотрел и забросил в рот. Холодный сухой шарик вызвал болезненное ощущение у основания нижней челюсти – в рот брызнула слюна, размачивая высохшую приманку.
Панголин долго жевал, наслаждаясь вкусом пресной гороховой каши. Таракан в углу еще немного подергал лапками, покрутил свесившейся на бок одноглазой головой, после чего затих. Можно начинать.
Аккуратно выкрутив прочные крылья, пленник положил в одно из них крючковатые жвала, предварительно вскрыв тушку. Покопавшись во внутренностях, вырвал черно-синюшную горошину и бережно уложил ее в другое крыло. Задвинул все в угол и прикрыл тонкой паутиной соломы.
Приготовление оживило и придало сил. Он снова был занят делом. О том, что побег идет наперекор великому Мироносу, старался не думать. Знаки явно указывали на то, что надо выбраться из тюрьмы и как можно скорее. От этого зависела его жизнь и, возможно, жизнь отца Иакова. Когда решение принято, а сомнения оставлены в прошлом – ничто не может помешать, все идет само собой, как будто выбора и не существовало. Будто сам бог ведет. Такое действие приятно и доставляет странное удовольствие от наблюдения того, как мир сам дает карты в руки.
Грэм оторвал все лапки у насекомого и разложил перед собой. Из развороченного брюшка выдернул еще какую-то разбухшую кишку и с размаху впечатал в стену – звонкий шлепок вызвал легкую улыбку.
«Назад пути нет! Скоро, совсем скоро все разрешиться».
Поболтав пальцем в тельце таракана, словно в чаше, понюхал: «Ну и мерзость!»
Выждал паузу, собираясь с силами, и резко запрокинув голову, вытряхнул тягучий коктейль в рот, помогая рукой – горький кисель легко затекал, оставляя во рту отвратительный привкус. Желудок сжался и попытался выплеснуть наружу гадкий сироп. По телу прошла горячая волна омерзения. Грэм зажмурился. Надо набраться сил. И тут уже не до брезгливости. Здесь все идет в счет, ничем нельзя пренебрегать. Любая возможность должна быть использована!
Панголин несколько раз глубоко вдохнул. На закуску забросил пару ножек и с хрустом разжевал. Вкус у них походил на сырую рыбу, только слегка подпорченную, но по сравнению с внутренностями показался вполне достойным.
- Фууух!.. - выдавил он, когда все было кончено.
Прежде Грэм не пробовал тараканов: в лесу можно раздобыть пищу и повкуснее. Там в изобилии водились небольшие косули и жирные кабанчики. Для умелого охотника не представлялось труда раздобыть нежного мяса. Да что там говорить, сейчас и тюремная крыса была бы подарком. Но выбирать не приходилось.
Изуродованную тушку он раздавил ногой. От нее осталась мокрая лужица и мелкие осколки. Достал одно крыло и обточил край о каменный пол. Получилось подобие ножа. Из остатков панциря и конечностей, обтачивая их таким же способом, получилось несколько острых игл. Покопавшись в куче соломы, выбрал длинную целую трубочку. Со стен наскреб зеленого мха и, скатав в ладонях пушистые шарики, нанизал на иголки. Вышла миниатюрная трубка для плевания дротиками.
Грэм заправил иглу в соломинку, прицелился в скомканную рубаху и дунул – игла пробуравила воздух и, еле слышно хлопнув, застряла в грубой ткани. Довольный выстрелом, пленник заправил новый дротик.
Пристрелявшись немного, он аккуратно убрал соломенное оружие в угол и надел остывшую рубаху. От прикосновения сырой мешковины по телу разбежались нервные мурашки. Волосы на руках встали дыбом, стараясь отодвинуть грубое тряпье подальше.
Первым сделал обход Буй, светя фонарем и пристально вглядываясь в каждую камеру. Панголин лежал как обычно, только немного ближе к решетке, но солдат на это не обратил внимания. Когда охранник вернулся к столу, Грэм сел скрестив ноги, и стал проигрывать весь план в голове – глаза потухли, сделавшись безжизненно-черными. Уставившись вдаль за решетку, за стены, в бесконечность, он растворился в мысленном действии.
Это продолжалось не долго. Внезапно взгляд собрался в фокусе. Панголин встал. Проверил иглы, продул соломинку. Достал второе крыло и каждую иглу хорошенько обмазал черным комком тараканьей железы. Вставил дротик в соломинку и улегся.
Солдаты оживленно играли в карты, и казалось, забыли о своих обязанностях:
- Нету?.. Ха! Два короля! Туз и три валета!.. - завопил Кулл.
- Есть! Есть! - чуть помедлив, прокричал Буй.
- Поздно!..
- Вот еще дама! - бородатый охранник выкинул карту на стол.
- Неет! Ты сказал, что у тебя больше нету!..
- Так нечестно. Мне надо было еще подумать, а ты все гнал и гнал меня…
Кулл кривлялся, свистел и хохотал:
- Три валета пришли к тебе домой, и поймали даму!.. Раздавай!.. - он сгреб в кучу карты и подвинул напарнику. - На!..
Буй неторопливо собрал колоду. Его глаза что-то искали на потолке, а толстые губы шевелились, беззвучно реагируя на раздумья.
- Надо было не так делать, - наконец сказал он.
- Давай-давай!..
Карты веером упали на стол. Кулл тут же схватил стопку перед собой, развернул и сверкнул желтыми зубами. В глазах загорелись озорные огоньки:
- Ооо!.. Вот это да!.. - радостно протянул он, как и бесчисленное множество раз до этого, независимо от ценности полученных карт. - Ты проиграл!..
Буй аккуратно достал еще одну, перевернул – пиковый валет – и положил на середину стола. Сверху прикрыл остальной колодой.
Пробили часы.
Кулл злобно стрельнул в них глазами, словно хотел остановить стрелки взглядом и, сведя брови, углубился в изучение карт. Буй собрал свои в аккуратную стопочку и пристально посмотрел на напарника. Тот тянул время, делая вид, что поглощен выпавшей комбинацией и не замечает ничего вокруг. Но вскоре сдался – голова вынырнула из-под веера карт, но уже с печатью широкой улыбки:
- Ну, хорошо-хорошо. Иду, - он швырнул карты на стол, подпрыгнул, развернулся на каблуках. - Ап!..
Меч глухо брякнул в ножнах, ударившись о стул, но это ни сколько не смутило надзирателя. Кулл с размаху схватил фонарь за ручку, подмигнул и неспешно направился по красной дорожке.
Он шел легко, как на прогулке, совершенно не заглядывая в темные камеры, развязно болтая фонарем и негромко насвистывая. Иногда резко замирал, прислушиваясь, повторит ли эхо, его нехитрую мелодию? Оно не подводило. И каждый раз солдат довольно улыбался, как озорной мальчишка и двигался дальше. Пройдя третью камеру, Кулл замер, дождался эха, радостно кивнул в пустоту и зашагал по коридору.
