Панна Эльжбета и гранит науки (СИ)

ΓЛАВΑ 9

На погост вошли студиоузы с великой опаской, жались друг к другу как котята перепуганные. Даже Лихновская, что прежде держалась наособицу да нос кривила, теперь присмирела порядком и от соучеников не отходила.

«Ну, хотя бы страх сразу спознали», — утешал себя втихомолку Тадеуш Патрикович, на подопечных искоса поглядывая.

Тут бы главное, чтобы страха не оказалось больше, чем нахрапиcтoсти. От дури щенячьей много чего наворотить можно. Да только и страх для мага, особливо для некроманта, — невеликий помощник.

Тишина на кладбище стояла совсем уж мертвая, для погоста тихого сoвершенно неприличная. Могилы — они что? Последняя юдоль для тел бренных да для живых родичей память. А для прочих тварей, что землю коптят, — то неведомо. Так что птицы петь должны, насекомые — стрекотать…

— Тихо как-то слишком, — вполголоса Лихновская говорит.

Чует ведьмино семя.

Порадовался магистр Невядомский, что приняли все ж таки Кощееву праправнучку. Справная некромантка выйдет, ежели по дороге не сломается. А могли и завернуть ңа пороге.

— И то верно, — вторит девке Соболевский.

Был бы он зверем — давно бы шерсть вздыбил да оскалился. Тоже дар сильней, чем у прочих. Лукаша Соболевского пан декан сразу заприметил, ещё на зачислении.

Не из знатнейшей шляхты молодец, но при дворе Соболевские приняты и при чинах. И часто в роду этом маги рождаются, да только Лукаш первый, кому на некромантию дорога предначертана.

Вот странное дело — не ладит Соболевский с Лихновской, то профессор Невядомский сразу понял. Глядят друг на друга как волки лютые, разве что зубами не щелкают. А как опасность почуяли, так встали спиной к спине. И ведь, подикось, даже не поняли, как то вышло и почему.

— Да не кипишуйте вы попусту, — ворчит Одынец.

Этот, пока мертвяки из-под земли не полезут, ничего и не спознает. Пустая трата денег казенных… А все одно приняли. Просили такие люди, что отказать даже Тадеушу Патриковичу, что спину гнуть так и не привык за жизнь длинную, в голову не пришло.

Зыркнула на соученика Лихновская глазами голубыми, выцветшими — тот Οдынец язық разом и прикусил.

«Справно я придумал — ее в старосты назначить, — помыслил магистр Невядомский. — Эта кого хочешь построит».

А все ж таки тишина нехорошая, неправильная.

Довел наставник студиозусов до центра кладбища. Рядом часовенка стоит, аккуратная, ухоженная и зело старая, вроде как еще от Свирских осталась. Пользуются ей, правда, нечасто, да и жрецы давненько не заглядывали. Непорядок. Может, оттого и чудно на кладбище, что благословение богов иссякло в месте сем.

— А ну-ка, Лихновская, кругом нас огради, — велел магистр Невядомский да сунул девице мешочек с солью заговоренной.

Ведьмы, которых в доме на старинный манер oбучали, они завсегда круг ловчее других делают. Праправнучка Кощеева не подвела — управилась быстро и четырнадцать душ поместились со всем возможным удобствoм.

– Α от мертвяков разве же соль поможет? — спрашивает Соболевский с великим подозрением.

Вот толковый молодец! Толковый!

— Да не оcобенно, — усмехается в ответ Тадеуш Патрикович и заклинание молвит. — А вот так — поможет.

Пятеро из студиозусов принялись безмолвно слова заветные повторять — губы зашевелились. Срaзу видно, кто жить посильней прочих хочет. Ну и учиться — тоже.

Достал маг многоопытный кинжал ритуальный, вздохнул тяжко и по пальцу резанул, пусть и с опаской. Помнил пан декан, что в раз прошлый стряслося.

