Партизанский комиссар

- Есть, товарищ комиссар! - с готовностью козырнул Панин, но в его мягком, добродушном голосе сейчас зазвучала тревога. - Пошлю...

Следует сказать, что в те дни эта самая артбатарея нашего соединения только-только была сформирована согласно приказу. Командиром ее был назначен майор-артиллерист Анисимов, совсем новый человек, всего несколько дней тому назад пришедший к ковпаковцам.

Майор Анисимов в сентябре 1941 года попал под Киевом в окружение, затем в Конотопский лагерь военнопленных. Летом 1942 года ему с товарищами удалось бежать. Вырвавшись из когтей смерти, вся группа (двадцать восемь человек) направилась в сторону Брянских лесов, в надежде перейти линию фронта.

Как раз в это время из-под Конотопа возвращался с тремя своими минерами отчаянный ковпаковский разведчик и диверсант "Саша" (Ефрем Берсенев). В лесу под Ямполем разведчики встретились с этой группой и узнав, кто такие, привели всех в соединение.

Артиллеристов среди ковпаковцев было немного, и поэтому Анисимова назначили командиром батареи. Политруком к нему Ковпак и Руднев направили старого артиллериста и партизана времен гражданской войны Алексея Ильича Коренева.

Через четверть часа после беседы комиссара с Паниным, запыхавшийся и разрумянившийся от быстрой ходьбы, Дед Мороз уже докладывал самому Рудневу:

- Товарищ комиссар соединения! Политрук артбатареи Коренев по вашему вызову прибыл!

- Здравствуй, Алексей Ильич! - по-дружески протянул ему руку Руднев.

Коренев шагнул вперед, сжал ее в своей крупной, плотной ладони. Комиссар заглянул в глаза Деда Мороза, спросил:

- Алексей Ильич, говорят, артбатарея разжилась мясом?

- Да, так точно! - ответил Коренев, еще не понимая, чего хочет от него комиссар. - Позапрошлой ночью старшина достал целую корову... А разве штабу не передали мяса? - спохватился он. - Я сейчас же проверю и скажу, чтоб принесли...

- Алексей Ильич!.. - прервал его Руднев. - То, что твой старшина не дал мяса штабу, не так страшно. Мы не помрем. Меня больше беспокоит другое: где, у кого взял он ту корову, ты поинтересовался?

- Честно говоря, нет, - признался Коренев. - Я как-то даже не подумал об этом.

- Это плохо! - сказал строго комиссар. - Ты обязан был подумать прежде всего об этом, учитывая обстановку, в которой мы сейчас находимся.

- Ты прав, Семен Васильевич, Извини, совсем ум отшибло у старика! произнес, сокрушаясь, Дед Мороз.

- Так вот, я тебя очень прошу, дорогой Алексей Ильич, пойди и поинтересуйся... потом доложишь мне.

- Есть!

Приложив руку к козырьку фуражки, Коренев повернулся по-военному кругом и, несмотря на свой уже преклонный возраст, чуть не бегом поспешил в батарею.

Спустя полчаса, едва Руднев успел рассказать вернувшемуся к штабной машине Ковпаку о своем разговоре с Паниным и Кореневым, к Сидору Артемовичу подошел дежурный по штабу и доложил:

- Товарищ командир соединения! Из деревни Новая Гута пришла какая-то женщина. Говорит, ей надо к вам.

- Шо ей од мэнэ надо? - спокойно и, как всегда, с шутливой усмешкой, спросил Сидор Артемович.

- Не могу знать. Она не говорит... Плачет и требует пропустить ее до самого Ковпака!

- А-а, - протянул Сидор Артемович уже серьезно. - Ну, раз требуе, значить, припекло!.. Дэ вона?

- Тут, на ближней заставе, товарищ командир.

- Давай ее сюда!

- Есть! - Дежурный бросился бегом к связным.

- Нэ дають нам з тобой, Сэмэн Васильевич, сьогодни спокойно подумать, - пожаловался командир.

- Да, не дают, - рассеянно произнес комиссар. Потом, после паузы добавил: - Но обычные хлопоты - дело не страшное. Меня пугает другое. Боюсь, что у нас случилось ЧП: эта женщина пришла к тебе, Сидор Артемович, за той коровой, которую позапрошлой ночью привел в батарею старшина!

- Ты думаешь?

- Чует мое сердце.

Ковпак молча насупил брови, глядя на носки своих сапог. Потом перевел взгляд в ту сторону, откуда должна была появиться нежданная просительница.

Вскоре на лесной дороге, ведущей к штабу, показалась в сопровождении партизана худощавая женщина в черной изрядно поношенной мужской фуфайке и в длинной до щиколоток юбке. Женщина шла быстро, будто боялась, что ее вернут и она так и не увидит своего надежного защитника, знаменитого Ковпака. Лицо ее было заплакано, но в глазах горела решимость.

Подойдя к стоявшим около машины Ковпаку и Рудневу, паренек-связной лихо вскинул руку к своей теплой шапке, доложил:

- Товарищ командир! Ваше приказание...

- Хорошо, - остановил его командир. - Можешь пока быть свободным.

- Я до вас, товарищ Ковпак, - заспешила женщина. - Я до вас!.. - И вдруг заплакала.

- А вот слез я не люблю, - строго, но в то же время как-то по-отцовски остановил ее Ковпак. - Слезы тут нэ нужны. Ты успокойся и расскажи толком, чого пришла?.. Якэ в тэбэ горэ?

Руднев стоял рядом, скрестив руки на груди.

Женщина вытерла уголком платка красные от слез глаза.

- И правда - горэ, товарищ Ковпак!.. Прямо нэ знаю, як дальше жить?.. Летом фашисты забралы у мэнэ всэ: зерно, свыню, пострелялы курей. Добрэ, хоч корова була тоди у лиси. Нам зосталась! Вона ж годувала моих дитэй... А позапрошлу ночь пришли два ваших партизана и забралы нашу кормилицу, опять залилась слезами женщина. - Муж воюе! Я одна. Четверо малых дитэй... Як же их тэпэр кормить буду?..

- Откуда ты знаешь, шо твою корову взяли мои партизаны? - спросил Сидор Артемович. - Ты узнаешь тех хлопцев?

- Узнаю, - ответила она тихо.

- Дежурный! - позвал Ковпак.

- Слушаю вас, товарищ командир! - отозвался тот. Он стоял метрах в десяти от штабного автобуса.

- Вызови ко мне старшину батареи, - приказал Ковпак тихо и так спокойно, будто просил принести стакан воды.

Батарея размещалась всего в какой-нибудь сотне метров от штаба. Как раз в это время политрук батареи Коренев распекал старшину за корову. Старшиной батареи был тертый армейский интендант, капитан по званию, из числа тех двадцати восьми окруженцев, что бежали вместе с майором Анисимовым из конотопского лагеря смерти, Старшина, хоть и был новичком, слыхал уже от партизан вошедшие в поговорку слова: "Приказ двести расстрел на месте!". Но, забирая корову у хозяйки, считал, что действует в интересах своей батареи, а значит, поступает правильно.

И только сейчас поняв, что совершил подлость, за которую может поплатиться головой, старшина вытянулся в струнку перед своим политруком, не спуская глаз со штабного автобуса, откуда торопливо шагал к ним посыльный.

Козырнув Кореневу, посыльный выпалил:

- Товарищ политрук, старшину срочно вызывает командир! К нему пришла какая-то женщина.

- Ладно, иди!.. - Расстроенный Коренев махнул рукой. - Чему быть, того не миновать!

Старшина четко повернулся на каблуках и быстро направился к штабу. Но вдруг, увидев автоматчика 3-й роты по прозванию Колька-Мудрый, стоявшего под деревом в шикарной фетровой шляпе, бросился к нему:

- Слушай, Колька, будь другом, выручи! Одолжи мне на пару минут шляпу. Век не забуду!

- Бери, - ответил тот, недоумевая.

Старшина схватил шляпу, словно то была сама шапка-невидимка, и, натянув ее поглубже на голову, бросился догонять посыльного.

Тем временем Руднев и Ковпак беседовали с пострадавшей, изредка посматривая в сторону, откуда должен был появиться виновник ЧП, бросившего тень на все соединение. Оба - и командир, и комиссар - нервничали.

Ковпак, увидев связного артбатареи и старшину в щегольской фетровой шляпе, идущих к штабу, поднял глаза на комиссара, словно говоря: "Ну вот, сейчас мы с тобой все выясним!" (А проверять Дед умел мастерски). Затем пристально посмотрел женщине в глаза.

- Зараз мы тоби покажем одного из тех двух, шо забралы у тэбэ корову. Як узнаешь его, скажешь.

Но в спокойном, каком-то уж слишком сухом тоне Ковпака, а особенно в его колючем взгляде она вдруг уловила женским своим чутьем смертельный приговор человеку, которого сейчас должна опознать. И даже вздрогнула от страха.

Ковпак шагнул вперед и чуть влево, стараясь закрыть своей фигурой от глаз старшины пострадавшую. Комиссар, поняв хитрость командира, тоже стал так, чтобы спрятать пострадавшую и видеть лицо старшины.

- Ты, хлопче, можешь быть свободным, - сказал Ковпак связному.

Когда связной убежал, старшина батареи, шагнув вперед, вскинул ладонь к своему сугубо гражданскому головному убору. Ковпак и Руднев тоже приложили руки к своим черным смушковым шапкам.

Выслушав рапорт, они молча опустили руки и, расступившись в разные стороны, стали внимательно наблюдать за поведением старшины и пострадавшей.

Оба - и командир и комиссар - сразу заметили, как побледнел старшина. Он весь сник, в глазах его появился смертельный испуг. Во взгляде же пострадавшей сперва промелькнуло радостное изумление, но лицо ее тут же стало непроницаемым, словно каменным. Только губы чуть-чуть дрожали, выдавая растерянность.

"Конечно, она узнала его! - мысленно отметил Руднев. - Но, кажется, решила не выдавать. Вот истинно женская натура!"

- А ну, Васильевна, посмотри внимательно на цього молодого чоловика. Нэ вин, случайно, забырав у тэбэ корову? - спросил Ковпак.

Та виноватыми глазами смотрела на командира.

- Не, то нэ вин, - произнесла Васильевна еле слышно. - Той був у военной фуражке.

"Она хоть по доброте своей лукавит! Из жалости!.. - подумал, нахмурясь, Руднев. - А этот нагадил, да еще и извивается ужом. Чтобы обмануть всех, сменил фуражку на шляпу. Не даром в народе говорят: на воре шапка горит!.."

- Значить, нэ вин? - переспросил Ковпак, со злой усмешкой в глазах. Он, как и комиссар, понял, что бедная Васильевна сразу узнала в старшине своего обидчика. Видит, что тот теперь дрожит, словно осиновый лист, и не хочет выдавать дурака.

- Не... тот был в военной фуражке, - повторила женщина, стараясь не глядеть на старшину.

- Ну, спасибо тебе, Васильевна, шо помогла нам разобраться в этом важном деле, - поблагодарил командир. И, глянув пристально в ее покрывшееся краской лицо, мягко добавил: - Извини, добрая женщина, шо нэ можу зараз вернуть тоби корову, нэма у мэнэ...

- Да шо вы, товарищ Ковпак? Разве я нэ понимаю? Вам же без мяса в лесу никак нельзя!.. Извинить мэнэ, просту бабу, шо врэмя отнимаю... Мне можно идти? - спохватилась она.

- Да, пожалуйста, - ответил Ковпак. - Дежурный, провэды ее!..

"Вот она - доброта и высочайшая сознательность нашего простого человека, - думал комиссар Руднев, провожая взглядом женщину. - Они готовы на все ради тех, кто воюет за Родину".

Когда женщина скрылась за кустами, Руднев перевел взгляд на Ковпака. Тот нервно пощипывал свою бородку, тоже глядя туда, куда ушла Васильевна.

"Злится старик", - понял Семен Васильевич. И хотел было уже обратиться к командиру и вместе решить, как же им все-таки поступить с этим мародером, хоть Васильевна и пожалела старшину. Но тут вдруг сам старшина, решив видимо, что ему удалось полностью реабилитироваться в глазах командования, спросил бодрым голосом:

- Товарищ командир, мне можно идти в батарею?!

Ковпак вздрогнул, словно проснувшись, повернулся, глаза его гневно сверкнули.

- Нет, пидожды трохи, - сказал он сквозь зубы, подходя к старшине вплотную. - Ты думаешь, як тоби удалось обмануть несчастную женщину, так я тэж тоби повирыв?.. Нет! Нэ на того нарвался! Я тоби покажу, сукин сын, як обижать хороших людэй... и обманувать своих командиров! - И резко, отведя правую руку назад, хотел было со всей силой ударить старшину в ухо.

Но комиссар вовремя перехватил руку Сидора Артемовича.

Старшина отскочил и испуганно посмотрел на Ковпака.

- А тэпэр слухай мэнэ внимательно, - продолжал сердито, сквозь зубы Ковпак, обращаясь к старшине. - Этой ночью пойдешь в село Чернатское. Там кроме нимцив живуть староста и семь полицейских. Так вот, возьмешь у одного из них корову, тильки щоб вона була дойная, и отведешь ее той хорошей женщине, которая пожалела тебя, дурака. Да нэ забудь взять от нее расписку и извиниться перед нэю. Поняв?

- Понял, товарищ командир!

- Ничого ты еще не поняв! - бросил угрожающе ему Ковпак. - Заруби соби, хлопче, на носу: не вернешь ей корову, расстреляю! Поняв?

- Понял, товарищ командир!

- Ну вот и хорошо, - выдохнул уже спокойнее Ковпак. - Тэпэр можешь идти.

И повернувшись кругом, медленно, чуть припадая на правую ногу, Ковпак зашагал к лесу. Видно, ему хотелось побыть наедине с самим собой после пережитого.

Старшина еще минуту или две продолжал стоять, будто оглушенный. Очнувшись наконец, он бросился к Рудневу.

- Товарищ комиссар! Что же это такое?! Ведь он хотел меня ударить! Разве советские законы позволяют командирам избивать подчиненных?! Здесь же не царская армия!

- Ах вот как? - воскликнул Семен Васильевич. - А грабить своих советских граждан наши законы разрешают?!