Пора! Грэм бесшумно прыгнул к решетке, просунул через железные прутья соломину и выпалил отравленную иглу.
Свист резко оборвался. Кулл взвизгнул, звонко шлепнул себя по голове и яростно почесал затылок. Эхо повторило: «Ай-йя!..»
Панголин отпрянул, прижавшись к стене – кровь ударила в виски, а сердце забило в ушах глухим барабаном. Охотник на цыпочках вернулся на кучу соломы и лег.
Кулл попытался восстановить прежний задор – присвистнул, но вышло вяло. Настроение было испорчено, и он молча пошел дальше. Вернувшись, резко дернул стул и уселся. Пнул ногой какой-то мусор на полу, выхватил кинжал и взялся ковырять деревянную крышку стола. А через минуту он уже вновь радостно насвистывал, перетасовывая карты. Буй все это время молча следил за напарником и в конце представления довольно улыбнулся.
Прошло не больше получаса, и свист стал тускнеть, пока не превратился в стон. Вскоре он вовсе затих.
Грэм, затаив дыхание, вслушивался, разрывая свою рубаху на широкие крепкие полоски. Он скрутил и связал их в прочную и достаточно длинную веревку. На конце сделал петлю и привязал жвала и цепкие ножки таракана так, что получилось подобие «кошки с петлей».
- Что-то меня подташнивает, - Кулл уперся лбом в ладонь. - По-моему, рыба была тухлой… или ядовитой! Эта поганая старуха точно ловит ее со стены в помойном озере. Где же еще водятся такие большие бычки?..
Он резко дернулся и тут же скривился от боли:
- Ооой…
- Зачем покупаешь тогда?
- Так ведь вкусные же твари!.. Ууух… - покачал головой Кулл.
- Тогда все, - сказал Буй, складывая карты в коробочку.
- Дааа. Я не могу больше, - Кулл положил голову на стол. - Я полежу немного?..
- Иди, конечно. С тобой все в порядке? Может позвать кого? - сказал Буй.
- Неее. Не надо. Думаю, скоро пройдет. Ооох, - Кулл достал из шкафа волчью шкуру, бросил в угол возле камина и улегся, свернувшись калачиком. Просунул ладони между ног и затих.
Панголин набрасывал веревку на пучок соломы в углу. Услышав разговор охранников, он достал заостренное крыло, провел пальцем по кромке и засунул за пояс. Сложил кольцами веревку и лег, укрывшись остатками рубахи.
Через некоторое время послышались шаги Буя. Он шел как старая утка, переваливаясь с ноги на ногу. У каждой камеры стражник останавливался, поворачивался и несколько секунд вглядывался в полумрак. Вот он поравнялся с третьей камерой. Посветил. Повернулся к противоположной. Поднял фонарь…
Резким беззвучным рывком Грэм поднялся. Просунул руки с веревкой за решетку. И в тот момент, когда Буй отворачивался и переступал с ноги на ногу, набросил «тараканью кошку». Петля, не долетев до головы, упала на гладкое металлическое плечо охранника, и скользнула вниз – душа Грэма сорвалась вместе с ней. Но цепкие коготки на тараканьих ножах ухватились за мелкие трещины и щели доспехов, не давая веревке соскочить полностью. Один крюк угодил за воротник, второй беспомощно повис. Буй, кажется, даже не заметил этого.
Панголин дернул!
Охранник, потерял равновесие и чтобы не упасть сделал вынужденный шаг в сторону. Крепкая рука схватила его за предплечье и с большей силой рванула к решетке, мелькнуло отточенное крыло – впилось в белое горло.
- Молчи! Я не хочу тебя убивать! – скомандовал Грэм в самое ухо надзирателя.
Буй повис на решетке. Ноги подкосились, превратившись в прутья. Они прогибались и скользили под тяжестью обомлевшего тела.
Панголин удобнее перехватил солдата и сильнее прижал отточенное крыло к шее – из-под него вытекла тоненькая струйка крови.
- Не шевелись. Сними ключи, - прошептал Грэм. - Все будет хорошо… Не бойся…
Буй, вырванный из привычной рутины жизни, основательно застрял в тумане схватившей его за горло реальности. Он не слышал слов. А если и слышал, то не понимал их значения. Все происходящее казалось сном. Он попытался выбраться из этого тумана. Подобрал ноги и встал, сдирая с себя цепкие руки.
Грэм изо всех сил старался удержать его на месте:
- Тише! Успокойся! Не заставляй меня…
Но громоздкое тело рванулось вперед – панголин застонал от резкой боли в вывернутых суставах.
Буй набрал в легкие тягучего воздуха. Открыл рот… но вместо крика о помощи, где-то внизу из-под курчавой черной бороды вырвалось шипение и бульканье. Кровавые брызги, будто всполохи пламени, забили фонтаном. Надзиратель замер, схватился за объятое огнем горло – сквозь пальцы сочились теплые алые струи. Он убрал руки и взглянул на красные текущие ладони.
«Я умираю?! Вот так?! А как же?.. У меня же!..» - толкались мысли в такт ударам сердца.
Боль отступала, сменяясь легким давлением, словно кто-то окутал тело мягким уютным покрывалом. Мир закружился диким хороводом, ускоряясь и превращаясь в ревущий ураган. Все страхи, желания, мысли и воспоминания, как острые, наполненные чувствами, так и мимолетные, будничные, все выстроилось цепочкой и, сверкнув молнией перед глазами, превратилось в пыль… однородную серую пыль… Нет!.. Все вокруг стало ярким, ясным, прозрачным и реальным!.. Пришло осознание мира как гармоничного закона, в котором нет ни хорошего, ни плохого, а есть лишь шанс жить и умереть… Свет!.. Ярчайшая звезда вспыхнула прямо перед глазами, она источала покой, счастье, любовь и… благодать… Буй отдался в ее объятья и растворился в уютном свете…
До этого момента холодный точный расчет держал Грэма в русле запланированной струи событий. И теперь тот же туман реальности захватил и его.
«Все не так!.. Нет! Нет! Только не… Это все сон… Я не хотел. Зачем он стал вырываться? Зачем он так дернулся? Почему?..»
Туман рвался на части. Голова раскалывалась. Захотелось вернуть все назад… Даже не на секунду или минуту. Нет! На месяц! Никогда не приходить в Мироград. Никогда не знать о карте и книге! Но сухая реальность холодно твердила: это невозможно! Ты либо двигаешься вперед, либо стоишь на месте, и тогда мир просто избавляется от тебя…
Отточенное крыло упало на пол, выстрелив темной вязкой струей. Это вывело из оцепенения – Грэм обеими руками прижал к решетке агонизирующее тело. Охранник напрягся, пытаясь этим удержать внутри разливающуюся, как вода жизнь. Руки умирающего беспомощно повисли, а ноги продолжали конвульсивно дергаться, издавая дрожащий нервный лязг металла, как умолкающий звук житары, поющей последнюю песнь смерти.
