Панна Катажина

Февраль 1933, Москва

Светало. Шлаевский глушил третью чашку кофе с коньяком подряд. За последние двое суток он спал от силы часов пять, папиросы у него кончились ещё вечером накануне, а почти всю ночь пришлось сидеть в засаде на ячейку испанских коммунистов. Помимо всего прочего, из-за мокрого снега младший лейтенант промок и сильно замёрз, поэтому, как только «явка» была взята и все задержанные распределены по камерам РКУ, Михаил отправился в кабинет начальства, где сразу же поставил чайник на примус и открыл бутылку коньяка из полковничьих запасов.

Поскольку Елена Николаевна со дня на день должна была родить первенца, Рихтер взял отпуск и уже третьи сутки как о нём никто не слышал. Однако, благодаря прекрасно выстроенной системе, Отдел контрразведки продолжал работать как часы, каждый из заместителей полковника осуществлял часть его функций, а при неотложных вопросах из ниоткуда возникал Полевой со своим веским мнением. От Михаила же требовалось лишь закончить оперативное задание да время от времени поливать любимый фикус своего шефа.

Поэтому, когда после требовательного стука дверь кабинета распахнулась и на пороге предстал рослый подполковник в чёрной униформе Особого управления, Шлаевский подскочил на своём стуле и облился кофе. Грязно выругался, вытащил платок из кармана и стал вытирать брюки. Подполковник с невозмутимым видом прошёл мимо младшего лейтенанта, оглядел кабинет, вздохнул и присел на стул Михаила, как на единственный предмет мебели, не заваленный бумагами или вещами. Укоризненно посмотрел на стоявшего Шлаевского и начал разговор:

— Да уж, ну и бардак тут у Вас. Вместо того, чтоб полковничий коньяк хлебать, лучше бы исполняли свои обязанности и навели порядок. Кстати, налейте мне кофе, со сливками и сахаром.

— Сливок нет, сахар кончился. Трогать рабочую атмосферу Романа Фёдоровича приказа не поступало, коньяк пользовать как секретарь имею полное право. Собственно говоря, а Вы кто и по какому вопросу?

— Хамить изволите?

Михаил закусил губу, чтоб не послать гостя ко всем чертям. Хоть он и был подполковник Особого управления, посетитель не только не вызывал уважения у контрразведчика, но и, наоборот, как-то отталкивал от себя всем своим видом. Однако, вспышка гнева прошла, коньяка Шлаевский выпил не так уж и много, а потому всё же вытянулся и извинился:

— Никак нет, господин подполковник. Извините. Младший лейтенант Шлаевский, секретарь полковника фон Гринвальд-Рихтера. По какому вопросу изволите?

— Так-то лучше, младший лейтенант. Подполковник Ферапонтов, Максим Алексеевич, Третья часть Особого управления. Роман Фёдорович когда будет? Чёрт с ним, с кофе, так подожду.

— Романа Фёдоровича нет и не будет ближайшие пару дней точно, у него супруга рожает. По всем вопросам Вы можете обратиться к любому его заместителю: подполковник Азеев, Семён Семёныч, обретается в кабинете напротив и ответственен за общие вопросы, подполковник Хаванко, Андрей Степанович, находится в соседнем кабинете, слева, назначен главным по вопросам взаимодействия с другими структурами. Если же у Вас чрезвычайное что-то, то это к капитану Полевому, Андрею Игоревичу, соседний кабинет справа. Капитан будет примерно минут через сорок-час, подполковники — не раньше девяти.

Подполковник резко вскочил и выматерился. Топнул ногой:

— Дерьмо! Звоните этому Вашему Полевому, пусть немедленно прибудет в Отдел. У меня дело чрезвычайной важности! А после свяжитесь любым способом с полковником фон Гринвальд-Рихтером, пусть официальным приказом назначит своего полномочного представителя для этого дела. Угораздило же его супругу рожать так невовремя, чёрт возьми! И дайте кофе, чёрт с ним, с сахаром и сливками. Лишь бы бодрил.

— Так точно.

Шлаевский налил посетителю кофе, набрал по служебному телефону Полевого и сказал, чтоб тот немедленно направился в Отдел, поскольку случилось ЧП. Судя по звукам, капитан в момент звонка завтракал. После Михаил позвонил по номеру для экстренной связи с Рихтером. После долгих гудков в трубке раздался сонный голос дежурного:

— Да? Дежурный Козлов, Иван Дмитриевич. Чем могу?

— Доброе утро! Позовите к аппарату полковника фон Гринвальд-Рихтера.

— Полковник спит. Вы время вообще видели? У него...

Младший лейтенант выругался.

— Разбудите! Это его секретарь, Михаил Шлаевский. Передайте Роману Фёдоровичу, что у него в кабинете подполковник Особого управления с каким-то чрезвычайным делом требует приказа о полномочном представителе полковника на время этого самого дела. Более никакой информации не имею, но дело срочное.

— Хорошо-с, сейчас разбудим, если так срочно. Но только это на Вашей совести, я так прямо полковнику и скажу, пусть на Вас и отрывается.

Спустя примерно минуту в трубке раздался чуть хриплый голос Рихтера:

— У аппарата! Чёрт бы Вас поимел, Шлаевский, что случилось?

— Случился подполковник Ферапонтов из Третьей части Особого управления у Вас в кабинете с утра пораньше с чрезвычайным заданием. Ничего толком не говорит, велел вызвонить Полевого и добиться от Вас приказа на полномочного представителя. Мои действия?

— О, раз сам Стальной Макс пожаловал, видимо, дело и впрямь серьёзное... Значит, так. У меня ночью сын родился, семьдесят два часа я с женой. Полномочный представитель — Полевой, он знает, что делать. Вы при нём. Пусть Андрей возьмёт бланк приказа и заполнит, что там надо для Особого, позднее распишусь. Действуйте по обстоятельствам, отчёт приму по возвращению. И, да, ещё раз дёрнете в эти три дня — вспомните ринг и что такое «нокаут». Полевого это тоже касается, так и передайте... А теперь трубку подполковнику.

Шлаевский передал трубку офицеру, а сам постарался припомнить, где он уже слышал про «Стального Макса». Вспомнил: ещё во время учёбы в Академии один преподаватель рассказывал им про Тульскую наступательную операцию. Руководивший авангардом полковник Туркул погиб в бою, его заместителя тяжело ранило, и командование на себя самовольно взял Ферапонтов. Гвардейский капитан совершил неожиданный прорыв, захватил центр города и оказался в «котле» красных, вытянув тем самым большую часть сил на себя. Потом была такая бойня, что, когда наши смогли разорвать окружение и пробиться к отряду капитана, там оставалось не более трети бойцов, сам Ферапонтов был изранен донельзя, но продолжал отменно командовать. В итоге во многом именно авантюра капитана принесла ту знаменитую победу, а за отчаянную храбрость Ферапонтов получил звание майора и наградное оружие от самого Врангеля. Тогда же появилось прозвище «Стальной Макс». Поговаривали, что Максим Алексеевич уже давно должен был стать полковником и командующим Третьей частью Особого управления, если бы не его почти постоянные конфликты с кем-то из сослуживцев: подполковник был резок и несдержан, всегда прямо высказывая своё мнение по поводу той или иной ситуации, в том числе и тогда, когда его никто об этом не просил.

Ферапонтов окончил разговор и повесил трубку. Обратился к Михаилу:

— Полковник фон Гринвальд-Рихтер меня проинформировал, что Вы будете помощником Полевого, а тот временно за главного. Вот и хорошо. Раздобудьте что-нибудь поесть, я только обедал вчера. И стремительно возвращайтесь, Вам предстоит многое узнать.

Шлаевский козырнул и вышел в столовую. Благо, кухня уже работала.

***

Когда младший лейтенант вернулся, в кабинет Рихтера как раз входил Полевой. Офицеры с момента командировки в Тулу сдружились, а потому Михаил был рад, что им снова предстоит работать вместе, и радостно приветствовал коллегу. Андрей тоже обрадовался встрече, хоть и был несколько помятый и небритый.

Тем временем подполковник Ферапонтов допил кофе и в нетерпении расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Услышав приветствие капитана, резко обернулся, отдал честь и немедленно начал рассказывать:

— Итак, капитан Полевой, введу в курс дела. Шлаевский, поставьте еду на стол и слушайте, Вас это тоже касается. Как Вам должно быть известно, сорок часов назад на генерала Смысловского было совершено покушение. Борис Алексеевич отделался лёгким ранением плеча, стрелявшего удалось взять живым. Несколько часов в допросной сделали своё дело, и теперь мы знаем, что террорист был связан с анархическим подпольем. Наша часть ликвидировала их явку, трое соратников стрелка были убиты на месте, ещё четверо сейчас допрашиваются. Явка типичная, разве что организована была получше остальных и у местных был некоторый боевой опыт, а так ничего необычного, казалось бы. Вопросов пока нет?

— Разве что какое отношение имеет контрразведка к анархистам? Это ведь Ваше управление занимается всеми политическими, мы другая часть...

— Слушайте! Тщательный обыск позволил найти поддельные документы террористов и наличность в иностранной валюте. Однако, когда стали проверять документы по нашим каналам, выяснилось, что их никто из известных нам преступников не делал. При этом у подделки очень высокое качество, как будто работал профессионал. Меня смутило также наличие следов уничтожения бумаг на явке: во время штурма один из руководителей сжёг, видимо, важные записи, а сам застрелился. Перерыв всё ещё раз, я с людьми нашёл тайник анархистов. А там — это. Читайте и думайте, я есть.

С этими словами подполковник передал офицерам папку, а сам буквально набросился на завтрак. Шлаевский для себя отметил, что не спал подполковник побольше контрразведчика, и проникся некоторым уважением к нему за такую отдачу своей работе, после начал разбирать папку вместе с Андреем.

Сверху было несколько заграничных паспортов: австрийские, итальянские, испанские. Ниже — пачки новеньких иностранных купюр, как будто только из банка. А затем — самое интересное: записка от руки на немецком. Листок был исписан ровным убористым почерком, его складывали пополам, видимо, носили в кармане. К записке прилагался перевод Особого управления:

«Братьямъ отъ Йозефа. Въ Варшавѣ всё готово, со дня на день ждите посылку. Посылка будетъ съ курьеромъ, онъ свой. Смыслъ [Sinn] долженъ получить подарокъ въ ближайшее время, такъ что какъ придётъ посылка — дѣйствуйте. Катажина ждётъ письма, какъ пройдётъ праздникъ. Держите связь черезъ нея, записка послужитъ оріентиромъ для Войцеха. Удачи!»

Первым заговорил Полевой:

— Я правильно понимаю, что никакой Катажины, равно как и Войцеха, найти на явке не удалось?

— Именно! Мы даже не знаем, кто это, ни малейшей зацепки кроме этой записки. Однако есть весомые подозрения, что анархистов направляли извне. И направляли достаточно умело, с конкретной целью — убрать генерала Смысловского. А, значит, они попытаются снова, и, скорее всего, учтут свои ошибки. Так что контрразведка должна выявить сеть и зачистить её как можно скорее... Я буду работать с Вами. С чего начнём?

— Как будто у нас есть выбор. С архива, зароемся, что у нас есть по польским друзьям, потому что имена на это явно указывают.

***

К двенадцати часам дня контрразведчикам удалось найти в архиве следующую информацию. По состоянию на январь 1933 года в Москве было обнаружено двадцать девять сотрудников польской резидентуры: девятнадцать из них были, что говорится, «взяты на карандаш», поскольку активных действий не предпринимали и статично собирали информацию, не представляющую большой значимости; четверо были перевербованы и в данный момент являлись двойными агентами; пятерых Рихтер посчитал опасными и дал санкцию «Депортировать из страны при любой оказии», двоим добавив «В случае побега и/или активного сопротивления — ликвидировать». Особого интереса заслуживал некто «Сапожник», поскольку данный объект в течение месяца трижды был уличён в связях с британской разведкой. Однако, к неудовольствию Ферапонтова и некоторому удивлению Шлаевского с Полевым, никаких «Катажины» или «Войцеха» найдено не было даже в контактах шпионов. Ситуация становилась всё сложнее.

— Послушайте, Андрей Игоревич, а ваши филёры точно хорошо работают? Может, проглядели кого, не так записали. Та же «Катажина» могла на слух быть воспринята как «Катерина». Что думаете?

— Я думаю, что сотрудники РКУ хорошо знают своё дело. У Шестого отдела бывают, конечно, промашки, но очень редко. Скорее уж мы имеем дело с пока не вскрытой организацией нелегалов. И, надо отметить, работают они хорошо, раз до сих пор не спалились.

— И что Вы предлагаете делать? Вы ведь понимаете, что жизнь главы Особого управления под угрозой. А это угроза стабильности внутри страны. У нас политических убийств не было вот уже больше двух лет, народ привыкать стал, что Новая Россия неуязвима для внутренних врагов, коих как будто бы и нет. И сам чёрт не знает, какой резонанс может иметь убийство генерала Смысловского, не дай бог такому произойти. Так что повторю: что Вы предлагаете делать?

Андрей прошёлся по читательской Архива, присел на край стола и в задумчивости покрутил в руках свою свирель. Безмятежно заиграл что-то из классики, чего Шлаевский не узнал. Ферапонтов начинал злиться, ходил по комнате взад-вперёд и временами бросал на контрразведчиков испепеляющие взгляды, бормоча «Балаган, а не служба». Младший лейтенант смотрел в окно, покачиваясь на каблуках, и ждал, что выдаст капитан после медитации со свирелью: он знал, что Андрей так концентрируется и проворачивает в мозгу возможные комбинации. Вдруг Полевой резко соскочил со стола и подошёл к коллеге:

— Михаил, кто Вы по национальности?

— Эээ... Казак. В смысле русский. А какое...

— Фамилия может иметь хоть какие-то польские корни?

Шлаевский задумался, вспомнил, что ему говорили дома:

— Папа рассказывал, что мой прадед был откуда-то из Польши, вроде бы даже из шляхты. Уж не знаю точно, почему он в тысяча восемьсот тридцатые перебрался на Дон, в казачество, но история правдива. У прадеда ещё имя было необычное — Люциан. Я в детстве значения не придавал, честно говоря, а потому не всё помню. А Вы это к чему?

— Появилась интересная идея... Мы Вас внедрим. Приоденем у Финкельштейна, состряпаем биографию исключённого из Университета Риги за беспорядки, выучите пару слов на польском. Сойдёте за русифицированного поляка из Прибалтики в поисках лучшей доли в столице, а заодно сочувствующего анархическим идеям. Попробуем ловить на живца — ячейке наверняка сейчас нужны люди, поскольку анархистов зачистил господин Ферапонтов. Что скажете?

