Уже на следующий день все газеты писали об удачном испытании нашего ранца-парашюта.
Но я сконструировал свой ранец:парашют специально для самолета, а сбрасывали его только с аэростата, поэтому мы с Ломачем не считали это испытание окончательным. Ломач добился того, чтобы нам разрешили испытать парашют, сбросив его с самолета.
В Инженерном замке сначала об этом и слышать не хотели, но потом понемногу стали соглашаться.
— Да, да, — говорили мне, — сбросить, конечно, можно… Но вот с какой машины? Тут нужна большая, тяжелая машина, а наши аэропланы легкие…
— Ну и что же из того?
— Как «что»? Да вы подумайте, что может случиться с аэропланом при ваших опытах! Аэроплан потеряет равновесие. Как же мы можем рисковать машиной для вашего удовольствия?
Эти знатоки авиации боялись, что самолет, потеряв нагрузку в пять пудов (восемьдесят килограммов), «козырнет» и разобьется.
— А как же за границей прыгают де-Кастелла, Пегу и другие? Там ведь от этого аэропланы не разбиваются! — протестовал я.
— А это вы уж у них спросите. Там, вероятно, для этого есть и машины специальные.
Наконец мне все-таки разрешили сбросить парашют с самолета. Но мы должны были сначала сбросить без парашюта груз в один, потом в два и три пуда, а манекен весом в пять пудов сбросить все-таки не позволили.
Осенью, 27 сентября, мы с Ломачем отправились в Гатчину.
Летчик Горшков, который уже сбрасывал парашют с аэростата, начал отвешивать пробные мешки с песком. А я тем временем надел на спину ранец и уселся в аэроплане, чтобы посмотреть, удобно ли сидеть с парашютом и насколько мешает ранец летчику.
Окончив свое дело, Горшков подошел к самолету и, увидя на мне парашют, испуганно сказал:
— Что это вы?! Зачем вы надели парашют?
— Хочу полетать с ним, чтобы попробовать, сильно ли он мешает.
— Heт, нет, ни в коем случае! Я не имею права брать вас с собой с надетым парашютом.
— Да почему же? В чем дело?
— Кто вас знает — еще выпрыгнете.
По правде говоря, я очень хотел спрыгнуть.
— Ну, а если бы и так? — сказал я — Неужели и вы тоже боитесь, что самолет перевернется?
— Ах, да не во мне дело! Приказано. Снимите-ка лучше ваш парашют.
Делать было нечего, пришлось подчиниться.
Три раза поднимались мы с Горшковым в воздух, каждый раз сбрасывая по мешку. Когда мы убедились, что ничего ужасного с самолетом не происходит, я сказал Горшкову:
— Послушайте, ну что нам канителиться с мешками? Давайте я прыгну.
— Ну уж нет-c! — возразил, смеясь, Горшков. — Вы рискуете только тем, что сломаете себе шею или убьетесь, и с вас взятки гладки, а меня за неисполнение приказания живьем съедят. Heт уж, дайте-ка ранец, привяжем его лучше к мешку.
Парашют сбросили, и он раскрылся отлично.
В это же время летчик Ефимов делал опыты с другим экземпляром моего парашюта в Севастополе, куда Ломач отправил своего служащего.
Там опыты прошли тоже удачно.
В царской России изобретения продвигались с большим трудом, поэтому нет ничего удивительного, что царские генералы не оценили и этого изобретения.
Ломач затратил на парашют много денег. Не пропадать же им зря! Ему как коммерсанту было необходимо не только вернуть все затраченное, но еще и заработать.
В Париже был объявлен конкурс на лучшую конструкцию авиационного парашюта.
— Раз у нас не интересуются парашютом, — говорил Ломач, — надо показать его за границей.
И он предложил мне поехать с ним во Францию, обещая принять на себя все расходы по поездке.
Французский патент у меня уже был, и я, дав Ломачу свое согласие на поездку, стал хлопотать об отпуске. Однако мое театральное начальство об этом и слышать не хотело. Дело было в декабре.
— Как? Среди сезона? Да что вы?! Как это можно?.. Вот в пост — другое дело, а теперь, перед праздниками, ни в коем случае!
Что мне было делать? Бросить работу в театре я не мог. Пришлось остаться.
Moи мечты о прыжке в Париже на своем парашюте разлетелись в прах. Пришлось подыскивать себе заместителя.
Как-то ко мне зашел мой знакомый, Владек Оссовский, ученик Петербургской консерватории. Он знал о моих парашютных делах и теперь, услышав от меня, что парашют будет представлен на конкурс в Париже, сказал:
— Так, значит, вы скоро поедете за границу?
— В том-то и дело, что мне самому ехать не придется: театральное начальство не отпускает. Хочу предложить кому-нибудь поехать вместо меня.
При этом я взглянул на Владека и подумал: «А что, если я предложу ему? Парень молодой и не из робких, к тому же хороший гимнаст. Да и фигура подходящая: небольшого роста, худенький, вес, наверное, небольшой, а это и для парашюта лучше…».
— Слушайте, Владек, а вы бы не поехали?
— Я?! Да с величайшим удовольствием!
— А прыгать с парашютом вы не боитесь?
— Нисколько.
— Тогда приезжайте завтра ко мне к двенадцати часам: мы поедем к Ломачу и я познакомлю вас с ним.
На следующий день все устроилось Ломач согласился взять Оссовского с собой.
Я выдал Ломачу доверенность, и он уехал с Оссовским в Париж, захватив с собой два ранца-парашюта.