Папа для Ромашки

Глава 3

Рома шумно открывает дверь в мою комнату, не стараясь не мешать.

– Спишь? – громко недовольно спрашивает.

Что уже опять не так?

– Нет, – тихо отвечаю, чтобы Машу не разбудить. – Выключи свет, пожалуйста, дочка спит.

Рома тут выключает, соглашается.

– Пойдем.

Этот тон и поведение первым делом вызывают неприятие. Что-то не так. Я не хочу говорить сейчас. И больше всего я волнуюсь, что это будет касаться дочери и того, что Рома спросит, кто отец. Запросто может меня отправить на улицу, а сам взять опеку.

Но не выйти будет хуже. Я поправляю на Маше одеяло и выхожу в гостиную.

Рома что-то себе размешивает в стакане и залпом выпивает.

– Иди наверх, - кивает мне на лестницу и ставит стакан на стол.

– Зачем? – тихо переспрашиваю и стою на месте.

– Затем! – Одним только взглядом показывает, кто тут все решает, и от кого я завишу. Идет на меня, но проходит мимо. А я улавливаю запах алкоголя.

Может, все же дело не в дочери? Про нее он ни слова не спросил. Но зол на что-то.

– Маша может проснуться и испугаться, если меня не будет рядом.

Делаю попытку объяснить, почему делаю не так, как он просит.

– Ладно, – разворачивается и идет к дивану. – Можно и тут. – Садится на диван. – Иди сюда.

Я шумно сглатываю, внутри все сжимается и это не желание близости. Его условием загнала себя в такие рамки, что самой страшно, какая прилетит ответка за прошлое.

Я иду к нему, но когда вижу, как расстегивает пряжку ремня и раскидывает руки в стороны от себя на спинку дивана, торможу в нескольких шагах от него.

– На колени опускайся. – Ловит мой взгляд, стягивает его так, что глаза не отвести. Медленно ведет по мне взглядом, молча указывает на пол перед ним.

Я глубоко вдыхаю и рвано выдыхаю. Успокоится не получается. Я никогда с ним это не делала. Оба знаем. И у него девушка, а я должна себя, кем чувствовать? Как он тогда говорил, проституткой?

Я так и стою на месте. Тут ни грамма чувств и страсти, что у нас была, тут одна сплошная темнота и буря ненависти.

Да, я согласилась бы на все… но, на самом деле, не на все.

– Зачем ты так со мной? Ты же не такой.

– Какой не такой? – Тут же меня перебивает. – Ты ни хера не знаешь, какой я. Все изменилось. А вот ты, кажется, не меняешься.

Он так и сидит на диване, давит темнотой своих глаз. Все, правда, сильно изменилось. Раньше я могла в глаза крикнуть, что он трус. Сейчас тысячу раз подумаю, делать ли так. Мне даже отвечать ему страшно, я тут вообще никакой ценности теперь не имею.

– Ну, чего стоим? Или теперь воротит?

– У тебя же девушка. Ты что ей изменять собрался?

Рома от неожиданности усмехается.

– Ты мне мораль почитать хочешь? – повышает голос. Черт. А у меня низ живота скручивает то ли от волнения, то ли от предвкушения. Я не могу. Точнее, могу. Но не хочу снова в это окунаться с ним. Я не могу, как он, заниматься этим просто так. Я снова буду думать об этом, снова чувства свои разворачивать и холить. Ерунду разную делать, чтобы быть с ним. А я не хочу этой болезненной любви. Рома резко поднимается. – Ты не за этим разве пришла?

– Нет. Мне… правда… нужна помощь.

– Что ты тогда искала в моем доме?

Я оборачиваюсь, на автомате ищу камеры, которые меня снимали.

– В комнате моей, что искала?

Черт.

– Я без вещей тут… Мне надо было дочку во что-то переодеть, я взяла одну из твоих футболок. – Выдыхаю. – Честно.