Наконец он затих. Панголин аккуратно опустил тело на пол. Сел рядом и уставился поверх черной кучерявой головы. К счастью он не видел удивленного смертью лица Буя, размазанную кровь вперемежку с грязью и то, как в застывший стеклянный глаз солдата впилась соломинка.
- Прости… Господи… - прохрипел Грэм.
Стало непереносимо тошно – глаза наполнились тяжелыми слезами. Хотелось провалиться, исчезнуть, испариться… Но он заставил себя встать. Размазал грязь по лицу и взглянул на окровавленные руки, на бездыханное тело. Надо торопиться. Бездействие давило и разрывало жгучей энергией, завязывающейся в желудке и рвущейся на волю рвотными позывами.
«Назад дороги нет!.. Отступать поздно!.. Я встал на этот путь и должен идти по нему до конца!» - подумал панголин и просунул руки в окно решетки. Нашарил на поясе убитого кольцо со связкой ключей и без труда отстегнул. Прислушался – тихо. Переведя дыхание, принялся копаться в замочной скважине, подбирая ключ.
Замок взвизгнул, громогласно щелкнул и открылся.
Стараясь не глядеть в лицо покойнику, Грэм отстегнул ремень, на котором болтался длинный солдатский кинжал в кожаных ножнах с металлическими заклепками и небольшая сумочка. Аккуратно снял и просунул в лямки на своих чешуйчатых штанах.
Крадучись мягкими, кошачьими шагами охотник пошел по коридору к столу. В некоторых камерах заключенные приникли к решеткам и, затаив дыхание следили за каждым шагом беглеца. В их немых глазах читалась поддержка, а в некоторых светилась и радость скорого освобождения. Панголин старался не смотреть на них. Никого выпускать он не собирался. Тут сидели кровавые преступники и еретики, приговоренные к смерти и вечным мукам.
У стены на волчьей шкуре лежал Кулл. Его белая кожа стала еще бледнее и прозрачнее. Лицо покрывали разводы грязи и пота. На носу серебрились частые мелкие капельки. Он спал на спине, задрав кверху острый подбородок. Воздух тяжело выходил из носа и чуть приоткрытого рта. Плавно выдохнув, Кулл на мгновение затихал… недовольно хрюкал и жадно набирал полную грудь сырого тюремного воздуха.
Ему снилось, что его топят в грязном омерзительном болоте, а он хватается за скользкий берег и ни как не может вылезти. Сильные руки держат его у самой поверхности. Кулл барахтается и изо всех сил тянется вверх… На мгновение хватка ослабевает и ему удается глотнуть спасительного воздуха. Вода заливает глаза и не дает рассмотреть таинственного мучителя – неясная тень расплывается и лишь показывает белые острые зубы в зловещей ухмылке.
Придерживая пальцами лезвие, Грэм тихо вытащил кинжал из ножен. Посмотрел на давно не точенное, покрытое пятнами ржавчины, мутное лезвие. Перевел взгляд на лежащего надзирателя и замер в нерешительности.
«Убить?.. Нет!.. Хватит убийств. Прости, Господи, за греховные мысли!.. Но его все равно повесят или кинут в яму за то, что позволил сбежать заключенному… Это не мне решать!.. Но это из-за меня… А вдруг очнется и засвистит?.. Вдруг поднимут крик эти бандиты и разбудят его раньше времени?..»
Грэм обвел взглядом тюрьму.
«Нет!.. Будь что будет!» - панголин спрятал кинжал и, миновав спящего солдата, подошел к плетеной корзине с тюремной одежкой. Взял дряхлую рубаху и, одеваясь на ходу, направился к входной двери.
- Эээй, приятель, ты не забыл о своих ближних? - громким шепотом спросил верзила из крайней камеры. - Или ты хочешь, что бы я разбудил всю округу?
Грэм остановился.
- Ловко ты его. Подойди сюда. Я скажу, что ты сделаешь, - заключенный понизил голос до еле слышного шепота. - Открой мою клетку, приятель. Да хранит нас всех святой Миронос.
Панголин стоял в нерешительности.
- Смелее. Смелее, приятель.
Кулл зашевелился, перевернулся лицом к стене и мерно засопел. Он утонул. Пошел ко дну. Но к счастью обнаружил, что может дышать под водой. Приземлившись на мягкий прохладный ил, Кулл увидел вокруг себя огромные неясные тени – продолговатые темные пятна заслоняли тусклое дребезжащее солнце. Приблизившись, они превратились в толстых чавкающих мясистыми губами рыб. Солдат удивленно разглядывал больших, сверкающих золотыми монетами на жирных боках карпов. А они, казалось, не замечали его и важно проплывали мимо светловолосого утопленника, еле шевеля плавниками и беззвучно переговариваясь между собой.
Таких больших рыб он никогда не видел. Кулл схватил одного карпа за хвост – тот лениво задергался – подтянул жирное тело и прижал к груди обеими руками. Карп успокоился, продолжая невнятно хлопать губами. Кулл ощутил спящую в рыбе силу и еще крепче прижал к себе. Остальные продолжали спокойно плавать вокруг, всем своим видом показывая безразличие к происходящему.
Через мгновение он уже хлебал литровым черпаком из огромного солдатского котла горячую острую уху, отпихивая в сторону голову, плавающую на поверхности как айсберг. Она крутилась в водоворотах, ныряла и переворачивалась, поглядывая белым зрачком, и все время старалась залезть в черпак. Рядом на широкой сковородке шипели и брызгали жиром длинные, похожие на подковы ломти мяса…
- Хорошо, - еле слышно прошептал панголин.
- Вот и молодец. Ты помогаешь мне, а я помогаю тебе, приятель.
Грэм подошел. Из-за прутьев решетки на него глядел высокий широкоплечий детина в одних рваных штанах. На заросшем черными кустами лице были видны только сверкающие желтым огнем глаза и кривая расселина рта. Он улыбался широкой беззубой улыбкой.
- Стойте! Меня выпустите, не то я… тоже закричу, - раздалось из соседней камеры.
Детина, не поворачиваясь к новому участнику переговоров и не убирая улыбки, прошептал:
- Конечно, приятель.
Грэм взвесил в руке связку и швырнул ключи в камеру громилы. Молча, не глядя на удивленного узника, развернулся к выходу.
- Черт! Стой! Не делай так, приятель, подожди меня, ты не знаешь куда идти, - прорычал верзила, шаря по полу руками-граблями в поисках ключей.
- Забудь о нем, пусть идет. Он отвлечет солдат, а мы проскользнем незамеченными… Скорее! Скорее открывай и про меня не забудь, не то я буду кричать.
