Либби Диксон не требовалось смотреть на собственное отражение в зеркале ванной, чтобы понять, что она до сих пор насуплена.
Все уже было предрешено к моменту, когда ее будильник прозвонил в 6:45 утра, и она помнила, где ей предстоит проторчать весь день. Шея ныла от сна в неудобном положении, так что Либби надавила кончиками пальцев на мышцы по обе ее стороны, пытаясь снять с них напряжение. Она так и продолжала хмуриться, плетясь по лестнице, принимая душ, а после по инерции занимаясь нанесением макияжа. Хмурилась, маскируя пятно на подбородке, стягивая свои волнистые от природы волосы в конский хвост и копаясь в гардеробе. Остановилась на консервативном костюме, составленном из простой кремовой блузки, темно-синей юбки-трапеции и жакета в тон. Производить впечатление ей не на кого.
И теперь, когда она встала посреди кухни, даже домашние кролики Майкл и Джексон не могли спровоцировать ее на улыбку, гоняясь друг за другом вокруг ее ног. Либби налила себе вторую чашку кофе в чаянии, что дополнительная доза кофеина поможет ей воспрянуть духом. Не помогла, и она хмурилась по-прежнему.
Вообще-то понурый, угрюмый настрой для нее нехарактерен. Она неизменно находит капельку позитива даже в самых унылых моментах. Но сегодня – исключение. И если следующие двенадцать часов будут хоть отчасти походить на вчерашние, ей не улыбаться аж до конца недели, когда все будет позади. А это означает еще четыре хмурых дня.
Снабдив кроликов свежей подстилкой и гранулированным кормом, Либби надела пару старых, обшарпанных туфель без задников, закинула ремень сумочки на плечо и направилась к выходной двери. Перед ней помешкала, чтобы вынуть из кармана мобильник и проверить «мыло», эсэмэски и социалку. И испустила беззвучный вздох, когда не обнаружила никаких перемен.
«Может, пора поставить на тебе крест?» – спросила она, кладя телефон в сумочку.
Настроение Либби опустилось ниже плинтуса, являя разительный контраст тому, что было сутками ранее, когда она пробудилась в нервном возбуждении. Поставила будильник на более ранний час, чем обычно, чтобы осталось время для пробежки по дорожкам вдоль канала Бирмингем, огибающего возрожденные заводы, перед возвращением домой ради завтрака из органических фруктов и обезжиренного йогурта. Потом, вымыв волосы с кондиционером, пустила в ход свою самую дорогую брендовую косметику и сняла пластиковый чехол с одного из пяти костюмов, только что из химчистки, по одному на каждый день недели.
Либби жаждала произвести хорошее первое впечатление на незнакомцев, с которыми предстояло провести бок о бок целую неделю. Но ее пыл пошел ко дну, как свинцовый кирпич, уже через считаные минуты по приходе. Судя по их неприветливому виду, ее присутствие было навязанной формальностью. И отторжение быстро стало обоюдным.
Заперев за собой дверь и выйдя на улицу, Либби ощутила лицом первые лучи солнца. Ну, можно хотя бы сказать спасибо за теплое апрельское утро, подумала она, закатывая рукава и пускаясь в путь.
Либби шагала через коллективные сады своего коттеджного поселка, прочь через высокие черные кованые железные ворота, по тропе вдоль канала и дальше к городскому центру Бирмингема, высившемуся вдали. Когда она перебралась сюда из Нортгемптона девять лет назад, небоскребов, пронзающих горизонт, не было еще и в помине. Ее второй дом менялся со временем настолько стремительно, что Либби зачастую казалось, что она безнадежно отстает от современного мира.
То же самое и с отношениями. Многие из ее подруг теперь живут в гражданских или официальных браках и заводят семьи. Либби уже потеряла счет дородовым вечеринкам, которые посетила, и вопросам подруг, нашла ли она уже кого-нибудь на смену своему бывшему жениху Уильяму. Не нашла.
В свое время она простила его за поцелуи спьяну с привлекательной несовершеннолетней стажеркой на работе, но семь месяцев спустя та заявилась к ним на порог с бросающейся в глаза беременностью. Либби дала Уильяму пинка под зад из дому, с той поры отказываясь вступать с ним в какие бы то ни было отношения. Но ненависть к нему не помешала ей провести все выходные в слезах, когда общие друзья известили ее, что теперь он помолвлен и стал отцом новорожденной девочки.
Уильям был любовью всей ее жизни. Никто не мог понять, почему, расставшись с ним почти два с половиной года назад, Либби до сих пор одна. Она присягнула себе, что, чем тревожиться о поисках мистера Настоящего или сравнивать свою жизнь с жизнями товарок, предпочтет ступить на путь одиночества и независимости. Но по ночам, когда компанию ей составляли только питомцы и бутылка «Пино гриджо», входила на сайт свиданий, чтобы поглядеть, кто еще остался в закромах. Порой просто смотрела их фотки; в другое время зависала на их профилях, отыскивая причины не общаться с ними. Могла вежливо побеседовать с теми, кто делал шаг первым, но стоило им проявить настойчивость или заинтересованность, как она либо ставила их в игнор, либо блокировала.
А потом в ее мир пришел он. Но не успела она и глазом моргнуть, как он исчез так же быстро, как появился. Даже сейчас, шесть месяцев спустя, он вспоминался ей что ни день. Оставалось лишь гадать, думает ли он о Либби так же много, как она о нем.
Либби миновала кучку муниципальных работников на барже-земснаряде, опускавших в воду драгу, прочесывавшую дно ради извлечения затопленного мусора. Чаще всего это оказывались муниципальные прокатные велосипеды, заполонившие город, будто нашествие большущих металлических крыс. По идее, они должны были стать палочкой-выручалочкой для тех, чьи разряды заработной платы не позволяют покрывать затраты на устремившиеся к небесам страховки за обычные автомобили или на замену почти отживших свое легковых автомобилей беспилотными электромобилями следующего поколения.
Однако почти полное отсутствие регулирования привело к тому, что производители сбивали цены друг у друга, и велосипеды наводнили рынок. А когда некоторые выпали из бизнеса, и вовсе стали бесплатной обузой. Либби покачала головой, когда сеть на стальной раме поднялась над поверхностью воды и стали видны еще шесть ярко раскрашенных велосипедов. Экология стремительно становится очередной жертвой гонки за беспилотными авто, к которым Либби мало-помалу прониклась ненавистью.
Покинув умиротворение каналов, она по крутой кирпичной лесенке поднялась на уровень улицы. Миновала один из кампусов Бирмингемского городского университета, где провела без малого три года, когда отказалась от не ахти какой благодарной карьеры банковского ипотечного брокера и переучивалась на психиатрическую сестру. Новая профессия пришлась ей по душе, и она уже рвалась обратно на работу – вот только разделается с этой неделей…
Проходя мимо Монро-стрит – длинной извилистой дороги, окруженной с обеих сторон кафе, бистро, независимыми магазинчиками и бутиками, – Либби не позволила взгляду задержаться на ней. Когда-то она бывала тут регулярно. Но минуло уже два года с той поры, когда она дерзнула ступить туда в последний раз. И помнила каждую секунду последовательности событий, словно это было вчера.
В жизни Либби было три момента, переживать которые заново ей ничуть не хотелось. И это был один из них.
Путь до работы, занимающий двадцать пять минут, Либби решила проходить пешком – хоть в дождь, хоть в солнце. Лишь изредка, например, когда прогноз предрекал особенно скверный погодный фронт, она могла вызвать такси. И даже тогда выбирала компанию, предоставляющую водителя. Но по мере того, как более дешевые, полностью автономные автомобили становились нормой, эксплуатация машин с человеком за рулем оказывалась все более накладной, так что их становилось все меньше, а интервалы между ними – все больше.
К великому ее огорчению, пропаганда беспилотных авто была на самом взлете. Налоговые льготы, бесплатная зарядка аккумуляторов и разительно заниженные страховые тарифы побудили восемьдесят процентов водителей пересесть в автономные автомобили в первый же год, так что цель была достигнута куда раньше, чем предсказывали. Либби убедить было невозможно. Она ни за что не вверит свою жизнь в руки робота, потому что знает, какой ущерб тот способен причинить. Выругалась под нос, когда ее обогнала вереница пустых автономных машин, расписанных аляповатой подсвеченной рекламой. Чем раньше введут законодательное регулирование робокар-спама, тем лучше, подумала она.
И продолжала путь ровным шагом к городскому центру Бирмингема, когда услышала женский голос, пронзивший воздух.
– Эгей, Либс! – возопила Ния, моментально узнаваемая по хитросплетению мидлендского акцента с карибским. Либби обернулась, чтобы поприветствовать подругу и коллегу. – Будь твое лицо еще чуточку жалостнее, тебе пришлось бы соскребать его с пола, – засмеялась та. – Что с тобой не так? Неужто учебный курс настолько плох?
– Не ахти, – ответила Либби, но предпочла не углубляться.
– А что там, напомни? Вылетело из головы.
– Конфиденциальность пациента и защита данных.
– А-а, вот почему… Звучит адски скучно.
Либби претило врать кому бы то ни было о причинах своего отсутствия на работе, а уж подруге – тем паче. Но легально – и многократно заталдычено на сорока страницах подробнейших юридических формуляров, которые ей пришлось вчера подписать, – выбора у нее нет. Чем Либби занята на самом деле, известно только ей самой и кадровому отделу больницы, где трудятся они с Нией.
– Расскажешь мне об этом в автобусе.
Либби бросила испепеляющий взор на длинный белый автобус, припаркованный у противоположного бордюра, с обеих сторон изукрашенный видеорекламами, следующий до ворот больницы. Но Либби направлялась в другое место, так что у нее нашелся вполне благовидный предлог.
– Я не пользуюсь общественным транспортом с той самой поры, как водителей заменили компьютерами, – сказала она. – Вверять жизни десятков людей в руки искусственного интеллекта – значит напрашиваться на неприятности.
– Ты рассуждаешь, как динозавр из мрачного Средневековья.
Либби прикусила язык, чтобы не уточнить, что динозавры в Средневековье не жили, и вместо того согласилась.
– Угу. И единственный раз, когда ты увидишь меня в штуковине, которая управляет собой сама, – это лежащей в кузове катафалка.
– Что до меня, то если это дешево и везет меня туда, куда надо, то в него хоть единорогов на роликах запряги, мне до фени. – Запрокинув голову, Ния от души рассмеялась. – Кстати, если я не потороплюсь, то опоздаю. Обед в понедельник не отменяется? Ты к тому времени закончишь?
– Определенно.
– Хорошо, потому что платить будет твоя очередь, – присовокупила Ния, ступая на дорогу.
– Осторожно! – крикнула Либби, хватая ее за руку и отдергивая с дороги подъезжающей машины.
– Эти электрические штуковины чертовски тихие, а? Они меня прикончат.
– Они всех нас прикончат, – ответила Либби, и Ния пересекла дорогу – на сей раз не подвергаясь опасности.
Либби дождалась, пока автобус подруги покатит по дороге, прежде чем продолжить путь пешком в другом направлении. Еще раз проверила телефон, чтобы узнать, нет ли каких-нибудь новостей о нем. И опять ничего.