— Мне нужно двенадцать часов для ознакомления с планом Риги и овладения словарным запасом на польском в пятьдесят слов, ещё дюжину выучу на латышском. Ну что, в спецчасть?

Перед лицом младшего лейтенанта возник подполковник, долго и пристально посмотрел ему в глаза:

— Справитесь?

— У меня были хорошие учителя.

— Ладно... Что нужно от меня?

Шлаевский задумался, вместо него ответил Полевой:

— Список анархистов Москвы и Риги, с кем мог бы иметь контакт наш «пан». Желательно, недавно ликвидированных, дабы меньше было вопросов. Кто-нибудь в Риге, кто мог бы подтвердить биографию агента по каналам среди подполья. Кто-нибудь в Москве, кто мог бы пересечься с паном в кабаке и начать активно вербовать в революционную ячейку. И какой-нибудь известный притон, облюбованный данными элементами.

— Хорошо. Всё сделаю и вернусь сюда в семнадцать нуль-нуль лично проинструктировать младшего лейтенанта. Какой будет псевдоним?

— А давайте оставим как есть, только отчество изменим. Под своим именем всегда работать проще и удобней, да и меньше шансов на глупый прокол. Так что «пана» зовут Михаил Карлович Шлаевский, тысяча девятьсот тринадцатого года рождения, из семьи почтового служащего.

Подполковник козырнул и стремительно вышел, а контрразведчики направились в спецчасть и оружейную.

***

После короткого стука офицеры прошли за дверь под табличкой «Отдѣленіе спеціальныхъ средствъ и униформы». Широко улыбаясь, им навстречу вышел Финкельштейн:

— Господа, рад видеть! Новое задание?

— Добрый день, Лев Абрамович! Будем внедрять Михаила в ячейку. Легенда: связан с анархическим подпольем Прибалтики, учился в Рижском государственном, в данный момент околачивается в Москве. Да, этнически поляк, учтите ещё это. Справитесь?

— Сделаем-с всё в лучшем виде! Михаил Владимирович, будьте любезны за ширму и раздевайтесь, я пока Вам подберу гардероб. Обувь можете оставить. Кстати, ещё выдадим кой-чего, раз уж Вы-таки теперь агент под прикрытием. Вам понравится-с.

Пока Шлаевский раздевался за ширмой, Финкельштейн собрал ему костюм по последней польской моде. Переодевшись, младший лейтенант вышел показаться — Полевой одобрительно покивал головой. Тут из-за спины Михаила раздался незнакомый голос:

— Простите, конечно, но я бы сменил цилиндр на кепочку. Так больше будет похоже на студента, пусть и бывшего.

Шлаевский повернулся: рядом с Финкельштейном стоял полный субъект в костюме в полоску, со «столыпинской» бородкой и пробором, чья национальность легко угадывалась по носу и лёгкой картавости. В руках у него был средних размеров свёрток. Лев Абрамович поспешил его представить:

— Господа, познакомьтесь. Вадим Моисеевич Шондер, мой новый помощник. Внучатый племянник невестки моей двоюродной тёти из Одессы. И у него таки золотые руки, что я вам сейчас и продемонстрирую.

С этими словами глава спецчасти взял у своего помощника свёрток и разложил его содержимое на столе. Шлаевский и Полевой, пожав руки с Шондером, подошли посмотреть поближе. И оба не смогли сдержать восторга, Михаил даже присвистнул.

На столе слева направо было выложено всё, что могло пригодиться агенту под прикрытием. Миниатюрный комплект инструментов, включая пасатижи для перекусывания проволоки и пилу по металлу, который мог поместиться в дипломате среди бумаг. Обработанная специальным составом непромокаемая карта Москвы, на коей были отмечены все притоны города, выделены проходные дворы и крыши, связанные через чердак. Набор из семи универсальных ключей, подходящих под большинство навесных замков, что только можно найти на рынке. Крошечный фонарик с динамо-машиной для подзарядки. Пара небольшого размера дымовых шашек, телескопическая дубинка, набор жгутов с петелькой для удобства затягивания, потайная сумка с отсеками для документов, которую можно было надеть под одежду на талию, и искусно выполненная кобура для «браунинга» и одного запасного магазина к нему, идеально фиксирующаяся на голени. Отдельно лежали накладная пряжка для ремня со вделанным в неё зеркальцем, маленький плоский кошель с фиксацией в подмышке, в котором были крошечные ампулки с ядом, снотворным и наркотиком, а также пара запонок и модная подвеска в виде костяшки домино на недлинной цепочке. Последние вещи больше всего привлекли внимание младшего лейтенанта. Поймав его взгляд, Лев Абрамович счёл нужным прокомментировать:

— Наша последняя разработка, Вадюша постарался. В правой запонке скрыта прочная металлическая леска, высвобождается после проворота на сто восемьдесят градусов против часов стрелки. Длина тридцать сантиметров, конец фиксируется на второй запонке. И вуаля, идеальная удавка, всегда с собой и не порвётся-с.

— А подвеска?

— Особо прочный сплав, можно использовать как импровизированный кистень. Но это-таки не всё. После проворота до щелчка верхней части открывается полость внутри, там четыре сложенных листочка. Бумага покрыта особым составом, химический карандаш не оставляет видимого следа, пока не обработаете проявителем. Можете написать записку и оставить где угодно, только «свои» смогут её прочесть. Ну, что скажете-с?

Офицеры удовлетворённо покачали головами. Забрав всё необходимое и попрощавшись с сотрудниками спецчасти, контрразведчики направились в оружейную комнату. Её глава, как обычно, работал над чертежами.

— Фрол Степанович, добрый день! А у Вас есть что из конфискованного, чтоб не вызвало подозрений при внедрении в подполье?

— Так точно, сейчас.

Токарев сходил вглубь помещения, вернувшись поставил на стол большой деревянный ящик. В нём до краёв было навалено всевозможного оружия, изъятого при задержании.

— Выбирайте. Всё не первой свежести, с царапинами и потёртостями. В основном трофеи с войн, самое то, что обычно покупают «с рук».

Покопавшись в ящике, капитан выудил оттуда на редкость потрёпанный «бульдог» и протянул его Шлаевскому. Токарев кивнул, порылся в шкафу и высыпал на стол дюжину патронов к револьверу.

— Михаил, пожалуй, «бульдог» подойдёт Вам лучше всего. ТК оставьте у меня, нечего с ним светиться, если будет надо — найду способ передать. Да, у Вас должен быть офицерский «наган» дома — это Ваша страховка, пусть будет. «Браунинг» на лодыжку, «Вальтер» в портсигар — и вперёд!

Распрощавшись с Фролом Степановичем, офицеры плотно пообедали и сели пить чай в кабинете Рихтера. Всё время чаепития Полевой инструктировал Шлаевского о тонкостях работы под прикрытием. За этим занятием их и застал подполковник Ферапонтов:

— Здравия желаю, господа офицеры! У вас всё готово?

— Так точно.

— Отлично! У меня тоже, вот.

Подполковник выложил на стол документы и несколько свежеотпечатанных листов с характеристиками. На документах красовалась физиономия пана Шлаевского, Михаила Карловича, тысяча девятьсот тринадцатого года рождения, родом из Риги, в паспорт также были любезно вложены справка об отчислении из Рижского университета и билеты на поезд «Рига-Москва», датированные двумя днями ранее. Максим Алексеевич начал инструктаж:

— Документы на настоящих бланках, комар носу не подточит. На Виндавском вокзале Ваше прибытие видели четверо служащих железной дороги и проводница плацкартного вагона. В Москве Вы остановились в нумерах на Болотной, вот ключ. Консьерж наш информатор, через него можно держать связь в случае чего.

— Замечательно. Характеристики?

— Теперь к ним. На каждой фото, особые приметы, описание склада характера и кратко биография. В Риге Вы общались с неким «Клёстом», он же Август Матуратис. Идейный анархист, задержан местным отделом Особого управления неделю назад при попытке приобрести оружие. Сидит в карцере, от его имени можем передать записку о Вас через нашего штатного осведомителя из КПЗ, так уже вбрасывали дезинформацию подполью. Следующий лист — глава группы «Клеста», Иеремей Таврин, он же «Тавр». Четыре дня как покоится на дне Балтийского моря, для подполья же сбежал в Швецию по льду, связи нет. Он был Вашим командиром, после его побега Вы дёрнули в Москву. Вопросы?

Михаил отрицательно покачал головой.

— Отлично, продолжим! Следующий лист — «Змей». Кузьма Карпов, наш информатор из числа анархистов, бывший махновец. Согласно подложной биографии, после вхождения в состав России Свободного государства решил вернуться к подпольной работе и вот уже год как вербует анархистов всех мастей для подготовки вооружённого восстания. Завтра около восьми вечера подсядет к Вам за барной стойкой в кабаке «Княжескiй», это в Замоскворечье. Кабак известен как место сбора всяческого сброда криминального типа и политической шушеры, так что Ваше появление там будет весьма логично вписываться в легенду. Поболтаете с ним, продемонстрируете знание работ князя Кропоткина, после он удалится. Если повезёт, Вами заинтересуются, нет — будете ходить в кабак каждый вечер, вроде как ожидая Вашего нового знакомца. Сам «Змей» появится в этом месте снова через три дня в то же время, передадите через него информацию, как продвигается операция. Вопросы?

— Никак нет.

— Вот и хорошо. И последнее. Михаил Владимирович, Вы окунаетесь в преступный мир политического подполья. Будьте готовы ко всему. Никому не доверяйте, особенно всяческим ветеранам войны и дамам — любой из них выстрелит Вам в спину, не задумываясь. Не встревайте ни в какие драки, обходите стороной любые политические кружки, кроме анархистов. Будьте готовы, что за Вами будут следить, Вас будут проверять, могут даже напасть под видом налётчиков, дабы «прощупать». Повторюсь, будьте готовы ко всему.

Шлаевский задорно улыбнулся:

— Максим Алексеевич, я не подведу!

— Дай-то бог. Удачи!

«Стальной Макс» с жаром пожал руку младшему лейтенанту и на прощание его перекрестил. Михаил хмыкнул, но ничего не сказал. Заскочил по дороге в нумера домой, забрал «наган» и, добравшись до своего нового места жительства, начал вживаться в образ и учить польские слова. К полуночи его сморил сон.

***

С утра Михаил решил не бриться, дабы была какая-никакая щетина. Осмотрел свои принадлежности агента: надел запонки, пряжку и подвеску, под рубашку поместил поясную сумку с новыми документами и деньгами. Распинал по карманам пасатижи, пилу по металлу, фонарик и телескопическую дубинку. Остальное решил не брать.

Сел за стол, перебрал и проверил всё оружие. Спрятал «Вальтер» в портсигаре, положил «бульдога» и патроны к нему в карман пальто. Подумал немного, убрал «Браунинг» в кобуру и засунул всё это в глубину ящика стола. Свой так и не опробованный «наган» Шлаевский оставил в тумбочке возле кровати. Мало ли, вдруг пригодится.

Прошлявшись весь день по историческим местам Москвы, в половине восьмого вечера уставший контрразведчик сидел в кабаке «Княжескiй» за барной стойкой и потягивал на удивление мерзкое пиво. На соседних стульях перед помятого вида морфинистом разглагольствовал заросший ветеран, живописуя, как он воевал во Вторую Гражданскую, при этом с завидной регулярностью путая фронты и имена главкомов. Напротив этой парочки за столом трое подозрительных парней с наколками сидельцев на руках играли замусоленными картами в «дурака». Чуть поодаль толстый армянин негромко пересказывал последние новости криминального мира Москвы своему флегматичному компаньону, которого явно куда как больше интересовала наливка. В самом углу кабака притаился колоритный еврей в изрядно потёртой студенческой шинели без знаков отличия: он, постоянно подтягивая сопли, читал Ницше, лениво ковырял вилкой давно остывшую картошку с луком и время от времени окидывал взглядом помещение, ни на ком долго не задерживаясь.

Как и было оговорено, в восемь вечера к Шлаевскому подсел Змей. Послушав немного болтовню ветерана о взятии Рязани, анархист подтолкнул локтем контрразведчика:

— Во стелет, а! Был я под этой Рязанью, когда батька Булак её разносил. Ни черта там пехтуры не было, всё сделали авиация да конница.

— Вы, что ли, тоже воевали?

— Воевал, ещё как! И «лавой» в атаки ходил, и краснопузых с наскока шашкою рубал... Ты пивка подлей — расскажу.

Михаил заказал ещё пива и вроде бы втянулся в разговор. Услышав про прошлое своего нового приятеля с «вольным атаманом Махно», разговорился и стал с незначительными ошибками цитировать князя Кропоткина, под конец высказав сожаления об утрате независимости Свободного государства. Змей с важным видом покивал, сослался на Бакунина и по причине «взятия высоты» пьяной походкой удалился восвояси. Шлаевский немного ещё посидел, расплатился и вернулся в нумера.

На следующий вечер контрразведчик снова был в кабаке. Заросший ветеран всё так же привирал про войну, только на этот раз штурмовал он не Рязань, а Тверь, и не с Корниловым, а с Деникиным, в то время как морфинист без просыху глушил водку. Криминальной троице повезло: они обдирали в карты пьяного в хлам матроса, который уже был готов заложить свой бушлат. Место армянина занял подозрительный сухонький старичок, постоянно что-то записывавший в свой блокнот и бормотавший сам с собой — у Шлаевского сложилось впечатление, что это сумасшедший политический сиделец, создающий очередную конституцию никогда не существовавшего государства. А в углу еврей-недоучка с насморком всё так же штудировал Ницше и ковырялся в тарелке с картошкой, только на этот раз его взгляд задержался на младшем лейтенанте чуть подольше. Ничего интересного не произошло.

В третий вечер компания кабака «Княжескiй» лишилась пьяного матроса, зато к старичку подсела на редкость уродливая старая толстая проститутка, усердно предлагавшая свои услуги за пинту пива и стопочку водки. Старичок оказался стоиком, а вот ветеран покинул своего вечного слушателя и соблазнился «красоткой». Когда Шлаевский уже собирался уходить, возле него вдруг присел за стойку еврей, от которого разило потом и луком. Посверлил Михаила взглядом и начал:

— Вы, кажется, не так давно Кропоткина цитировали с тем ветераном?

— Допустим. Хотите Ницше обсудить?

— Может быть... Кстати, Арон, студент инженерно-технической. Как видите, бывший.

Мужчина протянул руку и шумно подтянул сопли. Младший лейтенант ответил на рукопожатие и представился:

— Михаил. Тоже студент, и тоже бывший. Попёрли меня на той неделе из Рижского. Вроде как за беспорядки, но на самом деле — за мои идеи. Ректор наш — редкостная мразь, консерватор и тугодум. Как узнал, что я думаю про всё это, так сразу приказ сверху спустил. У, сволочь, чтоб его!

