Париж Франция

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Люблю односложные слова они очень к месту во французском приказе о всеобщей мобилизации. В печатном тексте перечисляются все подробности и речь идет о войсках de terre, de mer et de l'air[16]. Производит сильное впечатление когда это висит в каждой деревне.

Казалось бы, загадка почему интеллектуалы всех стран всегда хотят иметь такое правительство которое неизбежно будет обращаться с ними плохо, так сказать будет подвергать их политической чистке в первую очередь. Так было всегда начиная с Французской революции и до сегодняшнего дня. Это было бы загадкой если бы не знать что Земля круглая а пространство безгранично. Думаю именно это заставляет интеллектуала так страстно жаждать всеуравнивающего правительства которое сами они переносят так плохо.

И вот начинается война и у нее есть свои преимущества, она на самом деле повышает изоляцию, в военное время появляется намного больше людей, животных, домашней птицы и детей чем в мирное время, но война на самом деле усиливает изоляцию и это интересно.

Давняя французская приятельница, мадам Пьерло, как-то сказала мне что ей сейчас восемьдесят восемь и она сказала что ей сейчас гораздо чаще говорят комплименты чем когда она была очаровательной молодой женщиной. Фицджеральд как-то сказал мне как легко очаровывать пожилых. Но это не вся правда старым тоже очаровывать легко.

Возможно эта война вновь придаст вес возрасту, последняя война совершенно уничтожила возраст, но я нахожу что жизнь неминуемо делается спокойнее когда возраст учитывается.

Что вновь делает эту войну реальной. В военной форме говорят французы все выглядят моложе и потом когда военную форму снимают все сразу так стареют. В последнюю войну все так долго носили военную форму что перестали ее замечать но теперь форму то вводят то отменяют мобилизации и демобилизации то объявляют то отменяют как Бернард Фэй[17] недавно написал я вернулся в Париж и так много моих друзей были демобилизованны они из-за этого чувствуют себя потерянными.

И поэтому возраст снова учитывается.

Но опять же случилась ошибка с Кики Венсан.

Мне это рассказала мадам Шабу. Та самая которая в этих местах лучше всех готовила зайца в горшочках, это она рассказала как она и ее муж и двое друзей пришли пообедать в кафе где они ввели в моду свое особое фирменное блюдо зайца в горшочках и когда им принесли это самое блюдо и повисла тишина та самая тишина которой французы всегда встречают особое блюдо, их друг чуть не плача сказал нам ничего не оставили ни одного мягкого кусочка, не осталось ничего кроме лопаток и ног и голов, ни одного кусочка которые так прекрасно вырезают из средней части тушки. Так что теперь мы не можем смотреть на зайца в горшочках не вспомнив о мягких кусочках отсутствие которых доставляет такое великое огорчение.

Мы встретили мадам Шабу когда она выходила из гарнизонной казармы и спросили что вы там делали, ах сказала она я ходила к капитану узнать о Кики, Кики Венсан.

И мы тут же захотели чтобы она рассказала нам.

Женщина на рынке которая продает масло и сыр привыкла перед войной 1939-го приезжать в фургоне запряженном белой лошадью. А теперь началась война, и лошадей реквизировали и она приехала в старом автомобиле. Мадам Шабу купила масла и сыру и спросила все ли здоровы дома, и у торговки маслом слезы закапали прямо на сыр. Здоровы все кроме Кики. Но у вас же не забрали Кики, спросила мадам Шабу, о забрали последовал ответ, ему уже двадцать лет славному нашему Кики но он выглядит моложе, он всегда казался моложе своих лет так что когда забирали лошадей мы не могли доказать что ему двадцать но ему двадцать и он всегда высовывал голову из стойла конюшни это как раз напротив моей кухни и мы привыкли все вместе разговаривать и мой муж говорит это ничего но он страдает и дети когда мы выходим из дому спрашивают где Кики Венсан, он вернется и конечно хотя он не выглядел на свой возраст ему уже двадцать и он конечно не вернется. Мадам Шабу сказала что если знать его номер можно пойти поискать его скорее всего он не так далеко, поэтому она пошла к капитану с номером 73726 а внизу написано Кики на листочке бумаги, двух лошадей еще не отправили но у них не тот номер у нее их номера записаны тоже 72943 и 74056 но это не Кики. Капитан сказал что если бы он знал раньше он бы мог спасти Кики но теперь Кики пропал.

У меня два листочка бумаги с номерами но Кики обречен, в армии жизнь у лошадей тяжелая так что Кики Венсан обречен.

Французы любят называть животных на новый лад, человеческие имена меняются мало, но называя животных они любят следовать моде.

Мне всегда нравилось что французских мальчиков часто зовут Жан-Мари, можно использовать женское имя вместе с мужским, это освящает мужское имя когда к нему добавляют женское, и это цивилизованно, логично а может быть и модно, и так было всегда.

Но имена животных это другое дело, это привычные имена но бывает иначе. Помню какое удовольствие я испытала когда фермер позвал одного из своих быков: Ландрю, это в самом деле его имя спросила я, ну да сказал он, это не потому что он убийца[18], о нет, сказал он, просто мне так нравится. Конечно большинство сук зовут Диана, это неизбежно, но у всех терьеров английские клички, их зовут Джимми или Том, а одного назвали Ники Бой де Белле.

Нашу собаку зовут Баскет и французам этом нравится, хорошо звучит для французского уха и прекрасно сочетается с месье, все зовут его месье Баске́т чтобы рифмовать с casquette[19].

То был наш первый Баскет.

То был наш первый Баскет и он был пострижен как настоящий пудель и он умел служить и здороваться и ему исполнилось десять лет и прошлой осенью после нашего возвращения в Париж он издох. Мы плакали и плакали и в конце концов все нам сказали заведите другую собаку и заведите поскорее.

Анри Даниель-Ропс сказал нам возьмите такую чтобы была как можно больше похожа на Баскета и дайте ей такое же имя и мало-помалу все перепутается и вы сами не будет знать какой это Баскет. Сами они так поступали дважды с их маленькой беленькой болонкой по кличке Клодин.

А потом я повидала Пикассо, и он сказал нет, никогда не берите собаку той же породы никогда, он сказал я как-то попробовал и это было ужасно, новая напоминала мне о старой и чем больше она была похож тем мне становилось хуже. Положим, сказал он, я бы умер, и вы бы пошли в город и поздно или рано встретили какого-то Пабло, но не меня а похожего. Нет никогда не берите собаку той же породы, заведите афганскую борзую, у него была такая, и Жан Гюго[20] сказал что я могу завести борзую, но они такие грустные, сказала я, они подходят испанцу, а я не люблю когда собаки грустные, заводите какую хотите но не такую же самую, и пока я уходила он твердил не такую же самую не такую же самую.

Мы пробовали подобрать такую же и совсем другую и нам предложили большого белого пуделя похожего на теленка и в белых пятнах и других очень противных щенят с маленькими розовыми глазками и потом мы наконец нашли еще одного Баскета, и мы его взяли и он очень веселый и не могу сказать что мы уже путаем старого и нового но конечно le roi est mort vive le roi[21], это нормальное душевное состояние так смотреть на вещи нормально.

Я немного волновалась что скажет Пикассо когда увидит нового Баскета который был так похож на старого Баскета но к счастью новый Баскет стоял на задних лапах в какой-то странной позе немного напоминавшей как стоят афганские борзые хотя Баскет новый Баскет чистокровный пудель, и я обратила на это внимание Пикассо когда мы гуляли с нашими собаками и встретили его на улице и это примирило его с Баскетом.

Довольно забавно что французы говорят заведите такую же собаку а испанец говорит заведите только не такую же. Француз сознает что le roi est mort vive le roi и это неизбежно а испанец не сознает неизбежность сходства и продолжения. Просто не сознает этого а француз просто сознает.

И теперь этот самый Баскет служебная собака которая все время все это военное время живет с нами в деревне в значительной степени и деревенская собака которую в деревне все время обсуждают красивее он или нет чем прежний Баскет, больше ли он того и ласковей ли но дети любят его хотя относятся с меньшим уважением, они его называют просто Баскет и не зовут месье Баскет из-за разницы в характерах, я имею в виду этого Баскета и того Баскета. Но при всем при том он славный Баскет, любая собака которую любишь славная вот бедная мадам Пьерло лишилась своего Джимми, а он был такого же возраста как наш прежний Баскет.