В вечер встречи с ним Либби проводила выходные с Нией и компанией подруг в Манчестере. Они тянулись к залу караоке в глубине паба, когда ее взгляд впервые упал на него. Они собрались группой на сцене, сгрудившись вокруг двух микрофонов, чтобы исполнить песню, выбранную Либби, – «Человек в зеркале» Майкла Джексона. Но за пять с лишним минут утратили интерес напрочь, покинув Либби дотягивать песню в одиночестве.
Тогда-то она его и увидела. Их взгляды были неразрывно связаны в пространстве шумного паба, когда он одарил ее развязной, чуть ли не кривой ухмылкой. Он был не самым привлекательным из группы молодых людей, с которыми стоял; не выделялся он и ни шириной плеч, ни ростом, и маячил позади всех, словно был смущен их разнузданным поведением. Как и Либби, он явно был фанатом Майкла Джексона и шевелил губами в такт с ней. Он тоже знал каждый гик, вскрик и хихик песни от и до.
– Парнишка не может глаз от тебя отвести, – подбодрила ее Ния, когда Либби наконец покинула сцену. – Ступай потолкуй с ним.
Либби открыла было рот, чтобы запротестовать, как поступала всегда, когда подруги подбивали ее на флирт. Воспоминание о предательстве Уильяма всегда было на подхвате. Однако на сей раз она загнала его обратно в кладовую, из которой оно выкарабкалось, и заперла дверь. На сей раз она была заинтересована. Опрокинув в себя джин с тоником для храбрости, направилась прямиком к нему.
– Привет, – начала нервно и протянула ладонь для пожатия.
– Очень уж официально, – поддел он, но все-таки пожал протянутую руку. – Как тебя зовут?
– Либби.
– А меня… – Но ответа сквозь автогенерацию микрофона диджея она не расслышала. И уже хотела переспросить, когда он спросил: – Значит, ты фанатка Майкла Джексона?
– Нас с братом вырастили на его музыке. Мама крутила его беспрестанно.
– В нашем доме фанатом был папа. Когда я был маленький, он купил нам билеты на его концерт в Лондоне, но тут Джеко помер, так что сходить нам так и не довелось.
– Моя мама сделала то же самое! Билеты до сих пор у нее в рамочке на стене ванной. – Либби улыбнулась ему, уже почувствовав трепет в животе.
– Ты здешняя? – поинтересовался он.
– Нет, мы приехали из Бирмингема на выходные с девчонками. – Она указала на шестерых подруг, в чем тут же раскаялась, потому что те послали в его сторону утрированные воздушные поцелуи. Он в ответ сделал то же самое. Либби это пришлось по душе.
– Можно тебя угостить? – спросила она, и он согласился.
Когда они вдвоем направились к стойке, паб вокруг них словно вдруг опустел, потому что они видели и слышали только друг друга; ни танцующих, ни пьяных тел и голосов, заполняющих зал, ни бухающего ритма танцевальной музыки. Либби болтала о своей работе по уходу за больными, а он рассказывал, как работал в автопроме, пока революция беспилотных авто не сделала его лишним. Их неприязнь к этим автомобилям оказалась обоюдной, но Либби не хотела портить вечер, объясняя, почему она от них не в восторге.
Она оценила, что он задавал ей не меньше вопросов, чем она ему, и в его взгляде угадывалось тепло, вызывавшее у ней желание погрузиться в них и узнать о нем всё-всё. И как у него на щеках появлялись ямочки, когда он смеялся. Стены, на возведение которых вокруг себя она потратила два года с момента ухода Уильяма, рухнули в один миг. Либби еще ни разу не испытывала ничего столь же интенсивного, как желание поцеловать его здесь и сейчас. Но сдержалась.
– Может, выйдем наружу, где потише? – предложил он, и она согласилась.
Пивной сад был освещен электрическими гирляндами, подкрашивавшими ночные небеса кремово-белым сиянием, растягивая наружное пространство в длину и в ширину. Гирлянды были обернуты вокруг ветвей трех деревьев, а из динамиков лился вполне уместный плей-лист безмятежных балеарских ритмов. Пьянчужки как раз освободили один столик, так что они его заняли, и официантка поставила между ними горящую свечу в глиняном горшочке.
В первую минуту они просто сидели, глядя друг на друга и не тяготясь молчанием.
– Наверное, это я спьяну болтаю, – в конце концов начала Либби, – но чувство такое, будто я знаю тебя сто лет, а не два часа.
– Та же история, – ответил он. – И нет, не думаю, что это пьяная болтовня.
И передвинул руку, потянувшись к своему бокалу. Его мизинец коснулся ее мизинца, прежде чем он убрал руку. Либби подвинула свою, чтобы они соприкоснулись.
Прошел еще час в разговорах, но в конце концов больше Либби сдерживаться не могла. Подалась через деревянный столик, положив свою ладонь ему на руку, и сближала губы, пока они не встретились. Это был первый поцелуй, поцелуй возлюбленных и поцелуй двух человек, знающих друг друга как свои пять пальцев, – всё в одном. Либби не хотелось, чтобы он кончался.
Внезапно она ощутила, что ее дергают за рукав.
– Либс, дико извиняюсь, но ты нам нужна, – взвинченно проговорила Ния.
– Чего? – отрубила Либби.
– Дико извиняюсь, – одними губами произнесла Ния в адрес нового друга Либби. – Керис упала с туалетного бачка.
– Упала с бачка? Что она на нем делала?!
– Перебрала водки с апельсиновым соком и отплясывала на нем, когда поскользнулась и разбила лицо о пол. Она в отключке. Мы вызвали «Скорую».
– Вот жопа! – буркнула Либби и повернулась к человеку, имени которого до сих пор не знала: – Я вернусь. – Она с надеждой улыбнулась, вставая со скамьи. – Пожалуйста, подожди здесь.
В женском туалете стало ясно, что травмы Керис отнюдь не поверхностные. Потом, идя рядом с носилками, везшими ее подругу в карету «Скорой помощи», Либби повернула голову, чтобы увидеть его в последний раз, но пьянчуги перегородили заднюю дверь, так что разглядеть его так и не удалось…
Прошло уже шесть месяцев, а Либби так и не могла выбросить незнакомца из головы. Один раз даже поймала себя на том, что блуждает в парфюмерном отделе универмага «Джон Льюис», пшикая разными одеколонами на картонные пробнички и пытаясь подобрать запомнившийся ей запах.
Либби проклинала себя за то, что не переспросила его имя, потому что без него онлайн-поиск превратился в сизифов труд. Она часами шарила по интернету, размещая его описание в соцсетях и оставляя свой электронный адрес, на случай если кто-нибудь его узнает. Не считая горстки ответов приколистов – полный пролет.
Дважды она совершала девятнадцатимильное путешествие ради повторного посещения того манчестерского бара, на случай если он там завсегдатай. И хотя не один час одиноко просидела в кабинке, наблюдая за людьми, он нигде не показывался. Персонал бара не узнал его по описанию, которое она дала, а он не лайкнул паб на странице заведения в «Фейсбуке». Операторы такси просматривать свои записи без его имени не могли; прочесывание «ЛинкдИн» частым гребнем в поисках бывших работников автопрома не выдало ни одной знакомой фотки. Последняя ее надежда – телепатия – толку не дала, как и следовало ожидать.
В самой глубине сердца Либби понимала, что пора признать поражение. Найти человека без имени попросту невозможно. Она даже гадала, не использует ли в глубине души эти поиски как оправдание, чтобы не возвращаться на сцену знакомств. Быть может, это идеальный тип отношений для нее – если не удастся его отыскать, Либби никогда не узнает его по-настоящему, и он не сможет ее подвести. И никогда не станет вторым Уильямом.
Либби и не заметила, как добралась до места назначения. Поколебалась, глядя через дорогу с оживленным движением на двухсотлетнее здание. Бывшая ратуша Бирмингема явно выбивается из своего более современного окружения. Ее архитектура в романском стиле воплощена в известняке и серовато-белых кирпичах, выставляя напоказ десятки колонн, подпирающих двускатную крышу. Сооружение впечатляющее, но Либби ужасала перспектива до конца дня торчать внутри.
Либби нога за ногу проплелась по плитам дорожки, через стеклянные раздвижные двери и ступила в фойе. Тут ее внимание привлек аромат свежей выпечки и кофе, так что она купила в кафе булочку с шоколадом и банан.
Обойдя лифт стороной, предпочла оттянуть неизбежное, одолев пять пролетов каменных ступеней. У прочной дубовой двустворчатой двери с петлями шириной с доброе весло одернула одежду, чтобы не осталось ни единой морщинки, и нажала на кнопку звонка. Вспыхнула ярко-голубая светодиодная панель.
– Требуется сканирование отпечатков пальцев, – сообщил машинный женский голос, и Либби поднесла правую ладонь к объективу камеры. – Подтверждено, – добавил голос, и двери распахнулись.
В комнате она насчитала шестерых мужчин и женщин в деловой одежде. Некоторые разговаривали через гарнитуры, подключенные к мобильным телефонам; другие работали на компьютерах, но Либби не видела, что показывают экраны. К ней подошли двое сотрудников службы безопасности, облаченные с головы до пят в черное. У каждого одна радужная оболочка была чуточку обесцвечена, и Либби распознала в них смарт-линзы. «И почему это в наши дни все должно быть смартовое?» – подумала она. Быть может, Ния права и Либби самое место в мрачном Средневековье, хоть и без динозавров? Охранники сопроводили ее к столу.
– Положите личные вещи в эту коробку, – грубо потребовал один, и Либби подчинилась, положив свою сумочку, часы и мобильный телефон в коробку.
– Давненько я таких не видал, – заметил второй охранник, беря гаджет Либби, чтобы продемонстрировать коллеге. Попытался согнуть его негнущееся шасси, грозя сломать.
– Осторожно! – предостерегла Либби.
– Держу пари, она до сих пор и наликом пользуется, – присовокупил его коллега.
После рентгена сумочку ей вернули, а телефон и часы поместили в серебристый металлический шкафчик под столом. С помощью белых дисков, прикрепленных ремешками к ладоням, просканировали Либби с головы до пят в поисках записывающих устройств и средств связи. С удовлетворением убедившись, что ни тех, ни других нет, тот, что пониже ростом, достал из запечатанного пакета ватную палочку.
– Рот, – распорядился, мазнул ватным тампоном по ее языку и вставил его в цилиндрический контейнер размером с колпачок авторучки. Стоя с ним почти лицом к лицу, Либби заметила свое крохотное изображение, отраженное в его смарт-линзе, – наверное, взятое из ее государственной идентификационной карты вкупе с информацией, прочесть которую может только он.
– Говорите сюда, – продолжал он, поднося планшет к ее рту. – Имя.
– Либби Диксон, – сказала она, и на экране распознавания отпечатка голоса появилась зеленая галочка. – Я что, должна этим весь день заниматься? Не возьму в толк, как мои ДНК или голос могли сильно измениться за последние сутки.
– Правила есть правила, – отрезал охранник и сопроводил ее к очередной внушительной двустворчатой двери. Настучал код и подставил для сканирования собственный глаз, прежде чем двери распахнулись в просторный квадратный зал.