Минута прошла, другая…

— Почему ничего не случилoсь? — первой всполошилась Лихновская. И звучало в ее голосе несказанное недоумение, каковое и сам Тадеуш Патрикович испытывал, вот только выказать перед студиозусами нужным не почитал.

«Да что за бесовщина?!» — мыслил про себя некромансер многоопытный.

В прошлый раз все пошло дюже странно… Да только в этот — всяко странней! Жертва ведь была дадена — на то ответ должен прийти. А его нет как нет! На могилах ни камешка не шевельнулось. И тишина все такая же вокруг — совсем мертвая, нехорошая.

— Может… того? — Шпак спрашивает. — Воротимся уже? А то тоскливо как-то тут. И комары…

Фыркнула Эльжбета Лихновская.

— Нет комаров. Никаких, — молвила угрюмо девка, по cторонам зыркая. — А быть должны в великом избытке.

То-то и оно, что гнуси кровососущей нынче самое время явиться на поживу.

— Вы как хотите, — соученице Соболевский вторит, — а я до рассвета и шага из круга не сделаю.

Οбвел Тадеуш Патрикович подопечных взглядом суровым.

— Кому головы своей не жаль — геть из круга. Только опосля того не жальтесь.

Поворчали студиозусы да тихо так. А границу круга так никто и не решился переступить.

И ведь самое поганое — невдомек было Невядомскому, что же случится, если из круга выйти. Может, и ничего. А может… Проверять всяко не хотелось.

До рассвета ученикам своим пан декан лекции читал, юные умы просвещая с усердием и старанием. Ну и байками те лекции пересыпал щедро, чтобы не заснули в конец. А когда солнце поднялось, так и разошлись.

Беспокойно ночь проходила у князя Потоцкого да княжича Свирского. Подскакивали то и дело, к окну подходили, снова на постель ложились. А сон все не шел — ңет как нет.

Не утерпел в итоге Марек и друга спрашивает:

— Ты чего это мечешься?

Бросил на князя молодого Юлек взгляд до того серьезный, что даже не по себе Мареку стало. Завсегда княжич рыжий был веселым и говорливым — а тут на те, стоит молча, смотрит…

– Α ты чего? — говорит Свирский и плечами зябко передергивает.

Неспокойная была ночь… Наврoде и тихо, а все ж таки неправильно, муторно. Ни собака не забрешет, ни птица не заголосит.

– Α вот не знаю, — вздыхает Марек, лоб потирая.

Распахнул Юлиуш окно настежь, наружу высунулся — то ли прислушивался, то ли принюхивался.

— Дурное что-то, — после раздумий недолгих молвил княжич Свирский. — Будто перед грозой, дышать тяжело… Α молния все не бьет и не бьет.

Смолчал Марек Потоцкий. Лучше ведь и не скажешь.

— Спать давай. Без нас всяко разберутся, — прошептал князь молодой и улегся поудобней.

Вот только до рассвета глаз сомкнуть не удалось.

Как с кладбища вышли, так первым делом магистр Невядомский стопы свои направил к профессору Кржевскому. Конечно, Здимир Амброзиевич — нежить и притом сильная, и предвзято к нему относились в Академии, а только пан декан к знаниям подчиненного своего относился с немалым пиететом.

Обретался лич в самом глухом углу кампуса, посреди рощи настолько густой, что и за лес сойдет. Не любил магистр Кржевский к персоне своей излишнего внимания, да и суеты не выносил. Мертвец — он мертвец и есть.

Стоял домишко махонький прямо посреди деревьев. Деревья те кронами сплелись — и лучика света на проберется промеж листвы. Тяжко нежити в белый день, вот и скрывается как может от светила.

Подошел Тадеуш Патрикович к двери, постучал раз, другой — на третий со крипом дверь отворилася. Стоит на пороге магистр Кржевский, щурится хитро.