Имена всегда интересны, и сегодня из местной утренней газеты я узнала что мадемуазель Пьеретта Давиньон, бывшая модистка скончалась в возрасте восьмидесяти одного года.

Какое примечательное имя мадемуазель Пьеретта Давиньон.

И в самом деле нужна война чтобы узнать страну, до 1914-го я знала только Париж а затем училась чтобы узнать Францию, а теперь снова провела всю зиму в провинциальном французском городке и еще яснее осознала что война заставляет вас контактировать с очень многим и очень многими и в то же время усиливает вашу изоляцию. Именно таково воздействие войны несомненно и подсознательно это одна из тех вещей из-за которых войны развязываются.

В конце концов все человеческие существа таковы. Когда они одиноки им хочется быть с другими людьми а когда они с другими им хочется остаться в одиночестве и концентрируя все это по-своему война и разрушает и усиливает это.

В общем война на самом деле заставляет человека осознать ход столетий и смену поколений.

Войны девятнадцатого столетия были придуманы гражданами Первой французской республики. Это они придумали вооруженную нацию, Наполеон скорее испортил все это, вернулся к дореволюционной борьбе которую вел очень хорошо, в конце концов это была борьба восемнадцатого а не девятнадцатого столетия, Веллингтон кстати сказать это в большей мере девятнадцатое столетие чем Наполеон, его испанская кампания[22] это куда больше военная кампания девятнадцатого века чем любые боевые действия Наполеона. И тем самым французы придумали боевые действия девятнадцатого века а затем утратили их, они были усовершенствованы американцами в ходе их гражданской войны, когда они их развили и закрепили как нечто определенное и законченное и война 1914–1918 годов была можно сказать завершением цикла. Как раз в конце той войны Троцкий дал определение войне двадцатого столетия, не война и не мир, это он сказал, придумал как французы-республиканцы придумали войну девятнадцатого столетия но потом утратили. Нацисты и Советы как и Наполеон потеряли то что придумали и теперь Англия и Франция как американцы в гражданскую войну в 19-м воссоздали и реализовали войну двадцатого столетия.

Это очень интересно. Они нашли секрет не мира не войны и благодаря этому нашли путь к победе и миру. И к новой Европе. Как бы то ни было так я об этом думаю.

Очень интересно обстоит дело с Англией и Францией, они вполне сознавали взаимное присутствие на протяжении очень долгого времени, иногда на один лад иногда на другой но всегда вполне сознавали.

Теперь военное время и семьи которые обычно проводят зиму в городе проводят ее в деревне. Мы тоже.

Естественно все мы учимся дома, особенно молодые девушки, потому что в такое время французские семьи предпочитают чтобы молодые девушки не покидали родной дом и все учатся изо всех сил. Естественно все они как раз сейчас хотят изучать английский язык и вполне естественно все мы говорим об этом. Некоторые из этих девушек уже получили своего бакалавра и кое-кто готовится к магистратуре а в магистратуре им положено перевести целое английское произведение на французский. На выбор дается Гамлет, Потерянный рай, кое-кто из эссеистов и Эмерсон, и все они не колеблясь выбирают Гамлета.

Я проглядывала Гамлета с одной из одних и в сцене с Призраком я была потрясена тем что там одни французские слова сплошь французские слова, и я понимаю почему все они чувствуют что его будет легко переводить ведь там все эти французские слова которые для них живые а в английском языке больше не употребляются.

Я часто и подолгу думала над словами которые вошли в английский язык, и чем больше я думаю тем яснее это становится благодаря войне, как вот в случае с Гамлетом.

Конечно это был чистый французский и чистый саксонский а потом все менее французский и больше латинский чем французский пока в девятнадцатом столетии перестали замечать французский в английском.

Конечно все это время французы и англичане сознавали присутствие друг друга до девятнадцатого столетия, после наполеоновских войн они довольно долго не помнили друг о друге, каждый проживал девятнадцатое столетие на свой лад до самого конца этого девятнадцатого столетия, пока Франция не сочла это столетие особо интересным Англия же стала отвергать девятнадцатое столетие которое было в разгаре, Франция и Англия вновь стали живо сознавать присутствие друг друга это достигло кульминации в 1914—1918-м.

До этого времени Франция по-прежнему интересовалась и девятнадцатым и двадцатым столетием, Англия по-прежнему цеплялась за девятнадцатое и отворачивалась от двадцатого.

Можно сказать что Америка которая представляла двадцатое столетие и Россия которая надеялась на двадцатое столетие не особо интересовались Францией и Англией и двадцатое столетие как его понимали эти обе страны им не нравилось, им не нравились ни цивилизация ни логика ни мода французов, не нравились цивилизация, идеализм и рационализм англичан, а Франция и Англия в самом деле не интересовались двадцатым столетием. Война 1914 — 1918-го все это изменила. Обе страны осознали что двадцатое столетие не должно выскользнуть у них из рук, что они должны из него сделать нечто логичное цивилизованное и модное для французов, должны обуздать его на свой лад, потому что они англичане и в конце концов цивилизация была у них в руках и без них мир не будет цивилизованным и поэтому им следовало войти в двадцатое столетие и превратить его в цивилизованное и так оно теперь и есть.

Легко видеть что длинная вереница английских писателей каждый двадцатидевятилетний гений страдали в то время когда Англия отворачивалась от двадцатого столетия, и это важно потому что никогда нельзя забывать что характерные произведения искусства той или иной страны являются ее пульсом и в Англии это ее проза и поэзия.

Я никогда не могла отказать себе в удовольствии пользоваться французским языком как это делает любой француз. У нас в деревне представлены все оттенки мнений, так у нас есть семья Россе очень католическая очень консервативная но не роялистская потому что они республиканцы хотя и горячо верят в традицию.

Мне вспоминается как в один прекрасный день а это было четырнадцатого июля и как раз в год Народного фронта я встретила месье Россе и я спросила вы едете в город, и он ответил зачем мне ехать в город. Ну, сказала я спокойно сегодня четырнадцатое июля.

Четырнадцатое июля сказал он, падение Бастилии, quelle masquerade[23]. Не могу передать какое впечатление произвело на меня слово masquerade. Я поняла насколько невыразительно английское слово маскарад хотя оно практически так же пишется.

И теперь Жорж aux armées[24], и отец который обожает Жоржа очень сурово говорит о том что необходимо убить миллион мужчин чтобы выиграть войну.

Жорж пишет мне, я как раз сейчас узнал что завтра мы отправляемся на фронт в неизвестном направлении. Будем же во всеоружии нашего мужества и будем надеяться что очень скоро мы снова вернемся в Билиньен к нашим друзьям.

Таковы типично французские фермеры.

В деревне Билиньен есть несколько убежищ на случай воздушной тревоги. Представлены тут и два философских направления.

Мадам Вотари говорит, раз мы в горах, на самом деле это высокие холмы, мы у подножья Французских Альп, она говорит что в горах легко сбиться с пути особенно в воздухе, поэтому им не отыскать Билиньен. Да и в любом случае она решила не эвакуироваться, а мадам Шанель говорит что раз самолеты все равно летают там и сям они с легкостью могут залететь и сюда. Как бы то ни было добавляет она задумчиво мужчины любят воевать. Они неблагоразумны, если дождь льет не переставая им подавай войну, и что бы ни случилось им подавай войну. Как бы то ни было добавляет она во Франции мы свободны.

Мадам Пьерло очень интересуется тем почему мужчины когда их отпускают на побывку возвращаются такими большими и раскормленными. Она говорит что за ее восемьдесят восемь лет это первая война когда мужчины на побывке выглядят такими большими и раскормленными. А женщины то ли по контрасту то ли потому что им приходится так тяжко трудиться выглядят рядом с ними очень изможденными.