Старшина в испуге отпрянул назад, будто его кто-то пытался ударить.

- Я тебя спрашиваю - разрешают?.. Молчишь? Да понимаешь ли ты, негодник, что за такие действия полагается? Своим бандитским поступком ты опозорил все соединение!

Старшина молчал, опустив голову на грудь.

- Виноват, товарищ комиссар. Кажется, я действительно не тем местом думал... хотел своим ребятам угодить!.. Разрешите идти?

- Идите, - бросил сердито Семен Васильевич. - И серьезно подумайте о том, что вам сказал командир... если хотите заслужить прощение.

Руднев всегда старался поддержать авторитет своего командира.

- Есть, товарищ комиссар! - вытянулся старшина, потом повернулся и медленно побрел в батарею.

"А еще кадровый командир, интендант! Да таких и на пушечный выстрел нельзя к Красной Армии подпускать!.." - думал Руднев с возмущением, глядя вслед старшине. Затем направился искать Ковпака.

Комиссару не терпелось поговорить с ним с глазу на глаз.

Руднев нашел командира быстро, в полукилометре от расположения штаба.

Услышав позади шорох сухих листьев, Ковпак оглянулся. Руднев по глазам понял: командир обрадовался ему.

- Ну, Сидор Артемович, ты меня сегодня крепко удивил!

- Чого? - будто не догадываясь, о чем речь, спросил Ковпак. Он уже успел немного успокоиться наедине с природой.

- Я не думал, что ты такой "мастер" кулачного боя! - сказал в шутку Руднев.

- А шо ж вин, сукин сын, - тут Ковпак круто выругался, - нашкодыв и вместо того, шоб признаться, ще хоче обвэсты мэнэ вокруг пальца?! Сопляк!

- Все это верно, - согласился Семен Васильевич. - Но я не могу понять, зачем тебе, командиру партизанского соединения, применять физическую силу? Ты ведь сам за это других наказывал.

Ковпак поднял на своего комиссара вопросительный взгляд, стараясь понять, куда он клонит. Главный разговор ведь еще только начинался.

- Да-да, Сидор Артемович, не удивляйся. Ты знаешь, что сказал мне этот демагог, когда ты ушел? "Разве, мол, советские законы позволяют командирам избивать своих подчиненных?"

- Да шо ты? - усмехнулся Ковпак. - Какой законник!

- А ты думал? - продолжал Руднев. - Он же грамотный! Понимает, подлец: хоть мы с тобой здесь и самая высшая власть, но и нам не все позволено.

- Хай скаже спасибо, шо я його нэ шлепнув, - буркнул сердито Ковпак.

- Правильно. Я ему то же самое сказал! Но тем не менее я до глубины души возмущен тем, что ты хотел пустить в ход кулак... - И вдруг, чуть улыбнувшись в усы, признался: - Хотя сначала, когда ты замахнулся, я даже испытал мгновенную радость. Скажу больше: я сам чуть не съездил этого нахала по скуле, когда он сразу после твоего ухода кинулся ко мне с просьбой "защитить" его.

Ковпак бросил на комиссара довольный взгляд: ему понравилось дружеское признание Руднева.

- Однако я сдержался. Вот и тебе тоже надо было сдержаться! Хотя этот подонок и опозорил свое партизанское звание. - От волнения Руднев даже ощутил озноб. И, поежившись, начал застегивать шинель. - Кроме того, совершив грабеж, этот горе-интендант нарушил присягу. А с такими мы должны поступать, как с предателями и изменниками!.. Чтоб не разлагали соединение!.. И виновных в этом следует расстреливать перед строем, кто бы они ни были. Даже меня, если я нарушу присягу. Чтоб другим не повадно было!..

- Да... Тильки со старшиной придэться сутки пидождать: я ж поставил йому задачу - достать корову.

- Верно, - согласился Семен Васильевич, - придется подождать.

А на следующий день после обхода лагеря Ковпак сказал комиссару:

- Ты знаешь, Сэмэн Васильевич, старшина батареи побував в Чернатском! И хоть там стоить батальон нимцив, хлопци взялы у главного полицая корову и пэрэдалы ее Васильевне...

- Да ну-у?! - удивился Руднев, веря и не веря словам командира.

- Вот расписка Васильевны! - показал Ковпак бумагу. - Сам старшина принес мэни... Так що вин выполныв мой приказ.

- Это другой разговор, - живо согласился Семен Васильевич. - Только я, Сидор Артемович, с твоего разрешения все-таки проверю: не обманули ли эти ловкачи нас с тобой? Сегодня же пошлю разведчиков, пусть узнают, где и у кого взяли корову.

- Цэ дилу нэ помишае, - одобрил мысль комиссара Ковпак. - Давай!..

Разведчики подтвердили: батарейцы действительно проникли ночью в село Чернатское, забрались в хлев к старшему полицейскому и увели корову, которую отдали потом Васильевне, Васильевна сама показала разведчикам свою новую буренку.

Посмеиваясь, они рассказывали командиру и комиссару:

- Ну и ловкачи! Что придумали?.. Ведь земля-то замерзла, сейчас даже человеку пройти по улице без шума трудно, а корову, тем более, не выведешь тихо. Но старшина с дружком и тут нашли выход: обмотали тряпьем копыта корове и даже свою обувь - и тихо, по-кошачьи выбрались из хлева. А дальше огородами, в поле и в лес...

- Что ж!.. - с невольной улыбкой сказал комиссар. - Если у людей хватило храбрости и смекалки, чтобы провести такую "хозоперацию" под носом у врага, то можно считать, что они искупили свою вину перед Васильевной, а значит - и перед всем нашим соединением.

ПО ПРИКАЗУ СТАВКИ

26 октября 1942 года Ковпак и Руднев повели соединение в новый, очень ответственный рейд по заданию Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования. Планируя разгром гитлеровских армий под Сталинградом и переход советских войск в наступление, советское Верховное командование предусматривало перенесение партизанских действий глубже в тыл врага. Ведь пока только партизаны и были фактически "вторым фронтом", открытие которого в Западной Европе упорно оттягивали союзники.

Соединению Ковпака и Руднева, как одному из опытнейших партизанских формирований предложили выйти из Брянского леса на правый берег Днепра, в Полесье, и разжечь там пожар народной войны.

В этот рейд пошли только четыре отряда. Пятый, Конотопский, был передан в другое, новое соединение сумских партизан, которым командовал Михаил Иванович Наумов, капитан-пограничник, впоследствии Герой Советского Союза и генерал - талантливый ученик Ковпака и Руднева.

Помощником Ковпака по разведке был назначен теперь Петр Петрович Вершигора, который недавно появился у нас в соединении и сразу же привлек к себе симпатии всех партизан. Он был заброшен летом 1942 года разведотделом Брянского фронта в Брянский партизанский край. В задачи Вершигоры входило информировать штаб фронта о передвижении войск Гитлера через Брянский железнодорожный узел, а также - вскрыть группировку вражеских войск в полосе фронта.

Узнав, что под Старую Гуту пришло с Украины рейдовое соединение Ковпака и Руднева, которое после недолгого отдыха опять двинется в рейд, Вершигора понял: его место - среди ковпаковцев, находящихся в постоянном движении. Смелый план "Лезвия", (то был псевдоним Вершигоры) в штабе Брянского фронта одобрили: собирать развединформацию, находясь в рейдирующем соединении, Вершигоре будет удобней. А самого деда Ковпака и комиссара Руднева "Лезвию" удалось уговорить даже скорей, чем он надеялся. Оба они были горячими энтузиастами народной партизанской войны, которая всемерно способствует успехам нашей регулярной армии на фронте, и по достоинству оценили дальновидность Вершигоры и его бескорыстное стремление принести пользу Родине.

Через несколько дней в нашем лагере появилось два десятка автоматчиков с новенькими ППШ, вызывавшими тогда немалую зависть у ковпаковцев. Командир этой группы, худощавый черноглазый капитан, отрекомендовался всем нам просто: Иван Бережной. Это были разведчики Вершигоры.

Петр Петрович быстро убедил Ковпака и Руднева в том, что штабу соединения, совершающего непрерывные стремительные рейды по тылам врага, необходим более сильный разведывательный аппарат.

Первым согласился с ним комиссар Руднев.

- Вы правы. Ведь мы теперь должны будем регулярно вести разведку в интересах нашей армии! - сказал он.

И крутой характером Ковпак, который до сих пор не хотел "раздувать" разведорганы, изменил взгляд на дело. Вскоре он подписал приказ об увеличении вдвое численности всех наших разведывательных подразделений, а майора Вершигору назначил своим помощником по разведке.

С приходом Вершигоры все нити сложнейшего дела разведки сосредоточились в надежных и умелых руках (а я был переведен на новую должность - начальника штаба Кролевецкого отряда). Забегая на десятилетия вперед, могу с гордостью сказать, что всех наших "трех китов", трех партизанских генералов поименно отметил в своей книге "Воспоминания и размышления" Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

Появление наших рейдирующих отрядов в Полесье было для оккупационных властей настолько неожиданным, что гитлеровцы спохватились только тогда, когда партизаны Ковпака и Руднева и подошедшее вслед за нами соединение Сабурова утром 6 ноября 1942 года уже переправились через Днепр.

Это было - вдуматься только! - за полтора года до освобождения Белоруссии регулярными войсками. Не зря народ, страдавший под игом гитлеровской оккупации, прозвал партизан первыми ласточками победы.

Переправлялись мы на двух паромах, которые захватили наши разведчики в местечке Лоеве, перебив ночью весь фашистский гарнизон. К вечеру оба соединения без потерь перебрались на западный берег. А Днепр даже здесь, в верховье - река очень внушительная, и переправляться через нее на подручных средствах не так-то просто.

Отсюда Сабуров двинулся в глубь Полесья. Ковпак и Руднев решили побыть сутки в Лоеве. Особенно настаивал на этом комиссар, уже успевший познакомиться со многими местными жителями и уловивший их настроения. Он предложил устроить такую демонстрацию партизанских сил, которая вселила бы в полещуков надежду на скорое освобождение от фашистского ига.

В штабе было устроено очередное совещание. И Руднев убежденно, своим мягким голосом, чуть картавя после ранения, сказал:

- Я считаю, товарищи, нам надо отпраздновать двадцать пятую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции так, чтобы в широком масштабе повторить здесь, в Лоеве, тот пропагандистский ход, который мы сделали в Дубовичах, в день Красной Армии!

- Значить, повторыть парад? - оживился Ковпак. - Четверть века Великого Октября - цэ дило важнэ.

- Да, именно парад. С учетом того, что силы наши за истекшие восемь с половиной месяцев возросли вчетверо, а наша регулярная Красная Армия одержала ряд значительных побед, полностью развеяв миф о непобедимость гитлеровского вермахта, - ответил Руднев. - Ведь если на параде в Дубовичах мы поздравляли своих бойцов и все мирное население с разгромом фашистов под Москвой, то за труднейшую летне-осеннюю кампанию нынешнего сорок второго года тоже произошли события весьма знаменательные...

Все слушали Руднева, затаив дыхание. А он, гордо подняв голову, продолжал:

- За это время разгромлена Тихвинская группировка немецко-фашистских войск под Ленинградом. Теперь даже для Гитлера ясно, что не возьмет он наш Ленинград!.. Сейчас фашисты кричат, что якобы уже окружили Сталинград. Я же думаю, что они там поломают себе зубы! И хотя нынешний год очень тяжелый, он станет переломным годом в нашем противостоянии фашизму. Ибо приобретен боевой опыт, созданы новые виды оружия, превосходящие вражескую военную технику. Мобилизованы для нужд фронта все силы и средства нашего самоотверженного героического советского тыла. Вспомните только, какими оторванными чувствовали мы себя в тылу фашистов год тому назад. И какую заботу Большой земли ощущаем сегодня!.. А как вырос престиж нашей страны на международной арене! Весь мир по достоинству оценил героизм нашего народа. Вы только вдумайтесть: мы добились главного - изменения соотношения сил: оно изменилось в нашу пользу. Гитлеровская военная машина дала осечку, захлебнувшись кровью собственных солдат.

Комиссар сделал несколько шагов по горнице и добавил, обводя взглядом присутствующих:

- Итак: седьмого ноября, вместе с жителями Лоева, нашими братьями-белорусами, вместе со всем многонациональным советским народом мы отпразднуем двадцать пятую годовщину Великого Октября. Проведем в местечке военный парад, дадим понять здешнему населению, что Красная Армия скоро придет сюда, а мы - один из ее передовых отрядов!..

Как и в Дубовичах, за ночь партизаны построили трибуну на лоевской площади, на ней установили мощный трофейный "телефункен". Произвели парадный расчет, который должен был в миниатюре повторить традиционное шествие батальонов на Красной площади.

Ровно в десять часов утра в сопровождении семи аккордеонов, эхом повторяющих торжественный октябрьский марш, передаваемый из Москвы, партизанские роты, чеканя шаг, двинулись по площади освобожденного Лоева, мимо трибуны, на которой стояли Ковпак и Руднев с красными бантами на груди.

Народ ликовал. Многие плакали от радости.

Может быть, этот трехчасовой партизанский парад длился бы еще дольше, если бы оккупанты не бросили на нас из Речицы эсэсовцев с несколькими бронемашинами. Пришлось нашему командованию прямо с парада послать две роты Шалыгинского отряда, и те встретили непрошеных гостей как следует.

Но радостное, праздничное настроение не покидало нас и местных жителей весь день.

Спустя неделю после лоевского парада, когда наше соединение форсировало реку Припять, уйдя на сто с лишним километров на запад от Лоева, разведчики, возвращаясь с дальних маршрутов, докладывали:

- Товарищ командир! Говорят, что неделю тому назад части Красной Армии форсировали Днепр в районе Лоева!..

- И много войск, по вашим данным, форсировало Днепр? - спросил Ковпак, подмигнув Рудневу.

- Тысяч сорок или пятьдесят, говорят! Трое суток переправлялись: пехота, артиллерия, танки... И авиация их прикрывала.

- Интересно, откуда такие данные? - переспросил комиссар, крутя свой черный ус. Он-то хорошо помнил, как "прикрывали" нас при переправе вражеские "юнкерсы".

