Папа, мама, бабушка и восемь детей в лесу

Праздник и гость

Время шло, дети росли. Теперь днём в лесном доме почти всегда было тихо, потому что все, кроме Мортена, уходили в школу. Зато вечером, когда вся семья бывала в сборе, дом наполнялся смехом, разговорами, криками, шумной вознёй. Он к этому уже привык. Но сегодня в нём слышались какие-то необычные разговоры. Дом затаил дыхание и старался разобрать отдельные слова.

— Но ведь у меня нет даже нарядного платья, — сказала мама, — у меня есть только юбка с блузкой, а это слишком буднично.

— А где твоё старое нарядное платье? — спросил папа.

— Оно мне широко, и у него некрасивый воротник.

— Платье можно немного ушить, а из белого шёлка сделать новый красивый воротничок, — предложила бабушка.

От волнения она раскачивалась на табуретке, а дети прыгали вокруг папы и мамы. Духовой оркестр шофёров праздновал свой двадцатипятилетний юбилей и устраивал бал с угощением, музыкой и танцами. И маме очень захотелось пойти на этот праздник.

— Мама, — волновалась Марен, — ты непременно должна пойти, ведь это будет настоящий бал!

— А какие там, наверно, будут вкусные вещи! — сказал Мартин.

— И танцы! — вздохнула Марта.

— И музыка! — подхватил Мадс.

— И много знакомых! — добавила Мона.

— Ты нам потом целую неделю сможешь рассказывать об этом бале, — сказала Милли.

— Вам всем дадут смешные бумажные шапочки! — кричала Мина.

— А главное, и туда и обратно ты поедешь на автобусе, — сказал Мортен.

Но все дети говорили разом, и неудивительно, что дом ничего не мог разобрать.

— Ладно, ладно, если вам всем так уж хочется, я пойду на праздник, — согласилась мама.

На другой день мама отправилась в магазин и купила красивого белого шёлку. Бабушка вооружилась очками, ножницами, иголкой с ниткой и начала шить.

Марен выгладила мамино платье, папа уселся возле печки и принялся чинить мамины выходные туфли. Они были уже не такие нарядные и красивые, как в тот день, когда мама купила их. Мама вымыла волосы и с помощью бабушки и всех восьмерых детей накрутила их на тряпочки так, чтобы ни один волосок у неё на голове не остался незавитым.

Покончив с волосами, мама принялась гладить папин синий выходной костюм. Пиджак папе был чуточку узок, но если папа подтягивал живот, то пиджак можно было даже застегнуть на одну пуговицу.

— Бабушка, тебе придётся смотреть за детьми, — сказала мама.

— Я хотел попросить Хенрика и Хюльду помочь тебе, — робко вставил папа.

— Ну да, вы, конечно, думаете, что сама я не справлюсь! — рассердилась бабушка. — Вы считаете, что я уже ни на что не гожусь. Но вы ещё увидите. Можете спокойно отправляться на свой праздник!

Через два часа папа и мама были готовы.

Мортен смотрел и не узнавал маму: она надела какое-то чудное короткое платье, туфли на высоких каблуках, а вся голова у неё была в крупных локонах. Но папа заявил, что мама сегодня необыкновенно красива и похожа на молодую девушку. Мама была очень довольна.

Бабушка и восемь детей стояли у окна и махали им вслед. В этот день грузовик остался дома, потому что папа и мама поехали в город на автобусе.

Бабушка напекла вафель, сварила какао, дома было тепло, уютно и весело. Дети любили оставаться с бабушкой.

На улице стемнело, поднялся ветер. Маленькая лампочка тускло освещала двор, калитку и лес.

— Неприятно на улице, — заметила Марта.

— Бедные папа и мама, — сказал Мортен.

— Не бойся, там, где сейчас папа и мама, светло, тепло и красиво, — начала объяснять ему Мона. — Там играет музыка, все танцуют и веселятся…

— К нам едет автомобиль! — перебил её Мортен.

— Это не автомобиль, а ветер гудит! — сказал Мадс.

— Нет, автомобиль, — упрямо повторил Мортен, и все прислушались.

— Хм, кажется, ты прав. — Мадс подошёл к двери и распахнул её; все вышли на крыльцо.

— Автомобиль! И он едет прямо сюда! — закричала Марта.

— Кто-то сбился с дороги, — сказала бабушка.

Она напустила на себя равнодушный вид, но в глубине души была немного испугана: ведь ещё ни разу здесь вечером не проехал ни один автомобиль.

— Это, наверно, Уле-Александр со своим папой едут к нам в гости! — вдруг радостно воскликнула она.

— Нет, нет! Это не их автомобиль! Я их автомобиль хорошо знаю, — перебил её Мадс.

— Ладно, я самый старший, — сказал Мартин, — вы все должны меня слушаться. Бабушка и дети вернутся в дом, погасят свет и притворятся, что в доме никого нет. А мы с Мадсом спрячемся в грузовик и выясним, в чём дело. Если всё в порядке, мы вернёмся домой и зажжём свет. Лампочка во дворе пусть горит, а то мы не увидим, кто приехал.

— Хорошо, — послушно сказала бабушка; она была очень рада, что Мартин взял на себя роль старшего.

Они вошли в дом и погасили свет, потом унесли Самоварную Трубу в бабушкину каморку и накрыли её одеялом.

Шум автомобиля послышался теперь совсем близко. Внезапно сноп света осветил стволы деревьев. Они вспыхнули красным и снова исчезли в темноте. Наконец показался самый автомобиль. Два горящих глаза мчались к воротам. Ближе, ближе, ближе…

— Сейчас он увидит, что заехал не туда, куда нужно, и повернёт, — сказала бабушка с напускным спокойствием.

Но автомобиль и не думал поворачивать. Он остановился, не выключая фар, и из него вышел человек. Человек нёс плед, два чемодана и множество свёртков. Следом за ним из автомобиля вышел ещё один человек — это был шофёр — и начал выгружать из багажника чемоданы и саквояжи.

Фонарь на столбе возле ворот раскачивался от ветра, так что и бабушка и дети с трудом различали, что происходит на дворе. Да и Мадсу с Мартином, которые сидели в грузовике, было видно не лучше.

— Это такси, — прошептал Мартин.

— Кто же мог приехать к нам на такси? Пойдём посмотрим! — предложил Мадс.

— Нет, подождём ещё немного. — Мартин был очень взволнован. — Может быть, это какой-нибудь жулик или контрабандист?

Такси уехало, а незнакомец со всеми чемоданами остался возле калитки. Минуту он постоял в раздумье, глядя на дом, а потом сделал нечто очень странное. Он закрыл калитку, отошёл на несколько шагов назад, разбежался, перепрыгнул через неё, затем повернулся, снова разбежался и снова перепрыгнул через калитку. Так он повторил несколько раз.

— Кажется, он сумасшедший, — тихо пробормотала бабушка; она вместе с детьми наблюдала из окна за этой сценой.

— Бабушка, ты боишься? — спросил Мортен.

— Н-нет, просто я не люблю иметь дело с сумасшедшими. Смотрите, он идёт к дому! Не бойтесь, дверь заперта!

— Жалко, что Мартин и Мадс остались в грузовике, лучше бы они сейчас были с нами, — вздохнула Марта.

— Но ведь кто-то должен был пойти на разведку, — возразила бабушка.

В дверь постучали. Не получив ответа, приехавший начал дёргать ручку двери. Но не так-то просто войти в дом, если дверь на запоре. Вдруг в бабушкиной комнате залаяла Самоварная Труба. Незнакомец за дверью кашлянул.

— Садитесь на корточки, сейчас он заглянет в окно! — приказала бабушка.

И верно, едва успели все присесть на корточки, как за стеклом показалась тёмная голова. Незнакомец долго стоял у окна, стараясь разглядеть, что делается в доме, но отошёл, так ничего и не увидев.

— Он идёт к сараю! — Милли не удержалась и снова выглянула в окно.

Незнакомец подошёл к сараю, потом к уборной, обошёл вокруг грузовика, но, к счастью, внутрь кабины не заглянул. Потом он начал по одному переносить к дому свои чемоданы.

— Наверно, он хочет устроить здесь засаду, — прошептала бабушка.

