Пастушеские воспоминания

1

В 18… году я решил заняться пастушеством. Мне захотелось обойти родные горы и долины, ближе сойтись с народом и самому испытать радости и тревоги, неразлучные с жизнью пастуха.

У меня, человека гор, было небольшое стадо овец. Продав кое-какие земли, я увеличил свою отару, раздобыл себе ружье, в руку взял посох и превратился в пастуха.

Мои начинания были на первых порах жестоко осмеяны. Все говорили, что мне, феодалу, сыну знатного человека, не к лицу пастушество, но я не считался ни с кем, преследуя свои цели, думал только об осуществлении самых заветных своих желаний. Я хотел подойти вплотную к своему народу, узнать его сокровенные чаяния, пожить его жизнью, самому испытать все радости и печали, сопутствующие повседневной жизни труженика, – и разве мог я оставаться дома! Я добился своего, я познакомился и сблизился с теми людьми, которых я так жаждал узнать поближе (насколько мне это удалось, – об этом предоставляю судить моим читателям). А сейчас мне хочется рассказать вам несколько эпизодов из моей пастушеской жизни, и, надеюсь, это не будет лишено для вас некоторого интереса.

Лето было на исходе, овцы еще доились, как раз я собирался согнать в кучу овцематок, чтобы подоить их. В это время ко мне подошли два мохевца, совершенно мне не знакомые. По моей одежде они, разумеется, приняли меня за простого пастуха.

– Пусть будет обильна твоя отара! – приветствовали они меня.

– Да пошлет вам бог радости! – ответил я.

– Это чья отара? – спросили они.

Я назвал свою фамилию.

– Порази меня бог, а ведь метка-то на ушах у овец в самом деле ваша!.. Ни у кого больше нет такой метки! – воскликнул один из пастухов. – А сам ты чей? – спросил он.

– А я из Арахвети, мои милые! – ответил я на мтиулетском наречии. – Сын Якова Бурдулиани.

– В батраках работаешь или своя доля в отаре? – спросил пастух.

– Своя доля в отаре! – ответил я.

Пастухи помогли мне согнать овец.

– Парень, а как тебя зовут?

– Мамука, мои милые!

– А правда, что ваш барчук сам ходит со стадом?

– Ходит, клянусь именем Ломиси! – ответил я.

– Да неужто так сам и ходит? – удивились они.

– Да!

– Удивительно, ей-богу!

– А почему же? – спросил я, с волнением ожидая ответа.

– А как же не удивляться! Сын равного царю человека и пошел овец пасти!.. А-тьюю!.. – махнул он рукой.

– А что в этом плохого? Есть у него отара, он сам и пасет ее!

– Что плохого, говоришь!.. Сын владетеля Хеви и вдруг стал простым пастухом! – укоризненно сказал он.

– Деды его и прадеды тоже имели свои стада, но сами их не пасли, ей-ей!.. – добавил другой.

– Да, как же, стали бы они пастухами!.. Люди чиновные, все в орденах ходили…

– Тогда одно было время, теперь – другое! – попытался я оправдаться.

– Время тут ни при чем! Был бы твой барчук попутевей, получил бы должность пристава квешетского!

Меня обидели эти слова, и я уклонился от разговора; развернул свою отару, чтобы дать ей попастись на обильно поросшем кормами склоне, – было еще рановато сгонять ее на дойку.

Мои собеседники попрощались со мной, и я, огорченный беседой, ушел в свои мысли.

Надвинулся туман, и стал сеять мелкий дождь; я накинул на плечи бурку, надел на голову башлык и, зайдя спереди отары, остановил далеко забежавших овец, – мне хотелось, чтобы стадо медленней двигалось по пастбищу и усердней пощипывало траву.

Вдруг я увидел двух человек в штатской одежде, идущихпо направлению ко мне. Я с удивлением стал всматриваться. Если они приезжие, – так ведь дорога лежит по ту сторону горы, им незачем переходить на эту сторону.

Они приближались, высоко подняв палки, так как моя овчарка Басара с лаем бросилась на них. Я покликал собаку; она покорно вернулась, помахивая хвостом. Незнакомые, улыбаясь, заговорили со мной на ломаном русском языке:

– Собак, собак… Нет кусай?…

– Нет кусай, – успокоил я их.

– Баран, баран… – начал один из них, но не закончил фразы и, видимо, не умея говорить по-русски, обратился к другому на французском языке: – Как спросить его, куда они сбывают шерсть?

– Я сам не знаю, – по-французски же ответил тот.

Они стали беседовать между собой о хозяйстве, о шерсти, высказывая удивление, как нам удается размещать в горах такие большие отары. Все же они непременно желали узнать, куда мы сбываем шерсть и сколько пудов ее можно собрать и горах.

Я хорошо говорил по-французски и, не удержавшись, вступил в беседу.

– В горах много овечьих стад, население почти исключительно живет скотоводством, а шерсть закупают у нас здесь на месте армянские купцы, – сказал я.

Представьте себе удивление иностранцев, когда в глухих, далеких горах, где, по их представлению, живут одни полудикие варвары, не умеющие даже считать свыше тысячи, простой пастух, простой человек гор вдруг заговорил с ними на французском языке.

– Как! Вы говорите по-французски?! – изумленно воскликнули оба.

– Да, немного!

– Но как же так? А где научились?… Нет, это просто невероятно!

Мне захотелось подшутить над ними.

– У нас почти все пастухи говорят по-французски… – ответил я. – Я долго служил батраком в чужих краях и потому немного позабыл, а тут есть такие, которых невозможно отличить от французов.