- Не забуду. Не забуду, приятель, - опуская уголки рта, сказал верзила.
Проходя мимо камеры еретика, Грэм заметил улыбающееся лицо – худое изможденное лицо с редкими клоками растительности, иссеченное морщинами, как пахотное поле. Он стаял и еле заметно кивал.
«Этот наглец еще и смеется!? С каким наслаждением я бы избавил мир от этого безбожника!.. Нет. Он свое получит и без меня. Надо уходить».
Панголин подошел к двери. Сзади доносилась возня и недовольный шепот. Оглядываться не хотелось. Тут он провел самые гнусные дни своей жизни, и что он там увидит? Труп в луже крови?
Грэм остановился, прислушиваясь к звукам снаружи – тишина. Быстро перекрестился и взялся за массивную ручку – дверь скрипнула, и свежий ветер умыл прохладой ночи грязное лицо беглеца, на мгновение, придав блаженство и радость свободы, закружился и улетел вдоль сараев и складов, разбрасывая мусор и сухие листья.
Пригнувшись, охотник просочился в приоткрытую дверь и осторожно закрыл за собой. Осмотрелся – обычная тихая ночь: луна ныряет в облаках, похрапывают кони, солдаты негромко посмеиваются возле казарм, под фонарем компания играет в карты, бурно обсуждая чей-то неверный ход, парочка военных бесцельно шатается вокруг играющих, пиная ногами комья земли.
Панголин юркнул в тень навеса и, не поднимая головы, бесшумно засеменил к складам. Укрывшись за одной из бочек, осторожно выглянул – в нескольких десятках метров скучал охранник, неся вахту возле крайнего склада. Целую вечность Грэм не сводил с него глаз, лихорадочно обдумывая варианты. Время шло. Солдат и не думал уходить. Он замер на своем посту как статуя. Только пар вырывался изо рта и ноздрей, как у бизона в предрассветные сумерки.
Можно было открыться и стремглав промчаться к спасительному уступу в стене; попытаться вернуться к темнице, и там выстроив несколько бочек и ящиков залезть на крышу навеса; внезапно напасть на охранника; дождаться выхода других пленников, и воспользовавшись суматохой, проскочить к стене.
«Вот-вот вылезут остальные заключенные и… пойдут сюда, больше не куда!»
Взгляд упал на странное круглое сооружение, в котором так внезапно, закончилось сновидение. В голове тут же возник план: можно подобраться к колодцу, перепрыгнуть за бортик, переползти на противоположный край и при условии, что охранник отвернется, прошмыгнуть к спасительной стене. Даже если солдат останется на месте, ему вдвое дальше до стены. К тому же с минуты на минуту выйдут другие беглецы и наделают шума, а там… Решено! Выбора нет!
Панголин нашарил под ногами несколько камешков, положил в карман и, дождавшись, когда облака скроют луну, пополз к бортику.
Серебряный рог показался из-за тучи, когда Грэм перемахнул через кирпичную кладку – снизу пахнуло животным смрадом, сыростью и гнилью. Казалось, он погрузился в огромную чашу с густой черной жидкостью. Не спеша, перебирая руками каждый камень и нащупывая выступы под ногами, панголин добрался до противоположной стены. Немного передохнул и стал подтягиваться, но тут же отпрянул назад: совсем рядом раздались голоса – двое солдат приближались к бортику со стороны казарм. Холодный пот мгновенно высыпал на лбу прозрачными бородавками. Сердце, пробивая грудь, дико забарабанило, стукаясь о холодные камни.
«Господи, что им тут надо?»
Громкий шепот мужчин отдавался эхом от стен колодца:
- Я же тебе говорил, смотри на меня!..
- Ну, я смотрел, и что?..
- Ты не смотрел! Я показывал дважды! Не могу же я чесать нос десять минут подряд, пока ты решишься глянуть! Ты вообще глядел на всех, кроме меня…
- А ты не мог бы чесать свой нос, когда я гляжу на тебя!?
- Делать все надо естественно, чтобы никто не понял. Я показал дважды! А ты… просрал все деньги!..
- Ну, извини!.. Хватит уже. Отыграемся!..
- Ладно… С тебя пиво.
- Ха!.. Подбросим пальцы!..
Солдаты прошли мимо.
Панголин выдохнул горячий воздух – отлегло, отпустило зябкое покрывало страха.
Мужчины подошли к одинокому охраннику и заговорили о чем-то. Грэм подтянулся, пересиливая дрожь в руках. Выглянул – похоже, им было что обсудить: они оживленно жестикулировали и негромко посмеивались.
Руки ныли от усталости и начинали неметь. Сейчас никак нельзя показываться – охотник беспомощно повис. Попробовал нашарить ногами уступы или щели между кирпичами – тщетно! Ноги скользили по сырой стене, не давая ни малейшей надежды на отдых. Через минуту руки уже казались чужими, а пальцы налились расплавленным огненным металлом. Безвыходность положения бросала в отчаяние.
Сейчас! Он отпустил правую руку – кровь прилила к исцарапанной ладони – залез в карман, лихорадочно нащупал камешек, размахнулся и… Левая рука предательски скользнула по холодному камню. Злость и отчаяние ударили в голову. Все – конец! Царапая локти о стену, неудавшийся беглец исчез в пугающей черноте…
Ноги врезались в каменный пол, пробивая тонкий пласт сырой соломы. Боль обожгла ступни, и тело завалилось назад, примяв мокрую подстилку.
«Цел!» – мысли догнали уже внизу.
Лежа на спине, Грэм пошевелил ногами – все в порядке. Разжал ладонь – камень выкатился и исчез в складках черноты. Прислушался – тихо. Привыкнув к темноте, поднялся. В полукруглой стене нарисовался чуть подсвеченный проем. Оттуда вырывались порывистые завывания ветра и непонятные шорохи, идущие из глубины. Двери не было, и панголин осторожно ступил внутрь узкого каменного коридора – в теплый затхлый смрад.
2
Из чистилища в преисподнюю.
Божий завет из Библии Мироноса.
1. Я Миронос – Господь Бог твой, да не будет у тебя других богов.
2. Не делай себе идолов и не служи им.
3. Не говори имя Господа Бога, если не нужно.
4. Отдавай короткое время три раза в день Господу Богу.
5. Почитай отца и мать твоих.
6. Не убивай праведных людей.
7. Помогай искоренять ересь и невежество.
8. Не бери в руки древние богатства.
9. Не кради.
10. Не говори неправду о других.
11. Не желай ничего чужого…
- Бежал?.. Бежал!? Как!? - голос Филиппа прогремел в сводах приемной главного чистильщика в восточной части храма.
- Мы… мы поймали двух беглецов. Они уже все рассказали. Панголин убил двух охранников и выпустил этих… Больше они его не видели, - промямлил сержант. - Мы обыскали все.