— Да, я Вас хорошо понимаю. Со мной было примерно так же... Рижский... Вы, стало быть, не местный, недавно в Москве?

— Да пару дней как. Решил податься сюда, попробовать найти работу. Да и думал, что тут людей правильных побольше будет. Ну, толковых. Пока вот только Кузьму и встретил. А что?

Арон снова подтянул сопли, огляделся по сторонам:

— А что, если я предложу Вам погулять по ночной Москве. Мне, знаете ли, тоскливо без общения с умными людьми. Сами видите, в какой дыре сижу. А с Вами мы явно могли бы многое обсудить. Что скажете?

— Только недолго, а то у вас тут холодно, как на балтийской губе. Да и пива я выдул изрядно, может приспичить, а городовых развелось больно много в последнее время, проходу нет.

— Не переживайте. Побродим по Замоскворечью, пообсуждаем великих мыслителей. Может, погреться зайдём к одному моему приятелю. И на водочку тоже.

Мужчины вышли из кабака и направились вглубь ночной Москвы. По дороге Арон заметно оживился и стал всячески пропагандировать идеалы анархии, временами высказываясь о «необходимости скорейших перемен, если Вы понимаете, о чём я». Михаил делал вид, что понимает, поддакивал да бросал фразы из Кропоткина, поскольку только его и помнил. Дойдя до седьмого дома в Третьем Казачьем переулке, Арон притормозил:

— Ну что, Михаил, пойдёмте к моему приятелю? Он как раз здесь, на четвёртом. Или Вы всё?

— На водочку? Извольте-с. Но только если он человек приличный и готов обсудить хотя бы Гегеля.

— О, не переживайте, человек образованнейший! И есть, что обсудить.

Мужчины поднялись. Еврей-недоучка постучал в восьмую квартиру, после открытия двери пропустил Шлаевского вперёд в тёмную прихожую. Не успел младший лейтенант сделать пары шагов, как навстречу ему вышел крепкий косолапый грузин с пышными усами и дубинкой в руке. За спиной агента Арон захлопнул дверь и приставил дуло «нагана» к его боку. Грузин широко улыбнулся и сказал с сильным акцентом:

— Ну здравствуй, дарагой! Прахады, гостэм будэшь!

Михаил сглотнул и прошёл в гостиную. Там за столом сидел плотно сбитый невысокий парень лет тридцати, зачёсанный на пробор. Следы перелома носа и отсутствие левого верхнего клыка говорили о том, что это бывалый боец, а широкие плечи и многодневная щетина эффектно дополняли образ. Перед ним на столе лежал револьвер «Уэбли» шестой модели и стояла початая бутылка водки. Справа от «Бандита», как окрестил его Шлаевский, расположился высокий и худой как жердь блондин с нервным тиком. Он методично очищал грязь из-под ногтей коротким метательным ножом, обдав вошедшего холодным жестоким взглядом. По левую руку от «Бандита» сел грузин, небрежно кинув дубинку на стол.

Арон тщательно, но не умело, обыскал Михаила, выложив на стол из карманов «бульдога», телескопическую дубинку и фонарик, затем прислонился к притолоке, «наган» убирать не стал. Деньги и часы еврей не тронул — значит, игра начинается.

— Ну, что скажете, сударь? Откуда Вы такой?

— Да где только ветры не носили. Что скажу? Что господину Арону надо мыться почаще и реже картошку с луком жрать, дышать рядом тошно.

Высокий блондин отвлёкся от ковыряния под ногтями и посмотрел на контрразведчика внимательнее, явно оценивая. Грузин прыснул. Арон ругнулся и ударил по почкам, впрочем, слабовато. «Бандит» продолжил:

— Вы либо очень глупы и смелы, либо агент Особого управления. Что скажете?

— Особистом меня ещё не называли, ладно. Откуда такие мысли?

— Только особист может так открыто болтать в кабаке об анархии, Кропоткине и Махно, а потом согласиться пойти с первым встречным пить водку в Москве ночью. Ну или очень смелый и уверенный в себе человек. И в любом случае, очень глупый, раз позволяет себе шутки в адрес того, кто может его застрелить.

Младший лейтенант улыбнулся. Затем сделал резкий выпад локтем поддых Арону, заломал ему руку, выхватил «наган» и направил в лицо сидевшему во главе стола, прикрывшись бывшим студентом как живым щитом. Грузин подскочил и схватил дубинку, двое других даже не дёрнулись. «Бандит» продолжил:

— Допустим, это впечатляет. Снимает вопрос, почему Вы многое себе позволяете. Но не снимает вопроса, кто Вы такой.

— А если я скажу, что мечта моя — безвластная трудовая федерация, кою надо возродить любой ценой, потому что лишь кровью платят за свободу?

Молчаливый блондин и «Бандит» переглянулись. Главарь, а Шлаевский не сомневался, что это был он, не торопясь отпил водки, взял в левую руку свой «Уэбли» и направил его в лоб контрразведчику:

— Лозунг этот на Арбате каждый мальчишка знает. Или Вы от кого-то будете?

— Не знаю я, что тут у вас на этом самом Арбате. Но сам я буду из Риги, группа Тавра. Должно быть, слыхали, как он в том году поезд экснул, кипишу было... Вот с ним тогда Клёст действовал, приятель мой. И, можно сказать, учитель. Писем я от него никаких рекомендательных не привёз, панове, но Вы завсегда спросить можете Клеста, кто таков я буду, он в городе личность известная. А вот мои билеты и бумажка, что чесанули из Риги. Драпать пришлось, чтоб следом не заарестовали.

С этими словами Михаил изловчился достать из потайной сумки бумаги и кинуть их на стол. Блондин их внимательно изучил, кивнул своему боссу. Последний наклонился, шепнул подельнику пару слов на ухо, после тот встал и вышел в соседнюю комнату. «Бандит» обратился к контрразведчику, положив «Уэбли» обратно на стол:

— Отпустите Арона, сядьте и поговорим. Если Вы тот, кем хотите предстать, такие люди нам нужны.

Шлаевский отпустил еврея, сел на предложенное ему место. «Наган» возвращать владельцу не спешил, положил перед собой на стол. Обратил внимание, что грузин хоть и сел обратно, но не спускает взгляда с револьвера. Спросил главаря:

— Ну и о чём Вы хотели поговорить?

— Да так, ни о чём, сплетни пообсуждать. Говорят, в Москве вскорости жарко будет. Что думаете?

— Говорят, кур доят. Сплетни я такие и на базаре слышал, а вот товарищ Арон мне обещал умные разговоры с образованными людьми.

«Бандит» поднял взгляд на Арона. Тот кивнул.

— Ну, мало ли, что мальчишка кому обещал. Мне вот он обещал сопли рукавом не размазывать и водку мою не воровать. Как видите, размазывает и ворует. Ему веры нет.

— А Вам? Мне почему-то кажется, что Вы готовы многое сделать ради своих людей. И ради идеи.

— Мало ли, что Вам кажется. Поживём — увидим.

В эту минуту из соседней комнаты вернулся блондин, пошептался с главарём. Тот посмотрел на Шлаевского:

— Тавр вашенский личность известная, уважаемая. Да только вот третьего дня подался в Швецию по льду от особистов, и связи нет никакой. А Клёст нары греет. И получается, что Вас не проверить толком. Что делать будем?

— Ну так нары — не кладбище, весточку кинуть можно. Черканите Клесту, спросите за пана «Пломьен». А как панове убедятся, что я не фраер, так можно будет и разговоры разговаривать.

— Ну что ж, хорошо, так и поступим. Вот только до этого Вы воспользуетесь нашим гостеприимством и переночуете здесь. Для Вашего же блага, а то в Москве ночью холодно, ветер так и норовит пламя загасить... Маршал, принеси гостю поесть и накрой на софе.

Грузин встал, кивнул и удалился на кухню. Для себя младший лейтенант отметил, что у подпольщиков на квартире имелся телефонный аппарат, а их связи в Риге позволяли выяснить всё у Клеста за ночь. Впечатляет. Что ж, остаётся надеяться, что Ферапонтов не подвёл...

***

Чтоб не заснуть, Шлаевский постарался разговорить своих новых приятелей. Высокий блондин представился «Гвоздём», после удалился в комнату с телефонным аппаратом. Главарь последовал за ним, из-за полуприкрытой двери слышно было, как они тихонько о чём-то переговариваются. Арон забрал свой «наган» и сидел в углу, насупившись. Михаил не сомневался, что при первой оказии еврей постарается выстрелить ему в спину. В лицо побоится. Зато с грузином ему повезло — Маршал оказался любителем наливок, а после шестой стопки разговорился, только успевай слушать.

— Здорава ты его, Миша, умэло. Гидэ служил?

— Да так, жизнь помотала. На улице быстро учишься. А ты, видимо, и повоевать успел? Как будто кавалерист.

— Да, было дэло. Про Будённаго слыхал? Эт мой камандыр. Бальшой чэлавэк был. Мы с ним бэлых два года рубали, мэня самого трижды шашками кромсали, один раз с моськи из сэдла выбили. У, дура чёртова!

Грузин чокнулся с контрразведчиком, выпил и продолжил:

— Я ваще пукалки нэ люблю. Эт для мальчиков, настоящий мужчина должон рубить с плэча. Ну или хотя бы рэзать. Ты вот чэлавэка рэзал?

— Да так, случалось... Как же тебя после Будённого не повесили-то?

— А я что? Я салдат, кавалэрист. Приказ дали — я рублю. Патом пью, по бабам хажу. Патом снова рублю. Такая жизнь... В общэм, атсыдэл я сваи пять лэт, а тэпэрь снова рэвалюцию дэлать буду. Выпьем!

Мужчины выпили. Шлаевский чувствовал, что пьянеет, и решил сходить в туалет. Арон проводил и остался стоять за дверью. Младший лейтенант спровоцировал рвоту, привёл себя в порядок и вернулся к столу. Мысли стали меньше путаться. Маршал же продолжал:

— До вэтру хадыл? Эт харашо, большэ влэзэт. Кстаты, чиво твой прозвищэ значит? «Пломин».

— «Пломьен». Это «пламень» на польском, меня так товарищи прозвали.

— О, паляк. Эт харашо. Войцех тожи паляк. И сама Она... Эх, будэшь с нами — будэт новый ын-тэр-на-ци-о-наль. Во!

С этими словами грузин со всей силы ударил кулаком по столу, даже посуда подпрыгнула. Михаил же внутренне напрягся: «Войцех» был вполне реальным агентом, с хорошо организованной ячейкой, о которой в РКУ ни слухом, ни духом. «Она», очевидно «Катажина», либо работала с ними вместе, либо и вовсе параллельно. Чёрт побери, это уже ни в какие рамки.

Маршал повспоминал ещё свои военные похождения, представился Ираклием, подмигнув, что «мы жэ братья, да?», после задремал. Арон не сводил с контрразведчика настороженного взгляда, в разговор вступать не планировал. От скуки Шлаевский обыскал взглядом помещение — ничего интересного, кроме подозрительной лужи перед чуланом. Похоже, недавно замывали кровь. Впрочем, чего ещё ожидать от «явки»?

Вдруг в соседней комнате раздался телефонный звонок. Младший лейтенант узнал голос Гвоздя и приветствие на латышском, остальное не понял. После разговора «Бандит» и его сподручный вернулись в комнату.

— Ну, пан Пломьен, можете выдохнуть. Наш человечек подтвердил, Клёст за Вас поручился. Вы хоть и молодой, но с репутацией. Так что теперь и поговорить с Вами можно... Но сначала одна формальность.

— Валяйте эту Вашу формальность, чего там?

— Да так, проверка на вшивость... Гвоздь, приведи в чувство Маршала, а ты, Арон, достань подарочек. Пока не испортился.

Блондин похлопал по щекам грузина, то смачно рыгнул и сел, явно ещё не проснувшись толком. Арон тем временем подошёл к чулану, открыл его и вытащил связанного рабочего в спецовке путиловца. Лицо мужчины было сильно окровавлено, правая рука неестественно вывернута назад. Еврей переместил пленника на середину комнаты, попинал ногами и отошёл, когда тот замычал. Шлаевский в непонимании уставился на «Бандита». Тот кивнул:

— Этот пролетарий, любезный пан, изволил пытаться, как и Вы, внедриться к нам в ячейку. Не очень успешно, как видите. Малый погорел на своём меньшевистском прошлом: как выяснилось, в своё время он на сторону белых перешёл под Нижним. Сейчас вроде бы как одумался, но что-то ни я, ни Гвоздь ему не поверили.

— Ну и зачем мне какой-то меньшевик или кто он там?

— Да, собственно, незачем. Нам тоже. Вот, прикончите гада.

На последних словах Гвоздь протянул Михаилу армейский нож, сдвоенный с кастетом. На клинке значилось «U. S. 1918». Контрразведчик взвесил оружие на руке, продел пальцы в отверстия кастета — нож был чертовски удобный. Стараясь не думать, что он сейчас делает, резким поставленным ударом утопил лезвие по самую рукоятку в груди рабочего, в области сердца — тот лишь коротко вскрикнул. Младший лейтенант вынул нож, обтёр кровь с лезвия о спецовку и вопросительно посмотрел на «Бандита». Тот кивнул и похлопал его по плечу:

— Вот теперь Вы приняты. Нож оставьте себе: трофеи достаются победителям. А меня можете звать «Войцех», пан Пломьен.

— Хорошо. Что дальше?

— Арон и Маршал наведут здесь порядок. А мы с Вами немного прокатимся и познакомимся с остальным активом. Затем за работу — её много, сроки горят.

Шлаевский кивнул. Молча и спокойно забрал фонарик, дубинку и «бульдога», попрощался с Ароном и Маршалом, после покинул квартиру. Уже на лестничной площадке попробовал закурить. Получилось не с первого раза — руки у него предательски дрожали. Михаил перевёл дыхание, волевым усилием заставил себя успокоиться и спустился вниз. Там его уже ждал Войцех возле «Руссобалта М1929», за рулём сидел Гвоздь. Офицер докурил, сел в машину — и она тронулась по предрассветной Москве.

***

Доехали быстро. Недавно достроенный четырёхподъездный дом на Дмитровке, седьмой этаж. Войцех побарабанил костяшками в дверь, на вопрос «Кто?» ответил: «Цэ я, батька. Отворяй, дивчина». Дверь распахнулась.

На пороге в скромном сером платье мужчин встретила худенькая брюнетка лет двадцати с большими карими глазами и родинкой на левой щеке. Увидев Шлаевского, она присела в реверансе и протянула руку для поцелуя, представившись Аполлинарией. Офицер приложился к кисти губами, а сам по рукам и манерам прикинул, что это отпрыск благородного семейства, похоже, недавно окончила или учится на медицинских курсах.

