Параша Лупалова

Граф Ксаверий Де-Метр занимает почетное место между лучшими французскими писателями. Он талантливым пером написал историю жизни необыкновенной и неустрашимой девушки, нашей соотечественницы, которая совершила высокий подвиг самоотвержения и пешком пришла из Сибири в Петербург просить у Государя помилования своему отцу. Эта девица была Параша Лупалова или, как писал французский автор, Лопулова. Сочинение Графа Де-Местра под заглавием: «La Jeun Sibérienne» имело большой успех во Франции, оно много раз было издаваемо и в настоящее время часто является в великолепных иллюстрациях.

Такое внимание к книге, есть лучшее свидетельство ее достоинств. С убеждением можно сказать, что это одно из редких сочинений, которое при своей высокой нравственности имеет особенную занимательность для нас русских. Здесь кстати заметить, что Параша Лупалова есть чудное явление в нравственном мире, возвышающее собою душу женщины. Слова наши оправдываются необыкновенным успехом настоящей книги; предлагаемый перевод, с исправлениями и улучшениями издается ныне в третий раз, постоянное требование нашего издания давно уже распроданного, побудило приступить к новому изданию, чтобы тем удовлетворить желания приобрести настоящую книгу.

В заключение должно сказать, что Параша Лупалова, есть книга равно занимательная как для ребенка, так и для взрослого и даже старца. Наше наблюдение над книгой, доставившей многим нашим соотечественникам истинное наслаждение, дает нам право смело подтверждать здесь сказанное.

Август 1865 г.

В конце царствования Императора Павла и, молодая девушка пришла, пешком, из Сибири в Петербург испросить помилование своему отцу. О подвиге ее заговорили тогда все, что и побудило известную писательницу, г-жу Коттень, избрать эту странницу в героини романа. Но все, знавшие молодую сибирячку, сожалели, что сочинительница приписала романические похождения девушке, которая, без покровительства и помощи решилась на такое трудное предприятие, руководимая единственно одною чистою дочернею любовью и незнакомая ни с какой другой страстью.

Конечно, простой рассказ, о ее похождениях не имеет занимательности, которую романист придает вымышленным лицам, но все же, может быть, не без удовольствия прочтется верная повесть ее жизни, занимательная уже по самой истине.

Имя этой девушки: Параша Лупалова. Отец ее принадлежал к одной благородной украинской фамилии, но родился в Венгрии, где некоторое время жили его родители. Он служил сперва в Бессмертных гусарах венгерского войска, был во многих походах против Турок, участвовал в осадах Измаила и Очакова и своею храбростию приобрел уважение сослуживцев. Впоследствии, оставив службу, переселился в Россию, где и женился. За что именно он был осужден и сослан в Сибирь неизвестно; следствие, которое было произведено по его делу осталось тайною. Он не был приговорен к каторжной работе, но был сослан на житье в Ишим, на границу Тобольской губернии, и получал на пропитание, как и другие ссыльные, по десяти копеек ассигнациями в сутки. Уже после четырнадцатилетнего пребывания Лупалова с семейством в Сибири, он согласился отпустить свою дочь в Петербург.

Параша своими трудами помогала родителям: мыла белье, жала рожь и участвовала во всех деревенских работах, которые только были по ее силам, получая за труды вместо денег хлеб или другие жизненные припасы. Она была привезена в Сибирь ребенком и, не зная лучшей участи, охотно занималась этими тяжелыми работами.

Ее мать постоянно была озабочена своим скудным хозяйством и терпеливо сносила горькую долю; но отец, с молодости привыкший к деятельной военной службе и почестям, не мог покориться судьбе, и часто предавался отчаянию, чего конечно нельзя оправдать даже самым жестоким несчастием.

Он тщательно старался скрывать от дочери свою убийственную печаль, но Параша, сквозь щели перегородки, отделявшей ее каморку от комнатки родителей, несколько раз, против воли, видела его слезы, слышала ропот на судьбу и стала понимать горькую участь отца и матери.

Лупалов, неоднократно посылал просьбы к Тобольскому губернатору о облегчении тяжкой участи своего семейства, но все его попытки оставались без ответа. За несколько времени до начала нашего рассказа страдалец послал еще новую просьбу об этом.

Тогда через Ишим проезжал, по делам службы, какой-то чиновник; он взялся доставить бумагу и обещал ходатайствовать у губернатора. Несчастный ссыльный получил снова надежду, но ответа по-прежнему не было. Всякий проезжий, всякий курьер из Тобольска, (что впрочем случалось редко), невольно, самым незнанием о деле Лупалова, увеличивал его страдания и тоску, разрушая надежду, что обратят внимание на бедственное положение его семейства.

Случилось как-то, что Параша пришла домой с поля ранее обыкновенного и застала свою мать в слезах, а отца в сильном расстройстве. Он был необыкновенно бледен и задумчив и, по-видимому, вполне предавался горести; угрюмость его испугала бедную девушку. «Вот, — вскричал Лупалов, увидя ее, — вот мое самое невыносимое несчастие, дочь, данная мне Господом, во гневе Его… Я страдаю как изгнанник, страдаю как отец!.. Я не могу прилично образовать мою единственную дочь и принужден видеть, как она тяжким трудом кормит нас и, может быть, умрет от изнеможения на руках моих!.. Имя отца, радостное для всякого, для одного меня — проклятие неба!..»

Испуганная Параша и мать ее в слезах бросились к нему; они обе старались его успокоить. Этот случай произвел глубокое впечатление на Парашу. В первый раз, родители ее, откровенно, говорили при ней о безнадежном своем положении, и весь ужас несчастия их, с этой минуты стал вполне ей понятен.

В это-то самое время, когда ей еще не было и пятнадцати лет, родилась у нее мысль идти в Петербург, просить помилования отцу. Она сама потом рассказывала, что, однажды по окончании молитвы, мысль эта как молния блеснула в ее уме и произвела какое- то непостижимое беспокойство.

Параша и впоследствии, никогда не сомневалась, что эту мысль внушил ей сам Господь, и такая глубокая вера подкрепляла ее в самых неблагоприятных обстоятельствах жизни.

Так как Параша, до сих пор не понимая горькой участи своего отца, не имела причин помышлять о его освобождении, то это новое чувство ее восхитило.

«Господи! — молилась она, — не оставь меня своею милостию и не лишай невыразимого блаженства, которое наполняет мою душу».

Вскоре потом намерение идти в Петербург, упасть к ногам Монарха и просить помилования отцу, совершенно созрело в уме ее и стало постоянною мечтою.

За долго до этого, Параша любила уединенно молиться в березовом лесу, близ дома родителей; теперь она чаще стала ходить туда, проникнутая своею мыслию и с теплою верою воссылала молитвы к Господу благословить путь ее и дать силы на совершение подвига.

Иногда, предавшись мольбе, она забывала свои ежедневные занятия, чем неоднократно навлекала на себя выговоры родителей, которым долго боялась открыть свое намерение. Бодрость оставляла ее, всякий раз как только она хотела заговорить об этом с отцом, не ожидая вовсе успеха от такого объяснения.

Обдумав, она предположила при первом случае, во чтобы то ни стало, преодолеть робость и высказать свою заветную мечту. Однажды, рано утром, Параша пошла в лес испросить у Отца Небесного твердости и силы слова для убеждения родителей. Возвращаясь оттуда, она решилась открыться тому из них кого увидит первого и, предоставив все воле Провидения желала однако же встретиться прежде с матерью, ожидая от нее более снисхождения. Приближаясь к дому, Параша увидела отца. Он сидел у ворот, на скамейке и курил трубку. Параша твердыми шагами подошла к нему и со слезами сказала: «Батюшка, отпустите меня в Петербург, я пойду туда и буду просить Государя помиловать вас».

Отец, выслушав внимательно, взял ее за руку и введя в комнату, где жена его приготовляла обед, сказал: «Радуйся, жена, добрые вести, у нас появился сильный покровитель, и знаешь ли кто? Наша дочь! Она, видишь ты, сейчас идет в Петербург и хочет сама просить за нас Государя!» После того Лупалов, смеясь, пересказал все слова Параши. «Лучше бы ей, — отвечала мать, — сидеть за работой, а не задумывать такого вздора».

Бедная девушка, уже заранее приготовилась к гневу родителей, но не ожидала насмешек, они поколебали ее и она залилась горькими слезами. Минутная веселость, несвойственная Лупалову, скоро прошла, он сделался необыкновенно суров и стал бранить Парашу за ее слезы, а между тем, тронутая мать обнимала ее и, желая развеселить, говорила, подавая ей тряпку: «На-ка, сотри со стола, мы сперва пообедаем, а там ступай себе, с Богом, в Петербург».

Такие ответы родителей, конечно, скорее упреков и строгого обращения, заставили Парашу отложить разговор, но досада, что с нею обходятся как с ребенком, скоро прошла и уже более ее не тревожила. Параша твердо решилась исполнить свое намерение, беспрестанно повторяла все одно и тоже, просьбы ее были так неотступны, что отец, потеряв терпение, не шутя, побранил ее и строго запретил напоминать об этом; а мать, жалея, старалась внушить дочери, что она еще очень молода для такого предприятия.

С этих пор прошло три года, и в продолжении их Параша ни разу не смела возобновлять свою просьбу. К тому же Лупалова была долго больна и это заставляло отложить исполнение намерения до более благоприятного времени, но не проходило дня, в который Параша, к своим обыкновенным молитвам, не сомневаясь что Господь услышит ее, не присоединяла бы мольбы, чтобы отец согласился на разлуку. Такая теплая вера в благость Божию, конечно необыкновенна в простой девушке, не получившей никакого образования; это было тем более удивительно, что отец Параши как человек, ожесточенный судьбою, редко молился, а мать была женщина без воспитания.

В эти три года умственные способности Параши совершенно развились. Слова ее стали иметь более силы в семейных разговорах, а потому она смело говорила о своем намерении, на которое родители ее не смотрели уже как на ребячество. Но все же они по прежнему не соглашались отпустить ее, потому что дочь их становилась им более и более необходимою.

Эти новые препятствия действовали на душу Параши тем сильнее, что теперь родители уговаривали ее не шутками или угрозами, а убеждениями и слезами. «Мы стары, — говорили они, — у нас нет ни денег, ни друзей, ты одна все наше утешение, неужели ты решишься оставить нас одних и отправиться в опасный путь, где легко можешь погибнуть. Это скорее нас убьет, а не даст нам свободы!» Слезами отвечала Параша на такие слова, но день ото дня все более укреплялась в своей мысли.

Другое препятствие, гораздо важнее возражений отца, предстало Параше: ей был необходим паспорт, без него она не могла даже выйти из Ишима, а нельзя было надеяться что губернатор, оставлявший без ответа письма Лупаловых, согласится сделать им эту милость.

И так снова Параша поневоле должна была отложить свое путешествие до другого времени и думала только о том, как бы получить паспорт.

В это время жил в Ишиме между ссыльными, некто Нейлер, сын портного. Он недолго был в услужении у какого-то иностранца в Москве, и счел для себя выгодным прослыть в ссылке вольнодумцем. Такое вредное безумие и выгодное ремесло портного, которому он научился у своего отца, доставили ему знакомство с жителями и ссыльными. Одни отдавали ему чинить платья, а другие забавлялись его глупыми шутками, в числе последних был и Лупалов, к которому Нейлер иногда хаживал. Он знал набожность Параши и трунил над нею. Однако Параша, почитая его благоразумнее, чем он казался, думала уговорить его написать ей прошение к губернатору, надеясь, что отец скорее согласится подписать готовую просьбу.

Однажды выполоскав на реке белье, Параша собиралась идти домой, перекрестясь перед тем, по обыкновению, несколько раз, она с трудом подняла его. Нейлер случайна проходил в это время мимо, увидя ее он засмеялся. «Вот, — сказал он, — если бы вы побольше молились, да пониже кланялись, так пожалуй совершилось бы чудо и ваше белье само пошло бы домой. Дайте-ка, — прибавил он, насильно взяв у нее сырую ношу, — я вам докажу, что и безбожники, которых вы так ненавидите, предобрые люди!» Подняв при этих словах корзину, он понес ее. Параша, думая только о паспорте, дорогою сказала Нейлеру, что хочет просить его написать просьбу к губернатору о высылке ей паспорта. К сожалению в молодости, пренебрегши грамотою, философ наш не умел писать; однако ж он назвал ей одного человека в Ишиме, который мог исполнить ее желание. Параша радостно возвратилась домой, предположив завтра же воспользоваться данным советом.

