Парава — «летучие рыбы»

ЗА СВЯЩЕННЫМ ЧАНКОМ

На рассвете в бухте стоял туман, он скрывал линию горизонта, и шхуны казались призраками, бесшумно скользящими где-то между водой и небом. Постепенно туман начал рассеиваться, и над горизонтом заалела тонкая полоса. Она все росла и охватила уже полнеба. Черные паруса шхун четко выделялись на пылающем фоне предрассветной зари. Между красным небом и теперь уже отчетливо видной линией горизонта стало разгораться ослепительное сияние. Паруса вспыхивали в его свете и исчезали. Оно становилось нестерпимо ярким и вдруг плеснуло в океан солнечными лучами. Застывшая гладь бухты заискрилась. Лучи заиграли на свежевымытых досках палубы «Валампури». Мотор шхуны несколько раз чихнул и затем равномерно зарокотал. Судно медленно отваливало от причала. Несмотря на ранний час, было уже жарко. Матросы укрылись под палубным тентом.

Капитан спустился из рулевой рубки и уселся на бухту сложенного каната.

— Нет совсем ветра. Будем буксировать всю флотилию к месту лова. Кстати, пармандади сегодня на «Валампури». Хотите познакомиться?

— Конечно.

Я много слышала о работе пармандади. Это очень важная персона среди парава. Парава почитали его больше короля. Теперь короля у парава нет, а пармандади остался.

Только пармандади знает, где расположены жемчужные и чанковые отмели. Только он может провести туда каное. У него нет компаса и навигационных инструментов. Их заменяет ему тысячелетний опыт предков. Без пармандади никто не рискнет выйти на лов. Профессия пармандади переходит от отца к сыну. Таким же образом передаются и тайны этой редчайшей на земле профессии. Древние навигаторы парава, пересекавшие океан, ходившие к далеким неведомым островам, не могли бы этого делать без пармандади. Правда, неизвестно, как тогда, сотни лет назад, назывался этот своеобразный штурман. Теперь пармандади занимается только жемчужными и чанковыми отмелями. «Пармандади» значит «ведущий на пар». «Пар» — жемчужная банка. Каждая из них имеет свое название. Чанковые банки, обычно расположенные по соседству с «пар», названий не имеют. Парава говорят: «Чанковая отмель, расположенная рядом с таким-то „пар“».

— Пичеа! — зовет капитан. — Спустись на палубу. Высокая фигура пармандади показывается на витой лесенке.

Его зовут Пичеа Фернандо. Отец его также был пармандади. У отца было несколько сыновей, и среди них Пичеа оказался самым способным к этой сложной науке. Отец рассказал ему все, что знал о жемчужных и чанковых отмелях, показал, где они расположены, научил мерить глубину. Когда отец умер, двадцатилетний Пичеа Фернандо стал пармандади.

Профессия пармандади исчезает. Раньше им принадлежала треть всего улова рыбы, которую добывали в течение года парава. А теперь департамент платит им сто пятьдесят рупий в месяц. По традиции сын Пичеа должен стать пармандади. Но отец не хочет этого. Он предпочитает отдать сына в колледж.

— Найти новую банку — дело трудное и долгое, — говорит Пичеа. — Я уже двадцать восемь лет пармандади, а нашел только три новые жемчужные отмели. Ныряльщиков я все больше вожу на отцовские банки. Мои оказались бедными.

— Как вы ищете банки?

— Жемчужные раковины живут на каменистом дне. Глубина этих отмелей меньше, чем чанковых, где всегда песчаное дно. Я промериваю глубину и могу сказать, песчаное оно или каменистое. Если дно каменистое, я должен знать, какая там водится рыба. В рыболовный сезон я выхожу в море и наблюдаю замеченные мною места. Есть такая рыба, парава называют ее «килатти». Если встретишь ее в месте, где дно каменистое, значит здесь можно найти раковины-жемчужницы.

— Как же вы находите отмели, которые уже знаете?

