Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Покойников становится больше, а покоя меньше

Город стоял в пробках: и Большая Садовая, и Красно армейская, и даже Береговая были забиты машинами. Илья ехал по Береговой вдоль Дона. Река блестела и искрилась животворным золотисто – голубым светом, и, хотя было солнечно, дул холодный северный ветер. Молодая яркая листва берез и каштанов под его порывами сбрасывала алмазные капельки недавно прошедшего весеннего ливня на дефилирующих вдоль набережной прохожих. Рыбаки, не обращая ни на что внимания, азартно тащили донскую селедку, которая, видимо, так изголодалась за зиму, что шла на пустой крючок. Молодые мамаши с колясочками, укутанные, в свитерах, в модных курточках, но оголенные внизу так, что было видно, откуда растут ноги, важно, соблюдая некий женский регламент передвижения, оживленно делились друг с другом своими тайнами и секретами. Но это солнце, и этот дувший чуть резковато ветер, проникающий в открытое окно, и даже сверкающая донская водица не радовали Илью. Он рассматривал происходящее за окном как-то отстраненно, хмуро и даже враждебно.

– Я знаю, что делать, – твердил он как заклинание. – Или сейчас, или потом… потом уже ничего не будет. Надо идти самому.

– Ты явился. – Отец Арсена будто ничуть и не удивился. – В неурочный час ты пришел. Но ты пришел. Я готов порвать тебя на куски, но это будет тебе не очень больно. Больно не тогда, когда тебя убивают; больно, когда лишают жизни твоих близких…

Илья стоял перед ним, как двоечник. Арама Рубеновича он видел третий раз в жизни. Два раза до этого, по просьбе Арсена, отвозил его в Сочи и Кисловодск. Тогда в дороге он много смеялся, дружески хлопал Илью по плечу и спрашивал, чего это он пишет статейки про криминал, когда столько в жизни хорошего. Это был такой же невысокий коренастый мужчина, как и его сын, с тяжелым подбородком боксера, развитой мускулатурой и сломанным носом, чуть сваленным влево, который имел характерную горбинку. Волосы у него были кипенно-белые, седина буйно пробивалась на закурчавленной, но еще черной груди. В отличие от сына, на его лице поселилась щедрая для всех улыбка.

Теперь же горе, будто густо посолило его подбородок и щеки, заросшие трехдневной щетиной, и напрочь стерло доброжелательность с его лица. У него был такой же чуть прищуренный взгляд, как у Арсена, заметил про себя Илья.

– Ты завтра на похороны не приходи… не надо! Деньги забери, они мне не нужны, а его уже не вернешь. Я еще не решил, что с тобой сделать. У меня отняли сына, но это не значит, что я должен осиротить твоих родителей. И Лейла, моя внучка, ходит заниматься к твоему дедушке. Но я так думаю: приди ты чуть раньше, венки бы стояли и у твоей квартиры.

Илья потоптался на месте.

– Он был мне другом. Никакие слова соболезнования… – он споткнулся на слове. – Эти деньги за автомобиль, который я…

Слова его повисли в гнетущей тишине.

– Я же тебе ясно сказал, – еле сдерживаясь прошептал наконец отец Арсена, – эти монеты мне не нужны… – У него еще больше сузились глаза; оттуда из-за прищура, смолянистого и непонятного, будто кольнуло Илью чем-то острым. – Убери их. Илья стоял не двигаясь.

– Ты мужчина, я это оценил. Давай иди… Тебя никто не тронет, раз ты пришел сам. Когда понадобишься, за тобой придут.

Будто бетонная плита свалилась с плеч Ильи, когда он очутился на улице.

Девяносто девятая с тонированными стеклами, когда Илья побрел по направлению к Майской, резко газанула и, чуть не сбив его, умчалась прочь.

Кто это? У Ильи опять задрожали пальцы, он уронил только что прикуренную сигарету в лужу, стоял и испуганно оглядывался. Ему показалось, что все машины, прохожие, люди, выглядывающие из окон, – все так или иначе враждебны к нему.