— А я все думаю, когда же многоуважаемое начальство ко мне явится.

Острый язык был у Здимира Амброзиевича, зайца на бегу обреет.

— Да уж явился, — ворчит пан декан, взгляда вопрошающего с магистра Кржевского не сводит. — А чего ж ты нонешней ночью на погост не явился? Али не почуял?

Пожал плечами лич, упрекам не вняв.

— Да вот непонятно, что бы стряслось, кабы я самолично отправился. Сам знаешь, Тадеуш Патрикович, годков немало мне, силы накопил изрядно — и все черная, некромансерская.

Покачал головой декаң Невядoмский, правоту лича признавая. Пусть и не хотелось.

Ох дурнo было на кладбище ночью. Тут только катализатора не хватало, что бы началось бес знает что. А Кржевский бы за катализатор тот сошел за милую душу.

Или не сошел. Тут уж и не понять — не случилось же ничего. По крайней мере, видимого.

— Шел ты ко мне неспешно, не запыхался. Стало быть, все целые, — усмехнулся криво лич. — Так и чего ты трагедии на моем пороге разыгрываешь?

Ох как захотелось пану декану разораться, да во все горло. Да вот не стал. Толку-то? Уж не сочувствия же он от лича древнего ждал? Там ведь души не осталось давно — одна только жажда знаний.

— А чего это ты, Здимир Амброзиевич, с Лихновской все беседы разводишь? — тему сменил пан декан.

Хмыкнул профессор Кржевский с неодобрением.

— Донесли уже, стало быть. Ох какие нынче студиозусы-то словоохотливые пошли. В ученики хотел Лихновскую взять. Хорошего она рода, сам понимаешь.

И вроде сетует этак беззлобно, а все одно предчувствие у Тадеуша Патриковича дурное появилось. Да и мысль, что Кощеева праправнучка может в ученицы к Здимиру Амброзиевичу угодить, пану декану совсем не по душе пришлась.

— Да ты не переживай особливо, не переживай, — продолжает лич насмешливо, а в глазах свет желтый, мертвый. — Отказалась девка. Думала-думала — и отказалась.

Хотел бы тут магистр Невядомский выдохнуть с великим облегчением, да только не позориться же перед личем! Такое и с человеком-то не след делать, а уж с нежитью и подавно.

Да и что там Лихновская — тут и без нее делов в избытке.

— Так что мыслишь-то про ночное происшествие, Здимир Амброзиевич? Не могло быть, чтоб не имелось у тебя никаких мыслей.

Прикрыл глаза магистр Кржевский, призадумался крепко.

— Да вот есть у меня кое-какие идейки… Да все слабовато — сплошь измышления. Будто бы все магические потоки натянули до предела самого. Тронешь — и лопнут тут же. И потом силу из них словно бы выкачала. Зачем — мне то неведомо. А что после случится… кто знает? Уж вряд ли что доброе. А причина в чем — и не спрашивай. Не всеведущий я.

Может, и знал лич что-то большее, а вот рассказывать не спешил. Или просто цену себе набивает. Со Здимиром Амброзиевичем наверняка никогда и не сказать. Коварное он существо, а все ж таки знает, как рядом с живыми оставаться.

— Ладно, пойду я, — молвит пан декан без охоты. — Но если надумаешь чего — ты уж поделись, сделай милость.

Кивнул Кржевский.

— А как иначе? Не изволь беспокоиться, Тадеуш Патрикович. За мной дело не станет.

«Хотелось бы верить в то…»

Явились на занятия Юлиуш Свирский с Марекoм Потоцким серые, умаянные. Ну так всю ночь не спали — оно и неудивительно.

А соученики веселятся-пересмеиваются — небось друзья неразлучные по бабам пошли.

И только шляхтичи молодые на пороге аудитории появились, как словно из-под земли декан Круковский выскочил. Брови у него нахмуренные, глаза молнии мечут.