— А вот смотрите, — Пичеа Фернандо показывает на берег. — Вон севернее Тутикорина гора. С каждой отмели она видна по-разному. По ней можно ориентироваться на расстоянии десяти миль от берега. А если дальше, то становится виден гопурам индусского храма в Тиручундуре. По храму можно тоже определить место отмелей.

— А если берег уже не виден?

— Тогда есть другие признаки. Их знают только пармандади. Мы никому об этом не рассказываем.

В шести милях от берега «Валампури» застопорила мотор. Босые ноги матросов зашлепали по палубе. На корме разматывали канат: «Валампури» готовилась взять на буксир флотилию каное ныряльщиков. Океан был спокоен. Над водой, вяло двигая крыльями, летали белые чайки. Лодки парава приближались, паруса на них были спущены. Темнокожие парни гребли дружно и красиво. Сверкающие струи воды стекали с небольших лопаточек-лопастей двухметровых весел. В каждом каное по десять-пятнадцать человек. На курчавых волосах ныряльщиков красные, зеленые, желтые головные повязки. Все море, кажется, пестрит ими. На узких бедрах шорты или набедренные повязки. Темная кожа хорошо развитых торсов отливает на солнце синевой. Я замечаю среди ныряльщиков мальчиков пятнадцати-шестнадцати лет и стариков. Но стариков мало: ныряльщики до старости не доживают.

— Здравствуй, капитан! — кричат с каное. — Куда ты спрятал пармандади? Покажи нам его!

Пичеа Фернандо высовывается из рулевой рубки.

— Чего кричите?

— Поведешь нас на хорошую банку? Пармандади пожимает плечами. Ему со всех сторон кричат:

— Давай, Пичеа, не скупись! У тебя небось есть кое-что на примете!

Каное все прибывают и прибывают. Вот их уже около сорока. Капитан кричит из рубки:

— К корме, заходите к корме!

Несколько каное приближаются к корме. Оттуда матросы бросают конец. Веревка со свистом рассекает воздух и падает в первое каное. Там ее закрепляют на носу. К первому каное привязывают следующее и т. д. Они вытягиваются за кормой в два ряда, одно за другим. Солнце уже высоко. Восемь часов утра. Капитан делает знак рукой, и «Валампури» медленно подается вперед. Двойной караван каное, вспенивая воду, следует за шхуной. Буксирный канат туго натягивается. Матросы на корме переговариваются с сидящими в каное. Невдалеке маячат две моторные лодки. Это инспекционные лодки. Они следят за тем, чтобы ныряльщики не утаивали раковин, не допускают на чанковые отмели каное, не имеющие разрешения департамента на лов.

Солнце в открытом океане палит нещадно. Матросы обессиленные лежат под палубным тентом. На каное паруса превращены тоже в тенты. В их тени ныряльщики занялись едой. Парава выходят в море натощак. И только на пути к месту лова они позволяют себе съесть немного холодного вчерашнего риса и сушеной рыбы.

«Валампури» с трудом тащит флотилию, она делает всего три-четыре узла. Буксирный канат дрожит от напряжения.

— Это еще ничего, — говорит капитан, — а вот при англичанах в департаменте был старый колесный пароходишко. Он назывался «Маргарет». Толку от этой «Маргарет» никакого не было. В безветрие англичанин-инспектор собирал ныряльщиков и говорил: «Мы можем взять на буксир только пятнадцать каное. Бросайте жребий». Вы думаете, парава соглашались? Они отвечали: «Возьмите всех или никого». Инспектор выходил из себя и обзывал их упрямыми мулами. Но парава твердо стояли на своем. Они ведь живут по принципу «один за всех и все за одного». Иначе в их трудной работе и нельзя. Они предпочитали вставать в четыре утра и добирались к месту лова на веслах или ночевали на островах. А англичанин никак не мог понять, зачем все это делается, и осыпал их бранью.

