Париж Франция

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Один американец который дочитал до этого места до места до которого я дописала сказал мне но у вас ничего нет о том, как во Франции мужчины-французы относятся к мужчинам как французы относятся к француженкам как француженки относятся к француженкам как француженки относятся к детям как дети относятся к детям. Да не сказала и по очень простой причине, никак они друг к другу не относятся, отношения между всеми ними так прочны и незыблемы, так однозначны и так жизненны что о природе или выборе или ошибочности не может быть и речи. Ошибочности быть не может они не могут ошибаться.

Однажды баронесса Пьерло моя приятельница старая француженка когда я сказала о чем-то, это же естественно то мадам Пьерло ответила мне нет может естественное и в самом деле таково но это неестественно. Мадам Пьерло восемьдесят шесть а ее внучке восемь но порой трудно понять может им обеим по восемьдесят шесть или обеим по восемь.

Я однажды написала и сказала что проку быть мальчиком если ты обязан вырасти чтобы стать мужчиной что в том проку что в том проку. Но во Франции мальчик это мужчина такого-то возраста, того возраста в котором он находится и даже вопрос не встает станет ли он мужчиной и что в этом проку потому что сколько бы ему ни было лет он мужчина своего возраста.

Этим объясняются особые отношения каждого француза и его матери. Поскольку он всегда и ежеминутно мужчина своего возраста каждый из них зависит от своей матери всю свою жизнь. В этой зависимости не бывает перерывов даже если человеку исполнилось шестьдесят лет от роду а такое во Франции не редкость, мужчина всегда зависит от своей матери, и значит француз всегда мужчина потому что между жизнью мальчика и жизнью мужчины во Франции нет принципиального различия, сын всегда сын потому что он всегда зависит от матери во всем что касается его силы, его морали, его надежды и его отчаяния, его будущего и его прошлого. Когда мать умирает француз всегда выходит из строя, хорошо если в его жизни есть другая женщина которая станет ему матерью.

А сейчас снова август и сентябрь и снова кризис и снова фермеры славные фермеры рассуждают о жизни как она есть. Один из самых славных как-то раз сказал мне. Мы привыкли думать, да и не только мы а все привыкли думать что короли были такие честолюбивые такие жадные и что это из-за них люди были несчастны и не могли им сопротивляться. Но теперь демократия показала нам что зло от этих grosses têtes, важных шишек, и все важные шишки рвутся до денег и власти, и они честолюбивы потому-то они и важные шишки и возглавляют правительства а в результате люди несчастны. И говорят о том как снести головы этим grosses têtes но теперь мы знаем что появятся новые grosses têtes точно такие как прежние. Он печально покачал головой и вернулся к уборке урожая.

И значит незачем суетиться а просто на смену одному лету приходит другое и вместе с временами года меняется мода.

Если вы любите моду вы не могли не устать от кризисов а французы любят моду и поэтому не любят кризисы но те возникают сами собой и порой способствуют моде, случайный кризис может поспособствовать, но не череда кризисов нет, один кризис за другим мешают моде и один знакомый рабочий так и сказал мне вчера: хватит с нас того к чему нас принуждают мы устали от кризисов. И он прав, времена года а с ними и мода которая меняется со временами года это то чем живет Франция, на земле меняются времена года и людям живущим на этой земле нужна мода и все тут.

Мода так естественна, мы собрались все вместе в доме тут в деревне и кто-то сказал что-то об отце мадам Пьерло, каким он был. О-о, последовал ответ, мадам Пьерло восемьдесят шесть и все кому меньше естественно ничего не знают о ее отце, но кто-то отозвался о-о когда мы поднимаемся на чердак и роемся в костюмах чтобы нарядиться мы всегда натыкаемся на клочок горностая и на этом горностае значится имя отца мадам Пьерло. А как выглядит этот клочок горностая поинтересовался кто-то он выглядит так-то, а-а, последовал ответ, тогда это горностай судьи апелляционного суда. Есть мода которая меняется и мода которая не меняется и мода которая меняется медленно но мода есть всегда. Однако как сказал рабочий мода не может существовать в условиях внешнего давления, с отдельным кризисом справиться можно но не с их чередой.

Вот почему американец женатый на француженке заметил моя сестра-американка удивительно разбогатела благодаря кризису но моя жена-француженка очень боится как бы он не разразился снова.

Сюда примешивается и другое обстоятельство, как-то довольно давно пронесся слух, будто летом произойдет землетрясение и служанка нашей подруги жившей на авеню Виктора Гюго сказала у нас в Париже вот-вот должно произойти землетрясение но с чего это вдруг с раздражением сказала подруга, о-о мадам потому что право же мы должны suivre le movement — следовать моде.

Но не стоит забывать что французы ощущают разницу между модой и тем что случается с неизбежностью когда мода ни при чем некоторые люди следуют любым веяньям но у французов тонкий нюх они понимают что связано с модой а что нет, и просто следовать по определенному пути как делают некоторые нации это не значит следовать моде и конечно же они не желают испытывать чувство подчинения или зависимости, подчинение и зависимость это смерть моды поэтому как сказал тот рабочий довольно с нас давления извне.

Так что все это может быть просто учебная пожарная тревога, под всем этим я имею в виду войну и мысли о войне, французы говорят если на вашей памяти прошли три поколения военных этого достаточно, вы помните вашего отца который в 70-е ел в войну лошадиные головы, вы помните вашего мужа которого убили в 17-м и вашего брата который попал в плен в Швейцарии, это стало в ту еще сумму, и вашего сына который только что отбывал отпуск дома но из отпуска его отозвали телеграммой с приказом незамедлительно вернуться в полк, подобное произошло и с вашей дочерью школьной учительницей которая всего пять месяцев как замужем но ее вызвали для эвакуации школьников всего этого довольно чтобы голова пошла кругом.