- Народ так рассказывает, - объяснили разведчики. - Сами мы таких регулярных формирований не встречали, но слух идет упорный.

- Ну, раз народ так каже, значить - цэ правда, - улыбнулся Ковпак. Бо будэ так, як народ хоче!..

И когда разведчики ушли, Руднев очень довольный сказал:

- Вот, Сидор Артемович, тот самый случай в нашей пропагандистской работе, когда можно сказать: игра стоила свеч! Вот тебе и парад! А?

Оккупационные власти, предвидя, что в глухих районах Полесья могут появиться партизаны, создали в самом центре его, в городке Лельчицах, свой опорный пункт с крупным гарнизоном и гебитскомиссариатом, представлявшим окружную административную власть.

Первым оценив роль этого опорного пункта оккупантов в Полесье, Руднев сказал Ковпаку на очередном совещании в штабе:

- Пока мы не уничтожим это осиное гнездо в Лельчицах, нам не выполнить приказа Ставки Верховного Командования о создании здесь, в Полесье, нового партизанского края и развертывании всенародной освободительной борьбы!

Тут же решено было окружить и полностью уничтожить лельчицкий гарнизон.

Ночью 26 ноября, ровно в 2.00 три наших отряда одновременно атаковали спящий гарнизон: Матющенко - с запада, Кульбака - с востока (с моста через Уборть) и путивляне - с юга. Северную часть Лельчиц решено оставить противнику в качестве "спасительных ворот", причем жаждущих спасения поджидал в засаде четвертый отряд - Кролевецкий, блокируя заодно дорогу на случай, если подоспеет подкрепление противника со стороны Мозыря.

Не стану подробно рассказывать об этой партизанской операции. Она уже описана в предыдущих книгах мною и другими ее участниками. Скажу лишь, что к девяти часам утра вражеский гарнизон, насчитывающий более семисот человек, и подошедшее ему на помощь подкрепление, в количестве двухсот человек, были разгромлены.

В Лельчицах мы захватили склады с мукой, сахаром, солью и свиными тушами. Почти все это продовольствие партизаны, верные рудневской традиции, раздали местному населению. Разумеется, часть продуктов наш рачительный помпохоз Павловский оставил для соединения.

Подводя итоги сложного и напряженного боя за Лельчицы, комиссар Руднев, постоянно заботившийся об учебе молодых партизанских командиров, сказал на очередной "ковпаковской академии":

- Мы можем гордиться этой партизанской операцией, в которой показали не только свою силу, но и профессиональную воинскую зрелость. В этом бою наше соединение, сравнительно небольшими силами, сумело окружить и разгромить, крупный вражеский гарнизон, засевший в бетонных укреплениях. Лельчицы - это наши партизанские Канны! Так когда-то, еще за двести с лишним лет до нашей эры, карфагенский полководец Ганнибал окружил и наголову разгромил при Каннах многочисленные римские легионы.

Так с легкой руки комиссара Руднева лельчицкий бой, которым, можно сказать, завершился рейд за Днепр, вошел в ковпаковскую летопись, как "партизанские Канны".

После месячного рейда командование решило дать передышку всему соединению. Местом для отдыха оно избрало трудно доступные для немцев лесные деревни в окружении болот, километрах в тридцати на юго-запад от Лельчиц.

29 ноября командование и штаб с головным, Путивльским отрядом остановились в деревне Глушкевичи, Глуховский отряд - в Копище, Шалыгинский - в Милошевичах и Кролевецкий - в Приболовичах.

В каждой хате, где располагались партизаны, живым теплом дышала большая русская печь. Пеклись хлеб и блины из привезенной нами муки, жарилось трофейное сало, варились хозяйская бульба и богатый витаминами черничный кисель. Жарко топились на огородах баньки.

Полещуки - вообще на редкость гостеприимный, душевный народ. А после наших партизанских Канн да еще и волнующих митингов, которые проводил наш агитколлектив, настроение у жителей Полесья, как и предсказывал комиссар, сразу поднялось. Многие парни и девушки из окрестных деревень просили принять их в наши ряды.

Создавались и местные отряды. Как всегда при возникновении таких новых партизанских формирований, Ковпак и Руднев старались помочь им всем необходимым; от оружия с боеприпасами до умения воевать дерзко, хитро, малой кровью.

- Вот когда мы можем считать, что выполнили приказ Ставки! радовался Руднев после встреч с командирами новых боевых групп. - Ведь Полесский партизанский край в несколько раз больше Брянского...

Как раз в это время, в последний день ноября наши радисты приняли сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов окружили крупную группировку гитлеровских войск под Сталинградом.

Прочитав эту сводку, Руднев воскликнул, как бывало в минуты большой радости:

- Ура, товарищи!.. Наши войска одержали новую крупную победу. Правда, Гитлер все еще пытается освободить свою окруженную группировку, бросая туда резервы. Так давайте поможем нашим войскам быстрей добить гитлеровцев под Сталинградом.

Он вытащил из планшета свою, еще довоенную двадцатипятикилометровую административную карту СССР, которую в штабе шутя прозвали "стратегической". Именно к ней он обращался всякий раз, когда надо было принимать решения, связанные с важнейшими событиями на фронтах.

Вот и сейчас, разостлав свою "стратегическую" на столе, Руднев пристально всмотрелся в нее.

Помочь в те декабрьские дни нашей армии скорей уничтожить окруженную группировку гитлеровских войск под Сталинградом означало: нанести удар по главным железнодорожным магистралям и тем самым сорвать подвоз резервов противника к решающему участку фронта - к Сталинграду.

Через Полесье с запада на восток проходили две таких магистрали: Брест - Гомель и Ковель - Сарны - Киев. Ковпак и Руднев решили сначала парализовать вторую из этих магистралей, проходившую через крупный железнодорожный узел, город Сарны.

Несколько вечеров Ковпак, Руднев и весь штаб просидели над картой, думая, как вывести из строя этот важнейший транспортный узел. Захватить его мы, разумеется, не могли: сарнский гарнизон во много раз превосходил своей численностью ковпаковцев. Да к тому же и подступы к городу были неудобными для партизан. Решено было в одну ночь, в один и тот жа час взорвать мосты на всех четырех железных дорогах, сходящихся крестовиной в Сарнах с запада, востока, юга и севера, и тем самым полностью вывести узел из строя.

- Отак будэ добрэ! - сказал Ковпак. - Поставымо на Сарнах крест!

- Сидор Артемович! Вот ты и дал название этой операции! - заметил Руднев, потирая руки от удовольствия.

Так родилось название "Сарнский крест".

Для уничтожения мостов ковпаковский штаб выслал в разные стороны пять самостоятельных диверсионных групп под командой самых опытных людей.

На реке Горынь, огибающей Сарны с запада и севера, предстояло взорвать три моста: один поближе к городу, что у деревни Колки, должна была уничтожить 13-я рота Бережного, а более дальний у деревни Жечище рота глуховчан под командой Голуба. Третий, самый дальний и самый крупный мост, ниже по течению Горыни у станции Антонувка поручили взорвать роте Цимбала.

Восточнее сарнского узла, на перегоне Страшнов - Клесов (на "железке" Сарны - Коростень) два небольших моста на безымянных речушках должна была ликвидировать рота кролевчан под командованием Подоляко.

И наконец, южнее Сарн роте шалыгинцев под командованием Немазова предстояло вывести из строя мост на реке Руленка на перегоне Немовичи Сарны (на дороге Сарны - Ровно).

5 декабря 1942 года, ровно в два часа ночи все эти мосты одновременно взлетели на воздух. Так, в глубоком тылу врага, за полторы тысячи километров от линии фронта, мы помогали своей родной армии, задерживая подход вражеских резервов.

И, видно, наш удар пришелся по очень больному месту фюрера, если он, буквально на следующие сутки после вывода из строя сарнского железнодорожного узла, бросил на уничтожение ковпаковцев две отборные имперские пехотные дивизии, которые так нужны были вермахту под Сталинградом.

Эти дивизии вместе с мадьярскими частями, охранявшими немецкие тылы, двинулись на наше соединение с двух сторон: с юга, то есть со стороны Олевска, и с севера - со стороны Мозыря и Лельчиц, намереваясь окружить нас и уничтожить здесь.

Собственно еще до появления этих карательных войск Ковпак и Руднев уже решили было уходить на север, поближе к бойкой магистрали Брест Гомель, чтобы заодно "подремонтировать" и ее "в подарок фюреру".

- Расположиться можно, я думаю, где-то около Червонного озера, предложил Руднев. - Вы только посмотрите на карту, это - почти море! Посадочную площадку для самолетов, уверен, мы там найдем. А нам уже пора получать боеприпасы. Да и раненых необходимо отправить на Большую землю.

Но нас вдруг подвела погода.

Дело в том, что неделю назад, когда мы после своих партизанских Канн отдыхали в лесных селах, выпал обильный, чуть не до пояса снег. Пришлось менять у полещуков свои повозки на сани. Но тут вдруг наступила оттепель, и мы вынуждены были снова переходить на колесный транспорт.

Пока мы занимались этим немаловажным для нас делом, каратели обложили наши отряды со всех сторон.

Пришлось прорываться из вражеского кольца и с отчаянными боями по бездорожью уходить на север.

Но оторваться от карателей оказалось не так-то просто: в лесистоболотистом крае дорог было очень мало, что, разумеется, сковывало нашу маневренность. Противник, пользуясь этим, не только преследовал нас, но и старался перехватить соединение. Сил-то у него было в несколько раз больше, чем у нас.

Особенно острая ситуация возникла в Ивановой Слободе. От нее на север вела только одна дорога - на Туров. Она тянулась через обширное болото урочища Дереза, и когда мы уже собрались было двинуться по ней из Ивановой Слободы, разведка доложила Ковпаку и Рудневу, что по этой дороге навстречу нам из местечка Турова идут немцы. И на хвосте у нас, в селе Тонеж, тоже повисли преследовавшие ковпаковцев части противника, не добитые при прорыве из Глушкевичей.

- Чого доброго, прыдэться йты по льду через цэ болото, - сказал недовольно Ковпак.

- А я предлагаю другой путь! - ответил ему Руднев и провел карандашом по карте, лежавшей на столе: - Севернее Тонежа, на деревню Рубрынь.

- Но там тоже, после хутора Вороное такэ самэ болото, - возразил Сидор Артемович.

- Не совсем такое, - всмотревшись еще пристальнее в карту, заметил Руднев. - К тому же там пока нет противника.

- Хай будэ гречка, - согласился Ковпак.

Маршрут, выбранный комиссаром, оказался удачным. В первый же ночной переход мы оторвались от противника. За второй марш благополучно проскочили между вражескими гарнизонами, находившимися в Давид-Городке и Турове, после чего переправились со своим тяжелым обозом и артиллерией по льду через реки Ствига и Припять (благо, начались крещенские морозы). За третий дневной марш мы добрались до Червонного озера.

Вечером 3 января соединение расположилось на его южном берегу: Путивльский отряд со штабом соединения - в селе Ляховичи, Кролевецкий, Шалыгинский и новый Ельский белорусский отряды - в селе Пуховичи, а Глуховский - в колхозе "Комсомолец".

Здесь мы сразу почувствовали себя в полной безопасности: в эти непролазные Пинские болота вообще пока еще не ступала нога оккупанта. Кроме того неподалеку от нас находились: разведывательно-диверсионное соединение "Бати" (полковника Линькова) и два местных, белорусских соединения - Комарова и Капусты.

Первым делом необходимо было оборудовать аэродром для приема самолетов. Но увы, среди болот и лесов это оказалось нелегкой задачей.

Пока продолжались поиски будущего аэродрома, наши минеры почти каждую ночь "ремонтировали" железную дорогу Брест - Гомель, по которой один за другим катили вражеские эшелоны в сторону фронта.

Единственной посадочной площадкой была поверхность огромного Червонного озера (или, как его здесь называли, Князь-озера), скованного морозами. На нем после тщательного обследования льда и решили устроить партизанский аэродром.

Конечно, это было все-таки рискованно. Но обслуживавшие нас летчики из полка Героя Советского Союза Валентины Гризодубовой готовы были на все ради партизан.

И жизнь в селе Ляховичах, где находились Ковпак и Руднев со своим штабом, забила ключом. Почти каждую ночь, если позволяла погода, приземлялись самолеты, доставляя нам боеприпасы и взрывчатку, газеты и почту и забирая обратным рейсом раненых партизан.

Под конец нашей стоянки на Князь-озере в соединение прилетел секретарь Ровенского обкома партии, депутат Верховного Совета СССР генерал Бегма и привез много правительственных наград. Вот что писал 26 января Руднев об этом своей жене, работавшей тогда в партизанском госпитале в Москве:

"...В партизанском отряде большой праздник. Вчера прилетел член правительства, привез ордена, а сегодня их нам вручили. Далеко от Родины, в глубоком тылу врага, выстроилась вся наша громада, и получали награды 346 человек, в том числе известный тебе С.В.Р., твой любимый сынок Радик и Костя. Я совершенно не знал, и это для меня было большой неожиданностью и радостью - я получил сразу три ордена: Ленина, Красного Знамени и "Знак Почета"... Радик - орден Красной Звезды, Костя - медаль. Я благодарю правительство и Родину за высокую оценку моей работы и очень жалею, что вы, мои родные, не переживаете вместе с нами нашей радости..."

Таковы были радости суровой походной жизни нашего комиссара. Не только он сам ("известный тебе С.В.Р."), но и старший сын его Радик, и младший брат Константин, воспитанник Семена Васильевича и Ньомы, сражались теперь в одном строю. Родина отметила их заслуги.

Но верный ленинскому принципу отмечать и торжества и юбилеи не столько парадными речами, сколько критикой, направленной на пользу общего дела, Руднев в ту же ночь написал прямое, по-большевистски требовательное письмо начальнику Украинского штаба партизанского движения генералу Строкачу. Человеку, которому сам Руднев был в душе благодарен не только за его заботы о соединении, но и за отеческую помощь рудневской семье.

"27 января 1943 года

Во-первых, шлю Вам сердечный и товарищеский привет и крепко, по-товарищески жму Вашу руку.