— А конфликт с денежными премиями? Инспектор предложил ввести денежные премии для каное, которое регулярно выходят на лов. И что же вы думаете? Ныряльщики отказались. Они предложили разделить эти премиальные поровну между всеми каное. Инспектор сказал, что таких кретинов и идиотов он в жизни не встречал. А мне они нравятся. Живут в нужде, бедствуют, но честность ставят превыше всего. В каное, например, десять ныряльщиков. Не каждому из них везет. Одни достают меньше раковин, другие больше. Но деньги, которые они получают за раковины, делят поровну. Они очень щепетильны в этом вопросе. Остается, например, три аны после дележа. Их не разделишь на десять частей. Никто из ныряльщиков себе их не возьмет. Они купят на них банан и разделят на всех.

Капитан смотрит на часы:

— Десять часов. Придем на банку поздно.

Время течет томительно. Пармандади уже не выходит из рулевой рубки. Капитан с безучастным видом сидит на палубе в шезлонге. Берег давно исчез из виду. Крупные волны катятся по океану, начинается сильная бортовая качка. Только к половине двенадцатого мы приходим на место. Каное отвязываются от буксирного каната и на веслах отходят от судна. Ныряльщики беспорядочно шлепают веслами по воде, невообразимо шумят.

Каное идут за кормой «Валампури» в два ряда, одно за другим.

— Акул пугают, — объясняет капитан. — Мы сейчас им поможем.

«Валампури» описывает несколько кругов вокруг места лова: шум мотора тоже пугает хищников. Каное сначала группируются (ныряльщики читают молитву), затем снова рассыпаются и начинаются приготовления к лову.

К борту «Валампури» подходит инспекционная лодка. Волны поднимают и опускают ее, грозя разбить о борт шхуны. Когда очередная волна подняла лодку, я спрыгиваю в нее. Вслед за мной прыгает Баскар, инспектор из департамента. Ни сидеть ни стоять в лодке невозможно. Волны швыряют ее как яичную скорлупу. Нос лодки задирается так, что закрывает горизонт, потом стремительно: падает, и тогда Баскар, я и неукрепленный бак с бензином стремительно несемся к носу. Целый каскад соленых брызг обрушивается на нас. Потом лодка начинает крениться на левый борт до тех пор, пока кипящая пена очередной волны не заливает ее.

Мы с Баскаром, сидя в воде, упираемся ногами в железный бак, не давая ему упасть на нас. Когда лодка кренится на правый борт, все начинается сначала. У Баскара злое и несчастное лицо. Его щегольская, сиявшая утром белизной рубашка мокра, перемазана мазутом и пахнет бензином. Не могу сказать, что я в лучшем состоянии. Но я не жалуюсь, потому что инициатором «прогулки» в моторной лодке была сама. С нее лучше наблюдать за ловом. Баскар смотрит на меня непрощающим взглядом. Когда он обсох и обрел дар речи, он сказал все, что думал обо мне.

Но это было гораздо позже, а теперь мы качаемся в центре группы каное, с которых первая партия ныряльщиков уже ушла под воду. Вторая готовится к погружению. Вынырнувшие парава плывут к своим каное. Их движения в воде напоминают брасс, но головы они все время держат на поверхности. Они подплывают к каное, отдают раковины саммати и тут же снова цепляются за веревки с грузом. Погружаются каждые три минуты. Несколько человек в масках, но у большинства ныряльщиков их нет. Тхондаи работают беспрерывно, поднимая и опуская на веревках камни. Банка, видимо, оказалась неудачной, и ныряльщики теперь без стеснения проезжаются по адресу пармандади.

Воспользовавшись ветром, каное поднимают паруса и переходят на соседнюю банку в двух милях от первой. Снова опускаются грузила в воду. Снова уходят на дно ныряльщики. Снова тхондаи поднимают и опускают камни. Растут горки раковин в каное. Волны становятся выше, измотанные ныряльщики все больше отдыхают, но лов продолжается. Стрелка часов приближается к двум. За это время ныряльщики успели сделать по сорок-пятьдесят погружений. В удачные дни каждый из них может выловить до двухсот пятидесяти раковин. Но сегодняшний улов не богат. Работать трудно, волны высокие.