И все же это может быть лишь учебная пожарная тревога, это может быть только для отвода глаз, любой француз знает что на самом деле ему не положено знать что по-настоящему опасно а что нет.

Однажды я плыла на корабле в Америку. Там был и аббат Димне и все говорили о тренировочной эвакуации при пожаротушении, у них была такая эвакуация всем пришлось надеть спасательные жилеты спустили на воду шлюпку но в шлюпку никто не сел, аббат Димне был вне себя от возмущения и сказал мне, нужно было посадить людей в шлюпку, скажите это капитану предложила я, и скажу, заявил он, пошел и вернулся, что же сказал капитан, спросила я, он сказал ответил он гневно, он сказал что опасно спускаться в шлюпку пока не заглушат мотор но заглушать мотор слишком дорого и отнимает слишком много времени. Аббат Димне был возмущен и сказал ну да вот так они готовятся, готовятся но никогда не знают умеют ли они делать то к чему готовились.

Французы вежливы, вежливы от природы, они не верят в проверки с налету, они верят в то что о проверке нужно предупреждать заранее чтобы к ней можно было подготовиться и чтобы ни у кого не возникло неприятных ощущений, да и почему не предупредить, ведь всегда приятнее соблюдать вежливость а так как французы совершенно искренни, они в самом деле неспособны лгать, если вы дадите любому водопроводчику говорить достаточно долго он всегда выговорит правду. Французы наделены таким чувством реальности что и в самом деле Неспособны лгать, они в самом деле не могут не сказать в конце концов все как есть, и потому они могут быть настолько вежливы насколько им заблагорассудится, потому что вежливость не противоречит фактам, вежливость просто еще один факт.

Как-то раз у нас загорелся дымоход и мы решили что будем обогреваться электричеством. У нас и раньше несколько раз загорался дымоход и мы были сыты по горло это случилось зимой и мы хотели чтобы новую систему установили поскорее. Француз который пришел это обсудить сказал что установит ее, но не так быстро а нужно быстро сказали мы но он сказал что очень постарается но это не будет так быстро как мы хотим, в конце концов он сказал ладно я сделаю быстро понимаете сказал он задумчиво это атавистическая привычка, вы дамы и просите меня сделать быстро, и мне ничего не остается, я должен сделать по-вашему хотя, сказал он с беспомощной улыбкой, это атавистическая привычка. Так оно и было и он конечно сделал все быстро.

О да, в деревне невесело, все мужчины на войне и одна из женщин сказала мимоходом ах сейчас опять вечер, да уж, опять и опять вечер.

Так что Франция не может измениться мода у нее всегда будет своя но измениться она не может. Это наводит меня на мысль о собаках.

Французские собаки если они местные — собаки полезные собаки красивые но трудяги. Это пастушьи собаки и охотничьи собаки.

Забавно обстоит дело с собаками. Собаки похожи на народ который их развел по крайней мере мы так считаем. Собаки безусловно напоминают своих хозяев которые никогда с ними не расстаются. Мне нравится выражение приятное времяпрепровождение в том смысле в каком его употребляют французы, оно звучит совсем по-английски и все же французы целиком его присваивают, а кому оно принадлежит изначально этого я не знаю но безусловно они используют его лучше. Собаки которые не приносят пользы это способ времяпрепровождения, как сказала мне когда-то одна женщина собаки доставляют огромное удовольствие потому что их можно баловать а своих детей баловать нельзя. Если твои дети избалованны тебя ждет скверное будущее но собак можно баловать не думая о будущем и это огромное удовольствие.

Поэтому французские собаки которые приносят пользу это местные породы, это всякие разные пастушьи собаки, всякие разные охотничьи собаки, красивые, полезные, друзья человека, но это не домашние питомцы их нельзя баловать ради собственного удовольствия как балуют домашних питомцев, к тому же полезные животные не бывают в моде или не в моде, мне всегда нравилась история о пастухе из Экс-ан-Прованса, он взял с собой собаку чтобы ее убить он обычно убивал собак когда они доживали до восьми лет и переставали следить за овцами, потому что хлеб дорог нельзя держать собаку если она не делает свое дело. Известно что в восемь лет они больше не хотят следить за овцами и обливаясь слезами он идет и убивает ее. А вот еще одна славная история о собаке из Экс-ан-Прованса. В одном кафе служила девушка которая очень любила собаку та регулярно приходила с хозяином и она регулярно давала той кусочек сахару, однажды хозяин пришел один и сказал что собака издохла глаза девушки наполнились слезами и она сама съела кусочек сахару.

В качестве домашних питомцев французам приходится держать привозных собак которых они видоизменяют и приспосабливают на свой лад, мода на этих собак меняется, в основном насколько я знаю Францию она всегда возвращается, модны прежде всего пудели затем брюссельские гриффоны, фокстерьеры их всегда зовут фоксиками, когда я впервые услышала что подзывают фоксика[8] я подумала что подзывают лису пока не увидела сама, потом эльзасские овчарки пекинесы и жесткошерстные терьеры и опять же пудели, тут придумали как стричь пуделей по-новому и вывели пуделей нового окраса, так что их ввозят опять и теперь одновременно вернулись фокстерьеры. Так вот на этих собак от которых нет никакой пользы можно завести моду, потому что от моды не должно быть никакой пользы, и очень часто мода должна быть экзотичной, и всегда должна видоизменяться чтобы стать французской. Но это мода и ей положено меняться.

Это снова наводит на мысль о сходство собак и их соотечественников-людей.