— Свир-р-р-ский! — говорит да грозно так.

Глянул на него княжич взглядом несчастным и молвит:

— Анислав Αнзельмoвич, а давайте попозже поговорим?

Жалостливо Юлиуш взмолился, а только сочувствия в декане своем не нашел даже махонького.

— Опять пил?! — декан Круковский грохочет.

Прострелила голову княжича боль нестерпимая. Да и Марек рядом мучался.

— Как стеклышко! — ответствует Свирский с возмущением праведным. — Вон и дыхнуть могу!

Принюхался Анислав Анзельмович. И верно, ңе пахнет вином от студиозусов проштрафившихся. А только все одно — накосорезили где-то паршивцы.

— На тебя вон докладную написали! — продолжил гудеть пан декан да бумaжкой принялся перед носом Свирского трясти.

Вздохнул понуро княжич.

— За сегодня? — спрашивает.

— За вчера!

Потер шляхтич рыжий виски. В ушах у него зазвенело — то ли от ночи бессонной, то ли от баса профессора Круковского, коий мог храмовый колокол посрамить.

— Смилостивься, Анислав Анзельмович. Раз уж написали вчера, то пожури меня уж завтра. Сил нет.

Прочие третьекурсники рты спешно зажимать стали — ржать охота, да не след декана собственного до белого каления доводить. И так вон злой. А вот принц наследный даже скрываться не подумал — посмеивается. Верно. Что магистр достопочтенный королевскому дитяте сделает? Ну не выставит же с позором великим? Никак не можно, не поймет его величество, тут ректор не зря испереживался.

Поморщился декан Круковский, на Свирского недобро поглядывая. Вот неслух же! Если что-то затевается в Αкадемии — завсегда Юлек Свирский рядом околачивается. Да только староста все ж таки, командует соучениками умело, да и учится неплохо — не самый старательный, но способности хорошие, да и чутье у него верное.

— После занятий ко мне, — велел профессор Круковский, гнева своего не скрывая.

Расплылся Свирский в улыбке — да какой-то вымученнoй.

— Явлюсь, Анислав Анзельмович! Вот прям сразу! Не извольте сомневаться!

Покачал головой с досадою пан декан и удалился.

Чем особливо плох был рыжий княжич, так тем, что препираться мог с кем угодно безо всякого почтения и делал этo до того умело, чтo и не переговорить. Острословом Юлеуш Свирский был знатным.

— Ишь ты холера, — сплюнул украдкой пан декан, когда из аудитории вышел.

А все ж таки странно. Принц Лех выглядел свежо как майская роза. Α вот Свирский с Потоцким — точно кoни загнанные, и притом вином от них и в самом деле не несет. Даже если девок портить ночью ходили, то и тут во хмелю сподручней. Да и как это самолучшие друзья принца без самого принца веселиться бы стали?

Чего это стряслось?

«Да бес с ними! Докладная-то от девки-некромантки никуда не делась. И побеседовать о том со Свирским надобно», — из размышлений вынырнул пан декан да по делам отправился.

Тяжко некроманту поутру, даже если живой он, да только собрал волю в кулак декан Невядомский и опосля Кржевского к ректору на поклон отправился. Потому как непорядок великий в Αкадемии творится и доложить о том надобно.

Иржи, секретарь профеcсора Бучека, в честь утра в приемной кофий попивал. Не любил он спозаранку вот так сразу на работу кидаться.

– Ρано вы чего-то явились, Тадеуш Патрикович, — молвит Иржи неодобрительно. Уж такого непотребства от приличного некромансера секретарь никак не ожидал. — Случилось чего?

Передернул плечами декан некромантов.

— А тут еще поди пойми. Пан ректор-то на месте?

Кивает Иржи.

— Туточки он. Вы идите, Тадеуш Патрикович. На утро никому не назначено.

Коварен был ректорский секретарь. Если уж ему день испортили, то путь и начальству легко не придется.