Войны двадцатого столетия легко могут превратить мужчин в здоровяков и толстяков потому что двадцатое столетие конечно очень изменило французскую сельскую местность, вот у нас горная деревушка но тут нет бедных, все благополучны и у всех есть кое-какие предметы роскоши, у всех есть велосипеды у всех есть хорошая выходная одежда, у всех есть варенье чтобы намазывать на хлеб, у всех есть куры и утки которых не продают а едят сами и у всех есть деньги в банке которые тут называют argent liquide[25]. Здесь в деревне говорят молоко оплачивает их текущие расходы, телята оплачивают налоги и другие траты вроде брачного свидетельства свидетельства о рождении или смерти и пшеницу которую они едят сами а вино дает деньги которые они кладут в банк а в еду идет картофель. Таким образом говорят тут любой был бы устроен и у вас имеется вдоволь вина и мяса и масла и хлеба на прокорм. Во всей этой местности только одна семья не совсем устроена но и она не бедная а запущенная, там в семье четверо малых детей одного роста но разного возраста так бывает когда дети запущенны. Война оделила их новой одеждой, chanoine[26] из Белле хотел что-нибудь сделать для них и выдал им полный комплект одежды чтобы было в чем в школу ходить, они конечно всегда ходили в школу но теперь во всем новом, включая как они мне сказали нижнее белье, им пожалуй кажется что новая одежда появляется сама собой потому что идет война.

Даже в Белле который скорее городок, там населения около пяти тысяч человек и это важный центр, даже там бедных нет. У них раз в два года проводится bazaar de charité[27] и деньги которые собирают идут на общественные нужды а не на частную помощь, там очень большой дом призрения для престарелых из местных но их там не так много. Я говорила об этом на днях с герцогом Клермон-Тонерром, который гостит у мадам Пьерло по ту сторону долины, и он подтвердил, да, верно. Он сказал для той части страны где он живет а это совсем другая ее часть, это тоже верно. Он хорошо помнит что когда он был мальчиком, в стране все было иначе было очень много бедных. Я спросила его считает ли он что война 1914-го связана с этой переменой, отчасти сказал он, она ей конечно способствовала, но на самом деле это началось до 1914-го. Так что лишь двадцатое столетие произвело перемены.

У нас тут в деревне есть маленькая девочка и ее имя Hélène Bouton, Helen Button / Элен Буттон — Хелен Баттон, и я было задумалась что чувствует маленькая девочка по поводу военного времени. Это очень интересно.

Вот каким образом я это ощущала, потому что в конце концов вся эта война не война, это военное время.

Звали ее Хелен Баттон и она жила в военное время. Жила в каком-то месте но важно что жила в военное время.

В истории нередко бывало военное время и Хелен Баттон жила в такое же время.

В это военное время солнце светило светило-таки но Хелен Баттон всегда знала что к вечеру пойдет дождь и так оно и было, она узнавала по приметам, она не знала что такое приметы но узнавала по приметам что собирается дождь.

В военное время дети собаки и цыплята либо напуганы либо шалят больше обычного, либо одно либо другое. И пожалуй их больше чем всегда больше цыплят собак и детей чем раньше. Хелен Баттон знала это. И в военное время собаки пожалуй чаще душат цыплят чем в мирное время. Собака Хелен не задушила цыпленка но нашла задушенного и принесла ей и положила к ногам. Хелен испугалась еще подумают что это ее собака задушила цыпленка, поэтому они с кухаркой потихоньку его сварили чтобы никто не подумал на ее собаку. Такое могло случиться с Хелен только в военное время.

Конечно дети гораздо чаще ходят туда-сюда в военное время чем в мирное потому что просто так сидеть дома в военное время не имеет для них особого смысла.

Хелен Баттон вышла со своей собакой по кличке Уильям. Они гуляли и вдруг Уильям остановился занервничал. Что-то увидел на дороге и Хелен тоже. Ни она ни он не знали поначалу что это, но когда подошли увидели что это бутылка, бутылка, стоящая прямо посреди дороги. В бутылке внутри что-то было но непонятно что, что-то темно-зеленое а может синее или черное, и бутылка стояла посреди дороги, а не лежала на боку как обычно когда на дороге валяются бутылки.

Собака Уильям и маленькая девочка Хелен пошли дальше. Не оглядываясь на бутылку. Конечно она осталась на месте потому что они не прикоснулись к ней.

Это и есть военное время.

Когда Хелен вышла из дому вокруг было очень много маленьких мальчиков они катили на больших велосипедах. Таких высоких что они вообще из седла не могли дотянуться до педалей но они были повсюду в деревне елозили из стороны в сторону чтобы катить и при виде воды а кое-где дороги были залиты водой они катили туда сюда по лужам чтобы летели брызги. Все это потому что их старшие братья и их отцы ушли на фронт и так много малых ребят могли теперь играть.

Вот потому Хелен и понимала что это военное время.

Хелен и ее собака Уильям ходили гулять ежедневно и почти каждый вечер встречали кого-нибудь. Они знали мальчика по имени Эмиль мальчика с большими глазам и собакой по кличке Эллен. Собака Эллен была родом из страны против которой они сейчас воевали. Эмиль смотрел на свою собаку и сомневался можно ли ему любить ее. Собака любила Эмиля но любил ли Эмиль собаку.

Когда Хелен и ее собака Уильям приближались к собаке Эмиля, Эллен принюхивалась к земле рядом с дорогой и в конце концов выбиралась на берег и принюхивалась там. Собака Хелен тоже принюхивалась. Наверное, там была дичь в этом месте, такое очень возможно потому что в военное время мужчины не ходят стрелять дичь никто ни на кого не охотится в военное время охотятся только собаки и кошки. Мальчик Эмиль с большими глазами горевал из-за этого. Он сказал в военное время собаки охотятся но ловят мало, можно видеть как две-три собаки вместе бегут поохотиться и замирают чтобы посмотреть не видит ли их кто-нибудь потому что в мирное время они так не охотятся. А вот кошки сказал Эмиль и в мирное время и в военное время сидят и подстерегают добычу.

Темнело и начинался дождь И Хелен пошла одной дорогой а Эмиль другой и каждая собака пошла с тем кому принадлежала.

У Хелен была бабушка. Когда она была девочкой такого же возраста как Хелен время тоже было военное. Она рассказывала Хелен как однажды ей дали ломоть хлеба, а хлеба тогда очень не хватало, но ей достался большой ломоть и она как раз принялась за него. Но появился солдат вражеский солдат на лошади, остановился, спешился и хоть и не грубо но взял хлеб у нее из рук, она успела только разок откусить, и дал своей лошади которая его съела и он уехал на своей лошади и так и не сказал ни слова.

Сейчас тоже был военное время но у Хелен когда ей хотелось хлеба хлеб был всегда и масло к нему и варенье и мед но все равно время было военное.

Школа не открылась в обычное время, школа всегда открывалась когда дни становились короче а сейчас дни стали короче и вокруг становилось темней и темней но не зажигались огни и Хелен и ее собака стали гулять в темноте но она могла разглядеть дорогу в темноте и знала что это военное время. Она думала что это из-за военного времени, но она и знала это.

Хелен Баттон думала о том что в военное время между днем и ночью нет никакой разницы. И была права. Ночи стояли очень темные и дни были темные и куда-то пропали утра. Их нет в военное время.

Так сказала себе Хелен Баттон, она не говорила об этом ни с кухаркой ни со своей матерью, не говорила с Эмилем мальчиком у которого были такие большие глаза, говорила она с собой. Как все в военное время.

Вы говорите с собой о каштанах и грецких орехах и лесных орехах и о буковых орехах, вы говорите с собой о том сколько вы их нашли и червивые ли они. Вы говорите с собой о яблоках и грушах и винограде или о том что вы больше всего любите. Вы просто ходите и разговариваете с собой в военное время. Вы говорите с собой о гусеницах но не о пауках и ящерицах, вы говорите с собой о кошках и собаках и кроликах но не о летучих мышах или не просто о мышах или о моли.

В военное время бывают падучие звезды и Хелен Баттон их видела. Переворачиваются ли звезды и пугают ли всех. Она видела что некоторые звезды голубые а некоторые красные, и она сказала себе что одна звезда очень красная и когда эта красная звезда станет голубой военное время закончится.

Хелен знает что собака Эмиля родилась во враждебной стране. Ему дал ее кто-то кто пришел оттуда задолго до того как началось военное время.