Покончив с формальностями, девушка бросилась на шею Гвоздю. Блондин ответил сильным нервным тиком и улыбкой, после поцеловал, и они о чём-то разговорились. Войцех же подтолкнул Михаила вглубь квартиры.

За широким письменным столом коренастый парень лет тридцати с хвостиком в спецовке мастерил таймер к взрывателю связки тротила. Перед ним лежали две уже готовые бомбы, на краю стола — ещё три связки взрывчатки и часы для таймера.

— Кюри, как продвигается работа?

— Отлично, шеф. Эти вскорости доделаю — начну возиться с «Фордом». Думаю, к завтрему будет на ходу.

— Гуд. Кстати, познакомься. Пан Пломьен, наш новый соратник. Малый бывалый, пригодится в большом деле. Пломьен, это Кюри, золотые руки нашей братии.

Мужчины поздоровались. Из соседней комнаты вышел жилистый детина с оспинами на лице и кривыми прокуренными зубами. По локоть его руки были вымазаны в машинном масле, на плече висел «Винчестер М1912». Войцех кивнул:

— Малпа, это Пломьен, наш новичок. Пломьен, любые вопросы по оружию — к Малпе. Кстати, не хотите чего помощнее Вашей собачки?

— Нет, для города самое то. На акцию я товарища Нагана возьму, мне так привычнее. Кстати, когда дело?

— После оговорим. Представлю Вас Катажине сначала. И улажу кой-какие вопросы.

Шлаевский вслед за главарём прошёл в следующую комнату — и замер на пороге. За столом в бархатном тёмно-зелёном платье с очень скромным выкатом сидела стройная девушка лет двадцати пяти и готовила перевязочные комплекты. Пока её красивые ухоженные руки порхали над бинтами, слегка полные насыщенно-розовые губы что-то шептали, обнажая ровные молочно-белые зубы в приятной улыбке. При входе мужчин она отвлеклась от своего занятия, поправила непослушную прядь волос мышиного цвета и с вызовом посмотрела глазами талого льда прямо в лицо Михаила. Младший лейтенант замялся и покраснел.

Войцех подошёл к девушке, приобнял за плечи и нежно поцеловал в волосы, уронив при этом с её правого плеча короткую густую косу, перехваченную шёлковой лентой. Девушка улыбнулась, кротко кивнула и подбородком указала на контрразведчика, спросив с лёгким акцентом:

— Войцех, представь гостя.

— Пан Пломьен, новый боец. Пан, будьте любезны любить и жаловать, моя сестра и верный товарищ по чёрному делу, Катажина. Без неё у нас бы ничего не получилось.

Шлаевский вытянулся и церемонно поклонился. Девушка ответила сдержанной улыбкой, оценивающе осмотрела контрразведчика от носков сапог до макушки, встала и протянула руку для поцелуя. Несмотря на скромное платье свободного покроя, офицер не мог не отметить волнующие формы полячки. При поцелуе холодного бархата тонкой кисти нос Михаилу приятно щекотнули цветочные нотки модных французских духов. Он выдохнул:

— Bardzo miło mi cię poznać, Panna Katarzyna.

— Znasz polski?

— Tylko troszeczkę. Ojciec wiedział.

Девушка снова улыбнулась, на этот раз широко и искренне. Войцех посмурнел и быстро оттянул Шлаевского в сторону:

— Значит так, Пломьен. У нас, как ты понял, всё по-взрослому. Мои приказы выполнять беспрекословно, иначе будут неприятности. В случае чего — за главного Гвоздь. Я ему доверяю как себе, соответственно, и его приказы — это мои приказы. Ясно?

— Допустим. Мы пока ховаемся и на изготовке, я верно понял?

— Да. Но скоро, мой огонёк, ух скоро всё будет... А пока — свободен до вечера, сходи за товарищем. Заодно осмотри город, тут всё же красиво, хоть и холодно. В десять нуль ставка будет, здесь, не опаздывать.

Михаил кивнул, задержался взглядом на Катажине, затем поспешно вышел, со всеми распрощавшись. По пути в центр он заметил, что за ним, стараясь не попасться на глаза, следовал Малпа. Проверяют.

Прошлявшись весь день, с наступлением сумерек контрразведчик направился в нумера за «наганом». Не включая свет, выглянул в окно: по дороге в дешёвой забегаловке Малпу сменил Арон, вот и теперь он стоял напротив дома, пытаясь спрятаться за рекламную тумбу. Шлаевский хмыкнул: хоть уровень конспирации был на высоте, в умении вести слежку противник явно проигрывал.

Ещё раз проверив боеготовность обоих револьверов, офицер достал свой утренний трофей, закурил и сел на кровать его разглядывать. Гравировка на лезвии «U. S. 1918» выдавала принадлежность к армии штатов, год — Первую Гражданскую. Видимо, клинок бывшему владельцу тоже достался как трофей, скорее всего, взятие Архангельска красными. Долгий же путь проделал нож с другого континента, чтобы сослужить службу российской контрразведке.

От таких мыслей Шлаевский повеселел. Малость поразмялся, боксируя кастетом со стеной, проверил, легко ли взводится курок «бульдога» в кармане пальто, чтобы стрелять через ткань. Осмотрел себя в замызганное зеркало, почесал пробивавшуюся щетину и направился в кабак.

В «Княжеском» всё было без перемен. Ветеран чесал языком о Великом Волжском походе, его приятель-морфинист спал, пуская слюни по барной стойке. Троица уголовников, вероятно, кого-то хорошо почистила, и теперь праздновала это событие пивом с колбасками. Из какой живности были сделаны эти колбаски, лучше было не задумываться. По диагонали от них седой стоик по-прежнему сочинял что-то в бесконечных беседах с самим собой, в углу размалёванная девка пыталась закрасить румянами фингал под глазом, отчаянно сигнализируя всем мужчинам в помещении оборками чулок. Михаил сплюнул и заказал полпинты отвратного пива.

Минут через пять в кабак вошёл Арон. Сделал вид, что никого не узнал, прошёл в своё всегдашнее место и снова принялся за Ницше, украдкой поглядывая на сомнительные прелести проститутки. Спустя ещё четверть часа появился Змей, тяжело опустился возле офицера и потребовал пива. Отпил большой глоток, пнул локтем своего соседа.

— Ну шо, студент, как успехи?

— Да так, потихоньку. А мы разве знакомы?

— Так мы ж с тобой пили. Не упомнишь?

Шлаевский сделал вид, что тужится вспомнить. Отрицательно покачал головой.

— Видать, я сильно перебрал. Или Вы обознались. В общем, на вот, и бывай, дядя.

Контрразведчик подкинул пропойце скомканный рубль, расплатился и быстро вышел на улицу. За углом постоял, закуривая — Арон не отставал.

На рубле мелким неровным почерком было написано следующее:

«Ф. от Ш. Игра пошла. Ставки скачутъ, надо успѣть. Зовите П. и Р. в „Распущенный бутонъ“. Сѣгодня, 1.»

***

Начали ровно в десять. В квартире на Дмитровке собралась вся ячейка. Сначала Войцех опросил Малпу, что с оружием, и Кюри, готовы ли взрывчатка и машина. Всё было готово, но умелец пожаловался, что взрывчатки может и не хватить, лучше бы ещё связку. Главарь кивнул, сказав, что пока время есть.

Затем отчитались Катажина и Аполлинария, что для помощи возможным раненым всё тоже готово. Во время так называемой «ставки» Шлаевский то и дело украдкой поглядывал на прекрасную полячку, понимая, что влюбился. Катажина взгляды замечала и иногда отвечала лёгкой улыбкой, но чаще боязливо озиралась на брата. К пущему смущению девушки, Маршал тоже частенько плотоядно поглядывал на неё, покручивая усы. Михаил это заметил и для себя запомнил.

Последним взял слово Гвоздь. Он с почти незаметным латышским акцентом медленно и спокойно рассказал, как лучше производить штурм вагона поезда. Для вящей убедительности представил план-схему вагона люкс, показал, как стоит забегать с двух сторон, зачищать территорию, пока двое прикрывают стрельбой по окнам с каждой стороны. Ираклий долго сосредоточенно кивал, затем поднял руку:

— Эсли эсть взрывчатка, пачэму нэ жахнуть пасильнэе?

— Взрыв нужен исключительно чтоб остановить поезд и отвлечь внимание. Пока части охраны побегут в голову состава, мы сможем налететь на нужный нам вагон. К тому же, после взрыва и выжить можно, мало ли, везение. После пули в голову — нет.

— Ээээ, пули, туды-суды. Рубить галава нада, шоб точна.

Гвоздь вздохнул и выругался на латышском. Затем продолжил:

— Ещё вопросы есть?

— А не лучше бы ворваться в вагон скопом с «лимонками» и ружьями, устроить дикую пальбу во всё, что движется, кидая в купе гранаты, а потом тикать? Зачем по окнам палить-то?

— Затем, Арон, что это только в тире мишени статичны. Живой человек от тебя с дробовиком наперевес драпать будет, как только может. В том числе и в окно горазд выскочить, это люди такие. А так мы их в любом случае достанем, куда бы они ни рыпнулись.

Контрразведчик хмыкнул про себя. Затем, Арончик, что охрана вся будет на насыпи со стороны коридора. Те, кто будут там по окнам палить, отвлекут удар на себя, пока главные действующие лица сделают своё дело и покинут вагон через окна на другой стороне. Машины тоже, скорее всего, там будут ждать. В голове пронеслись слова Рихтера, брошенные им про испанских коммунистов: «Бойтесь идейных, Михаил, бойтесь идейных. Для них все — расходный материал на пути к цели».

Побарабанив пальцами по столу, Шлаевский задал вопрос:

— А не маловато нас для такого дела? Барышни, как понимаю, медсанчасть. Пара человек на машинах. Остаётся нас ровным счётом пять штук, если даже дамы за рулём и семеро — всё равно в притирочку. Учти, что на поездах сейчас, будь то банковский или литерный, фараонов минимум по четыре на вагон, все при оружии, опытные.

— Нормально, проходим. Если план все освоят и будем действовать согласованно, то прорвёмся. К тому же нечего тянуть и ещё людей искать, а с нами на месте ещё один товарищ будет, отменный стрелок.

— Что за товарищ? И где он сейчас?

Гвоздь и Войцех переглянулись. Лицо блондина снова сильно дёрнулось.

— Да так, не важно. Парень проверенный, боевой. Ни разу не подводил. Да и какая разница, кто и где, важно, что «свой».

— Не люблю работать с незнакомыми.

— Перед акцией познакомитесь.

Контрразведчик кивнул и умолкнул. Похоже, вот он, связной с загадочным «Йозефом», а, может, и он сам. Что ж, так просто на него не выйти, ладно.

Поскольку больше ни у кого вопросов не возникло, Войцех сказал всем расходиться и собраться завтра в это же время в этом же месте. Будет обсуждение плана нападения.

Когда все разошлись, Шлаевский побродил немного по городу, дабы сопровождавший его Арон замёрз и подустал, а после направился прямиком в «Распущенный бутонъ», как будто случайно выйдя из переулков чётко напротив борделя.

Притон занимал трёхъэтажное строение во дворах в сторону от Яузского бульвара. Как однажды выразился Рихтер: «не то „лучший из худших“, не то „худший из лучших“, но притон запомните, пригодится». Так на так, бордель был известен на всю Москву как место сбора отменного сброда от беглых каторжников до опустившейся в край богемы. Самое же главное достоинство притона было в том, что его владелец сдавал комнаты и проституток не только на любое время, но и любой компании, лишь бы платили, никогда не задавая вопросов.

Без десяти час ночи офицер пересёк порог этого прекрасного заведения, осмотрелся и сел за барной стойкой. Выпил, поискал глазами Арона — тот ютился в углу, пытаясь не замечать лежавшую на столе обнажённую морфинистку с огромными грудями. Михаил подошёл к нему, приветливо похлопал по плечу:

— Арон, поди, замёрз провожать меня от явки? Устал?

— Да я так, пройтись решил. Забрёл сюда, вот и встретились.

— Ну-ну. Да я же «свой», понимаю, что Войцех до конца не доверяет, страхуется. Правильно делает, так и надо, меня Тавр тоже до дела не сразу допустил... В общем, чтоб между нами не было обид, держи пятак и отдохни как следует, малый. Я сам собираюсь тут полночи быть точно, а то и дольше, посмотрим. И не хочу, чтоб меня под дверью караулили. Лады?

Арон помялся немного, утёр нос рукавом шинели и пристально посмотрел в лицо Шлаевскому. Потом кивнул, взял купюру и отправился в комнаты с первой попавшейся девкой. Контрразведчик удовлетворённо вернулся за барную стойку, заказал ещё бурбона.

Неожиданно рядом возник высоченный хорунжий в папахе и бурке. Почесал густую бороду до груди, хмуро глянул на Михаила сверху вниз, постучал пальцем по барной стойке:

— Як пойло?

— Не жалуюсь. Как девицы?

— Хороши. Особенно Марлен, что в тридцать втором. Ух, знатная шлюха, знатная. Я таких прежде только в Туле видал... А, ну к чёрту, пойду на второй заход. Бывай, хлопчик!

Казак хлопнул контрразведчика по спине и пошёл вверх по лестнице. Шлаевский пару минут ещё посидел, допил бурбон и направился следом. У комнаты номер тридцать два коротко оглянулся по сторонам и тихо приоткрыл дверь, прошёл внутрь...

В постели проститутка во всю симулировала оргазм, изображая бурную ночь с любовником. У окна в нетерпении прохаживался уже знакомый хорунжий, заложив руки за спину. Напротив него, скрестив ноги по-турецки, на ковре сидел служащий железной дороги с коротенькими усиками и в крупных очках. Прислонившись к стене, бородатый одноглазый ветеран курил папиросы. Он и начал разговор:

— Михаил, докладывайте, что там у Вас. Только кратко и по делу, я не хочу тут долго торчать, меня дома ждут.

— Внедрение прошло успешно. Хорошо организованная ячейка, за главного Войцех, Катажина — его сестра, её роль пока не совсем понятна. Похоже, есть информатор от Йозефа или он сам, точно сказать не могу. Готовят нападение на поезд, скорее всего, покушение, но конкретики в разговоре избегают. Пока всё.

— Ай молодца! Так держать, Шлаевский!

Хорунжий приблизился:

— Младший лейтенант, что по ячейке? Когда брать?

— Брать никоим образом не стоит пока, рано. Лучше всего, думаю, накануне акции или непосредственно перед ней, иначе спугнём. Осторожные черти.

— Принято. Состав?

