Пасхальный парад

3

Пять часов спустя, в восемнадцать минут восьмого, в нашу дверь позвонили, и, отправившись открывать, я увидел, что на крыльце стоит инспектор Кремер. Поскольку в четыре позвонил Лон Коэн и сказал, что миссис Байноу пала жертвой убийства (этот нахал попросил также, чтобы я подкинул ему свеженького материальчика про это преступление, но я с негодованием отказал), я ожидал, что навестят нас быстрее. Видимо, полицейские слишком долго провозились, устанавливая личности фотографов, которые стояли на деревянных ящиках возле церкви.

Мурлыка предпочел, чтобы ужин ему принесли на подносе в его комнату вместо того, чтобы отужинать вместе с нами в столовой, однако потом он настолько успокоился, что даже соизволил спуститься со мной в цоколь и погонять шары на бильярде. В промежутках между партиями я ответил на три телефонных звонка, а также предпринял меры предосторожности, которые показались мне не лишними: я вытащил пленку из «центрекса» и запер ее в ящике стола.

Когда во входную дверь позвонили, мы как раз играли на бильярде, поэтому я прихватил Мурлыку с собой и, прежде чем отпереть, отослал его наверх, в его комнату. И еще, разглядев в одностороннее стекло инспектора Кремера, я всунул голову в кабинет, удостоверился, что ванда на письменном столе не красуется, и поведал Вулфу, что за гость к нам нагрянул. Вулф отложил в сторону свою очередную книгу и недовольно рыкнул.

Позволив мне принять пальто и шляпу (это свидетельствовало о том, что он пожаловал не для того, чтобы прикончить нас двумя выстрелами и смыться), Кремер протопал в кабинет. Повесив его пальто и положив на полку шляпу, я вошел в кабинет в ту секунду, когда Кремер, сидевший в красном кожаном кресле напротив края стола Вулфа, отклонил предложение Вулфа угоститься пивом. Я просеменил к своему столу, но не успел сесть, как услышал громогласный рев Кремера:

— Слушай, Гудвин! Отвечай быстро и не увиливай. Что ты делал сегодня днем возле церкви Святого Томаса?

Я уселся и изогнул брови.

— А зачем начинать так поздно? Я готов отчитаться за весь день. Проснулся я в восемь утра, и вдруг меня осенило: ба, сегодня же воскресенье! И не просто воскресенье, а Пасха. Вот я и решил понаслаждаться…

— Хватит валять дурака! Отвечай!

— Фу, — брезгливо поморщился Вулф.

Я негодующе потряс головой.

— Вы же сами знаете, что так нельзя, инспектор. Даже когда вы взвинчены, а сейчас вы несомненно взвинчены, вы умеете держать себя в руках. Итак, в чем дело?

Проницательные серо-голубые глаза Кремера, казавшиеся меньше, чем были на самом деле, из-за его широкой круглой физиономии, уперлись в меня.

— Черт тебя побери, — процедил он. — Время меня, конечно, поджимает, но мне пора бы уже привыкнуть к твоим повадкам. Ладно. Женщина, миссис Миллард Байноу, сегодня днем вышла из этой церкви, когда ты стоял на тротуаре и щелкал фотоаппаратом. С ней были ее муж, мистер Байноу, и еще один мужчина по фамилии Фримм. Они пересекли авеню и шли по Пятьдесят четвертой улице, когда миссис Байноу вдруг упала и забилась в конвульсиях и вскоре скончалась. Тело доставили в морг. По предварительным данным, имеются признаки отравления стрихнином, а в ее животе обнаружена иголка. Нам известно, что иголка предназначена для инъекции и содержит следы стрихнина. Судя по ее размерам и форме, такой иголкой можно было выстрелить из какого-то приспособления с расстояния до двадцати футов или даже больше, в зависимости от типа приспособления и силы пружины.

Глазки Кремера метнулись на Вулфа, затем вновь вперились в меня.