Тов. Строкач, я знаю, что мы Вам часто портим нервы и кровь своими радиограммами, но я думаю, что Вы нас простите, так как Вы понимаете, что делаем это не из любви к этому искусству или из какой-либо неприязни к Вам, а потому, что без тола и боеприпасов нам работать нельзя. Фрицы стали другими, забираются в дзоты и каменные здания, а оттуда их выбивать гораздо труднее. Для нас боеприпасы играют большую роль. Взрывчатки здесь вообще не достанешь, а без нее нельзя разрушить мост или уничтожить железнодорожную станцию.

Кроме того, нашу маневренность сковывают раненые. Вот почему наши радиограммы подчас бывают резкими. Мы хорошо знаем и понимаем Ваши трудности: и погода и другие причины. Поэтому я решил Вам написать...

Самолеты прилетают к нам с большой недогрузкой. Мы знаем, что это дорогая вещь, но ее нерационально используют. Надо самолеты загружать на 100 и более процентов. Вот, например: самолет No 14, на котором прилетел тов. Бегма, доставил троих человек и два мешка груза, всего 500 килограммов. Почему не тысячу килограммов? Это - дорогостоящее удовольствие!

Тов. Строкач, прошу Вас, займитесь этим делом, так как допускать такую роскошь нельзя, ибо доставка каждого патрона нам будет обходиться дороже его стоимости".

В конце нашего пребывания на Князь-озере, когда все грузы были уже получены, а все тяжелораненые партизаны отправлены в Москву и последний самолет готов был вырулить на взлетную полосу, комиссар Руднев с присущей ему непосредственностью, воскликнул:

- Эх, жаль, уходит машина не загруженная!..

- Цэ нэ по-хозяйски, - отозвался полушутя Ковпак, стоявший рядом.

- Может, пошлем нашим боевым друзьям-летчикам, в их часть подарок? предложил Руднев.

Ковпаку эта идея понравилась:

- Правильно! Пошлем летчикам мьяса и сала!..

И пока под веселые шутки партизан происходила погрузка, Руднев тут же написал на клочке бумаги письмо Герою Советского Союза подполковнику Гризодубовой, командовавшей нашими крылатыми помощниками:

"30 января 1943 года

Командование группы партизанских отрядов Сумской области посылает Вам и Вашему личному составу скромный подарок - мяса две туши, отобранные у новоиспеченного немецкого помещика в совхозе "Сосны", в знак благодарности за вашу помощь по эвакуации раненых и подброске боеприпасов.

Надеемся, что и впредь Вы и вверенная Вам часть будете помогать нам, не считаясь ни с какими трудностями.

С коммунистическим приветом!

Командир группы партизанских отрядов Сумской

области Герой Советского Союза С. А. Ковпак.

Комиссар группы партизанских отрядов Сумской

области полковой комиссар С. В. Руднев."

Помню, подписывая этот любопытный документ, Руднев сказал:

- Пусть летчики отпразднуют победу нашей родной армии под Сталинградом! Пусть отведают свежего мясца... Ведь там, на Большой земле, с продовольствием трудно. А мы сделаем летчикам подарок - в честь нашей общей победы под Сталинградом!..

И раз уж я затронул эту тему - о кровной, сыновней связи партизан с Большой землей, то как же не вспомнить добрым словом весь наш Украинский штаб партизанского движения во главе с генералом Строкачем?! И его медотдел - в особенности!.. Вот кто думал о нас неустанно, что называется, днем и ночью.

Заведующая медотделом капитан Мария Михайловна Попова, быстро организовавшая нашу партизанскую службу по фронтовому образцу, разработала целую систему, чтобы по возможности точно предугадать, какие ранения наиболее типичны в наших условиях и чем лучше и проще всего на ходу врачевать более легкие травмы. Иной раз, когда в самолете с медикаментами и взрывчаткой был хоть маленький недогруз, капитан (позднее майор) Попова мчалась на попутке на аэродром, уговаривала летчиков:

- Ребята! Захватите для партизан из наших госпитальных фондов хоть бочку селедки, втисните как-нибудь в самолет! Ведь это средство от цинги!

И летчики, посмеиваясь, втискивали в свои СИ и ЛИ нестандартные грузы...

Руднев, осматривая полученное, говорил, пожимая руку пилоту Лунцу или Бугримовичу:

- Спасибо вам, дорогие товарищи!.. Хотя забота Большой земли о солдатах невидимого фронта бывает порой и анонимной, но все же для нас, партизан, это прежде всего - люди, чьи руки мы ощущаем в своих руках при таких дружеских встречах, будь то секретарь ЦК или очередной пилот!

Эта живая забота, рожденная крепкой боевой дружбой, грела партизан. И выражая общие наши мысли и чувства, Руднев говорил:

- Родина для всех нас, партизан - родная мать. Вся Большая земля болеет за каждый отторгнутый от нее врагом клочок. И за каждого партизана, ее защитника!

Вот почему прибытие самолета всякий раз становилось праздником для ковпаковцев. И чем суровей выпадали испытания нашим летчикам в пути, когда они пересекали линию фронта, тем горячей и сердечней были наши рукопожатия. Провожая посланцев Большой земли обратно, мы передавали с ними слова искренней сыновней любви и благодарности советской Родине.

ПЛАН ПЕРЕВЫПОЛНЕН

В конце января 1943 года Верховное командование поставило нашему соединению новую задачу, кстати, подсказанную самим же "Лезвием" (Вершигорой): парализовать Коростеньский железнодорожный узел. На карте он выглядел еще внушительней, чем Сарнский, и напоминал крупного паука. Пока что этого проклятого "паука" никто не тревожил, так как он со своей стальной паутиной коммуникаций находился в безлесой степной местности, в северной части Житомирщины, куда партизаны еще не доходили.

Само собой разумеется, ни Верховное командование, ни штаб партизанского движения не могли дать точных указаний, как именно парализовать столь важный узел. Этот вопрос предстояло решить командованию соединения самому.

По прямой от Князь-озера до Коростеня - около двухсот пятидесяти километров. Маршрут этот был уже знаком ковпаковцам. Но на этом пути еще оставалось много оккупационных войск, гонявшихся ранее за нами, и без боев, незаметно нам теперь вряд ли удалось бы подобраться к этому "пауку". Да и нападать на город Коростень Ковпак и Руднев не собирались.

Они решили пойти более дальним маршрутом, который пролегал через районы, где еще не было партизан, и, следовательно, оккупационных войск там находилось меньше. Но главное, Ковпак и Руднев, подходя к делу по-государственному, решили не ограничиваться только коростеньским пауком, а как сказал комиссар, "одним махом" парализовать сразу три железнодорожных узла: сначала вывести из строя лунинецкий узел, потом повторить удар по сарнскому, который за истекший месяц оккупанты успели частично восстановить, а затем уже навалиться на коростеньский.

С этой целью Ковпак и Руднев двинулись 3 февраля со своими отрядами прямо на запад, по северным районам Пинской области. Так начался новый стремительный рейд, который вошел в историю соединения как рейд под Киев.

Выступили мы в этот поход на санях. На пятую ночь, когда мы под охраной своих заслонов пересекали всей колонной соединения железную дорогу Лунинец - Барановичи, наши минеры преспокойно вывели из строя эту "железку" и телефонно-телеграфную связь.

9 февраля, повернув на юг, мы таким же образом "починили" оккупантам железную дорогу Пинск - Лунинец (это, кстати, был перегон той самой магистрали Брест - Гомель, которую мы, еще находясь на Князь-озере, выводили из строя семь раз в течение января).

Когда прогремели взрывы, и длинная колонна пошла дальше, Руднев сказал Ковпаку, подсев к нему в сани:

- Итак, лунинецкий железнодорожный узел мы недельки на две вывели из строя. Впереди сарнский и коростеньский узлы!..

Стремительно продвигаясь на юго-запад, соединение в ночь на 18 февраля подошло к железной дороге Ковель - Сарны. Разведчики без труда захватили переезд.

5-я рота, которой командовал Степан Ефремов, пошла в заслон со стороны железнодорожного разъезда Польска Гура, а 8-я рота Сергея Горланова - со стороны станции Маневиче. Каждому заслону выделили по одной пушке сорокапятке.

Едва Горланов успел расположить своих бойцов по обе стороны железнодорожного полотна, как со стороны станции Маневиче послышался перестук колес, мелькнул огонек - шла немецкая дрезина. Подпустив ее поближе, партизаны увидели, что она тащит платформу с солдатами.

В коротком бою партизанский заслон уничтожил около тридцати гитлеровцев и сжег дрезину с платформой.

Тем временем ковпаковские минеры взорвали железнодорожный мост на реке Стырь и пустили под откос один вражеский эшелон с войсками.

Выведя из строя "железку" Ковель - Сарны, мы повернули на юго-восток, к двухколейной магистрали Ковель - Ровно. Когда соединение остановилось на короткий отдых в деревне Ничехувка, Вершигора за обедом сообщил Ковпаку и Рудневу, что его "асы" Дмитрий Черемушкин и Федор Мычко, только что вернувшиеся с юга, из дальней разведки, доложили о резком усилении движения вражеских поездов по этой самой двухколейке.

- Логично! Ведь мы с вами вывели из строя дороги Пинск - Лунинец и Ковель - Сарны! - воскликнул Семен Васильевич. - Следовательно, немцы все свои составы гонят теперь по этой дороге.

- Правильно! - подтвердил Ковпак вывод комиссара. - Поэтому я предлагаю ковырнуть на ций двухколейке з пивдэсятка эшеломив.

В тот же день под вечер, когда соединение двинулось дальше к селу Большой Стыдын, где решено было дать двухдневный отдых людям и лошадям, пять диверсионных групп направились на юг, к двухколейной железной дороге на участок Клевань - Рожище.

19 февраля после полудня все группы вернулись, успешно выполнив свои задания. Это была большая победа минеров: они пустили под откос четыре вражеских эшелона с войсками и техникой, причем, один из них был с танками. А пятая группа взорвала мост на реке Стубазка севернее станции Клевань.

В ночь на 22 февраля соединение двинулось дальше. В эту ночь мы форсировали две реки: быструю Горынь, которую пришлось переходить вброд, по пояс в ледяной воде, а затем - Случь, где лед был достаточно крепкий. А главное, в их междуречье мы пересекли и, конечно же, вывели из строя железную дорогу Ровно - Сарны, тем самым вторично парализовав сарнский железнодорожный узел.

Весна уже вступила в свои права. Снег, даже в лесу, почти везде растаял, - хорошо, что мы неделю тому назад сменили свои сани на повозки.

27 февраля соединение подошло к железной дороге Новоград - Волынск Коростень. Дальше на юг начиналось широкое степное море Житомирщины, покрытое густой сетью шоссейных и железных дорог.

На коротком совещании командиров и комиссаров Руднев особо предупредил всех:

- Товарищи, мы вступаем в безлесые районы Житомирщины. Отсюда начинается самая опасная часть нашего рейда. Скажу вам, не скрывая: риск велик, мы можем дорого поплатиться за свою смелость. И чтобы этого не случилось, нам нужно: во-первых, как очень правильно отметил Сидор Артемович, совершать не просто переходы, а стремительные броски. Во-вторых, строжайше соблюдать нашу воинскую дисциплину. Долг каждого коммуниста и комсомольца - довести это до сознания всех бойцов. И быть самим во всем примером.

И люди не подвели. Дорогу мы пересекли с соответствующей партизанской "музыкой" - то есть под грохот взрывов. Наши минеры уничтожили два железнодорожных моста и один вражеский эшелон с войсками, после чего немцы не скоро смогли посылать по ней составы через Коростень - к фронту.

Но в черноземной степи, после двух марш-бросков по раскисшим грунтовым дорогам совершенно выбились из сил наши лошади. А без лошадей, разумеется, обоз со взрывчаткой и боеприпасами не мог тронуться дальше.

Пришлось дать соединению двухдневный отдых в селе Краевщина и окружающих его мелких хуторах.

В ночь на 6 марта соединение перешло шоссейную и железную дороги Житомир - Коростень, парализовав обе эти магистрали, идущие с юга к коростеньскому транспортному узлу; форсировало реку Иршу и остановилось на дневку в Гуте Потиевской, в междуречье Тетерева и Ирши. Здесь, в открытой степи, мы впервые в ходе нашего рейда почувствовали серьезную опасность: сначала в воздухе появился "костыль" - немецкий самолет-разведчик, а вскоре наша разведка обнаружила движение автоколонн с войсками противника из Житомира в сторону Гуты Потиевской.

Нам надо было как можно скорее нырнуть в крупный лесной массив. Но до спасительного Кодринского леса оставалось полсотни километров, и преодолеть их за одну ночь было не так-то легко. Устали и люди, и лошади, хотя многих лошадей мы поменяли в селах.

Гитлеровское командование, поняв, видимо, куда стремятся партизаны, стягивало свои войска к Радомышлю со стороны Житомира, чтобы не пустить нас в лес.

Из Гуты Потиевской до реки Тетерев партизанская колонна шла по открытой степи всю ночь и весь день, растянувшись километров на пять. А день тогда, как нарочно, выдался погожий, ясный. В любую минуту могли появиться фашистские "юнкерсы". И со стороны Радомышля того и гляди двинется в наступление вражеская пехота!.. Это понимало не только наше командование - это чувствовал каждый партизан.

Именно поэтому комиссар, забыв об усталости, шагал в колонне, переходил от одной роты к другой. Как всегда во время маршей, он проведывал раненых. Повозки ковпаковской санчасти, по обыкновению, следовали в середине колонны. Наш Кролевецкий отряд шел сразу за санчастью, и мне было видно, как Семен Васильевич задерживался то у одной повозки, то у другой. Ведь раненым бойцам было во много раз тяжелее, чем нам. Мало того, что их трясло на ухабах, они, беспомощные люди, чутко улавливали опасность, нависшую над соединением. Но после недолгого разговора с комиссаром раненые сразу глядели веселей.

На взгорке последняя повозка, рядом с которой шагал теперь Руднев, вдруг остановилась: обе лошади тяжело раздували боками, выбившись из сил. Ездовой чертыхнулся и соскочил прямо в грязь. Комиссар тоже, упершись плечом, стал подталкивать повозку.

Мы с Валентином Подоляко подскочили на помощь.