Черный цвет комнаты пугал солдата, громоздкие шкафы у стен нависали, словно великаны, готовые раздавить в любую секунду, массивный стол казался дыбой, а высокое кресло – троном сатаны.
- Всех поднять! Искать! Он может быть еще тут!.. Остальных – в город! Ворота закрыть!
- Уже распорядились…
- Бежал… Этих двоих сейчас же к дознавателю – пусть выбьет из них все.
- Слушаюсь.
- Прочь!
Сержант задом открыл дверь и мгновенно исчез.
Филипп зарычал и ударил кулаком по столу:
- Он отправится в Подгор, предупредить Иакова.
В дальнем углу приемной в громоздком шкафу был потайной ход с множеством смотровых глазков, ведущий в лабораторию, канцелярию и в покои Мироноса. Филипп снял фонарь со стены и исчез за секретной дверью. Он быстро прошел по узкому душному туннелю, на перекрестке повернул направо и, остановившись у стены, погасил свет. Как же ему нравилось наблюдать за людьми, не знающими, что их видят, когда они думают, что в безопасности, что одни. В такие минуты воспитание, гордость, достоинство – все исчезает, остается голый человек: вялый, порочный, грязный – ленивое животное. Филипп чувствовал себя чуть ли не богом, наблюдающим за грешными душами, проявляющимися сквозь бренные тела.
В кромешной тьме он нащупал смотровой глазок и повернул заслонку – яркий луч прорезал тьму: Миронос не спал, он стоял у окна в длинной ночной рубахе и почесывал в паху. В просторной кровати-шатре, среди вороха подушек и одеял нежилась молодая девушка. Монах дернул за шнурок и где-то в глубине комнат раздался приглушенный звон колокола.
- Входи, Филипп, я уже все знаю.
Главный чистильщик слегка изумился скорой осведомленности Мироноса, но не подал вида: он сейчас сам все расскажет.
- Святейший… - монах поклонился.
- Ты удивлен?
- Нисколько, великий Миронос. Провидение в вашей власти.
- Ладно… Я просто смотрел в окно и увидел эту суету внизу… хотя ты прав – это Бог заставил меня подойти к окну.
- Несомненно.
- Филипп, это твоя проблема, и ты ее решишь.
- Слушаюсь, Святейший. Я прошу дозволения отправиться в Подгор…
- Мы уже это обсуждали. Еретикам не место в Божьих Землях!
Филипп поклонился:
- С вашего позволения.
- Иди-иди, скорее.
Дверь беззвучно закрылась за монахом.
Грэм вошел в узкий коридор – грубый камень поблескивал сыростью в отсветах лампы, бросающей рваный свет из-за угла – завернул за угол и оцепенел от страха: за поворотом стоял огромный муталюд-волколак – устойчивая форма мутации человека мутом собаки или волка.
- Стой! – рявкнул монстр и схватился за рукоятку меча.
Панголин и не думал шевелиться – кровь в жилах застыла, скованная льдом ужаса. Первое, что он подумал: «Я в аду!..»
Полупес или полуволк – сразу разобрать было сложно, но скорее волк: острые уши, серая вытянутая морда, белый нос – почти человеческий – слегка выдавался вперед над нитками черных губ. Левую сторону рассекал кривой розовый шрам, оголяя клыки и придавая оскалу вид ухмылки. Все тело покрывала серая лоснящаяся шерсть, местами скрученная в колтуны. Грязные рваные штаны такого же цвета сливались с общим окрасом и не сразу бросались в глаза. Если бы на поясе не висел кожаный ремень с сумкой и коротким мечом, то можно было бы принять его за большую собаку, стоящую на задних лапах.
Он понюхал воздух, широко раздувая ноздри, затем приоткрыл пасть, вывалил на сторону язык и часто задышал.
- Хозяин! Хозяин! - после паузы пролаял муталюд, не спуская с Грэма острого взгляда. - Ноовенькиий, - провыл он и снова вывалил язык – с кончика стекла капля слюны и на длинной ниточке сползла на пол.
- Среди ночи?.. Что за говно!.. Тащи сюда, вши тебя раздери! - отозвался темный коридор.
- Иди вперед, - гавкнул муталюд и попятился, источая запах псины.
«Все-таки собака» - подумал Грэм.
Коридор здесь расширялся и был хорошо освещен масляными лампами – яркий свет заставил зажмуриться – они висели под потолком и коптили черными струями дыма. По обе стороны в стенах виднелись проемы комнат. Из них вылетал храп и какая-то возня с недовольным бурчанием, сочился затхлый теплый воздух и, сливаясь со смрадом из глубины катакомб, устремлялся наружу. Дверей не было, но на стесанных камнях висели остатки петель. Панголин пытался заглянуть вовнутрь, но там царила полная мгла. У последней комнаты волколак остановился. В отличие от остальных, у этой была дверь. Она была чуть приоткрыта и выпускала в коридор толстую полосу мерцающего желтоватого света и запах лука.
- Заходи, ебна! - зажигая лампу, скомандовал огненно-рыжий широкоплечий мужчина. - Я – Визор – главный здесь, чтоб тебя! - объявил он, садясь в кресло за широким столом.
Грэм вошел. В разрастающемся пламени светильника комната постепенно прояснялась, увеличивалась и наливалась красками, растворяя мглу. Краем глаза охотник уловил какое-то движение у шкафа. Он резко обернулся, но там никого не было, только слегка пританцовывали легкие тени.
Визор извлек из-под стола толстую книгу, качнулся на стуле, потянулся, выпятив грудь – грубая кожа брони затрещала – и широко раскрыв рот с гнилыми зубами, громко зевнул. Кулачищами покрутил в глазах и, откинувшись на спинку, уставился на панголина.
Это был коренастый мужчина средних лет, под кожаной кирасой угадывалось мускулистое тело. Коротко стриженые завитки рыжих волос огнем горели на круглой голове, стекая по щекам на широкий подбородок. Маленький приплюснутый нос смотрел вправо. Узенькие, глубоко посаженные глазки-бусинки внимательно рассматривали Грэма, бегая по нему как беспокойные жучки с ног на голову и обратно.
Усилился запах псины. Воздух за спиной заколебался и обдал горячими струями вспотевшую шею охотника: муталюд бессовестно обнюхивал.
- Ну!.. Ты кто? Что за кусок ночного говна свалился к нам, ебна? - прервал затянувшуюся паузу Визор и рявкнул, глядя панголину за спину:
- Закрой дверь!
Дверь послушно закрылась. Исчез псиный смрад.
- Я – панголин.
- Ебна! А что в нашей дыре делает многоуважаемый, эээ… панголин?
- Яяя… - протянул Грэм, уставившись на свои по локоть окровавленные руки и кинжал на солдатском поясе.
- Дай-ка я угадаю: ты, ебна, дал ноги и эээ… кончил охранника, - задумчиво проговорил Визор. - Ха! Мне надо было служить «тупым», ээм… дознавателем. А как ты попал сюда? Ебна!?