Шлаевский достал портсигар, затянулся папиросой:

— Разномастный. Арон, отчисленный студент из инженерно-технической, опасности не представляет. Аполлинария, влюблённая дура из медичек, вряд ли умеет стрелять. Ираклий, он же «Маршал», бывший будённовец. Воевал, отсидел в лагере, вернулся. Так и не понял, что война закончилась и они проиграли. Этот может порезать или застрелить, но не опасен. Есть ещё не то инженер, не то просто рабочий, некто «Кюри». Ремонтирует машины, мастерит взрывчатку, я бы не придавал значения.

— А кому бы придали? Кто представляет угрозу?

— Верхушка. Все перечисленные, похоже, как и я, недавно завербованы в связи с провалом покушения. Так, расходный материал. Костяк же ячейки составляют бывалые бойцы. Некий «Малпа», здоровый детина, разбирается в оружии, скорее всего, воевал. Явный уголовник «Гвоздь», блондин с нервным тиком и латышским акцентом, правая рука Войцеха. Никак не могу понять, он политический или просто бандит, но надо быть предельно осторожным. Непосредственно Войцех, жёсткий лидер, умелый подпольщик. Если учесть возраст, можно догадаться, что успел повоевать точно, вероятно, не раз. Что примечательно, акцента не чувствуется, так что у нас давно, равно как и хорошо знаком с принципами работы Особого управления. Я уже начинаю понимать, почему их сразу не вычислили... Ну и Катажина, красавица-загадка. Хоть она и находится под влиянием своего брата, я убеждён, что девушка не так проста, как хочет казаться. Не исключено, что она серый кардинал всего предприятия.

Ферапонтов кивнул и задумался, присев на подоконник. Полевой встал с ковра, прошёлся по комнате и обратился к коллеге:

— Что-нибудь ещё интересное есть? Нужна помощь?

— Разве что финансирование. У них «Уэбли» и «Винчестер» последней модели, тротил в изобилии, «Руссобалт» из первого послевоенного выпуска и среднего качества «Форд», как минимум две квартиры для явки и один телефонный аппарат. Простая ячейка анархистов без громких эксов такое себе позволить не сможет. Я убеждён, что их куратор неплохо снабжает своих подопечных. Это занятно.

— Попробуйте раскопать, откуда финансирование. Я в Вас не сомневаюсь.

Друзья пожали руки. Рихтер докурил, притушил окурок ногой и отправил носком сапога под кровать. Посмотрел на подчинённого:

— Шлаевский, войдите в контакт с Катажиной. У Вас с женщинами хорошо выходит — вот и используйте свой талант. Разговорите пани, вытащите всё, что сможете.

— Она незамужняя, так что панна...

— Да хоть панночка, мне плевать. Считайте, что это приказ: соблазните её и сделайте нашим информатором. Мы должны узнать, на кого и когда готовится покушение или какая там акция. Мне чертовски не нравится, что наше управление проворонило такую ячейку. Надо исправлять.

Младший лейтенант вздохнул и кивнул. Ему, конечно, хотелось бы оказаться в одной постели с Катажиной, но никак не по приказу Рихтера. Да и вообще, идея работать под прикрытием нравилась Михаилу всё меньше и меньше. Тем временем полковник посмотрел на часы.

— Всё, господа офицеры, расходимся. Встречаемся так же ровно через семьдесят два часа, бордель «Шаловливая киска», что на Пятницкой. Подполковник, постарайтесь установить личности, кого сможете. Андрей, с Вас аналитика по возможной цели и месте, на случай, если они будут страховаться до последнего. Михаил, приказ у Вас есть, действуйте. Удачи!

Офицеры разошлись по одному. Последним комнату покинул Шлаевский. Он ещё долго курил и потягивал абсент в баре. Затем выругался на чём свет стоял и ушёл во вьюгу рассвета.

***

Очередная «ставка» затянулась. Войцех опоздал минут на двадцать, потом ещё задержался в гостиной с сумкой взрывчатки и оружия, негромко обсуждая что-то с Гвоздём. К товарищам вышел хмурый и злой, вместо разговоров обложил всех матом и принялся заливаться водкой. Начали лишь в сорок минут девятого.

Гвоздь очень обстоятельно и подробно рассказал, у кого какая позиция. Как и ожидал Шлаевский, Арон и Маршал должны были быть со стороны коридора, он сам и Малпа — с другой, а внутрь планировалось направить Войцеха с Гвоздём. Катажина и Кюри будут ждать в укрытии за рулём машин, Аполлинария водить не умеет, поэтому просто медик. Латыш был весьма посредственный оратор, а потому многие пункты пришлось повторить несколько раз для Маршала и Арона. Чтоб не подавать виду, младший лейтенант счёл нужным докопаться до путей отхода, кто кого прикрывает, сохраняются ли пары и так далее, чем ещё больше всех запутал. В итоге в самом конце Кюри попросил повторить конкретно его действия: Войцех обматерил товарища и вышел из-за стола на время, а Гвоздь выругался на латышском и решил рассказать всё с самого начала.

В конце концов, решили завтра собраться в то же время и повторить всё ещё раз. Конкретная цель и дата не уточнялись, однако Войцех хмуро заметил: «Ничего, успеем», после наскоро оделся и вышел на лестницу с Малпой. Шлаевский выскочил следом и услышал обрывок разговора спускающихся мужчин, обсуждавших, в какую пивную податься. На цыпочках поднялся этажом выше, замер в ожидании. Вскорости квартиру покинул Гвоздь под руку с Аполлинарией: девушка была перевозбуждена и всё время щебетала, у блондина дёргалось лицо. Спустя ещё пару минут вышли Кюри, Арон и Маршал. Грузин громко спорил с евреем и доказывал ему необходимость «лична стрэлять гадов», размахивая руками, в то время как Арон отбивался, дескать, его план с гранатами был ничуть не хуже. Кюри же увлёкся и стал рассуждать о возможностях тротила.

Михаил выждал минут пять, спустился обратно и негромко постучал. Послышались шаги, за дверью раздался приятный тихий голос:

— Кто?

— Pan Płomień.

После короткой паузы дверь отворилась и девушка впустила гостя.

— Что-то забыли?

— Tak.

— Проходите.

Шлаевский прошёл в комнату, постоял немного на месте, покачиваясь на каблуках и в нерешительности сминая в руках кепку. Выжидательно посмотрел на Катажину — девушка взгляд не отвела, но слегка зарумянилась, приблизилась к офицеру:

— Может, Вам помочь? Что Вы оставили здесь?

— Moje serce.

Контрразведчик стремительно притянул подпольщицу к себе и поцеловал в губы. После поцелуя девушка легонько его оттолкнула и упёрлась локтями мужчине в грудь, но руки с талии убирать не спешила.

— Пан, не стоило этого делать. Нельзя. Прошу Вас, уходите.

— Почему же? Я Вам не нравлюсь? Вы не свободны?

— Нет. Дело не в этом...

Не дав девушке договорить, офицер снова прижал её к себе в поцелуе, на этот раз более длительном. Грудью Михаил почувствовал, как упор Катажины слабеет и попытки оттолкнуть его сходят на нет. Разъединив губы, Шлаевский слегка откинул голову назад, поднял правую руку с талии девушки и очень нежно провёл пальцами по шее и скуле, поправив после прядку волос за ухо. Взяв полячку за подбородок, повернул её лицо к себе так, чтобы их глаза встретились:

— И в чём же дело, piękna Katarzyna?

— Войцех. Мой брат убьёт Вас, если узнает. Пожалуйста, давайте лучше не будем...

— Войцех с этой обезьяной ушли пить, до утра вряд ли вернутся. А даже если вернутся — я готов умереть за Вас, только подарите ещё один поцелуй, moja droga.

При этом целовать Михаил не спешил, лишь в ожидании смотрел девушке в глаза. Подпольщица оглянулась на входную дверь, несколько мгновений поборолась сама с собой, а затем обняла лицо офицера руками и впилась ему в губы страстным поцелуем. Контрразведчик крепко обнял Катажину, после же долгого поцелуя аккуратно отстранил, подхватил на руки и понёс на кровать в соседнюю комнату.

Уложив полячку на перину и скинув пальто с пиджаком, Шлаевский начал целовать ей левую руку. Поднялся по предплечью, перескочил на шею. Наконец, их губы снова соприкоснулись, а руки контрразведчика нащупали застёжку платья. Покончив с ней, Михаил стянул с девушки тёмно-зелёный бархат и положил его на стул, погасил керосинку и начал расстёгивать рубашку. Нежные тонкие пальцы заскользили по торсу офицера вниз, снимая брюки. Шлаевский слегка подтолкнул Катажину, оказался сверху и медленно пошёл поцелуями от подбородка до груди, освободил её от лифа, немного поласкал и продолжил спуск, дойдя до ступней и стянув с девушки панталоны. Улыбнулся и стал двигаться в обратном направлении, прислушиваясь к интенсивному дыханию полячки. Побыв сколько-то внизу и услышав её первые стоны, контрразведчик прижался лицом к часто вздымающемуся животу девушки, вырвал ласками груди негромкий вскрик из своей партнёрши и слился с ней...

Проснулся Шлаевский от нежного поцелуя. Протёр глаза: Катажина лежала на боку, подперев голову, и с улыбкой смотрела офицеру в глаза, запустив пальцы левой руки в волосы на груди мужчины. За окном начинало светать. Михаил поцеловал девушку и попробовал притянуть к себе, но она его остановила:

— Не стоит. Иначе я не смогу себя сдержать.

— И что в этом плохого?

— Эх... Войцех скоро придёт. Я это чувствую. Тебе пора собираться и уходить. Пожалуйста, не подставляйся.

Контрразведчик вздохнул. Нехотя встал, собрался. Уже в прихожей обнял подпольщицу за талию и горячо расцеловал в лицо, задержался на губах. Катажина со вздохом отстранила от себя любовника:

— Я же сказала, тебе надо уходить. Пожалуйста, не мучай меня.

— Эх... Ладно... До вечера, drogi.

— До вечера... Хотя, постой. Михаил — твоё настоящее имя?

Шлаевский улыбнулся:

— Tak. А что?

— Буду молиться Богородице и за тебя тоже. Чтобы ты не погиб.

Офицер ничего не ответил, лишь, не отводя взгляд от её лица, задержал на несколько мгновений руку Катажины в своих и крепко сжал. Девушка начинала стремительно краснеть. Чмокнула контрразведчика в губы, открыла дверь. Когда он уже сделал шаг за порог, вдруг притянула к себе и быстро прошептала на ухо:

— Это безумие, но если Войцех сегодня ночью уйдёт — я поставлю на окно лампу. Приходи. Прошу тебя.

После вытолкала на лестничную площадку и захлопнула дверь. Михаил с минуту пораскачивался на каблуках с блаженной улыбкой, затем встряхнул рыжей шевелюрой и поспешил скрыться. За углом дома он чуть было не встретился с Войцехом и Малпой, но оба были настолько пьяны, что даже не заметили, как перед ними некий рыжий господин нырнул в открытый подъезд. Шлаевский выдохнул и направился в центр. Ему чертовски хотелось напиться и побыть наедине с самим собой...

***

На этот раз «ставка» прошла быстро. Гвоздь рассказал план, потребовал от каждого повторить свою диспозицию и действия, после сел на место и уступил слово Войцеху. Лидер кратко напутствовал собравшихся, акцентировав внимание на важности их акции для чёрного дела и великих последствиях, которые оная будет иметь, однако ничего нового о том, что им предстоит, так и не сказал. Затем скомандовал всем разойтись и быть готовыми со дня на день «к большому делу».

Шлаевский проверил, не следит ли кто за ним, и, убедившись в отсутствии таковых, занял удобную наблюдательную позицию на чердаке дома в паре кварталов от явки, предварительно вооружившись складной подзорной трубой. В начале второго ночи заветный огонёк появился в окне седьмого этажа и офицер устремился к возлюбленной.

Как только он постучал, дверь распахнулась и контрразведчика буквально выдернули с лестничной площадки внутрь квартиры. Катажина даже не дала ему сказать хоть какое-то вразумительное приветствие, сразу потянула в спальню, по пути раздевая. Уже оказавшись в постели, Михаил перехватил инициативу в свои руки и набросился на девушку. Слышать их можно было даже в доме напротив...

В предрассветных сумерках пробуждение скрасил поцелуй. Понимая, что его ждёт, Шлаевский постарался не затягивать и поскорее убраться, потому что расставание давалось офицеру чертовски тяжело. Катажине тоже: девушка долго не хотела его отпускать в прихожей и чуть не заплакала.

Выйдя из подъезда и посмотрев по сторонам, контрразведчик никого не заметил. Решил подождать в уже знакомом ему укрытии. Минут через семь-восемь мимо прошёл Войцех с неизвестным Михаилу субъектом в сером плаще и шляпе: мужчины бурно спорили о чём-то на польском. Попрощавшись со своим приятелем около нужного подъезда, Войцех направился в квартиру к Катажине, а его знакомец, оглянувшись, проследовал восвояси. Следом не отставал Шлаевский.

Проводив незнакомца в сером до нумеров на Малой Калужской и прикинув по окнам квартиру, контрразведчик через дворы вышел на Донской монастырь и решил срезать путь через кладбище. Вдруг его окрикнули со спины:

— Стой, сабака!

Офицер развернулся и тут же получил в живот, да так, что согнулся пополам. Повезло, что Рихтер весь прошлый год гонял подчинённого на ринге и Михаил научился держать удар. Заняв оборонительную стойку, контрразведчик присмотрелся к нападавшему: Маршал, зло ухмыляясь, достал из-за пазухи нож:

— Думаэшь, самый умный, да? Ираклия не абманэшь, у нэго чуйка. К Катажинэ в пастэл пралэз, гад, можна сказат, у минэ увёл, так ишо и шпионит будэшь?

— Ираклий, не стоит. Ты неверно понял...

— Всё я вэрна понял. Ща рэзать тибя буду, лэгавый.

На последних словах грузин сделал резкий выпад в живот Шлаевскому. Офицер увернулся и стал кружить вокруг нападавшего, надеясь его измотать и нащупывая в кармане нож-кастет. Следующие пять ударов лишь рассекли воздух, шестой, нацеленный в шею, контрразведчик остановил грамотным блоком своим клинком, ответным джебом попал Маршалу в плечо. Ещё трижды был звон стали о сталь, несколько раз Михаил уклонялся, прежде чем смог как следует отбить очередной выпад, перегруппироваться и метким кроссом справа попасть противнику в зубы.

Ираклий отшатнулся, встряхнул головой. Ощупал левой рукой рассечённые губы, сплюнул кровь и осколки выбитых кастетом зубов. Краснея от злости, посмотрел в лицо офицеру:

— Ну, сука, мама нэ узнаэт. Я кавалэрист Будённаго, гавна ты такая!