— Я рассказал вам, в чем дело. Миссис Байноу упала минут через двенадцать — от десяти до пятнадцати — после того, как вышла из церкви. Когда она выходила, на нее было нацелено по меньшей мере пять фотокамер, во всяком случае, мне известно о пяти. Одна из них была в руках у Гудвина. Зачем?

Я выдержал его взгляд и ответил:

— Что ж, теперь причина вашего прихода мне ясна. Вы задали вопрос, что я делал сегодня днем возле церкви Святого Томаса и, поскольку вы имеете право знать ответ на свой вопрос, я вам скажу.

Так я и сделал, не упустив почти ничего из своих слов и действий, не считая нескольких мелочей. Так, я не стал упоминать Мурлыку, миссис Байноу и орхидеи, а также умолчал про то, что видел, как миссис Байноу упала. Закончил я тем, что рассказал о том, как прошел пешком от Св. Томаса до Мэдисон-авеню, откуда доехал на такси домой.

— Вот и все, — сказал я, откидываясь на спинку стула. — Теперь мне понятно, почему вы пришли к нам вместо того, чтобы вызвать меня к себе. Естественно, вас интересует мой фотоаппарат, и я вас вполне понимаю и оправдываю.

Я развернулся, взял со стола «центрекс» в кожаном футляре с ремешком и снова повернулся к Кремеру.

— Вот он. Если хотите забрать его с собой, то попрошу расписочку.

Кремер заявил, что он безусловно хочет забрать его с собой, так что я подвинул к себе пишущую машинку, быстро напечатал расписку, которую Кремер и подписал. Я уже спрятал ее в ящик стола, когда Кремер заявил, что в своих показаниях, которые я подпишу, я должен упомянуть о том, что переданный ему фотоаппарат — тот самый, который я использовал на съемках во время пасхального шествия. Я пообещал, что непременно упомяну. Когда я обернулся, то увидел, что Кремер снова пожирает меня глазами.

— Насколько близко ты знаком с Джозефом Херриком? — спросил он.

— Не слишком близко. Знаю, что он вот уже несколько лет служит фоторепортером в «Газетт». Несколько раз я встречал его, вот и все.

— А знаешь ли ты тех двух мужчин с фотоаппаратами? Или женщину?

— Нет. Никого прежде и в глаза не видел. И не знаю, как их зовут.

— Был ли ты знаком с миссис Байноу?

— Нет. Ни разу ее не видел.

— Ты там был не для того, чтобы сфотографировать ее?

— Ее? Нет.

— Тогда что ты там делал?

Я развел руками.

— Фотографировал пасхальный парад. Как и десятки тысяч моих добропорядочных сограждан.

— Но отнюдь не все твои сограждане караулили возле церкви Святого Томаса. Понимаешь, Гудвин, судя по всему, отравленной иголкой выстрелили из механизма, спрятанного в одной из фотокамер, нацеленных на миссис Байноу. Ты наблюдательный. Не заметил ли ты чего-нибудь необычного в каком-либо из фотоаппаратов?

— Нет. Я еще подумаю, но уверен, что ничего необычного не заметил.

— А что-нибудь странное в поведении кого-либо из четверых людей с фотоаппаратами?

— Нет. Но обещаю еще подумать. Дело в том, что я и сам снимал, поэтому не слишком обращал внимание на остальных.

Кремер недовольно крякнул. Он еще некоторое время смотрел на меня, потом перевел взгляд на Вулфа.