Нейлер, придя к Лупалову, у которого собралось несколько человек, громко хвастался оказанною им услугою, говоря что избавил Парашу от труда ожидать чуда и надоедал подобного рода шутками; но ответ молодой девушки скоро заставил его замолчать. «Как мне не веровать в истинную благость Всевышнего, — сказала она, — я только несколько минут помолилась Ему, и белье мое, если не само собою пришло сюда, то все же принесено не мною, а руками безбожника. Чудо совершилось и я пока не прошу другого у Господа!» При таком ответе, все присутствовавшие засмеялись над Нейлером, а он, вполне пристыженный, тотчас же ушел от Лупаловых. Далее мы увидим несколько примеров подобной находчивости Параши; она и в самых трудных обстоятельствах жизни не теряла присутствия духа.

На другой день Параша поспешила посоветоваться с человеком, которого ей указали и узнала от него, что сама должна была подписать просьбу. Он взялся написать ее по форме, и, когда бумага была готова, то Лупалов, после недолгого сопротивления, согласился отправить ее в Тобольск и воспользовался случаем приложить еще новое письмо о себе самом.

С той минуты Параша сделалась спокойнее, и родители ее радовались, что она опять стала весела по-прежнему. Такую счастливую перемену произвела надежда на получение паспорта и безграничная вера в покровительство Всевышнего. Часто Параша ходила по большой дороге, ожидая почтальона. Доходя до станции, она разговаривала с смотрителем, старым инвалидом, который раздавал письма жителям Ишима и спрашивала его нет ли ей письма. Но с тех пор, как он посмеялся над ее намерением идти в Петербург, она перестала делать такие расспросы.

Месяцев через шесть после отправления просьбы, дали знать Лупаловым, что по почте пришло к ним письмо. Параша тотчас же побежала на станцию, а отец и мать вслед за дочерью пришли туда… Почтальон отдал Лупалову запечатанный пакет с паспортом, на имя Параши, и взял расписку в получении. Радостна была эта минута для всего несчастного семейства. Присылка паспорта казалась уже милостию изгнанникам. Однако в пакете не было никакого ответа от губернатора на собственные просьбы Лупалова. Дочь его конечно была вполне свободна, удерживать ее в Ишиме, было бы совершенно несправедливо. Молчание же на письма ее отца, без сомнения, было доказательством немилости к нему. Эта убийственная мысль скоро прервала общую радость, которую произвело внимание губернатора к просьбе Параши.

«Я только потому согласился просить о высылке паспорта, — сказал Лупалов, завернув его в платок и положив в карман своего кафтана, — что был уверен в отказе, и хотел избавиться от твоих докучных просьб, Параша!»

После этих слов они пошли, молча. Встревоженная девушка, на пути к дому, ни слова не говорила на с отцом, ни с матерью, надеясь на Господа и благодаря Его за исполнение душевного ее желания. Параша заметила однако с какою осторожностию был спрятан паспорт, и была даже довольна этим, потому что отец в огорчении мог бы и разорвать его. Отказ отца относила она к особой воле Божией и думала, что еще не настала пора ей собираться в дорогу. Потом она пошла в лес и там долго молилась, вполне предавшись радостным мечтам и надеждам.

Все эти подробности могут показаться мелочными, но, видя, что желания Параши, несмотря на все препятствия, исполняются против всякого чаяния, мы говорим о маловажных, по-видимому, случаях для доказательства, что на совершение такого невероятного подвига недостаточна была одна сила человеческая, а необходима вера движущая горами.

Во всем, что не случалось с Парашею, она видела перст Божий: «Я, — часто говорила она, — была испытуема Господом, но вера моя не оскудевала и мои надежды исполнялись!»

Но встретилось новое обстоятельство, оно придало еще более решимости покорной дочери и, может быть, даже заставило Лупаловых отпустить ее в дорогу. Мать Параши, хотя не была суеверна, однако любила иногда, от скуки более, гадать о будущем; верила в дурные приметы, несчастные дни и толковала сны. Она не начинала ничего важного по понедельникам, остерегалась опрокинуть нечаянно за столом солонку и соблюдала другие поверья. Иногда, взяв библию и раскрыв ее наугад, она искала, в первом попавшемся на глаза изречении, чего-нибудь подходящего к своему положению и выводила, таким образом, для себя более или менее благоприятные предзнаменования. Впрочем этот род гадания, у нас между простым народом, в большом употреблении; когда встретится неприменимое изречение, то снова начинают гадать и стараются приискать более удовлетворительный ответ. Несчастные во всем видят надежду и, не полагаясь на такие предсказания однако же радуются, если они согласны с их желаниями.

Лупалов обыкновенно читал по вечерам своему семейству главу из библии, поясняя притом славянские выражения, непонятные его домашним. Параша чрезвычайно любила слушать такие чтения. Однажды вечером наши отшельники сидели за библиею; чтение было кончено и все трое молчали. Наконец Параша, желая начать разговор, сказала матери. «Откройте пожалуйста библию и прочтите на правой странице одиннадцатую строку». Мать взяла книгу, раскрыла ее и, сосчитав булавкою строки на правой странице до одиннадцатой, прочла вслух: «И рече ей Ангел Господень: Агарь, раба Саррина, откуда идеши и камо грядеши?»

Это место Священного писания было так применительно к предполагаемому путешествию Параши, что невольно, поразило всех. Она вне себя от радости, взяла библию и поцеловала несколько раз страницу. «Это точно удивительно», — сказала мать, смотря на мужа, который, не желая потворствовать предрассудкам, сильно в эту минуту восстал против такого гадания. «Неужели вы думаете, — сказал он, — негрешно открывать священное писание и так вопрошать Господа, надеясь, что Он удостоит ответом все ваши безумные вопросы? Без сомнения, — продолжал он, обратясь к дочери, — Ангел будет охранят в твоем трудном путешествии, напоит во время жажды, насытит во время голода; но разве только одни эти нужды предстоят тебе в странствовании?»

«Конечно, — отвечала Параша, — я не смею полагаться на свои силы, но надеюсь, что Ангел-хранитель не оставит меня и мой путь благополучно совершится, если только мои родители благословят меня!» Такое сильное убеждение поколебало Лупалова и он не знал на что решиться. Параша стала грустна и молчалива, большею частью одна, или в лесу, или в своей каморке, она часто заливалась горькими слезами. Заметив эту перемену в дочери, Лупаловы боялись даже, что она решится уйти без паспорта, и всегда сильно тревожились, когда ее долго не было дома. Однажды они подумали, что Параша действительно ушла, тогда как она, возвращаясь из церкви с молодыми крестьянками, замешкалась у них. Когда Параша вернулась домой, мать обняла ее и сказала, прослезившись: «Где ты так долго была? Мы думали, что ты навсегда нас покинула!»

«Ах матушка! — отвечала Параша, которой никогда не приходила эта мысль в голову, — вам, может быть, придется горевать об этим, вы не хотите благословить меня в дорогу!» Холодно принимая ласки матери, Параша произнесла эти слова таким печальным и дрожащим голосом, что добрая старушка глубоко была тронута. Желая однако успокоить свою дочь, обещала более не противиться ее желанию, исполнение которого теперь единственно зависело от согласия отца. Параша не просила его более, глубокая печаль ее говорила убедительнее всякой просьбы.

Однажды вечером Параша что-то шила, а Лупалова, готовя ужин, попросила своего мужа сходить в огород накопать кореньев.

Лупалов, грустный и задумчивый, не слыхал слов жены, но вдруг, опомнясь от забытья промолвил: «Сейчас матушка, я рад служит тебе, в нашем положении мы должны помогать друг другу!» Сказав это, он взял заступ и пошел в огород, в ту же минуту Параша тоже побежала туда. «Да батюшка, — сказала она, — я день и ночь думаю о перемене нашей горькой участи и надеюсь, что Господь поможет мне упросить вас отпустить меня в Петербург к Государю. Отдайте мне паспорт, добрый и несчастный батюшка! Верьте, это воля Божия! Неужели вы заставите меня поступить против закона Господня и ослушаться вас?!»…

При этих словах, Параша упала на колени пред отцом и старалась перелить в его душу свою веру. Между тем мать подошла к ним. «Упросите батюшку», — рыдая, сказала ей Параша! Бедная старушка от избытка чувств не могла вымолвить слова. Скрепя сердцем, раньше согласилась она на разлуку с дочерью, но не имела духа просить о том своего мужа. Даже Лупалов, убеждаясь верою и словами всегда покорной Параши, не мог противиться таким трогающим сердце просьбам, видя, что твердая решимость может внушить дочери мысль уйти и без паспорта. «Что с нею делать? — воскликнул он, — видно так угодно Богу, мне надо, наконец, согласиться!» «Будьте уверены, — говорила оживленная радостию Параша, целуя руки отца, — вы не станете раскаиваться, что исполнили мое желание. Да, батюшка, я пойду в Петербург и паду к ногам Государя. Господь внушил мне эту мысль, убедил и вас, Он же Всемогущий умилосердит Монарха!» — «Бедная Параша, — отвечал Лупалов, сквозь слезы, — ты думаешь, что дойти с просьбою к Императору также легко, как говорить здесь с отцом? Часовые приставлены ко всем входам во дворец, допустят ли они тебя, нищую, неимущую ни крова, ни покровителей; да и осмелишься ли ты войти сама, а кто согласится представить тебя Государю?»

Параша чувствовала всю справедливость этих слов, но не теряла твердости духа; тайное предчувствие ободряло ее. «Мне понятны ваши опасения, — отвечала она, — они внушены вашею нежною любовию ко мне, но разве вы не видите покровительства Божия моему предприятию? Посудите сами, как наградил уже меня Господь за мою веру. Я не знала как получить паспорт, а Он заставил нечестивца указать мне к тому средство, Он же Милосердный, расположил в мою пользу губернатора и наконец заставил даже и самих вас согласиться отпустить меня. О не сомневайтесь же, что Господь Всеблагий, Который не оставлял меня до сей минуты своею милостию, приведет к трону Государя и внушит мне слова умилосердить Его! Я верю, что Бог наградит вас свободою за покорность Его воле».

С этой минуты Лупаловы решились отпустит свою дочь, однако времени для разлуки не назначили, отец надеялся на помощь приятелей; многие из ссыльных были люди достаточные, некоторые из них даже предлагали ему пособия, от которых по скромности, он отказывался, теперь же решился просить их помочь ему. Он душевно желал сыскать попутчика, который хотя бы в начале дороги сопроводил Парашу. Однако ожидания его не сбылись, а она спешила пуститься в путь. У Лупаловых всего был один рубль серебром, и как они не старались, но не могли еще достать денег. Наконец 8-е сентября, день Рождества Пресвятыя Богородицы, был назначен для тяжкой разлуки.

Только что молва о сборах Параши в Петербург разнеслась по Ишиму, как все знакомые Лупалова пришли посмотреть на его дочь, более из любопытства, чем из участия. Вместо того чтобы помочь Параше и ободрить ее, все осуждали отца за согласие на разлуку, а кто мог бы оказать пособие говорил, что иногда обстоятельства не позволяют помогать в нужде и лучшим своим друзьям, и уходили, предвещая дурное; не этого ждали от них Лупаловы. Только двое из самых бедных ссыльных ободряли Парашу и давали ей добрые советы. «Случалось видеть, — говорили они, что сбывались самые безнадежные ожидания. Положим, что ей трудно дойти до Государя, но она найдет добрых людей. Неужели сыщется человек, который откажется помочь дочери, когда она просит за своих несчастных родителей?!..»

Восьмого сентября, на рассвете; оба ссыльные пришли проститься с Парашею о проводить ее. Она уже совсем приготовилась на далекий путь и связывала давно сшитый ею дорожный мешок, в котором лежала необходимая поклажа.

Отец отдал ей последний свой серебренный рубль, который Параша не хотела брать, говоря, что эти деньги очень недостаточны на дорогу до Петербурга, а им могут быть крайне нужны. Только одно приказание отца могло заставить согласиться взять их. Бедные ссыльные также хотели уделить что могли; один предложил ей тридцать копеек медью, другой двугривенный; этим должны они были прожить несколько дней. Параша отвергла приношение и была глубоко тронута таким великодушием. «Если Господь Бог, — говорила она, — поможет мне испросить у Государя прощение моему батюшке, то и вас конечно не оставит своею милостию!»