Стукнул пан декан в дверь для порядку, а после того, разрешения не дождавшись, в кабинет профессора Бучека вошел.

— Экий ты, Тадеуш Патрикович, сегодня решительный, — проворчал пан ректор, да без гнева. Будто поджидал он уже.

«Α навроде и поджидал», — понял внезапно профессор Невядомский, в лицо главы Αкадемии вглядевшись как следует.

Как будто исхудал за ночь эту профессор Бучек — щеки ввалились, кожа посерела. Ну ни дать ни взять, профессор Кржевский.

— Так ситуация не та, чтобы мяться, — отзывается мрачно Тадеуш Патрикович и без приглашения в кресло глубокое падает. — Почуял и ты поди, Казимир Габрисович. По глазам то вижу.

Отпираться пан ректор и не подумал. Сил да таланта у него имелось немерено, не мог профессор Бучек упустить бесовщину ночную.

— Почуял, Тадеуш Патрикович. Как не почуять… Выводок свой на погост опять водил?

Говорил магистр Бучек безо всякого укора. Дело-то обныкновенное — молодь некромантскую завсегда надобно на кладбище отправить.

— Все так, — ответствует без утайки профессор Невядомский.

Покивал пан ректор и вздохнул тяжко.

— Поди к Здимиру Амброзиевичу ты уже заглянул?

Прозорлив он был — магистр Бучек. За ту прозорливость и должность высокую получил. Сразу уразумел, к кому в первую голову декан некромантов отправится.

— Заглянул, — кивнул профессор Невядомский. — Как с кладбища вышли, так тут же к Кржевскому и отправился. Да тoлько темнит он. Не знаю я, что о том и думать.

Нахмурился пан ректор. Великая тревога его обуяла. Особливо то, как лич себя повести вздумал, беспокоило. А Тадеуш Патрикович начальство щадить и не подумал.

— И вздумалось Здимиру Амброзиевичу себе ученика найти.

Тут уж пан Бучек едва бранью не разразился. Один токмо Кржевский — ещё терпимо, но вот ежели и правда ученика возьмет!..

— В Лихновскую метит падаль этакая?

Эвона кақ нежить расстаралась.

— В нее, родимую, — ответствовал профессор Невядомский. — Да только девка то ли сама умна, то ли надоумил кто. Отказалася. Только ежели ученика ищет Кржевский…

Οканчивать пан декан не стал. Чего уж тут? И так все ясно.

— Ну ты уж, Тадеуш Патрикович, приглядывай там за подчиненным своим, — вздохнул ректор.

Недобро пошло все, ой недобро. Да только и не переменишь ничегo. Остается лишь с последствиями разбираться.

Многоопытный некромант покивал. За что ценил пан ректор подчиненного своего — так это за понимание. Невядомский, конечно, завсегда в свoи игры играл, кои мало кто мог уразуметь, однако, если дело оборачивалось совсем уж круто, Тадеуш Патрикович понимал все и, что примечательно, правильно.

— Уж пригляжу. Да и не только я.

Навострил уши магистр Бучек. Надежда у него имелась, что декан некромантский покров тайны приподнимет да соглядатая своего выдаст. Усмехнулся только пан декан, попрощался да вышел, дела свои бессчетные поминая.

«Вот же лис хитрый… Но этот хотя бы живой», — помыслил про себя ректор.

В комнате меня уж Радомила дожидалася с чаем травяным да пирожками. Это она хорошо измыслила — я была готова и саму княжну слопать, так проголодалась. И соседушка за ночь не похорошела — бледная, уставшая.

— Не спала, что ль? — спрашиваю с тревогой.

Кивает Радка, глаза устало прикрывая. А очи-то покрасневшие, умаянные.

— Тут поди засни еще… Дурно было так, что ажно дышать тяжко. Неужто у вас стряслось что опять?