– Что вы говорите?! Вот поразительная история! – изумлялись иностранцы. – А мы-то считаем их варварами!

Поговорив довольно долго и наскучив мне своей болтовней, они попросили меня спуститься вечером на станцию Казбек, где собирались заночевать, и рассказать им о жизни нашего народа, о его нравах и обычаях.

– Ты знаешь о существовании Англии и Франции? – спросили они.

– Знаю! – кивнул я головой.

– Он француз, а я – англичанин, – сказал один из них. – Все, что ты расскажешь, мы опишем в книгах, и эти книги прочтут все люди в наших странах. Приходи вечером обязательно. Мы дадим тебе за это денег, – добавил он.

– Спасибо, приду обязательно! – ответил я. Француз опустил руку в карман, достал оттуда один рубль и протянул мне.

– Вот тебе задаток до вечера, а вечером еще получишь.

– Спасибо, – ответил я, смутившись, – вечером приду, тогда дадите.

– Возьми, не стесняйся, – подбодрил меня другой.

– Нет, вечером, господин!

– Хорошо, тогда вечером получишь! – Они попрощались со мной. Я повернул отару и медленно погнал ее к нашему селу.

Вечером явился мне на смену мой товарищ пастух, вернувшийся с гор, куда он относил соль для овечьего стада. Следом за ним бежал парень, который каждую ночь приходил нам на подмогу.

– Мир пришедшим! – воскликнул я.

– Мир тебе! – ответили они.

– Как отара в горах?

– Что ей сделается?… Ягнят пастухи каждый день выгоняют к ледникам, они там так резвятся, что смотреть радостно на них… Здорово поправляются…

– Корм каков?

– Уф! – с восторгом воскликнул пастух. – И не спрашивай, – овцы округлились, совсем как огурчики стали… Знаешь, барыня просила тебе передать, чтобы ты домой поднялся. Гости, говорит, приехали, – добавил он.

– Кто такие? – спросил я.

– Мне откуда знать? Из города, говорят, приехали, офицеры какие-то.

– И женщины есть?

– Есть!

– Ладно. Тогда пойду. Надеюсь на вас, хорошенько следите за стадом, чтобы в пропасть не свалилось.

– Будь покоен, ничего со стадом не случится, присмотрим.

Я попрощался с ними, потрепал по спине верного своего пса, который даже под хозяйской лаской ни на мгновение не отрывал глаз от стада, и направился домой.

Был прекрасный лунный вечер, все вышли в сад при доме и угощались чаем. По оживленной беседе и смеху я понял, что гости были приятные и, подойдя поближе, узнал среди них одного своего близкого родственника. Мне захотелось поскорее подойти к ним, так как старик-родственник, с которым мы давно не видались, был близким приятелем моего отца. Я собирался переодеться, но гости уже заметили меня и стали звать к столу. Я извинился и подошел, – смешно было стыдиться пастушеской одежды перед своими людьми. Но представьте себе мое изумление, когда старик-родственник встретил меня такими словами:

– Ну-ну! Взгляните-ка на этого сына владетеля гор!

Моя протянутая рука повисла в воздухе, я в замешательстве смотрел на старца. А молодежь, моя родня, сбилась в кучу в уголке сада и от души смеялась надо мной.

– И не стыдно тебе? Совести нет у тебя?… – раздраженно спрашивал старик.

– Почему вы меня браните, сударь? Разве я в чем-нибудь провинился? – пролепетал я наконец.

– Ты еще спрашиваешь?… Ну, послушай, разве отец растил тебя пастухом? Ради этого истратил на тебя больше золота, чем весишь ты сам? Если уж так хотелось тебе сделаться пастухом, грешный ты человек, зачем тебе понадобилось уезжать в Россию, для чего ты деньги тратил? Поступил бы в обучение к моему «саркали», и тот отлично бы выучил тебя этому искусству!..

– Мой отец жил так, как ему нравилось, и я хочу жить так, как нравится мне самому! – ответил я с обидой в голосе и почувствовал, что краснею.

– Он пошел в народ, князь, захотел сблизиться с простыми людьми! – насмешливо улыбнулся юный офицер.

– Вас не касается, куда я пошел и с кем захотел сблизиться, – оборвал я его. – Но должен сознаться, что предпочитаю занятие пастуха вашей пустой болтовне, это дело, по крайней мере, полезнее!

Я повернулся и, пока шел по саду, слышал за спиной сердитые возгласы старца и смех молодежи.

– Сближение с народом, хождение в народ, что это значит? – кричал старик. – Лучше признаемся самим себе, что нынешняя молодежь никчемна, ни на что она не годится, ничем не может заняться.

– Отчего вы так изволите говорить? – тараторил офицер, – нельзя по одному судить обо всех… Наш родственник как раз потому и пошел в пастухи, что хочет отличиться; не все ведь такие.

– Да что и говорить, прославленное занятие, где же еще и отличиться?… – расслышал я последние слова старика и скрылся в комнату.

И оскорбления летели со всех сторон на мою голову. Одни презирали меня за то, что я не шел по проторенной дорожке, не заботился лишь о «чинах и продвижении по службе», другие ненавидели меня за то, что вместо пустой болтовни я смело взялся за трудное дело, и, наконец, третьи – те, к кому я стремился всей душой, чуждались меня, им нелегко было поверить, что человек, которому разрешено их грабить, искренно хочет работать вместе с ними, стать их братом!

Таков был мой дебют в той профессии, которой я отдал семь лет своей жизни. Я расскажу вам кое-что из пережитого мною за это время.