Как-то раз не вечером а утром Эмиль не пришел а Эллен собака Эмиля пришла и Хелен увидела ее. Это конечно было не так это было не так но Хелен сказала себе я вижу как с собакой Эллен происходит метаморфоза ее мех превращается в просторные мешковатые штаны и ее голова превращается в большую лохматую голову и вот это уже человек, враг, да, сказала себе Хелен я вижу его он идет по дороге и я знаю что этот человек наш враг, он тут был и я видела его.

Вскоре она встретила Эмиля и с ним была его собака но утро уже кончилось и Хелен не смотрела на собаку Эллен, она смотрела на свою собаку Уильяма как будто знала его и она знала его на самом деле и знала что ее собака подойдет если она ее позовет.

А вскоре после этого на всех собак пришлось надеть намордники. На дороге это все стали обсуждать. Мужчины в деревне раньше надели на собак намордники потому что собаки могли взбеситься а сейчас было военное время и на собаках должны быть намордники в военное время.

Хелен Баттон всех слушала но все говорили разное о том почему так получилось а Хелен ничего не говорила но знала что знает причину.

Эмиль был просто неотразим но и Хелен тоже.

Она просто знала что должно случиться по крайней мере знала ее тетка Полин, эта ее тетка была что называется ясновидящая, это значит что она знала что случится дальше, знала всегда но сейчас в военное время это было куда важнее. В мирное время ничего особенного не случалось поэтому много ли толку знать что случится дальше но в военное время случиться могло что угодно поэтому знать было совершенно необходимо.

Что Хелен Баттон нравилось больше всего касалось кюре из Арса[28], ей все в нем нравилось, ей нравилось что он плохо учился, ей нравилось что он был добр ко всем и ей нравилось что он святой и ей нравилось что ее бабушка могла его помнить. Но больше всего ей нравились его слова что настанет день когда пахать землю и растить пшеницу будут женщины а мужчины будут собирать урожай. И женщины она это сама видела сеяли пшеницу а мужчины, потому что кюре из Арса всегда все знал, вернутся и соберут урожай, сейчас военное время но они вернутся. И она немного удивилась когда услышала что монахини в городах больше не носят coiffes[29], не могут надевать поверх них противогазы, поэтому они не могут больше их носить и кюре из Арса предсказал это тоже. Он сказал что настанет время когда сестры в больницах не будут носить чепцы и в самом деле но все равно никто ему не поверил а теперь пришло время они их не носят, но, и это успокаивает всех, он сказал что продлится это совсем недолго совсем коротко столько сколько нужно чтобы перевернуть омлет. И это успокаивало.

Хелен Баттон любила слушать свою тетку Полин, ее называли Та Самая Полин слушать ее любили очень многие, но Хелен на самом деле никогда не задумывалась правда это или нет. Она просто любила пересказывать все это Эмилю когда его встречала и знала что эти рассказы делают ее неотразимой.

Поэтому Хелен знала когда война подойдет к концу и когда больше не будет военного времени и Хелен знала что это делает ее неотразимой.

Ее тетка и в самом деле все знала. Она знала когда противник будет готов умереть, она знала сколько раз пробьют часы, она знала кто не будет есть яйца, знала кто собирается купить себе шляпу, она знала все.

Хелен Баттон вышла со своей собакой и сияла луна.

Хелен знала что ей не разрешают гулять когда светит луна, она знала что ей это не разрешается. Ей разрешалось находиться на улице когда стемнеет потому что если светит луна значит настала ночь а не просто стемнело. Тем не менее она находилась на улице и автомобили быстро проносились в ярком лунном свете или медленно ехали в темноте потому что огни у них были зеленые и голубые а не белые.

Появился автомобиль, он наехал на Уильяма и Хелен закричала а Уильям упал а потом поднялся и пошел назад, о как же он шел. Хелен продолжала звать его и он пополз назад.

Ах Боже мой, где же Эмиль с такими большими глазами которые видят все.

Хелен и Уильям добрались домой и в конце концов это немало значило.

В общем военное время продолжало быть военным и после этого Уильям не мог поворачивать голову но это продолжалось не очень долго вскоре он выздоровел но всегда пугался когда видел свет и особенно пугался когда вдруг видел луну сквозь дымку и луна была зеленой.

Эмиль не был сиротой. У него была лошадь. Лошадей вообще оставалось немного, почти всех забрали на войну. Лошадь Эмиля была массивная из тяжеловозов, наверное поэтому ее и не забрали уж очень медленно она двигалась даже для военного времени.

Поэтому ее оставили перевозить грузы и однажды Хелен их встретила, лошадь тянула фургон а в фургоне находилось животное, никто никогда не видел такого, оно было огромное и оно было дохлое.

Ни тянувшая фургон лошадь ни Эмиль ничего не имели против в отличие от собаки Эмиля которой это конечно очень и очень не нравилось.

У огромного животного не было хвоста и совсем не было ушей. Животное было огромное и это было военное время.

Хелен на самом деле не разглядела его но сказала себе по его поводу. Она сказала: ну и ну!

Никто не знал куда едут Эмиль и его лошадь, в военное время никто никогда не знает.

Хелен легла спать но заснуть не могла. И вдруг Хелен стала засыпать. Ей снилось что сейчас военное время.

Когда она проснулась она не встала, ведь это было военное время и никто не сказал ей вставай но в конце концов она встала и вышла на улицу. Прошло некоторое время а она стояла очень тихо и слушала.

Ей казалось что она его слышала но слышала ли она его.

Она слушала и слушала. То было военное время и потому она слушала и слушала.

Она слышала погоду, она слышала воду и она слышала снег, она повсюду слышала воду, стояла такая погода. Она вокруг слышала снег она почти слышала луну и слышала дождь и слышала горы.

Сейчас могла бы быть школа и Хелен могла бы ходить в школу но не ходила. Никто не говорил ей что ходить надо и в самом деле в школу ходило так мало народу что в любой день школа могла закрыться так было каждый день это было военное время. Так что каждый день Хелен выходила и шел снег и снег таял и вода была повсюду и собаки охотились на дичь но не собака Хелен а другие собаки и эти собаки стояли и ждали пока все не скроются из виду и начинали охотиться на дичь. Люди охотиться не могли а собаки могли. Это было военное время.

Как-то раз Хелен и ее собака и Эмиль и его собака встретились когда подымались в гору.

Они поднимались и увидели там человека. Он был не старый, он был молодой, а это было военное время и видеть молодого человека в обычной одежде было удивительно. Этот человек был наверху на холме там был снег и была вода, у него был полевой бинокль и он смотрел в него на что-то вдали.

Это он сказала Хелен. Да он сказал Эмиль. Да это он, и они, Хелен и Эмиль, сказали, мы пойдем и Эмиль сказал да. Сейчас сказала Хелен. Да сказал Эмиль. А как сказала Хелен. Я его знаю сказал Эмиль.

Эмиль подошел к этому человеку. Заговорил с ним. Вы враг. Я не враг, сказал человек. Если не враг, как вас зовут сказал Эмиль. Меня зовут Генри сказал человек.

Так они стояли и был снег на полях и хлюпавшая вода и человек в деревянных башмаках, глядевший в бинокль.

Что им было делать.

Это и в самом деле было военное время.

И все они разошлись то и дело оглядываясь назад.

И вскоре там уже никого не было видно.

Таково военное время.

Хелен не знала почему но впервые за все военное время она расплакалась.

А вскоре Эмиль ушел и его собака тоже. На войну или нет Хелен так и не узнала.

В военное время так много людей уходят куда-то и в военное время всегда так много людей там сям и повсюду.

Все еще было военное время но Хелен тоже стала ходить в школу.

Так что для нее военное время кончилось.

Итак это двадцатое столетие. Я много думала о столетиях. Мне думается столетия похожи на людей, они начинают с того же что и дети простые и полные надежд затем они проходят через годы которые доктор Ослер обычно называл бестолковым возрастом, мальчики с одиннадцати до семнадцати, а затем наступает время когда мальчики цивилизуются и после этого столетие более или менее определяется и становится rangé как говорят французы то есть цивилизованным.