Один из раненых, с благодарностью посмотрев в склоненное над ним, покрытое крупными каплями пота лицо комиссара, сказал:

- Спасибо, товарищ комиссар!.. Как же вы, наверное, устали за эту проклятую войну!.. И когда только она кончится?

- Как войдем в Берлин, так сразу и кончится, - весело ответил Семен Васильевич.

- Аж в Берлин?! - Глаза парня, едва выглядывавшие из-под марлевой повязки, удивленно округлились.

- Да, в Берлин!.. - уже серьезно повторил Руднев и выпрямился (подъем кончился, можно было спокойно идти рядом с повозкой). - Без этого немыслим разгром фашистской Германии. Фашизм можно уничтожить, лишь захватив его логово.

- Вот это правильно!.. - подхватил раненый. - Надо отомстить за такие их зверства!.. Не грех даже уничтожить их всех!

- А вот уничтожать весь народ - нельзя, - строго сказал Руднев. Ведь там есть и антифашисты! Есть дети!.. Есть люди просто ни в чем не виноватые, но запуганные или сбитые с толку. Мы должны наказать тех, кто развязал эту страшную войну, кто творил зверства! Наша задача не уничтожить Германию, а освободить ее народ от фашизма.

Только к семнадцати часам добрались мы до села Межиричка на берегу реки Тетерева и начали переправляться на противоположный берег. Но именно этот измучивший всех бросок и спас нас: соединение успело раньше карателей войти в село Крымок, расположенное на опушке Кодринского леса.

Весь следующий день прошел в тревоге: с самого утра над селом снова появился "костыль". Из Житомира в Радомишль, а оттуда в соседние села прибыли на машинах вражеские войска. Пехота начала переправляться через Тетерев, явно готовясь к наступлению на партизан.

В это время ковпаковский штаб спешно разрабатывал приказ на очередной ночкой марш, но ему не суждено было осуществиться: каратели начали бомбить село с воздуха, а затем ринулась и их пехота.

Оставив в Крымке для прикрытия две роты своих путивлян, Ковпак и Руднев увели лесом все соединение в поселок Кодра. Пока подразделения расквартировывались, Вершигора перехватил на улице Ковпака и Руднева, направлявшихся в отведенную для них хату, сказал:

- Товарищ командир, есть новость.

- Пидожды трохи...

Продолжая свой разговор с командиром, комиссар произнес негромко:

- Все-таки, Сидор Артемович, я считаю, нам надо сразу двигаться к магистрали Коростень - Киев и рубить ее, а не задерживаться в этой Кодре! Ведь каждый лишний час - против нас.

- Так нэ успилы б... Прыйшлы б на магистраль к утру, - стоял на своем Дед. - Ничого!.. Переднюем тут, а вечером двинемся.

- Но тогда нам придется вести бой! - возразил Руднев. - Утром нас обязательно атакуют немцы из Крымка.

- И наверное, не только из Крымка, - добавил Вершигора.

- Ага, давай, шо там у тэбэ за новость? - повернулся Ковпак к своему помощнику по разведке.

- Мои хлопцы докладывают, что из Киева в сторону Иванкова проследовали две большие автоколонны с немецкой пехотой. И тоже, наверное, едут по нашу душу... Кроме того, километрах в десяти или двенадцати от нас, в бывшем военгородке около Рудни Почаевской отдыхают несколько тысяч офицеров, битых под Сталинградом. И их могут бросить на нас!

- Ну, цэ уже не вояки, - махнул рукой Ковпак.

- Ты зря, Сидор Артемович, недооцениваешь их. Прикажут - и они полезут. - Комиссар взялся было за планшетку, но потом предложил: - Пошли лучше в хату, надо подумать над картой...

Все трое вошли в дом и, поздоровавшись с хозяйкой, направились в приготовленную для них комнату.

Там Руднев достал из планшета свою карту-двухкилометровку и, глянув на нее при свете тусклого каганца, сказал:

- Придется подсветить.

Он вынул из кармана трофейный электрический фонарик, включил его. Все склонились над картой.

- Так, говоришь, Петрович, что из Киева тоже идут по нашу душу? вполголоса спросил Руднев. - Пожалуй, ты прав...

- Ну, ти нимци до утра сюды нэ поспиють, - заметил Ковпак. - Утром на нас полизуть тильки ти, шо сыдять в Крымку и Радомышле.

- Хорошо, если бы киевская группировка не успела, - вздохнул комиссар. И решительно добавил: - Нам выгоднее бить их по частям: сначала - житомирскую, потом - киевскую!.. Хуже, конечно, если они навалятся на нас обе сразу. На всякий случай, нам надо быть готовыми к нападению обеих группировок. Ты, Петрович, не спускай глаз с киевской!

- Ясно, товарищ комиссар. Мои "глаза" находятся там, - ответил Вершигора, поглаживая свою окладистую пышную бороду.

Тут же приняли решение: Глуховскому отряду, у которого больше всего огневых средств, держать оборону на южной окраине Кодры; остальным отрядам - по северной ее окраине.

Предложение нашего командования подтвердилось. Утром батальон эсэсовцев из села Крымок атаковал роту глуховчан, стоявшую заставой в лесу. После короткого боя эта застава отошла на новую позицию. На помощь ей Ковпак вынужден был послать одну роту Путивльского отряда.

Обрадовавшись первому успеху, гитлеровцы подтянули еще два батальона и бросились в новую атаку, как всегда стремясь окружить партизан.

Ковпак и Руднев стояли возле дома, в котором провели остаток ночи, чутко вслушивались в доносившийся из леса грохот боя. Оба были спокойны.

- Мне кажется, Сидор Артемович, - сказал Руднев, - сейчас, когда немцы залезли в лес, наступил самый подходящий момент ударить по ним.

- Да, - ответил Ковпак. - Трэба их проучить.

Три роты автоматчиков, незаметно обойдя противника справа и слева, внезапно ударили ему в тыл. Ни одному гитлеровцу не удалось выбраться из леса.

Когда все было кончено, любопытный Вершигора, обойдя место боя, сказал Рудневу:

- Ну и накосили наши хлопцы! Прямо штабелями лежат убитые каратели...

- "Каратели"!.. - повторил Руднев. - Кого они "карают"? И за что?! Лучшие наши люди, защищая родную землю, заплатили сегодня за эту победу своей жизнью. Сколько будет пролито по ним материнских и девичьих слез!.. Все-таки жестокая штука - война. Я мечтаю о том времени, Петрович, когда всемирный суд народов будет судить и беспощадно карать тех правителей, которые во имя своих личных выгод захотят ввергнуть человечество в новую войну!

После уничтожения этой группировки каратели до самого вечера наступать на нас не пытались.

А вечером соединение двинулось дальше на север, к двухколейной магистрали Коростень - Киев.

Ковпак и Руднев не стали в эту ночь взрывать мост на реке Тетерев, узнав, что гитлеровское командование, встревоженное серией взрывов на своих важнейших коммуникациях, утроило охрану тетеревского моста. Наши командиры снова решили пойти на хитрость: удалиться на время от "железки", дав оккупантам немного успокоиться, а затем рвануть тетеревский мост, чтобы окончательно вывести из строя коростеньский железнодорожный узел.

На дневку соединение остановилось в большом Коблицком лесу, в селе Блитча. День мы простояли спокойно: видимо, оккупанты на время потеряли нас из виду. Но на следующее утро на нас навалилась киевская группировка карателей, о которой предупреждал Вершигора.

Батальон эсэсовцев подъехал к селу Коленцы и с ходу атаковал Шалыгинский отряд, державший оборону в лесу северо-восточнее Блитчи. Шалыгинцы подпустили цепи поближе и шквальным огнем прижали их к земле. Две роты кролевчан ударили эсэсовцам в тыл, отрезав им путь отхода, и погнали "крестить" в реку Тетерев. Вражеский батальон был полностью уничтожен.

А чтобы помешать гитлеровскому командованию спешно подтянуть к Иванкову новые силы, ковпаковские минеры в ночь на 13 марта взорвали под самым Киевом два моста на реках Ирпень и Здвиж, выведя из строя автодороги Киев - Гостомель - Бородянка и Киев - Дымер - Иванков. Заодно на этой же шоссейке был сожжен в Иванкове и новый, недавно построенный оккупантами деревянный мост.

В ночь на 14 марта был уничтожен последний, самый крупный железнодорожный мост на реке Тетерев, взрывом которого завершилась партизанская операция по выводу из строя коростеньского узла.

Захват этого неприступного железнодорожного моста был поручен Андрею Цимбалу по предложению самого Руднева. Мост охраняли две роты немцев, которые сидели в бетонных укреплениях, уверенные в своей неуязвимости. Взять их там было все равно, что залезть во вражеский танк и перебить весь экипаж. Но Цимбал рискнул, Впрочем, риск был основан на точном расчете, на храбрости его бойцов и на данных, полученных от своевременно взятого "языка".

Страховал Цимбала со стороны Киева Валентин Подоляко с двумя ротами Кролевецкого отряда. Они находились в заслоне под Рудней Песковской, где в бывшем советском военгородке отдыхало около четырех тысяч немецких солдат и офицеров, о которых тоже докладывал Вершигора.

Среди ночи два вражеских батальона, поднятых по тревоге, устремились напрямую по шпалам к станции Тетерев. Кролевчане подпустили их метров на пятнадцать и расстреляли в упор из засады. Все оружие противника досталось партизанам.

После взрыва тетеревского моста, построив в Блитче переправу, соединение ушло на север. Дело в том, что нам опять требовалась посадочная площадка для самолетов: кончились взрывчатка и боеприпасы, надо было эвакуировать раненых на Большую землю. Сначала командование считало, что мы сможем базироваться в белорусском Полесье. Но оказалось, что весной там найти посадочную площадку невозможно. Тогда решили уйти в междуречье Днепра и Припяти, где по данным разведки севернее деревни Аревичи имелось подходящее место для приема самолетов. И крупных вражеских гарнизонов там в прилегающих районах не было.

В ночь на 5 апреля с помощью жителей села Дерновичи, используя подручные средства, соединение переправилось через Припять и расположилось в Аревичах, Красноселье, Погонном и Дроньках.

Действительно, в этом районе близ деревни Кажушки простирался обширный ровный луг - почти готовый партизанский аэродром, защищенный с востока непроходимым болотом, а с запада - многоводной Припятью.

В тот же день туда направили 6-ю роту Путивльского отряда под командованием майора Дегтева, уже имеющую опыт по подготовке партизанских аэродромов. А в Украинский штаб партизанского движения дали шифровку: шлите грузы.

Ожидая прибытия первого самолета, Руднев заранее написал письмо жене. Вот эти взволнованные строки, в которых отразилось умение нашего комиссара видеть в частном, глубоко личном - общее, всенародное:

"7 апреля 1943 года

Родная моя старушка!

...Да, я воображаю, что теперь с тобой сталось после этих испытаний. Наверное, ты совсем седая. Но ты молодец, как абсолютное большинство русских женщин-матерей, которые несут тяжелый крест и чувствуют всю тяжесть войны на своих плечах.

Родная моя Ньомочка! По твоим письмам и письмам других женщин - жен и матерей наших бойцов, которые мне приходится читать, по отдельным газетным статьям, попадающим к нам, можно сказать, что наши русские женщины - это героини. Да, это героини: они делают простую будничную работу, они заменили своих мужей, сыновей в производстве и везде. Они творят чудеса. Мы, партизаны, не только шлем вам - нашим женам, сестрам и матерям - свой горячий привет, но и низко кланяемся".

По заведенному правилу было решено сразу же подвести итоги нашего весеннего рейда. Пригласили весь командно-политический состав. Помначштаба по оперативной части Василий Войцехович набросал схему рейда, а молодой архитектор Семен Тутученко изобразил ее в красках. На зеленом, как само Полесье фоне, наш рейд выглядел раскаленной докрасна подковой.

Ковпак кратко изложил задачи и ход рейда. Затем началось бурное обсуждение: открыто говорили об ошибках, которых можно было бы избежать; о мужестве тех, кто сумел в самый критический момент поддержать, увлечь за собой других.

- Товарищи! Вот гляжу сейчас на схему нашего рейда, на эту огненную подкову, и невольно приходят такие мысли: в народе существует поверие, будто подкова над дверью приносит в дом счастье. Но ведь это - лишь символ. Мы же свою подкову выковали сами, в боях. Она есть воплощение нашего счастья, нашей победы! - с подъемом произнес комиссар. И подвел итог: - Нами в ходе рейда было парализовано вместо одного - три крупных железнодорожных узла. Одним словом, мы свой план перевыполнили. И сделали это в те решающие дни, когда Красная Армия, прорвав блокаду Ленинграда, уничтожив крупную группировку войск Гитлера под Сталинградом, перешла в решительное наступление, начав освобождать Украину и Северный Кавказ. То есть когда Гитлер из кожи лез, чтобы доставить к фронту свои подкрепления. А мы с вами помешали ему! Таким образом этим рейдом мы оказали немалую помощь родной армии и своему Верховному командованию...

Первым же рейсом самолет с Большой земли доставил кроме взрывчатки и почты, которую с нетерпением ждали все партизаны, совсем необычный груз: две новеньких, с иголочки, генеральских формы. Из приложенного к ним официального документа стало известно, что за выдающиеся заслуги в организации и развитии партизанского движения на Украине и успешное выполнение боевых заданий Ставки Верховного Главнокомандования командиру Соединения сумских партизан С. А. Ковпаку и комиссару этого соединения С. В. Рудневу присвоено звание генерал-майора.

Прочитав этот документ, Ковпак, обращаясь к комиссару, весело сказал:

- Ну, якщо цю форму сюды прыслалы, то ж трэба ее примерить!..

Он подошел к небольшому зеркалу, покрытому вышитым петухами рушником, и стал разглядывать себя в новом мундире с золотыми погонами.

- Вот, Сидор Артемович, что фрицы наворожили! - пошутил комиссар. Помнишь, еще под Дубовичами мы захватили немецкие военные документы, в которых было написано, что командует партизанами генерал Красной Армии?.. Говорил же я тогда: быть тебе генералом!