- Случайно свалился, - вздохнул Грэм.
Рыжий замер. Брови медленно полезли вверх, глаза открылись, рот растянулся в улыбке и когда достиг наибольшей ширины, а грудь увеличилась вдвое, по коридорам разнесся раскатистый смех:
- Вша! Трахни муталюда! Правосудие свершилось! Уух… Кто-нибудь видел, как ты прыгнул в яму? - резко поменявшись в лице и опустив брови, спросил он.
- Нет.
- Корак, ебна, вшивый мешок! - Визор крикнул в сторону двери.
Послышались мягкие быстрые шаги, и снова запахло псиной.
- Слушаю, - гавкнул муталюд.
- Никто не каркает? Все тихо?
- Да.
- На место, - скомандовав серому, Визор взглянул на панголина. - Хорошо… Как уже догадался, угодил ты в яму. Ха! Ебна!.. Живут и работают в этом уютном гнездышке сто тринадцать заключенных. Большей частью муталюды, раздери тебе зад, так что, будь осторожнее. Про своего бога забудь: его тут не любят и церковные колокола у нас не слышны! Это ясно?..
- Да, но мне надо спешить, я должен…
- Ты должен слушать внимательно!
Грэм пожал плечами и кивнул.
- Определим тебя в одну из групп. Работаем поочередно. Мы обеспечиваем город водой, ебна. За это нам дают еду и еще… много чего полезного, - он улыбнулся. - Место у меня есть, ебна, недавно покинул нас Гиро… Отныне ты будешь Гиро, а пока умойся, ебна, - он указал на угол.
Охотник послушно прошел к мойке.
Вместо привычного умывальника, прибитого к стене, из нее торчала труба с рычагом. Грэм слышал о водопроводе в столице, но увидеть его тут он никак не ожидал.
На стене над трубой висела табличка «Мы работаем, пока ты моешься. Ебна!»
Панголин повернул рычаг – труба зашипела змеей, задрожала и фыркнула ржавыми брызгами. Он отскочил назад и хотел уже закрыть кран, но труба дернулась, закашлялась и выдавила полную ровную струю воды.
Тщательно умывшись, соскоблив с рук и одежды кровь, Грэм вытерся висевшим тут же полотенцем и вернулся к Визору. Рыжий лежал на столе, изогнувшись дугой, и старательно выводил буквы в толстой книге, перевернутой почти вверх ногами. Казалось, он долго искал подходящую позу для письма, и поиски завели его в это причудливое положение тела, в котором мысли лучше всего перетекают в слова и ложатся на бумагу. В начале каждого слова он клал подбородок на стол и плавно поднимал голову с каждой новой буквой. В конце почти вставал, выпрямляя руку, и с трудом заканчивал закорючку.
Визор, не меняя позы, быстро глянул на охотника, одобрительно кивнул и снова углубился в работу. Он не спешил, довольно щурясь и любуясь каждым законченным словом.
Помимо стола и умывальника в просторной комнате стояли две скомканных кровати, шкаф, несколько беспорядочно расставленных стульев и тумбочка. На стене висел короткий меч и картина. Скорее даже не картина, а детский рисунок. Неизвестный художник, доступными средствами пытался передать красоту летней поляны в форме округлого холма, с разрезающей его узенькой речушкой, неестественно петляющей и уходящей к горизонту. Зеленый куст на вершине казался немного лишним и не к месту выросшим. Этот шедевр окаймляла старая тяжелая резная рама, местами еще покрытая золотой краской.
- Нравится? - спросил Визор.
- Да. Я люблю тишину… А там наверно тихо, только ручей бурлит, и ветер шелестит листьями, - мечтательно проговорил Грэм.
- Это не ручей! Ебна! Это река! Тараканья задница! - обиженно проговорил рыжий и приподнялся в кресле.
- Как выбраться отсюда? - развернувшись, спросил панголин, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. Толи эта наивная картина заставила его задать такой вопрос, толи безысходность, вызванная словами Визора о группе и работе в обществе муталюдов.
- Ха! Так просто? Ебна! Только в утробе Вдовы, - усмехнулся рыжий и подмигнул. - Дай сюда свой ножик… Выбраться невозможно, ебна. Единственный вход ты нашел сам, а выход я тебе покажу.
- Но мне надо выбраться отсюда. Отец Иаков. Мне надо предупредить его. Они…
- Панголин! Запомни, - Визор свел брови, - выхода нет!
Грэм нехотя положил на стол оружие. «Должен быть, - подумал он. - Еще есть время. Вряд ли чистильщики уже схватили отца Иакова: они будут вести тайное расследование. Я убегу отсюда. Я должен!»
- Таковы правила, ебна, - рыжий обмотал ремень вокруг кинжала и быстро спрятал в ящик стола. - Прилепи свою задницу сюда и рассказывай.
Грэм подвинул стул, сел и коротко рассказал о побеге, утаив причины своего заключения. Визор внимательно слушал, то хмурясь, то расплываясь в улыбке. В конце рассказа он на минуту замер, пристально всматриваясь в извилистую трещину на столе. Когда взгляд, медленно скользя по руслу излома, наконец, выполз на поверхность, Визор поднял брови, потянулся и встал:
- Хорошо. Пойдем, покажу здесь все. Ебна!..
Они направились по коридору вглубь подземелья. Через несколько метров показался широкий перекресток. Свернув налево, попали в точно такой же проход с многочисленными комнатами по сторонам. В конце виднелась дверь, за которой раздавался монотонный гудящий звук. За ней оказалось огромное помещение, где по двое за каждым из восьми насосов трудились вместе разношерстные муталюды, многие с крыльями за спинами, и люди. На скамейках вдоль стен несколько рабочих отдыхали. Тяжелый воздух был наполнен запахом пота, зверя и плесени.
Человек в пропитанной потом рубахе молча отпустил рычаг и отошел в сторону, знаком приглашая Грэма подменить его. Муталюд, стоявший на другом конце насоса запыхтел как кузнечный мех. Его худые длинные лапы обвились вокруг ручек, будто лианы. Под белой кожей не было видно ни малейшего движения мышц – тонкие конечности просто изгибались и застывали неподвижно как стальные прутья, пока рычаг не повиновался. Абсолютно голый круглый, почти человеческий череп покрывала бледная кожа, натянутая с великим трудом и выделяющая каждую неровность черепа. Смазанное, бесформенное лицо при каждом усилии расплывалосьи морщилось десятком складок. Все эти гримасы сопровождало громкое дыхание, выходившее наружу через частые рубцы на шее муталюда.
- Нууу!? Ебна! - прогудел утробным басом огромный коричневый вепрь – человек-кабан – устойчивая форма муталюда. Он полусидел у стены, опираясь на мощные передние лапы с загрубевшими каменными ногтями. Вепрь хлопнул ушами и задвигал слюнявой челюстью, уставившись на охотника.