Просто загадка почему все немецкие собаки довольно пугливы ласковы дружелюбны послушны, но таковы типично немецкие собаки, что отчасти утешает потому что иногда люди тоже должны быть такими ведь собаки и люди должны быть похожи в стране в которой они родились воспитывались и откуда произошли. И пудели, и таксы, даже собаки вроде бультерьеров, и доги собаки добрые, и черная немецкая полицейская овчарка куда добрее чем эльзасские овчарки, забавно что я всегда любившая пуделей и державшая их задумываюсь обо всем этом. Я думала что пудели французские собаки но французскую породу всегда нужно улучшать немецкой, потому что немецкий пинчер гораздо добрее чем наша маленькая собачка чихуахуа на которую он похож, в общем все казалось бы головоломкой если бы не знать наверняка что такова логика и она вернее и сильнее желания человека. Судите сами.

В типичном художественном изделии той или иной страны бьется пульс этой страны, за последние два года Франция произвела лучшие шляпки и придумала лучшую моду чем ей случалось раньше и следовательно она вполне жива, а немецкая музыка и музыканты умерли перевелись за те же два года и потому Германия как видите абсолютно мертва, и конечно это так потому что все эти вещи неизбежно верны.

Страны очень различаются воображением и вкусами. Я только что дописала детскую книжку под названием Круглый мир и у одной моей подруги-англичанки которая живет тут во Франции потому что она замужем за французом, Бетти Лейрис, есть трехмесячный ребенок, и я сказала что подарю ей книжку для маленького Джонни чтобы он прочел когда научится читать. А Бетти сказала надеюсь что к тому времени когда он подрастет и научится читать мир все еще будет круглым.

Ну, это чисто английское воображение, но каждая страна важна в свое время потому что миру в целом в разное время нужно разное воображение и вот вам здесь — Париж Франция, 1900–1939, где каждый должен быть свободен, должен.

Война идет война и все мы ждали чего-то и что же, зазвонил телефон, это матушка Моляр сообщала что у нее прокисли фрикадельки, у нее дома был лед и она поставила их на лед но потом сняла чтобы проверить как они а они прокисли. Как бы то ни было даже если еды не хватает и идет война и повариха она так себе, уметь готовить важно.

Доктору Шабу повезло он на дороге нечаянно задавил зайца когда ехал в машине и он пригласил нас на обед с зайцем, к зайцу в горшочках всегда подают отварной картофель и в самом деле отварной картофель и заяц были превосходные. В деревне говорят что картофель здесь самая здоровая пища здоровее всего остального, само собой здесь едят и много хлеба с вином но в конце концов, говорят они, больным дают картофель а не хлеб, хлеб для крепких людей а картофель и для больных и для здоровых, но что в самом деле важно так это то что в этой самой деревне где царит двадцатый век который проявляется в искусстве они все еще говорят друг другу матушка Моляр, папаша Моляр, Моляр-младший, к художнику если он в летах обратятся дорогой мэтр. Так и обратятся. Сколько б я ни писала все равно нельзя написать слишком много о том как важно быть совершенно консервативным ибо это традиционный способ быть свободным. Каковой Франция была и есть. Иногда это важно иногда нет, но с 1900-го по 1939-й это несомненно было важно.

Война больше похожа на роман, чем на реальную жизнь и в этом ее извечная притягательность. Это нечто такое что основано на реальности но придумано, это мечта обращенная в реальность, там есть все что бывает только в романе ан нет на самом деле это жизнь.

И это заставляет много думать о музыке, война естественно рождает музыку но на этой войне когда все буквально все слушают радио нет ничего кроме музыки. Раньше была такая песня которую все распевали она называлась Музыка в эфире, но когда эту песню только что написали никто на самом деле не думал что в эфире всегда будет полно музыки.

В конце концов страны по-настоящему цивилизованные не сочиняют музыку постоянно, и поэтому Франция и Англия страны самые цивилизованные. Они не сочиняют музыку постоянно.

Вот почему Франция была так важна в период между 1900-м и 1939-м, то был период когда человечество делало серьезные усилия чтобы стать цивилизованным, мир был круглым и в нем на самом деле не оставалось безвестных мест и поэтому все решили стать цивилизованными. Англии была свойственна слабость она верила в прогресс, но прогресс на самом деле не имеет ничего общего с цивилизацией, а Франция могла стать цивилизованной потому что она не помышляла о прогрессе, она умела верить в цивилизацию ради самой цивилизации, вот почему она была естественной почвой для этого периода.

Отношение мужчин к женщинам и мужчин к мужчинам и женщин к женщинам в состоянии цивилизованности должно всерьез учитываться. Французы любят женщин постарше, то есть женщин имеющих жизненный опыт, они не верят в товарищество, на самом деле они никому не верят, во время своей революции они провозглашали свободу равенство братство, но эти принципы следует оставить войне и политике, в них нет гуманности. Говоря гуманно, ни француженки ни французы на самом деле не интересуются интимностью, такие тесные отношения по сути своей не цивилизованны, цивилизация побуждает молодых людей проявлять интерес к тридцатилетним женщинам а интерес к состоянию равенства с очень молодой женщиной более или менее свидетельствует об умственном одряхлении, а одряхление конечно же не цивилизованно.

Солдат уроженец этой деревни прислал письмо с фронта, он видел, как эвакуируются немецкие деревни, и он пишет, как грустно видеть когда эвакуируют фермы, животных увозят из привычных мест, это так грустно, мы с вами, отец, понимаем такие вещи но матушка она не поймет.

Что ж это один способ чувствовать а мы неожиданно съездили в Париж и потом вернулись сюда далеко в горы, и один из фермеров который употребляет изрядное количество вина, но при всем при том отличный фермер, спросил меня что делают люди в Париже. Все носят противогазы, ответила я, ну да сказал pour remplacer les muguets — как украшение вместо ландышей.