- А ты нэ смийся и усы нэ круты!.. - с трудом сдерживая довольную усмешку, сказал Ковпак, поправляя генеральскую фуражку. - Якщо нам Ставка дала на одно партизанское соединение аж две таких генеральских формы сразу, цэ значить, що мы з тобой выполнили свой боевой план на двисти процентов!

Действительно: ни одно из партизанских соединений, сражавшихся в период Великой Отечественной войны против немецко-фашистских оккупантов, не имело двух генералов в составе командования. У нас же их теперь было два (а потом и третий, Вершигора).

И мы, ковпаковцы, увидев здесь, в глухом Полесье, своих любимых командира и комиссара в новенькой генеральской форме, испытали чувство непередаваемой радости и гордости.

А сам Семен Васильевич в письме к жене и младшему сыну рассказал об этом так:

"14 апреля 1943 года

Здравствуйте, родная моя Ньомочка и Юрик!

Ну, старушка, ты, наверное, уже читала о постановлении СНК СССР, опубликованном в "Правде" за 10.IV.1943 г. о присвоении мне воинского звания генерал-майора.

...Я чрезвычайно благодарен партии, правительству, моему великому народу за высокую оценку моей работы. Одновременно мне сообщили, что я награжден медалью "Партизану Отечественной войны" I степени. Ты знаешь, радость моя, что я не честолюбив и бескорыстен. 25 лет я честно отдавал все свои силы, всю свою страсть делу нашей Родины. Я был, есть и останусь верным сыном своей партии, своей Родины. Это присвоение воинского звания и награждение медалью обязывает меня к еще большему перед Родиной. Ты, родная, знаешь меня хорошо и можешь не сомневаться, что я буду драться до последнего, а если надо, умру честно в борьбе за свой народ, за свою партию. Ты знаешь, я пошел в партизанский отряд не за славой, не за чинами, а пошел на смерть. Только безграничная преданность своей партии, своей Родине меня, как патриота, заставили идти на смертный бой с фашизмом...

Радость моя, дорогая подруга жизни! Поздравляю тебя с награждением медалью "Партизану Отечественной войны" II степени! Передают все привет тебе и поздравление с награждением... Семья партизана: отец, мать и сын партизаны. Хорошо и радостно! Спасибо партии и Родине, спасибо правительству и Родине за высокую оценку и твоей заслуги перед страной".

В "МОКРОМ МЕШКЕ"

Следом за ковпаковцами, на том же самом пароме, на котором переправлялись мы из Дерновичей на левый берег Припяти, перебралось и кавалерийское соединение Наумова, недавно закончившее свой знаменитый Степной рейд по Сумской, Харьковской, Полтавской, Кировоградской, Винницкой и Житомирской областям. Наделав много шуму на юге Украины, наумовцы теперь тоже нуждались в отдыхе и пополнении боеприпасами, а раненых у них было больше, чем у нас.

Место для отдыха и получения грузов оказалось очень удобным. И оставаться здесь можно было бы долго, если не обнаруживать себя. Но сидеть без дела ковпаковцы не привыкли. А дела напрашивались сами собой.

Во-первых, по Припяти, от Мозыря к Киеву, пошла речная флотилия немцев с военными грузами. Она словно сама просилась к нам в руки. Ковпак и Руднев не смогли устоять, чтоб не уничтожить ее.

Во-вторых, сюда же, в междуречье Днепра и Припяти, спустя несколько дней с восточного берега Днепра пришло Черниговское партизанское соединение генерал-майора Федорова Алексея Федоровича, ныне дважды Героя Советского Союза, и новое, недавно родившееся Сумское соединение под командованием полковника Якова Ивановича Мельника, участника гражданской войны. Оба эти соединения, как в свое время ковпаковцы, направлялись с боевым заданием в Полесский партизанский край. И ковпаковское командование предложило Федорову и Мельнику совместными усилиями разгромить крупный вражеский гарнизон в городке Брагине.

Разгром флотилии и уничтожение брагинского гарнизона не могли не встревожить оккупантов. К тому же они узнали, что здесь, в междуречье, собралось пять крупных украинских соединений (включая и соединение Героя Советского Союза генерала А. Н. Сабурова, пришедшее с Ковпаком и Рудневым еще в ноябре прошлого года и все время остававшееся здесь).

В ставке Гитлера, под руководством самого начальника оперативного отдела штаба сухопутных войск генерала Хойзингера срочно был разработан план по уничтожению партизан в междуречье Днепра и Припяти, под кодовым названием "Мокрый мешок".

Узнав о готовящейся крупной карательной акции оккупационных властей, Федоров, Мельник и Сабуров сразу ушли на западный берег Припяти, в обширное Полесье.

А нам предстояло еще отправить на Большую землю тяжелораненых и получить боеприпасы. Вместе с нами остались и наумовцы. Командир их соединения был сейчас на Большой земле (откуда вернулся, кстати, тоже генералом с Золотой Звездой на груди).

Когда мы завершили все свои дела, оказалось, что восточный берег Днепра и западный Припяти, то есть внешний контур междуречья уже блокирован вражескими войсками, которые получили задачу: не выпускать партизан из "Мокрого мешка".

У Ковпака и Руднева была надежда прорваться на север через железнодорожную магистраль Гомель - Калинковичи. Но выяснилось, что вдоль линии этой железной дороги партизан ждали более двух пехотных дивизий с танками и артиллерией, которые были сняты Гитлером с фронта. Они стояли на исходном рубеже, готовые ринуться в наступление, чтобы уничтожить нас и наумовцев.

Оба соединения оказались в критическом положении. Ковпак и Руднев решили вернуться в район села Кажушки и прорываться на западный берег полноводной Припяти. Головной Путивльский отряд начал спешно строить наплавной мост. Для таких экстренных случаев у наших саперов были наготове два стометровых металлических троса. Строительством этой переправы руководил лично Ковпак.

Остальные отряды, заняв оборону на дальних подступах к переправе, должны были любой ценой задержать противника до окончания строительства.

Руководство обороной взял на себя комиссар Руднев. Под вечер он отправился на командирскую рекогносцировку. С ним поехали Войцехович, Матющенко и Кульбака.

Изучив местность по карте, Руднев понял, что основной удар немцы нанесут вдоль Припяти, из Юревичей на Тульговичи и Кажушки, где местность позволяла им применять танки. Здесь он решил поставить Шалыгинский и Глуховский отряды. В помощь им командование выделило свой стратегический резерв - артбатарею майора Анисимова. Ответственным за оборону на этом участке назначили Федота Даниловича Матющенко, командира Шалыгинского отряда.

На другом вероятном направлении удара противника, со стороны Хойников, оборону заняли по восточной опушке Новослободского леса наш Кролевецкий отряд и поредевшие после тяжкого Степного рейда отряды наумовцев. Ответственным на этом участке обороны был командир Кролевецкого отряда Василий Моисеевич Кудрявский, вернувшийся недавно с Большой земли из госпиталя.

Сначала, как и предполагалось, гитлеровцы начали наступление на участке Матющенко. Ровно в семь часов утра здесь показались немецкие танки с автоматчиками на броне. Партизаны заманили их в ловушку, напичканную противотанковыми минами. И когда танки начали взрываться на минах, ударила партизанская артиллерия. Наши ковпаковские пушкари зажгли четыре немецкие машины. Затем дали беглый огонь шрапнелью по автоматчикам, сидевшим на броне... За четверть часа все стихло. Потерь у Матющенко и Кульбаки не было.

В восемь началась вторая атака. Теперь шло уже девять танков - тоже с автоматчиками на броне. Их постигла та же участь.

Потерпев крах на этом направлении, каратели перегруппировали свои силы и начали наступление со стороны Хойников. Теперь это направление стало главным. Центр тяжести атаки переместился на нас - кролевчан и наумовцев.

Каратели, уже зная по опыту, что партизаны, как правило, стараются минировать все дороги и проходы на танкодоступных направлениях и встречать наступающих шквальным огнем в упор, решили атаковать нас, используя в качестве щита мирное население. Они собрали в селе Новоселки всех женщин, детей и стариков и погнали эту плачущую толпу впереди танков.

Увидя, какой живой "заслон" выставили против нас гитлеровцы, мы, честно говоря, растерялись. Просто не знали, что делать: как спасти своих людей? Не могли же мы стрелять в них! Подлость врага ошеломила нас на какое-то мгновение. А толпа продолжала двигаться на партизанскую оборону.

- Что будем делать? - спросил Кудрявский, обращаясь к своему заместителю Валентину Подоляко и ко мне.

Мы полулежали в старом, заросшем травой окопе. Подоляко повернулся ко мне, перекусил зубами травинку.

- Петр Евсеевич, дорогу мы заминировали немецкими противотанковыми минами?

- Да. - Мне это было хорошо известно.

- Тогда порядок! - выдохнул он с облегчением и лихо сдвинул на затылок пилотку. - Пропустим жителей и ударим по фрицам в упор! Ведь немецкие противотанковые мины взрываются при нажатии не менее девяноста килограммов.

И верно, когда толпа мирных жителей подошла почти вплотную к нашей линии обороны, вдруг позади этих людей раздалось один за другим три оглушительных взрыва.

Жители, словно по команде, упали на землю. А перед нами в каких-нибудь тридцати-сорока метрах стояли окутанные дымом три фашистских танка, подорвавшихся на минах.

Еще три танка, следовавшие за ними, и около двух батальонов пехоты, шедшей за танками, оказались в простреливаемом пространстве, как в ловушке. Мы ударили по ним из всех видов оружия: пушками и ПТР - по танкам, пулеметами и автоматами - по вражеской колонне...

Потом, когда противник был разгромлен, жители Новоселок, которым удалось спастись от явной гибели, обнимали нас со слезами. Многие просили взять их с собой.

Больше вражеские танки в тот день уже не появлялись.

А мы, то есть кролевчане и наумовцы, получив через связного записку от Руднева с приказом спешить на переправу, двинулись в темноте к Припяти, уничтожив за собой все мостики на грунтовой дороге Хойники - Ломачи.

Наплавной мост через Припять был готов. Эта шаткая переправа была сооружена благодаря героическим усилиям наших саперов и всех путивлян. Несколько рот уже перебрались в кромешной темноте на другой берег Припяти. По колено, а то и по пояс в воде мы перешли через реку. Особенно тяжело было с подводами, не говоря уже о пушках!..

Часам к десяти утра наш Кролевецкий отряд перебрался тоже на тот берег. Там, в прибрежном овражке, подступавшем почти к самой воде, встретил нас Руднев. Комиссар был без шинели, в генеральской форме.

- Вот хорошо, вы подоспели вовремя! - обрадовался он, увидев нас с Подоляко. - А то противник, окопавшийся в селе Вяжище, стремится сбросить нас в реку. Надо этот вражеский батальон немедленно уничтожить! Обойдите его лесом и ударьте по нему с тыла.

Мы с ходу бросились на помощь 4-й роте Пятышкина, которая мужественно отбивала атаки противника и вскоре полностью уничтожила вражеский батальон.

Часам к двенадцати, когда все ковпаковцы и наумовцы переправились, наши партизанские саперы разобрали наплавной мост, скатали в мотки тросы, которые Ковпак и Руднев везде возили с собой, как "палочку-выручалочку".

Когда мы все уже были на западном берегу Припяти, каратели, подтянув подкрепление, начали наступать на нашу вчерашнюю оборону. За авианалетом и длительной артподготовкой последовала атака пехоты и танков. И тут фашисты поняли, что одурачены...

Потеряв за сутки около полутора тысяч солдат и офицеров, более десяти танков и бронемашин, наступавшие каратели так и не увидели партизан, уничтожавших противника из засад.

- Вот что такое - партизанский маневр!.. - с удовлетворением сказал Руднев, когда мы анализировали эту операцию на очередной "ковпаковской академии".

А секретарь ЦК КП(б) Украины Демьян Сергеевич Коротченко, находившийся в то время у нас в соединении и сам участвовавший в строительстве переправы, так оценил своеобразный бой в "Мокром мешке":

- Форсирование вашим соединением такого крупного водного рубежа, как Припять, можно по масштабу смело приравнять к любой армейской операции, где действуют целые корпуса!..

И верно, наши боевые действия развернулись тогда на шестидесятикилометровом фронте, хотя обороняли этот широченный участок, на который навалилось столько войск и техники, всего около тысячи человек несколько маленьких отрядов.

Вырвавшись из "Мокрого мешка", соединение направилось на запад.

Остановились мы в лесу на берегу реки Уборть, недалеко от Милошевичей. В этом же районе собрались партизанские соединения: Федорова, Сабурова, Наумова, Мельника, Маликова, Таратуты, Шитова, Бегмы, Кизи и другие.

Здесь Демьян Сергеевич Коротченко провел по поручению ЦК КП(б)У знаменитое совещание командиров и комиссаров партизанских соединений. На этом совещании с особенно яркой, взволнованной речью выступил Руднев. Он сказал, что партизаны выросли в огромную армию, внушающую ужас оккупантам.

- Но ведь мы, партизаны, еще не делаем и десятой части того, что могли бы сделать!.. - увлекшись, воскликнул он. - Чтобы действовать с той эффективностью, которая стала возможной благодаря победам нашей Красной Армии на данном этапе войны, мы должны предъявлять к себе все более и более высокие требования! Ведь если бы все мы сейчас по единому, точно разработанному плану разошлись веером подальше на запад, в самые разные области оккупированной врагом зоны, на линию Ковель - Луцк - Львов Стрый - Станислав, до самых Карпат, и одновременно ударили бы по крупным административным центрам, то оккупанты сами, даже не дожидаясь ударов Красной Армии, побежали бы с нашей земли!..

Ковпак, слушая речь своего комиссара, довольно улыбался. А когда тот кончил, бросил реплику с места:

- А шо? Я согласен! Можно и в Карпаты!..

Предложения комиссара и самого Ковпака были взяты за основу, когда ставились боевые задачи всем соединениям.

И ковпаковцы сразу же после этого совещания начали готовиться к новому рейду - в Карпаты. Пользуясь лесным аэродромом Сабурова, который находился в десятке километров от ковпаковского лагеря, мы получали с Большой земли взрывчатку, боеприпасы, новое автоматическое оружие. Обратными рейсами отправляли на Большую землю раненых, больных и, конечно, почту.