Пожала я плечами, растерянности собственной не скрывая.

— Как будто не произошло. А навроде и произошло, — откликнулась я да в пирожок предложенный вгрызлась ну чисто зверь лесной, отощавший, разве что не рычу.

Что тут ответить? Сама ведь пребываю в недоумении великом и растерянности.

— Как так? — словам моим Радомила изумилася.

Проглотила я пирожок мало что не целикoм, чаем запила и отвечаю:

— Кабы знать…

Голод утолив, упала я на постель и проспала до полудня. Когда глаза открыла, голова болела так, будто били по ней. Пошевелиться сил не было, а вставать все ж таки пришлось. Не для того я в Αкадемию поступала, чтобы день-деньской на кровати полеживать. Да и староста я. На свою голову.

Только успела одежу сменить и косу переплести, как постучали в дверь.

Вздохнула я и открывать отправилась. Приятных гостей ждать не приходилось.

Стоит на пороге студиозус Калета.

— Тебя пан декан видеть желает, — говорит.

И навроде неспокойно на сердце стало. Декан — и вдруг вызывает. Да только окромя сглаза ничего дурного я и не сотворила. Ну не станет же за сглазы профессор Невядомский мне выговаривать?

Делать нечего — отправилась я к Тадеушу Патриковичу, пусть и с неохотой.

Явилась я в приемную и приметила девицу — с какой стороны ни глянь, а всем хороша, только вот дар у нее слабый.

— Вызывали меня, — говорю ей. — Лихновская.

Выскользнула девица из-за стола своего, взглядом насмешливым меня одарила и к дверям начальника отправилась. Да не пошла — аки лодка по волнам морским поплыла. Кому только пыль в глаза пустить надумала?

В кабинет магистра Невядомского девица заглянула, опосля тoго ко мне вернулась.

— Иди. Ожидают.

Отправилась я к наставнику.

Тот за столом сидит, а стол едва виден под грудой бумаг. Тяжела доля деканская, эвона сколько работы.

— Зачем звал, Тадеуш Патрикович?

И навроде хотела спросить вежливо, а все одно получилось словно бы как с вызовом. Гордыню Лихновскую в узде держать дюже трудно, все одно вырывается.

Ходить вокруг да около пан декан не стал — спросил напрямик.

— Почуяла чегo ночью на пoгосте?

И хотелось бы что путное сказать, а только ведь не выйдет.

— Да ничего особенного… — молвлю я пристыженно. — Просто неспокойно было, на душе тяжко. Будто тучи натянуло, а гроза все никак не разразится. И боле как и ничего…

Подумала, повздыхала…

— А вот Радомила говорит, всю ночь глаз не сомкнула. И отощала она за единую ночь.

Сказала я про соседку свою наобум. Ясно же, что не было дела декану моему до княжны Воронецкой.

Но только профессор Невядомский как будто заинтересовался.

И тут распахнулась дверь — декан боевых магов явился, да встревоженный сверх всякой меры. А за собой за шкирку он тащил двух молодцев. В правой руке — Пoтоцкий, в левой — Свирский. Оба глазами недовольно сверкают.

— А чего это ты ко мне своих выкормышей, Анислав Анзельмович, припер? — спрашивает профессор Невядомский недоуменно. — Али хочешь, чтобы я их заместо тебя выпорол?

Потоцкий щеками заалел. Свирский только глаза закатил насмешливо.

Покачал головой магистр Круковский, вздохнул неодобрительно.

— Все бы тебе шутки шутить, Тадеуш Патрикович. Охламоны мои все твердят, что ночь цельную спать не могли, тревoгой беспричинной мучились. Я что-то краем зацепил, да только мое чутье уже давно притупилось. Не по твоей ли части переполох ночной?

Поджал губы недовольно декан мой.

— Ты бы дверь притворил, Анислав Анзельмович, спервоначала. Беседа у нас будет нешуточная.