Внутри двое мужчин и две женщины собрались в углу под сводчатыми непрозрачными окнами, сквозь которые не выглянешь и не заглянешь. Стоя спинами к Либби, они лишь повернули головы при натужном звуке петель.
– Еще раз здравствуйте, – начала она с нервной улыбкой, не обращаясь ни к кому в отдельности. Те ответили кивками, не проронив ни слова, и продолжили свою беседу.
В точности та же недружелюбная, стерильная обстановка, что и вчера. В центре комнаты стояли полукругом четыре широких деревянных письменных стола, обращенных к трехсторонней стене, на которой Либби с трудом различала призрачные абрисы двенадцати телеэкранов, из них один намного больше остальных. В углу каждого значилось «вне доступа». По всему периметру комнаты шли стеновые панели из красного дерева.
Слева от Либби находились еще три стола, за которыми тихонько сидели двое мужчин, оба в смарт-очках. Перед ними лежали только планшеты, проецируя виртуальные клавиатуры на дымчатое стекло столешниц. Теперь, когда телефоны и планшеты обладают такими же ресурсами, как настольные компьютеры и ноутбуки, Либби и припомнить не могла, когда в последний раз видела те или другие.
Один из двоих был стенографистом, обязанным вести цифровые записи и печатать заметки обо всем, что обсуждается, как только начнется слушание дела. Второй отвечает за проекцию визуальных материалов на стену. И тот, и другой за весь вчерашний день не сказали и дюжины слов.
Не зная, куда себя деть, пока не пробьет девять, Либби достала булочку из бумажного пакета и отщипнула кусочек, чтобы пожевать.
– Тут употреблять пищу не положено, – фыркнула женщина с шотландским акцентом, в темно-синей клетчатой юбке и жакете под стать. Либби почувствовала, что краснеет, словно получила внушение от учительницы, и бросила перекус в металлический контейнер для мусора.
– Это только для бумаги, – присовокупила женщина.
Либби поискала другой мусорный контейнер, но тщетно, так что выхватила пакет из контейнера и сунула булочку обратно в свою сумочку. Внезапно на стене замигал зеленый свет.
– Хорошо, начнем? – произнес мужчина, оборачиваясь. Смерил Либби подозрительным взглядом с головы до ног, но попытался замаскировать это ханжеской улыбкой. Джек Ларссон – член парламента, кабинета министров и единственное лицо, которое Либби видела за пределами этой комнаты, когда он время от времени появлялся на телевидении. Направившись к столам, Ларссон насвистывал вступительные такты старой песни, знакомой Либби и называвшейся «Мне хорошо»[5]. Учитывая серьезный характер того, что им предстояло обсудить, выбор отнюдь не самый уместный.
Пока все его коллеги направлялись к столам, Либби мешкала, дожидаясь, когда все рассядутся, потому что вчера получила нагоняй от женщины в шотландке за выбор места, явно предназначавшегося не ей. Стул Либби оказался дальше всех от входа, шанса воспользоваться которым снова ей придется ждать весь день.
Помимо Джека Ларссона, ни одного имени остальных она не знала. Один из сотрудников службы безопасности предупредил ее, что задавать вопросы личного характера, пусть даже об имени, данном при крещении, строго запрещается. Однако притом ей пришлось надеть серебристый бейдж с выгравированной на нем черными прописными буквами надписью «Мисс Диксон».
Субъект, контролирующий видеоматериалы, положил перед Джеком черный металлический дипломат, набрал на электронной клавиатуре комбинацию, и замки со щелчком открылись. Извлек единственное содержимое чемоданчика – пять электронных устройств на манер планшетов – и раздал каждому. Либби была последней.
– Начать запись, – распорядился Джек.
– Система записывает, – откликнулся стенографист, и Либби почти расслышала, как его пальцы тихонько выстукивают по стеклянной клавиатуре.
– Что ж, леди и джентльмены, процедура нам всем уже известна, – продолжал Джек. – Но в соответствии с положениями Акта по автодорожному движению я обязан напомнить вам, что я открываю заседание номер тридцать один двадцать один Автотранспортного следственного жюри. Наша задача – выслушать, что черный ящик каждого автомобиля может сообщить о дорожно-транспортном происшествии, и на основании означенного определить меру ответственности каждого. Сегодня на вас ложится бремя ответственности за решение, была ли гибель людей, оказавшихся участниками фатальных столкновений с беспилотными автомобилями, законно обоснованной или нет. На кого возложить вину – на человека или машину, – решать вам.
Либби понимала, что за этим последует, и ей претило, что ее вынудили участвовать во всем этом.
Пока председательствующий Джек Ларссон продолжал зачитывать вслух обязательный перечень правил и рекомендаций, Либби окинула взглядом лица коллег-присяжных.
Вчера появление Джека, выступающего главой правительственного Министерства транспорта, стало для нее сюрпризом. Сперва Либби сочла его обходительным человеком – он единственный из четверых представился ей, пожал руку и предложил кофе. Хотя ему уже перевалило за шестьдесят, массивное телосложение и бритая голова придают ему физически доминирующий облик. Нос и толстые губы выдаются вперед, а карие глаза насквозь пронзают всякого, кто осмелится бросить ему вызов, так же запросто, как бур – воду. Судя по несходящему загару, он частенько отдыхает за границей.
Вчера Либби чересчур стеснялась, чтобы разглядеть кого-либо из членов жюри повнимательней. Но теперь, пока Джек говорил, воспользовалась возможностью оценить каждого.
Шотландской даме в шотландке, сидящей рядом с Джеком, Либби дала бы лет за сорок. Речь, слышанную, должно быть, уже сто раз, она пропускала мимо ушей, вместо того занимаясь интернет-серфингом на своем планшете. Либби заметила, что всякий раз, стоило ей склониться к чему-нибудь, как очки без оправы соскальзывали к кончику носа, и ей приходилось подталкивать их на место.
Рядом с ней сидел симпатичный мужчина помоложе, представляющий Генеральный медицинский совет и одетый в оливково-зеленый твидовый пиджак, сшитый на заказ, поверх белоснежной рубашки с запонками в форме пилюль. Цвет глаз такой же насыщенно-шоколадный, как и цвет волос, на щеках и подбородке щетина. На Либби он внимания не обращал, и его улыбки она пока не видела. Вне этих стен он вполне мог бы показаться ей привлекательным.
Последний стол в ряду занимала пышнотелая дама с густыми рыжими волосами, практически без косметики, с топорными черными часами на запястье и одетая в унылый бесформенный балахон. У этой выражение лица помягче, чем у дамы в шотландке. Из ноздри у нее торчал одинокий волосок, и Либби приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не податься вперед и не выдернуть его. На лацкане жакета дамы красовались красные вышитые буквы «РП» – сокращение от «религиозный плюралист».
А дальше Либби. Ее добровольно-принудительное участие началось, когда юный курьер во флуоресцентном топе сунул ей в руки пухлый конверт с подложкой из пупырки, когда Либби однажды утром уходила с работы. Оседлал свой велик и торопливо закрутил педали, скрывшись из виду, пока она не успела вскрыть конверт, прочесть инструкции и запустить ими в курьера.
Либби сочла розыгрышем, что из всех людей выбрали именно ее, ненавидящую беспилотники пуще всего на свете. Однажды она участвовала в двадцатитысячном марше протеста по Даунинг-стрит, дабы выразить свои страхи перед авто Пятого уровня. И вообразила, что, если ее спросят и она предупредит о своем предубеждении, включение в состав жюри поспешно отзовут. Не тут-то было. А не имея знакомых, которых секвестировали бы подобным образом – во всяком случае, насколько ей известно, – Либби была вынуждена пуститься в онлайн ради поиска отзывов бывших участников. Однако информации было плачевно мало.
Каждый крупный интернет-провайдер получил законодательное предписание удалять и блокировать подстрекательские комментарии, содержащие какие-либо упоминания или домыслы по поводу гражданского долга отбывания повинности в Автотранспортном следственном жюри.
Ее последним прибежищем стал официальный веб-сайт ГДАСЖ, включавший пятиминутный ролик, трубно вещавший правительственную пропаганду, и ничего более. Под давлением противников предоставления искусственному интеллекту такой власти над машинами правительство создало Автотранспортное следственное жюри. Используя данные камер и черного ящика автомобиля, жюри решает, кто виноват в несчастном случае – ИИ автомобиля или Пассажир. Если первый – производители и страховщики несут по искам о компенсации ущерба совокупную ответственность. Также потребуется адекватная и дорогостоящая модернизация программного обеспечения, чтобы эта ошибка больше не повторилась.
Но Либби знала, как редко подобные расследования возлагают вину на ИИ, считая систему практически непогрешимой. Они читала о разгневанных семьях, понесших тяжкую утрату, протестующих против несправедливых вердиктов жюри, возлагавших вину за фатальное происшествие исключительно на их близких. Родственники погибшего права на апелляцию лишены, и в результате некоторые из утративших кормильца заодно лишались и крова над головой.
Как жюри приходит к вердикту, содержится в секрете. Это самоуправляющийся орган, и отчитываться в своих решениях не должен. Либби, убежденной стороннице полной прозрачности, эта часть процедуры тоже была не по нутру.
День отправления долга неуклонно надвигался, и она присягнула использовать эти пять дней служения, чтобы стать рупором меньшинства и оспаривать решения везде, где только уместно.
Но когда Либби переступила порог следственного помещения, стало очевидно, что все ее благие намерения обречены заранее. Всякий раз, стоило ей высказать свою точку зрения, как поначалу дружелюбный Джек, одновременно уничижая и ободряя, осаживал ее на место столь деликатным пассивно-агрессивным образом, что Либби даже толком не понимала, не навоображала ли она это сама. И в конце концов, к собственному стыду, снова опускалась на стул, признав поражение. В реальном мире она без колебаний встала бы грудью за себя или своих пациентов. Но эта комната не от мира сего. Это частный клуб для избранных, а ей дали лишь гостевую контрамарку.
Внезапно Либби осознала, что все взгляды устремлены на нее.
– Мисс Диксон, мы уже потеряли для вас интерес? – улыбнулся Джек. – Не требуется ли вам, чтобы я повторил что-нибудь из только что сказанного?
– Нет, продолжайте, пожалуйста, – шепнула она с пересохшим горлом.
– Какое великодушие! – ущипнула дама в шотландке.
– Что ж, начнем в чаянии, что наша гостья больше не будет витать в облаках, – продолжал Джек, подмигнув Либби. – Прошу иметь в виду: то, что вам предстоит вот-вот увидеть, содержит особенно наглядные улики.
Либби показалось, что, когда Джек распорядился пустить ролик, на дне его глаз всколыхнулся проблеск восторга.
Джуда буквально парализовало в автомобиле, с головой, зажатой между ладоней, и разинутым ртом. Он беспомощно смотрел на GPS-карту на мониторе, рассчитывавшую путь к месту назначения, над которым был не властен. До прибытия по указанному адресу в Шотландии осталось два часа двадцать пять минут.
В голове у него снова проигрывался голос, буквально только что прозвучавший из динамиков и уведомивший, что его авто управляет кто-то другой. И если ему верить, скоро Джуд отправится на тот свет. Потянулся к кнопке разблокировки двери, но та не работала. Потянувшись через сиденье, попробовал проделать то же с другой дверцей, но с тем же результатом.