Во Франции фермер вполне естественно может сказать такое но не интимности ради, он не сближается с мужчиной, женщиной или ребенком или животным, быть интимным это не цивилизованно а французу важно быть цивилизованным и для этого ему важны традиция и свобода и если есть традиция и свобода нельзя позволять себе интимность ни с кем.

Это тоже совершенно необходимо в нынешнем двадцатом столетии, в котором абсолютно доминирует настоящее.

Единственное чего не приемлет на войне ни один француз это ночевки на соломе, никто не спит на соломе, ни французский бродяга ни французский солдат, им нужна крыша над головой и нечто изображающее кровать. Единственное на что позволяет себе жаловаться французский солдат это когда с ним случается худшее, ночевка на соломе. Опять же, дело не в неудобстве, его возмущает гибель цивилизации, и он прав.

С другой стороны война тесно связана с модой и французы хотя они и желают мира, сознают что характер моды совершенно неотделим от войны.

Женщина из нашей деревни, это было до того как началась война, как-то сказала мне, до войны тут обычно смеялись от души, она имела в виду войну 14-го года но с тех пор они больше не смеются, вроде людям весело но они не смеются, ее удивляло может они забыли как это бывает, вот если бы, сказала она, выросло целое поколение которое не слышало о войне эти бы смеялись. Хотя нет, наверное, нет, сказала она, она поняла, что такого, возможно, уже не будет, чтобы кто-то смеялся от души.

Мода есть во всем кроме хода войны, но война создает моду.

Если вернуться к 1900-му, тогда была мода, но не общеевропейская война.

Ну, не совсем так, потому что война была и тогда, война всегда где-нибудь идет но не общеевропейская.

Трудно поверить что общеевропейская война всегда назревает и все же все же происходит нечто из-за чего общеевропейская война всегда назревает но тут есть логика.

В прошлом сентябре я была в сельской местности здесь во Франции в том сентябре когда тут еще не было войны. Летом я живу в сельской местности в маленькой французской деревушке где наверное не больше двадцати семей и я всех их знаю знаю их быков и коров и собак, знаю их всех и они знают меня мою машину и моих собак. Да, так это было в том сентябре когда еще не было войны и я чувствовала себя как все мы, и вышла на дорогу выгулять своих собак. И тут узнала что одного из моих соседей месье Ламбера мобилизуют как мобилизуют всех потому что может начаться война. Он высокий худой, добрая душа, хороший фермер и хороший солдат, ему сорок пять. Я встретила его с женой и быками. И сказала, вы идете мобилизовываться, месье Ламбер. Да, сказал он, и моя жена плачет. Разве будет война, спросила я. Нет, сказал он, моя жена плачет, но войны не будет. Почему же, сказала я. Потому, сказал он, что это нелогично. Понимаете, мне сорок пять, я прошел всю последнюю войну, сыну моему семнадцать, и он и я будем воевать на этой войне. Это не логично мадемуазель чтобы я сорокапятилетний прошедший войну и с семнадцатилетним сыном поверил в общеевропейскую войну. Это не логично. Вот, сказал он, если бы мне было шестьдесят а моему внуку семнадцать, мы оба могли бы поверить в общеевропейскую войну и война тогда бы могла начаться, но мне сорок пять а моему сыну семнадцать, так что нет мадемуазель это не логично. Ну, сказала я, это понятно вам, французы люди логичные, но немцы, итальянцы. Мадемуазель, сказал он, они говорят другое но верят в то же что мы.

Так вот он ушел а потом дней через десять вернулся и был на той же дороге со своей женой и со своими быками а я гуляла со своими собаками и встретила его. Я сказала, месье Ламбер вы были правы войны нет. Нет сказал он нет мадемуазель это не логично.

Сегодня и сейчас когда идет война я встретила их и сказала я вижу как паренек вырос, он выше отца. Увы, да, сказала мать, ему восемнадцать если продлится война его заберут. Она не плакала, она размышляла. Значит месье Ламбер прав логика это логика и возможно в конце концов не будет общеевропейской войны, настоящей войны.

Итак для француза есть две стороны дела логика и мода именно по этой причине французы интригуют и умиротворяют.

Логика и мода.

Кроме того они говорят идет война и нужно помогать друг другу, во Франции в мирное время не нужно помогать друг другу, радость мира в том и состоит что каждый может сам о себе позаботиться то есть о своей семейной ячейке.

У французов есть еще одна интересная вещь они ее знают.

Трудно вернуться в 1901-й сейчас в 1939-м да еще во время войны.

Но в такое же время в 1901-м как-то раз за обедом все говорили о войне, тогда шла война только это была русско-японская[9] война. Подававшая на стол служанка вдруг услышала как кто-то сказал что противники выиграли последний бой, а у нее в руках было большое блюдо и она уронила его и закричала ох немцы пришли. Естественно война для нее означала войну с немцами.

Ужасно конечно всегда ощущать угрозу войны но влияет ли это как-то на логику и моду вот что интересно.

Может в Америке не знают что Земля круглая потому что там нет угрозы войны. Не беспокойтесь войн там хватает но угрозы войны там нет. Война и угроза войны вещи разные угроза войны видимо благоприятствует логике и моде.

Не потому ли американцы думают что Земля плоская что у них свой континент вот Европа знает что Земля круглая потому что Колумб проплыл из Европы чтобы это доказать и даже если он опроверг идею плоской планеты он все равно был уверен что она плоская. У России и Америки есть склонность не верить что земля круглая а она круглая, и логика и мода знают что она круглая и знают что она вертится и вертится.