Все эти дни в нашем лагере и особенно в штабных палатках кипела работа: готовился боевой отчет, составлялись наградные листы и представления к очередным воинским званиям - на командный и политический состав. Проводились партийные и комсомольские собрания. На них решалась одна задача: подготовка к предстоящему рейду.

Особенно бурными и многочисленными были комсомольские собрания, которые, как всегда, проводил помощник Руднева по комсомолу Михаил Андросов. Ведь комсомол представлял основную боевую силу нашего соединения: воевала-то большей частью молодежь! Именно он, комсомол, проводил в жизнь все решения командира и комиссара соединения.

Поэтому сейчас, когда речь шла о боевой готовности подразделений к предстоящему рейду, секретарь ЦК ЛКСМУ Николай Кузнецов, прилетевший во вражеский тыл вместе с Коротченко, видел, как на ладони, всю комсомольскую жизнь нашего соединения.

Много работы было и у секретаря парткомиссии Панина. Посыпались заявления о приеме в партию. На одном из заседаний парткомиссии был принят кандидатом в члены ВКП(б) и сын нашего комиссара, Радий Руднев, который по праву считался ветераном соединения. Партизанить он начал вместе с отцом еще 9 сентября 1941 года.

Крепко обняв сына, Семен Васильевич сказал слова, которые запомнились всем нам:

- Поздравляю тебя, сынок, с высоким званием коммуниста-ленинца. Береги в чистоте это почетное звание, как берегут его твои поручители: Ковпак, Базыма, Панин. И как твой отец...

По лагерю ходили неутомимые гости с Большой земли: секретарь ЦК КП(б) Украины Демьян Сергеевич Коротченко и молодой симпатичный генерал, начальник Украинского штаба партизанского движения Тимофей Амвросиевич Строкач.

Приезжие беседовали с партизанами или совещались между собой. Частенько Демьян Сергеевич с глазу на глаз обсуждал что-то с Ковпаком, вписывая столбиком цифры в свой блокнот. А Строкач затевал долгий разговор с полюбившимся ему комиссаром Рудневым. Их взаимная симпатия, дополнявшая обычные деловые взаимоотношения, была всеми замечена. И любящие порассуждать о жизни бывалые ковпаковцы объясняли ее так:

- Конечно, оба - кадровые военные с молодых лет, оба в пограничных районах служили, всю жизнь начеку!.. И главное, характеры у нашего Семена Васильевича и у Строкача - такие похожие, словно одна мать обоих воспитала!..

И верно: простота, доступность и добросердечие обоих были общеизвестны. А лично я имел причины любить и уважать их вдвойне.

Ведь Тимофей Амвросиевич Строкач в предвоенные годы, как депутат Верховного Совета и кадровый пограничник, официально рекомендовал меня в Московское пограничное училище. Он даже узнал меня, встретив тут, в тылу врага, и сказал, вручив мне орден Красного Знамени:

- Не зря, значит, я хлопотал, чтобы тебя приняли в Московское пограничное училище...

Конечно, все мы, партизаны, понимали, что длительные беседы комиссара Руднева и начальника УШПД продиктованы не одним лишь сходством их добрых и мужественных натур, столь импонировавших нам. Соединению предстояли большие дела.

Пока дед Ковпак и Коротченко трезво и придирчиво взвешивали стратегические задачи нового рейда и материальное его обеспечение, Руднев, как опытный политработник, и Строкач, привыкший за годы пограничной службы высоко ценить личную инициативу и выдержку каждого рядового бойца, обсуждали самую главную, коренную проблему в предстоящих испытаниях сохранение моральной стойкости людей.

- Народ у нас - чистое золото! На таких людей можно смело положиться, - в итоге этих долгих бесед заверил комиссар Руднев генерала Строкача.

И вот наконец наступил день выхода в рейд - 12 июня. В этот день Руднев писал семье:

"Здравствуйте, наши родные и любимые Ньомочка и Юрик!

Мы живы и здоровы. Радя по-прежнему чувствует себя хорошо, но лететь домой не хочет...

Родная моя Ньомочка! Мне часто передают, что ты очень волнуешься за Радика. Я понимаю твое материнское чувство больше, чем кто-либо. Я понимаю твою тревогу как матери. Любовь к своему ребенку - это не просто любовь близкого человека, и выше этих чувств нельзя себе представить.

Родная моя Ньомочка! Сегодня мы уходим в рейд. Пойдем далеко. Не волнуйся и не беспокойся.

Сегодня тов. Строкач вручил медали I и II степени мне и I степени Радику.

Родная моя! Прошу тебя, не волнуйся за нас. Скоро Красная Армия нанесет врагу такой удар, который будет решающим. Мы в этом ей поможем... Твой Сеня."

В КАРПАТЫ!..

В тот же день, в 18.00 наше соединение длинной живой лентой выстроилось на лесной дороге Милошевичи - Глушкевичи. Все бойцы замерли на несколько минут.

К колонне приблизились два так хорошо знакомых нам всадника: Ковпак и Руднев, оба в генеральской форме.

Юношески стройный, широкий в плечах Руднев особенно ловко сидел на своем трофейном скакуне, подаренном ему партизанами после одного боя.

Испытывающе и в то же время по-отцовски мягко всматриваясь в лица бойцов, Семен Васильевич чуть заметно улыбался в свои черные как смоль усы. Глаза его сияли возбуждением перед новым ратным делом и какой-то праздничной радостью. Она словно солнечное тепло передавалась бойцам, вызывая ответный блеск глаз и дружелюбные улыбки.

За Ковпаком и Рудневым ехали Коротченко, Строкач и другие посланцы Большой земли. Приблизившись к кавэскадрону, стоявшему по традиции в голове колонны ковпаковцев, командир с комиссаром и гости спешились. Переглянулись.

- Ну что ж, дорогие командир и комиссар! - пожимая руки Ковпаку и Рудневу, проговорил Коротченко. - Счастливого пути!..

Его смуглое узковатое, хорошо знакомое партизанам лицо, казавшееся всегда несколько строгим, сейчас отразило глубокое внутреннее волнение. Демьян Сергеевич вдруг привлек к себе и крепко, по-братски обнял Ковпака. Потом потянулся к Рудневу и, тоже обняв его, сказал с какой-то особой сердечностью:

- Берегите себя!..

Это беспокойство за жизнь Ковпака и Руднева было вполне понятно: ведь оба они не умели в минуту общей опасности заботиться о спасении своей собственной жизни. Выполнить боевую задачу, сохранив по возможности всех своих партизан, - вот что было для них главным.

- Не лезьте первыми в огонь! - добавил генерал Строкач на прощание, повернувшись к Рудневу. - Ведь вы сами наказываете за это младших командиров.

- Комиссарское дело - особое, - заметил, улыбаясь, Руднев. - Комиссар должен вести людей за собой.

Радик, стесняясь высокого начальства, с которым разговаривал сейчас отец, хотел было незаметно пройти мимо гостей, но Коротченко сам его остановил и обнял крепко, как сына.

Строкач тоже поцеловал Радика. Не ожидавший такого внимания, тот очень смутился и проговорил взволнованным голосом:

- Передавайте привет маме и Юрику!.. - Потом, чуть переваливаясь на ходу, поспешил к колонне.

Колонна уже тронулась в путь, а Коротченко и Строкам все еще стояли на берегу Уборти, махали нам фуражками. И Ковпак с комиссаром тоже задержались с провожающими. Они вчетвером молча пропускали партизанские роты, нагруженные боеприпасами и взрывчаткой подводы, артиллерию.

Наконец вскочили в седла и Ковпак с комиссаром.

- Прощайте, товарищи!.. Передавайте горячий привет всем-всем! оглянувшись в последний раз, крикнул Руднев.

Отсюда нашему соединению предстояло пройти путь в полторы тысячи километров - через Волынь и Ровенщину, Тернопольщину и Станиславщину на запад, разжигая пламя партизанской борьбы. Прощупать глубокий вражеский тыл со всеми его коммуникациями и наступить, как мы любили говорить тогда, на самые больные мозоли Гитлера. А затем, ворвавшись в Карпаты, нанести удар по нефтепромыслам, которые позарез нужны были вермахту.

Конечно, тогда еще никто из ковпаковцев, за исключением командования, не знал обо всем этом.

Началась беспримерная карпатская эпопея. Однако я не стану сейчас повторяться. Об этом рейде уже много рассказано его участниками. Мне хочется остановиться прежде всего на тех моментах Карпатского рейда, которые показывают лично комиссара Руднева, талантливого организатора партизанского движения и проницательного политика ленинского типа, способного предугадывать многие события.

Итак, обратимся к дневнику самого Семена Васильевича Руднева, начатому им при выходе в Карпаты - обыкновенной общей тетради в дермантиновом переплете, в которой он торопливо записывал карандашом и важнейшие события нашей боевой жизни, и свои собственные мысли, чувства, переживания.

Вот как описывал начало похода наш комиссар:

12 июня 1943 года

Сегодня знаменательный день. Наша часть в 18.00 двинулась в рейд по новому маршруту, утвержденному ЦК КП(б)У и Украинским штабом партизанского движения. Путь далекий, тяжелый, но очень важный.

Утром много говорили лично с тов. Строкачем...

Строкач интересовался прошлым отряда, спрашивал, как я работаю с Ковпаком и т. д. Во время беседы дал очень много ценных советов по дальнейшей работе, а главное - приказывал беречь отряд, беречь людей.

Во время личного знакомства Строкач произвел на меня чрезвычайно приятное впечатление. Прекрасный человек!..

К 18 часам построились. Бойцы идут стройными рядами с песнями. На левом берегу р. Уборть провожают соединение в поход: Коротченко, Строкач, Чепурной, Мартынов, Кузнецов, Покровский и ряд других товарищей. Щелкают фотоаппараты, трещит киноаппарат. Соединение двинулось в поход. Вот проходят последние повозки и люди. Настали волнующие минуты прощания. Крепкие по-мужски объятия, крепкие до боли поцелуи. Я остаюсь последним. У тов. Коротченко на глазах слезы. Ряд напутственных слов - и снова объятия.

13 июня 1943 года

Ночью перешли в район хутора Конотопа и Будки Войткевичи. Здесь у нас были большие бои с немцами в декабре 1942 года. Как Глушкевичи, так и Будки Войткевичи сожжены до основания. В этих Будках население было исключительно польское. Из 670 человек осталось в живых только 22 человека, и то все ранены. Они рассказали, что когда немцы зашли в Будки, то загнали все население в школу, заперли и открыли по ней пулеметный и автоматный огонь, а потом забросали гранатами и подожгли.

Неужели человечество и история простят эти злодеяния фашистским зверям?.."

Благополучно прошли Полесье, почти везде контролируемое партизанами. Затем вступили в Волынь, где тоже не оказалось тогда немецко-фашистских войск. Но вдруг мы натолкнулись на неприятные сюрпризы. Первыми это почувствовали разведчики.

- Невозможно двигаться! - доложили Ковпаку и Рудневу они. - Только приблизишься к селу или хутору, обстреливают из винтовок, а то и из пулеметов. Пытаются окружать нас даже в лесу!.. Одеты эти люди, как и мы, в гражданское. Команды подают по-украински. А что за войско, не поймешь!

- Это - украинские националисты, "наследники" Петлюры, - ответил комиссар, - только называют себя теперь бульбовцами и бандеровцами...

Мы появились в западных областях Украины как раз в то время, когда националисты начали формировать свою "Украинскую Повстанческую армию" (УПА). Вот что записал об этой УПА Руднев в своем дневнике.

"16 июня 1943 года

Наконец мы попали в район действия буяьбовцев. Это одна из разновидностей украинских националистов, которые дерутся против партизан. Здесь же, в этих районах, находятся бандеровцы, также националисты, которые дерутся и против бульбовцев и против партизан. Многие из этих банд хорошо вооружены, имеют даже артиллерию...

Все эти группы националистов грабят и поголовно уничтожают польское население. В связи с этим поляки бегут к немцам, а последние формируют из них полицию против националистов и партизан. Немцы искусно разжигают националистические страсти с одной целью - удержаться во что бы то ни стало. В этих условиях бдительность должна быть чрезвычайно повышена..."

Первое наше столкновение с бандами украинских националистов, не считая разведки, произошло на реке Случь. При подходе к деревне Бельчаки разведчики снова доложили Ковпаку и Рудневу:

- Бандеровцы на той стороне заняли оборону. Объявили, что не пропустят нас через Случь!

Командир и комиссар, взяв в руки свои мощные полевые бинокли, внимательно осмотрели крутой берег реки, поросший кустарником, очень удобный для обороны.

- Неужели эти сукины дети задумали воевать против своих? - произнес Руднев с горечью. - Такого кровопролития допускать нельзя. Надо послать к ним человека. Попробуем договориться по-хорошему.

Так и сделали. Вскоре после возвращения нашего "посла" прибыл к нам и бандеровский посланец. Он заявил:

- Мое командование сказало, шо мы вас пустымо, колы вы скажэтэ, куды вы йдэтэ и для чого!..

- Розумный ты сын у батька! Тильки батько в тэбэ - дурак! - ответил ему Ковпак, разумеется, тоже по-украински.

- Без вашего позволения пройдем, господа националисты! - предупредил Руднев, нахмурив брови. - А если будете нам мешать бить захватчиков, мы вынуждены будем уничтожить и вас, как пособников!

Парламентер сел в лодку и погреб обратно на гот берег - докладывать начальству о результатах своей дипломатической миссии. Договориться по-хорошему не удалось.

- К сожалению, ничего эти глупцы не поняли, - с гневом сказал комиссар.

Обсудив обстановку, наше командование приказало Кролевецкому отряду до вечера восстановить переправу через Случь. Но прежде чем приступить к этому делу, надо было выкурить из каменоломни, находившейся на противоположном высоком берегу, две бандеровские "сотни", которые при нашем подходе к разрушенному мосту немедленно открыли огонь.

Пришлось схитрить: мы установили одну сорокапятку на прямую наводку, дали два выстрела по каменоломне.

Бандиты клюнули на эту "удочку" и открыли ответный огонь из винтовок. Все их внимание привлечено было теперь к нашей 45-миллиметровой пушке. А тем временем 4-я рота Ильи Труханова скрытно переправилась на противоположный берег... С нашего берега даже невооруженным глазом было видно, как выскочив из кустарника, партизаны перебегали хребет небольшого холма и потом скрылись за каменоломней.