– Ладно, вы меня сделали, – вслух сказал он. – Вы, кто бы там ни делал это, вы уже оттянулись на мой счет. Можете вернуть мне машину? Пожалуйста!
Подождал отклика, но тщетно. Вместо этого авто продолжало катить в направлении, которое выбрал не Джуд.
– Думай, думай, – бормотал он, тыча в пиктограмму за пиктограммой на экране приборной доски в попытке вернуть контроль и над автомобилем, и над запрограммированным местом назначения. Но что бы он ни нажимал, никакой роли это не играло.
– Машина, выйди в онлайн, – приказал Джуд в уверенности, что операционная система автомобиля позволит ему открыть свое руководство пользователя и принудительно обойти навигационную систему.
– Автомобиль в режиме офлайн, – ответила она.
– Нет! – скомандовал Джуд. – Мне нужно выйти в онлайн.
– Автомобиль в режиме офлайн, – упорствовала машина.
Он пробежался по списку альтернативных фраз в надежде, что одна из них может сработать. Наконец произнес:
– Обход системы; остановить на обочине; передача управления водителю; открыть руководство владельца.
Авто не отреагировало ни на одну из команд.
– Машина, делай, на хрен, что я сказал! – гаркнул он в сердцах.
После паузы ОС отреагировала.
– Нет.
Джуд опешил. Он еще ни разу не слыхал, чтобы авто употребляло это словцо. Как правило, если его автомобиль был не в состоянии выполнить приказ, он запрограммирован вежливо ответить: «Прошу прощения, выполнить вашу просьбу в данный момент невозможно», далее сопроводив ответ объяснением причин. Безоговорочного отказа у него и в заводе не было.
Джуд выхватил из кармана наушник и надел его, чтобы сделать телефонный звонок.
– Вызов экстренных служб.
– Нет, – отрезала ОС.
Джуд вспомнил, что при каждой посадке в авто телефон автоматически регистрируется в автомобильной вай-фай-сети. И шарил вокруг, пока не нашел в бардачке входящую в комплект гарнитуру. Изыскал способ отключить вай-фай и перемаршрутизировать телефон на поиск сигнала 5G. Но символ подтверждения подключения исчез так же быстро, как появился. «Сигнал заглушен», – сообщил девайс. Сделав глубокий вдох, Джуд попытался выглянуть наружу в поисках помощи, но окна остались матовыми.
Внезапно динамики ожили, напугав его. На сей раз голос принадлежал женщине.
– Пожалуйста, отпустите нас, – услышал Джуд ее всхлипывания. – Я вам ничего не сделала.
– Алло? Кто это? – для пробы спросил Джуд.
– Кто… кто вы? – столь же неуверенно отозвалась она.
– Джуд… Джуд Харрисон, – ответил он. – С моей машиной что-то стряслось.
– Меня зовут Клер Арден, я внутри «Скептера AR5», регистрационный номер FGY778. Я ехала на работу, когда мое авто поехало в другом направлении и голос сказал мне, что я умру. Мой телефон не работает. Вы не могли бы послать кого-нибудь мне на помощь?
– Я бы с радостью, но я в одной лодке с вами, – вздохнул Джуд. – Я заперт в машине и не могу выбраться.
– Я не поняла… Бен сказал, что купил полный план сервисного и экстренного обслуживания. Вы разве не оператор?
– Нет, извините. Я перепробовал все, что только в голову взбрело, но тоже не могу остановить свою машину.
– Почему… почему такое случилось? – с запинкой пролепетала Клер. – Чего от меня хотят? Денег? У меня их немного, но я могу попытаться наскрести…
– Вам кто-нибудь сказал, что вашу машину хакнули? – осведомился Джуд.
– Да.
– А деньги просили?
– Нет. Мне только сказали, что через два с половиной часа я умру.
Голос ее надломился, и Джуд услышал, что она снова заплакала.
– Мне сказали то же самое, – сообщил он.
– Кто же нам поможет?
– Понятия не имею. По-моему, придется просто подождать, пока нам скажут…
– Сэм, что происходит? – появился вдруг ниоткуда третий голос, преисполненный отчаяния, заполнив машину Джуда.
– Не знаю, но прошу тебя, постарайся сохранять спокойствие, – вступил четвертый, на сей раз мужской.
– Алло! – вскричали Клер и Джуд в один голос.
«Сколько нас таких?» – подумал Джуд и вслух спросил:
– Вы нас слышите?
– Да, кто это? – откликнулся мужчина.
– Мы взаперти в наших машинах и не можем выбраться; вы не можете нам помочь? У вас есть доступ к телефонной связи или вай-фаю?
– Нет, мою жену и меня… кто-то запер нас внутри…
Но прежде чем мужской голос успел договорить, приборная доска в автомобиле Джуда включилась, и он увидел себя на телевизионном мониторе. Его снимали анфас, камерой, встроенной в приборную доску. Потом появились экранчики поменьше, с незнакомыми лицами. Джуд насчитал в общей сложности пять штук.
С сердцем, застучавшим, как пулемет, он вслушивался в пронизанный ужасом гомон замешательства остальных, умолявших объяснить, что с ними стряслось.
А потом так же быстро, как подсоединили, их всех повыключали, снова оставив Джуда в зловещем безмолвии.
Воздев правую руку вверх, Джек Ларссон опустил указательный палец, подавая сигнал одному из двоих своих помощников.
– Дело номер триста двадцать два, – начал он, и видеозапись из едущего автомобиля появилась на планшетах членов жюри. Также велась проекция улицы в виде трехмерной подвижной голограммы, вырисовываемой установленными на стенах лазерами, направленными на стол в центре помещения. Движущиеся автомобили были видны под всеми углами.
Глядя на свой планшет, Либби по положению и близости дороги заключила, что ролик снят камерами высокого разрешения, встроенными в переднюю решетку радиатора автомобиля. В уголке экрана демонстрировалась различная статистика, в том числе скорость авто, погодные условия, уклон дороги и географические координаты.
– Данное происшествие имело место на участке нового градостроительства в непосредственной близости от Хемел-Хемпстеда, – продолжал Джек. – Машина представляет собой «Хаули ET», автономный автомобиль Пятого уровня, изготовленного, как и большинство, из графена и пластика, армированного углеволокном. Единственный владелец, ранее в аварии не попадал, дорожный сбор и страховая премия уплачены своевременно, загружено новейшее программное обеспечение.
На экране планшета Либби видела, как машина едет на стабильной скорости 25 миль в час. Ролик переключился на объектив приборной доски.
– Температура наружного воздуха ровно двадцать два градуса, – вел дальше Джек. – Никаких атмосферных осадков, автомобиль ехал на скорости на пять миль ниже ограничения скорости для сухого асфальтового четырехполосного шоссе, покрытие которого прошло восстановительный ремонт тремя месяцами ранее. В автомобиле находился один Пассажир в условиях умеренного двухстороннего движения в течение двадцати двух минут подряд.
Выскочив будто ниоткуда, белый мопед попытался обогнать авто. Либби невольно отпрянула, упершись в спинку стула в тревожном предвосхищении. Ее взгляд метнулся к голографической проекции, и у нее на глазах мопед юркнул в зазор между «Хаули» и едущим впереди грузовиком, зацепив передний правый бампер легковушки. Внезапно мопед вильнул влево; ездок попытался взять его под контроль и развернулся, выписав полукруг. Позади него автономное авто резко затормозило, но обогнуть его не сумело. Потом мопед так же внезапно, как и выскочил, опрокинулся в сторону, вместе с ездоком скрывшись из виду под машиной.
Джек снова поднял руку, чтобы дать второй сигнал. Без предупреждения картинка переключилась на камеру, закрепленную на шасси авто. На планшетах членов жюри и самом большом из настенных экранов появилась молодая женщина, неподвижно застывшая на дороге с конечностями, торчащими под немыслимыми углами, и разбитой левой половиной черепа. Рядом валялся ее шлем. Либби отвела взгляд от планшета, но тут же наткнулась взглядом на то же изображение куда большего масштаба, застывшее на стене.
Нахлынула тошнота, когда память на миг перенесла ее на два года назад, на бирмингемскую Монро-стрит. Либби увидела себя совершенно беспомощно стоящей на дороге, вдыхая запах резины шин, слыша хруст битого стекла под подошвами кроссовок и глядя на собственные ладони, запястья и манжеты блузки, залитые кровью. Моргнув, отогнала воспоминание.
Из шести дел, представленных для расследования вчера, ни одно не было столь чудовищно натуралистичным. Либби повернула голову, чтобы взглянуть на коллег, но на их лицах не отразилось ни проблеска чувств. Они занимаются этим настолько давно, что выработали иммунитет к виду смерти. Либби – нет. Хотя та и преследует ее всю жизнь.
Темноволосый и темноглазый представитель Генерального медицинского совета встал на ноги и указал лазерным пером на стену. Появилась красная точка, и ролик начал воспроизводиться заново в замедленном движении. Либби не поднимала век.
– Как видите, – повел он, – когда ездок появляется, автомобиль почти ничего не может сделать, чтобы избежать этого. Он делает, как было запрограммировано, и резко тормозит, но столкновение неизбежно.
– Какова причина смерти? – осведомился Джек.
– Результаты вскрытия показали, что она наступила в результате серьезных черепно-мозговых травм ствола мозга, лимбической коры и черепа. Вероятнее всего, смерть была мгновенной.
– А что случилась с ее защитным шлемом? – поинтересовалась женщина в шотландке. – Его что, сбило при столкновении?
– Да, он не был пристегнут как следует. Шлем был подвергнут независимым испытаниям, не обнаружившим ни волосяных трещин в оболочке, ни проблем с подбородочным ремешком или изъянов в его изготовлении.
– Суетное тщеславие, – Джек резко потянул носом. – Это и есть первопричина, попомните мои слова. Глупая девчонка больше заботилась о внешности, чем о собственной безопасности.
Либби открыла глаза и рот, чтобы запротестовать, но тут же стушевалась.
– Что нам известно о Пассажире? – справилась представительница религий.
– Мужчина, тридцать семь лет, работает в финансовом округе Лондона, арестов и судимостей в личном деле нет, – доложил Джек. – У него двое детей моложе пяти лет, и он единственный кормилец в семье. Очевидно, он был крайне потрясен и произошедшим, и ремонтом автомобиля, который пришлось произвести из своего кармана.
– А жертва?
Джек бросил на нее предостерегающий взгляд.
– Вам прекрасно известно, что мы никогда не называем погибших «жертвами». Здесь нет жертв, если только мы не решим, что их кончина была неправомерной.
Религиозная представительница понурила голову, будто собака после выволочки, а Джек продолжал:
– Владелице двухколесного транспортного средства было девятнадцать лет, криминальное досье чистое, студентка театрального факультета, первый курс университета. Заслуживающих внимания иждивенцев не имела.
Либби вспомнились ее собственные подростковые годы, особенно то, как изменилось ее отношение к жизни, когда брат отнял свою. Все радикально переменилось в тот миг, когда она обнаружила тело Никки, висящее на осветительной арматуре в его спальне. Раскол в семье образовался тотчас же, и с годами трещины становились все длинней и шире. Он умер по ее вине, и Либби никогда не простит себе, что позволила этому случиться. Ей никогда не избавиться от раскаяния за неспособность возвысить голос и высказать собственные опасения. Больше она подобного не допустит.