Над океаном висят тучи. Где-то в стороне невидимого берега небо пронизывают полосы дождя. Пора возвращаться. Ветер попутный. Флотилия снимается с места. «Валампури» больше не буксирует ее. Каное стремительно несутся к берегу. Они обгоняют «Валампури». Их белые паруса напоминают крылья.

Вдруг совсем рядом со шхуной появляется парус-плавник.

— Акула, — говорит Баскар, который немного пришел в себя в каюте «Валампури» и стал разговорчивей. — Сегодня парава повезло. Ныряли после двенадцати, а акул почти не было. А вы знаете, существуют даже специальные заклинания против акул. Их придумали католические священники. Они продают эти молитвы-заклинания парава. Те оборачивают тряпицей с текстом руку и часто ныряют с ней. У церкви солидный доход от продажи молитв. Парава верят в эти заклинания. До того как появились христианские священники, у парава были свои заклинатели акул и колдуны. Вы видели заклинателей змей?

— Конечно. Но заклинатели змей иногда действительно могут справиться со змеей. А как насчет акул? Неужели колдуны имели на них какое-то влияние?

— Как вам сказать? Случаи нападения акул на парава редки, но можно ли приписывать это действию заклинаний, не знаю. Мы часто не можем найти объяснения многим явлениям. Я одно время очень интересовался этим вопросом. Вы помните описание путешествий Марко Поло? Он побывал на Тутикоринском побережье. Правда, этого названия тогда еще не было. Но не в этом дело. Марко Поло писал о ныряльщиках за жемчугом и о том, что они заклинают больших рыб, которые могут ранить человека под водой. Этим заклинателям ныряльщики отдавали двадцатую часть добычи. Заклинания их действовали только днем. На ночь они снимали свои чары, и акулы могли делать что хотели. Марко Поло называет этих заклинателей «абрайман». Может быть, это искаженное слово «брамин». Вы ведь знаете, что парава раньше были индусами, и вполне возможно брамины как жрецы выполняли роль заклинателей акул.

А среди самих парава было очень интересное семейство Кадалкатти. Там колдовское искусство передавалось из поколения в поколение. Они, говорят, имели власть над акулами. За это ныряльщики подносили им подарки. Кадалкатти обычно читал заклинания, и акулы уходили. Когда акулы не хотели уходить, колдун говорил, что здесь чье-то злое влияние, и принимал другие меры. Какие, я не знаю. Но акулы иногда и сами долго не остаются в местах лова. Для них там мало пищи. Кадалкатти, говорят, обладали также властью над ветрами и течениями. Они могли менять погоду и рассеивать облачность, могли, по поверьям парава, превратить лобовой ветер в попутный. Но в это я как раз не верю. Это явное шарлатанство. Тем не менее, откупщики, известные вам Кок и Бартер, платили им неплохо.

Парава тщательно скрывали деятельность Кадалкатти от католических священников. Искусство заклинания акул у Кадалкатти передавалось по мужской линии. Но у последнего Кадалкатти были только дочери. Мужская линия семьи прервалась, а с нею исчезло и колдовское искусство. Последний Кадалкатти умер в самом начале нашего столетия, и после никто уже не знал, как заклинать акул.

Что касается колдунов, которые имеют дело с погодой, то они еще долго оставались среди парава. Давно еще, лет пятьдесят назад, произошла очень смешная история с этими колдунами. Памбанский мост, снесенный в океан во время декабрьского циклона, тогда только начали строить. Каное некоторых парава работали там. Ныряльщики доставали кораллы, которые тоже шли в строительство. Я не помню, что точно случилось, но команды нескольких каное были уволены за какой-то проступок. Вы знаете, постройкой моста руководили англичане, а парава народ с независимым характером. Они, как говорится, не сработались. Вот и пришлось ныряльщикам убираться восвояси. А тут как назло встречный ветер — и каное не смогли выйти в море. Ждут день, ждут два, а ветер все не меняется. Тогда ныряльщики послали в Тутикорин сообщение о своем бедственном положении. Там отыскали колдунов ветра и лучших отправили на помощь. Парава обрадовались, когда увидели их. Колдуны очень старались. Читали заклинания, совершили какой-то таинственный ритуал, а результатов не было. Прошло два дня. Колдуны велели еще ждать. Тогда у ныряльщиков лопнуло терпение. «Если ждать, — сказали они, — то можно дождаться перемены ветра и без заклинания. На то и колдуны, чтобы можно было переменить ветер сразу». Ныряльщики сели на весла, обругали колдунов и отчалили. Колдуны кричали и просили, чтобы их взяли в Тутикорин. Но ныряльщики и слышать не хотели. Так и пришлось колдунам добираться домой самим, где пешком, а где на крестьянских повозках.