У меня есть смутное чувство будто таково каждое столетие, таким конечно было девятнадцатое столетие и двадцатое тоже а возможно и другие столетия. То что верно для одного столетия скорее всего верно и для всех остальных.

Итак мы сейчас в двадцатом столетии на стадии когда столетие почти готово для окультуривания.

В начале столетия а порой начало сильно затягивается, столетие как и все юноши рвется уйти из семьи, от семьи реальной и от идеи семьи.

Каждый юноша мечтает об этом каждое столетие мечтает об этом каждый революционер мечтает о том как отменить семью.

Однако даже для юных интеллектуалов неистовых революционеров молодых коммунистов это на самом деле не слишком реально во Франции. В конце концов каждый француз знает что ему предназначено стать père de la famille, отцом семейства, даже если у него нет ни жены ни ребенка быть père de la famille его главное предназначение. Каждый француз неизбежно скажет о себе и о своих приятелях nous pères de famille, это на самом деле единственный способ которым француз может реализовать себя в жизни и хотя юность и интеллектуализм требуют чтобы он верил в мир не основанный на семейных узах каждый француз знает про себя что все закончится семьей и его превращением в отца семейства.

Любопытно что в сельской местности чуть ли не в каждой деревне есть мужчина который так и не женился, либо его мать жила слишком долго и он так и не женился, либо он не женился потому что уезжал куда-то и долго не возвращался, как бы то ни было по той или иной причине в деревне есть человек который остался неженатым. Обычно если мать живет слишком долго и мать такая властная что ее сын состарился неженатым когда мать умирает какая-нибудь вдова все же выходит за него замуж однако иной раз и даже довольно часто почти в каждой деревне есть неженатый мужчина.

На самом деле его никто не принимает всерьез, они пренебрежительно называют его женишком, и почти всегда он и впрямь становится немного чудаковатым грустно стоит и смотрит на женщин ни одна не станет ему женой а порой он делается совершенно сумасбродным, как недавно в одной деревне неподалеку отсюда ему уже было лет пятьдесят пять женат он никогда не был и застрелил женщину просто женщину которую заметил вдалеке. Ни один мужчина который был когда-либо женат не сделал бы этого явно бы не сделал.

Встречаются конечно женщины в деревне обычно не больше одной которые не вышли замуж, но во Франции вряд ли такая станет чудаковатой, ведь всегда на самом деле рядом есть животные а животные могут заменить семью француженке, француженке но не французу.

В нашей деревне есть такая женщина она любит свою собаку а не так давно собака ослепла и она и ее старик отец и слепая собака как были так и остались одной семьей и даже когда ее отец умрет у нее все равно будет семья потому что животное станет для нее членом семьи.

Мадам Шабу рассказала мне об этом историю.

Во Франции сказать что маленькая собачка сидит на коленях у своей мамочки вполне допустимо. По сути французы совершенно убеждены что французский единственный язык в котором есть настоящий детский язык для собак, я помню долгий спор кончившийся торжествующим, ну и как же вы скажете по-английски, chien chien иди иди к своей mamère.

Нельзя сказать собаке француза, иди к своему папочке но можно сказать собаке француженки, иди к своей мамочке.

Словом мадам Шабу была у себя в деревне в Юра и она пошла на концерт который давали для солдат и все крестьяне были там и рядом с ней сидела крестьянка и держала на коленях песика. Мадам Шабу рассказывала историю и совершенно естественно сказала рядом со мной на коленях у матери спал песик, песик был очень воспитанный, когда раздавались аплодисменты он просыпался и тявкал а все остальное время вел себя очень тихо. Объявили что самый известный французский флейтист сейчас находится в деревне и предлагает поиграть для солдат. Он вышел на сцену и стал настраивать флейту. Немного встревоженная мать песика повернулась к мадам Шабу и сказала, pourvu que mon petit chien aime la flute, pourvu — будем надеяться что моему песику нравится флейта, будем надеяться.

Это сказано по-французски, уверенности нет но есть надежда не более того.

Французы любят называть вещи и называют их исчерпывающим образом.

Причина в том что если нечто названо оно их больше не тревожит. Как только выражение une guerre des nerfs[30] сказано вслух ничто больше не действует им на нервы. Такова их логика стиль и цивилизация.

Поэтому хотя французы как и каждая нация вроде бы нуждаются в этом юношеском интеллектуальном отрицании семьи на деле это конечно не так. В этом одна из причин того что французы не снобы.

Не важно каково социальное происхождение человека, не важно чего он достиг, ему никогда в голову не придет не навещать свою семью, у простого крестьянина могут быть дети самого разного общественного положения никаких сложностей не возникает, хорошо одетый человек приходит к себе домой где его родители в простой одежде такие же как когда-то и никто не чувствует что тут что-то не так, никогда и ни при каких обстоятельствах.

И конечно то же самое относится к армии, кто угодно может быть простым солдатом как и кто угодно может быть офицером. Это зависит от рода деятельности, от профессии, а не от принадлежности к общественному слою.

Здесь в городе нотариус, адвокат, банкир все простые солдаты, сын мясника офицер, все это зависит от профессии это не зависит от класса.

На днях молодой писатель наш сосед по деревне Пьер Лейрис говорил об этом. Он не очень сильный и поэтому он нестроевик и не в действующей армии но во время мобилизации их нестроевую роту призвали и послали помогать при проведении мобилизации. Ему очень понравилась его короткая военная служба ему очень понравились его товарищи им очень хорошо было вместе, но потом мобилизация кончилась и их расформировали. Он сказал что это был ужасный день. Когда они надели штатское платье все стало по-другому, они увидели всех в другом свете они узнали кто есть кто а когда они были все вместе никто не знал и не придавал этому значения.

Помню как одна сестра-француженка в монастыре тоже говорила об этом. Она сказала что облачение и чепец, тот самый чепец который как сказал кюре из Арса надо так долго снимать что за это время можно омлет с двух сторон обжарить чепец который многим из них пришлось снять чтобы надеть противогаз, да так вот сказала она мы никогда не знали откуда родом та или иная сестра и из какой она семьи если только случайно не оказывались в приемной со своими родственниками а она в приемной со своими. Тогда они могли узнать но думаю они вряд ли это замечали.

Мы вчера видели Père Abbé abbaye royale d'Hautecombe[31], шестнадцать из двадцати шести его монахов мобилизованы, почти все простые солдаты. Один из них из тех что постарше стал aumonier, капелланом эскадрильи. Он страшно доволен собой, к его услугам не только автомобиль не только шофер но у него свой самолет и свой летчик. В глазах отца настоятеля загорелись веселые искорки когда он рассказывал нам это.

Мадам Жиру сама вдова генерала рассказала нам о своей семье, каждые десять лет они отмечают встречу семьи какая только осталась в живых и в последний раз двумя самыми удивительными гостями были один из прославленных судей Франции и возница сельских похоронных дрог. Но они были одной семьей им подали прекрасный обед самый лучший обед и все были вместе.

Мадам Жиру рассказала нам о своей двоюродной бабушке, она была одной из красивейших женщин во Франции и очень важной особой. Как-то раз сравнительно недавно мадам Жиру побывала в деревне откуда все они были родом и встретила там пожилую женщину и они разговорились. О сказала пожилая женщина вы помните вашу двоюродную бабушку. О да сказала мадам Жиру, прекрасно сказала пожилая женщина, я знаю о ней кое-что такое чего никто больше не знает.

Когда она была молодая совсем молодая и очень красивая тут проходил солдат. И ваша двоюродная бабушка родила мертвую двойню, таких очень маленьких близнецов и она похоронила их под грушевым деревом похоронила обоих.

Мадам Жиру призналась что с тех пор когда она видит грушевое дерево она испытывает странное чувство.

В этом году как и всегда они собрали виноград и сделали вино, они всегда думают что его не будет потому что в этой деревне всё всегда против вина, поздние заморозки, град, ложномучнистая роса и мало вечернего солнца, но все равно они собирают урожай. В этом году как и всегда они собрали урожай и довольно большой, а французы как и их земля бережливы и щедры, много должно быть вложено в нее и много она дает в ответ, и они должны отпраздновать это, faire part[32], как пишется в их объявлениях о похоронах свадьбах и рождениях, во Франции они всегда отмечают праздник такой штукой которая называется ramequin, похоже на гренки с сыром по-уэльски, только вместо пива и сыра ее делают в горшочке из белого вина яиц и сыра и размешивают такими огромными ломтями хлеба.