Внезапно стремление выступить в защиту погибшей взяло над ней верх. Жизнь девушки заслуживает большего, чем просто номер дела.
– Как ее звали? – робко полюбопытствовала Либби.
– А что, есть какая-то разница? – отозвалась женщина в шотландке, наклоняя голову, отчего очки снова соскользнули к кончику носа.
– Да, потому что я хочу знать.
Скосив взгляд, та поглядела на одного из ассистентов в углу комнаты. Он пальцем пролистывал экран, и на планшете шотландской мадам что-то появилось. Она хотела было ответить, когда Джек перебил ее:
– Это секретная информация.
– Какие у нее были отметки?
– Опять-таки секретная информация, мисс Диксон.
Но Либби сдаваться не желала.
– Вы сказали, что она не имела иждивенцев, заслуживающих внимания. Какие именно у нее остались родственники?
– Засекречено.
На сей раз Джек развел руками, будто в знак извинения. Но каждому в комнате было ясно, что верить ему нельзя.
– А как насчет имени водителя, чей автомобиль убил ее?
– Я ценю вашу любознательность, не меньшую, чем у возбудимого щенка, – Джек тряхнул головой, – однако, боюсь, ничего из вышеозначенного не имеет ни малейшего отношения к результату нашего решения. – Он поглядел на даму в шотландке: – Какие-либо неисправности в автомобиле обнаружены?
– Черный ящик дал стандартный осмотр вкупе с полной диагностической проверкой, и никаких ошибок не обнаружено, – ответила она. – С юридической точки зрения я не сомневаюсь, что это человеческая ошибка, вызванная действиями ездока мопеда.
– Почему машина не попыталась уклониться от нее? – не уступала Либби. – А только затормозила?
Бросив взгляд на остальных, Джек закатил глаза, изобразив очередную фальшивую улыбку.
– Вам неизвестно, как автономный автомобиль принимает решение в сценарии «жизнь или смерть», мисс Диксон?
– Да, конечно, но…
Однако Джек, ничуть не интересуясь ответом Либби, перекрыл ее:
– Тогда вам известно, что, если автомобиль, подобный тому, который мы только что наблюдали, тормозит без поворота, значит, это рассчитанный риск, и этот выбор сделан по весьма и весьма веской причине.
– Поглядите на левую и правую стороны голограммы, – подхватил темноволосый, менее снисходительно, чем Джек, но все равно избегая встречаться с Либби взглядом. – С одной стороны припаркованные машины, с другой – поток движущихся автомобилей. Поворот на полосу движения привел бы к большему числу пострадавших. Рядом с припаркованными автомобилями проходит тротуар – под этим углом видно, что там не меньше двадцати пешеходов. Столкновение с любым из этих авто могло бы выбросить их на пешеходов.
– Могло бы, – повторила Либби. – Однако наверняка это неизвестно, не так ли?
В комнате воцарилось молчание, и она осознала, что даже ассистенты Джека нервно переглядываются. Но идти на попятный Либби была еще не готова.
– У вас есть проекция того, какие именно машины она бы ударила, материалов, из которых они сделаны, и силы, которая нужна, чтобы вытолкнуть их на тротуар? – спросила она.
– Я… я… не думаю, что у нас есть… – промямлила дама в шотландке.
– А разве мы не должны располагать информацией такого рода, прежде чем выносить суждение?
– Мисс Диксон… – начал Джек, направляясь к Либби и останавливаясь перед ней. Когда он навис над ней, она почувствовала себя совсем маленькой и незначительной. – Вы бы предпочли, чтобы автомобиль рассчитал курс действий, рискующий жизнью водителя и пешеходов, чтобы спасти глупую девчонку? Значит, множество людей должны были заплатить своими жизнями за ее идиотизм?
Либби прикусила нижнюю губу изнутри, чтобы та не дрожала.
– Я думала, что эти расследования нужны для того, чтобы мы обсуждали случившееся и принимали решение совместно, – произнесла она. – А сегодня все оборачивается, как вчера, – вы уже вынесли вердикт, и машина никогда ни в чем не виновата.
Отступив на шаг, Джек ущипнул себя за переносицу.
– Насколько понимаю, вы здесь второй день? Я не рассчитываю, что человек, подобный вам, способен постичь разработку программного обеспечения от и до. Однако рассчитываю, что вы доверяете тому, что говорит вам ваше правительство. В программное обеспечение, используемое в ИИ, внедрены принципы гуманизма, руководящие процессом принятия решения автомобилем.
Чем снисходительнее становился Джек, тем больше подстегивал откровенное неповиновение Либби.
– Вы пытаетесь заставить меня поверить, что ИИ обладает теми же когнитивными способностями, что вы и я? Машина лишена жалости и сопереживания и не оперирует нравственными нормами, как мы.
– Нам надо рассмотреть еще массу дел, так что, пожалуй, лучше пойдем дальше, – изрек Джек. – Если только больше никто не хочет добавить ничего уместного по этому делу, тогда, может быть, проголосуем?
Остальные, за исключением Либби, выразили согласие.
– Будьте любезны, поставьте галочку в одном из двух окошек в углу экрана…
Звонок телефона в углу комнаты не дал ему договорить. Один из его ассистентов снял трубку, и Либби заметила, что он мгновенно побелел, как плат.
– Сэр, – обратился он к Джеку, – мы вынуждены на время приостановить слушания.
Голограмма исчезла, и прерывистый писк заставил все головы обратиться к отпершимся и широко распахнувшимся большим двустворчатым дверям. Двое массивных работников службы безопасности, обыскивавшие Либби по прибытии, поспешили внутрь с группой коллег, следующих по пятам.
– Не будет ли кто-либо любезен объяснить, что происходит? – спросил Джек.
– Извините, что прерываю, – сурово начал более низкий из двоих охранников, – но возникла ситуация, требующая вашего неотложного рассмотрения.
С помощью собственного планшета он листал экран, пока на нем не появилась трансляция новостного телеканала. Охранник спроецировал ее на один из телевизионных экранов на большой стене. Тот показывал канал круглосуточных новостей, и на нем появилась впавшая в истерику женщина внутри движущегося автомобиля, мечущаяся от окна к окну и колотящая по стеклу кулаками. Либби сразу же заметила, что та беременна.
– Кто это? – осведомилась религиозная представительница. Вокруг изображения паникующей незнакомки вспыхнули четыре экранчика поменьше. Каждый показывал других Пассажиров в других автомобилях, и все они были явно напуганы и озадачены.
– Джек? – спросила дама в шотландке, вопросительно глядя на него. Бессмысленное выражение его лица красноречиво заявляло, что он знает об этом не больше, чем Либби.
– Включите звук, – распорядился Джек, когда на экране заговорила ведущая программы новостей.
– Для зрителей, только что присоединившихся к нам, сообщаем, что мы еще пытаемся проверить достоверность этой прямой трансляции. Но если то, что нам сообщили, соответствует действительности, то, судя по всему, четыре беспилотных автомобиля больше не подчиняются своим Пассажирам. Мы всё еще ждем официального заявления, но высказывается предположение, что автомобили, которые вы видите, были взломаны хакерами.
– Что за нелепость! – свысока отмахнулся Джек. – Это невозможно.
– Они сеют панику, – откликнулась дама в шотландке. – Как можно такое показывать?! Это безответственно.
– Сейчас же дайте мне Вестминстер по засекреченной линии, – Джек повернулся к низкому сотруднику безопасности.
Взгляд Либби переходил от Пассажира к Пассажиру; каждый реагировал на происходящее с ними совершенно по-своему. Внезапно, когда появился пятый экран, челюсть у нее отвисла и дыхание перехватило.
Голоса остальных плененных Пассажиров принесли Клер капельку утешения, что против собственной воли удерживают не ее одну. Но когда звук из стереосистемы отключился так же резко, как и появился, одиночество вернулось с новой силой. Тревога на вкус жгла, как кислотная отрыжка, так что Клер крепко сглотнула, чтобы удержать ее внутри, а не рисковать, что та ее пожрет.
«Бен знает, что делать, – думала она. – Бен всегда знает, что делать». И тут же застопорилась на полном скаку – она на минутку забыла, что не может ему позвонить.
Мысленно пролистала варианты. Обратиться за помощью в полицию или к подружкам она не может – потребуется слишком много объяснять. Остается лишь один человек. «Энди. Он единственный».
Лично она с отстранившимся братом не встречалась уже три Рождества, но они поддерживали связь посредством неопределенных, спорадических голосовых посланий. Однако Клер даже не представляла, где он пребывает с тех пор, как комиссия по УДО освободила его досрочно. Оставалось лишь уповать, что Энди живет не слишком далеко. Если он ответит на звонок и она выложит ему всю правду о случившемся сегодня утром, он наверняка не осудит ее. Но, зная его как облупленного, как может знать родной человек, Клер не сомневалась, что он будет рассчитывать на финансовую компенсацию в ответ за помощь и молчание.
– Роксанна, – сказала она вслух; этим именем Бен окрестил операционную систему – в честь бывшей подружки, с которой Клер однажды встретилась и тут же прониклась к ней неприязнью. Бен же считал, что это забавно. – Мне нужно, чтобы ты позвонила Энди… – Но ей не довелосьсказать больше ни слова.
– Система связи вне доступа, – ответила Роксанна. Клер сделала несколько попыток повторить команду, но безуспешно.
Осознание огрело ее как обухом: вырваться из этого авто невозможно. Она одна-одинешенька. И, словно напоминая о своем присутствии, ребенок чувствительно пнул ее изнутри. Клер поправилась: она не одна, она с сыном. И ради него должна пережить эти мытарства. Она должна защищать его, как никого прежде, даже Бена. Она ни за что его не подведет.
Когда ребенок заворочался и лягнулся снова, Клер осталось лишь надеяться, что стресс утренних событий не повредил ему. Она только-то и смогла, что пустить в ход дыхательные упражнения, которым ее научили на курсах по методу Ламаза. Ей вспомнилось, как они с Беном вдвоем хихикали все уроки напролет и как он мертвенно побледнел, когда ему пришлось смотреть видео родов. Теперь она начала с глубокого, медленного очистительного дыхания, прежде чем перейти к легким неглубоким вдохам. Через пару минут выяснилось, что это вроде бы сработало и ребенок утихомирился снова.
– Мы будем в полном порядке, – шепнула она ему, ласково массируя выпуклый живот размером с футбольный мяч. – Просто сохраняй спокойствие, и мы отыщем выход из этой передряги. Раз уж добрались досюда, то уж теперь не сдадимся.
Клер украдкой бросила взгляд в заднюю часть машины, и тонкие волоски на задней стороне шеи у нее встали дыбом.
– Мамочка сделает все, что потребуется, несмотря ни на что.
– Не может быть! – шепнула Либби, уставившись на изображение на экране, почти не в силах поверить собственным глазам. Склонила голову, вперив в него беспощадный взор и пытаясь совладать с удушьем. Игнорируя остальных Пассажиров и замешательство в следственной комнате, она сосредоточилась только на одном лице.
«Человек, на поиски которого ты потратила шесть месяцев, застрял в беспилотном авто».