Удары посыпались на Шлаевского градом. От большей части он уклонялся, продолжая двигаться по кругу и выматывая соперника, несколько парировал. Один особенно меткий выпад распорол контрразведчику пальто. Вдруг Михаил подскользнулся и на долю секунды потерял равновесие. Грузин воспользовался этим и ухватил оппонента за воротник, резко рванув на себя и попробовав ударить в левое подреберье. Офицер перехватил кисть Маршала, отводя лезвие в сторону, сам же со всей силы контратаковал противника под левую руку. Кавказец вскрикнул от поломанных рёбер и попробовал высвободиться из зажима запястья, но Шлаевский использовал приданный сцепившимся импульс, чтобы провернуться достаточно для удара ножом под левую лопатку. Клинок утонул в теле по самую рукоятку, Маршал лишь охнул. Провернув лезвие, контрразведчик с силой качнулся в обратную сторону, заломав грузину руку с ножом в задний захват. Подбил по ногам, повалил в снег и придавил коленом к земле. Бывший кавалерист зарычал, но Михаил стремительно наклонился к нему, спокойно и тихо произнёс у самого уха Ираклия: «Ну а я — кадровый контрразведчик», после чего точным ударом в шею добил.

Подождав пару минут, пока Маршал перестанет дёргаться и окрасит снег алым, Шлаевский поднялся. Вытер кровь с ножа, убрал его в карман пальто и осмотрелся по сторонам. К счастью, ранним утром на кладбище никого не было. Поискав глазами, куда бы спрятать труп, Михаил заметил свежевыкопанную могилу. Оттащил туда грузина, сбросил тело в яму и наскоро прикопал оставленной неподалёку лопатой. Вернулся на место поединка, раскидал пропитавшийся кровью снег. Отшвырнув лопату, поднял нож Ираклия, повертел в руках: это был мастерски переделанный в клинок штык от винтовки Мосина. Работа Шлаевскому понравилась и он забрал трофей себе, спрятав в складках пальто.

Выйдя с кладбища, контрразведчик осмотрелся, припомнил карту. По Донскому проспекту направился в закоулки, нашёл кабак под вывеской «Хромой синій котъ». Ухмыльнулся, вошёл внутрь и вскорости спровоцировал драку с местным пьянчужкой. Выходя из полуподвала с окончательно порванным воротником пальто и вдобавок рассечённой губой, офицер улыбнулся и закурил. Всё, алиби есть.

***

На очередном собрании Ираклия ждали долго, больше получаса. Чертыхнувшись, Войцех решил начинать без него. Сказал, что акция запланирована на следующий день вечером, примерно в двадцать нуль-нуль. Местом выбрана станция «Катуаръ» на севере губернии. В указанное время там должен притормозить литерный поезд из Петербурга. Как только это случится — у места остановки локомотива Кюри рванёт голову состава. Затем все действуют по оговоренному плану и налетают на вагон-люкс. Лидер ячейки несколько раз подчеркнул, что их задача — убрать важную персону и врага народа, поэтому не жалеть никого. Добавил, что оружие выдаст уже на месте, к станции поедут двумя группами от «явки»: он, Катажина, Малпа и Пломьен с оружием, Гвоздь, Кюри, Аполлинария и Арон — со взрывчаткой. На станции их встретит свой человек. Арон поднял руку:

— Войцех, как быть с Маршалом? Странно, что он исчез.

— Странно. Не знаю, может, пьянствует. Или зарезали в драке. Да хоть арестовали. Не важно, это нам сейчас уже никак не помешает. С тобой вместо него будет Малпа, он знает своё дело лучше многих. Не дрейфь, прорвёмся.

— А я не сдрейфил. Я не доверяю Пломьену. Не хочу оставлять его одного во время акции.

Все сидевшие за столом переглянулись. Гвоздь с прищуром посмотрел на Шлаевского, Войцех — вопросительно на еврея:

— Арон, поясни?

— Разве не подозрительно, что Маршал исчез накануне акции, а этот тип заявился с такой рожей и сбитыми костяшками? Пальто, вон, рваное. Это он его убил, я уверен. Пан наш на шпика тянет.

Повисла долгая пауза. Михаил медленно достал нож и стал продевать пальцы правой руки в кастет, зло ухмыльнувшись:

— Лучше бы ты, парень, попридержал свой язык за зубами, если они тебе ещё дороги. Я ведь и разозлиться за «шпика» могу.

— Пан, не надо.

На кисть контрразведчика легла на удивление сильная рука Гвоздя. Михаил сразу оценил, что в рукопашной боец, у которого такая хватка, может быть опасен. Поднял глаза на подпольщика — тот заговорил:

— Пломьен с утра напился и в кабачную драку влез. Вся Якиманка знает, что в кабак «Хромой синiй котъ» не стоит соваться под утро, если шкура дорога. Да пан у нас внове, не в курсе был. Теперь тоже опытный.

— Это тот кабак, Гвоздь, где нас тогда с тобой матросня отделала?

— Да, Войцех, он самый.

Главарь улыбнулся и просунул язык в отверстие выбитого зуба, после встал и похлопал по плечу офицера:

— Ну, тогда с боевым крещением, пан. А в кабаки этой части Москвы без Малпы, меня или Гвоздя больше не суйтесь — и грохнуть могут, это здесь запросто... Всё, Арон, я пану верю. Понимаю, что Маршал исчез подозрительно и невовремя, но чёрт бы с ним. Завтра дело, так что всем спать. И никому не пить, пока акцию не кончим. Ясно?

Бойцы кивнули и стали собираться. Шлаевский поймал взгляд Катажины, кивком указал на её брата. Девушка зарумянилась и отрицательно покачала головой в ответ. Контрразведчик вздохнул и поскорее вышел на лестницу, закуривая.

Уже у двери подъезда офицера придержали за локоть железными пальцами. Михаил обернулся — его нагнал Гвоздь:

— Пан, это Вы ведь кончили Маршала. Из-за Катажины?

— Да. Зачем прикрыли?

— Не нравился мне горец, горячий слишком и туповат, мог дело испортить. Так нам лучше, да и Арон с Малпой глупостей не натворит... Что касается Катажины — понимаю. Войцеху на глаза только не попадитесь, изобьёт вусмерть.

Поблагодарив латыша, Шлаевский попрощался и отправился шататься по ночной Москве. В указанное время он был за барной стойкой в «Шаловливой киске» с бокалом абсента. На этот раз возле него облокотился на стойку бородач с одним глазом в потёртой форме Семёновского полка.

— А папироской не угостите старого ветерана?

— Хорошему человеку не только папироска, но и проставиться можно. А Вы где воевали?

— Да на Втором Московском, двадцать восьмая ударно-штурмовая. Эх, было время...

Ветеран потрепался языком, поблагодарил за угощение и нетвёрдой походкой направился в уборную. Михаил расплатился и углубился на второй этаж, в двадцать восьмую комнату. Ферапонтов и Полевой были на месте, Рихтер появился минуты через две:

— Ну, как успехи?

— Приказ... выполнил. Акция готовится завтра, в восемь вечера. Точнее, уже сегодня. Станция «Катуаръ», это где-то на севере губернии, будет атака на литерный, люкс-вагон. На месте их кто-то встретит, скорее всего, мне удалось накануне за ним проследить, вот адрес.

— Ай молодца! Так держать, Шлаевский!

Полковник взял у младшего лейтенанта записку с адресом, протянул Полевому и Ферапонтову для ознакомления. Максим Алексеевич погладил накладную бороду:

— Недурно, я бы даже сказал хорошо-с! У нас тоже продвинулось. Несколько личностей установили по тем или иным базам. Начнём с грузина...

— Он мне помешал... Тело в свежей могиле на кладбище Донского монастыря. Наверное, надо бы откопать и извиниться перед попами.

— Что ж, ладно... В общем, установили Арона Розенблюма, взять не составит труда. «Малпу» тоже — Василь Телков, из-под Гомеля. Калач тёртый, сидел за разбой, но возьмём. С Кюри пришлось повозиться, но тоже вычислили: из умеренных большевиков, с началом террора сбежал во Францию, там работал с известной четой. Вернулся пару лет как, проникся идеями Кропоткина и даже попытался организовать стачку. Собственно, если бы не это, вряд ли бы нашли... А вот с Войцехом и Катажиной беда, ничего нет. Как и по Гвоздю, как будто все трое возникли у нас из ниоткуда.

Шлаевский задумался:

— Чутьё мне подсказывает, что не «из ниоткуда», а «из команды Йозефа».

— Думаете?

— Больно уж хорошо организована троица для рядовых революционеров...

Слово взял Полевой:

— Теперь по цели. Я прикидывал, что ею может быть, и Вы подтвердили мои самые смелые догадки. В означенное время через «Катуаръ» будет проходить литерный министра иностранных дел.

— Вы хотите сказать, что планируется покушение на самого маршала Деникина?!

— Да, именно так. Люкс-вагон литерного: министр, адъютант, секретарь, несколько человек свиты и дюжина охранников. С хорошим оружием и подготовкой это будет бойня. Так что остановить надо любой ценой и как можно раньше.

Михаил качнулся на каблуках, обратился к Рихтеру:

— Предлагаю брать на станции, мы там будем заранее. Как расположимся, выйду покурить или ещё что и подам сигнал фонариком. Я на себя возьму Катажину, Войцеха и Гвоздя, вы — остальных. Быстро повяжем, а как поезд проскочит — так всё.

— Хорошо, так и поступим. А пока Отдел отработает адрес, что Вы мне дали. Посмотрим, что за птичка и как с ними связана.

— Удачи Вам! А теперь расходимся, мне нужно выспаться, а днём буду занят.

Офицеры распрощались и разошлись по одному.

***

Придя в нумера, Шлаевский сразу же провалился в сон. Поздно проснувшись, позавтракал и стал расхаживать по комнате, не находя себе места. Наконец чертыхнулся и отправился к Катажине.

После стука в дверь он ожидал услышать тяжёлые шаги Войцеха. Но младшему лейтенанту повезло: знакомый тихий голос спросил:

— Кто?

— Я.

Дверь распахнулась:

— Миша!? Совсем сдурел? Нельзя, Войцех...

— Возможно, сегодня вечером меня убьют. К чёрту Войцеха.

— Matka Boża, не каркай!

Девушка притянула офицера к себе, стала целовать и расстёгивать пальто. Шлаевский захлопнул за собой дверь и уволок Катажину в комнату, по пути раздевая. Оказавшись в постели, полячка оседлала Михаила и впилась ногтями ему в грудь:

— Diabeł, больно!

— Ещё раз будешь так рисковать и влезешь в пьяную драку — я тебе глаз выцарапаю. Второй, так уж и быть, оставлю, они у тебя красивые.

— Мне было чертовски плохо...

Младший лейтенант перевернул девушку, оказался сверху и придушил. Приблизился к уху, поцеловал и закончил фразу: «... как и всегда без тебя, moja miłość». Катажина посмотрела в ответ безумным взглядом, расстегнула партнёру брюки и, срывая с контрразведчика рубашку, отдалась ему со всем пылом, какой только возможен...

После они долго целовались. Полячка прижалась лицом к волосатой груди и стала нежно водить указательным пальцем по его соску. Поднялась выше, упёрлась ноготком в свежий шрам:

— Ты ведь никакой не студент, да?

— С чего ты взяла?

— Миша, я не раз обрабатывала ножевые и пулевые ранения, узнавать их умею. В тебя стреляли, не далее, как прошлой осенью... Ты налётчик?

Шлаевский погладил девушку по голове:

— Налётчики убивают людей за деньги, я же... Я же убиваю людей за идею. Так что я скорее идеалист с пистолетом.

— Романтик с большой дороги?

— Можно и так сказать... Лучше расскажи о себе.

Катажина вопросительно вскинула бровь:

— Тебе внезапно стало интересно моё прошлое? Может, не стоит туда лезть? Некоторые тайны убивают...

— Как видишь, меня не так-то просто угрохать... Как ты попала в Россию?

— Это долгая история. Долгая, грязная и неприятная.

Михаил подтянулся повыше и, облокотившись спиной на подушку, ответил: «Я хочу знать больше имени о той, кого люблю». Девушка перевернулась на спину, вытянулась у него на бёдрах и положила правую руку любовника себе на грудь, переплетя пальцы с другой:

— Ну тогда слушай... Родилась и выросла я в Кракове. Мы были из мелкопоместных дворян: не сказать, чтоб буржуйствовали, но никогда не голодали. Всё было бы хорошо, но когда мне стукнуло семь, началась Великая война. Очень скоро она дошла и до нас: отца мобилизовали, мать работала с утра до ночи. Брат у меня всегда был сорванцом, а потому с началом военных действий в нашей губернии подрядился посыльным у какого-то криминала. В принципе, когда пришли немцы, ничего особо не изменилось, разве что стрелять стали меньше, потому что фронт пополз к Москве. Через несколько лет грянула революция, фронт рухнул, а на всей территории России началась кровавая вакханалия с резнёй хата на хату. Войцеху тогда уже исполнилось шестнадцать, он записался во фрайкор к Пилсудскому и ушёл из дома строить Новую Польшу на чужих костях. Папа вскорости умер от тифа и мы с мамой остались одни. Вот тогда-то, в проклятом восемнадцатом году, в моей жизни и появился Йозеф.

— Йозеф?

— Йозеф. Сущий демон, ниспосланный богом на землю в наказание... Через наш город из Галиции отступали австрийские части. Ну, как отступали: драпали кто как мог, попутно грабя, убивая и насилуя. В один из воскресных дней я вернулась из церкви и увидела, как они заканчивали надругаться над мамой. Какой-то солдат повернулся ко мне со спущенными штанами и с мерзкой ухмылкой стал надвигаться. Я замерла и просто дрожала... Вот тут он и возник. Гвардейский капитан уложил четверых, потратив всего четыре пули из своего «Маузера». Подошёл ко мне, потрепал по волосам и сказал что-то на немецком. Я не поняла, подошла к умирающей матери и разрыдалась. Тогда он протянул руку и с ужасным акцентом произнёс: «Dziewczyno, chodźmy». Я пошла... Panie Wszechmogący, dlaczego?

Катажина надолго замолчала. Офицер не спешил задавать вопросы. Подпольщица поцеловала его руку и продолжила:

— Сначала всё было как в сказке. Йозеф, как он представился, казался добрым волшебником: баловал подарками, вкусно кормил, потакал всем капризам. И потихоньку обучал меня: к пятнадцати годам я умела оказывать первую помощь раненым, прекрасно держалась в седле, знала географию и политическую карту всей Европы, свободно говорила на немецком и начала учить русский. Тогда же я узнала, что Йозеф — содомит и агент австрийской разведки. В один из дней он попросту представил мне кавалерийского офицера как «очень хорошего друга семьи, который теперь будет жить с нами». А когда этот самый друг притащил в дождливую ночь истекающего кровью Йозефа и я дрожащими руками делала первую в своей жизни перевязку, мой патрон без остановки проклинал на немецком британскую разведку и разрывные пули... Byłoby lepiej, gdyby wtedy umarł, Boże wybacz mi. Bóg mi wybaczy.