«Эй, хватит, у тебя мания преследования. Всё хорошо. Просто это какой-то придурок. Ты сделал это. Ты сам пришел. Сам!»

У дома его уже ждали. В следственном комитете он увидел того же хмурого капитана с распухшим носом и слезящимися глазами.

– Ты что, сотовый выключил?

– Нет. Я его просто потерял, – соврал Илья.

– А! Ну да, бывает. – Капитан загадочно улыбнулся. – Ты вот что, деятель. Насколько я информирован, ты в газетке своей сраной пишешь о криминале. Наверное, тебе лучше узнать это от меня. Бармена Ивана Петухова убили.

Илья побледнел.

– Ты сядь. – Капитан комкал мокрый платок. – Тех троих хорошо видели вы двое, он и ты. Усекаешь?

Капитан подвинул стул к поникшему парню.

– Дело дрянь, я тебе так скажу. Не высовывайся без дела на улицу, не надо.

Илья хватал воздух, как рыба, которую вытащили из воды. Он ничего не мог произнести.

– Скажи, чем помимо своих двух ресторанчиков занимался Арсен?

– Не знаю.

– Так и не знаешь? Вы же были друзьями. Тут, мне кажется, дело не в его разбитом «Лексусе», за который он взял аванс. Как думаешь? Может, вспомнишь чего?

Илья замотал головой:

– Нет… Мы только тусили вместе.

– Что делали?

– С девочками развлекались, рестораны и всё такое…

– С этого места поподробнее. «Всё такое» – это случаем не наркотики?

Илья побледнел.

– Дайте воды.

– Так что было? – Голос капитана стал жестким и злым. – Отвечай. Ты меня не зли!

– Нет, – Илья сжал кулаки. – Рестораны, сауны, девочки были… Больше ничего. Можно стакан воды?

– Послушай, парень, как ты понимаешь, простого совпадения тут быть не может. Позавчера на тот свет отправили Арсена, сегодня утром бармена – собачку выгуливал в роще. Ты лучше колись.

В комнату вошел человек в штатском, сел напротив Ильи за стол и, наклонив голову набок, желто – зелеными, будто стеклянными глазами стал молча его разглядывать.

Капитан мерил шагами кабинет позади допрашиваемого. Гнетущая пауза затянулась. Наконец молчаливый гость с кошачьими глазами, вытащив из внутреннего кармана пачку фотографий, кинул их на противоположную сторону стола, ближе к Илье:

– Посмотри, той троицы тут нет?

– Я их и не рассмотрел, как следует, – промямлил Илья.

– Ты это потом им расскажешь, если успеешь… Они-то тебя хорошо запомнили. – Гость улыбнулся, обнажив лошадиные зубы, чем сразу испортил свою кинематографическую внешность.

На фотографиях были сплошь сыны гор, но знакомых лиц Илья что-то не нашел.

– Ладно. Ты, если что вспомнишь, позвони. Или сюда бегом, к капитану. Дело-то твое, по-видимому, дрянь.

Он встал, потянулся. Стрельнув на прощание зелеными стрелами по углам комнаты, не спеша собрал разложенные веером фотографии. Аккуратненько убирая их во внутренний карман пиджака, чуть завозился с этим процессом, и Илья увидел, что под мышкой у него прилепилась кобура с пистолетом. Гость перехватил взгляд парня, улыбнулся опять своей лошадиной улыбкой и вышел.

– Из города никуда без моего ведома… Пока ты проходишь как свидетель. Пока… Сиди тихо как мышь, пока я не разберусь. Только ты их и можешь опознать. – Капитан уселся на насиженное только что гостем место. Хлюпнул носом.

Илья поежился и вышел вон.

С городского таксофона Илья позвонил Кате.

– Ты одна?

– Да – да, мой предупредил, что будет завтра в десять вечера. Он стал под погрузку в Таганроге, так что смело приезжай. Телефон я тебе купила.

– Сейчас буду. – Илья облегченно вздохнул и повесил трубку.

Через пятнадцать минут на такси он примчался к ней.