На днях они тут в деревне из-за чего-то не поладили и одного из соседей не позвали. Все остальные собрались вместе делать этот самый ramequin, это единственное кушанье которое должен готовить каждый французский отец семейства а не особый повар. Мужчины готовили его на плите, была уже темная ночь, тот самый сосед взобрался на крышу и уселся на трубу и дым повалил назад и горшочек покрылся копотью, приятели решили что дело в ветре и все начали сначала, а тот человек на крыше привстал потом услышал что они говорят вот теперь есть тяга тогда он уселся на трубу и опять испортил ramequin, и так продолжалось до тех пор пока какое-то время спустя незадачливые повара не узнали в чем дело.

Итак самое поразительное во Франции это семья и terre, земля Франции. Революции приходят и уходят, мода приходит и уходит, остаются логика и цивилизация а с ними семья и земля Франции.

Они так разумно относятся к этой земле, конечно она ничего не стоит без человека и конечно человек не может существовать без семьи.

Естественно у семьи, у каждой семьи есть свойство усугублять изоляцию. Это то что характеризует семью, это то что характеризует войну, вся война целиком и полностью это такое же усугубление изоляции. И французы которые не желают войны спокойно переживают войну, потому что в конце концов это усугубление изоляции а такова семья и в мирное и в военное время.

Как в обработанной земле нет ничего грубого или заведомо жестокого так и французы никогда не бывают ни грубыми ни жестокими. Они придумали слово садизм но их садизм никак не связан со страстями а страсти никак не связаны с землей или семьей это как то что революции и все остальное существуют по отдельности.

Во Франции сразу бросается в глаза одно тут никогда не наказывают детей и они логичны цивилизованны обладают чувством стиля и исчерпывающим пониманием фактов жизни. Любой французский ребенок может понять все и очень основательно.

Единственный редчайший случай когда я видела плачущего мальчика произошел однажды там внизу на набережных в Париже.

Набережные в Париже никогда не меняются, то есть конечно они с виду другие но жизнь которая там идет и идет всегда одна и та же. Я только в прошлом году по-настоящему узнала их, я ставила автомобиль в гараж за Нотр-Дам и каждое утро и каждый вечер я проходила вдоль набережных туда и обратно. Я обнаружила что если сойду вниз к самой воде я смогу спускать собак со сворки потому что мы не переходили улицу и потом я обнаружила что жизнь там внизу очень приятная, с городской жизнью она никак не была связана, это одна из самых типичных черт Франции город и деревня деревня и город всегда совсем рядом. У каждого в городе есть родственники в деревне и у всех в деревне есть родственники в городе и все в городе надеются вернуться куда-нибудь в деревню все государственные служащие все полицейские все рабочие любой квалификации по сути даже все владельцы магазинов надеются в конце концов оставить дела и перебраться в деревню, то есть туда где ты неизбежно устраиваешься когда тебе больше не нужно зарабатывать на жизнь когда у тебя есть пенсия когда ты отложил кое-что и ты выращиваешь овощи и ты строишь себе маленький домик и ты надеешься что деньги не слишком обесценятся и ты сможешь жить на то что у тебя есть. Как бы то ни было у тебя всегда будут про запас овощи и кролики и куры а это всегда кое-что.

Конечно деньги сильно обесценились но всегда есть надежда что это когда-нибудь остановится и они больше не будут падать. Как бы то ни было французы никогда не принимают деньги слишком всерьез, они конечно экономят их упорно копят их но знают что деньги на самом деле не отличаются надежностью. Вот почему все мечтают о земле в деревне. Многие знакомые нам люди пытались купить дом в наших местах и их всегда удивляет что никто не хочет продавать, ни крестьяне ни люди победнее ни побогаче. Но как и все они говорят если мы продадим наш дом что мы получим взамен, деньги, а что проку от этих денег, деньги кончаются а потом когда они кончатся что с нами будет, и потом у нас есть все что нужно, и что можно сделать с деньгами кроме как потерять их, и потом тратить деньги не так уж приятно, и если они у вас есть и вам нужно их потратить, это очень хлопотно, экономить деньги это утешение и развлечение, экономия это не долг а развлечение, скупость это азарт, но трата денег это ерунда, потраченные деньги это деньги которых нет, а сэкономленные деньги это вырученные деньги даже если как это порой случается в деревне они сгорают.

Внизу в долине возник пожар в стоявшем в стороне амбаре это было в дневное время и кузнец начальник пожарной команды пытался погасить огонь но амбар был набит сеном, так что это было совершенно безнадежно.

Амбар принадлежал одному человеку а сено принадлежало другому человеку и вроде бы все отнеслись к этому философски, амбар был старый но это был хороший амбар для сена а сена у владельца было еще много и вдруг кто-то вспомнил что есть еще пристройка которая принадлежала какому-то другому человеку и кто-то смутно помнил будто он сказал однажды что оставил там свои вещи поэтому кто-то пошел искать того человека которому принадлежала пристройка. Он не был занят но не хотел идти но потом ему в конце концов пришлось пойти, а тем временем они вошли в пристройку и нашли одежду и тюфяк и 40 000 франков в кувшине.

Когда сообщили об этом хозяину он сказал да, это его пенсия, он вдовец, чтоб прокормиться ему довольно того что дает земля, ему выписали эти деньги, пришлось за ними в город ходить но коль скоро у него не было для них применения он и оставил их там в пристройке.

Что он с ними сделал когда ему в конце концов отдали их я не знаю, но думаю что он оставил их где-нибудь еще.

Французы не любят тратить деньги это их тревожит, но к роскоши они относятся естественно, если она у вас есть это уже не роскошь а если у вас ее нет это еще не роскошь.

Так что на берегах Сены внизу у воды совсем нет городской жизни, это приятная жизнь и каждый человек проживает ее по-своему.

Так вот однажды я увидела там мальчика лет тринадцати плотного коренастого и прилично одетого мальчика сидевшего у воды а рядом с ним была женщина явно не мать но родственница и они там сидели. Крупные слезы катились у него по щекам. Что случилось, спросила я у нее, о сказала она, огорчение но это пройдет. Он провалился на экзамене, но ничего, пройдет. Совершенно безучастно сидела она рядом с ним и конечно это было огорчение но как она сказала, огорчение пройдет.

Странная жизнь идет там у реки. Однажды я проходила мимо и там было двое мужчин, один нашел цилиндр и еще какие-то оранжевые цветы которые он приколол к цилиндру, и пока они шли один представлял всем другого, это мой брат, говорил он о втором.

На баржах всегда выращивают цветы и мужчины всегда спускаются с мимозой в руках и куда-то с ней исчезают, и под мостами кровати из картонных ящиков, может быть картон хорошо защищает от холода во всяком случае они его используют, и женщины стирают белье и мужчины там удят рыбу и художники там рисуют и каждый занят своим делом. Они бурчат под нос или разговаривают сами с собой но никто не дерется.

Итак с детьми во Франции никогда не обращаются сурово. Ребенок во Франции это нечто ценное, это не сокровище но как и все что сопричастно земле имеет цену а о ценной вещи всегда очень заботятся, французы всё употребляют в дело но ничем не злоупотребляют.

Итак двадцатому столетию и в самом деле нужна была Франция как почва. Франция могла играть с идеей разрушения семьи которая есть начало и конец всего но на самом деле это не могло убедить ни одного француза и потому Франция стала почвой для начинавшегося двадцатого столетия, у нее за плечами была единственная реальная попытка проверить семью и все что семья держит в руках и проживает и съедает и выпивает, и все что этой семье принадлежит, у них была за плечами эта попытка попробовать не верить во все это накануне девятнадцатого века во время Великой французской революции но на самом деле это было не увлекательно. Вело ли это к войнам да к волнениям да но на самом деле было не увлекательно. В этом не было ни логики ни цивилизации и не было моды.

Поэтому когда двадцатое столетие собралось проверить это снова с самого начала французы были очень рады при этом присутствовать но не участвовать.