Между нами океан недоверия. И если я вижу там берег, пришла же к нему за помощью, то Рома нет. Как будто мы наше прошлое, по-разному пережили. Как будто ему хуже было, чем мне. Хотя он ничего обо мне не знает.

– Почему к родителям не поехала?

– Можно не будем об этом?

– Можно, но тогда завтра к десяти, чтобы тебя тут не было. – Там в глазах ни повода для запугивания. – Я не могу тебе помочь, пока не знаю всего. А ты ничего не рассказываешь, не делаешь то, что я говорю, – кивает на брюки, – ты зачем тут?

Поднимается и идет в сторону своей комнаты.

– Стой, – дергаюсь к нему, хватаю за ремень. Костяшками пальцев касаюсь, пусть и через рубашку, его тела. Как всю жизнь вздрагивала от таких касаний, так и сейчас ничего не меняется. – Я сделаю, что ты хочешь. – С обидой смотрю в глаза, хотя бы ради нашего прошлого, там было и хорошее, он мог бы вести себя не как конченый придурок, опускаюсь перед ним на колени.

Ненавижу…

– Уже не надо. – Спокойно отвечает, убирает руки от меня. Смотрит свысока. – Я перехотел.

– Я с ними не общаюсь уже несколько лет, для них я потеряла память и никого не помню.

– Охренеть… Ты саму себя превзошла во вранье. Я должен тебе верить после этого? – Я опускаю глаза. Не знаю, что сказать еще. – Это проверка была. Ты ее не прошла. Ни по одному из пунктов. Я не верю тебе. Мне надо, чтобы ты правду говорила и делала, как я говорю. Если я говорю на колени, значит, это должно быть на колени, а не как-то по-другому. Но ты снова делаешь так, как хочется тебе. Еще и багаж вранья очередного мне притянула. Мне этот гемор не нужен.

– Я не думала…

– Ты не думала… – перебивает меня. – Это ключевое. И дальше не думай, тупо делай то, что тебе говорят, и не делай, если не говорят.

– Я не обманываю сейчас. Я не знаю, кто мне это шлет и что они хотят. Ты же видел сегодня. Ты понимаешь, что у меня ребенок маленький? Я не могу ей рисковать.

– А взрослым ты можешь рисковать? Он сам как-нибудь выкарабкается, да?

– Нет, нельзя.

– Так, а чего ты тогда так делаешь?!

– Сейчас не делаю. Рома, пожалуйста, не выгоняй нас. Я не знаю, кто это и что хотят от меня. Помоги.

Сжимаю зубы. Больно себе делаю, чтобы заглушить обиду внутри. Мне тоже хочется ему высказать многое, но я не имею право. У меня один шанс из ста, что он не выгонит меня. И, возможно, только из-за дочки, я тут.

– У тебя не будет шанса на ошибку. Я предупредил. Вылетишь отсюда. Причем, одна. Дочку я тебе не дам подставить.

Он знает, что ли? Это поэтому он так себя ведет? Или дочку, это мою дочку? Я не понимаю, догадался или нет.

Обида окружает и давит грузом расплакаться и тоже сказать, что накопилось, но я молчу. Сдерживаюсь. Не спорю.

– Иди спать. – Кивает в сторону моей комнаты. – И я ни в одном своем слове не шутил.

– Спасибо, Рома.

– Там у двери сумка с вашими вещами.

Я молча киваю, забираю ее и возвращаюсь к себе.

За мной гаснет свет. Шаги наверх.

Как уснуть после такого. Он изменился. Очень изменился.

А может я просто не знала его другим? Так любила свою любовь к нему, что и не думала, что у него в душе. Все как-то поверхностно было. Все об одном и сводилось к постели. Как дорвались тогда друг до друга, а увидеть друг в друге смогли только худшее.

И он, и я.

Переодеваюсь в сорочку на бретелях. Залажу к Маше под одеяло.