– Теперь самое время, помнишь о моей просьбе? Надо перекантоваться на даче.

Катя его по-матерински обняла.

– Осунулся, – она поцеловала его в лоб, как покойника.

Илья отстранился от нее.

– Ты не представляешь, как всё закрутилось.

У них давно было заведенное правило: не требовать друг у друга отчетов о другой жизни, что происходит у них отдельно, не задевая их роман. Нельзя было задавать вопросов до тех пор, пока противоположная сторона сама не решит, рассказать ли ей что-то из того, что происходило за линией их совместно прожитых мгновений. Сейчас это время настало. Он неожиданно для себя рассказал всё, что произошло за это время: как они устроили гонки на машинах, как он «сделал» их всех, решив чуть – чуть похулиганить. Как, не справившись, агрономовской «маздой» буквально смял крутейший «Лексус» Арсена. И весь калейдоскоп случившихся затем событий был доложен любовнице в хронологической последовательности, без запятых и двоеточий и даже внутреннего волнения.

Илья заметил: чем больше он рассказывает, тем больше успокаивается. Вдруг откуда-то взялась какая-то отстраненность от тех событий, о которых он рассказывал застывшей от ужаса Катерине. Будто это происходило совсем не с ним. Ему даже казалось, что он рассказывает ей какой-то едва начавшийся телевизионный сериал и ему теперь просто интересно, чем же всё это закончится.

Когда в шесть вечера Илья вызвал к дому такси, он вспомнил, что не сделал самого главного: не отдал деньги, которые одалживал у своей спасительницы.

Катерина расчувствовалась, сентиментально промокнула платочком капнувшую слезку:

– Мне же плакать нельзя. Прости. Если честно, то я уже распрощалась с ними, с деньгами. Главное, я отменила тут одну важную сделку. Я тогда подумала: за такого мальчика надо платить соответственно, а теперь вижу – ты стоишь намного больше.

Сам того не ожидая, он ласково, совершенно не в тему, что-то пробурчал ей в ответ о весне, новых эмоциях и настоящем чувстве. У них никогда не было таких разговоров прежде.

Они вышли на огромную лоджию. Был апрельский вечер, слышался звон колоколов из храма на Портовой. Свежий ветерок приносил дурманящий запах зацветшей по всему городу вишни.

Илья обнял ее за плечи, эту маленькую хрупкую женщину. Спина ее подрагивала; руки, как всегда влажные от переизбытка кремов, нашли его торс, она прижалась еще ближе, и они так стояли вдвоем.

Когда Илья садился в такси, он посмотрел на ее окна: он знал, что она стоит там и смотрит вниз.

Единственное, чего он не заметил, – как за ним тут же увязалась старенькая, но довольно резвая «восьмерка». На хвосте у него сидели ребята из седьмого отдела.

Об этой связи не знал никто. Ему было стыдно признаться в этом друзьям и тем более родным. Это была его самая большая тайна; даже уже случалось так, что он упоминал в разговорах ее имя, но интерес друзей никогда не был удовлетворен. Она была по-настоящему его первой учительницей; то, что узнал он с ней, ставило его вровень с профессорами интимной близости. Таких молодых павианов обычно не бросают, бросают они.

Мать первая заметила эту томную ленивость молодого самца, который с прищуром смотрит на женщин. Но на вопросы о девушке сын нехотя цедил сквозь зубы, что еще погуляет маленько. Потом, вкусив от пуза, он потерял к немолодой кудеснице животный интерес, стал появляться всё реже, и она тогда притянула его деньгами. Он ненавидел себя, когда звонил ей и назначал очередную встречу. Сначала просил взаймы, потом так… уже не обещая вернуть. Она давала ему эти проклятые деньги, целовала его, прижималась к нему, заглядывала в глаза. А он просил выключать везде свет, потому что только темнота могла скрыть истинный ее возраст. На ощупь не было всё так очевидно.

И мгла иногда скрывала его брезгливую усмешку; когда она заканчивала, он наслаждался властью над ней и тут же презирал себя. «Тварь продажная! Жиголо!» – ругал он себя. Но он уже не мог без ее финансовых вливаний. Денег не хватало на его почти еженедельные «кадрили».