— Все-таки я скажу, — произнес он. — Признаюсь, почему пришел к вам сам, вместо того чтобы вызвать Гудвина с его фотокамерой к нам, в управление. Дело в том, что к жакету миссис Байноу была приколота орхидея. Особая орхидея, по словам мистера Байноу. Во всем мире есть только одно такое растение, и оно находится в его собственности. И вот, в то время как женщина билась в судорогах на тротуаре, из толпы выскочил какой-то тип, сорвал у нее с груди орхидею и бросился наутек. Он, конечно, не всадил в миссис Байноу иголку — женщина уже умирала, — но суть не в этом. Суть в том, что вы помешаны на орхидеях, а Гудвин околачивался поблизости. Одни лишь орхидеи или присутствие одного лишь Гудвина я готов был бы посчитать совпадением, но орхидеи же плюс Гудвина — не могу. Вот почему я здесь. Я хочу знать, можете ли вы сообщить мне что-нибудь в связи с этим, и еще хочу задать несколько вопросов.

Вулф поджал губы.

— Возможно ли, — начал он, — что вы намекаете на то, что орхидеями овладел мистер Гудвин?

— Нет. Я прекрасно знаю, что это не он. У меня есть описание злоумышленника. Но вы сами знаете, что случается, когда либо вы, либо Гудвин оказываетесь в радиусе хотя бы мили от места убийства, а тут у нас не только Гудвин, но и орхидеи. Что вы можете мне сказать?

— Только одно. Я прошу вас уйти из моего дома.

— Только после того, как я услышу ответы на свои вопросы. — Кремер пригнулся вперед. — Известно ли вам что-нибудь о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу?

Вулф оперся ладонями о край письменного стола, отодвинул кресло и грузно встал.

— Мистер Кремер, — холодно произнес он, — по части умения наносить оскорбления равных вам нет. Под предлогом расследования убийства вы вторглись в мое жилище с абсурдным намерением изобличить мою причастность к краже цветов.

Он вышел из-за стола и зашагал к двери, но на полпути остановился.

— Если бы вы хотели расспросить меня в связи с этим убийством, я бы остался и выслушал вас. И даже ответил бы. Я не был знаком с миссис Байноу и не знаком ни с кем, кто бы знал ее или что-либо, имеющее отношение к ее смерти. Более того, я не располагаю никакими сведениями, которые могли бы пролить свет на тайну ее убийства. Поскольку вы полагаете, что иголкой выстрелили из устройства, спрятанного в одной из фотокамер, я добавлю также, что, за исключением мистера Гудвина, не знаю ровным счетом ничего ни о ком из тех, кто находился возле церкви с фотокамерами. Мистер Гудвин уже рассказал вам о том, что он видел и делал. Если вы не унимаетесь и по-прежнему хотите изводить его вопросами, а он готов вам уступить, то, пожалуйста — вот он.

И Вулф протопал вон из кабинета. Кремер, набычившись, проводил его взглядом, потом снова вперился в меня.

— Уж, изводить вопросами, — проворчал он. — Самовлюбленный болтун. Да и ты тоже не лучше. Трепло. Ну, ладно, известно ли тебе что-либо о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу?

Я напустил на себя извиняющийся вид.

— Прошу прощения, инспектор, но я служу у мистера Вулфа, а он…

— Отвечай на вопрос!

— Вы же сами понимаете, каково мне приходится. Конечно, мне страшно тяжело — работать-то надо на самовлюбленного болтуна, — но платит он настолько щедро, что я попросту не могу позволить себе отвечать на вопросы, на которые сам мистер Вулф не дает вам ответа. Все, что он вам сказал относительно убийства, могу повторить и я: я не знаю ровным счетом ничего, что имело бы к нему отношение. А вот на вопрос о возможном знакомстве с похитителем цветов я вынужден не отвечать. Вы только посмотрите, как обиделся мистер Вулф.

Глаза Кремера буравили меня насквозь.

— Значит, ты отказываешься отвечать!

— Разумеется. Я также отказался бы ответить на вопрос — украл ли я галстук, который вы на мне видите. Это тоже обидело бы мистера Вулфа. Но если…

— А не хочешь прокатиться со мной и пообщаться с лейтенантом Роуклиффом?