- Давай. Ты должен поработать немного, - Визор махнул рукой в сторону насоса.
Панголин подошел, обхватил отполированные до блеска рукоятки – теплые, гладкие, они удобно устроились в руках – поймал ритм и уверенно принялся за однообразные движения вверх-вниз. Маленькие, глубоко посаженные желтые глаза напарника впились прямо в мозг. Не в силах оторвать взгляд от них Грэм только сильнее сжимал рычаг и тянул его вниз-вверх, вниз-вверх…
В комнате стояла тишина, только тяжелые дыхания работающих, да скрип рычагов создавали музыку с повторяющейся дикой мелодией. Через несколько минут руки заныли. Пот выступил на лице и тонкими струйками грязи устремился вниз. Не подавая вида усталости, панголин усердно продолжал: вверх-вниз, вверх-вниз...
- Ебна!.. Ну, хорош, - сказал уступивший место человек. Он ловко перехватил рукоятки, и с мастерством танцора изогнув тело дугой, занял привычное место.
- Гиро! - выкрикнул Визор.
Муталюды одобрительно заревели в ответ. Захлопали крылья, поднимая с пола пыль, шерсть и перья.
Грэм отскочил в сторону, чуть не попав под рычаг косматому муталюду. Урсус – человек-медведь – успел остановить охотника когтистой лапой и рыкнул:
- Гхыры…
- Дрробрро пррожаррровать. Ррыы…– хлопнул по плечу бородавчатый муталюд, с широкой пастью, усеянной мелкими зубами.
На помощь пришел Визор, он схватил панголина за руку и оттащил в безопасное место возле лавочек.
- Тяжеловато? - усмехнулся рыжий. - Ничего, привыкнешь, ебна. Это было посвящение, так сказать. Тут бывает, закидывают к нам этаких «истинных воров», которые «никогда не работают, и не будут работать». Уебна!
- И что тогда? - тяжело дыша, спросил новый работник.
- Тогда я показываю следующее заведение! – сказал Визор, увлекая за собой Грэма.
Они вышли из рабочей комнаты и направились дальше по коридору. Поворачивая на перекрестке, панголин заметил сзади какое-то неясное движение воздуха – обернулся, но там никого не было, только огонек в одной лампе слегка колыхнул тени на влажных стенах.
- Это тень, - спокойно сказал Визор. - Идем.
Пропетляв по плохо освещенным катакомбам, зашли в комнату за розовой дверью. Стены, пол и потолок тут были выкрашены в непривычный фиолетовый цвет. По периметру потолка гроздьями спускались блестящие ленточки, рассыпая искры отражений многочисленных свечей. Посередине висела фиолетовая штора. Правый край был слегка подобран, что позволяло разглядеть за ней огромную кровать и зеркало. Стен видно не было. Вместо них висели такие же шторы, разделяя комнату на несчетное количество узеньких проходов и углов. В одном из них виднелся стеллаж с разноцветной, пушистой, небрежно скомканной одеждой. В воздухе витал аромат смеси дешевых масел.
Шторы зашуршали, заходили фиолетовыми волнами и, сверкая в огнях свечей, из них вынырнули две ярко разукрашенные женщины. Они тут же принялись поправлять юбки и приглаживать взъерошенные волосы, при этом хихикая и игриво пряча глаза.
- Разрешите представить вам, дамы – Гиро! - протолкнув растерянного Грэма вперед, низко раскланялся Визор.
- Гиро, - обратившись к нему, рыжий повел рукой по воздуху. - Белоснежная принцесса Милана, а эта темненькая красотка – Ягодка, - он подмигнул ей.
Они заулыбались, захлопали ресницами. Ягодка опустила глаза, прикусила зубками кончик пальчика и стала пританцовывать, теребя подол короткой юбки. Милана обильно одаривала воздушными поцелуями то одного, то другого. Грэм не зная, куда себя деть, водил глазами по всей комнате, как придирчивый покупатель, пока не уставился в спасительный пол. Женщины уже кружились вокруг. Рассматривали, слегка касались и все время хихикали.
«Бордель?.. Господи!» - панголина словно ударили тяжелым молотом: никаких женщин тут быть не может! Он судорожно отпрыгнул и попятился к фиолетовой стене. Красотки в ответ фыркнули, а Визор запрокинул голову и разразился диким гоготом.
- Фи! - скривилась Ягодка, оголяя чисто выбритые ноги. Она отвернулась и вздернула подбородок, но тут же заулыбавшись, переключилась на Визора.
- Потом, потом, девочки, - отбиваясь, он выволок забившегося в угол Грэма наружу. - Я же говорю: привыкнешь, ебна! - сказал рыжий, закрывая за собой дверь.
Панголин поморщился. Да, богу тут места не было. Теперь придется ко многому «привыкать» в этом подземном мирке. В конце концов, и наверху в большом мире мы «привыкаем» ко всему, правда, там мы впитываем порядки с рождением и когда начинаем ясно осознавать себя, нам кажется, что реальность такая и такая, как нам вдолбили. Тут все переворачивалось вверх дном. Может это и есть ад?.. Заслуженный ад!..
- Кто не желает работать в борделе, тот идет на выход из нашего гостеприимного подземного городка. - Визор повел Грэма дальше по многочисленным коридорам.
За очередной дверью оказалась широкая, совершенно пустая комната. В дальней стене зияла черная дыра за решеткой, вместо двери. Пол и стены были измазаны прозрачной зеленоватой слизью. Жутко воняло гниющим мясом. За железными прутьями чуть прорисовывались очертания стен, уходящих в черную пустоту. Здоровенный навесной замок в петлях довершал картину.
Визор подвел охотника поближе к зловонному туннелю и ткнул в него пальцем:
- Вот он, выход! Ебна! Так сказать задний проход! Адова жопа!.. - торжественно объявил он. - Все мы пройдем через нее, ебна. Там все мы станцуем свой последний свадебный танец в объятиях Вдовы… Посмотри в темноту – это то, что ждет тебя, меня и всех нас. Вдохни поглубже, - он набрал полные легкие смрада. - Это запах твоих дел, твоих надежд, твоих мыслей. Этот запах внутри каждого из нас, а смерть лишь выпускает его наружу, оголяя наше нутро. Ебна… - рыжий замер, уставившись в черноту за решеткой. Из глубины донесся еле уловимый далекий шорох с утробным клокотанием, словно кто-то отрыгнул.
Выход! Он есть, но… Не было ни какого желания соваться в этот зловонный ад.
Визор вздохнул, тряхнул головой и улыбнулся, показав коричневые зубы:
- Ладно, пошли. Тебе еще надо сходить к Поланию, ебна.
Грэм перекрестился, повернулся и боковым зрением успел уловить движение, как будто вода стекла по стене и скрылась за поворотом.