Мать практически перекрыла источник финансирования; двадцать – тридцать тысяч, которые были у него на карточке, не удовлетворяли его возросшие аппетиты. Катерина же опять дарила ему финансовую свободу. Но тем самым он от нее зависел. И этим она вызывала иногда его тихую ярость. Уезжая от нее, он клялся себе, что больше к ней не вернется, и смотрел при этом на ее окна, как провожающий смотрит на самолет, зная, что там внутри сидит человек, с которым он больше не встретится. Никогда.

Сейчас было не так. Он смотрел на ее окна с теплотой и сожалением. Она не зажигала свет, но он знал, что она там, смотрит на него. И в первый раз ему захотелось почему-то вернуться. Он даже попросил таксиста остановиться.

«Побегу и поцелую ее… Нет! – решил он через секунду, замотав головой, – это будет выглядеть как прощание».

– Поехали! – он повернулся к удивленному бомбиле.

– Поехали, коль не шутишь, – озадаченно покрутил тот ус и включил первую скорость.

Когда он открыл дверь в парадное, то заметил тень, метнувшуюся наверх. Может, особо стеснительные влюбленные, Вика из третьей квартиры и Прохор из пятой, решил он и бодренько побежал по лестничным маршам. Вдруг кто-то сзади набросил ему что-то на голову, и тут же жесточайший удар в район солнечного сплетения лишил его не то что способности связно произносить какие-то слова, а самой возможности дышать. Электрический ток из грудной клетки пронзил его конечности, выгнул тело в дугу. Кто-то быстро обшарил его, вытащил из кармана уже не такой увесистый кирпичик – упакованные в полиэтилен евро… Аккуратно обшарили все карманы, связку ключей не взяли. Сотовый тоже не стали брать, а просто раздавили каблуком. На прощание второй из нападавших размахнулся, целясь, видимо, по почкам, но нога запуталась в тряпке, которая была накинута на голову Ильи, и только скользнула по ребрам несчастного. Но и этого было достаточно. Удар изогнул тело казачьей шашкой в другую сторону. Нападавшие тихо растворились в тишине подъезда, так и не представившись.

Минут десять Илья приходил в себя, сидя на ступеньках; перед глазами летали белые снежинки. Выковыряв из почившего айфона чудом оказавшуюся в живых «симку», он доковылял до дверей и, тихо поохивая, пробрался в свою комнату.

– Илья, это ты?

– Да, мама, я вернулся, – выдавил он из себя. И провалился в небытие.

Вечером следующего дня пришли Владик, Агроном и Пистолет.

– Старик, почему у тебя телефон постоянно в отключке?

– Так надо! – Илья кривился: ужасно болела спина и правый бок.

– На похоронах было человек триста. – Пистолет примостил свой толстый зад на кресло, вертя в руках дорогую зиповскую за жигалку.

– Похоронили на аллее Славы. Полгорода встало в пробке – давненько я такого не видел. – Агроном хмурился и переглядывался с Владом. – За моей тачкой вчера увязались одни, подрезали, на Днепровском догнали – спрашивают, где ты. Почему, мол, на твоей машине разъезжаю. Я говорю: «Братаны, он мою тачку угробил, свою отдал взамен». Те ствол достают: «Если врешь – завалим». Реально, пацаны, мне страшно стало.

– Рожи у них какие? – Илья цедил слова отдельно и не торопясь.

– В смысле… бандитские рожи.

– Русские или…

– Да вроде наши… Номера я вчера Пистолету передал…

– Пробил я эти номера… Из Батайска они, на деда какого-то оформлен «краузер». – Пистолет чуть приподнялся из уютного кресла. – Валить тебе надо, Илюша. Чем быстрее, тем лучше. На время.

– Сам знаю. – Илья проковылял к окну. – Хреново мне, пацаны. Давайте так… Я не хочу, чтобы вам досталось то, что мне принадлежит. Вы как-то дистанцируйтесь от меня… Я вас сам найду.