Рациональная часть мозга Либби приняла командование на себя, задавшись вопросом, действительно ли это человек, которого она встретила в баре шесть месяцев назад. Может, рассудок дурачит ее? Или это просто человек, очень на него похожий? Уверенности она не испытывала.
Мало-помалу тщательно вгляделась в его наружность. Сходство просто поразительное. Он похудел по сравнению с тем разом. Скулы обострились, а так запомнившиеся ей искрящиеся глаза угасли. Впрочем, будь на его месте она, сияние ее глаз тоже наверняка померкло бы.
Единственный способ удостовериться, что она видит того самого человека, – услышать его речь. Его губы шевелились, но из громкоговорителей в комнате не раздавалось ни звука. Либби прикидывала, не поделиться ли этой новостью с остальными членами жюри, но уверенность, которую она сумела призвать пару минут назад ради спора с Джеком, развеялась так же быстро, как нахлынула, заодно прихватив с собой и ее голос. Покамест она подержит язык за зубами.
Либби отвела взгляд от экрана, на миг отвлекшись из-за сотрудника, ответственного за проецирование видеоматериалов на видеостену. Тот лихорадочно пролистывал экран своего планшета во всех направлениях, потом переключился на стенографическую машину, чтобы повторить те же манипуляции.
– Не получается, – признался он. – Ничего не понимаю! Я больше не в состоянии управлять тем, что выводится на экран.
– Тогда кто же им управляет? – поинтересовался его коллега. Тот лишь плечами пожал.
Тем временем один из сотрудников службы безопасности поднес Джеку телефон. Тот зашагал к дверному проему и остановился под архитравом, вне пределов слышимости, под устремленными на него взглядами всех присутствующих, дожидающихся логичного объяснения этой трансляции. По медленно багровеющему лицу и вспухающим венам по обе стороны толстой шеи Джека было ясно, что он теряет терпение.
– Что ж, найдите кого-нибудь, кто может мне сказать! – рявкнул он и дал отбой.
– Джек? – спросил единственный, кроме него, мужчина в жюри. – Что происходит?
Джек помолчал, чтобы собраться с мыслями.
– Это еще нуждается в подтверждении, но есть вероятность, что незначительное количество автомобилей могли быть… временно скомпрометированы.
– Что вы имеете в виду под «скомпрометированы»? – осведомилась религиозная представительница.
– Хотите сказать, они взломаны? – подхватил ее коллега-мужчина.
Джек промолчал, и Либби ощутила, что желудок у нее скрутило в тугой ком размером с кулак.
– Я не говорю, что случилось именно это; я говорю, что существует потенциальная возможность чего-то в подобном роде. Я ожидаю дальнейшей информации от коллег из Министерства внутренних дел и Министерства транспорта.
– Взломаны? – повторила дама в шотландке. – Но это же полнейшая бессмыслица. Эти автомобили защищены от взлома. Так нам заявляли с самого начала, верно?
– Именно так вы убедили общественность возложить доверие на беспилотные мобили, – присовокупил темноволосый. – Были даны железобетонные гарантии, что, поскольку автомобили взаимодействуют с внешним миром лишь в случае необходимости, нет ни линии постоянной связи, ни «облака», которые можно было бы взломать. А теперь вы заявляете нам, что их можно скомпрометировать?
– Уверен, это всего лишь досужие домыслы и слухи, – изрек Джек, но его тонкая усмешка быстро угасла, и он изо всех сил постарался скрыть свою озабоченность.
Внезапно еще двенадцать телеэкранов заполнились изображением – на сей раз пожилого человека с пришпиленной к пиджаку на левой стороне груди горсткой медалей. Его язык телодвижений резко контрастировал с поведением остальных – глядя за окно своего движущегося автомобиля, он выглядел совершенно расслабленным.
– Итого шестеро, – отметил член жюри мужского пола, и в этот миг звук новостного телеканала вернулся.
– И мы только что получили подтверждение из правительственных источников, что люди, которых вы видите в машинах, захвачены третьей стороной, однако кем и с какой целью, пока неизвестно. Мы можем лишь сообщить вам, что все они, судя по всему, едут из разных уголков страны к одному и тому же месту назначения. Полиция также признаёт, что каждого Пассажира при этом предупредили, что они могут погибнуть сегодня до полудня.
– Погибнуть?! – охнула религиозная представительница и обернулась к Джеку: – Вы же минуту назад заявили, что существует лишь потенциальная возможность, что эти машины были взломаны! И что же теперь, кто эти люди? Заложники? Вы хотя бы в курсе, что там происходит?
Больше скрывать свое недовольство Джек не мог.
– И почему я слышу это по каналу новостей, а не от кого-либо из вас? – заорал он на ближайшего члена своей команды. – Если машины на моих дорогах захватывают, тогда почему я узнаю об этом последним?
– Мы пытаемся определить, кто находится в каждой машине, а также марки и модели в надежде, что изготовители отыщут способ остановить их дистанционно.
– В надежде? – переспросил Джек. – Не кормите меня «надеждами», предъявите мне результаты. И почему мне не перезвонил никто из моей собственной канцелярии? Подключите мне немедленно Центральный правительственный оперативный штаб. – Он потер глаза и тряхнул головой, а ассистент торопливо ринулся прочь.
– Вот и номер семь, – отметил темноволосый, когда экран заполнило очередное ошеломленное лицо – на сей раз женщины азиатского происхождения.
– Когда это кончится? – вопросила религиозная представительница. – Кто эти люди? Как их выбрали? Почему именно их?
– Не следует ли вам лучше помолиться за них, чем задавать столько дерьмовых вопросов? – огрызнулся Джек и воззрился на телефон у себя в руке.
– Номер восемь, – продолжал темноволосый. На очередном экране появилась женщина в хиджабе. – Сколько ж их там еще?
Либби заметила, как руки Джека стиснулись в кулаки, глаза яростно вспыхнули.
– Бога ради, я и сам вижу, что происходит. Мне не нужен сраный репортаж с мест! Мне нужно, чтобы вы все заткнулись и я мог подумать.
– А это, случаем, не София Брэдбери, артистка? – спросила дама в шотландке.
– Нет, не может быть, – возразила религиозная представительница, подвигаясь на краешек стула, чтобы взглянуть поближе. Новостной канал тем временем сфокусировался на Софии, для сравнения выдав рядом фильмотечный материал ее актерской игры. – Вы правы. Ну, чтоб меня…
Ее перебила ведущая новостей:
– Материал, который мы сейчас дадим в эфир, был взят из источников в социальных СМИ. Он содержит момент, когда каждого из этих людей, которых мы пока именуем Пассажирами, известили о том, что с ними происходит.
Каждая пара глаз в помещении устремилась на самый большой экран, на котором Клер Арден забралась в свой автомобиль, прежде чем тот отъехал. Вскоре после этого голос уведомил ее о захвате. Последовали истории других Пассажиров, и всех их сходным образом проинформировали, что им вынесен смертный приговор. Они реагировали со смесью недоверия, страха и замешательства. Либби переживала за каждого, но за одного – превыше всех. За него.
Она рассеянно крутила серебряное колечко на пальце, круг за кругом, пока наконец не дошла очередь до его ролика. Хакер назвал его Джудом, и когда тот ответил, Либби слушала его голос во все уши.
– Кто это и как вы узнали мой номер? – спросил он.
Это и стало подтверждением, в котором она нуждалась и которого страшилась в равной мере.
«Это ты», – подумала Либби.
Либби не знала, как реагировать. Ей хотелось расплыться в улыбке, плакать, кричать и колотить кулаками по столу, вопя, как это несправедливо. Но она понимала, что должна держать эмоции в крепкой узде. Ей еще надо переварить то, что она знает о Джуде, прежде чем открыть правду группе чужаков, до которых ей почти нет дела.
«Джуд», – повторила она про себя. Теперь у него есть имя. Как в песне «Битлз», которую ее братец Никки частенько проигрывал. И не могла не думать, что если бы расслышала имя Джуда в вечер встречи, то могла бы отыскать его раньше. Тогда он мог бы не оказаться на экране перед ней запертым в машине, грозящей ему смертью. Теперь на их экранах появилось имя каждого Пассажира, и вдруг они стали людьми, а не безымянными лицами.
– Уточненные сведения, живо! – гаркнул Джек в другом конце комнаты; Либби аж подскочила.
– Национальный центр кибербезопасности пытается отследить серверы, с которых ведется прямая трансляция, – доложил один из его команды. – Но они могут находиться где угодно, с перенаправлением через множество стран. И даже если их найдут, маловероятно, что они окажутся в пределах юрисдикции, допускающей правовое вмешательство.
– Ладно, прикажите новостным каналам вырубить освещение этих событий. Общественности незачем знать о происходящем больше, чем она уже узнала. Это лишь усугубляет ситуацию.
– Они нам не подчиняются.
– Подчиняются, когда речь идет о террористических актах. С кем мне надо переговорить о немедленном запрете на распространение новостей?
– Но они не только на этом канале, мистер Ларссон; они идут по всем крупным новостным станциям наземного, кабельного и спутникового вещания. Даже если все их убрать из эфира, люди смогут продолжать смотреть онлайн-трансляцию, потому что все это транслируется, как есть, в социальных медиа. «Фейсбук лайв», его собственный телеканал, «Твиттер», «Снэпчат», «Ю-тьюб лайв», «Инстаграм сториз», «Инстаграм ТВ» и «Вево»… и это только крупнейшие. Других стартапов просто не счесть…
Он смолк, услышав звонок телефона Джека. Через несколько секунд разговор его начальника внезапно оборвался, и Джек испустил долгий вздох.
– Меня известили, что теперь этот инцидент считается враждебным нападением на нашу страну, – сообщил он.
– Чьим? – спросил темноволосый.
– Пока что ответственность на себя не взяла ни одна фракция или политическая группировка. Меня проинформировали, что все, кто есть под рукой в ЦПОШ[6], работают над этим в первую очередь. США и Россия тоже оказывают им содействие.
– Должна же иметься какая-то процедура на случай чего-то подобного? – поинтересовалась Либби. Джек взглянул на нее с прищуром, но это не положило конец ее вопросам. – Уж наверняка есть какой-нибудь план Б на любой случай?
– А разве похоже, что какая-то дерьмовая процедура вообще есть? – ответил Джек. – Не кажется ли вам, что, будь у нас процедура, мы уже давно выполняли бы ее полным ходом?
– Я ничего не знаю о программировании, зато знаю, что, когда дело связано с компьютерами, о полной безопасности не может быть и речи. Располагая нужными ноу-хау и мотивацией, злоупотребить можно чем угодно.
Джек ожег Либби столь агрессивным взором, что ей захотелось растаять, как снег.
– Почему вы еще здесь, мисс Диксон? – спросил он, сменой темы выбив ее из колеи.
– Потому что… я…
– Ничего из здесь происходящего вас не касается, не так ли? В случае, если вам еще не ясно, это инцидент национальной безопасности; следовательно, вам больше не требуется отправлять почетную обязанность в моем жюри. А теперь проваливайте.