Во Франции никогда так сильно не ощущается семейная жизнь как во время каникул. Семья это всегда семья но во время каникул она разрастается и это утомительно.

Один француз сказал мне как-то что его преследовал просто мучил не переставая страх того что он назвал каникулярной погодой. Я сказала но это же всего лишь летняя погода, нет возразил он в ней есть какая-то тяжесть вот почему это погода не летняя а каникулярная.

В каждый деревенский дом съезжаются все родственники и все их дети и все их слуги, зимой родственники только наносят друг другу визиты, довольно много визитов, обедают все вместе не меньше раза в неделю, но на каникулах они живут все вместе.

Потом настало двадцатое столетие с его автомобилями особенно после войны, французские семьи стали меньше собираться вместе на каникулах потому что вполне естественно они больше разъезжали. Все они прекрасно осознали что это даже утомительнее чем совместное житье и менее полезно для детей и для них всех. Приезжать и уезжать в поездах было лучше потому что поезда все же останавливаются а автомобили едут себе и едут. Потом во время последней войны все деревни заполнились родственниками съехавшимися вместе но раз это не каникулярная погода и вообще не каникулы, всем так больше нравится не говоря о том что ездить нельзя даже в поездах и значит так менее утомительно. Просто постоянное совместное проживание а это все меняет. Родственники теперь постоянное явление и за исключением того что кто-нибудь то и дело говорит про ту или иную кузину какая она надоедливая особа, а французские семьи всегда единодушны и все они считают какую-то одну особу самой надоедливой, и за исключением того что всегда есть трения между свекровью и невесткой, все это сильно смягчается тем что сын и муж на фронте. И многие денежные споры которые прежде были неизбежны из-за трений между невесткой и овдовевшей свекровью временно затихают. И всем так легче.

Во Франции не показывают друг другу письма. У всех свои письма. К какому бы классу во Франции ни принадлежал тот или иной человек он скажет у меня вестей нет но есть у моей матери, у меня вестей нет, но у моего сына есть. Неужели сказала я как-то раз с удивлением, они не читают вам того что написано в их письме, я хотела сказать неужели они не показывают вам письма но я инстинктивно почувствовала что этого нельзя говорить. О да последовала ответ, он или она читает мне отдельные места.

Во Франции все личное и частное и в то же время семья всегда вместе. Даже в разгар войны письма друг другу не показывают. Как сказала однажды моя старая служанка Элен, нет мадам это не секрет но об этом не говорят.

Я никогда не видела Париж во время объявления войны. Войны всегда начинаются во время каникул и каникулярной погоды когда вас нет в Париже. Париж всегда там на своем месте, по крайней мере так кажется нам в деревне хотя в такое время мы не очень уверены в его существовании, начало войны поглощает вас где бы вы ни находились, так что даже Парижа нет там на своем месте. Это усугубление изоляции которое и есть война.

Париж находится там на своем месте и постепенно даже здесь довольно далеко от него вы начинаете понимать что он там на своем месте.

Я никогда не видела Париж начала войны, Париж разгара войны я видела не в этот раз а в прошлый, в этот раз я наблюдала его всего лишь полдня.

Тем не менее я знаю Париж с самого начала двадцатого столетия до сегодняшнего дня, знаю довольно хорошо.

Когда я снова увидела Париж в 1900 году в первый раз после детства и в другие разы всегда на каникулах Франция это и был Париж. Франция это и был Париж и его ближайшие окрестности, Париж а он и был Францией которую я знала был тогда совершенно республиканским.

Я знала американку миссис Доусон, мы встретились в Англии и она сказала что уехала из Парижа после 1870 года. Она сказала что манеры французов-республиканцев были совсем не такие как очаровательные парижские манеры в эпоху империи. Но в годы республики ко всем конечно же обращались месье и мадам. Даже мальчишка в мясной лавке говорил нашей служанке bonjour Madame и она так же серьезно отвечала ему bonjour Monsieur хотя ему было всего пятнадцать лет. Во всяком случае хотя во Франции всегда есть империалисты и монархисты, порою самые неожиданные люди, они в действительности чуть ли не все в душе республиканцы и мечтают о республике, так как они знают что семья настолько сильна во Франции что принцип наследования должен быть отделен от власти, просто должен.

Кроме того до сих пор республика совсем неплохо справлялась с тем что как тут думают должно делать правительство, предоставляет их самим себе, защищает их в общем и целом от врагов, и хотя обходится оно дорого это правительство, могло бы обойтись еще дороже будь это какое-нибудь другое правительство, да и потом ни одна его часть не укоренилась настолько чтобы слишком далеко зайти хоть в чем-нибудь. Словом что касается Третьей республики она не так плоха. Могла бы быть лучше, могла бы быть хуже, но ничего, не так плоха.

В Париже между 1900-м и 1914 годами мужчины были элегантны и в них было чуть ли не больше обаяния и элегантности чем в женщинах. Когда мы приехали в Париж мужчины в сдвинутых набок шелковых цилиндрах и откинувшиеся для симметрии в разные стороны и тяжело опиравшиеся на трость, тяжелая голова тяжелая рука на трости, воплощали собой элегантность Парижа. Женщины были некрасивые скорее модные чем элегантные в отличие от мужчин. Когда столетие подросло началась война. Черные с синим цвета вечернего неба форменные тужурки летчиков поддерживали традицию французской элегантности среди мужчин. Женщины на время отстали от моды и вслед за тем мужчины постепенно утратили свою элегантность а женщины снова стали модными и больше не были некрасивыми и стали красивыми и через некоторое время это уже стало новым идеалом. После этой войны мужчины скорее всего снова обретут элегантность а женщины моду и элегантность. Все это очень интригует.

Цветы и фрукты в начале столетия были гораздо большей редкостью чем сейчас. В те дни цветы и фрукты были редкостью и так как были редкостью были очень элегантными.

Их очень тщательно выращивали чтобы они хорошо выглядели и хорошо гармонировали с тем что могло оказаться с ними по соседству, будь то люди или другие вещи. Они не имели ничего общего с жизнью под открытым небом а были целиком и полностью связаны с помещением и украшение помещения фруктами и цветами было традиционным элегантным и модным.

Я помню ужас нашей служанки-бретонки, когда мы в Пальме возвращались домой с охапками цветов и ставили их повсюду в доме. Сегодня любой француз или француженка совершенно спокойно может принести цветы куда угодно и в любом количестве сегодня но не тогда. Это же относилось к фруктам. Они были невероятно крупные, почти всегда с нанесенной на них еще во время произрастания меткой и очень дорогие. Никому не разрешалось до них дотрагиваться. Были только эти совершенно изумительные фрукты и обычные яблоки и в сущности ничего больше и эти обычные яблоки всегда были червивые. С того времени даже в самых маленьких провинциальных городках фрукты появились в изобилии, все едят фрукты и на самом деле фрукты больше не предмет восхищения или элегантное украшение стола. То же самое верно и в отношении цветов. Цветы теперь покупают большими букетами и всякий может купить в пределах разумного все что пожелает. Так что теперь цветами украшают многие дома на английский манер так сказать множество цветов повсюду и новая мода на цветы повелевает расставлять их так чтобы создавалось впечатление буйства мощи или необычности. Это постепенно создает новую элегантность.

Я разговаривала с мадам Жиру, она все помнит, и я спросила ее какое отличие между Францией ее юности Францией девятнадцатого столетия и Францией сегодняшней кажется ей самым поразительным. Она сказала безусловно разница в одежде людей живущих не в городе а в деревне. Не только девушки но и женщины из деревень и захолустных городков все хорошо одеваются, все намного больше следят за собой.

Я знаю что короткие рукава короткие платья очень мне понравились как важнейший стимул к личной опрятности. Между довоенной и послевоенной модой была очень большая разница. Это относилось к женщинам помоложе и даже к женщинам более старым.

С другой стороны за вычетом электричества дома в деревне и в сельской местности не слишком изменились. Конечно появление электрического освещения и само по себе изменило вещи потому что все стало лучше видно. К тому же переменились юноши они спортивные и аккуратные правда когда они взрослеют они все больше становятся такими как были. Женщины высоко держат планку и это очень влияет на детей. На мужчин меньше. Я говорю сейчас о деревне а не о городе. Одна из самых главных вещей в городе это появление центрального отопления. В домах магазинах в Париже и в других больших городах вдруг стало очень жарко. Это естественно привело к изменению женской моды коротким рукавам коротким юбкам отказу от нижнего белья тонким чулкам а так как Франция творит моду для всех, из-за центрального отопления которое провели в городах Франции появились новые фасоны. Эти фасоны пришли вместе с американизацией Европы столь заметной сразу после войны, с гигиеной ваннами и спортом.

После того и до самого недавнего времени предпринимались настойчивые попытки вернуть старые или придумать новые более закрытые фасоны, но до сегодняшнего дня этому сопротивлялись потому что условия которые породили послевоенные фасоны сохранялись более или менее неизменными. Однако постепенно желание сорить деньгами ослабело, стало труднее добывать деньги и потому появилась тенденция их откладывать. В прежней Франции девятнадцатого столетия всегда предполагалось что вы живете на свой прошлогодний доход и никогда на доход текущего года. А теперь во Франции все жили на доход текущего года или на доход следующего года, жили в рассрочку, короче говоря они не были сами собой. И понемногу их стала раздражать эта тенденция, он этот отпор исходил от всех классов и фасоны в соответствии с ним отражали желание вернуться к большей прикрытости тела длинными юбками добротным бельем.

А сейчас идет война, дома в Париже больше не обогреваются центральным отоплением. В квартирах вы обогреваетесь чем можете. Многие люди как и мы живут в деревне и топят брикетами той Франции которую я не видела с 1900 года и еще в придачу дровами и естественно этому сопутствуют шерстяные чулки и все прочее и фасоны меняются. Очень сильно влияет на все темнота. Мадам Жиру всегда говорит мне вы не знаете какими были эти деревни в прежние годы ведь даже и теперь хотя дороги темные в домах и амбарах внутри горит электрический свет, улицы все темные но магазины внутри светлые. Поэтому хотя снаружи они выглядят как средневековые лавки изнутри они выглядят иначе. Так что даже когда в двадцатом столетии снаружи черно внутри ярко освещено. Чего нельзя сказать о девятнадцатом столетии.

Брикетного топлива Франции круглых орешков спрессованного угля которые были во всех домах в начале двадцатого столетия больше не осталось даже в деревне, колосники которые прежде вставлялись в камин и подпирались обломком кирпича и засыпались угольками-орешками дававшими ровное нежаркое тепло, никогда казалось не менявшееся ни днем ни ночью больше нигде нельзя было увидеть. А сейчас 1939 год война и все хотят вернуть пламя брикетов. У нас оно есть. В местных лавках мы нашли колосники с точно таким же волнистым узором как и у тех которые мы нашли на чердаке нашего дома который стоит не знаем с каких пор. У тех что из лавок точно такой же узор что означает каким тусклым было пламя брикетов.

Итак столетие состоит из ста лет и сто лет это не так уж долго. Каждый может знать кого-то кто помнит еще кого-то и так можно вернуться на сто лет назад. Если для этого не хватает двух поколений трех поколений более чем достаточно. Так что сто лет это не так долго.

Скорее тревожно что нашей цивилизации если думать о ней из расчета три поколения на столетие потребовалось так мало поколений чтобы начаться.

Столетие это сто лет. У каждого столетия есть начало и середина и конец. Каждое столетие это как жизнь любого человека, как жизнь любого народа, а это значит что оно начинается это значит что у него есть детство у него есть юность у него есть взросление у него есть средний возраст у него есть пожилой возраст и потом оно кончается.

Все это произошло с девятнадцатым столетием, все это происходит сейчас с двадцатым. Думаю, это происходит с каждым столетием.

Оно начало как начинает дитя — в облаке славы того столетия которое только что главенствовало. Двадцатое столетие конечно так и вело себя. Только очень немногие из тех что вступили в двадцатое столетие вступили в него как в двадцатое столетие а не как в незавершившееся девятнадцатое. Оно начинало в нерешительности, продвигалось с трудом, скорее просто ползло.

А потом оно постепенно прошло через отрочество затем разразилась Первая мировая война, и это заставило всех осознать что это уже было не девятнадцатое столетие а двадцатое столетие.

Я спросила у мадам Пьерло, она выросла в деревне, она была провинциалкой, она никогда не бывала в Париже, она была женой военного атташе в разных столицах и потом в самом начале столетия она приехала в Париж уже сорокалетней женщиной. И как он вам понравился спросила я. Что ж, сказала она я была в нем разочарована. Но почему же, ну понимаете сказала она я думала что он не такой замкнутый как посольские круги в других странах, французы в Париже показались мне искушенными и не очень интересными. Но потом, прибавила она, я обнаружила что парижане гораздо интереснее когда они в деревне. Я перестала видеться с ними в Париже я стала приглашать их пожить у меня в деревне и тогда увидела что парижане интересные.

Затем она дальше рассказала мне что когда впервые приехала в Париж она присутствовала на обеде и сидела рядом с Анатолем Франсом. Немного погодя он сказал мадам вы не парижанка вы всегда жили в провинции. Это так подтвердила она. Это восхитительно, так и продолжайте, живите в Париже но всегда оставайтесь провинциалкой.

Итак столетие начинает понемногу приближаться к совершеннолетию, война была борьбой и это сделало двадцатое столетие сознательным. Каждый живущий видит его как оно есть.

На самом деле Франция не интересовалась двадцатым столетием Англия отказалась от двадцатого столетия, а теперь мировая война заставила и ту и другую осознать что двадцатое столетие уже наступило, оно прошло через муки как должна пройти всякая молодость, оно страдало как страдают все молодые и вот уже вот стоит двадцатое столетие.

После войны и Франция и Англия постепенно стали ощущать что двадцатому столетию пора цивилизоваться. Ему нужно было пройти через революционный период через который проходит любая молодежь, когда им кажется что системы станут не системами а чем-то совсем новым, когда каждый уверен что они всех могут переделать если только пойдут по правильному для этой работы пути.

Это был период Первой мировой войны, период фасонов без стиля, систем без порядка, насилия без надежды, переделки каждого и значит преследования каждого. Все это естественно после молодости и накануне процесса цивилизации накануне признания за каждым права не подвергаться переделке а это происходит когда народы становятся взрослыми.

И Франция и Англия надеются сделать это сейчас когда этому столетию почти сорок лет и уже за плечами время когда оно начинает цивилизоваться время когда оно начинает взрослеть время чтобы перейти в среднюю возрастную категорию к приятном жизни и радостям обычного существования.

Поэтому эта книга посвящается Франции и Англии.

Франции которая была почвой для всех тех кто был заинтригован и сформирован и увлечен двадцатым столетием но которая не была сама слишком в нем заинтересована. Франции которая на самом деле предпочитает цивилизацию мятущейся юности, Франции которая предпочитает чтобы юноши учились сдержанности и логике и цивилизации и моде по мере того как они вырастают из юности, Франции которая думает что детству и юности следует инстинктивно понимать что они не самоцель а переход к цивилизованности. И Англии которая как ребенок который не ходил в школу потому что его родителям не нравилась ни одна из существовавших школ и который уже переростком идет в школу и очень быстро все схватывает и опережает тех что были в школе с самого начала, потому что Англия отказалась от двадцатого столетия не поверила что оно уже есть считала что все совершают ошибку кроме них англичан которым известно что девятнадцатое еще не кончилось.

Но теперь они уже знают.

Эта книга посвящается Франции и Англии которые должны сделать то что необходимо сделать, они собираются цивилизовать двадцатое столетие и превратить его в эпоху когда каждый сможет быть свободен, свободен цивилизоваться и существовать.

Столетию сейчас сорок лет от роду, слишком взрослое чтобы делать что ему велят.

Оно достаточно взрослое чтобы жить хорошо и спокойно, идти к Богу или к черту как ему заблагорассудится и понять что жить как хочется приятнее чем когда тобой командуют.

Итак тому что Англия и Франция собираются предпринять и посвящается эта книга потому что я хочу чтобы они сделали то что собираются. Спасибо.