Пастух скелетов

1948 г. Колхоз «Красный луч» Псковской области

— …Деда, а деда… А чего там вороны? — Внук смотрел на старую силосную башню.

Над башней ссорились черные птицы.

— А там ведьмак живет. Помнишь дядь Шуру? Он тебе о прошлом годе кровь заговорил.

— Крови не помню… — тряхнул светлой челкой Ванька. — Он мне зайчика подарил! Хороший зайчик, сказок много знает! Только у него лапка расплелась. Я полечил, а всё равно на погоду ломит…

— У кого? — уточнил дед.

…сидели за околицей, под старой березой. Ловили последние лучи осеннего солнышка. Дед чинил упряжь: шильцем протыкал аккуратные дырочки, протягивал дратву, вязал заскорузлыми, желтыми от махорки пальцами узелки…

Внучок ковырял палочкой сырую после ночного дождика землю. Городская курточка с блестящими латунными пуговками, нос и румяные щечки — перепачканы…

— Да у зайчика же! — подосадовал непонятливости деда внук. — У него на лапке веревочка развязалась и соломка расплелась. Труха сыпалась. Я полечил. Всё равно грустный. Может, дядь Шура лучше полечит?

— Может, и полечит. А может, нового зайчика даст.

— Не-е… Нового не хочу. Я Антошку люблю, он добрый.

— Зайчик? — уточнил дед. — Соломенный?

— Ну… — Ваньке стало скучно, он вновь принялся разглядывать башню.

По небу ползли набухшие дождем тучи, над полями разносился тоскливый вороний грай.

— А почему дядь Шура не живет в деревне? Он злой? — Внук оглянулся на деда.

Пастух пожал могучими, покатыми к старости плечами, обтянутыми выбеленной, привычной гимнастеркой, прищурил голубые глаза, не по возрасту яркие, и тоже взглянул на черную башню.

— А с чего ты взял, что раз не в деревне — злой?

— Мне Илюшка в школе рассказывал. Бывают такие колдуны — нек… нек-роман-серы. Так они наособицу живут, возле кладбищ там, или еще где. И скелетов делают.

— Поднимают, — поправил внучка дед.

— Куда поднимают?

— Не куда, а откуда. Из землицы сырой. Но они не злые.

— Так ведь скелеты же… — настаивал внук.

— А что скелеты? Очень полезная в хозяйстве вещь. Не устают, не едят, и непьющие все как один…

— Деда… А разве это хорошо? Тех, кто уже умер, работать заставлять?

Дед снова пожал плечами.

— Скелет, малец, это уже не жизнь — нежить. Душа со смертью на небо летит, а тело здесь остается. А без души, Ванюшка, скелет — предмет неодушевленный. Но полезный. За скотиной приглядеть, дров нарубить, воды натаскать — да мало ли? На войну послать можно…

— А меня тоже служить заставят, когда умру? — спросил с опаской.

Пастух усмехнулся. Мальчик, серьезно глядя на деда, ждал. Тот посадил внучка на колени, погладил по светлой макушке, тронул пальцем конопатую пипку носа.

— Скоро, малец, ты сам кого хошь заставишь. Вон, заяц соломенный у него разговаривает…

— А меня поэтому к тебе жить отдали?

— Поэтому тоже. Некромантия — наука древняя, от сырой земли-матушки идет, не всякому дается… — Дед глянул на небо, с которого начинало покапывать. — Ладно, вставай, Иван-воин, домой пора. Бабуля пирожков напекла — ух! Вкусные, как апельсины.

Пастух поднялся и небрежно закинул тяжелую упряжь на плечо. Внук доставал деду едва ли до бедра.

— А Фимке с нами можно?

У деда в глазах блеснул огонек.

— Отчего ж нельзя? Зови… Еды на всех хватит.

— Да ей не надо! — махнул рукой внук. Повернулся к недалекому леску и свистнул, да так пронзительно, что у деда заложило уши.

От опушки отделилась тень, неслышно пронеслась по траве… Лисичка. Шерсть на боках свалялась, от хвоста один огрызок, глаза и нос сухие и сморщенные. Лисичка преданно наставила острый носик на Ваньку.

— Фимка это, — представил внук. — Недалеко, на опушке лежала, в канаве сырой. Жалко ее, она хорошая. Можно с нами?

Он искательно заглянул деду в лицо.

— Пускай… — улыбнулся дед.

От деревни в стылый, пасмурный воздух поднимались уютные дымки. Брело, звеня колокольцами, стадо при крепеньком скелете — в кожушке на голые кости, кирзовых сапогах и картузе. Скелет браво отдал честь зажатым в костяшках прутиком, пастух солидно кивнул в ответ. Внука это нисколько не смутило. Он видел перед собой не скелет, а обыкновенного мужика, усатого и с папиросой.

— Деда, а деда… А на кладбище когда пойдем?

— У нас говорят «погост».

— Ладно… Деда! А еще скажи…

Дед с внучком, по-приятельски взявшись за руки, мирно шли обедать, рядом неслышно трусила мертвая лисичка Фимка. Скелет Митрофан сдавал хозяйкам нагулявшуюся скотину, а на речке, за крайними хатами, водяной Петрович командовал трудовым отрядом русалок, стирающих бабам белье. В лесу, за колхозными полями, ухало что-то непонятное, гулкое, но это никого не заботило. Ничто не нарушало жизненной размеренности.