Либби оглядела комнату. Никто не вступился за ее причастность, так что она поднялась на ноги. Но когда уже потянулась за сумочкой, ее вдруг охватила озабоченность тем, что стрясется с Джудом, если ее не будет в этой комнате. Она ничем не может ему помочь, но стечение обстоятельств заставило их дорожки пересечься во второй раз, и она чувствовала себя обязанной оставаться, пока угроза не минует. Перспектива отсутствия пугала ее куда сильнее, чем Джек.
– Нет! – отрубила она, выпуская сумочку на стол. – Я не напрашивалась в это жюри; правду говоря, я пыталась отвертеться от участия в нем. Но сотворенные вами законы понудили меня прийти сюда против собственной воли, так что я шагу отсюда не сделаю. Раз случившееся не знает прецедентов, значит, у вас нет оснований для моего выдворения.
Либби уперла руки в боки, преисполнившись решимости, как никогда. Никто даже не заметил, что по ту сторону стола колени у нее трясутся, как кленовый лист.
– Мисс Диксон! – взревел Джек. – Будьте добры убираться к чертям с моего следствия, пока я не вышвырнул вас лично!
И уже зашагал было к ней, когда темноволосый, подскочив со своего места, заступил ему дорогу.
– Прекратите, Джек. Проблема здесь не в мисс Диксон, – и впервые поглядел на Либби – чуть ли не сконфуженно, словно извиняясь за поведение коллеги. – Если она хочет остаться, пусть остается. У нас куда более серьезные поводы для озабоченности.
В мгновение, когда из динамиков зазвучал голос, в воздухе будто морозом повеяло. Они узнали этот голос по роликам, в которых он предупреждал каждого Пассажира о его участи – звучный, вкрадчивый, источающий спокойствие и противоречащий беспощадности его слов.
– Вам следует прислушаться к нему, Джек, – начал Хакер. – Вам надо разобраться с более насущными материями, нежели пытаться устранить мисс Диксон из этого процесса.
Джек резко повернул голову, вперившись в свою команду взглядом, ожидающим объяснений.
– Кто его подключил?
– Я сам подключился, – отозвался Хакер. – Уж если я способен хакнуть восемь автомобилей навскидку и транслировать их вживую на обозрение всему свету, неужто вы думаете, что я не найду способ пробраться в ваш гадюшник, так ведь?
– Кто он, черт возьми, и откуда знает, что я здесь? – Джек вздернул верхнюю губу, как ощерившийся пес, загнанный в угол. Повернулся к Либби, уставив на нее указующий перст: – Ваших рук дело? Остальным я доверяю, а вы – кукушка в моем гнезде.
– Разумеется, нет! – отрезала она.
– Я знаю вас наперечет, – вел свое Хакер. – Присутствует также Фиона Прентис, барристер шотландского происхождения из адвокатской конторы «Роджерс и Фримут», мать дочери Табиты, состоящая в браке с мужем Джорджем в течение двадцати пяти лет. Далее следует Мюриэл Дэвидсон, религиозная плюралистка, шесть лет в браке с женой Лаурой, обе ожидают своего первого ребенка в июле. Справа от вас находится доктор Мэттью Нельсон, патологоанатом, недавно разведен, детей не имеет; и, наконец, член Парламента и министр транспорта Джек Ларссон, дважды женат и дважды разведен, детей не имеет.
Переглянувшись между собой, члены жюри как один повернулись к Джеку, словно он мог заверить их, что их личности значения не имеют. Он им такого утешения не дал, вместо того обратив лицо горе´ и устремив взгляд в потолок, словно беседовал с Богом.
– То, что вы делаете, – террористический акт, – заявил он. – Вы напали на нашу страну и угрожаете убийством наших людей.
– Вы меня неправильно поняли. Я не угрожаю убить наших людей. Я даю вам слово, что убью наших людей еще до полудня. И вы ничем не сможете мне помешать. Так что попрошу присесть, дабы мы могли обсудить, что будет дальше. Мисс Диксон, пододвиньте стул и чувствуйте себя как дома.
Джек попытался проявить строптивость, оставшись, где стоял, с выпяченной грудью и шумно дыша через ноздри на всю комнату. Но в конце концов спасовал и, ни на кого не глядя, вернулся на свое место.
Молчание членов жюри, сотрудников службы безопасности и вспомогательного штата в следственном помещении было почти осязаемым. Каждый переваривал про себя чудовищность угрозы Хакера.
– Чего вы от нас хотите? – спросил Джек, сложив ладони, словно в молитве.
– Ну-ну, Джек, всему свое время, – снизошел Хакер. – К чему торопить события? В том-то и беда с людьми вроде вас, правда? Вечно вам неймется попасть куда-нибудь побыстрее, вечно вам неохота просто устроиться поудобнее и насладиться текущим моментом… Сейчас у вас на глазах творится история, события, подобных которым мир еще не видел. Сегодняшний день войдет в анналы, люди будут помнить его десятилетиями. И вы с вашей командой окажетесь в самом центре… Если позволите, прошу снова обратить внимание на стену.
Джек помешкал, прежде чем его взор неохотно последовал примеру остальных. Послышались ошеломленные охи, когда они узрели на экране собственные лица. Откуда-то из недр этой засекреченной комнаты на них – а конкретнее, на Джека – была нацелена камера.
– У вас тут подковерное сборище, не так ли? – проворковал Хакер. – Перебираетесь с места на место с недельными заседаниями раз в месяц; общественность не знает, кто вы; закон не обязывает вас давать разъяснения к принятым вами решениям; вы грозите представителям общественности, приглашенным только для проформы, судебным преследованием, если те откажутся принять участие, а потом, когда они это участие принимают, вы так их уничижаете, что они слишком напуганы, чтобы задавать вопросы или высказывать мнения. Этакая автократия в миниатюре. Что ж, отныне это дело прошлое, Джек. Сегодня этому положен конец. Вас транслируют по всей планете. Нет на свете уголка, где не засветилось бы ваше лицо.
Члены жюри увидели, как команда Джека перешла к действиям, рассыпавшись по комнате с локаторами электронных устройств, чтобы отыскать местоположение камеры.
– Здесь! – крикнул один, когда его примочка запищала. – Над дверью!
Подскочив со своего места, Джек поспешил к двери, где сграбастал стул и взобрался на него. Неуверенно балансируя на нем, принялся шарить пальцами по неровной поверхности стены, пока не наткнулся на что-то слегка выпирающее. Большой экран внезапно потемнел, когда пальцы Джека сжали крохотный объектив не более полусантиметра диаметром, прежде чем сковырнуть его со штукатурки. Волком зыркнув на предмет в ладони, Джек швырнул его на пол, слез со стула и занес ногу.
– Я бы дважды подумал, прежде чем поступить так, – осадил его Хакер. – Это будет не самое мудрое из принятых вами решений. На каждое из ваших сегодняшних действий последует противодействие.
– Джек, – обеспокоенно шепнула Мюриэл, – пожалуй, вам следует прислушаться…
– Они знают, как мы выглядим и кто мы, – заартачился тот. – Мы должны пресечь это в корне. Мы не можем позволить себе выказать низкопоклонство.
Ухмыльнувшись в объектив, Джек наступил на камеру, для верности покрутив на ней каблуком. Экран погас. Однако на место прежнего тут же выскочило новое изображение комнаты и людей в ней, на сей раз под другим углом. Ухмылка сползла с лица Джека.
– По-вашему, я установил только одну камеру? – поинтересовался Хакер. – Я как-то даже обижен, что вы считаете меня лентяем. На самом деле по этой комнате рассеяны десятки камер; до некоторых вы сумеете добраться, до других – нет. Но на данный момент это самая ничтожная из ваших проблем. Вы меня поняли?
Джек едва заметно кивнул.
– Так что перейдем к повестке дня. Я захватил контроль над восемью вашими автономными мобилями – теми самыми автомобилями, о невозможности взлома которых ваше правительство клятвенно заверяло, – и могу распоряжаться ими по собственному усмотрению. Эти Пассажиры представляют различные срезы современной британской жизни. Некоторые из них – родители, некоторые – дети. Самой младшей чуть за двадцать, самым старшим за семьдесят. Некоторые трудоустроены, некоторые нет. Некоторые родились и воспитаны здесь, некоторые прибились к этой некогда великой, но ныне расколотой стране. Шестеро из них были выбраны с умыслом, а двоим остальным не повезло оказаться в неподходящем месте в неподходящее время, потому что им потребовалось такси, и для меня они такие же незнакомцы, как и для вас. Однако все лица на этой видеостене объединяет одно: я запрограммировал для каждого из их автомобилей одно и то же местоположение. Оно находится приблизительно в двух часах десяти минутах от текущего момента. Эти восемь автомобилей сойдутся и, двигаясь на скорости около семидесяти миль в час, столкнутся друг с другом лоб в лоб.
Звук трансляции из машин Пассажиров тотчас же вернулся – хор смятения, страха и отчаяния из-за угрозы Хакера.
Либби хотелось зажать уши ладонями, чтобы попытаться отгородиться от их голосов, молящих о пощаде, но она лишь крепко стиснула руки на столе. Хоть ее собственная жизнь и вне опасности, она такая же участница происходящего, как и эти люди. И ее долг перед ними – расслышать и ощутить их боль, а не шарахаться от нее.
Больше всего ее угнетала реакция беременной. Клер, как именовал ее титр на экране, была безутешна. «Как же моя детка? – рыдала она. – Пожалуйста, не убивайте моего сына». Либби перевела взгляд на другой экран, где темнокожая женщина в красочном хиджабе закрыла глаза и бубнила то ли песнопение, то ли молитву на чужом языке. Потом взор Либби вернулся к Джуду. Его грудь медленно вздымалась и опадала, черты лица лишены всякого выражения. «Почему из семидесяти миллионов человек в стране в эту беду попал именно ты? – вопрошала она себя. – Впрочем, почему бы и не он? Почему бы не любой из них?»
Вдруг, без предупреждения, по комнате раскатился голос одного из Пассажиров:
– Либби, это ты?
Все головы повернулись к ней, а Джуд устремил взгляд прямо в камеру на своей приборной доске. Либби смотрела на него с зачастившим сердцем. Ей хотелось одарить его такой же теплой улыбкой, как тогда, когда взгляды их встретились через весь паб. Но вместо того она выбрала более уместную улыбку участия.
– Да, я. – Подняла было руку помахать ему, но вовремя одумалась.
– Либби, о боже! – ответил он, словно так же обрадовался при виде нее, как она. – Что ты там делаешь?
– Я была выбрана для отправления гражданского долга в жюри присяжных.
– Как… как ты поживаешь?
– Нормально… ну, было нормально, пока ты не появился на экране.
– Вы знакомы? – встрял Джек. Его изумление быстро приобрело обвинительные нотки. – Я же говорил, что она как-то в этом замешана. Я хочу, чтобы ее увели и задержали до полицейского…
– Ну-ну, Джек, – оборвал его Хакер. – Успокойтесь и дайте им поговорить.
– Почему вы не упомянули, что знакомы с ним? – осведомилась Мюриэл не менее подозрительно, чем Джек.
– Я не была уверена, пока не услышала его голос. Мы встретились всего раз несколько месяцев назад в баре в Манчестере.
– Ты хоть представляешь, сколько сил я положил, разыскивая тебя после того вечера? – спросил Джуд.
Сердце Либби затрепетало.