— О, с удовольствием. Однажды мне удалось заставить его заикаться уже через восемь минут — мой личный рекорд. Мне хотелось бы…

Я замолчал, поскольку Кремер повел себя невежливо. Он поднялся и, держа в лапище мой фотоаппарат, так что ремешок свисал до пола, двинулся к двери. Подумав, не собирается ли он двинуться на поиски Вулфа, я затрусил было за ним, но в прихожей он молча оделся, не дожидаясь моей помощи, и вышел, хлопнув дверью. Я развернулся и прошел на кухню.

Увиденное мною там, как всегда, услаждало взор: самовлюбленный болтун самозабвенно уплетал воскресный ужин, деля трапезу с поваром. Фриц примостился на табурете в середине длиннющего стола и отправлял в свою разинутую, пасть сочащуюся мякоть молодого цикория. Вулф, за моим столиком у стены, увлеченно поливал тимьяновым медом свежевыпеченные бисквитики, пропитанные пахтой. Рядом с ним стояли бутылка молока и чистый стакан. Я подошел и налил себе молока.

Я спросил, где Мурлыка, и получил ответ, что поднос доставлен тому в комнату. Фриц сказал, что в печи осталась еще уйма бисквитов. Я поблагодарил и взял себе парочку.

— Вы знаете, — произнес я как бы невзначай, открывая банку с черной патокой, — складывается интересное положение. — Я полил патокой бисквиты. — Ведь Лон Коэн — не единственный в «Газетт», кто знает, что в среду я интересовался фотоснимками мистера и миссис Байноу. К тому же Кремер, убедившись, что из моего фотоаппарата — вашего фотоаппарата — извлечена пленка, почти наверняка пришлет сюда своих цепных псов с ордером на обыск. Более того…

— Я принимаю пищу, — раздраженно буркнул Вулф.

— А я не говорю о бизнесе. Это вовсе не бизнес, а утес, на который вы вскарабкались в погоне за наслаждениями, а теперь висите на самом краю, судорожно цепляясь кончиками пальцев. Как, впрочем, и я. Продолжу. Более того, когда они отыщут водителя такси — а они его отыщут, если только пожелают, — то сразу выяснят, что мы с Мурлыкой приехали сюда. Знай я наперед, что случится убийство, я бы, конечно, не привез его сюда, но…

— Избавься от этой пленки, — приказал Вулф.

— Совершенно верно. Первым же делом поутру. Но «центрекс» — серьезная игрушка, и если все случилось так, как предполагает Кремер, то на одном из кадров может быть запечатлена та самая иголка. Я знаю одно место, где могут быстро проявить такую пленку и изготовить диапозитивы. Правда, это обойдется недешево. Как вы на это смотрите?

Вулф согласился.

— Хорошо. Теперь следующее. Если Кремер, обнаружив, что фотокамера пуста, возьмет ордер на обыск, то как быть с орхидеями? Если вы не способны с ними расстаться, то я предлагаю припрятать их в оранжерее среди других цветов. Окажись здесь Байноу, этот номер, конечно, не прошел бы, но…

Зазвонил телефон. Я встал, прошагал к аппарату, установленному на полочке, и взял трубку.

— Резиденция Ниро Вулфа. Арчи Гудвин слушает.

Вежливый мужской голос спокойно и внятно сообщил, что хотел бы переговорить с мистером Вулфом. Я не менее вежливо поинтересовался, кто спрашивает мистера Вулфа, на что голос ответил, что не хотел бы говорить по телефону. Это существенно осложнило мою задачу. Я объяснил, что мистер Вулф ужинает и его нельзя беспокоить, но я, его доверенный помощник, не имею права назначать аудиенции анонимным лицам. Тогда голос решил сознаться.

Остальное было просто. Положив трубку, я вернулся к столу, вонзил зубы в бисквит с патокой и поведал Вулфу:

— Дело принимает занятный оборот. Извините, что не спросил у вас, но я был уверен, что вы пожелаете принять его. Мистер Миллард Байноу будет здесь через полчаса.