Одним словом вернемся снова к началу двадцатого столетия во Францию и Париж и ко всем кто там и сям.

Однако сейчас пока еще 1939-й и военное время, ну это было самое начало и все пришло в движение и как-то раз мы были со своими друзьями Даниель-Ропсами это наши деревенские соседи и он ожидал вызова в Париж и телефон зазвонил. Он быстро пошел снял трубку, отсутствовал некоторое время а мы волновались. Он вернулся. Мы спросили в чем дело. Он сказал что фрикадельки которые готовила для нас матушка Моляр получились рыхлыми.

Фрикадельки, да фрикадельки национальное блюдо этой страны его готовят из муки яиц и рыбного или мясного фарша его отбивают в течение часа скатывают в шарики держат на холоде чтобы затвердели и затем тушат в соусе и получается вкусно.

Все мы посмеялись жалко было фрикаделек но это было так по-французски с ее стороны сын на фронте а она расстроена — не получились фрикадельки.

Приготовление еды как и все остальное во Франции следует логике и моде.

Французы правы когда заявляют что французская кухня это искусство и часть их культуры потому что она основана на латинско-римской кухне и пережила влияние Италии и Испании. Крестовые походы лишь предоставили им новое сырье, но тогда во Франции не появилось нового способа приготовления пищи и мало что изменилось.

Французская кухня традиционна, от прошлого тут отказываются с трудом а на деле никогда от него не отказываются и когда у них проводились реформы как они назывались в XVII столетии и в XIX столетии, они тогда только приняли ее когда она и в самом деле вошла в моду в Париже, но когда они что-либо заимствовали вроде польской ром-бабы завезенной Станисласом Лечинским[10] тестем Людовика XV или австрийских круассанов завезенных Марией-Антуанеттой, они переделывали их основательно так основательно что они становились настолько французскими что ни один народ в этом не сомневается. Кстати сказать австрийский круассан был изготовлен на скорую руку польскими солдатами Собеского вместо хлеба которого не хватало во время осады Вены в 1683-м и назван круассаном то есть полумесяцем в назидание туркам с которыми они боролись.

В XVI веке Екатерина Медичи привезла с собой поваров и ввела моду на десерты, до этого во Франции не было ничего сладкого кроме фруктов. Шел 1541-й когда она велела подать эти десерты на балу и познакомила с ними Париж.

Во времена Генриха IV они вернулись к простой пище поскольку он называл себя королем Гонесса где выпекали лучший хлеб во Франции.

Правда у французов бывали идеи которые можно считать американскими или восточными, жареная утка с апельсинами и фаршированная индейка с малиной, во времена Людовика XIV они ели цыплят индюшки и салат с орехами и яблоками.

Поваренные книги все XVII столетие были бестселлерами во Франции, и в предисловии к Дарам Комуса[11] сказано что «современная кухня это своего рода химия», так что ясно что поварское искусство всегда было логикой и модой и традицией, и это по-французски.

Мороженое которое пришло из Италии было фруктовым сделанным на воде и мягким но они французы на этой основе сделали твердое мороженое которое потом сами назвали неополитанским, то есть переиначили на свой лад.

Логика французского поварского искусства состоит в том что они привыкли всю провизию готовить так сложно как они были обучены и это было еще облагорожено иностранными влияниями которые вошли в моду и держались до смерти Людовика XIV но во времена Регентства сразу появилась куча вдохновенно-французских абсолютно французских поваров и блюд, у самого регента был набор серебряных кастрюль и он готовил вместе с придворными и как говорили серебряные кастрюли стоили не дороже того что он в них клал. Больше половины нынешних прославленных блюд были придуманы двором, мужчинами и женщинами, великие любовницы той поры были либо очень благочестивы либо отлично готовили а иногда и то и другое, все важные лица при дворе интересовались приготовлением пищи.

Созданные ими блюда были названы в их честь, можно не сомневаться чаще всего придумывали эти блюда их повара но честь доставалась придворному и моду на них вводил он.

Людовик XV сам варил себе кофе, он никогда никому не доверял свой кофе.

Особым отличием всех блюд тех времен были соусы, блюда почти всегда славились благодаря своим соусам, приготовление было важно но соус венчал дело. Продуктов из которых стали делать фарш для этих блюд стало тогда гораздо больше.

Другим открытием того времени было употребление яичных белков чтобы можно было загустить соус ими а не хлебными крошками, легко понять что это революционизировало приготовление блюд и соусов. То было чисто французское изобретение.

Революция конечно задушила поварское искусство как это было и при Наполеоне который не сознавал что он ест, он редко выражал предпочтения но просил своего повара подавать ему мясной хлеб, и его испытывавший отвращение повар готовил сложное блюдо из мелко нарубленных ингредиентов, а Наполеон ел не понимая что это не то.

А когда Антонин Карем[12] чтобы спасти французское поварское искусство начал готовить, это он создал нынешнюю французскую кухню но конечно уже очень упрощенную потому что с тех пор ни продукты ни работа не имеют никакого значения.

Он положил в основу своих соусов сок говядины телятины и пяти индюшек и в результате должно было получаться не больше кварты соуса.

Опять же вполне традиционно он вернулся к известным сложным блюдам чуть ли не средневековой Франции и Ренессанса но их вкус был облагорожен и усложнен всеми теми пищевыми продуктами которые появились в стране за это время.

При Луи-Наполеоне писатели и поэты стали ценителями и критиками поварского искусства как и финансисты и двор, так Дюма написал поваренную книгу, и это продолжалось до осады Парижа немцами тогда в подвалах готовили так же старательно поскольку знали как припрятать удивительные вещи которые им во Франции полагалось есть.