– Я тоже пыталась тебя разыскать, – ответила она. – Музыка была настолько громкой, что твое имя я не расслышала, и это было все равно что искать иголку в стоге сена.
Джуд вроде собирался что-то ответить, но тут его перебил Хакер:
– Позже у вас еще будет возможность поворковать, голубки. Однако время никого не ждет, и уж определенно вас, Джек.
Тот перевел взгляд на громкоговорители.
– Вы можете потратить остаток утра на шпионские игры, обыскивая комнату в поисках припрятанных мною глаз-бусинок, но, если позволите, я привлеку ваше внимание к машине номер восемь.
Самый большой из экранов переключился с показа членов жюри на самого пожилого из Пассажиров с густыми белоснежными волосами, млечно-голубыми глазами и безмятежным выражением лица. Над карманом его пиджака были приколоты блестящие медали. Пластиковая внутренняя отделка автомобиля и заклеенные прозрачной рекламой окна подсказывали, что он в такси. Заметив себя на мониторе приборной доски, он откашлялся и произнес:
– Алло?
– Доброе утро, сэр, – начал Хакер. – Не можете ли вы нам назваться?
Сев попрямее, тот подался вперед, устремив взгляд прямо в объектив.
– Меня зовут Виктор Паттерсон, – проговорил он медленно и чуточку громче, чем требовалось. – Пишется П-А-Т-Т-Е-Р-С-О-Н.
– Не могли бы вы чуточку рассказать о себе, мистер Паттерсон? – попросил Хакер.
– Мне семьдесят пять лет от роду, я печатник на пенсии. У меня трое детей и семеро внуков. Кто вы? Моя дочка дала машине неверный адрес?
– Судя по наградам, вы служили в вооруженных силах?
– О да, – с гордостью ответил Виктор. – 29-й полк коммандос Королевской артиллерии в Фолклендской войне, а затем два срока в Афганистане, пока не напоролся на мину.
– Прискорбно слышать. Вы не можете поведать мне, что случилось?
– А как по-твоему, что случается, когда напарываешься на мину, сынок? – хмыкнул тот. – Она оторвала мне руку и ногу на хрен. – Он постучал правой ладонью по правому колену, и обе конечности издали глухой стук. – Но жаловаться-то без толку, так? Просто живешь с этим дальше. И я насладился добрыми двумя десятками лет, водя автобусы, пока от всех нас не избавились.
– Кто от всех вас избавился?
– Муниципалитет, когда ввели беспилотные. Тогда ж какая нужда в таких, как я, верно?
– А куда вы направляетесь сегодня, мистер Паттерсон?
– Ну, меня забрало это такси и должно было доставить в госпиталь. А потом я начал слышать все эти голоса, говорящие мне об автокатастрофе, которая еще не произошла… Так что я чуточку сбит с толку.
– А зачем вам в госпиталь, простите мое любопытство?
– Радиотерапия, сынок. У меня рак простаты. Доктора говорят, что лечение подарит мне еще лет восемь-десять. Этого будет довольно.
Виктор напомнил Либби ее покойного деда – человека, которого она редко видела без улыбки на лице вплоть до смерти ее брата. Вскоре вслед за тем скончался и он. Она до сих пор помнит его, будто он ушел из жизни только вчера. То же самое и с каждым, кого она любила и утратила, словно помнит мертвых лучше, чем тех, кого они покинули. Либби сдвинула кольцо на пальце, на сей раз открыв таящуюся под ним татуировку. «Никки» – гласила надпись пятым кеглем. Еще одна, более длинная и кеглем побольше, была у нее на левой ключице – слова «Не тащи бремя мира на своих плечах» из ее любимой песни «Битлз»[7].
Внезапно изображение с камеры Виктора переключилось на внешнюю – очевидно, из машины, следовавшей за его авто по оживленной центральной улице города.
– Джек, – невозмутимо произнес Хакер, – помнишь, раньше я говорил тебе, что на каждое из твоих действий последует противодействие с моей стороны? Что ж, когда я прошу тебя не делать чего-то – скажем, не трогать мои камеры, – тебе лучше прислушиваться.
Без предупреждения авто Виктора взорвалось, внезапно обратившись в гигантский огненный шар с громадными плюмажами черного дыма и ярко-оранжевого пламени, взмывшими в утренние небеса.
– Спецэффекты меня весьма впечатляют, – шепнула София своему песику Оскару. – Похоже, в это шоу инвестировали порядком средств.
Она с интересом наблюдала на своем мониторе, как авто Виктора «взорвалось». И почувствовала облегчение оттого, что один из ее соперников в этой реалити-телепрограмме, участником которой она себя сочла, вышел из игры настолько быстро. И закатила глаза, когда остальные соперники разразились воплями и матерщиной.
– Они малость переигрывают, не находишь? – Песик перекатился с боку на спину и пинал лапкой ее руку, пока она не принялась чесать ему пузико. – Интересно, а заплатят ли полный гонорар, если тебя забаллотировали всего через полчаса? Как-то несправедливо, если нет…
Оскар испустил тлетворный запах, и София наморщила нос.
– Порой ты просто отвратительная маленькая тварь, – проворчала она, нажимая на кнопку опускания стекла. Ничего не произошло. София закатила глаза, вспомнив, что теперь всем заправляют продюсеры «Звезд против Фортуны». – Должно быть, это ради реализма… наверное, если мы чувствуем себя пленниками, это усиливает накал.
Пошарив в сумочке, она извлекла почти пустой пузырек «Шанели № 5» и побрызгала им в салоне.
– И чего от меня ждут теперь? Я что, тоже должна верещать или просто сидеть здесь, ухмыляясь в камеру, как Чеширский Кот, пока авто не прикатит в студию?.. Это освещение чуточку резковато, правда?
Времена, когда люди специально спешили к телевизору, чтобы посмотреть определенную передачу, ушли в прошлое, и теперь, когда зрители смотрят, что хотят, когда хотят и как хотят, «Звезды против Фортуны» – настоящий феномен. Шоу в пух и прах разнесло конкурентов, заставляя знаменитостей проходить самые разные экзерсисы – от гонок «Формулы-1» до ассистирования хирургам во время реальных операций на живых людях. И ни малейшей фальсификации. И большинство участников выходят с той стороны с незапятнанными репутациями и популярностью, взмывшей до небес. Участие в нем вызвало у Софии трепет восторга.
Главное, к чему надо приспособиться, – это быть под прицелом объектива двадцать четыре часа в сутки на протяжении всей следующей недели. Прошло-то всего несколько минут, а она уже пробуксовывает, так что София переключилась со своего нормального бесстрастного лица на широкую улыбку, гадая, как выглядит на экране, потому что больше не видела себя на мониторе приборной доски. От телевидения сверхвысокой четкости 8K выигрывают только зрители и пластические хирурги, а уж никак не актеры старше определенного возраста, как она.
Ее внимание вновь сосредоточилось на состязании, на прочих знаменитых конкурсантах. Но как она ни тужилась, привязать к их лицам имена никак не могла. И решила, что либо они работали в мылодрамах, которые она не смотрела, либо креатуры других телевизионных реалити-шоу – жанра, мыльный пузырь которого никак не лопнет, какую острую булавку ни возьми.
София пристально вслушивалась в мольбы выпустить их из машин и покачивала головой, весьма сомневаясь, что хоть кто-то из них вкалывал, как она, и вообще вряд ли отличит своих пинтеров от пиранделл[8].
– Они просто омерзительны, – шепнула она Оскару. – Не знаю, где их учили, но им следует требовать возмещения платы за курс актерского мастерства.
Поглядев за окно автомобиля, катившего по шоссе, не в силах угнаться за высокоскоростным суперпоездом на рельсах параллельно дороге, София задумалась, когда же ездила поездом сама, и остановила выбор на 1970-х, когда они с сестрой Пегги навострили лыжи в Ньюкасл, чтобы увидеть игру Ричарда Бёртона. Она была по уши влюблена в него с юных лет, и он ее не разочаровал, когда они впоследствии встретились за кулисами. О том, что разыгралось в той гримуборной, София ни словом не обмолвилась ни одной живой душе, даже Пегги. Даже теперь это воспоминание заставило ее виновато улыбнуться.
Без очков ей было не высмотреть место назначения на GPS-карте, но зато она хотя бы разглядела, что до него больше двух часов пути. Принялась ломать голову, где же расположена студия, и припомнила, насколько легче было, когда центром британской телевизионной индустрии был Лондон. Теперь же ради разнообразия студии раскиданы по всей стране, так что добраться до них куда труднее. Остается лишь надеяться, что Оскар дотянет до конца поездки без необходимости сделать перерыв по нужде. Да и сама она, коли уж на то пошло.
София ощутила, что ее бесстрастное лицо снова заняло свое место. Выудила из сумочки блеск для губ, наложила свежий слой, снова поглядела в камеру и одарила ее актерской улыбкой. Мизинцем пропихнула слуховые аппараты поглубже в каждое ухо в надежде, что, когда дадут новые инструкции, сумеет расслышать большую часть из сказанного.
А заодно уповала по прибытии в студию узнать, что ее агент Руперт приобрел ей новый гардероб. Он знает, каким модельерам она благоволит, хоть они и больше не благоволят ей. Некогда они торопились, аж с ног падали, только бы облачить ее для дефиле по красной ковровой дорожке. Но с тех пор как ей пришлось уступить место на страницах газет более миловидным, стройным и юным версиям себя самой, они уже не рвутся расставаться со своими моделями, когда она не может гарантировать их освещение в СМИ…
Последний раз София посещала премьеру вместе с мужем Патриком в феврале. Название фильма уже выветрилось у нее из памяти, но лицо Патрика задержалось. Надо полагать, Руперт уже проинформировал его, куда она направляется и что она недоступна для связи. А может, его посвятили в секрет с самого начала… Уж ей ли не знать, как он поднаторел в хранении секретов, а в результате и она тоже. Вот уже сорок лет, как он сделал ее соучастницей.
Теперь же она получит столь необходимую передышку от него, снимаясь в «Звездах против Фортуны». Оборотная сторона медали в том, что и он волен творить, что вздумается, без надзора с ее стороны. София помолилась, чтобы Патрик был осмотрителен. За эти годы его промахи стоили ей кучи денег.
– Иисусе Христе! – выдохнул Джуд, когда Виктор Паттерсон погиб у него на глазах.
Ужас, охвативший остальных Пассажиров, ворвался сквозь динамики его авто вкупе с гамом из следственной комнаты. Мышцы живота скрутило, по телу волной прокатилась дурнота. Впрочем, за последние сутки у него маковой росинки во рту не было, так что и исторгнуться было практически нечему.
Джуд не мог оторвать глаз от экрана. Прямая трансляция с неопознанного второго автомобиля позади пылающего такси Виктора продолжалась. Мобиль затормозил и попытался обогнуть выросший впереди огненный шар. Но в уйме потенциальных угроз, реагировать на которые он был запрограммирован, автобомбы не числились. Он врезался в такси сзади, сминая капот в гармошку. Джуд услышал новые вопли – на сей раз из второй машины, – потом дверцы распахнулись, и ее Пассажиры выбрались наружу, подальше от опасности. А через считаные мгновения второй огненный шар поглотил и это авто, и трансляция разом оборвалась.