Когда весь багаж выстроился возле дома, незнакомец сел на крыльцо и опустил голову на руки. Посидев так немного, он засвистел, подражая разным птицам.

— По-моему, он подаёт кому-то сигнал, — сказала бабушка. — Мне это уже надоело. Сейчас я выйду и поговорю с ним как следует!

— Нет, нет, не надо! — закричала Марта.

— Нет, надо! Не могут же Мадс и Мартин всю ночь сидеть в грузовике. Пора прекратить это представление!

— А если он нападёт на тебя? — спросила Марта.

— А мы сейчас все вооружимся. Мортен возьмёт швабру, Мина — совок для мусора, Милли — кочергу, Мона — молоток, Марта — доску для хлеба, а Марен станет за дверью с верёвкой наготове. Ну, всё в порядке? Раз, два, три! Открываю!

Бабушка открыла дверь и молча остановилась на крыльце. Она думала, что её молчаливое появление испугает незваного гостя. Надо не кричать, не говорить, а молча грозно смотреть на этого негодяя. К тому же бабушка боялась, как бы у неё не начал дрожать голос, если она заговорит.

Но незнакомец нисколько не испугался. При виде бабушки он бросился к ней на шею с громким воплем:

— Мамочка! Мамочка! Это я! Я вернулся домой! Где отец? Где все остальные?

— Это ещё что за комедия? — воскликнула бабушка. — Какая я тебе мамочка? Вы только послушайте, что говорит этот сумасшедший!

— Мамочка! Неужели ты не узнаёшь меня? Да ведь это я, твой старший сын Антон! Я виноват, я должен был писать тебе письма, но я так не люблю их писать. И потом, мне очень несладко жилось первые годы! Зато теперь у меня дела пошли превосходно! Видишь, это всё мои чемоданы! Я приехал, чтобы вместе с вами отпраздновать рождество, и привёз много-много подарков. Но самый главный подарок я приготовил тебе. Все эти годы я мечтал подарить тебе… Нет, пока это секрет. Его привезут сюда только на рождество…

— Да, да, да, очень хорошо, но всё-таки ты не мой сын, — перебила его бабушка. — Иди сюда, к свету, и ты увидишь, что вовсе не знаешь меня! У меня есть только дочь, но она вместе со своим мужем пошла на юбилей духового оркестра шофёров, а все эти дети — мои внуки.

Незнакомец вошёл в кухню и внимательно осмотрел бабушку и детей, которые приготовились к борьбе. В это время в дом вбежали Мартин и Мадс.

— Тебе помочь, бабушка? — крикнули они в один голос, засучивая рукава.

— Нет, нет, садитесь. И ты тоже садись, — пригласила бабушка незнакомца.

Его круглые от удивления глаза перебегали с одного на другого.

— Это всё мои племянники? — робко спросил он наконец. Лицо у него было такое печальное, что бабушке стало его жалко.

— Ну пусть племянники, если тебе так хочется. Только скажи нам всё-таки, кто ты такой? Тебя зовут Антон? — спросила бабушка.

— Мы будем звать его дядя Антон, — тут же предложила Мона.

— Но почему ты решил, что я твоя мать? — продолжала допрашивать бабушка.

— Потому что ты здесь живёшь, — ответил Антон. — А я родился в этом доме, и, если бы ты только знала, сколько раз он мне снился и как я мечтал снова увидеть его!

— Я понял! — закричал Мадс. — Ты сын старика и старушки, которые жили здесь до нас.

— Да, да! А где же они? Неужели умерли? — встрепенулся незнакомец, и на глазах у него показались слезы.

— Не волнуйся, Антон, — сказала бабушка. — Твои родители живы и здоровы. Просто жить одним в лесу им было одиноко и трудно, поэтому они продали дом папе, маме и детям, а сами переехали в город, в их квартиру.

— Значит, они больше не живут здесь? Значит, этот дом уже не наш и мне следует уйти?

— Зачем же тебе уходить? На дворе ночь, оставайся у нас ночевать. Мы тебя уложим в гостиной на диване. Дети, помогите Антону внести свёртки, а я пока постелю ему постель.

Бабушка угостила Антона вафлями и какао. Ей казалось, что если человек приехал из такой дали, как Америка, то он непременно должен был проголодаться в пути.

— Нет, я ехал недолго, я прилетел на самолёте, — объяснил бабушке Антон, — но я действительно хочу есть.

— Идите спать, дети, уже поздно, — сказала бабушка.

— Как же мы пойдём спать, когда у нас в доме незнакомый человек? — шепнул бабушке Мадс. — А если он обманщик?

— Кто, Антон-то? Не может этого быть, но, если ты так боишься, я постерегу его, пока не придут папа с мамой.

Дети и Антон ушли спать, а бабушка уселась в папину качалку и, слегка покачиваясь, думала о том, сколько удивительных вещей случается на свете.

Постепенно глаза её закрылись, и она сладко заснула. Заснули и Самоварная Труба, и все восемь детей.

Не спал только Антон.

Лошадка в лесу

Папа и мама возвращались домой уже после полуночи. Рука об руку шли они по лесной дороге, весёлые и счастливые.

— Как приятно иногда развлечься! Я уж думала, что совсем разучилась танцевать, — говорила мама.

— Ты танцевала лучше всех! И твоё платье было самое красивое! — говорил папа.

— Т-ш-ш… Не кричи так громко! Наши уже спят, и мы должны идти тихо-тихо, а то Самоварная Труба услышит нас, залает и всех разбудит.

— Ладно, ладно! Я буду говорить шёпотом и пойду на цыпочках, — прошептал папа и зашагал на цыпочках.

Мама не выдержала и засмеялась.

Так папа с мамой дошли до калитки. И вдруг они увидели, что дверь их домика тихонько отворилась и из неё выскользнула не Самоварная Труба, не бабушка и не кто-нибудь из детей…

— Боже мой, — прошептала мама, прячась за дерево, — какой-то незнакомец!

— Может быть, это Хенрик? — прошептал папа и спрятался за другое дерево. — Стой тихо, сейчас мы его немного испугаем!

— Это не Хенрик! Этот человек на две головы выше нашего Хенрика, — заметила мама.

— Но кто же это, если не Хенрик? — удивился папа.

Незнакомец остановился посреди двора и посветил кругом карманным фонариком, потом зашёл в сарай и вынес оттуда лопату. Затем он перепрыгнул через забор и скрылся в лесу.

— Идём за ним, — прошептал папа. — Это, наверное, вор! Идём, мы его поймаем.

И папа с мамой тихонько пошли вслед за незнакомцем.

Незнакомец не спешил, и папа с мамой могли незаметно следовать за ним, не зажигая своих карманных фонариков. Они шли очень осторожно, но всё-таки папа наступил на ветку, и она громко хрустнула.

Незнакомец сразу же остановился и прислушался; папа и мама тоже остановились.

Незнакомец пошёл дальше, и папа с мамой пошли дальше.

Вдруг он снова остановился и вынул из кармана какую-то бумажку. Папа и мама видели, как он наклонился над бумажкой и посветил на неё фонариком. Затем он сложил бумажку и большими шагами зашагал вправо. Он сделал четыре шага вправо, потом два шага влево, один шаг назад и очутился возле большой старой ели.

— Как бы он не осветил нас… Дальше нам придётся ползти, — прошептал папа.

Неожиданно незнакомец исчез под нижними ветвями ели; папа и мама видели теперь только его фонарик. Потом они услышали, что незнакомец копает землю.

Он копал и копал, а папа и мама подползали всё ближе и ближе.

— Наверное, он здесь прячет наворованные вещи. Подождём, пока он их выкопает, — сказал папа.

Вдруг что-то вылетело из-под ёлки. Мама чуть не вскрикнула, но, к счастью, успела крепко сжать губы. Это оказалась куртка незнакомца. Он работал так быстро, что ему стало жарко. Наконец папа и мама услышали, как лопата ударилась о что-то твёрдое.

— Ура! — раздался крик под елью.

Незнакомец копал дальше. Опять что-то вылетело из-под ели — теперь это оказалась лопата. Хорошо, что она не попала папе или маме в голову.

— Раз-два — взяли! — скомандовал голос под елью. Секунду спустя незнакомец показался меж ветвей с чем-то тяжёлым в руках.

— Пора! — шепнул папа и встал в полный рост. — Сдавайся без боя! Так будет лучше для тебя: нас двое, а ты один! — скомандовал он.

От испуга незнакомец даже вскрикнул. Он хотел побежать, но папа схватил его за руку, мама — за другую, и он сразу понял, что убежать ему не удастся.

— Неужели и в нашей старой доброй Норвегии развелись бандиты? — грустно спросил незнакомец. — Вам нужны деньги? У меня их немного. Вот держите, здесь пятьдесят долларов, и отпустите меня с миром. Я только сегодня вернулся домой на родину.

— С миром? — переспросила мама. — Отпустить тебя с миром, после того как ты взломал наш дом, а всё награбленное спрятал в лесу, рядом с местом преступления?

— Говорите, пожалуйста, помедленнее, — попросил незнакомец, — норвежский — мой родной язык, но я так давно его не слышал, что не могу сразу всё разобрать. Я всего несколько часов назад вернулся в Норвегию.

— И за это короткое время уже многое успел, как я вижу, — сказал папа. — Ну хватит, идём к нам домой — там ты всё объяснишь. Когда видишь друг друга, то и понять друг друга легче. А если ты не будешь слушаться, я мигом позвоню в полицию.

— Идёмте, только помогите мне нести этот ящик: он оказался тяжелее, чем я думал, — попросил странный незнакомец.

— Я пойду впереди и буду освещать вам дорогу, — сказала мама.

Она сразу сообразила, что если у незнакомца не будет в руках фонарика, то он не сможет убежать. Так они подошли к дому. Никто не говорил ни слова, каждый думал о своём.

Войдя в кухню, папа и мама удивились, что Самоварная Труба не начала лаять. Папа даже нагнулся, чтобы посмотреть, здорова ли она. Тогда Самоварная Труба подняла хвостик и весело залаяла навстречу папе.

Мама бросилась к бабушке, которая спала так крепко, что маме показалось, будто она лежит без чувств. Ей пришлось изо всех сил потрясти бабушку за плечо, прежде чем та проснулась и, вскочив, отрапортовала:

— Дежурство прошло благополучно, сдаю вахту папе.

— Хорошо дежурство! — пробурчал папа. — К тебе в дом заходил вор, обокрал нас, а ты даже не знаешь, что он стащил у тебя под носом. Сейчас мы откроем его ящик и всё выясним.

Бабушка испуганно заморгала.

— Какой же это вор? — сказала она. — Это Антон.

— Вот, пожалуйста, они с бабушкой уже лучшие друзья. Слишком ты, бабушка, доверчива, — упрекнул её папа.

— Антон, разве ты не ложился спать? — спросила бабушка, ничего не понимая.

— Нет, я не мог заснуть. Я всё время думал, что это единственная ночь, которую я проведу в нашем старом доме, а я о нём так мечтал! Можно, я сам открою этот ящик? — спросил он у папы.

— Открывай! — мрачно сказал папа.

Антон долго возился с крышкой; наконец она поддалась. Все столпились вокруг ящика, предполагая увидеть множество наворованных вещей.

Но в ящике стояла всего-навсего одна лошадка. Да, да, простая деревянная лошадка, не похожая на всех остальных, какие им приходилось видеть.

— Я сам её сделал, когда был мальчишкой, — гордо сказал Антон. — Она ждала меня целых девятнадцать лет. И если бы у меня был сын, она досталась бы ему.

Папа и мама были в полном недоумении. И бабушке пришлось объяснить им, кто такой Антон.

— Бедный Антон! — всплеснула руками мама. — Как плохо мы тебя приняли! Сейчас мы это исправим!

Она поставила на стол всё самое вкусное, что только нашлось в доме, и устроила праздничный ужин в честь возвращения Антона из Америки.

Антон рассказал им, как они с отцом, матерью, братьями и сестрами жили когда-то в этом домике. И все старались утешить Антона, который был очень огорчён, что его родители больше не живут здесь.

Мать Антона

На другой день все чемоданы и саквояжи Антона были погружены в кузов. Антон сел с папой в кабину, и они поехали в город.

Папа правил молча; он всё время думал о том, как Антон встретится со своими родителями, которых он не видел девятнадцать лет и которым он за всё это время почти не писал. Ведь Антон даже не знал, обрадуются ли ему родители после такой долгой разлуки.

Когда они остановились возле дома, где раньше жили папа, мама и восемь детей, папа выгрузил все чемоданы и хотел было уехать, но Антон задержал его:

— А ты разве не проводишь меня? Я сам не найду их квартиру…

— Найти нетрудно: второй этаж, дверь налево, — ответил папа.

— А чемоданы? Я же не могу взять их все сразу!

— Уж лучше скажи прямо, что хочешь, чтобы я зашёл вместе с тобой, — улыбнулся папа.

— Конечно, хочу, — признался Антон. — Может, отец и мать так на меня сердиты, что и видеть меня не захотят, тогда ты замолвишь за меня словечко.

— Ладно, я с удовольствием, — согласился папа.

Когда они остановились перед квартирой стариков, у Антона не хватало храбрости постучать в дверь.

— Хочешь, я постучу? — спросил папа. Антон молча кивнул.

— Войдите, — ответил голос из-за двери.

— Ну, заходи же, — подтолкнул папа Антона.

— Зайди ты первый.

— Давай войдём сразу оба, — предложил папа и взял Антона за руку, потому что боялся, как бы Антон не сбежал в последнюю минуту.

— Ах, это ты! Здравствуй! — приветствовала старушка папу.

— Но я не один, — сказал папа.

— Да это, никак, Антон! — воскликнула старушка. — Мальчик мой маленький, где же это ты был так долго?

— В Америке, — прошептал Антон, не в силах произнести больше ни слова.

Из комнаты, шаркая шлёпанцами, вышел старик; он так оторопел при виде сына, что тоже потерял дар речи и только молча гладил его по плечу.

Папа понял, что всё в порядке, и тихонько спустился к Хенрику и Хюльде.

Теперь у Хенрика и Хюльды была уже настоящая маленькая семья; у них появилась дочка, которую звали Анна-Офелия.

— Здорова ли наша малышка? — спросил папа.

— Да, да, у нас всё в порядке. Знаешь, нам надо сказать тебе одну вещь… — начала Хюльда.

— Дело в том, что мы обычно встречали рождество вместе с вами, — перебил её Хенрик, — но в этом году к нам приедут из Нурланна родственники Хюльды, целых четыре человека, и нам придётся остаться дома.

— Ну конечно, я понимаю. Приятно иногда повидать близких, правда, Хюльда? — сказал папа.

— Да, мне так хочется показать им Анну-Офелию!..

В тот день папа и Хенрик, как обычно, ездили по городу и возили с места на место разные грузы. Папа вернулся домой поздно вечером, когда со всеми перевозками было уже покончено.

После ужина папа, мама, бабушка и дети вспоминали о событиях прошлой ночи. Все очень жалели Антона, которому был оказан такой скверный приём.

Вдруг в дверь постучали, и вошла мать Антона.

— Добрый вечер, — сказал папа. — А где же твой муж и Антон?

— Я одна приехала, — ответила мать Антона. — Они даже не догадываются, что я поехала к вам… — Она замолчала.

Папа, мама, бабушка и дети ждали, что она скажет дальше. Наконец все почувствовали неловкость и какое-то смутное беспокойство оттого, что их гостья молчит так долго.

— А что, если она хочет забрать наш дом? — прошептала Мона.

— Может быть, она привезла с собой деньги, чтобы купить его у нас? — прошептал Мадс.

Гостья начала тихонько покашливать, потом с трудом произнесла:

— Мне надо сказать вам одну очень важную вещь, но я просто не знаю, как начать.

Тогда папа сказал ей:

— Ты только произнеси первое слово, а дальше всё пойдёт как по маслу. И не бойся, пожалуйста. У тебя такой испуганный вид, что нам всем тоже стало страшно.

Старушка кашлянула ещё раз.

— Наш Антон… — Она снова замолчала.

— Ваш Антон — замечательный парень, — сказала бабушка, чтобы как-то помочь ей.

— Да, да, — вздохнула мать Антона. — Но он так огорчён, так огорчён, что чуть не плачет. Все девятнадцать лет в Америке он мечтал, что когда-нибудь вернётся домой и встретит рождество вместе с нами в этом доме. И вот он вернулся, а дома у нас больше нет…

Старушка замолчала и опустила глаза, а папа, мама, бабушка и восемь детей испугались ещё больше.

— И самое главное, — продолжала старушка, — Антон пригласил в Осло на рождество всех своих братьев и сестёр с их семьями. У нас соберётся так много народу, что я уж и не знаю, как мы все разместимся в нашей одной комнатке.

— Ты хочешь сказать… — начал папа, но голос у него сорвался, и он замолчал. Наконец он набрался храбрости и выпалил: — Ты хочешь снова купить у нас свой дом?

Все затаили дыхание.

— Нет! Нет! Что вы! — воскликнула мать Антона и даже подпрыгнула на табуретке. — Я об этом и не думала. Ни за что на свете я не хочу снова жить в этом доме! Нам так нравится жить в городе! Нет, я хотела попросить вас совсем о другом… Но наверное, это невозможно.

— Так в чём же дело? Говори скорей! — взмолился папа; он просто умирал от волнения.

— Мне очень трудно сказать это, — вздохнула старушка.

— А молчать ещё хуже, — заметила бабушка.

— Ну ладно, сейчас попробую. Дело в том… Я только хотела спросить, не одолжите ли вы нам этот дом на рождество и на всю рождественскую неделю до Нового года, чтобы Антон мог встретить рождество вместе со всеми родными здесь, в лесу, как он мечтал все эти годы. Он всегда представлял себе, что выйдет рождественской ночью в наш лес, увидит звёзды, ну и всякое такое… И всей нашей семье хватило бы здесь места, а вы бы могли пожить это время у нас: ведь раньше вы там помещались… Только я знаю, что вам не захочется уезжать отсюда. Так вы мне прямо скажите и, пожалуйста, не сердитесь на меня за мою просьбу. А Антон… он даже и не знает, что я поехала к вам…

На некоторое время воцарилось молчание.

Мортен посмотрел на Мину, Мина — на Милли, Милли — на Мону, Мона — на Мадса, Мадс — на Марту, Марта — на Мартина, Мартин — на Марен, Марен — на маму, мама — на папу, папа — на бабушку, бабушка посмотрела на мать Антона и сказала:

— Я бы с радостью одолжила вам дом на это время. Конечно, тебе очень хочется доставить радость Антону, но дом не мой и решаю здесь не я, а отец.

Папа повернулся к маме и сказал:

— Мне кажется, бабушка права, надо уступить им дом на это время.

— Я тоже так думаю, — согласилась мама.

Дети одобрительно закивали головами, а у матери Антона на глаза навернулись слезы.

— Я так рада, так рада… — говорила она. — Вы все такие добрые, такие хорошие…

Она быстро попрощалась и уехала в город.

Всем было приятно, что мать Антона обрадовалась, но, по правде говоря, никому не улыбалось провести рождество и всю рождественскую неделю в прежней тесной квартире.

— Может быть, нас пригласят к себе Хюльда и Хенрик? — спросила мама. Но папа сказал:

— Нет, к сожалению, это невозможно, они как раз сегодня говорили, что ждут на рождество гостей из Нурланна.

— Ну ладно, давайте ложиться спать, — предложила мама. — Что-нибудь придумаем.

И они действительно что-то придумали, но что именно, вы узнаете только в следующей главе.

Рождество

На другой день папа уехал из дома, как обычно. Мама занималась хозяйством, и казалось, что никто уже больше не думает о рождестве.

Вернулся папа очень весёлый. Он схватил маму за руку, утащил её в гостиную, плотно закрыл дверь и прошептал маме на ухо:

— Всё в порядке. Я с ними обо всём договорился и уже закупил и отвёз всё, что надо. Только давай пока никому ничего не говорить. Пусть это будет сюрприз.

— Правильно! Ни слова! Я только скажу детям, что они должны взять с собой.

Весь вечер мама с трудом сдерживала смех, и дети никак не могли понять, чему она радуется, когда всем так грустно.

Ещё несколько дней назад дети усердно готовили рождественские подарки друг другу, а теперь уже больше никому не хотелось этим заниматься. Ведь они всё равно должны уехать из дома. Но мама пристыдила их:

— Нечего вешать носы! Я уверена, что у нас будет чудесное рождество! И, по-моему, мы должны сделать подарок Антону.

— Конечно, — согласился с ней папа. — Я заказал большую фотографию нашего дома. Я думаю, Антону понравится такой подарок.

— Мама, а ты поедешь в город за продуктами? — спросила Марен. — Ведь рождественский ужин нам всё равно надо приготовить?

— Да, да, конечно! — ответила мама, но в город так и не поехала.

— Может быть, ты заказала все продукты в магазине в Тириллтопене? — спросил Мартин через несколько дней.

— Может быть, — ответила мама. В сочельник мама сидела, ничего не делая, и смотрела на белые, только что повешенные занавески.

— Разве ты не будешь, как обычно, тушить сегодня капусту, чтобы завтра было поменьше возни? — спросила Марен. — Ведь завтра уже рождество. А раньше мы на рождество всегда готовили жареную грудинку.

— Ты не беспокойся, Марен, всё будет в порядке, — сказала мама, не трогаясь с места.

Дети с удивлением смотрели на маму.

— Не будет завтра никакого рождества, потому что ты ничего не делаешь! — воскликнула Мона.

— Как — ничего не делаю? Сейчас я буду упаковывать вещи. Нарядные платья мы наденем на себя, а лыжные костюмы я упакую в рюкзаки, — спокойно ответила мама.

— Зачем нам в городе лыжные костюмы? — спросила Марен.

— Не спрашивай, а помогай мне. Для рождественских подарков нужно взять отдельный мешок, — сказала мама.

— Возьми мой старый морской мешок, — посоветовал папа. — Он как раз подойдёт.

— Мне снова придётся спать на кухонном столе? — спросила бабушка. — Только бы я не свалилась с него, я ведь уже не такая молодая, как раньше.

— Не беспокойся, бабушка, я уверен, что спать тебе будет хорошо, — успокоил её папа.

— Легко сказать, — заметила бабушка, — ты вот скачешь, как мяч, тебе и не страшно.

Папе очень понравилось, что он похож на мяч, и он весело запрыгал по кухне.

Наступило рождество.

И как раз в то время, когда все люди были заняты украшением рождественского стола, перед домом в лесу стоял грузовик, в кузове которого лежали рюкзаки с одеждой и папин морской мешок с рождественскими подарками. Мама в последний раз обошла дом, проверяя, всё ли в порядке. Бабушка прошмыгнула в сарай с горшочком каши. Мортен побежал за ней.

— Это для ниссе?[1] Да, бабушка? — прошептал он.

— Да. Только не говори никому об этом. Теперь таких вещей уже никто не понимает.

— А я понимаю, — гордо сказал Мортен. — Я всегда буду угощать ниссе кашей на рождество.

В лесу послышался шум автомобиля.

— Они едут на такси, — сказала мама.

Антон и его родственники действительно приехали на такси, но не на одном. Во двор въехали сразу три машины, и из них вышло множество людей.

— Это все мои дети и внуки, — сказала мать Антона, — а правнуков у меня, к сожалению, ещё нет.

— Вот ключ. Желаю вам счастливого рождества. Особенно тебе, Антон! — сказал папа и сел в кабину.

Дети мигом забрались в кузов, и грузовик выехал на лесную дорогу. Папа, наверно, задремал за рулём, потому что он не свернул на городскую дорогу, а продолжал ехать дальше в лес.

— Папа, ты не туда едешь! — крикнул в кабину Мартин.

Папа сделал вид, что ничего не слышит.

— Папа, ты перепутал дорогу! — закричали все дети.

— Ты сошёл с ума, отец! — закричала бабушка и поднялась в кузове во весь рост.

Тогда папа высунулся из кабины и громко скомандовал:

— По местам! Отставить разговоры! — и поехал дальше.

— Может быть, папа хочет, чтобы мы встретили рождество в лесу? — спросил Мадс.

— Мне тоже так кажется, — согласилась бабушка.

— А ведь здесь очень красиво! — заметила Марен.

— Но это всё-таки рождественский вечер! Его надо встречать дома, — сказала Мона.

А папа ехал всё дальше и дальше. Они выехали из лесу; дорога поднималась на холм. Вокруг расстилались поля, а на самой вершине холма лежала уже знакомая детям усадьба.

— Наверно, папа хочет пожелать счастливого рождества Анне и Ларсу, — догадалась Марен. — Теперь мне понятно, почему он поехал по этой дороге.

Грузовик въехал во двор. На крыльце стояли Ларс и Анна.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! Мы уже давно ждём вас! — хором приветствовали они гостей.

Дети спрыгнули на землю; Ларс помог бабушке спуститься вниз; из кабины вышли папа, мама и Самоварная Труба.

— Добро пожаловать! — ещё раз пригласила их Анна. — Мы очень рады, что вы приехали к нам. Без детей в доме не бывает настоящего рождества.

— Ну, если вам только этого не хватает, то я не сомневаюсь, что вы останетесь довольны, — засмеялся папа.

— А разве мы… — начала было Мона.

— Заходите, заходите, — перебил её Ларс.

Передняя в доме была празднично украшена рождественскими колокольчиками, на столе горели три огромные свечи.

— Раздевайтесь, пожалуйста, — говорила Анна. — Для всех дам я приготовила постели в большой зале. Я топила там и вчера и сегодня. Думаю, вы не замёрзнете.

— Слышишь, бабушка, — засмеялся папа, — тебе не придётся спать на кухонном столе!

— Так мы останемся здесь? — удивилась бабушка.

— Конечно, вы останетесь у нас. А разве вы этого не знали? — спросил Ларс. — Ну раздевайтесь поскорее, уже пора садиться за стол.

— А где будут спать мужчины? — поинтересовался Мортен.

— Мужчины будут спать в комнате для гостей. Ларс вам всё покажет.

Пока все приводили себя в порядок после дороги, бабушка подошла к Анне и тихонько спросила:

— Ты пойдёшь в хлев до того, как все сядут за стол?

— Конечно, — улыбнулась Анна.

— Можно, и я с тобой?

Через некоторое время Анна и бабушка, захватив с собой хлеба, моркови и капусты, пошли в хлев, где стояли коровы. Бабушка была счастлива. Она подходила к каждой корове, клала ей в кормушку угощение и приговаривала:

— Ешь и пей на здоровье, сегодня праздник.

Когда они вернулись из хлева, Анна зазвонила в колокол, созывая всех к столу. И, сидя за большим праздничным столом, Марен наконец поняла, почему маме не нужно было тушить капусту и жарить грудинку.

Маленький подарок Антона

Кончилось рождество, наступил новый год, и папа, мама, дети и бабушка поехали домой.

Дом стоял тихий и спокойный, как будто за эти дни ничего и не произошло. Никто бы не догадался, что он только что принимал чужих людей. Впрочем, Антон и его родные были не совсем чужие: они родились и выросли в этом доме. Но это было давно.

Как только грузовик остановился во дворе, дети спрыгнули на землю. Они бегали вокруг дома, принюхиваясь, совсем как Самоварная Труба.

— Я вижу следы! — закричал Мадс.

— Было бы странно, если бы ты их не видел, — заметила бабушка, — ведь не по воздуху же они здесь летали!

И бабушка направилась к сараю — посмотреть, как в её отсутствие жили куры. Всё оказалось в полном порядке. Куры сидели на насесте и тихонько кудахтали во сне.

Папа и мама вошли в дом и зажгли свечи. Со двора бабушке казалось, что дом проснулся и радуется возвращению своих настоящих хозяев. Только в её каморке было ещё темно.

Бабушка поспешила в дом, чтобы поскорее зажечь свет и у себя.

— Бабушка, ты здесь? — удивлённо спросила мама, когда бабушка появилась на кухне. — А мне послышалось, что ты возишься у себя в комнате. Правда, хорошо у нас дома? Смотри, как они всё прибрали. По-моему, теперь здесь чище, чем перед нашим отъездом.

— Сейчас я посмотрю, что делается у меня, — ответила бабушка и вошла в свою каморку. Она хотела что-то сказать маме, но в испуге выбежала назад в кухню.

— Что случилось? — воскликнула мама.

— М-м-мне показалось, что ты позвала меня, — пробормотала бабушка.

Ни за что на свете она бы не осмелилась сказать всем, что она увидела у себя в каморке. Бабушка подошла к зеркалу, висевшему на стене, и заглянула себе в горло.

— Ты какая-то странная, бабушка, — сказала мама. — Что ты делаешь?

— Смотрю, не заболела ли я.

— Заболела? Ты просто устала после поездки. Выпей чашечку кофе, и всё пройдёт.

— А где отец? — вдруг подозрительно спросила бабушка.

Это, конечно, он вздумал подшутить над ней, пока она сидела на кухне и разговаривала с мамой. Она даже не заметила, когда он прошёл к ней в каморку.

Вдруг все ясно услышали, как в бабушкиной каморке кто-то несколько раз громко топнул и раздался звук, похожий на мычание.

— Что это там у тебя, бабушка? — удивилась мама.

— Ничего особенного, — сердито ответила бабушка. — Твой муж развлекается. Не успел приехать домой, как уже вздумал потешаться над старухой.

— Ты думаешь, это отец?

— А кто ж, кроме него, будет мычать и пугать бедную старуху? Конечно, он.

Снова послышалось мычание, и на этот раз гораздо громче.

— Ну хватит, отец, иди пить кофе! — крикнула мама.

«Му-у-у!» — раздалось в ответ. Это было негромкое, спокойное мычание, в нём даже слышалась некоторая грусть.

— Я сделаю вид, что ничего не слышу, — сказала бабушка.

— Хорошо, пусть он сидит там, сколько ему заблагорассудится, — сказала мама и громко позвала: — Марен, Мартин, Марта, Мадс, Мона, Милли, Мина, Мортен, идите ужинать! Я буду кормить всех, кто не мычит, а кто мычит — ужина не получит!

Дети наперегонки сбежали с лестницы.

— Мама, нам подарили карандаши и ручки! — воскликнула Мона.

— И ластики! — добавила Милли.

— Это Антон! — догадалась бабушка.

— А я в кухонном шкафу нашла новую поварёшку — это, конечно, тоже его подарок, — сказала мама.

В это время в кухню вошёл папа, но он вышел вовсе не из бабушкиной комнаты. Мама и бабушка очень удивились.

— Что же ты зимой через окна лазишь? — заворчала бабушка, которая думала, что папа вылез из окна её комнаты нарочно, чтобы её одурачить.

Папа с удивлением взглянул на неё и покачал головой, видимо не понимая, о чём она говорит.

— А ты неплохо мычишь, — продолжала бабушка.

Глаза у папы от удивления стали совсем круглые.

— Ты бабушке даже не дал прийти в себя после дороги и сразу принялся за свои шутки, — упрекнула его мама. — Если тебе так хочется, можешь мычать здесь, за столом, — мы все тебя послушаем.

— Для вашего удовольствия я готов даже мычать, — улыбнулся папа. — Сначала вы услышите самое обычное мычание, оно означает: я стою в хлеву.

И папа замычал во всё горло. За обычным мычанием шло радостное мычание на лугу…

Не успел папа замычать в третий раз, как Марен воскликнула:

— Первый раз слышу эхо у нас на кухне!

— А разве ты не знала, что у нас дом не простой, а с фокусом? — спросил папа. — Вот послушайте, я сейчас замычу, а вы молчите. Му-у-у!

«Му-у-у-у!» — раздалось из бабушкиной каморки.

— Действительно, чудесный дом, — сказала мама. — Но такого громкого эха не бывает. Там кто-то есть.

Бабушка с изумлением смотрела на папу:

— Разве это не ты прятался у меня в комнате в каком-то большом ящике? А кто же тогда это был?

— Ничего не понимаю! Какой ящик? — спросил папа.

— Огромный. Он стоит у меня в комнате.

Папа направился к бабушкиной каморке, мама, бабушка и дети — за ним.

Бабушка не ошиблась: у неё в каморке действительно стояло что-то похожее на огромный ящик, а в нём мирно жевала сено настоящая живая корова. Время от времени она негромко мычала.

— Корова! — воскликнула бабушка. — Настоящая, живая! Ах ты моя милая, как же ты сюда попала? Напугали мы тебя, бедненькую?..

— У неё на шее записка, — сказала Мона.

Папа подошёл к корове, погладил её по спине и снял записку. На листке с одной стороны большими буквами было написано:

А с другой стороны маленькими буквами было написано:

— Хотела бы я знать, доил ли кто её сегодня вечером? — спросила бабушка.

Она быстро нашла маленькую скамеечку, ведро, открыла одну стенку ящика, в котором стояла корова, и вошла к ней.

— Роза, моя Розочка, — говорила бабушка и гладила корову по спине и по бокам. — Ты соскучилась? Ты стояла и ждала нас?

— Боже мой, куда же мы её денем? — словно очнулась вдруг мама.

— Я тоже об этом думаю, — сказал папа. — Если бы теперь была весна, мы бы с Хенриком живо соорудили ей какой-нибудь хлев. Но зимой… Зимой строить трудно. Да и денег у нас не осталось. Всё, что было, мы истратили на праздники.

— Значит, вы считаете, что мы не сможем держать корову? — спросила бабушка дрогнувшим голосом.

— Нет, нет, нет! — испугался папа. — Не волнуйся! Уж если нам подарили эту корову, мы сделаем всё, чтобы ей у нас было хорошо. Просто нам до весны придётся держать её в доме.

— Конечно, пусть стоит здесь, а я смогу спать на скамье в кухне, — предложила бабушка.

— Не говори глупостей! — отозвался папа. — В твоей комнате она не останется. Смотрите на меня все и отвечайте! Какой комнатой в нашем доме мы пользуемся меньше всего?

— Гостиной! — закричала Милли. — Правда, папа? Мы почти никогда в ней не бываем, потому что на кухне гораздо уютнее!

Мама вздохнула: они действительно почти никогда не пользовались гостиной, но мама ею очень гордилась и каждый день тщательно вытирала в ней пыль.

Папа сразу понял, о чём подумала мама.

— Весной, когда хлев будет готов, я вычищу и отремонтирую гостиную. И ты украсишь её, как тебе захочется. Сейчас мы с Мартином отнесём туда этот ящик, а бабушка отведёт пока корову на кухню. Беги в сарай, Мадс, принеси мне пилу. Как ты её назвала, бабушка, Розой, кажется?

— Да, да. Пусть её зовут Розой, — попросила бабушка.

— Очень хорошо, — сказал папа.

Папа и Мартин унесли ящик в гостиную, а бабушка увела Розу на кухню. Там её увидела Самоварная Труба и подняла страшный шум. Она лаяла, бегала и прыгала вокруг Розы. Бабушка прикрикнула на неё, но Самоварная Труба не унималась. Тогда Роза нагнула голову и фыркнула, как настоящий бык.

Самоварная Труба метнулась стрелой под стол. Она сразу поняла, что с этой коровой шутки плохи.

Роза стояла посреди кухни, ища глазами исчезнувшую Самоварную Трубу. Но вместо неё она увидела много незнакомых интересных предметов. Она высунула длинный язык и лизнула кусок мыла, который лежал на лавке. Потом подняла голову и принялась жевать бахрому от абажура.

— Розина спальня готова! Ведите её сюда! — крикнул папа.

Бабушка отвела Розу в гостиную. Такого прекрасного хлева Роза не видела никогда в жизни. На стенах висели картины, а окна были украшены белыми занавесками.

— Завтра утром детям придётся сходить к Ларсу и спросить, не продаст ли он нам немного сена. А я в городе куплю комбинированных кормов. Голодной ты у нас не будешь, не бойся, — сказал папа Розе.

— Давайте пока никому не говорить, что у нас есть корова, а то как-то неудобно, что мы держим её в доме, — попросила Марен. — Нас в школе засмеют.

— Да, лучше не говорить, — поддержал её Мартин. — А то нас задразнят.

— Можно, я скажу только Уле-Александру? Он никому не проболтается! — попросил Мадс.

— Ему, конечно, можно, ведь он приходит к нам почти каждый день, — разрешил папа.

А Роза задумчиво жевала сено и разглядывала портрет отца папиного дедушки, который висел прямо перед ней.

Бабушка сияла. Неужели это правда, что у неё на старости лет вдруг появилась своя собственная корова? Ведь всю жизнь она ходила за чужими коровами. В эту ночь она просыпалась несколько раз, на цыпочках выбегала в гостиную и проверяла, стоит ли там Роза.

Папа лечит детей

Ни одной корове на свете не жилось так хорошо, как Розе.

На окнах в гостиной висели занавески и стояли горшки с цветами. Время от времени кто-нибудь из детей приходил в гостиную, убирал в стойле и сыпал в него сухие опилки. Ведь Роза не умела, как Самоварная Труба, проситься на улицу.

Дети по очереди помогали бабушке. По утрам после уборки они становились в кружок и смотрели, как бабушка доит Розу.

— Смотрите, смотрите, — говорила им бабушка, — так и научитесь доить. Если человек не умеет доить, то немногого стоит.

Бабушка пятьдесят лет ходила за коровами, поэтому она знала, что говорит.

Потом дети отправлялись в школу. Но с некоторых пор они перестали любить школу. Если бы Роза стояла в обычном хлеву, как все другие коровы, они бы с радостью рассказали о ней своим школьным товарищам. Но ведь Роза стояла в комнате с занавесками и цветочными горшками. А кроме того, от детей стало пахнуть хлевом.

Мадсу было лучше всех: он учился в одном классе с Уле-Александром, а Уле-Александр уже знал про Розу.

Если кто-нибудь в классе начинал подозрительно принюхиваться, Уле-Александр сразу же говорил о том, что мокрые шерстяные носки почему-то пахнут хлевом.

А мокрых шерстяных носок и варежек в классе было очень много. После каждой перемены мальчики сушили их на батарее.

— Шерсть от овец, она и пахнет овцами, — говорил Уле-Александр.

И все переставали удивляться, почему в классе вдруг запахло хлевом.

Да, Мадсу было легко, а вот Марен и Марте было гораздо хуже.

Марен в этом году начала учиться в гимназии, и, когда девочки в её классе презрительно морщили носы и заговаривали о коровнике, бедная Марен просто не знала, куда ей деваться. Некоторые девочки приходили в класс надушенные, и вот однажды Марен взяла мамины духи и вылила на себя чуть не полфлакона. Но всё равно девочки сидели, сморщив нос, и даже учительница сказала:

— Чем это у нас пахнет в классе?

А Марте было ещё труднее, потому что она очень легко краснела. Когда одна из девочек сказала, что в их классе пахнет хлевом, Марта стала красная как помидор. Хорошо, что у Марты была добрая учительница, которая тут же выручила её:

— Это очень приятный запах. Должна признаться, что здесь, в Тириллтопене, мне его не хватает. Ведь, наверно, многие из вас даже не знают, как выглядит настоящий хлев?

Марта покраснела ещё больше: она подумала, что учительница и не подозревает, как выглядит тот хлев, в котором стоит их Роза.

Скорей бы уж наступила весна и папа с Хенриком построили бы для Розы настоящий хлев! Но до весны было ещё так далеко…

Однажды утром мама очень испугалась: заболели все дети, кроме Мортена.

— Ничего не понимаю, — сказала мама, — у Марен болит голова, у Мартина — горло, у Марты — плечо, у Мадса — колено, у Моны — голень, у Милли — ступня, а у Мины — мизинец на ноге.

— Бедные дети, — вздохнула бабушка. Она тоже замечала, что в последние дни дети были не такие весёлые, как обычно.

— Разве дети не идут сегодня в школу? — спросил за завтраком папа.

— Нет, все, кроме Мортена, больны, а он ведь ещё не ходит в школу, — ответила мама.

— Чудеса! — сказал папа. — Позови их сюда, я посмотрю, что с ними.

— Но ведь они больны! — воскликнула мама.

— Неужели они даже с лестницы не в состоянии спуститься?

Папа надел мамин белый фартук, нацепил на нос бабушкины очки, на шею повесил толстый шнурок с защипкой от белья, который должен был изображать докторскую трубку. В одну руку он взял деревянную ложку, а в другую алюминиевую воронку, через которую мама разливала по бутылкам ягодный сок. Дети выстроились перед папой в очередь.

— Так, Марен, у тебя, значит, болит голова? — спросил папа и осторожно постучал по её лбу деревянной ложкой.

— Да, — хихикнула Марен, которой стало нестерпимо смешно при виде такого доктора.

— Мартин, покажи горло! Ведь у тебя горло болит, я не ошибся? Мать, принеси мне твою серебряную ложечку, которую тебе подарили в день совершеннолетия.

Мартин открыл рот, и папа через воронку заглянул ему в горло.

— Горло совершенно чистое. Ты болен притворством! Марта, покажи своё плечо.

Марта подошла к папе. Папа сначала покрутил ей одну руку, потом другую. Марта смотрела на него, открыв рот.

— Ты заразилась притворством от Мартина, — определил папа её болезнь.

Потом папа как бы случайно уронил под стол шарик и попросил Мадса достать его. Мадс быстро опустился на четвереньки и достал шарик.

— А у кого это болело колено? — спросил папа.

Мадс испугался — он совсем забыл о своём колене, но было уже поздно.

Папа занялся Моной. Он дал ей в руки скакалку и попросил её попрыгать, но хитрая Мона помнила, что у неё болит голень, и прыгать отказалась.

— Смотрите, мышь! — вдруг крикнул папа.

Тут уж Мона не выдержала и прыгнула на стул, забыв про свою голень.

У Милли болела ступня, а у Мины — мизинец на ноге, но, когда папа потрогал их за голые пятки, они так захохотали, что долго не могли остановиться.

— Понятно, — сказал папа, — а теперь расскажите мне, в чём дело.

Дети переглянулись, и Мартин ответил за всех:

— Просто от нас пахнет хлевом. И все в школе это замечают. Если ребята в Тириллтопене узнают, что мы держим корову в комнате, они будут каждый день приходить сюда глазеть на неё и засмеют нас.

— Да, — сказал папа, — плохо дело. Я уж думал об этом. У нас весь дом пропах хлевом.

— Ну что ж, поставим Розу на зиму к Ларсу, — вздохнула бабушка, — другого выхода нет.

— Это тоже не выход, — сказал папа. — Нет уж, придётся нам с Хенриком построить для Розы хлев, хотя сейчас зима и работы у нас с ним в городе по горло.

— Отец Уле-Александра сказал, что поможет тебе, если потребуется, и дедушка тоже, — сообщил Мадс.

— Тогда сегодня вечером мы обсудим, что нам необходимо для постройки хлева, — объявил папа и уехал на работу.

Вечером в домике в лесу собралось много серьёзных людей: дедушка и бабушка Уле-Александра, сам Уле-Александр и его отец, Хенрик, папа, мама, бабушка и все восемь детей. Это был комитет по строительству хлева. Члены комитета пили кофе и обсуждали постройку хлева для Розы.

И вот работа закипела. Работали каждый день после обеда. Сначала с того места, где должен был стоять хлев, счистили весь снег. Потом начали долбить в земле ямы. Это была тяжёлая работа, и продвигалась она медленно.

И хотя Роза всё ещё стояла в гостиной, детям стало легче ходить в школу. Ведь уже недалёк был тот день, когда они смогут рассказать про Розу.

Грузовик трудится для Розы

Грузовик не особенно радовался появлению Розы. Все были теперь заняты ею и на него не обращали почти никакого внимания. Все только и говорили об этой глупой корове, которая стояла в комнате с белыми занавесками и цветочными горшками.

Но грузовик знал, что это ненадолго. Как они все первое время носились с Самоварной Трубой! А потом она просто стала членом семьи.

Теперь появилась эта корова… Сколько из-за неё было возни! Все куда-то бегали, приходили незнакомые люди, папа уходил в лес, а грузовик стоял во дворе, забытый всеми… От обиды у него даже мотор начал работать с перебоями. Папа должен понять, что нельзя так обращаться с лучшим другом. И папа понял это.

— Сегодня хлевом я заниматься не буду, мне надо заняться грузовиком, — объявил папа.

Он разобрал мотор, почистил его, смазал и ласково поговорил с ним, а когда снова собрал его, грузовик сказался в полном порядке. Мотор работал ровно и весело; уже давно его голос не был таким добрым и довольным.

Но если бы грузовик знал, что его ждёт, он бы, конечно, не позволил, чтобы его привели в порядок так быстро. Теперь же ему не оставалось ничего другого, как покорно выехать со двора.

Всё началось с того, что комитет по строительству хлева поехал к Ларсу. Грузовик решил, что члены комитета хотят покататься для собственного удовольствия.

Но всё оказалось гораздо хуже.

Сперва весь комитет вошёл в дом, и Анна угостила всех кофе.

— Скажи, Ларс, как нам построить хлев для Розы? — начал папа.

— Ну, хлев можно строить по-разному, — сказал Ларс.

— Надо зацементировать пол, потом застелить его досками… — вмешалась бабушка.

— Правильно, — поддержал её Ларс. — Сначала цементируют пол, потом настилают доски так, чтобы между цементом и досками была прослойка воздуха. Тогда в хлеву будет всегда тепло. И ещё надо решить, как будет убираться навоз. Через подпол или через люк в стене?

— Я понимаю, что всё это очень важно, — сказал папа. — Но меня интересует самый хлев. Из чего его надо строить, как ты думаешь, бабушка?

— Из чего? Из брёвен, конечно!

— Вот именно, из сухих брёвен, — сказал папа.

— Можно, конечно, весь хлев сделать из цемента, но это очень дорого, да и цемент зимой долго сохнет, — сказал дедушка Уле-Александра.

Ларс молча наблюдал за ними. Потом он пригласил всех совершить небольшую прогулку.

— Только нам придётся идти по глубокому снегу, — предупредил он.

Всем было интересно узнать, куда же ведёт их Ларс и что он такое придумал…

Они поднялись на высокий холм и увидели на другом склоне холма маленький домик с покосившейся крышей. Казалось, что шапка на доме съехала набекрень.

— Это наш старый хлев, — сказал Ларс. — Мы уже несколько лет им не пользуемся. Если хотите, я вам его продам. Стоит он не дорого, а деньги отдадите по частям. В нынешние времена люди не понимают, что такое хорошие брёвна, поэтому мне бы хотелось, чтобы этот хлев достался вам.

Бабушка очень обрадовалась, и Ларс объяснил, что хлев нужно будет разобрать по бревну и собрать на новом месте. А вот крышу придётся заменить — старая уже никуда не годится.

— Чудесно! — радовалась бабушка. — И тебе не жаль такого хорошего хлева?

— Нет, мне он не нужен, и я всё равно собирался сносить его. А теперь вы это сделаете за меня, — засмеялся Ларс.

Папа сразу же влез на хлев и начал разбирать крышу; бабушка Уле-Александра любовалась толстыми сухими брёвнами.

— Мы пронумеруем все брёвна, и тогда собрать их будет сущий пустяк, — сказал Ларс.

Папе непременно хотелось тут же снять и увезти с собой несколько брёвен. Но они оказались такие тяжёлые, что общими силами с трудом удалось дотащить до грузовика одно-единственное бревно.

— Я здесь завтра расчищу дорогу снежным плугом, тогда всё пойдёт как по маслу, — пообещал Ларс.

Грузовик не сразу понял, в чём дело, когда увидел процессию, тащившую большое бревно. Последний раз он возил брёвна несколько лет тому назад. Тогда-то у него и покосился кузов. Ну как ему могло прийти в голову, что папа снова повезёт на нём брёвна?

Наверное, папа сразу догадался, о чём думал грузовик, потому что он сказал ему:

— Не бойся, дружище, одно бревно — не такая уж большая тяжесть.

Но на другой день груз оказался гораздо тяжелее. Грузовик осел под тяжёлыми брёвнами. Кое-как он доехал до дому, но, когда брёвна сняли, папа увидел, что кузов покосился ещё больше. И ему стало жаль свой старый грузовик.

— Дружище ты мой верный, — ласково сказал папа, — я и не думал, что тебе будет так тяжело… Придётся придумать что-нибудь другое.

Папа попросил у Ларса большие сани-волокуши для перевозки брёвен. Грузовик медленно ехал домой и тянул за собой нагруженные сани. Ему было гораздо легче. Но теперь грузовику казалось, что он очень похож на обыкновенную крестьянскую лошадь.

«Если бы эта глупая корова хоть понимала, что мне приходится переживать ради неё», — думал грузовик.

— Смотри, какие тяжёлые брёвна, — сказала мама бабушке, когда последнее бревно уже было доставлено на место. — Здесь столько работы, что, по-моему, хлев будет готов ещё не скоро.

— Конечно, за один день его не построишь, — согласилась бабушка.

— Ты думаешь? — спросил папа и хитро посмотрел на неё.

Папа ведет себя загадочно

В тот день, когда было решено собирать хлев, папа удивил всех. Сразу после обеда он поднялся и сказал:

— Ну, идём посмотрим, не сможем ли мы сложить хлев до наступления ночи.

— Да он рехнулся! — прошептала бабушка. — Кому ж это под силу сложить хлев за один день?

На дворе поведение папы стало ещё более загадочным. Он широко распахнул ворота и строго-настрого запретил их закрывать до самой ночи.

— Ещё неизвестно, может, кто-нибудь придёт к нам, — сказал он.

Так и оказалось: вскоре пришёл Хенрик, а вместе с ним Хюльда и крохотное существо, которое звали Анна-Офелия.

— Я захватил с собой всю семью, — сказал Хенрик. — Мне очень хочется, чтобы Анна-Офелия посмотрела, как строят хлев. Чем раньше она увидит, как люди работают, тем лучше.

— Господи, что же это я делаю? Совсем забыл! — воскликнул вдруг папа.

— Что ты забыл? — удивилась мама.

— Забыл, что на сегодня у меня назначена репетиция в духовом оркестре шофёров. К сожалению, я никак не могу её пропустить. Начинайте без меня, а когда я вернусь, посмотрим, что у вас получилось. — Он схватил свой тромбон, выбежал за ворота и скрылся в лесу.

Все онемели от удивления. Никто ничего не мог понять. Мама опомнилась первая:

— Мне очень жаль, но я даже не знаю, что и сказать. Вы все столько помогали нам… Вот и сегодня пришли, чтобы помочь, а он взял да ушёл. Я ничего не понимаю, но это на него не похоже. Может быть, он просто переутомился? Конечно, мы без него ничего делать не будем, и не надо больше приходить помогать нам, раз он так себя ведёт.

Мама чуть не плакала. Мортен погладил её по руке и сказал:

— Не огорчайся, мамочка, мы с тобой.

— Через сто лет всё забудется, — сказала бабушка, которая всегда говорила эту фразу в подобных случаях.

— Ерунда! — заявила бабушка Уле-Александра, кипя от негодования. — Этого ещё не хватало: сдаваться так быстро из-за того, что он удрал от работы. Сейчас мы будем сами строить хлев! Сколько надо человек, чтобы поднять одно бревно? Где бревно номер один?

— У меня пятое, — сказала Марта.

— У меня второе, — сказал Мадс.

— На первом сидит мой дедушка! — закричал Уле-Александр. — Дедушка, встань-ка!

Дедушка поднялся, и под ним действительно оказалось бревно номер один.

— Все вместе мы его, конечно, поднимем, — сказала Хюльда. — Давайте сядем на корточки по обе стороны бревна и поднимем его по счёту «раз-два-три». Хенрик, скажи нам, куда его надо положить?

— Раз-два-три! Ура! — закричала бабушка.

Ох какое тяжёлое было это бревно, но когда люди работают сообща, им всегда легче.

— Так, чуть-чуть вправо! — командовал Хенрик. — Теперь бабушкин конец немного заносим влево! Остальные стоят на месте. Три шага вперёд — и тихонько опускаем! Раз-два-три!

Теперь уже «ура!» закричали все. Только Хенрик задумчиво смотрел на множество брёвен, разбросанных по двору. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, что мужество покидает его.

— Может быть, мы одолеем сегодня ещё одно бревно? — нерешительно спросил он.

— Что за разговоры? Конечно! — воскликнула бабушка Уле-Александра.

Все снова присели на корточки перед бревном, на котором была написана цифра «два». Но как только они оторвали его от земли, Самоварная Труба залилась громким, отчаянным лаем. Она даже села на задние лапы, подняла кверху мордочку и завыла.

— Да перестань ты! Не мешай нам работать! — прикрикнула на неё бабушка.

— Вы слышите? — воскликнул вдруг Мортен, который крутился рядом и делал вид, что он тоже несёт бревно.

— Слышим, у Самоварной Трубы очень красивый голос, — сказала мама.

— Да я не про Самоварную Трубу, а про музыку!

— Сюда, сюда, немного правей, — перебил Хенрик Мортена.

— Это трубы и барабаны в джунглях! То есть в нашем лесу! — закричал Мортен.

Хенрик громко командовал, все тяжело дышали, но теперь уже и они слышали музыку. Это были барабаны, трубы, кларнеты, тромбоны. Целый духовой оркестр. Музыка звучала всё ближе и ближе. Казалось, будто каждая ёлка в лесу изо всех сил трубит в трубу.

— Музыка идёт сюда! — Мортен задыхался от волнения. — Вот они! Здесь, на нашей дороге!

Все оцепенели с тяжёлым бревном в руках.

На лесной дороге замелькали блестящие медные трубы; их несли большие сильные люди. У всех за спинами висели рюкзаки, а самый последний нёс в руках маленькую ёлочку. Стройной колонной они прошли в ворота, остановились перед домом и, стоя по стойке смирно, доиграли марш до конца.

Только когда музыка умолкла, бабушка и все остальные заметили, что они до сих пор держат бревно.

— Шаг вперёд, опускайте бревно на место! — скомандовал Хенрик, и второе бревно легло рядом с первым.

На этот раз «ура!» закричали музыканты, и кричали они так же громко, как играли.

Потом папа повернулся к маме, бабушке и остальным и сказал:

— Имею честь представить вам духовой оркестр шофёров в полном составе!

Музыканты спрятали в чехлы свои инструменты, сняли с плеч рюкзаки и вытащили из них уже другие инструменты: молотки, клещи, пилы и многое другое.

— Эти ребята обещали помочь нам построить хлев для Розы, но я подумал, что члены строительного комитета имеют право заложить первое бревно. И мне приятно видеть, что они с этим справились, — сказал папа.

— Мы справились с двумя, — гордо поправила его бабушка.

— И чудесно! Теперь предоставьте остальную работу нам, а для вас найдётся другое занятие. Бабушка будет печь вафли, мама делать бутерброды. Хлеб в кладовке. Масло, колбаса и сыр там же. Чашки все принесли с собой — об этом вам не надо заботиться. Хюльда, в шкафу на кухне спрятано два килограмма кофе — это по твоей части. Бабушка Уле-Александра отвечает за вафли вместе с нашей бабушкой. Все остальные будут выполнять их поручения. А Хенрик пойдёт с нами, потому что он больше всех понимает в строительстве.

Никогда в жизни Хенрик не был так горд. Он взглянул украдкой на Анну-Офелию, как будто она могла понять, о чём здесь говорят. Но Анна-Офелия спала, не обращая никакого внимания на шум.

В духовом оркестре шофёров было ровно пятьдесят человек. И хлев рос прямо на глазах у изумлённых детей, которые следили за работой.

Не успели ещё сгуститься сумерки, как на дворе уже стоял хлев для Розы, украшенный маленькой ёлочкой. Он был очень красив.

А потом в честь нового хлева был устроен пир с вафлями, бутербродами и кофе. Перед уходом музыканты спрятали пилы и топоры и снова вынули трубы. Все пошли провожать их. Бабушка шла впереди оркестра и освещала дорогу фонарём, потому что в лесу было уже совсем темно. За её спиной гремела музыка, и бабушка не могла удержаться, чтобы не размахивать фонарём в такт марша.

— Хороший день был сегодня! — сказала бабушка, когда они вернулись домой.

Все согласились с ней, и только одна Роза ничего не поняла из того, что происходило кругом. Она смотрела на цветочные горшки и думала, что ей очень хорошо живётся в этой уютной гостиной.