Когда в середине XVII столетия в моду вошли рестораны все кому хватало денег ходили туда и благодаря этому узнали как полагается есть, в ресторанах работали великие повара и на самом деле через рестораны хорошая кухня и мода на нее всегда расходилась по Франции.

Рестораны продолжали традицию популяризируя сложное и утонченное приготовление пищи которую нельзя было приготовить на примитивной домашней кухне и так все и шло пока не была установлена республика после осады Парижа когда более-менее одновременно все даже самые скромные люди среднего класса осознали великолепие блюд французской кухни пусть и приготовленных небезупречно. Но во многих местах и сейчас готовят прекрасно и готовят прославленные блюда и это возвращает меня в Париж который я впервые узнала когда еще существовало Café Anglais.

Café Anglais выражало свою гордость французской кухней через совершенное приготовление простых блюд, седло барашка было так идеально и ровно подрумянено что оно само по себе становилось интригующим и умиротворяющим, в Voisin жареный цыпленок отличался таким же совершенством, соусы в этих местах были не сложные а простые зато совершенные, то было начало XX столетия.

Тогда же когда работали эти рестораны которые превратили невероятную сложность в невероятную простоту появились рестораны для среднего класса где простоту стала вытеснять тяжеловесность, была также кухня для низших классов, где простота делалась отчасти примитивной и потому понятно все по-прежнему говорили о приготовлении пищи.

Будь то французская столовая или французский ресторан там всегда повисает тишина когда подают новое блюдо независимо от того простое оно роскошное или сложное, тишина повисает всегда но Париж немножко разочаровывает провинциалов когда они приезжают туда впервые.

Я помню мне рассказывала одна француженка что еще помнит как в детстве когда они жили в провинции какое это было чудо какой восторг когда приезжали парижане и привозили с собой парижскую еду. Теперь сказала она парижане у нас покупают все что можно вроде сладких пирогов или блюд которые можно взять с собой в Париж. Провинция сохранила более высокие требования к кухне чем Париж.

В общем в период перед войной кухня несомненно переживала упадок, об этом всё еще говорят, тишина при виде нового блюда никуда не делась, в провинции еще есть хорошая еда, но парижская еда больше не удивляет изысканностью и совершенством. А потом была война.

После войны началась американизация Франции, появились автомобили которые не давали сидеть дома, коктейли, огорчение от того, что приходится тратить деньги а не беречь, потому что траты всегда огорчение для французов, если они могут сберечь жить интересно, если они тратятся жить скучно, затем появились электрические печи и необходимость стряпать побыстрее, словом французское поварское искусство закатилось и осталось совсем мало домов практически в Париже их нет где кухня считается искусством.

Но потом оно понемногу стало появляться снова. Люди поговаривали о каком-то отдаленном городке где какая-то женщина готовит, по-настоящему готовит и все стали выбираться туда не считаясь с тем что это далеко, был образован Клуб ста чтобы поощрять поварское искусство, вслед за Клубом ста образовался Клуб четырехсот.

Жила одна женщина в маленьком захолустном городке в Центральной Франции. Она и ее муж которые были слугами в одном из семейств Франции где все еще придавали значение кухне унаследовали маленькое кафе в этом городке который находился далеко от всего даже от железной дороги. И она стала готовить, посетителей не было кроме нескольких рыбаков и местных торговцев и каждый день она готовила для них самый лучший обед и как-то раз после двух лет такой жизни случайно зашел человек из Лиона, адвокат, и ему очень понравился обед и он спросил возьмется ли она приготовить на дюжину человек которые собирались отпраздновать орден Почетного легиона одного из них и она сказала да, и с тех пор место это приобрело известность и она всегда уставала потому что готовила с таким же совершенством.

Еда была простой казалось XX столетие хотело чтоб она была простой но она стала и менее утонченной и чуть более жирной чем в великих парижских ресторанах.

Парижской кухни больше не было, была провинциальная и Парижу пришлось учиться у провинции вместо того чтобы провинция училась у Парижа.

В 1938 году в последнем сентябре когда война еще не началась один из наших друзей тут в деревне, замечательный повар и замечательный гурман был мобилизован в чине капитана резерва и ему предстояло отвечать за целый гарнизон. И у меня есть его прелестная фотография, его щелкнул случайный гость, польский журналист, на ней он свирепо глядит на солдата и между ними идет такой разговор. Вы нам сварите, спрашивает капитан д’Эгю, хорошее ризотто, не могу, мой капитан, говорит солдат который работал поваром в одном из больших парижских ресторанов, потому что у меня нет основы для соуса. Основы для соуса, сказал капитан который побелел от ярости, у вас есть продукты из которых его готовят, есть все что хотите и вы не можете сделать соус вам нужна основа, что вы имеете в виду под основой. С вашего позволения, сказал дрожа солдат, в Париже у нас всегда есть основа для соуса мы используем ее чтобы смешать соус. Да, сказал капитан д’Эгю и у него такой-то вкус. Дайте-ка я покажу вам как готовят по-французски. У вас есть продукты и вы делаете соус.

Ну а теперь в 1939-м война снова началась и солдаты все поголовно говорят о том как их кормят, и возможно когда они вернутся произойдет новый французский кулинарный взрыв, тот тоже не сразу готовился, после войны 1914-го иностранные влияния выветрились и теперь все снова сидят по домам и естественно задумываются о еде.

Что вы в самом деле прежде всего узнаёте о французах одну из первых вещей озадачивающих вас так это то как они настаивают на своей латинскости. Итальянцев и испанцев они латинянами не считают а они французы латиняне, настаивают на том что они галлы но все равно латиняне. Я в конце концов поняла они имеют в виду что латинский дух ими галло-римлянами сохранялся в большей чистоте чем в Италии которая утратила свою латинскость когда ее одолели варвары и так не восстановила ее, они могли воспринять формы и символы Рима но по существу латинская культура ушла из Италии а в Испании ее никогда не было поэтому истинным ее домом была Франция. В этом немалая доля правды. Сначала я не понимала о чем это они говорят но постепенно стала ощущать что они хотят сказать своей латинскостью.

Они конечно имели в виду логику, единственными людьми которых интересовала логика были римляне, логика потому что логичные люди никогда не бывают брутальными, не бывают сентиментальными, не бывают небрежными, не бывают интимно-фамильярными, короче говоря они спокойные и интригующие, это и значит, что они французы. Французы разбираются в войне потому что они логичны, они не любят идти на войну потому что они логичны, быть логичным значит быть латинянином. Вот что я постепенно поняла. У меня ушло много времени чтобы понять это по-настоящему.

Быть латинянином значит быть цивилизованным быть логичным и быть модным и французы такие и есть и знают это. Они объясняли это столькими способами что на то чтобы понять их ушло очень много времени, и пожалуй лучше всего я поняла это из объяснения их системы образования.

Отношение французов к Наполеону пожалуй самая любопытная их черта, потому что Наполеон был латинянином только пока был солдатом, он не был цивилизованным он не был логичным он не был модным. Это в самом деле единственный случай за всю их историю когда они не были до конца французами, но это было вполне естественно революция сделала их сентиментальными и как ни странно пока не началось движение романтизма они не стали снова французами. Из-за того что он не был французом Наполеон обладал для них шиком и кроме того то был единственный случай за всю их историю когда восторжествовали идеи пропаганды и попытки заставить других думать как думали они сами. Пропаганда это не по-французски не цивилизованно хотеть чтобы другие верили в то во что верите вы потому что суть цивилизованности в том чтобы оставаться собой каков ты есть, а если ты остаешься собой каков ты есть ты конечно не можешь оставаться кем-то еще, не твое это дело. Именно из-за этого понимания цивилизованности Париж всегда был домом для всех иностранных художников, они французы дружелюбны, они окружают вас атмосферой цивилизованности но изнутри вы целиком предоставлены сами себе. Их логика также не позволяет им быть пропагандистами. Если и существует на свете одна-единственная вещь в которой нет логики это пропаганда, это также одна-единственная вещь которая не имеет никакого отношения к моде. Между и модой и пропагандой очень интересная разница.

Я люблю слушать как французы рассказывают о своем образовании. Естественно все во Франции рассказывают о своем образовании потому что в конце концов образование неизбежно связано с цивилизацией. Вам говорят, я помню, как Рене Кревель рассказывал о своем образовании, о влиянии лицея, оно не создает особый тип личности и особые манеры как подобные школы северных народов но просто оказывает влияние на ум. Франсуа д’Эгю говорит лицей, потому что они были основаны Наполеоном и чеканили ваш ум, collège или boite[13] католической школы формируют ваш характер но не ум. Ну тот что вам достался. Споры об этом бесконечны и образование всегда наводит на вопрос о латинскости. В то же время вы испытываете гордость от того что принадлежите к крестьянскому племени и гордость от того что в юности вы всегда были готовы к революции. Помню как Лоло которого мы очень любили всегда говорил что он крестьянин, ну возможно он мог быть крестьянином но был ли. Он был крестьянином, так он говорил, он был молод и был революционером, так он говорил, и то чем он восхищался он оглашал красивым раскатистым голосом, прямо королевским. Он многое объяснил нам о революциях.

Он сказал, что все французы должны быть революционерами, то есть они должны быть бунтарями не важно по какому поводу но они должны быть бунтарями, не ради известности а ради цивилизации. Как можно стать цивилизованными если вы не пережили период бунта, потом вы должны вернуться в свое до-бунтарское состояние и тогда уж вы станете цивилизованным.

Все французы-мужчины знают что нужно стать цивилизованным между восемнадцатью и двадцатью тремя и что цивилизация приходит к вам через отношения с женщинами постарше, через революцию, через военную дисциплину, через побег откуда-нибудь или через подчинение кому-нибудь, после чего вы стали цивилизованным и жизнь идет как надо на латинский лад, жизнь умиротворяющая и интригующая, вот теперь жизнь цивилизованна, логична и модна короче говоря жизнь как жизнь.

Одна из трудностей которую переживает послевоенное поколение состоит в том что называется нашим временем. Об этом мне сказал один француз, он сказал война не цивилизованна и молодежь которой от восемнадцати до двадцати трех и которая воюет упускает время чтобы цивилизоваться. Война не может цивилизовать молодых, чтобы цивилизоваться нужна частная жизнь, известность производит такое же действие как война которая конечно не дает цивилизоваться.

Как раз в этом и состояла беда компании сюрреалистов, они упустили время чтобы цивилизоваться, они использовали свой бунт не как нечто частное а как прославляющее они хотели известности а не цивилизованности, и на самом деле они так и не преуспели не стали умиротворенными и интригующими, они так и не преуспели в том, чтобы почувствовать себя по-настоящему модными и безусловно не преуспели в том, чтобы стать логичными. Это возвращает меня к Парижу между 1900-м и 1939-м.

Кто-то кто хорошо знал Дебюсси рассказал мне на днях что Дебюсси гордился тем что он крестьянин которым он конечно не был но так себя сознавал и что он французский музыкант. Он говорил что немецкая музыка кончилась вместе с империей и потому французская музыка музыка цивилизации, логики и моды может и в самом деле появиться. Вряд ли он говорил в точности этими словами но подразумевал именно это.

Он также говорил что империя явно не пошла на пользу Германии потому что в музыке ничего не происходит она Исчезла вместе со Штраусом. Он также сказал как-то раз сказал что у Эрика Сати замечательное дарование но он не умеет трудиться. А вот он крестьянин и верит в труд. Как всякий крестьянин.

Во французской жизни есть и странные особенности. Во Франции к молодой девушке относятся как к молодой девушке, она молодая девушка пока не становится замужней женщиной когда она больше не молодая девушка, но и, это удивительно, молодая девушка двадцати одного или двадцати двух становится школьной учительницей а во Франции в деревне школьная учительница должна жить одна в школьном здании. Молодая девушка должна добраться до горной деревни или до деревни на равнине или в любом другом месте а школьное здание обычно стоит не в самой деревне а на заметном расстоянии от нее совершенно отдельно и там же находится жилье для учительницы, и там она живет одна, она может быть совсем молоденькая но живет одна в пустом школьном здании, делает свою работу, питается и живет одна.

Когда я по-настоящему осознала это я удивилась и сказала разве это не противоречит отношению к молодым девушкам и необходимости их защищать, нет сказали мне, это понятно, и если понятно что не случится ничего такого чего не должно, оно и не случится и в самом деле ничего и не случается. Даже одиночество кажется не мучает на самом деле даже если школьное здание находится в горной деревушке подолгу занесенной снегом.

Это удивляло нас но не удивляло французов.

И снова вернемся к двадцатому столетию.

Типичной чертой двадцатого столетия была идея серийного производства, одна вещь должна быть точно такой как другая, все должно быть сделано одинаково и в больших количествах.

Как я говорила у импрессионистов была идея что нужно писать по картине в день а лучше по две в день, утром и вечером. То было девятнадцатое столетие, а потом двадцатое столетие поверило что живопись должна быть совершенно субъективной а не объективной, что нарисованы должны быть мысли а не увиденные вещи. И потому написать можно было даже больше чем одну картину в день или две или даже четыре потому что законченные мысли приходят постоянно, и все они думали что придумали мысль и если эту мысль написать картина завершена.

Двадцатое столетие не интересовалось впечатлениями, оно не интересовалось эмоциями оно интересовалось концепциями и такова была живопись двадцатого столетия.

Концепции всегда были связаны с тем что Земля круглая и что все всё про это знают и что есть безграничное пространство и все всё про это знают и если все знают что Земля круглая и все всё знают о безграничности пространства первое что они делают это изображают свои концепции этих вещей и живопись двадцатого столетия так и поступала.

Но, и это очень важно французский реальный мир никогда не отделял себя от земли, Земля круглая и все всё об этом знают, но если и так, земля все равно есть, она все равно тут рядом.

Они французы были единственными кто в самом деле знал что она тут рядом, и это несмотря на то что именно во Франции создавались искусство двадцатого столетия и его литература.

Мне было очень приятно как-то раз когда жена местного доктора, и он и она любят немного повозиться в земле а здесь когда вы возитесь в земле, вы не просто выращиваете растения, вы ведете себя-по-римски, по галло-римски, а можно отследить даже и более далекие вещи. Да, как-то раз мы поехали в автомобиле и она сказала как-то раз когда рабочие начали прокладывать эту дорогу здесь на этом уступе лежали предки, кучи их костей. Здесь всегда так жизнь и смерть смерть и жизнь и земля здесь ничего не нужно помнить и даже говорить об этом, по этой причине французы не сочиняют лирическую поэзию. Они не удаляются на достаточное расстояние от земли чтобы увидеть ее, они изображают ее, но не поэтизируют ее.

Как всегда искусство это пульс страны. Я недавно думала о хорошем названии для книги по искусству. От Бисмарка до Гитлера всем видно что с 1870-го до 1939-го в Германии не было искусства. Когда страна находится в таком состоянии что люди которые любят покупать вещи не могут ничего найти и купить что-то идет не так.

Когда-то я пересекала американский континент, это было много-много лет тому назад и мы застряли в прериях и не было паровоза чтобы доставить нас куда-нибудь, появился газетчик который продавал в поезде разное появился и предложил нам купить десять бананов за десять центов и тут же прибавил, когда газетчик предлагает вам десять бананов за десять центов вы знаете что что-то идет не так.

Значит в стране когда в ней нет искусства которое естественно для нее что-то идет не так. С тех самых пор как Германия стала империей там не было ничего что кто-нибудь хотел купить а купив захотел отдать в музеи, ни музыку ни керамику ни поэзию, и значит там что-то идет не так. Состояние империи это не здоровое состояние.

Кстати об одной очень интересной вещи.

Естественно Францию никогда не интересовала английская живопись и лишь совсем недавно там демонстрировалась выставка Блейка и Тернера. Французы были удивлены, они почувствовали что так или иначе здесь есть что-то нужное более позднему двадцатому столетию. Подобным же образом многих из нас поразила живопись молодого англичанина Фрэнсиса Роуза[14], в конце концов если вы знаете что Земля круглая и пространство безгранично, что ж ладно о чем еще говорить. Факты это факты. Это факт, узнаем о нем но помнить его незачем. Все важные факты нужно знать а не помнить как французы о земле, и поэтому впервые за долгое время явления природы, гром и бури и горы и птицы стали средой где надо жить. Англичане которые живут в этой среде естественным образом недоумевают оттого, что двадцатое столетие утратило жизненную силу для воссоздания этих вещей они англичане вновь отыскали новое в старом, в том что было для них естественно и поэтому на эту войну в 1939-м они идут как на свою, идеи не важны, важны свет и очарование.

Французы с их чутьем на моду знают что англичане нашли себя снова и говорят, cette fois nous avons un allié, les Anglais[15].