— Как-то мне попалась в руки дощечка, исписанная с обеих сторон, — продолжал рассказ Баскар. — На дощечке были символы индусских богов. Я вам сейчас прочту, что там было написано.

Баскар достал потрепанную записную книжку, долго листал ее и наконец, найдя нужное место, стал читать:

«Пусть ни ветер, ни шторм не продолжаются, пусть царит спокойствие во всём мире. Пусть ни сила, ни лесть не противостоят нам и пусть с помощью бога, создавшего нас, ничто нам не мешает. Пусть ни камни, ни гнев, ни сила, ни стрелы не причинят нам вреда. И пусть язык человека, говорящего против нас, будет разрезан на куски; если будут какие-либо препятствия, пусть они будут преодолены. И с помощью бога Шивы, который создал всех нас, пусть не будет ничего, мешающего нам».

Баскар спрятал записную книжку в карман и продолжал:

— Это, конечно, явно заклинание против ветров. И то, что в этом заклинании фигурируют индусские боги, говорит о древности этой профессии.

— А сейчас есть такие колдуны?

— Их почти не осталось. Иногда, правда, кое-кто занимается заклинаниями, но все это от случая к случаю. Вообще я вам скажу, парава мало подвержены власти предрассудков. Вот когда им не везет, плохой лов, тогда предрассудки всплывают на поверхность. В массе своей они люди здравомыслящие.

«Валампури» входила в Тутикоринскую бухту. Было пять часов вечера. В гавани нас встретил Раджендран.

— Десять часов в море, — воскликнул он, — да еще в такую качку! Неплохо, совсем неплохо.

Потом он предложил:

— Хотите поехать на сдаточный пункт посмотреть, как принимают раковины?

— С удовольствием.

Джип Раджендрана стоял у ворот гавани. Мы проехали по главной улице. За нею потянулись низенькие домишки и хижины. Это был рыбацкий поселок. Здесь жили индусы и несколько десятков семей парава. Поселок вплотную примыкал к сдаточному пункту. Пункт был обнесен каменной стеной. Во дворе под навесом уже сидели ныряльщики. Перед ними стояли плетеные корзины с раковинами. Вдоль стены тянулись приземистые здания, напоминающие амбары. Около одного из них крутился Педро.

— Как улов, Педро? — окликнула я его.

— Неважно, мэм. Не больше пятидесяти раковин на каждого. Да и те не все можно сдать.

Мы вошли в здание. В глубине его за столом с зажженной настольной лампой сидел приемщик. Перед ним стояла деревянная мера для раковин с отверстием в 2,5 инча в диаметре. Около приемщика толпились саммати. Приемщик брал раковины и вставлял в отверстие. Если раковина не проходила сквозь него, значит она годилась по размеру. После этого приемщик начинал придирчиво изучать раковину. За раковину, источенную червями, он выдавал три пайсы, за раковину без дефекта — сорок семь пайс. Раковины меньшего размера складывают в корзины. Завтра их снова пустят в море. Они должны расти. Отобранные раковины кладут в большую цементированную ванну, занимающую всю центральную часть амбара.

Уже темно, но во дворе сдаточного пункта все еще сидят люди, проведшие в море десять часов. А цепкие руки приемщика все ощупывают буровато-серую поверхность священного чанка…