И тону в ее аромате. Точнее не в ее, а в Ромином, которым напитана та самая футболка, в которой спит дочка.

Это невозможно.

Я в полумраке нахожу Машину пижаму с ромашками и спящую переодеваю.

Завтра верну ему эту футболку. А пока убираю ее подальше. Что не пахла и не волновала.

Маша даже не проснулась, развались звездой на двуспальной постели и спит без забот и хлопот.

В доме напротив выключается гирлянда, весь мир засыпает. Еще пара таких его выходок и я сбегу. Не знаю, в полицию пойду…

Вытираю руками слезы.

И что они сделают? Никто ничего делать не будет. Потому что никому не важны мои страхи за себя и за дочь, кроме меня самой. Или терпеть дальше?

Я поправляю на дочке одеяло и закрываю глаза. Надо спать.

На утро нахожу у Ромы пачку вскрытой овсянки. Больше ничего.

Ставлю варить. У него даже сливочного масла нет. Ни орешков, ни семечек.

Чем он вообще тут питается, не понятно. Я даже не знаю, можно ли мне готовить. Я ж, блин, не спросила разрешение.

Если бы он услышал мой ироничный тон сейчас, то сказал бы собирать чемодан. Улыбаюсь сама себе. Хотя бы в мыслях могу спорить с ним. Этого он запретить и проверить не может. А остальное как-нибудь стерплю.

Довариваю кашу, накладываю Маше в тарелку и иду будить.

Она уже крутится в кровати, просыпается.

– Привет, Ромашка. – Обвожу пальцев цветочки на ее пижамке. Щекочу, дочка смеется и переворачивается на живот, выставляет попку. Я целую свои любимые булочки.

– Мамацька, иси меня. – Маша зарывается в одеяло.

Мне приходится поиграть с ней, поискать.

– Зайка, пойдем кушать.

– Не хацю.

– Надо, малышка.

– Я хацю на уицу.

– Потом пойдем на улицу. Но сначала поедим.

Маша обнимает меня, потом целует и забирается на руки. Я подхватываю ее и несу на кухню. Сажаю на высокий барный стул и ставлю тарелку с овсянкой.

– Держи ложку, – протягиваю ей чайную.

Огромного желания есть мою кашу нет, но тут другой еды нет. Без вариантов. И надо будет попросить Рому купить продуктов.

Я опять лезу в холодильник. На самой нижней полке замечаю баночку с джемом. Хоть что-то, чтобы улучшить мой кулинарный шедевр.

– Будешь джем?

– Зем? – поднимает бровки Маша.

– Да, вот такой, – показываю ей баночку и, зачерпнув, на кончике даю попробовать.

– Ммм… я буду зем.

– Сейчас в тарелку отдельную положу.

Достаю тарелочку. И слышу за спиной шуршание и шаги. Оборачиваюсь на Рому. Он наливает себе в стакан воды, пьет.

Я зачем-то слежу за ним. Как дергается при каждом глотке кадык, как прикрывает глаза, как одна капля воды стекает по подбородку и падает на белую футболку. Там под тканью выпирает грудь.

– Доброе утро, – здороваюсь первой. Все же мы живем вместе. Молчать и игнорировать не хочется. – Ничего, что я сделала завтрак?

Спрашиваю разрешение постфактум.

– Привет, ничего, – кидает мне и идет за стол.

Садится напротив Маши. Ставит наполовину пустой стакан рядом. Смотрит на дочку внимательно.

Я достаю еще одну ложку для джема.

– Ну, привет, Ромашка, – кивает ей и усмехается, – знакомиться будем?

Вздрагиваю. Из рук выскальзывает ложка и с грохотом падает на столешницу. Я оборачиваюсь на них. А они смотрят друг на друга и даже не реагируют на меня.

Я не пойму, он знает или нет?.. И если знает, почему так спокоен, а если не знает, не лучший ли сейчас момент рассказать?