— Но он ведь не умер, tak?

— Tak... За следующие несколько лет я ещё трижды лечила его, дважды — его любовников. Одного мы вместе похоронили на заднем дворе. Йозеф научил меня владеть холодным и огнестрельным оружием, работать со взрывчаткой и водить машину. Русский я знала не хуже польского или немецкого, выучила так же латышский и чешский. А потом... Потом я обмолвилась в разговоре, что скучаю по брату, и Йозеф каким-то образом нашёл его. Dlaczego go nie zapomniałem?

Девушка снова надолго замолчала. Шлаевский нежно гладил её грудь, борясь с искушением начать целовать. Полячка вздохнула и стала рассказывать дальше:

— Провоевав до двадцатого года во фрайкоре, Войцех дезертировал со своим другом к вольному атаману Махно. Когда атаман заключил союз с белыми, мой брат был в числе недовольных кинут на передовую, под Орёл и дальше. В бойне под Калугой его тяжело ранили и взяли в плен красные, друг и вовсе остался где-то там. Уже в концлагере коммунистов он познакомился с Андресом, бывшим латышским стрелком и белым добровольцем, ныне «Гвоздём». Вместе они сбежали и подались на север, в Витебские леса. Несколько лет разбойничали, пока их не посадили, на этот раз люди Маннергейма: Прибалтика тогда была формально независимой федерацией в унии с Финляндией. С началом новой войны в обмен на помилование они записались добровольцами в корпус Юденича, дошли до Смоленска. Когда генерал провозгласил о распространении на эти земли власти Белой России и стало ясно, что начинается Вторая Гражданская, Войцех и Андрес снова дезертировали и попытались укрыться в Литве. В итоге, во время одного из налётов на поезд они ошиблись и влетели в вагон офицеров Пилсудского, направлявшихся на фронт. Их избили до полусмерти и сдали полиции на первой же станции.

— Что было после?

— Моего брата и Гвоздя сослали на шахты, по иронии судьбы, рядом с Краковым. Там их и нашёл Йозеф. Каждого из них в любом государстве от Турку до Вильнюса и от Гданьска до Севастополя ждала виселица как многократных дезертиров, разбойников и убийц. Поэтому, когда Йозеф купил им свободу и предложил стать частью своей резидентуры, они согласились. Сначала, как и меня, их использовали просто для сбора информации, затем нам стали давать задания по устранению людей. Вот тогда я и узнала, как изменился Войцех: то, что вернулось с шахт, калечит и убивает людей просто так... Пару лет назад ко мне посватался один юноша в Зальцбурге — так брат избил его настолько яростно, что бедняга больше не может ходить. С тех пор я одна и постоянно в страхе рядом со своим братом — он мне чертовски напоминает Йозефа, как будто проклятый австриец, а не мой папа, его истинный отец.

Михаил задумался:

— А Гвоздь? Он такой же головорез, как и твой брат?

— Не знаю. По-моему, нет. По приказу курок он спустит не задумываясь, но вот «за здорово живёшь» убивать не станет. Мне кажется, что Андрес человечнее и, в отличие от Войцеха, с Йозефом исключительно из страха за свою жизнь. К тому же, когда мы зимой приехали в Россию, он потерял голову от любви к этой девочке, Аполлинарии. Не удивлюсь, если рано или поздно они сбегут вместе куда-нибудь подальше.

— Эх, как бы я хотел сбежать от всего этого. Z tobą.

Девушка притянула контрразведчика к себе в долгом поцелуе. В это время из прихожей раздался звук открываемой двери и чьи-то шаги. Катажина вскрикнула и прижалась к любовнику, офицер инстинктивно постарался заслонить её руками. В комнату вошёл Гвоздь, держа пальто Шлаевского. Лицо у него дёргалось сильнее обычного:

— Пан Пломьен, я же говорил, что Вам стоит быть осторожней. Катажина, а ты уже не девочка и могла бы подумать, чем вам это может грозить... Скорее одевайтесь оба, Войцех должен прийти с минуты на минуту.

Михаил подорвался. Стремительно оделся, уже в коридоре обулся и набросил пальто. Не удержался и прижал к себе в долгом поцелуе подпольщицу — Гвоздь оттащил его за воротник пальто и вытолкал на лестницу, сам вышел следом.

— Спасибо, Гвоздь. Я и не знаю, как Вас благодарить...

— Быть может статься, ещё сочтёмся. Кто знает...

— Кто знает, что день грядущий нам готовит...

В этот момент снизу раздались шаги. Тяжело поднявшись по лестнице, перед мужчинами появился Войцех:

— Гвоздь, Пломьен. Уже здесь, это хорошо. Малпа скоро будет, начнём проверять оружие. Ну, что встали? Пошли, попросим Катажину нас чем-нибудь покормить. Ужин нам вряд ли предоставят.

***

«Руссобалт М1929» катил на север губернии. Шлаевский сидел рядом с Войцехом на переднем сиденье и смотрел в окно. Сзади Малпа монотонно щёлкал, вынимая и вставляя магазин своего «Кольта М1911». Ехали молча, только Катажина едва слышно молилась.

В девятнадцать нуль-нуль приехали. Машину припарковали в кустах, прошли с полсотни метров и заняли маленький одноэтажный домишко, по-видимому, кого-то из работников железной дороги. Войцех походил по обеим комнатам, вышел и обошёл дом кругом, вернулся и, чертыхнувшись, начал вместе с Малпой раскладывать на столе оружие. Контрразведчик заметил, что главарь напряжён больше обычного:

— Войцех, что-то не так?

— Василиска нет, нашего информатора. Странно, на него не похоже... Ладно, если что — начнём без него.

— Не переживай — не подведём.

Поляк ничего не ответил, лишь хмуро кивнул.

Вскорости появилась вторая группа. Кюри принялся за взрывчатку, Гвоздь и Арон подошли к столу с оружием. Войцех кивнул, сверился с часами и раздал всем стволы: Шлаевскому досталась «Спрингфилд М1903А1» и несколько обойм к ней. Повесив винтовку на плечо, офицер скосился на тротиловые шашки и отпросился покурить.

На улице Михаил быстро оглянулся, вытащил из кармана потайной фонарик и подал три коротких сигнала в сторону хозяйственных построек. Ему ответили одним. Контрразведчик быстро убрал фонарик, ещё раз проверил «наган» и «бульдог», докурил и вернулся в дом...

Все сидели в напряжённой тишине и ждали. Малпа время от времени снова начинал щёлкать магазином своего «Кольта», Гвоздь дважды выходил курить, Войцех всё время смотрел на часы. В какой-то миг Арон не выдержал и вышел подышать свежим воздухом. Михаил понял, что момент настал, и выскочил следом покурить.

Еврея Шлаевский оглушил ударом приклада в затылок. Быстро заблокировал кисти и лодыжки специальными жгутами, рот заткнул кляпом из платка, забрал «наган». Подал фонариком сигнал своим — из кустов появилось несколько тёмных фигур.

Первым вышел Ферапонтов с табельным «Коровина-Токарева» в правой руке. За ним — двое сотрудников Особого управления, вооружённые «Томпсонами М1928» с дисковыми магазинами. Последним блеснул очками Полевой с автоматом Фёдорова наперевес.

— Где Рихтер?

— С женой задержался. Когда мы выезжали, позвонил и сказал, что догонит, чтоб начинали без него... Михаил, у нас проблемы: Ваш агент Войцеха, кем бы он ни был, каким-то образом почуял облаву и скрылся. Так что брать надо немедленно, пока он не успел предупредить здесь всех.

— Понял. Ферапонтов, пошлите одного Вашего под окна, со вторым обойдите здание и с чёрного хода. Мы с Андреем зайдём в лоб. Как я крикну «Ша!» — берём.

Подполковник молча кивнул и жестами дал задание своим. Операция началась...

Сработали быстро и гладко. Михаил вошёл в дом и спросил, где Арон, дескать, не увидел его на улице. Войцех выругался и со словами «Сбёг, падла. Трус зассанный!» послал Малпу поискать его. Детина кивнул и вышел в сени, там же и свалился от удара прикладом в лоб. Шлаевский крикнул «Ша!» и наставил винтовку на Войцеха, выскочивший из-за его спины Полевой взял на мушку Кюри. Гвоздь прыгнул было к окну, но тут же отпрянул: в стекло постучали дулом «Томпсона». Параллельно из второй комнаты появились особист и Ферапонтов, последний звучно скомандовал: «Никому не двигаться! Руки вверх! Стреляем без предупреждения, оружие на стол, медленно и без резких движений.»

Какое-то мгновение младшему лейтенанту казалось, что Войцех, который просто застыл посреди комнаты в недоумении, выхватит свой «Уэбли» и откроет пальбу. Но первым сдали нервы у Гвоздя. Он, с минуту поколебавшись и скривив лицо от тика, выдохнул, поднял руки, прошёл к столу и положил свою мосинку. Достал из кармана «Парабеллум», пристроил рядом. Кивнул контрразведчикам и встал возле Аполлинарии. Следом к столу подошёл Кюри, выложил «Маузер» и вернулся туда, где его застал штурм, прислонившись к стене. Метнув на Михаила взгляд, полный тревоги и удивления, Катажина положила на стол «Браунинг», отошла к окну и села на стул. Ферапонтов направил табельный КТ в грудь Войцеху, грозно сказал: «Ну?». Поляк сплюнул, выругался на родном языке и пошёл сдаваться. Снял с плеча и положил на стол своего «Манлихера М95/30», добавил к нему «Уэбли» и вопросительно посмотрел в лицо Шлаевскому:

— Дальше что, курва?

— Руки за спину, подходить по одному.

Войцех послушно развернулся и протянул руки. За ним последовали остальные. Гвоздь, когда его вязали, негромко произнёс: «Твоя правда, Пломьен или кто ты там. Грамотно сработали». Остальные были молчаливы, лишь Катажина тихонько всхлипнула «Миша...» Оставив Ферапонтова и одного его человека стеречь пленных, младший лейтенант притащил с улицы Арона, пришедшего в чувство, и положил рядом с остальными. Полевой за это время успел разоружить и связать Малпу, разместив его в общей компании. Контрразведчики подошли к столу выложить изъятое оружие.

В этот момент на улице раздались звуки, как будто возни нескольких человек с чем-то тяжёлым. Михаил напрягся и с трофейным «наганом» в руках подошёл выглянуть в окно. Моментально отскочил и успел крикнуть «От окон! Засада!», прежде чем стекло разлетелось россыпью звёзд от выстрелов с улицы.

Первым среагировал Полевой. Перевернув стол со врзывчаткой, он сгрёб в охапку оружие со второго и присел под выстрелами. Отвечая из «нагана», рядом оказался Шлаевский. Бросил разряженный револьвер, перекинул с плеча винтовку и начал стрелять сквозь деревянные стены. Результативно: один из атакующих вскрикнул и пальба стала слабее. В углу, прислонившись к стене, особист принялся разряжать в ночь свой «Томпсон», не жалея патронов. В ответ послышались стон и крики «Гаси гадов!». Несколько налётчиков забежали со стороны заднего входа и успели ворваться во вторую комнату, но тут же были остановлены шквальным огнём подполковника и его человека.

Перекрывая одиночные выстрелы, ночь прорезала пулемётная очередь. Ферапонтов ошарашенно заорал: «Твою мать, „гочкисс“! На пол!», после чего дом стали превращать в решето. Особист с «Томпсоном» вскрикнул и повалился, булькая кровью. Младший лейтенант вжался в пол и поискал взглядом Катажину: девушка, прижавшись к остальным, лежала ни жива, ни мертва, её била дрожь. Рядом срывала голос в истерике Аполлинария, Войцех и Гвоздь как будто пытались слиться со стеной... Тут Михаил выронил обойму от винтовки. Протянул за ней руку и упёрся глазами в связку тротила. В его голове проскочила безумная мысль:

— Андрей, как захлебнётся и начнут менять ленту — пали с двух рук, прикрой!

— Что ты задумал?

— Увидишь!

Через пару мгновений пулемёт затих, чей-то голос снаружи завопил: «Исчо давай!». Капитан выскочил из укрытия и стал расстреливать темноту из «Маузера» и «Парабеллума». Шлаевский подкатился к взрывчатке, схватил первую попавшуюся под руку связку и метнул туда, где по звукам была пулемётная позиция, досылая несколько выстрелов из «Уэбли» Войцеха...

Взрывом младшего лейтенанта повалило на пол. У него на несколько секунд потемнело в глазах, в ушах повис гул. Над собой Михаил увидел восхищённое лицо Стального Макса:

— Ну, парень, даёшь! Жив буду — на орден подам!

— Что? Не слышу!

— Аааа, контузило...

Контрразведчик попробовал встать — его вырвало. Поднял правую руку к отдающему звоном уху, засунул туда палец — было тепло и липко. Шлаевский посмотрел в удивлении на насыщенно-красные следы на руках, застыл в оцепенении. Подполковник подошёл к младшему лейтенанту и нанёс звонкую пощёчину, взяв за плечи отряхнул. Тут же вскрикнул, схватился за брызжущую кровью грудь и упал: несколько бандитов успели забежать со стороны главного входа. Полевой срезал их очередью, отбросил в сторону «пустой» автомат и поднял мосинку, подбивая ногой к Михаилу «Винчестер». Вовремя: из соседней комнаты как раз вылетел малый с «наганом», но был отброшен зарядом дроби в грудь. Ещё два выстрела разорвали стены в ответ на хаотичную пальбу с той стороны из чего-то мелкокалиберного, после третьего невысокий кавказец свалился на пол, зажимая руками живот. Шлаевский механически навёл дуло ему в лицо, спустил курок. Перезарядил, направил «Винчестер» на следующего — боёк щёлкнул в пустоту. Контрразведчика тремя выстрелами из «Кольта» спас пришедший в себя Ферапонтов.

Рядом промелькнул без оружия капитан. Кувыркнулся под пулями за стол, в позиции «с колена» уложил из «Манлихера» стрелявшего и стал бить прямо через дверь и стены в ответ на выстрелы. Михаил ругнулся, вытащил из-за пояса «наган» и влетел в комнату, ведущую к заднему входу, паля во всё, что движется. Отбросил револьвер, на ходу подхватил с пола чей-то «Веблей» и продолжил огонь по нападавшим, убив высокого брюнета в дверях. За его спиной Андрей крикнул «На улицу!» и выскочил с ТК в сени. Шлаевский не услышал и на мгновение застыл, но тут краем глаза заметил движение сзади. Резко обернулся и чудом увернулся от занесённого над его головой стула, упав и выронив оружие.