Мы прекратили огонь. Вскоре в каменоломне послышалась характерная пофыркивающая стрельба наших автоматов ППШ. Потом наступила тишина. И Труханов, запорошенный меловой пылью, показался на прибрежной скале, сжимая в поднятой руке свой автомат. Это означало: все в порядке!..

Взятых в плен националистов, простых хлеборобов, после соответствующей разъяснительной работы с ними, Руднев велел отпустить. Ковпак засомневался.

- Знаю я это петлюровское отребье! - сказал он ворчливо. И по-своему был, конечно, прав.

Но Руднев все-таки настоял на своем.

- Это обычные сельские дядьки, которым задурили головы! Если они вернутся от нас живыми-здоровыми, это будет лучшая агитация против той лживой пропаганды, которую ведут националисты! А дурит им головы буржуазная бандеровская верхушка, прошедшая у Гитлера спецкурс по зверству и вероломству. Кричит о "самостийности", а сама состоит в подручных у немецких фашистов!

Комиссар тут же присел на повозку и стал писать листовку на украинском языке, который знал так же хорошо, как и русский.

Забегая вперед, скажу, что людская молва с быстротой радио разнесла по селам весть об отпущенных нами пленных; а рудневские листовки были лучшим тому подтверждением... Потом нас встречали на деревенских улицах не только поляки, справедливо видевшие в "червоных партызантах" защиту от бандеровского террора, но и население украинских деревень, находившихся под контролем тех же бандеровских "куреней".

А мост через Случь к вечеру был построен, и соединение двинулось дальше, вступив на территорию так называемого "дистрикта".

Само по себе это слово, в переводе с латыни, означает раздел или надел. Тогда же нам было не до лингвистических исследований, зато все мы прекрасно поняли комиссара, который сказал:

- Главное в этом фашистском "дистрикте" - это старый захватнический принцип "разделяй и властвуй".

И верно: территория Галичины была отдана Гитлером на откуп украинским националистам. Но Руднев, обладавший политической прозорливостью, сумел заглянуть в самый корень этого непонятного для нас сначала явления.

Ковпаку же сам Семен Васильевич признался:

- Знаешь, Сидор Артемович, нам с тобой, как ни странно, повезло с этим идиотским "дистриктом". Для нас, пожалуй, сейчас даже лучше, что оккупанты отдали этот край на откуп своим прихвостням - бандеровцам. Отсутствие немецких гарнизонов позволит нам незаметно проскочить в Карпаты.

- Это верно! - согласился с ним Ковпак. - Помешать нам бандеровцы не в силах. А благодаря этой комедии с "дистриктом" мы вроде у них под "охраной".

- Да... Только мне кажется, - после паузы произнес комиссар с грустью, - что все эти копеечные подачки жителям "дистрикта", вроде керосина и спичек, которых днем с огнем не сыщешь в других оккупированных областях, всего-навсего - приманка у ловушки. Гитлеровцы затеяли здесь вместе с бандеровцами какую-то подлую игру. А расплачиваться за них будет народ - своей кровью!.. И мы должны проявить максимальную выдержку, чтобы не поддаться на провокации националистов и не вступить в вооруженное столкновение с одураченным ими народом.

Руднев был, конечно, прав. Но война есть война. Все-таки националисты нередко стреляли из-за угла хаты или из кустов. Наши бойцы отвечали огнем лишь тогда, когда видели человека, стрелявшего в них.

Одним из активнейших соратников Руднева по политической пропаганде был помощник по комсомолу Михаил Андросов, работавший до войны завотделом сельской молодежи Запорожского обкома комсомола.

Михаил любил беседовать с местной молодежью. Особенно внимательно слушали его девчата. Правота и убедительность андросовских слов очень удачно сочетались с его красивым мягким голосом и обаятельной внешностью. Этот стройный русоволосый парень умел иной раз так распропагандировать своих слушательниц, что на улице то и дело раздавались их оживленные возгласы:

- И я так думаю!..

- И я - так само!

- А я брату скажу: нэхай вам помагае Гитлера быты, а нэ ховаеться в лесу з пьяными розбышаками!..

Руднев, усмехаясь в усы, молча одобрял и такую - по "девичьей" линии - пропаганду, лишь бы она служила доброму общему делу.

Однажды Михаил, привыкший к доверительным собеседованиям с местными парнями и девчатами, не заметил за разговором, что его окружают притаившиеся в высокой пшенице семеро "лыцарей" Бандеры. Как нарочно, никого из наших партизан не было тогда поблизости, и бандиты, видя, что светлочубый агитатор сейчас один, выхватили винтовки и стали в него стрелять.

Лошадь под Андросовым была убита. Спешившись, он стал отстреливаться на бегу из пистолета... К счастью, ковпаковцы услыхали стрельбу и подоспели на помощь.

Но после этой небезопасной беседы Михаил доложил командованию важные сведения: оказывается, молодых парней бандеровцы силой забирают из дому и гонят в лес - для обучения, а потом ставят на командные должности над теми, что помоложе, совсем зелеными парнишками.

Поляки боялись этого разбойничьего войска украинских националистов, где одурманенными мальчишками (а порой и стариками) командовали выученики эсэсовских школ.

И наши люди по указанию комиссара Руднева неустанно вели разъяснительную работу среди здешнего населения, напичканного вражеской пропагандой.

Руднев, гордясь высокими нравственными качествами своих бойцов, сделал поразительное признание в дневнике.

"24 июня 1943 года

...Вот уже два года, далеко оторванные от родных мест, живут и борются бойцы, добывая себе вооружение, снаряжение и продовольствие. Нет дома, казармы, землянки, а все время под открытым небом. И эти люди не позволяют себе ни единого звука недовольства.

Что же это за народ. Немцы их зовут "бандитами"... А это - народные мстители, это вернее сказать - народные "апостолы". Эти люди пришли добровольно в партизанские отряды, не ища здесь удобств, а чтобы отомстить врагу за страдания своего народа, за слезы матерей, жен, детей и сестер, за кровь, пролитую братьями.

Это - народные "апостолы", потому что они несут правду народам временно оккупированных областей нашей страны. Они прекрасные агитаторы и пропагандисты Советской власти. Просто удивляешься - без напыщенных фраз, простым языком боец говорит с мужчинами или женщинами о простых вещах, а в этих словах столько любви, преданности и гордости за свою Родину.

Какой это замечательный народ! Это чудо-богатыри! Это золотой фонд нашей Родины! Можно написать целые книги об этих замечательных людях. В нашем соединении есть все национальности Советского Союза. Это интернациональный отряд..."

Неожиданно начавшийся бой прервал комиссарские записи. Сначала стреляли в стороне ГПЗ - головной походной заставы, обеспечивающей переход "железки" Ровно - Сарны. Через несколько минут послышалась стрельба и в середине колонны с ранеными. Оказалось: бандеровцы врезались в самую середину нашего обоза. Ковпаковцы наткнулись на одно из "логовищ", как называл Руднев базы прячущихся по лесам бандитов, терроризировавших местное население.

В результате короткой стычки было убито пятнадцать бандеровцев и взято тридцать пленных, в том числе трое раненых. Возмущенный зверским нападением бандеровцев на наших раненых, Ковпак решил всех этих пленных расстрелять. Но Руднев, всегда очень считавшийся с мнением командира, на этот раз воспротивился его решению:

- Нельзя их расстреливать, политически неверно! - сказал комиссар. Это простые люди, обманутые нашим общим врагом!..

В спешке командиру и комиссару сейчас некогда было объясняться по этому поводу. Разговор отложили до дневки. Однако на отдыхе разговор у них о судьбе пленных произошел "на басах": каждый возбужденно отстаивал свою точку зрения. И каждый был по-своему прав. Но Руднев оказался прозорливей.

Скромный в оценке собственных личных достоинств и поступков, комиссар умел видеть в жизни самое главное, решающее, важное для народа в целом. И в таких случаях непреклонно отстаивал свою точку зрения. Вот что он записал о серьезном, горячем, принципиально важном споре с Ковпаком споре, который разрешила затем сама жизнь:

"25 июня 1943 года.

Сегодня весь день наше соединение находится в боевой готовности, так как мы разворошили националистическое гнездо: бандиты бегают и натыкаются на наши посты и заставы.

Нам сегодня предстоит задача - форсировать реку Горынь. Переправ нет, за исключением Долины, но там - немецкий гарнизон. Драться невыгодно. По лесным дорогам большие завалы, и мост хорошо укреплен. Решили делать наплавной мост через реку Горынь между селами Корчин - Звиздивка, но националисты заняли Звиздивку и заявили, что переправу строить не дадут.

Ковпак решил: раз так, то дать бой и смести это село, чему я решительно воспротивился... Будут жертвы с одной и другой сторон, жертвы среди мирного населения, женщин, детей, да это и на руку немцам...

Я решил пойти на дипломатические переговоры. Написали письмо и послали его с дивчиной. Мы просим не препятствовать нашему переходу. Наша цель - бить немцев, а если они станут препятствовать, будем бить и их.

На это письмо мы получили грубый ответ, что, мол, не пропустим и будем драться.

Ковпак снова рассвирепел, предложил немедленно применить артиллерию и смести это село с лица земли. Я заявил, что на это не пойду, лучше согласен вести бой с немцами за мост в Долине, хотя с тактической точки зрения бой держать с немцами было невыгодно: все преимущества были на их стороне. Я решил еще сделать попытку добиться своего мирным путем и без драки построить переправу. Послали четыре роты на берег, поставили пулеметы и пушки, стали строить переправу. Но националисты заняли оборону и заявили, что все умрут, но нас не пропустят.

Местность была в их пользу. Я решил послать к ним командира разведки 2-го батальона тов. Шумейко без оружия, а второй батальон подтянуть к реке. Националисты несколько раз стреляли, пытались нас спровоцировать, но с нашей стороны была полнейшая выдержка. Наш посланец был принят в штабе националистов, на наши условия пропуска они поставили свои условия вернуть пленных и раненых, тогда будет разговор. Пленные и раненые были уже на берегу, и мы их передали. Националисты поставили вопрос о прекращении агитации. Шумейко дипломатически отверг этот и еще ряд вопросов, и только в 3 часа 26 июня закончились переговоры. Они дали согласие не чинить препятствия в строительстве нами переправы и в переправе соединения...

Наша дипломатия окончилась победой без крови... Это была колоссальная политическая победа... Население, видя наше вооружение и численность, пришло в восторг. Были слышны слова: "Вот так партизаны".

Наши бойцы раздали листовки. Но этот успех дался тяжело, особенно, лично для меня - две ночи не спал, два дня почти не ел...

В последующих селах - Постийное, Яловица - все население выходило на улицу и встречало нас. То, что националисты пишут и врут, будто красные партизаны режут украинцев, опровергнуто, а это нам и надо, это и есть политика..."

Действительно, это была большая, бескровная политическая победа, позволившая нам идти без боев почти до самых Карпат по западным областям Украины, отданным тогда гитлеровцами на откуп буржуазным украинским националистам. И Ковпак в итоге признал правоту своего комиссара.

ПРОРЫВ

Так почти без помех соединение под "охраной" перепуганных националистов двигалось дальше на юг. Может быть, нам так же незаметно удалось бы проскочить и в самые Карпаты, но тут вдруг случилось непредвиденное.

Вечером 4 июля Ефрем Берсенев, который в соединении был известен под именем "Саша", скрытно подойдя со своими разведчиками к одноколейной железной дороге Тернополь - Волочиск, неожиданно обнаружил, что за каждые десять-пятнадцать минут по ней на восток проходят вражеские эшелоны с войсками и какими-то новыми, еще не виданными огромными танками (то были "тигры").

Берсенев и его четверо бойцов сначала решили, что где-то возникла "пробка". Но эшелоны катили один за другим. Такого движения ковпаковцы, исколесившие десятки областей, еще не видели.

Разведгруппа решила заскочить на станцию и расспросить железнодорожников. Однако разведчики никого не встретили ни на перроне, ни на путях. Оказалось, что весь персонал - более двадцати человек - сидел на совещании, которое проводил какой-то заезжий немец.

"Если одного взять, остальных напугаешь, а те подымут панику!.. решил Саша. - Лучше уж прихватим с собой в лес все совещание."

Когда утром 5 июля со всеми железнодорожниками, приведенными в лес к штабной палатке Ковпака и Руднева, поговорил Петр Петрович Вершигора, предположение разведчиков полностью подтвердилось: по этой "железке", не известной ни партизанам, ни советским дальним бомбардировщикам, гитлеровцы уже больше месяца гнали эшелоны на Восточный фронт.

Выслушав доклад Вершигоры, Руднев быстро вытащил из полевой сумки свою "стратегическую" карту и впился в нее глазами. Все невольно затихли.

- А знаете, братцы, - хлопнув себя по лбу, азартно проговорил комиссар, - все эти эшелончики Гитлер гонит под Орел и Курск!

Ковпак и Вершигора переглянулись. Оба невольно вспомнили, как еще в декабре сорок второго года, когда в ковпаковском штабе услышали сводку Совинформбюро об окружении армий Паулюса под Сталинградом, комиссар, тщательно следивший за ходом боевых действий на фронте и отмечавший у себя на карте общую военную обстановку, точно так же, всмотревшись в свою "стратегическую".

- Эту дорогу нам надо немедленно парализовать! - Руднев, румяный от возбуждения, расстегнул ворот гимнастерки, забыв на минуту свою обычную, подчеркнуто армейскую аккуратность. Правильность предположений Руднева подтвердил на следующее утро и радист Василий Мошкин, который всегда приносил сводки Совинформбюро в штаб. Он прибежал возбужденный к комиссару:

- Семен Васильевич! Вчера на рассвете гитлеровские войска перешли в наступление на Орловско-Курском и Белгородском направлениях. Все атаки противника отбиты нашими войсками! За день уничтожено пятьсот восемьдесят шесть немецких танков и двести три самолета...

- Вот как! Гитлер решил взять реванш за Сталинград, - сделал вывод Руднев. - Но этот "реванш" станет для него новым, еще большим поражением.