- Что это? - быстро спросил он.
- Это?.. Что это? - Визор поднял брови.
- Там, в коридоре… И раньше я видел что-то.
Визор разразился громогласным смехом:
- Выходи, Тень, он тебя видел. Ебна!.. Да не бойся ты, - хлопнул он по плечу Грэма.
Из полумрака вытекла водянистая человекоподобная фигура – линии кирпичей позади нее пускались волнами и тут же замирали в неизменном положении. В остальном она была полностью прозрачной, выдавала только тень, выпрыгнувшая следом. Подойдя ближе, существо закипело, забурлило, кто-то невидимой рукой сдернул защитное водянистое покрывало и в комнате появился зеленый ящер, ростом на голову выше панголина: мощные ноги, худое гибкое тело, мускулистые руки и длинный тонкий хвост.
- Изззвините за мою наготу, - протяжно прошипел он, и по коже пробежала разноцветная волна. – Хороший глаззз.
Тень перекинул хвост через плечо и перекрасился в светло-оливковый цвет. Голова с небольшим роговым гребнем выкрасилась чернотой, копируя линию волос. По бокам легкой тенью нарисовались уши, и лицо пробрело человеческие черты. Ладони когтистых лап побелели. На поясе появился ремень с круглой бляхой. Кривые, широко расставленные ноги окрасились в коричневый цвет потертой кожи, а голени превратились в высокие шнурованные сапоги.
Грэм раскрыл рот, наблюдая за перевоплощение муталюда. Визор расхохотался, запуская раскатистый звук в лабиринты коридоров. В этой липкой смердящей комнате веселый гогот показался зловещим смехом сатаны.
- Это мой телохранитель, так сказать, а вообще я не знаю, что он тут делает, ебна. Он может свалить отсюда в любо время… Ведь так, хер невидимый?
- Могу, - кивнул ящер. - Но я нужен ззздесь.
Рыжий подмигнул Грэму и подтолкнул к выходу:
- Сходи пока к Поланию.
- Но я не знаю…
- Эээ, - задумался Визор и стал показывать все повороты рукой. - Свернешь налево, дойдешь до центрального… и направо, там зайдешь в… четвертый проход по левой стороне, эээ… первый перекресток – прямо, на втором – направо и… там увидишь, ебна. Иди-иди. Да! После опять ко мне. Определим тебе местечко поуютней.
Рыжий отвернулся к муталюду и серьезно сказал:
- Мне надо с тобой обсудить кое-что…
Грэм вышел в коридор, свернул налево и вскоре попал в широкий туннель – центральный. Тут спокойно могли бы разминуться две телеги. Под высоким потолком в ряд висели лампы, освещая разношерстных обитателей подземелья. Они то и дело исчезали в проходах, появлялись из тьмы, переходили на другую сторону и ныряли в узкие дыры в стенах.
Панголин проводил взглядом косматого гиганта, тяжело ступающего на лапах-бревнах, отсчитал четыре проема и заглянул во мрак последнего – абсолютно темный коридор в нескольких метрах круто уходил вправо. Грэм выставил руки перед собой и двинулся вперед мелкими шагами. Зайдя за поворот, он оказался в кромешной темноте. Вскоре звук шаркающих шагов изменился: коридор заканчивался, переходя в широкое помещение. Остановившись, охотник нащупал холодный камень стены слева, а справа пустота – рука шарила во мраке не находя себе опоры. Панголин сделал шаг. Впереди раздался резкий шорох, и тяжелый взмах крыльев всколыхнул затхлый теплый воздух. Грэм отскочил назад, но было поздно – шею точным движением обвили холодные костлявые пальцы, переплелись на затылке и сжались стальной хваткой кузнечных щипцов. В горло врезалась тупая боль и жажда глотка воздуха. В голове зашумело. Руки вцепились в худую жилистую конечность. Панголин попытался оторвать ее от себя, но чем яростнее он трепыхался, тем сильнее сжималась петля на шее. Ноги размякли. Тьма поплыла. Засверкали, запрыгали разноцветные огоньки – пустились в хоровод. Это конец! Вот так просто! Сознание незаметно погасло, будто и не было его никогда: мир исчез, а с ним и все чувства и переживания. Пустота…
Но какая-то сила вырвала из забытья и рывком прижала к стене:
- Что тебе надо? – прошипел кто-то в самое ухо, прорывая неистовую пляску ошалелых огоньков.
Хватка ослабла – горячий воздух ворвался в легкие, наполняя тело жизнью. Разом вернулся мир – навалился своей всеобъемлющей сущностью. Грэм рванулся – клещи сжались, успокоился – отпустили. Он попытался что-то сказать, но слова уперлись в болезненный валун в пересохшем горле. Инстинктивно сглотнул, но камень засел глубоко и ответил режущей болью. По лицу потекли крупные капли пота.
- Я… шел… к Поланию… Я… Я не хотел вас беспокоить… Ошибся проходом… Извините меня, я не нарочно.
Хватка совсем ослабла. Шершавые пальцы скользнули по мокрой шее и исчезли. Грэма охватила неконтролируемая дрожь и если бы не стена, то он бы упал, не в силах устоять на гнущихся ногах. Сквозь шум своего дыхания уловил и частые вдохи невидимого душителя. Он стоял совсем рядом и видимо не сводил глаз с незваного гостя.
Панголин вздрогнул от холодного прикосновения к локтю. Его развернули и мягко подтолкнули к еле заметному в кромешной темноте выходу.
- Прежде чем входить – прочти табличку, - донеслось шипение из глубины комнаты.
Грэм шатаясь, вышел в ярко освещенный коридор – зажмурился. Опираясь одной рукой о стену, второй он стал растирать застрявший ком в горле, помогая себе частыми глотками.
Все происшедшее не укладывалось в голове и казалось каким-то сном, галлюцинацией, обмороком. Смерть схватила костлявой рукой неожиданно, без всякой подготовки и предупреждения. Внезапно напала в полной темноте, не оставив ни единого шанса на спасение. Но отпустила, оставив лишь метку на шее. Именно так она и приходит: неожиданно, не считаясь с твоими планами и желаниями, стоит лишь свернуть не там… И так всегда, если ты не больной старик, который уже ждет ее как избавление от страданий.
«Ночные» было аккуратно выведено на дощечке под самым потолком. И рядом скачущими неровными, но какими-то знакомыми буквами приписано «горшки». Над остальными туннелями, не было ни каких табличек.
Грэм перекрестился.
- Что? Не туда попал? Ебна! - зычно захохотал бородатый детина в грубой, кожаной безрукавке, проходивший рядом. Он потянул носом воздух и снова рассмеялся.
«Неужели Визор это специально?.. Или он просто ошибся?.. Это был точно четвертый коридор. Если это не тот, то куда идти?» Следом за входом к «ночным горшкам», в стену уходили еще несколько проходов.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги