4. Натка

Самым примечательным событием в начале нашего путешествия были, конечно, шлюзы Волго-Донского канала. Это зрелище собрало на палубе чуть ли не всех пассажиров. Было прохладно, лёгкий ветерок трепал волосы, ласкал лицо. Вода мелко рябилась. Чайки о чём-то жалобно перекрикивались. Белые ворота канала, как огромная триумфальная арка, гостеприимно пропустили наш пароход. Потом камера шлюза закрылась и стала заполняться водой. И огромный пароход, как лёгонькая пробка-поплавок, поднимался вместе с уровнем воды, пока палуба не сравнялась с береговыми тумбами.

Мама крепко держала братцев за руки, но Санька вывернулся и вознамерился перелезть через борт на берег канала. Разумеется, эта авантюра была пресечена в зародыше. А так как оба братца захныкали, то мама поторопилась увести всех в нашу «детскую» каюту, едва пароход вышел из шлюза на прямую зеленоватую ленту канала.

Я только успел заметить, что вода в канале сильно отличается от волжской. А позже, когда мы миновали седьмой шлюз, мне сказали, что вода в канале не волжская, а донская, зеленоватая, более прозрачная, чем в Волге.

Вернулись мы вовремя, Ленчик уже раскрыл глазёнки и, не видя никого в каюте, собрался кричать. Мама подхватила его на руки и понесла умывать.

И тут на Натку напало уборочное настроение. А если ей захотелось убирать, чистить, подметать, лучше с ней не спорить.

— Уже насвинничали! — сказала она, делая изумлённо-испуганное лицо. — Всего ничего едем, а уже набезобразничали! Сейчас же убирайте! Будете мне помогать. Женя с Мишей, снимите постели, Саня, снеси рюкзаки и чемоданы в угол…

— Ишь ты! Чего глядишь ты! — ехидно сказал Санька с полки, посверкивая чёрными глазищами.

Хитрый Санька забыл, что мама вышла, и, когда Натка двинулась на него, заорал благим матом. Мама появилась на пороге с сияющим розовым Ленчиком.

— Опять ссора! — нахмурилась мама.

— Никакой ссоры. Я ему ещё ничего не сделала, а он уже пищит, — внесла ясность Натка. — Такая пискля…

Мы уныло взялись за уборку. И тут вошла проводница с веником и совком. Натка вежливо сказала:

— Дайте мне веник и совок, тётя, мы сами уберёмся…

— Что ты, деточка! — отмахнулась проводница.

— Зачем же вам трудиться, когда мы можем сделать, — повторила Натка и стала ловко выметать из-под лавок.



Проводница развела руками и, уходя, сказала маме:

— Что за девочка у вас такая! Золото! Сознательная, трудолюбивая…

Натка выпрямилась и торжествующе поглядела на нас, словно говоря: «Слыхали? А вы не цените сестру!» Мы переглянулись и грустно покачали головами.

Убрались мы быстро, но на этом наши бедствия не кончились. У Натки такая привычка: если она произвела уборку, то никто на убранное и ногой не должен ступить, хоть по воздуху летай. И потому сразу начались раздоры. Выпускать нас из каюты мама не хотела, а Натка губы дула, что сейчас всё опять затопчут.

К счастью, вернулись наши соседки, а при чужих Натка преображается. Именно поэтому взрослые так часто хвалят её: «Какая девочка хорошая! Золотко!» Знаем мы это золотко!

Вскоре малыши опять запросили есть, мы тоже присоединились к столу. Помидоры исчезали с такой быстротой, что я забеспокоился: пожалуй, скоро дойдёт очередь до пряников.

Потом Натка отпросилась погулять на палубе с Ленчиком. Надо же и малышу подышать воздухом. Вслед за ней вышел и я. Братцы, сидевшие за шахматами, просили меня поиграть с ними, но мне хотелось побыть одному. Странное дело, я пока что не чувствовал каникул: всё время на мне лежали разные обязанности.

Я побродил по пароходу, потолкался среди людей, долго смотрел в окошечко машинного отделения, потом пробрался на нос. И вдруг, к ужасу своему, увидел Ленчика, стоявшего у самых перил и смотревшего в бурлящую у борта воду. Натки возле него не было. Я представил себе, что малыш мог свободно упасть в воду, и по спине моей пробежали мурашки.

Схватив братишку на руки, я выяснил, что Натка оставила его на минутку и пропала. Я отыскал её на корме. Она стояла с какой-то девчонкой и весело щебетала. Я гневно прошипел:

— Как же ты Лёньку одного оставила? Совсем соображения нет! А если б он упал?

Девочка с любопытством поглядела на меня и иронически поджала губы. Я сунул малыша Натке и, злой до невозможности, отправился в каюту. Братцы снова усердно соблазняли меня шахматами, но я взял книгу. Однако чтение не отвлекло меня от мысли, почему Натка не возвращается. Боится, наверно, стыдно. Наконец я не выдержал и пошёл за ней.



Натка прохаживалась по коридору с Ленчиком на руках и мурлыкала ему песенку. Она явно устала от тяжёлого малыша. Тут я догадался, как проучить её. Строгим голосом я спросил:

— Что же будем делать, Наташенька?

Таким голосом разговаривает наш физик с провинившимися. Натка исподлобья глянула и угрюмо спросила:

— Маме сказал?

— Нет, — ответил я, гордясь своим великодушием, — Я сам объясню тебе, какой проступок ты совершила…

Но моя исправительная беседа не состоялась, Наткино лицо внезапно засияло, она презрительно фыркнула в мою сторону и величественно проследовала в каюту.

Я оторопело глянул ей вслед и тут услышал, как проводница сказала какой-то женщине:

— Вот девочка! Золото! Семья у них большая, мальчишки — озорники, пассажиры жалуются на них, а девчонка — матери первая помощница. И малыша нянчила, ходила тут!

Я вздохнул. Есть ли на свете справедливость после этого?

Загрузка...