В эту минуту в комнате показались лучи восходящего солнца. «Пора расставаться, сказала Параша, — батюшка и матушка благословите!» Следуя старинному русскому обычаю, при подобных случаях, она, ее отец и мать и оба ссыльные сели, как делается в последнюю минуту разлуки, потом после краткого молчания все встали, помолились и затем начались слезы и рыдания.

Этот обряд, по-видимому незначительный, имеет в себе глубокий смысл. Краткое отдохновение перед разлукой долгой, может, быть, вечной, не выражает ли, некоторым образом, желания отдалить ее и похитить у судьбы хотя еще одну минуту до расставания, до грустного прости?

Родители благословили, стоявшую на коленях Парашу. Перекрестясь и удерживая слезы, вырвалась она из объятий отца и матери и оставила навсегда хижину, которая была ее колыбелью и постоянным жилищем. Лупаловы хотели проводить свою дочь и прошли с нею несколько шагов, но, изнемогая от избытка чувств и вполне предавшись тоске, остановились и смотрели как Параша уходила в даль, вместе с провожавшими ее ссыльными; она же не оглядывалась, боясь этим расстроить родителей и себя, и скоро скрылась из их виду.

Лупалов с женою возвратились тогда в свою хижину, пустыней показалась она им с этой минуты! Жизнь несчастных стала еще тягостнее. Жители Ишима обвиняли отца, что он допустил свою дочь до такого безрассудного предприятия; смеялись над ним, подшучивали также и над ссыльными, которые по простоте души рассказывали о своих надеждах на ходатайство Параши, поздравляя их наперед со счастием.

Но оставим страну горести и последуем за нашей путницей. Расставшись с провожавшими ее ссыльными, Параша присоединилась к молодым девушкам, шедшим по той же дороге в соседственную деревню, которая была в двадцати пяти верстах от Ишима. К вечеру Лупалова благополучно дошла до деревни и остановилась на ночлег, у знакомого ее родителям крестьянина, который принял ее радушно.

По утру Параша, непривыкшая к ходьбе, почувствовала сильную усталость. Выйдя из избы, где ночевала, она испугалась своего одиночества, но, припомнив историю Агари в пустыне, тотчас ободрилась. Параша перекрестилась, поручила себя своему Ангелу-хранителю и пошла далее. Пройдя несколько шагов, она заметила на вывеске почтового дома, мимо которого проходила накануне вечером, изображение двуглавого орла, это заставило ее подумать нейдет ли она, вместо Петербурга назад в Ишим. Параша остановилась чтобы спросить о дороге и встретила своего хозяина, который с усмешкою сказал ей: «Если ты все будешь идти так, то уйдешь недалеко, да впрочем, и правду сказать, ты сделаешь лучше, если вернешься домой!»

Такие случаи несколько раз бывали с нею; когда Параша не знала куда идти и спрашивала дорогу в Петербург, то все над нею смеялись, что приводило ее в большое затруднение. Не зная вовсе большой дороги в столицу, Параша полагала, что известный своею святынею Киев, о котором слышала она от матери лежит на этом пути. Проходя чрез него, она хотела приобщиться Св. Таин, намереваясь также, если предприятие ее окончится благополучно, со временем постричься в монахини, в одной из тамошних обителей.

С такой ошибочною мыслию о положении Киева, и видя, что все смеются при вопросе о дороге в Петербург, Параша начала спрашивать дорогу в Киев, но и это также было безуспешно.

Однажды Параша остановилась на перекрестке, не зная куда идти; в это время ехала кибитка. Параша просила проезжих указать дорогу к Киеву. Ей отвечали насмешливо, полагая что и она шутит: «Ступай по какой хочешь, по любой дойдешь до Киева!» Параша пошла наугад и к счастию не ошиблась. Вообще она не помнила дорог и перепутывала названия деревень, в которых останавливалась. Обыкновенно Параша в маленьких селениях находила скорее пристанище, чем в больших, где часто принимали ее за бродягу, а такое несправедливое подозрение очень ее огорчало.

Приближаясь к городу Камышлову наша усталая путница едва, едва оканчивала один из самых длинных переходов; тут застигла ее сильная буря. Параша удвоила шаги, желая скорее дойти до жилья, которое виднелось невдалеке; сильный порыв ветра сломил перед нею дерево; это очень испугало ее и заставило искать убежища в лесу. Чтобы сколько-нибудь защититься от дождя и ветра, она стала под развесистую сосну, около которой рос высокий кустарник. Буря бушевала целую ночь, и Параша провела ее под открытым небом и сильным дождем, едва переставшим под утро. Только что рассвело, голодная и продрогшая потащилась бедняжка по дороге. К счастию проезжавший крестьянин предложил ей сесть в его телегу. К восьми часам утра приехали они в село, где добрый мужичок, не имея надобности останавливаться, высадил Парашу посреди улицы, а сам поехал домой. Странница уже предчувствовала дурной прием, потому что это было богатое село, однако, понуждаемая голодом и усталостию подошла к самому бедному домику, у которого сидела пожилая женщина и чистила горох. Параша попросила пристанища, но та, взглянув на нее с презрением, сурово отогнала от себя.

Слезая с телеги, Параша упала в грязь и замарала все свое платье, притом же ужасная ночь, проведенная в лесу без пищи, так изнурила бедную девушку, что она точно казалась неблаговидною, оттого все и отгоняли ее, к кому только она не подходила. Параша присела у дверей дома какой-то женщины, которую также напрасно умоляла о приюте, но и эта с бранью прогнала ее оттуда, говоря, что не пускает к себе побродяг. Бедная девушка увидела церковь, и пошла к ней печально. «По крайней мере, — думала она, — уж отсюда меня не выгонят».

Церковь была заперта, путница перекрестилась и села на ступеньках крыльца. Слыша брань женщин, деревенские мальчишки, тащившие тележку по улице, побежали за Парашею, окружили ее и называли воровкою. Часа два просидела бедняжка, изнемогая от усталости, прося Бога помочь ей и дать силы перенести такое испытание.

Между тем подошла к ней другая женщина, на вопросы ее, Параша отвечала рассказом об ужасной ночи, проведенной в лесу. Еще несколько крестьян остановилось слушать ее рассказ. Между ними был староста, он посмотрел паспорт и сказал, что это точно такой, как надобно; тогда крестьянка позвала Парашу к себе.

Опухшие ноги странницы до того онемели от изнурения, что она не могла сама встать с места, и надо было приподнять ее, башмак с одной ноги был потерян; увидя это, все прежде оскорбившие ее жестоким обхождением и несправедливо думавшие о ней, стали жалеть Парашу.

Ее посадили в тележку и те же ребятишки, которые за несколько минут обижали ее, запряглись и подвезли к дому. Крестьянка приняла ее радушно, и Параша пробыла у нее несколько дней. В это время какой-то добрый крестьянин сшил ей башмаки. Наконец Параша, почувствовав, что силы и здоровье ее восстановились, простилась с своею хозяйкою и отправилась далее. До наступления зимы, Параша спешила идти как можно скорее, останавливаясь только в крайних случаях для отдыха. Параша во время дороги приставая у добрых людей, всегда старалась чем могла отблагодарить их; она помогала мыть белье, шила, что умела, подметала избу, пособляла стряпать, словом занималась всеми домашними работами. Покороче ознакомясь с радушными хозяевами, она рассказывала, по просьбе их, про свою жизнь и путешествие, убедясь из опыта, что с первого взгляда ей не верили и принимали за бродягу, если она тотчас же говорила кто она и зачем идет в Петербург. И точно, люди всегда скорее видят дурное, чем хорошее, особенно когда заметят, что в них чего-нибудь ищут. Сперва надобно услужить им и расположить в свою пользу, не поселяя никакого сомнения, тогда они станут сожалеть вас и невольно сделаются снисходительнее. Параша прежде всего просила хлеба, потом, чтобы найти ночлег, жаловалась на усталость и наконец говорила о себе, своих родителях и цели путешествия. Так-то Параша, во время трудного своего странствования, суровым опытом, изучила сердце человеческое.

Часто случалось, что люди, отгонявшие бедняжку, видя как она уходила в слезах, приглашали ее к себе и обходились с нею ласково. Нищие, привыкшие к отказам, не так чувствительны к ним, но Параша, поставленная судьбою в самое жалкое положение, и перенося крайние нужды, прежде однако не просила милостыни; а теперь жестокая необходимость довела ее до этого, и потому бедняжка сильно огорчалась отказами, особенно если люди сомневались в истине ее слов и дурно о ней думали.

Успех, в рассказанном нами случае, от предъявления паспорта навел ее на мысль впоследствии показывать его, особенно, когда она желала сыскать пристанище. В паспорте она была названа дочерью капитана, что во многих случаях было для нее весьма полезно. Впрочем Параша говорила, что с ней редко случалось несчастие не найти приюта, напротив того много раз встречала она истинное человеколюбие и самое радушное гостеприимство. «Несправедливо полагают иные, — повторяла в последствии Параша, — что мое путешествие было бедственно и будто я испытала много страданий; все думают так потому, что не знают как я дошла до Петербурга. Нет, почти всегда Бог посылал мне добрых людей, которые принимали меня как родную, а с злыми я редко встречалась!»

Однако же бывали случаи в путешествии Параши, где жизнь ее была в опасности, и они по своей замечательности стоят подробного рассказа. Как-то поздно вечером Параша в одной деревне отыскивала себе ночлега. Встретившийся с нею широкобородый мужик, сперва было грубо отогнал ее, а потом, сам подозвав, сказал: «Ну, уж делать нечего, пойдем к моей старухе!»

Параша не решалась принять приглашение, однако, боясь не найти другого пристанища, пошла за мужиком. Войдя в избу, она точно увидела весьма пожилую женщину, наружность которой была еще страшнее, чем у вожатого. Он тотчас же накрепко запер дверь и окошки своей лачуги. Не ласковы были к Параше ее хозяева, они казались ей почему-то страшными, так, что она стала бояться и раскаивалась зачем остановилась у них. При бедном освещении избы лучиною Параша осматриваясь, не раз встречала устремленные на нее дикие взоры хозяев. После нескольких минут молчания, старуха спросила ее. «А откуда ты матушка, идешь?» — «Из Ишима в Петербург!» — «Ого-го далеконько! Для такой дальней дороги надо много денег, верно они у тебя и водятся, голубушка?» «У меня только и остался теперь один двугривенный», — отвечала оробевшая Параша! «Не лги, не лги, — запищала старуха, — как с этим пуститься в такой дальний путь!»

Напрасно уверяла бедная девушка, что у нее только и было всего денег, старуха не верила и злобно пересмехаясь с мужем говорила: «Из Ишима в Питер, с двугривенным, статочное ли дело!» Обиженная Параша дрожала от страха и едва удерживала слезы, душевно моля Господа, не покинуть ее. Скоро ей дали кусок хлеба, и она не успела доесть его, как хозяева велели ей идти спать. Параша не сомневалась, что они были люди недобрые; охотно отдала бы она все, что имела, лишь бы от них вырваться. Полураздетая легла она на печку, оставя на лавке дорожную котомку, для того, чтобы им легче можно было осмотреть ее и вынуть деньги. Этим бедняжка надеялась избавиться от постыдного обыска. Действительно, как только им показалось, что Параша уснула, они приступили к осмотру ее поклажи. С трепетом вслушивалась бедняжка в их разговоры. — «У ней есть, — говорили они, — непременно еще есть деньги, верно бумажки!» — «Я видела, — прибавила старуха, — у нее на шее мешочек, они непременно там спрятаны!» И точно у Параши на шее была кожаная сумочка, в ней хранился паспорт. Хозяева заговорили гораздо тише, но слова, долетавшие до слуха Параши, еще более устрашали ее. «Никто не видел как она вошла к нам! Кто знает, что она в деревне?» Тут они зашептали так тихо, что трудно было расслышать слова их и наконец совершенно умолкли. Воображение бедной девушки представляло ей в эти минуты молчания смертельные ужасы. Вдруг видит Параша голову страшной старухи, которая лезла на печку. Кровь застыла в жилах бедняжки, она умоляла не убивать ее, снова уверяя, что у нее нет денег, но жестокая женщина, в эту минуту, молча стала обыскивать сарафан и осмотрела внимательно башмаки. В это время мужик подошел с зажженною лучиною и взяв из рук жены сумку развернул ее и не нашел ничего, кроме паспорта. Наконец старуха, видя, что поиски тщетны, слезла с печи. Параша, как говорится, была ни жива, ни мертва.

Не найдя денег, злодеи оставили ее, ушли спать и вскоре преспокойно захрапели. Параша от ужаса долго не могла уснуть и боялась, что они снова станут ее обыскивать; но потом она немного успокоилась, усталость победила страх, и Параша крепко заснула. Уже совершенно рассвело, когда старуха разбудила ее. Параша сошла с печки и была неожиданно удивлена переменою своих страшных хозяев, они стали гораздо добрее и ласковее. Параша начала собираться в путь, но они никак не хотели отпустить ее и говорили: «Да погоди маленько, мы тебя хоть накормим на дорогу!» Старуха гораздо более заботилась об этом теперь, чем накануне; она взяла ухват, вытащила из печи горшок щей и налила их в чашку, а муж между тем, открыл подполье, где стоял бочонок квасу и нацедил из него полную кружку для гостьи.

Несколько успокоенная таким добрым обхождением, Параша простодушно и откровенно отвечала на их вопросы и рассказала зачем идет в Петербург. Хозяева слушали ее, по-видимому, с большим вниманием и, желая оправдать свое оскорбительное обращение и дурной поступок уверили, что хотели удостовериться точно ли у нее так мало денег и не беглая ли она воровка. «Мы не думали обокрасть тебя, — говорили они, — и ты сама увидишь это!» Наконец Параша вышла от них, не зная благодарить ли за ночлег, и почитала себя счастливою, что выбралась из их дома. Пройдя несколько верст Параша вздумала сосчитать деньги. Читатель конечно не менее ее удивится, узнав что сверх двадцати копеек, она нашла, в своей котомке еще сорок копеек — их положили хозяева.

Параша особенно любила рассказывать это приключение, как неоспоримое доказательство покровительства Божия, внезапно изменившего сердца злых людей. Чрез несколько времени после этого Параша снова подверглась другого рода опасности, которая также очень ее напугала. Ей предстоял большой переход, и потому она отправилась с ночлега в два часа утра. В конце селения на нее напала стая собак. Параша пустилась бежать, отмахиваясь палкою, что еще более их раздражило. Самая большая из них бросилась на бедную девушку, ухватилась за ее сарафан и разорвала его. Параша в испуге упала на землю и уже чувствовала как животное обнюхивало ее холодным носом. «Тот, Кто спас меня от грозы и злодеев, — думала в эту, минуту Параша, — избавит и от предстоящей опасности». И точно, шедший мимо крестьянин разогнал собак, которые не успели сделать ей самой никакого вреда.

Между тем наступала зима; около недели Параша была задержана в деревне, глубоко выпавшим снегом, отчего дороги сделались непроходимыми для пешеходов. Когда установился снежный путь, Параша хотела идти, но крестьяне не советовали ей пускаться, угрожая погибелью. Идти пешком в такое время, конечно даже опасно и мужчине, потому что вьюга заносит дороги, и путник засыпанный снегом нередко гибнет. К счастью Параши в деревню пришел обоз с провизиею, которую везли в Екатеринбург к празднику Рождества Христова. Параша упросила извощиков взять ее с собою. Во время этого переезда она испытала еще новое бедствие. Холод увеличивался, а у нее не было шубы, и потому, как не укутывалась бедная девушка в рогожи, которыми покрыты были возы, но не могла хорошо защититься от стужи. На четвертый день после выезда, стало невыносимо холодно, и странница до того иззябла, что не могла сойти с воза. Когда извощики решились приостановиться для ночлега на близлежащем постоялом дворе, то они помогли ей сойти, и привели в избу. Хозяйка, заметив, что у Параши правая щека была отморожена, стала оттирать ее снегом и вообще очень заботилась о бедняжке. Попутчики решительно отказались везти Парашу далее, представляя ей, что она замерзнет в дороге без шубы, при таком холоде, который, как надо полагать, еще усилится. Бедная девушка стала горько плакать, предвидя, что ей нескоро представится такой удобный случай и такие добрые люди в дороге.

Притом и хозяева даже, как казалось ей, не были расположены держать ее и желали, чтобы она скорее отправилась. В таком затруднительном положении потеряв всякую надежду добраться до Екатеринбурга, сидела Параша в углу избы и вполне предавалась горести. Извощики, тронутые положением, сделали складчину на покупку ей бараньей шубы, которая в тех местах стоила в то время не более пяти рублей ассигнациями; но к несчастью продажной не нашлось ни одной, а никто не решался уступить своей, потому что было весьма трудно в такой мороз обойтись без теплой одежды. Мужички давали хозяйской работнице за полушубок даже семь рублей, но и та не соглашалась. Один из извощиков вздумал довольно странным средством помочь Параше. «Мы станем, — говорил он, — давать ей наши тулупы поочередно, или пусть она наденет мой совсем, а между тем один из нас пройдет с версту без шубы». На это все охотно согласились; тотчас же рассчитали сколько каждому придется пройти в одном зипуне. Таков уж русский человек; он всегда добивается до точного счета, от того-то и не скоро вдается в обман. Параша, видя доброту этих честных людей, приняла с душевною признательностию их предложение. Надев тулуп, она села на воз, а добрый извощик, укутавшись рогожею, которою прежде покрывалась Параша, сел на облучок и, правя лошадью во все горло затянул веселую песню. Мена тулупов шла исправно на каждой версте, пока обоз наконец не достиг благополучно до Екатеринбурга.

Параша между тем, в продолжении всей дороги, молча молилась за доброе дело своих попутчиков. Приехав в Екатеринбург, она пристала с ними вместе на постоялом дворе. Хозяйка, расспросив о ней извощиков и заметя из рассказов самой Параши, что она нуждается в деньгах, поименовала всех слывших в городе за людей благотворительных и советовала обратиться к ним с просьбою помочь на дорогу. Более всех хвалила она г-жу Милину, известную всему городу ласковым обхождением, добротою и благотворительностью бедным. Работники постоялого двора также подтверждали это. Если бы Параша и не понимала таких намеков, то все же ей необходимо было сыскать другое жилище. На бедных постоялых дворах, все пристающие спят в теплой избе, кто не захватит места на печке, тот ложится на полу. На другой день рано утром Параша пошла отыскивать Милину. По своему обыкновению, наша путница зашла в церковь, где увидела такое множество народа, какого никогда ей не случалось видеть. Это был день Воскресный. Усердное моление Параши, котомка за плечами и одежда показывали, что она странница, почему все обратили на нее особенное внимание. При выходе из храма, какая то госпожа спросила Парашу откуда она? Параша ответила на вопрос, и уже хотела с нею проститься, сказав, что идет просить помощи и приюта у г-жи Милиной, которую все благословляют за благотворительность и человеколюбие. «Милину напрасно тебе очень расхвалили, — возразила эта госпожа, — она совсем не так добра, как ты представляешь себе, я тебе дам лучшее пристанище, если ты только пойдешь со мною». Параша, помня все, что ей говорила хозяйка постоялого двора, слушала с недоверчивостию свою новую знакомую, и только потому пошла за нею, что не хотела огорчить ее, а совсем не с тем чтобы принять приглашение. Госпожа, заметя, что Параша шла неохотно, сказала: «Если ты непременно хочешь идти к этой барыне, то вот и дом ее, пойдем к ней вместе, ты увидишь как тебя там примут, но обещайся придти ко мне, если тебя не будут уговаривать остаться». Параша, не отвечая ни слова, вслед за нею вошла в прихожую и обратясь к служанкам спросила: дома ли г-жа Милина? Они, удивившись сделанному вопросу, в минуту возвращения самой их барыни, молчали. «Можно ли видеть вашу госпожу?» — повторяла Параша. «Да она перед тобою», сказала одна из них. Параша догадалась, что пришла из церкви с г-жей Милиной, которая в эту минуту обнимала бедную девушку. «О, я не сомневалась, что г-жа Милина очень добра!» — говорила Параша своей новой знакомой, целуя ей руки. Такой случай был приятен благотворительнице тем более, что она услышала похвалу себе без всякой лести со стороны Параши.

Милина приняла Парашу как родную. Бедная девушка за обедом рассказала в подробности несчастную историю своих родителей и намерение идти в Петербург, просить помилования отцу. Милина, тронутая рассказом, тотчас же послала за своим другом г-жею Г., такою же благодетельною дамою как сама, желая представить ей молодую странницу и обдумать вместе, как бы помочь ее предприятию.

Добродетельная хозяйка сомневалась в успехе Парашиных ожиданий, но не отговаривала ее, а только старалась вместе с г-жею Г. уговорить примерную дочь, хотя до весны остаться в Екатеринбурге. Время стояло холодное, и путница наша видела, что идти далее было бы невозможно, а благодетельницы, желая удержать ее, еще ничего не говорили о помощи, которую в последствии оказали. Параша была у них совершенно счастлива; ласки и радушное обхождение этих дам были ей новы, потому-то воспоминание о времени, проведенном у них, навсегда осталось в ее памяти. При рассказе о жизни в Екатеринбурге, Параша со слезами на глазах произносила имена двух своих благотворительниц. Однако ж здоровье Параши было очень расстроено; ужасная ночь, проведенная в лесу, имела следствием простуду, которая более и более увеличивалась от беспрерывного путешествия в большие морозы. Во время пребывания своего в Екатеринбурге, Параша старалась научиться грамоте. По этому однако нельзя заключать, что родители ее не хотели вовсе думать о воспитании своей единственной дочери; но мысль о вечном изгнании заставила их объяснить ей высокие истины закона Божия, внушить покорность к Промыслу, приучить к домашнему хозяйству и рукодельям, необходимым в сельском быту; дальнейшего же образования они не могли дать Параше и даже считали его не только бесполезным, но даже вредным для девушки, по-видимому, предназначенной к самой бедной жизни. Такой, можно сказать, недостаток еще более заставляет удивляться Параше. В детстве она начинала учиться читать, но потом, ежедневно помогая своей матери в домашнем хозяйстве, совершенно забыла даже самые буквы; теперь же снова принялась за ученье со всею охотою и твердостию своею характера. По прошествии нескольких месяцев, Параша разбирала уже молитвенник, который подарили ей ее благодетельницы. Нередко с трудом отрывали ее от такого занятия. Удовольствие, ощущаемое Парашею при чтении молитв, в которых она находила выраженными ясно и трогательно свои чувства, заставляло ее скорее сделаться грамотною и читать божественные книги. «Как счастливы люди, которые умеют читать, — говорила она, — как усердно они должны молиться Богу, имея ясное понятие о вере и средства благодарить Творца Небесного, за Его неизмеримое милосердие!»

Милина улыбалась при таких рассуждениях, и думала, что для столь глубокого чувства и таких пламенных молитв, конечно нет ничего невозможного. Эта мысль еще более убедила двух дам содействовать намерениям Параши, предоставив остальное Провидению, которое очевидно покровительствовало страннице. Однако все же Милина и г-жа Г. старались отклонить Парашу от желания идти в Петербург, представляя ей трудность такой дороги, делали лестные и выгодные предложения, желая удержать ее у себя; но ничто не могло поколебать сильную душу дочери, проникнутую любовью к родителям. «Что-то делает теперь мой отец, в изгнании, тогда как я наслаждаюсь здесь всеми благами жизни?» — беспрестанно спрашивала сама себя Параша. Наконец, когда наступила весна, г-жа Милина, снабдив Парашу всем нужным для дороги и, хорошо зная трудность путешествия из Екатеринбурга чрез Уральские горы и по рекам до Нижнего Новгорода, поручила бедную девушку известному по честности и благотворительности купцу, отправлявшемуся туда по торговым делам. С ним ехала Параша, то сухим путем, то водою. С такими затруднениями они достигли почти до устья Камы, и во все время этого пути добрый купец усердно заботился о Параше; но к несчастию он заболел и принужден был остаться в деревушке, лежащей на берегу этой реки. Параша снова осталась без руководителя, снова должна была сама обо всем заботиться. Она на купеческом судне благополучно достигла до Лаишева, отсюда, вверх по Волге, судно потянулось, где лошадьми, где людьми (гужем). В это плавание с путешественницей случилось несчастие. В сильную бурю, какие часто бывают в этой стране, судовщики, желая скорее пристать к берегу, поспешно поворачивали судно огромным рулевым веслом и, по неловкости при этом движении, столкнули в воду Парашу и еще двух путешественников. Благодаря Бога, их успели спасти, но Параша, не имея места переодеться, осталась в мокром платье.

Сильная простуда была следствием этого несчастия, имевшего гибельное влияние на здоровье путницы. Екатеринбургские дамы поручили проводнику сделать все нужные распоряжения к дальнейшему ее путешествию от Нижнего, но не дали писем к своим знакомым в этом городе, потому что Параша не думала там прожить долго, и она по прибытии туда должна была остаться совершенно без покровителей. Судовщики, высадя на берег, отдали ей поклажу, которая щедростию г-жи Милиной несколько увеличилась.

Параша прежде всего пошла помолиться в монастырь, построенный на высоком берегу Волги, невдалеке от пристани, а потом хотела идти в город искать себе приюта. Войдя в церковь, она услышала умилительное пение монахинь и почла это хорошим для себя предзнаменованием. Тут она вспомнила о своем обете постричься в инокини, и теперь еще более укрепилась в этой мысли. «Когда Господь Бог поможет мне облегчить участь моих родителей, — подумала Параша, — то я посвящу Ему на служение всю свою жизнь и непрестанно буду воссылать к небу благодарные молитвы, за все ниспосланные мне милости».

Выходя из церкви, по окончании Божественной службы и, сотворив последнее крестное знамение, наша юная путешественница была поражена великолепным зрелищем. Ей представился обширный, оживленный торговлею город, лежащий при впадении Оки в Волгу. Высокие златоглавые храмы Божии, местами украшенные яркою весеннею зеленью, живописные берега рек, белые паруса на купеческих судах, множество каменных домов, повсюду кипящий деятельностию народ, и синева дали — все это, озаренное последними лучами заходящего солнца, невольно своим величием поражает даже и тех, кто привык к таким впечатлениям. Трудно выразить, что чувствовала в эту минуту Параша, какой то невольный трепет овладел ею.

Ей страшно показалось идти в город, где она не знала куда преклонить голову. Параша, оставляя родителей, готова была перенести всякие нужды: голод, жестокую стужу, болезни и даже не страшилась смерти, но, узнав людей и наслышась, что нередко в больших городах бедный странник, видя повсюду холодное равнодушие и сильнее чувствуя свое одиночество, находится под гнетом какого-то очарования, встречая только глаза не видящие и уши не слышащие его. При виде Нижнего Новгорода, Параше вполне представился весь ужас такого положения.

У своих благотворительниц в Екатеринбурге, она ознакомилась несколько с светским бытом и поняла, что ей, как дочери благородных родителей неприлично и унизительно даже просить подаяния, к чему она по необходимости прибегала в начале своего странствования. «Боже мой! — говорила она, — где я найду таких добрых людей, как мои Екатеринбургские благодетельницы?.. Вот я уже более чем за тысячу верст от них! Я боялась всегда войти в самую бедную хижину, что же будет со мною, когда я в Петербурге пойду ко дворцу Государя?..»

Эта мысль так поразила Парашу, что она в первый раз приуныла и заплакала. Вспомнив слова отца, в которых он представлял как ей будет трудно дойти до Государя, она ужаснулась своего предприятия, но в ту же минуту уже упрекала себя в малодушии и просила прощения у своего Ангела-хранителя. «Без сомнения Всемогущий, — говорила она в последствии, рассказывая об этом случае своего путешествия, — внушил мне мысль снова войти в церковь и просить у Господа подкрепить утраченные силы». Параша опять вошла в храм Божий и начала со слезами молиться. В это время бывшая в церкви монахиня увидела нашу бедную странницу, благоговейно стоящую на коленях пред иконами и удивлялась ее усердному молению.

«О чем ты молишься? — спросила инокиня, подходя к Параше, — время уже запирать церковь». Бедная девушка, смущенная вопросом, рассказала откровенно, что заставило ее возвратиться в храм Божий и, объяснив свою боязнь идти в город искать пристанища, просила дать ей приют в монастыре. «Пойдем к нашей доброй матушке, игуменье; сна верно не откажет в этом, а еще поможет тебе на дорогу!» «Я прошу только позволить мне переночевать здесь, — отвечала Параша, — мои благодетельницы дали мне средства покуда не знать нужды, и я могу хотя несколько времени обойтись без милостыни, а завтра я пойду дальше в дорогу!»

Монахиня заперла церковь и повела бедную девушку к игуменье. Подойдя к ее келье, инокиня, по монастырскому обыкновению, прочитала молитву и, услышав разрешающее слово: аминь, вошла в келью. Упав на колени пред игуменьей, Параша не могла найти слов выразить свою просьбу. Набожная настоятельница подошла к оробевшей страннице, обласкала ее и велела встать. Параша сказала свое имя, объяснила причину путешествия, подала свой паспорт и просила приюта, хотя на одну ночь. Игуменья, пораженная словами говорившей и возвышенными чувствами детской любви, в них выраженными, с радостию согласилась исполнить просьбу.

После этого, усталую путницу осыпали ласками, и по окончании вечерней трапезы, к которой была приглашена Параша, многие монахини, побуждаемые любопытством расспрашивали ее о путешествии. Она отвечала на их бесчисленные вопросы, с таким непритворным красноречием, что заставила всех своих слушательниц невольно удивляться ее предприятию и проливать слезы умиления. Игуменья поместила ее в своей келье, и с этой минуты задумала оставить в монастыре белицею.

Читатель верно припомнить, что, по выходе из Ишима, Параша спрашивала о Киеве, полагая, что он лежит на дороге в Петербург. В этом городе, славном святынею и древностью, она намеревалась посетить знаменитые пещеры, почтить поклонением мощи Святых угодников, в них почивающие, потом, по благополучном окончании своего предприятия возвратиться в Киев и принять сан инокини, в одной из тамошних женских обителей.

Узнав свою ошибку, Параша решилась в Нижне-Новгородском монастыре, в котором теперь дали ей приют, со временем постричься в инокини и объявила свое желание одной только игуменье, но не согласилась на ее убеждения остаться у них и не ходить в Петербург. «Знаю ли я сама, — говорила Параша, — к чему призывает меня Бог? Я хочу, я искренно желаю умереть здесь, и если такова воля Господня, то кто же изменит ее?»

Параша приняла предложение пробыть у них несколько времени, чтобы отдохнуть от дороги и приискать случай отправиться в Москву, и к тому же почувствовала себя не совсем здоровою. После падения в Волгу, бедняжка сильно кашляла, что ее очень тревожило, теперь простуда обратилась в опасную горячку и доктора отчаивались в жизни Параши, но она не теряла надежды на выздоровление, и говорила: «Не может быть, чтобы я скоро умерла; я надеюсь на Господа! Он дозволит мне окончить мое предприятие!» И точно она начала поправляться, хотя весьма медленно, почему и провела остаток лета в монастыре. При слабом здоровье ей невозможно было отправиться в дорогу пешком, или в беспокойных крестьянских телегах и повозках. Плыть водою было уже поздно, и потому Параша принуждена была ждать зимнего пути, чтобы добраться до Петербурга.

В течении всего этого времени, она так строго исполняла правила и обязанности монастырской жизни, что, может быть, этим замедлила свое выздоровление, и притом старалась многому научиться от монахинь. Такою жизнию она заслужила любовь и расположение настоятельницы и инокинь, которые не сомневались, что Параша исполнит, когда-нибудь, свое обещание и возвратится в их обитель для пострижения.

Между тем здоровье Параши, по-видимому, укреплялось, зимний путь установился и она, приискав попутчиков, просила игуменью благословить ее в дорогу. Добрая настоятельница, не удерживая более Параши, дала ей письмо в Москву к своей старинной знакомой г-же С., уверила, что в доме ее путешественницу примут как родную, и приказала отслужить напутственный молебен. Помолясь усердно, Параша подошла к игуменье, до глубины души тронутая ее милосердием и ласками монахинь, благодаря за прием, оказанный ей, бедной страннице, в стенах святой обители. Игуменья напутствовала Парашу молитвою и вместе с инокинями проводила ее до монастырских ворот. Параша села в крытые сани со своими добрыми попутчиками, и через неделю благополучно приехала в Москву.

Г-жа С., радушно приняв путницу, оставила ее у себя на несколько дней и приискала случай отправить в Петербург. Какой-то купец, ехавший с женою в собственном экипаже, на своих лошадях, по просьбе новой знакомой Параши, взял ее с собою. Как не желала она посетить многие храмы Божии, посмотреть на достопамятности первопрестольной нашей столицы, о которой много наслышалась, но мысль об освобождении родителей влекла ее в Петербург. Двадцать дней путешественники пробыли в дороге, останавливаясь в деревнях на ночлег, а также для корма и отдыха лошадей.

Кроме рекомендательных писем, которые дали Екатеринбургские благодетельницы, Параша получила еще одно от г-жи С. к Княгине Т., даме всеми уважаемой. Перенеся всю трудность и опасности далекого пути, почти через полтора года по выходе из Ишима, добралась Параша до столицы, с тою же бодростью, с тою же надеждою, как в первый день своего странствования. Добрые попутчики, по приезде в Петербург, оставили Парашу у себя на квартире, нанятой ими в большом доме, на Екатерининском канале. Купец, занятый торговлею, не имел времени хлопотать за Парашу, однако вызвался отыскать Княгиню Т., но не успел исполнить этого, потому что неожиданно должен был ехать по делам в Ригу и оставил свою бедную жилицу на попечение жены. Эта добрая женщина, полюбив Парашу, как родную, от души желала ей всего хорошего, но не знала каким образом помочь ее предприятию.

Наша бедняжка, находясь в обширной столице, так испугалась многолюдства и беспрерывного движения народа на улицах, что первое время боялась даже выйти из дома, и потому несколько времени рекомендательные письма оставались неразнесенными.

У Параши было письмо с верным адресом к г-же Л., которая жила на Васильевском острове. Чрез несколько дней по отъезде купца, Параша, вместе с своей хозяйкою отправилась, к этой госпоже. Лед на Неве был уже ненадежен и ходить по нем было запрещено. Параша, опечаленная таким препятствием, возвратилась домой, где один из знакомых купца, ее хозяина, дал ей весьма неудачный совет, подать просьбу в Сенат, и обещал отыскать грамотного человека написать такую бумагу. Успех прошения, поданого Тобольскому губернатору заставил Парашу решиться на это. Просьбу написали дурно, не по форме, не выразили ясно желания просительницы, и даже не научили как подать эту бумагу. Между тем время проходило, а ни одно рекомендательное письмо не было доставлено по назначению.

Однажды рано утром Параша с просьбою отправилась в Сенат. С робостию поднималась бедняжка по широким лестницам этого здания, спрашивала у сторожей где подают просьбы, и получая короткие и неудовлетворительные ответы, добралась до канцелярии. Тут она, первый раз в жизни, увидя множество чиновников, занятых делами, совершенно растерялась и не знала к кому обратиться с просьбою. Чрез несколько минут Параша ободрилась и показала ее проходившему с бумагами чиновнику в очках, который, или не заметил, или спешил, но не обратил на нее никакого внимания. Вслед за ним шедший сторож канцелярии спросил у Параши, что ей нужно? Она показала ему просьбу и просила подать в присутствие. Сторож, видя бедную одежду Параши, подумал, что она просит милостыни, как нищая, и сурово взглянув, сказал: «Ах матушка, здесь не место просить подаяние, ступай-ко прочь отсюда!» Бедняжка вышла из канцелярии и, не смея снова войти туда, остановилась на сенатском крыльце, решась подать просьбу первому сенатору, которого увидит, и простояла там до окончания присутствия.

Много приезжало в Сенат чиновников и важных особе, в богатых мундирах, с орденами, со звездами и даже в эполетах. Она видела, как приезжавшие выходили из экипажей, проходили мимо ее, к одним она не смела приблизиться, сама не зная почему, другие ее не замечали, но многие, считая ее за бедную, подавали что-нибудь, но на просьбу не обращали внимания и не развертывали даже, полагая что это было свидетельство о бедности, обыкновенно выдаваемое честным несчастливцам. И так, просьба и в этот день не была подана.

После трех часов пополудни, видя как все разъезжались и расходились из Сената, опечаленная Параша пошла оттуда. Она, по своей простоте думала, что сенаторы принимают просьбы сами, где бы не увидели просителей, и полагая, что видно сегодня не было ни одного сенатора, возвратившись домой, рассказала хозяйке о своей неудаче. Добрая женщина, не имея никакого понятия, как подают просьбы, не знала, что присоветывать Параше. На другой день бедная девушка опять пошла к сенатскому крыльцу и простояла там все утро, дрожа от весеннего холода и надеясь в приезжавших поселить к себе сострадание, но всякий был занят своим делом, и успех ее попытки был такой же, как и накануне. Все с кем не желала она заговорить считали ее за бедную, подавали милостыню, но не обращали внимания на просьбу и не принимали никакого участия.

Такова обыкновенно жизнь в больших городах: нищета и изобилие, счастие и горе встречаются там на каждом шагу, и найдется очень немного сострадательных сердец, как бы избранных самим Провидением, которые сближали бы два противоположные мира, не имеющие между собою ничего общего — мир бедности и мир богатства.

С неделю Параша каждый день ходила к Сенату, но без всякого успеха. Вот видит она, выходит из кареты величавый сановник, преклонных лет, в красном мундире. «Это верно сенатор!» — подумала просительница и подошла к нему с просьбою. Параша слышала уже, что сенаторы носят такие кафтаны, когда приезжают в присутствие.

Сенатор, увидя бедную девушку, вынул из кармана бумажник, взял из него пятирублевую ассигнацию положил на просьбу и пошел в присутствие. Смущенная неожиданною щедростию вельможи, Параша с признательностию приняла даяние, но удивлялась, что даже и он не обратил никакого внимания на просьбу и не прочитал ее.

В Сенате, на Страстной неделе, не бывает присутствия. Параша в это время приготовлялась к Святому причастию. С душевным благоговением приобщась Святых Таин, она успокоилась, получив как бы свыше внутреннее убеждение, что недолго будет ходить в Сенат и сказала об этом хозяйке, как о деле совершенно конченном. Эта женщина, не имея почти никакой надежды на принятие Парашиной просьбы, советовала лучше скорее разнести рекомендательные письма.

Хозяйке нашей Сибирячки случилась надобность побывать у своих знакомых в Адмиралтействе; это было в присутственный день, и она предложила Параше ехать вместе на дрожках. «Удивляюсь, — говорила дорогою купчиха, — сколько ты убила времени и трудов, а по сю пору еще не теряешь надежды? На твоем месте я оставила бы и Сенат и сенаторов, а скорее бы положила просьбу к памятнику Петра Великого», — при этих словах она указала на монумент Его. «Господь Всемогущ, — отвечала Параша, Он не оставит меня своею милостью! Сегодня я пойду последний раз в Сенат и предчувствую, что мое прошение будет принято. Да! — прибавила она, сходя с дрожек, — Господь велик, и если угодно Его Святой воле, то просьба моя, положенная даже и перед памятником Великого Государя доставит счастие моим родителям».

В то время как Параша с удивлением рассматривала величественный монумент, сопутница, показав, что наведен мост, спросила ее: «Взяла ли ты с собою письмо к г-же Л., я еще успею отвезти тебя на Васильевский остров!» Параше было очень рано идти в Сенат, и она воспользовалась предложением. Они поехали по мосту и глазам Параши открылось прелестное зрелище. В этот день погода была ясная и тихая, быстрая Нева ровно несла свои струи и как в зеркале отражала свои берега, унизанные великолепными зданиями и суда с белыми парусами и разноцветными флагами, освещенными яркими лучами утреннего солнца. По этой реке, ознаменованной победами Св. Александра Невского и деяниями Великого Петра в разных направлениях носились небольшие ялики и лодочки. Говор народа, стук экипажей и повсеместное движение, выражающее жизнь столицы, приятно изумило Парашу, напомнило ей Нижний Новгород и оживило надеждою на счастие. Какое-то предчувствие говорило ей, что она не напрасно пойдет к г-же Л… «Мне кажется, — сказала Параша своей спутнице, — что Всеблагий Господь скоро пошлет мне свою милость?»

Г-жа Л. была уже предуведомлена письмом из Екатеринбурга о Параше и, узнав, что бедная девушка давно в Петербурге, пеняла — зачем она не приходила так долго. Такой радушный прием и дружеский упрек живо напомнил Параше о Екатеринбургских благотворительницах. На вопросы г-жи Л., Параша рассказала, что ее научили подать в Сенат просьбу о помиловании отца, и как безуспешно до сих пор ходит она туда. Муж г-жи Л., прочитав бумагу, нашел что она написана не по форме и человеком неопытным. «Я скорее всех, — сказал он Параше, — мог бы помочь тебе по Сенату; один из моих близких родственников занимает там значительное место, но я откровенно скажу тебе, что мы недавно поразладили с ним; впрочем ссора наша вышла из пустяков, теперь же Святые дни и мы рады помириться; мне очень приятно, что ты Параша, будешь причиною нашего примирения!»

Странницу нашу оставили обедать, и все бывшие там гости приняли в судьбе ее живое участие. Вдруг, в ту минуту, когда садились за стол, в комнату вошел родственник, о котором говорил хозяин. «Христос Воскресе!» — воскликнул пришедший, и дружеские объятия, заменили всякое объяснение. Г. Л., пользуясь добрым расположением своего родственника, тогда же представил ему молодую Сибирячку. За столом все говорили об ее деле; все решили, что Сенат для него не был настоящею дорогою. Рассмотрение дела ее отца по всем правилам судопроизводства было бы очень продолжительно, и потому почли гораздо лучшим для Параши прибегнуть прямо к милосердию Императора, обещая со временем доставить ей для этого благоприятный случай. Одним словом, все гости советовали ей не обращаться более в Сенат. Вечером по приказанию г-жи Л., Парашу отвезли домой к купчихе.

Дорогою Параша благодарила Божий Промысел, приведший ее в дом г. Л. в минуту столь полезного для нее примирения двух родственников. Проезжая мимо Сената, она невольно вспомнила свою молитву к Небесному Отцу, о том, чтобы недолго ходить в Сенат. «Господь сделал для меня более чем я могла ожидать, — думала она, — я теперь совсем уже не пойду в Сенат. Даже самый памятник Петра Великого, оказал мне услугу; не будь тут этого монумента я, может быть, и не заметила бы, что уже наведен мост и не познакомилась бы с такими добрыми людьми, которые хотят стараться о моем отце».

Так рассуждала Параша. Всякое помышление и движение сердца ее всегда были подкреплены святою верою. Хотя новые знакомые искренно желали всевозможных успехов предприятию Параши, внушенному чувствами детской любви, но благополучие бедной девушке ниспослано было Всемогущим неожиданно, из другого источника.

Муж хозяйки, у которой жила Параша, возвратясь из Риги, удивился найдя Сибирячку все еще у себя на квартире. Он тотчас по приезде, начал отыскивать Княгиню Т., к которой у Параши, как мы сказали, было письмо. Эта дама, зная уже о прибытии в Петербург девицы Лупаловой, давно ожидала ее к себе. Купец, повидавшись с Княгинею, получил приказание привести к ней на житье Парашу. С большим сожалением оставила бедняжка дом, в котором жила два месяца; грустнее всего было ей расстаться с доброю хозяйкой, но покровительство знатной дамы так много ей обещало в будущем, что все эти выгоды пересилили и самую печаль.

Когда Параша пришла в дом княгини, швейцар отворил дверь. Увидя на нем раззолоченный кафтан, треугольную шляпу и булаву в руках, Параша приняла его за важного господина; она почтительно поклонилась ему. — «Это слуга княгини!» — шепнул ей купец. Швейцар сказал бывшему тут лакею, чтобы он доложил княгине о пришедшей. Вскоре тот возвратился с ответом, что Ее сиятельству угодно принять Сибирячку. Он повел ее по широкой, устланной богатыми коврами лестнице, добрый купец, между тем пошел домой. Великолепие дома поражало странницу: наконец они дошли до залы. Слуга отворил дверь и дал знак Параше войти. Робко вступила она в комнату и совершенно смешалась от блистательного освещения и богатства, которые поразили ее непривычные глаза. Притом же в это время у княгини были гости; многие из них сидели в этом зале, занятые картами или разговором. Это еще более смешало Парашу; она не знала, что делать и остановилась у дверей. Между тем гости, вероятно предуведомленные хозяйкою дома, с любопытством смотрели на Парашу.

Наконец княгиня, тут же игравшая в бостон, подозвала Сибирячку к себе. — «Я давно ждала тебя, моя милая, — сказала княгиня, — мне о тебе писали….» Параша поклонилась и, не зная, что отвечать, молчала. Заметя смущение девушки и желая ободрить ее княгиня продолжала: «Да впрочем и у тебя самой верно есть письмо ко мне?» Полагая что княгине угодно прочесть его, Параша поспешила вынуть письмо из своего дорожного бумажника. Молодые девицы, бывшие в зале в числе гостей, шептались между собою и смеялись над нею. Княгиня, взяв письмо, начала читать его внимательно. В это время один из игравших в карты с княгинею, в нетерпении стучал по столу пальцами, смотря на пришедшую гостью, прервавшую своим посещением его удовольствие. Параше показалось, что это был тот самый господин в очках, который не хотел принять от нее просьбы в канцелярии Сената. Увидя, что княгиня свернула письмо, он сказал: «Бостон»! Смущенная Параша, думая, что он говорит с нею отвечала: «Что вам угодно?» Все гости засмеялись. «Я хвалю твое предприятие, — сказала княгиня, — вижу, что оно внушено тебе нежною твоею любовию к родителям и сделаю для тебя все, что могу! Теперь ступай, моя милая, отдохни в комнате, которая для тебя приготовлена». Сказав эти слова, Княгиня подала знак стоявшей подле нее даме проводить Парашу, и они обе вышли из залы.

Грустна была Параша в первые дни у своей благодетельницы, чувствуя себя совершенно одинокою. Бедная девушка лучше бы желала остаться у г-жи Л. или у прежней своей хозяйки доброй купчихи, но вскоре привыкла и ознакомилась со всеми домашними княгини, которые обходились с Парашею весьма вежливо и ласково. Хотя сама Княгиня была расположена к юной Сибирячке и очень любила ее, но Параша иногда по несколько дней не видала своей знатной благодетельницы, которая, исполняя условия светской жизни, часто посещала своих знакомых. Вот почему Параша не могла и не имела случая просить княгиню о своем деле. Бедняжка несколько раз просила, даже посещавших дом княгини, поговорить об этом с Ее Сиятельством; но потому ли, что княгиня считала надежды Параши несбыточными, или, может быть, люди, которые обещали говорить с Княгинею забывали, только просьбы Параши были безуспешны. На Бога возлагала она свои ожидания, и помнила обещание семейства г-жи Л., с которым очень часто видалась.

Параше, еще до переезда в дом княгини, кто-то посоветовал подать прошение о пособии, в Канцелярию И. Ф. By***, и обещал сам похлопотать в этом случае. И. Ф. Ву***, полагая, что Параша обыкновенная нищая, назначил ей 50 рублей ассигнациями и приказал самой явиться в канцелярию за получением назначенных к выдаче денег. На другое утро, Параша пришла туда, но И. Ф. еще не приезжал в канцелярию. По совету какого-то чиновника, она пошла в дом И. Ф. Ву***, но и там не застала его. Супруга этого благотворительного сановника приняла весьма ласково просительницу, слушала рассказ о путешествии и перенесенных опасностях с удивлением и истинным участием. Наконец юная труженица, после стольких лишений, действуя с самоотвержением, встретилась с человеком, одаренным высокими добродетелями и близким к престолу Государя. Этот доблестный муж способствовал успешному и скорому окончанию подвига Параши.

Благотворительная г-жа By*** долго разговаривала с Парашею, просила ее погодить до возвращения супруга и принимала в судьбе ее все более и более участия, которое невольно почувствовала к ней с первой минуты свидания.

Когда люди истинно достойные уважения и одаренные свыше великими душевными качествами встречаются в первый раз, то они не знакомятся, но как бы узнают друг друга, будто старые давно невидавшиеся друзья, которых надолго разлучали только местопребывания или неравенство состояний.

Разговаривая с этою приветливой дамою, Параша почувствовала какое-то невольное очарование и беспредельную уверенность, что благосклонный прием и внимание к ней, бедной страннице, оказанный г-жею By***, предвещают счастливое окончание трудного предприятия. И. Ф. By*** вскоре возвратился домой и был встречен своею достойною супругою, которая в ту же минуту рассказала ему о необыкновенной просительнице и объяснила в нескольких словах подвиг Параши. И. Ф. приказал представить к себе девицу Лупалову, расспросил ее о причине путешествия и, убедясь из ее слов, выражавших беспредельную покорность Божию Промыслу и нежные чувства любви к родителям, был удивлен самоотвержением и благородством сильной души юной Сибирячки. Почитая несоответственною наградою назначенное ей пособие, он тогда же решился доложить Императрице о ее подвиге.

Поспешая во дворец с докладом к Государыне, он сказал Параше: «Молись Богу, Его благость не оставит твоих родителей! Подожди меня здесь, пока я возвращусь из дворца!»

И. Ф. By*** начал доклад Императрице рассказом о изумительном самоотвержении Параши. Милосердная Монархиня, приняв живое участие в судьбе Лупаловых, повелела представить себе необыкновенную девушку в тот же день в 7-м часу вечера.

И. Ф. возвратился из дворца в ту минуту, когда просительница беседовала с его супругой и не ожидала, что счастие так близко. Он весело вошел к ним в комнату и объявил Всемилостивейшую волю Государыни. При этих словах сильная душа молодой девушки была потрясена восторгом неожиданной радости; бедняжка побледнела и, взглянув на икону, воскликнула: «Господи, вижу твои милости!» Потом совершенно смущенная и, не зная как высказать благодарность своему новому покровителю, бросилась к ногам его.

Г-жа Ву***, пораженная такими чувствами, хотела поднять Парашу, но она ухватилась за руки своей благотворительницы и, обливая их слезами, сказала: «Ах!.. Вы понимаете мою душу, поблагодарите за меня!..», тут она заговорила несвязно, ей сделалось дурно. В ту же минуту оказали ей пособие и она скоро пришла в себя, успокоилась и собиралась с духом предстать пред Царицею.

В назначенное время, г. By*** повез Парашу к Императрице.

Дорогою наша Сибирячка думала о своем отце, который ей часто говорил, как трудно войти во дворец к Государю. «Если бы мой батюшка видел, — сказала она своему покровителю, — пред кем предстану я теперь!.. Господи, доверши Твои милости!..»

Г. Ву*** ободрял Парашу и говорил ей: «Будь спокойна, тебе бояться нечего, Царица примет тебя как добрая мать».

Они приехали во дворец. О них доложили. Параша с благоговением и с невольным трепетом вошла в кабинет Императрицы.

Матерь великих Государей, незабвенная своими щедротами, с ангельской добротою приняла Парашу и расспрашивала о ее родителях, путешествии и вообще о всех обстоятельствах жизни, которые подробно желала узнать, после доклада г. By***. Утешительница всех страждущих милосердно вняла просьбе молодой девушки, хвалила дочернюю любовь ее, тотчас же повелела г-ну By*** выдать Параше триста рублей и обещала поговорить о ее родителях с Своим Державным сыном.

Параша приехала из дворца, восхищенная своим счастием. Когда г-жа By*** спросила ее: «что, моя милая, как приняла тебя Царица?», то счастливая Параша не могла ни слова вымолвить; она схватила опять за руки свою благодетельницу и, целуя, орошала их слезами благодарности.

Успокоившись несколько от волнения чувств, Параша несвязно выражала признательность своим великодушным покровителям. Часа через два, она возвратилась в дом княгини Т. и, желая изъяснить свое счастие, вошла в гостиную, где было большое собрание. Подойдя к княгине радостная Параша простодушно рассказала о щедротах Императрицы. Княгиня и все гости, изумленные рассказом в числе их и любитель бостона, невольно приняли искреннее участие, в благополучии Параши, охотно вызвались поговорить в ее пользу с Министром и хлопотать где нужно по ее делу.

От чистого сердца поблагодарив за доброе участие, Параша ушла в свою комнату и излила свои благодарные чувства в теплой молитве ко Всевышнему за неожиданные блага Им ниспосланные. Совершив моление, Параша хотела успокоиться, но сон долго не смыкал ее очей.

На другой день воспоминание о происшедшему накануне ожило в ее уме; она радостно воскликнула: «Боже мой! Не сон ли это? Неужели я видела Государыню и она так милостиво говорила со мною?» Чем более прояснялись мысли Параши, тем она делалась радостнее. Нечаянно увидев деньги, дарованные милосердием Императрицы, наша счастливица убедилась, что это была не мечта.

Чрез несколько дней Государыня назначила Параше пенсию и сама изволила представить необыкновенную девицу царствовавшим Императору и Императрице.

Августейшие Особы оказали весьма милостивый прием Параше. Она получила от щедрот Их подарков на пять тысяч рублей. Дело отца ее повелено было пересмотреть Министру К.

Участие, которое она поселила к своей судьбе в этом государственном муже и во всем его семействе, отвратило все дальнейшие затруднения. Этот сановник всегда имел в виду благо человечества, и уже многие спасенные им несчастливцы воссылали за него благодарные молитвы ко Всевышнему. Г. К. немедленно рассмотрел дело Лупаловых. С этой минуты Параша была уверена в счастливом окончании своего предприятия.

Простодушная Параша, обласканная Августейшею Императорскою фамилиею дивилась редкой услужливости и вниманию, которое теперь оказывали ей в высшем круге общества. Семейства вельмож и посланников желали ее видеть; высокие религиозные чувства, самоотвержение для блага родителей, возбуждали теперь к ней во всех удивление и благотворительность. Княгиня И. и Госпожа В. назначили ей пенсию каждая по сто рублей. Это однако же ни мало не изменило характера Параши и не поселило в ней ни малейшего тщеславия. Неожиданно обратив на себя внимание света, она поступала по-прежнему, с уверенностью и с детскою простотою, не имеющей понятия о злоумышленности людей. Между тем уже многие ей завидовали; но это были люди, которые вечно изучают поступки человека добросовестного, желают усвоить себе простоту его и всегда тщетно стараются достигнуть до той точки нравственного совершенства, с которой бы им надо было начинать свои действия.

Параша, воспитанная в страхе Божием и покорности родителям, приведенная судьбою в круг людей высокого светского образования, не уронила своего достоинства. Светлый врожденный ум и здравое суждение удивляли всякого; хотя скромные, но благоразумные ответы ее часто приводили в смущение любопытных спрашивателей.

Так однажды в большом собрании кто-то, во время рассказа Параши спросил ее: — За какое преступление сослан ее отец? — Общее безмолвие, при таком неуместном вопросе доказывало негодование всех присутствовавших. Параша несколько смущенная ответила: «Родители никогда не могут быть виновны в глазах своих детей!»

И надо сказать, что во всех словах Параши ясно выражались сила души и благородный характер; она даже совестилась слышать преувеличенные похвалы своему подвигу и говорила, что он совершен по воле Божией.

Две придворные дамы Графини В., которых душевно уважала Параша, взяли ее однажды с собою во дворец, желая показать ей внутреннее его убранство. Их радовало восхищение Параши, при виде богатства комнат. Войдя в Георгиевское зало, она перекрестилась, думая, что вступила в церковь. Когда г. By*** вел в Кабинет Императрицы Парашу, то мысли о Царице и уверенность в счастливой перемене участи родителей так овладели юной девушкой, что она и не заметила проходимых комнат. Теперь все ей показалось новым, как бы никогда невиданным.

Когда она, ослепленная величием и блеском царских чертогов проходила по тронной зале, Графиня В. указала на трон. Параша, всплеснув руками, в ту же минуту с невыразимым благоговением произнесла: «Как, это престол Государя!» Она побледнела и, в избытке чувств, трепеща от волнения, упала на колени и целовала ступени трона, обливая их слезами. «Батюшка, — воскликнула она рыдая, — знаешь ли ты где я теперь?!.» Рыдания ее не прекращались. Эти чувства благодарности были так искренни и сильно выражены, что у всех окружавших признательную девушку полились слезы, по какому-то невольному сочувствию. Утомленная сильными ощущениями Параша пожелала возвратиться домой. Чрез несколько дней те же дамы повезли ее в Эрмитаж.

Это хранилище искусств и редкостей, поражающее всякого величием, драгоценностями, изящностью и внутренним своим богатством, пленило Парашу не воображавшую ничего подобного. Здесь она, рассматривая картины, была в восхищении. Она угадывала их значение, взятое из Священного писания; но проходя мимо живописного произведения Луцию Жиордано, представляющего Силена, заметила: «Вот дурная картина, что означает она?» — «Это изображение одной басни», — отвечали Параше! «Какой?» — спросила она. Трудно было объяснить картину, любопытной Сибирячке, не имевшей никакого понятия о мифологии. «Стало быть, все это не правда?» — сказала она, — «люди с козлиными ногами! Ну, не глупо ли рисовать то, чего никогда не было!» Так, на двадцатом году своей жизни, Параша училась тому, что знают многие дети. Впрочем любопытство никогда не доводило ее до нескромных вопросов, она редко делала их, стараясь всегда сама угадывать то, что ей казалось странным и непонятным.

Параша очень любила слушать разговоры образованных людей, преимущественно тогда, когда на нее не обращало особенного внимания. Смотря на говорившего, она боялась проронить слово и никогда не забывала слышанного, доступного ее понятиям. Когда же она была в кругу добрых знакомых, то невольно склоняла разговор на милостивый прием, оказанный ей Августейшими Особами, с истинным чувством вспоминала каждое Их слово и всегда говорила об этом со слезами благодарности. Она жалела, что редко говорят о ее признательности к благодатному Императорскому семейству.

Между тем указ о возвращении ее отца состоялся не так скоро как она ожидала. В то время как покровители Параши старались ускорить ход дела ее родителя, она не забыла и о двух ссыльных, которые при расставании с нею в Ишиме, отдавали ей на дорогу свои последние деньги, составлявшие всего один рубль.

Часто она говорила об этих добрых несчастливцах тем, кто мог оказать им помощь своим ходатайством; но все единодушно советовали, просить лишь за отца, и только одна боязнь повредить ему, могла заставить ее следовать справедливым и благонамеренным советам. К счастью двух страдальцев, милосердие Императора доставило Параше возможность и им быть полезною.

Когда указ об освобождении отца ее был послан в Сибирь, Государь Император повелел объявить ей эту радость и поручил Министру спросить, нет ли у нее собственной просьбы о себе самой. Параша отвечала, что если великодушному Государю угодно оказать ей еще одну милость, то осмеливается умолять Его о помиловании двух несчастных сотоварищей ее родителей. Министр доложил Императору об этих благородных чувствах юной просительницы, которые заставляли Сибирячку просить Царской милости не себе, но другим. Просьба Параши была исполнена, и указ об их возвращении был в скором времени отослан к Тобольскому губернатору.

И так доброжелательство двух ссыльных, хотя малыми средствами помочь страннице было вознаграждено Монаршим милосердием.

Параша, счастливо совершив свой подвиг, вскоре стала думать об исполнении данного обета и пошла на богомолье в Киев. Размышляя о всех благах, ниспосланных Провидением, она твердо решилась посвятить свои дни Богу. В то время, когда она готовилась к этому и исполняла в Киеве обязанности белицы с высоким христианским смирением, отец ее в Сибири получил вовсе неожиданное известие о своем помиловании. Прошло около двух лет, как Лупаловы отпустили свою дочь, но со дня разлуки не имели о ней никакого известия, хотя Параша не упускала случая посылать им письма. В это время Александр Благословенный вступил на престол; при радостном короновании Его изливались Монаршие щедроты; многие ссыльные получили свободу и дозволение возвратиться на родину, но Ишимские не были между счастливцами. Участь Лупаловых стала еще тягостнее; лишенные всякой надежды, в разлуке с нежно любимою дочерью, которая прежде хотя несколько облегчала их изгнанническую, печальную жизнь, они уже совершенно были готовы пасть под бременем несчастия, как неожиданно курьер из Тобольска привез им прощение; и грусть ими овладевшая заменилась радостью. С указом о своей свободе получили они паспорт для возвращения в Россию и необходимую на то сумму денег. Это происшествие и те события, которые, так сказать, произвели его, наделали много шума в Сибири. Жители Ишима и ссыльные, знавшие Лупалова, по получении известия о его прощении, пришли к нему. Старые сотоварища его несчастия, смеявшиеся над предприятием Параши, и в особенности те, которые отказали ей в помощи, теперь очень сожалели, что прежде не хотели оказать ей пособия на дорогу. Лупалов с благодарностью принимал поздравления и был совершенно счастлив, но ему было жаль оставить двух своих друзей, о радостной участи которых он еще не знал.

Эти два старика находились в Сибири с давнего времени. После разлуки с дочерью, Лупалов еще более сблизился с ними; они одни, между всеми его знакомыми, приняли искреннее участие в юной страннице. Постоянным их разговором была Параша. Где-то она теперь, счастливо ли кончит свое предприятие; вот о чем они постоянно думали. Лупалов хотел поделиться с ними полученным пособием, но они отказались от его предложения. «Нам не нужны твои деньги, — сказал один из них, — у меня еще цел двугривенный, который Параша не хотела взять от меня».

Не зависть, а глубокое уныние сокрушало этих двух несчастливцев с тех пор как они получили известие, что единственный друг разлучается с ними. Они вспомнили о Парашином обещании постараться о них, но узнав по слухам, дошедшим до Ишима, что она осыпана Царскими милостями, почитали себя забытыми и, в глубине сердца, таили свою горесть.

Накануне отъезда Лупалова, они хотели уже проститься с ним, чтобы не тосковать более, провожая его, и ушли в свое жилище в девять часов вечера, с сердцем исполненным неизъяснимой грусти.

После их ухода, Лупалов с женою рассуждали об участи своих друзей. «Конечно, — говорили Лупаловы, — наша добрая Параша и их не забыла, верно она будет умолять Государя о их помиловании, если найдет к тому случай. Мы попросим ее об этом». С такими утешительными мыслями они приготовлялись в путь, намереваясь на другое утро встать поранее.

Едва лишь успели они заснуть как громкий стук в двери разбудил их. Это был фельдъегерь, привезший счастливое известие Лупаловым. Не найдя исправника, которому должен был отдать бумаги, он обратился к Лупаловым с известием о помиловании двух их друзей. Лупалов, тотчас же, повел к ним фельдъегеря.

Несчастливцы пришли домой от Лупалова в совершенной тоске. Войдя в свою жалкую хижину, в темноте, сели они на скамью и хранили глубокое молчание. Что было говорить им? Они потеряли всякую надежду, и вечная ссылка представлялась им во всем ужасе. Два часа провели они в глубоком унынии, и вдруг, свет фонаря озарил маленькое окно их жилища. Они слышат. Несколько человек идут подле хижины и разговаривают между собою. Стучатся. Слышится знакомый дружеский голос. «Друзья отворите! Вы помилованы, вы также помилованы! Отворите!»

Трудно выразить радость, предавшихся унынию страдальцев, несколько минут только и слышно было. «Мы помилованы, Государь! Да будет святая воля Твоя, Всеблагий! Благослови милосердого Царя! Сохрани своими щедротами добрую Парашу, которая не забыла и нас!» Немногие в жизни испытали такой быстрый переход от безнадежного отчаяния к неожиданному счастию.

Исправник, придя к себе домой и узнав, что фельдъегерь искал его, поспешно пошел к двум ссыльным, и войдя к ним, распечатал пакет, в котором были два паспорта и письмо от Параши к отцу. Она писала, что, получив новую милость, в прощении добрых друзей своего отца, она с Божиею помощию собрала им на дорогу двести рублей ассигнациями, которые посылает им за дружбу к ее родителям и участие, оказанное ими, при проводах ее, бедной девушки, из Сибири.

Между тем Параша в Киеве с большим нетерпением ждала известия о возвращении отца и матери. По расчету времени, ей казалось, что они могли бы уже и написать к ней. Приняв одежду белицы, она не имела намерения остаться в Киеве, желая навсегда поселиться в Нижнем Новгороде, в женской обители, как прежде уже обещала настоятельнице, которой и написала, что находится на искусе в Киевском женском монастыре. Параша, приехав в обитель, подошла под благословение к игуменье, вышедшей к ней на встречу, в сопровождении монахинь, и после обыкновенных приветствий, в ту же минуту спросила: «Нет ли известий о моем отце». «Дочь моя, — сказала игуменья, — хорошие вести, пойдем ко мне в келью я сообщу тебе их». Настоятельница молча повела ее чрез весь монастырь по коридорам. Монахини молчали, их таинственные взгляды могли бы обеспокоить Парашу, если бы она в тоже время не видела приятной улыбки на их лицах.

Войдя к игуменье, Параша нашла у нее своих родителей, которым также не было сказано о приезде их дочери. В первую минуту они были удивлены, увидев свою любимую дочь в монашеской одежде, но, побужденные чувством благодарности, они пали пред нею на колени, а у Параши, которая также стояла на коленях, вырвались слова: «Что ты делаешь, батюшка? Господь, один Господь, все сделал, станем благодарить Его за милости, нам оказанные!» Игуменья и монахини, тронутые этим зрелищем, также упали на колени и присоединили свои молитвы к благодарным мольбам счастливого семейства. После того Лупаловы обнимали друг друга: но невольные слезы катились из глаз матери, когда она смотрела на монашескую рясу своей дочери.

Счастие, которым наслаждались Лупаловы, со времени их свидания, не могло быть продолжительно. Монашеская жизнь, на которую обрекла себя Параша, заставляла престарелых родителей жить с нею в разлуке, и она казалась им еще тягостнее прежней. Они навсегда расставались теперь с дочерью; их состояние не позволяло им поселиться в Нижнем, а у Лупаловой были родственники во Владимире, которые просили их приехать к ним жить; необходимость заставила согласиться на такое предложение. Пробыв вместе с неделю, то в радости, то в печали, тревожимые и в счастии мыслию о предстоящей разлуке, они с горестию думали об отъезде в новое свое жилище и добрая мать ни чем не могла утешиться. «К чему послужила нам свобода столь желанная? Все труды нашей дочери вели только к тому, чтобы на всегда разлучить ее с нами. Для чего мы все еще не в Сибири с нею?» Так плакала растроганная старушка.

Разлука с родными и друзьями всегда и во всякое время жизни тягостна; но она несравненно чувствительнее в старости, когда будущность не представляет уже ничего радостного.

Прощаясь с своими родителями, в келье игуменьи, Параша обещала навестить их во Владимире в скором времени. После того все семейство Лупаловых, настоятельница и монахини пошли в церковь. Параша, хотя не менее своих родителей чувствовала горесть разлуки, но показывала себя покорною воле Божией, стараясь ободрить свою тоскующую мать и в минуту разлуки не предаваться скорби.

Помолясь несколько времени, пред алтарем, Параша вошла на клирос, где были монахини и, взглянув на стоявших подле нее отца и мать, сказала: «Прощайте, мои добрые батюшка и матушка, не плачьте обо мне, будьте тверды, Господь никогда вас не оставит!» Слезы, которые старалась удержать Параша, в эту минуту ручьем покатились по ее лицу. Бедная мать, рыдая, бросилась к дочери, но игуменья подала знак рукою и монахини запели молитву: «Блаженни непорочнии в путь ходящий в законе Господны».

По окончании моления Лупаловых проводили до ворот монастырской ограды, тут они сели в повозку и, после многократных объятий и долгого слезного прощания с дочерью, расстались с нею навсегда. Это было их последнее свидание с Парашею.

Она с истинным христианским смирением исполняла все обязанности белицы и подчинялась строгим монастырским правилам. Игуменья и инокини более и более чувствовали к ней расположение. Однако здоровье Параши видимо ослабевало; вскоре она уже не могла переносить всех трудностей своей новой жизни и стала чувствовать сильную боль в груди.

Нижне-Новгородский монастырь, как мы сказали уже, построен на горе, следовательно незащищен от ветра, вредного для такого рода больных. Год провела Параша в этой обители и доктора стали советовать ей переменить место жительства.

Настоятельница, имея надобность побывать в Петербурге, взяла с собою туда Парашу. Полагая, что такая поездка поправит ее здоровье, игуменья надеялась, что известность Параши и доброе расположение к ней многих благотворительных особ в столице, принесут выгоду их монастырю. Параша действительно стала усердною и ревностною просительницею. Согласуясь с своим новым положением, она уже не так часто посещала своих прежних благодетельниц, как во время первого своего пребывания в Петербурге.

В это время действие чахотки уже заметно обнаружилось и изменило черты лица Параши. Она мало-помалу увядала, но несмотря на болезнь кротость и благочестие выражались во взорах больной страдалицы.

Параша знала свойство и опасность своей болезни, все свои мысли возносила она к другому, лучшему миру, и без страха ожидала смерти, как деятельная труженица, окончившая дневную работу, ждет вознаграждение за свое прилежание.

Игуменья, окончив свои дела, готовилась возвратиться с Парашею в обитель. Накануне отъезда Параша поехала проститься с своими прежними благотворительницами, которые прислали за нею экипаж. Входя в дом, она увидела сидящую на нижних ступенях лестницы молодую девушку в нищенской одежде.

Бедняжка, увидя инокиню, сопровождаемую ливрейным лакеем, с трудом привстала, чтобы попросить милостыни и, подавая бумагу монахине, сказала: «Отец мой разбить параличом и питается милостынею, которую я собираю для него; я сама тоже больна и скоро, может быть, не буду в силах помогать ему». Параша, тотчас, дрожащею рукою схватила бумагу: это было удостоверение в бедности и хорошем поведении просительницы, данное ей приходским священником. Параша вспомнила тогда то несчастное время, когда она сама, на ступенях сенатского крыльца тщетно ждала сострадания. Глубоко тронуло ее это сходство между настоящею участью бедной девушки и своим прежним положением.

Отдав все деньги, которые были при ней, она еще обещала ей помочь. Знакомые Параши, с которыми она приехала проститься, по ее просьбе согласились оказать пособие несчастной, и с этого времени стали благотворителями отца бедной просительницы.

Пред отъездом своим из Петербурга, Параша просила, чтобы ей дозволили постричься в монахини, до истечения срока искуса, назначенного для белиц, но несмотря на все ее старания ей было отказано в этом.

Возвращаясь в Нижний, игуменья остановилась на несколько дней в Новгороде, в женской обители, местоположение которой было выгоднее для здоровья больной Параши. В Нижегородской обители Параша особенно была дружна с одной монахиней, у которой сестра находилась в Новгородском женском монастыре, в том самом, где была теперь Параша. Эта инокиня также старалась приобрести любовь Параши, и сказав ей, что ее сестра получила дозволение вступить в Новгородскую обитель, советовала последовать ее примеру. Игуменья видя, что белица в ее глазах чахнет, несмотря на свою привязанность к Параше, охотно на это согласилась, и воротясь в Нижний сделала все нужные для того распоряжения.

Вскоре Параша покинула прежний монастырь, оставив искреннее сожаление о себе во всех монахинях. В первые два месяца жизни в Новгородской обители, Параша старалась устроить для себя и для своей подруги две маленькие кельи, так как в монастыре не было свободных, и была очень довольна своим новым жилищем. Все монахини этой обители, ознакомясь с Парашей, почитали вступление ее в их монастырь особенною Божией милостию и спешили исправлять за нее монастырские обязанности, слишком тягостные и вредные ее слабому здоровью. При таком попечении и спокойствии жизнь Параши продлилась до 1809 года.

Доктора давно отчаивались в ее жизни, но сама Параша не думала однако б близости смерти. Действительно, истинное благодеяние неба заключается в том, что в такой ужасной болезни, против которой нет средств, жизнь, готовая отлететь, как бы обновляется и вселяет в больного надежду, скрывая от него приближение страшной минуты, наступления которой никто не должен знать.

Еще накануне смерти, Параша ходила по монастырским коридорам, с меньшим против обыкновения утомлением. Закутавшись в шубу, она вышла потом к монастырским воротам. Зимнее солнце, казалось, оживило ее, блестящий снег напоминал Сибирь и прошлое. В это время проехали мимо сани на лихой тройке и быстро скрылись из виду: надежда на жизнь снова блеснула в сердце Параши. «Весною, — говорила она своей подруге, — если мне будет легче, я поеду во Владимир проведать моих родимых, и ты поедешь вместе со мною, не правда ли?» При таких словах, радость блеснула в глазах Параши, но смерть была уже близко! Подруга ее с трудом удерживала слезы, стараясь казаться веселою.

Назавтра 4-го декабря, в день Святой Варвары, Параша была еще в силах идти в церковь и причаститься Святых Таин; вечером больной стало хуже, и она легла отдохнуть. Несколько монахинь было у нее в келье; не считая больную опасною, они громко говорили между собою, желая развеселить ее, однако присутствие многих лиц было тягостно для Параши. В это время заблаговестили к вечерне; Параша стала просить их пойти в Божий храм помолиться за нее. «Сегодня, — говорила она, — вы помолитесь еще о моем здоровье, а чрез несколько недель будете молиться за упокой моей души!» В келье осталась только одна ее любимая подруга. Параша просила ее читать вечерние молитвы, чем обыкновенно в обители оканчивается день. Монахиня на коленях у постели Параши нараспев начала читать молитву; но вскоре больная махнула рукою, подруга приблизилась к ней и насилу могла расслышать слова ее. «Друг мой, — говорила Параша, — не пой более, это мне мешает молиться, читай тише».

Монахиня снова стала на колени; во время ее молитв умирающая часто крестилась. Настала ночь.

Когда монахини вошли в келью, Параши уже не было более на свете. Правая рука ее осталась на груди, и по сложенным и окостеневшим перстам, видно было, что она скончалась, творя крестное знамение.