По инерции от замаха Малпа тоже повалился, стул отлетел в сторону. С перекошенным от злобы лицом вскочил и тут же рухнул заново, плюнув фонтаном крови и осколков зубов: младший лейтенант выстрелил ему в рот через ткань кармана пальто. Перепрыгнув через ноги офицера, Кюри подбежал к двери, выкрикнул «Товарищи, я свой!», но тут же был отброшен несколькими попаданиями в корпус. Не обращая на него внимания, контрразведчик стремглав бросился обратно.

Арон ползал по комнате на четвереньках, лихорадочно хватая оружие, щёлкая им в пустоту и бросая в сторону. Войцех и подполковник сцепились за «Кольт»: Стальной Макс явно проигрывал. Гвоздь оканчивал перерезать жгуты Катажине маленьким метательным ножом. Прицелившись, Шлаевский выстрелил в плечо поляку, сбив его тем самым с Ферапонтова. Одновременно с этим на него налетел латыш, мужчины покатились по полу: «бульдог» отскочил к стене. Блондин порезал Михаилу правую руку, оседлал и попробовал ухватить за горло, но офицер в последний момент нащупал в кармане нож грузина и по самую рукоять вонзил его противнику в область ключицы, отбросил пинком коленом в живот. Резко развернувшись, младший лейтенант припечатал каблуком в нос Арона, уже было схватившего револьвер. И тут же выдохнул от нанесённого со всей силы удара сапогом в живот.

Войцех, зажимая рану на плече, правой рукой поднял «бульдога», пальнул дёрнувшемуся Шлаевскому в левое предплечье, навёл револьвер в лицо. С истошным криком брату на руку кинулась Катажина, закрыв Михаила собой: выстрел пришёлся в грудь. Девушка охнула и упала на пол, на пышной груди стало стремительно темнеть крупное пятно. Увидев это, Гвоздь, выдернувший из себя нож, толкнул клинок по полу к контрразведчику. Офицер поднял лезвие и со всей силы ударил поляка в запястье правой руки, пробивая его насквозь. Грянувший в ту же секунду выстрел опалил Шлаевскому висок и поцарапал ухо. Метнув взгляд на Катажину и взвыв, Михаил выхватил из кармана брюк нож-кастет, вспорол им стрелявшему ногу под коленом и нанёс резкий удар кастетом в пах. Войцех заскулил и согнулся пополам. Младший лейтенант сбил его с ног, боднув головой, оседлал, перехватил нож и пригвоздил левую кисть к полу.

Привстав на одно колено, контрразведчик поднял «бульдога» и точным попаданием в шею уложил Арона, в исступлении душившего подполковника. Стальной Макс добавил осевшему еврею пару выстрелов в грудь из «Кольта», затем отключился. Глядя на это, Гвоздь попробовал рвануться к «Браунингу», но Михаил среагировал быстрее: отпихнул латыша ногой, схватил пистолет и в развороте со всей силы вмазал пошевелившемуся было Войцеху сапогом в лицо. Пошатываясь, встал и направил оружие на блондина. Аполлинария бросилась перед ним на колени, закрывая собой возлюбленного, мужчина с сильно дёргавшимся лицом попытался заслонить её руками, прижав к себе.

В этот момент Катажина протяжно застонала. Прыгнув бешеным взглядом с истекающей кровью полячки на брюнетку и обратно, Шлаевский подбил носком к Аполлинарии меднабор, выкрикнул «Лечи!» и выбежал в сени помогать Полевому.

Младший лейтенант выскочил вовремя: Андрей как раз привалился к стене, выронив пистолет и зажимая свободной кистью окровавленное правое плечо. Михаил застрелил надвигавшегося на капитана бандита, чуть отбежал в сторону, отвлекая огонь на себя и убив ещё одного нападавшего. Вскрикнул от ранения по касательной бедра, упал. К нему вразвалку подошёл пожилой уголовник с «Парабеллумом», прицелился. Откуда-то со стороны станции раздался негромкий хлопок и седая голова буквально разлетелась. Грянувшие следом ещё три выстрела уложили остававшихся в живых бандитов. Их лидер бешено заозирался по сторонам и, пригнувшись, дал дёру в кусты, паля куда попало из «Маузера». Шлаевский прошипел «Ну нет, курва, не уйдёшь!», поднял с земли пистолет и прицелился. Выстрелил раз, потом ещё: первая пуля попала убегающему в кисть, вторая — чуть выше колена. Младший лейтенант дохромал до подстреленного бандита, с замаху вырубил его ударом в голову и, взяв за шкирку, потащил к дому.

Со стороны станции подъехал знакомый «Руссобалт М1931». Полковник вышел из машины, огляделся и закинул мосинку со снайперским прицелом на плечо, выдав: «Похоже, я вовремя», затем зашагал в дом, насвистывая блатной романс. Михаил поковылял следом.

Сидя на полу в главной комнате, Полевой перетягивал себе рану жгутом. Покончив с этим, капитан начал бинтовать Ферапонтова. Стальной Макс пришёл в себя и заозирался по сторонам:

— Чёрт побери, господа, где латыш и бабы?

Рихтер обвёл взглядом помещение и собрался было бежать на улицу, передёргивая затвор винтовки. Шлаевский остановил его в проходе, бросив к ногам начальника пленного:

— Чёрт с ними, шеф. Войцех наш, организатор засады тоже, вот он.

Глава контрразведки встретился взглядом с подчинённым. После непродолжительного молчания кивнул, поднял с пола меднабор:

— Вы правы, младший лейтенант. Сядьте на стул, надо обработать раны: Вам здорово досталось. А потом помчимся в РКУ, нужно поскорее допросить задержанных и определить их в тюремный лазарет.

Две недели спустя, госпиталь РКУ, Москва

Шлаевский заканчивал утренний туалет и смотрелся в зеркало. За его спиной из флейты Полевого раздавались первые звуки «Весны священной». Михаил улыбнулся: Рихтер рассказал Андрею слухи про награды и повышение, а потому капитан вот уже неделю пребывал в хорошем настроении и почти постоянно играл что-нибудь из Стравинского, дабы порадовать друга.

В палату негромко постучали. Практически сразу адъютант распахнул и придержал дверь, в помещение вошли генерал Дрейзер, полковник фон Гринвальд-Рихтер и недавно произведённый в полковники Ферапонтов. Шлаевский и Полевой вытянулись по струнке смирно, но генерал с улыбкой скомандовал «вольно», встал поудобнее со своим протезом и начал речь:

— Господа офицеры! За проявленное мужество и героизм при защите нашей Родины от врагов, я от имени Верховного правителя России барона Петра Николаевича Врангеля, как ваш непосредственный начальник и глава Разведывательно-контрразведывательного управления, имею честь вручить вам следующие награды. Капитану Полевому, Андрею Игоревичу, присваивается орден Святой Анны четвёртой степени с мечами. Младшему лейтенанту Шлаевскому, Михаилу Владимировичу, присваивается орден Святого Георгия-Победоносца четвёртой степени. Господа, оказанной чести будьте достойны!

Награждённые вытянулись пуще прежнего, когда Рихтер взял у генеральского адъютанта ордена и надел их каждому на мундир. Затем полковник повернулся к Дрейзеру и кивнул, тот продолжил:

— Учитывая опыт службы и прочие заслуги господина Полевого, а также благодарность с занесением в личное дело от коллег из Особого управления «за неоценимую помощь и содействие в обеспечении безопасности России от внутренних врагов» офицерам Полевому и Шлаевскому, постановляю: произвести капитана Полевого, Андрея Игоревича, в майоры Разведывательно-контрразведывательного управления с приравниванием оного к гвардии майору согласно статуту.

По установившейся традиции Полевой вытянулся, взял под козырёк и гаркнул: «Слава Великой России! Ура! Ура! Ура!». Генерал улыбнулся, насколько это позволяли шрамы на левой половине лица, протянул Андрею погоны и перекрестил его:

— На этой радостной ноте я вынужден вас покинуть, господа. Меня ждут на заседании Госсовета... Полковник Ферапонтов хотел вас поздравить и поблагодарить лично: Максим Алексеевич, прошу.

Стальной Макс улыбнулся, пожал героям руки и вместо речи просто вытащил из саквояжа бутылку дорогого французского коньяка и большую коробку марципанов от «Эйнема», добавив:

— Господа, чёрт меня дери, даже не знаю, как вас благодарить! По-хорошему, вы мне жизнь спасли... В общем, вот. При любой оказии — обращайтесь, я чертовски дорожу дружбой. И удачи вам всегда и везде, чтоб меня черти взяли!

Михаил и Андрей с улыбкой переглянулись, ещё раз пожали руки с Ферапонтовым. Когда генерал Дрейзер и вновь назначенный глава Третьей части Особого управления удалились, Рихтер подорвался к двери, выглянул за неё, чтоб никого не было в коридоре, плотно прикрыл и сел на кровать младшего лейтенанта, жестом приглашая рядом. Подчинённые подсели к нему, а полковник закурил и заговорил, доставая из кожаного портфеля папку:

— Так, все молодцы, я вами доволен. Но троекратное ура уже прогремело, пора и продолжить работать, чтоб была «Слава Великой России!» В общем, Шлаевский, вот бумаги, ознакомьтесь за сутки и приступайте к работе. Полевой, Вы будете аналитиком в РКУ, там Вас уже ждут подробные показания Войцеха и Василиска.

— Они разговорились?

— Василиск поплыл сразу, стоило только на раны надавить. Поляк оказался тёртый калач, но «волшебный укольчик» от господина Франка кому угодно язык развяжет. Так что у нас есть весь расклад от них по загадочному «Йозефу», Вам предстоит его вычислить и арестовать... Кстати, будете снова работать вместе: для Михаила у меня особое задание, но Вы, Андрей, будете для него связным и информатором, чего раскопаете из материалов допросов.

Шлаевский вопросительно посмотрел на своего начальника. Тот глубоко затянулся и продолжил:

— Я сразу прикинул, что как-то подозрительно сработала чуйка у Василиска. Не мог он так вовремя сбежать с явки, кто-то предупредил. Набросал списочек с утра, кто был в курсе. А потом, гхм, внезапное проявление чувств от моей прекрасной супруги задержало меня на какое-то время да спасло мне и вам жизнь...

— Постойте. Вы хотите сказать...

— Да, чёрт побери, Шлаевский! У нас завелась «крыса». Курва настучала Василиску об облаве, а потом сбежавший агент подготовил на меня засаду. В РКУ знали, что я еду в «Катуаръ», так что те бандиты, кого согнали со всей Москвы дырявить стены сторожки, должны были послужить одной цели — убийству главы контрразведки. Только случайность спасла меня и вас.

Михаил взялся за лоб и присвистнул:

— Ну дела... И что Вы собираетесь делать?

— Я? Сидеть в кабинете, благо, дверь бронированная, навещать по ночам семью, меняя маршруты да камуфляж, и ныть в управлении, что мой секретарь тяжело ранен и вот уже третью неделю в госпитале. А вы тем временем посмотрите на весь состав РКУ, кто был в курсе обеих операций, свежим взглядом, найдёте подозрительных и возьмёте в разработку. Вы — отсюда и с улицы, майор — Ваши глаза и уши в здании службы, ему как раз надо будет везде погоны засветить и бумажки оформить. Надеюсь, в течение недели-другой прищучим скотину и выясним, кто и как его завербовал. Но я практически уверен, что и тут всплывёт наш славный «Йозеф», курва его мать.

Полковник поднялся с кровати, пригасил окурок об подоконник и выкинул в ведро с мусором. Похлопал по спине Полевого, помог ему забрать коробку с марципаном, сам подхватил коньяк. Поймал на себе укоризненный взгляд Шлаевского:

— Коньяк могли бы и оставить, его как бы мне подарили.

— А Вам пить надо меньше, младший лейтенант. За время моего отсутствия таинственным образом исчезла треть бутылки «Карса». На Андрея грешить не могу, он у нас только к сладкому неровно дышит.

— Кто бы говорил...

Рихтер вскинул бровь:

— На что это Вы намекаете, Шлаевский?

— Да так, ни на что. Пустые бутылки, очевидно, появляются в кабинете, как Вы изволили выразиться, «таинственным образом».

— Появлялись. Елена Николаевна мне теперь пить запрещает, ибо вычитала в какой-то поганой газетёнке, что это может быть вредно для здоровья, и пытается меня напугать новомодным словом «цирроз». Я вообще думаю, что это «послеродовая истерия», о чём меня доктор предупреждал, и временное помешательство пройдёт, но пока — ни капли, чтоб не ругалась. Так что и у Вас вводится сухой закон.

Михаил не смог сдержать улыбки, полковник отреагировал:

— Чему ухмыляемся, младший лейтенант?

— Да ничему, так, просто... Елене Николаевне привет и пожелания крепкого здоровья ей и малышу.

— Иронизируете, кто у нас в семье главный... Послушайте, Вас когда-нибудь тащили на себе из-под пуль?

Шлаевский отрицательно покачал головой.

— А меня тащили. Под Тулой это было, во Вторую Гражданскую. Мой взвод фронтовой разведки в западню попал, потому что фланг рухнул. В итоге на нас тачанка вылетела и давай из «Максима» строчить. Ну, я гранату метнуть успел, да только срезали меня. Лежу в какой-то луже, от боли дышать сложно, а кровь уже и в сапогах хлюпает. Ну, думаю, всё, курва-мать, кончился мой фарт, пора и честь знать. Пока сознание не потерял, давай в подсумке копошиться, вторую гранату выуживать, чтоб живым не взяли. Я ж знал, что красные суки с пленными офицерами делают, тем более — фронтовая разведка...

— И что же Вас спасло? Чудо?

— Да, оно самое, иначе её не назовёшь... Откуда ни возьмись у меня возле головы руки возникли. Я ещё подумал тогда, дескать, женские, красивые, видать, сдох уже — ну хоть бабы в раю встречают... А руки эти хвать меня за портупею и давай тащить куда-то. Ну, думаю, не рай, ангелы бы меня в воздух подняли, да и больно бы не было. Стало интересно, что за черти меня волокут с такими руками. Голову закинул — а там женское лицо, молодое и красивое, аж побелело от страха, только глаза и светятся безумным огнём. Я ей: «Брось, дура, и драпай! Убьют и снасилуют!» А она спокойно так: «Господин офицер, отстреливайтесь. Я уже дюжину вытащила, и Вас дотяну»... В общем, я как из госпиталя выписался, так нашёл её и прям там, на плацу, предложение сделал. Дрейзер ещё ругался, что я морфий у врачей похитил для личного пользования, иначе он никак понять не может, чего это я учудил.