Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

ПЕРЕКРЕСТЬЕ. СЛЕД ПРОШЛОГО

«…что до четвертого чуда Кайетты, коим являются называемые

в народе пустошниками «пустые элементы» — единого мнения

о происхождении этой тайны нет и быть не может.

Легенд о том, отчего Камень обделяет магией приблизительно

одного из сотни, сложено немало. Учёные же сходятся в одном:

так или иначе — перед нами некое повреждение человеческой природы,

намеренное выделение Камнем тех, кого магией нельзя наделять ни в коем случае…»

Энциклопедия Кайетты

ЙОЛЛА ДОМЕРТ

— Две… нет, три лучше возьми… скажи вот, чтобы дала как в прошлый раз, да…

Пальцы у ма трясутся. Медные рыбёшки распрыгались по ладони.

А я уже знаю, что соглашусь, но всё равно говорю:

— Ты это… лучше, может, зелье выпей, а? Аманда наварила.

Протягиваю бутылочку с успокоилкой, а у ма становится просто дико жалобный вид.

— Худо мне от этого варева нойя. Дрянь она какую-то кидает туда. Зверям только пить. А меня во — наизнанку выворачивает!

Ма — она упрямая. Особенно когда в плакательном настроении. А она сегодня в очень плакательном настроении. Потому что четвертого дня Мел нашла запасы яблочной бражки, которые ма с вольерными ставили. И всё вылила. Ну, и вчера ма ещё держалась мал-мальски, а сегодня вот совсем ей плохо с утра.

— Тяжко мне на сердце от этой её отравы. Папаша вот твой перед глазами всё стоит, братики стоят, и сил нет никаких… Мне бы только поправиться маленько, пичужка. Поправиться чутка… понимаешь?

Всё я понимаю как следовает. Сейчас будет мне говорить, что ей бы только полстаканца — муть перед глазами разогнать. Чтобы кровь бежала, да слезы к горлу не подкатывали. А что просит три кварты да покрепче, так ей это надолго…

А как принесу — всё будет сперва, как ма обещает. Она разулыбается, причешется, пойдет у Лортена прибираться, или Фрезе помогать, или корма зверям готовить, или ещё чего, что надо по питомнику. Будет болтать с вольерными, под нос напевать и шутить — похоже даже на то, какой она была до пожара, хотя я не очень хорошо помню сейчас уже — а какой она была-то. Потом она ещё к бутыли приложится. И ещё. И к вечеру будет шататься по питомнику и заплетаться ногами, о горе своём всем рассказывать, плакать или ссориться с кем. А с утра-то ей самой стыдно станет, будет работать молча и никому на глаза не попадаться, а потом запечалится и опять хлебнёт, и всё сначала.

Только я-то всё равно пойду. Или она плакать начнет, и корить себя, и прощения просить. Ещё потом сама в деревню начнёт собираться. И придется глядеть, как у неё дрожат руки, и слёзы капают, и какие у неё тусклые глаза, и слушать это всё, так что всё равно ж не выдержу и пойду.

— Ладно, — Сгребаю у ма с ладони монетки. Накидываю куртёху.

Домик у нас прячется за ивняком. Домик небольшой совсем и малость покосившийся, но это хватит перебарахтаться. Как дотяну лет хоть до пятнадцати — поступлю на службу как положено. Буду вольерной, или у Фрезы на посылках, или у Мел в подручных — самое лучшее. И дом поправлю.

Ветрила снаружи — ух-х! Луна Мастера в расцвете, а Ирл Всемастер — мужик непостоянный. В легендах вечно крутит с хорошенькими смертными и дарит свои дивные игрушки направо-налево. На юге-то страны, говорят, теплынь ещё и виноград убирают. А наш уже, было дело, морозцем прихватило — поубирали весь. Зверям ветер не нравится, они в клетках и по загонам зашились и сидят.

Выбегаю за ворота — и меня чуть не сдувает совсем. Фреза б точно набурчала, что мало ем, только куды больше есть, когда у меня «недостаток ёмкости» (Гроски так говорит). Над головой тучи — хорошо, если покапает малость. Тогда рыжий Тейд с шайкой точно на улицу не полезет.

На дороге здоровенные колдобины вымыло: вся прошлая девятница на ливни пошла. Глубинница уходить не хотела, с муженьком здоровалась, видать. А старый Тодд теперь не ездит со своей телегой, на которой всё есть. Интересно, есть у него на телеге лекарство для ма?

Аманда ма вылечить не может. Она ей даёт протрезвляющее, сонное, укрепляющее, антипохмелку ещё таскаю. А от тоски нойя не знают, чего варить. Вернее, Аманда говорит: «Нойя знают, сладенькая. Только вот к таким зельям привыкаешь быстрее, да и стоят они дороже, и организму от них больший урон».

Гриз с ма часто разговаривает. А Мел иногда орет, когда ма чего не так утворит. Ма их слушает, кивает, плачет. Ходит потом тихая, глаза прячет. Раз целый месяц продержалась — полную Луну Дарителя Огня, от первого дня до тридцать третьего. А на первый день Травницы напилась.

Ма никак не может прогнать тоску. Потому что у неё тоска перед глазами крутится. И никак её никуда не выкинешь, потому что куды меня выкинешь, в самом деле?

Иду вдоль размытой дороги. По правую руку — магическая ограда нашего питомника. По левую — луг со свалявшейся травой. Можно малость поиграть в любимую игру — представить, что на правой ладони что-то есть. Сегодня проще всего представить, что там Знак Ветра. Волнистая линия, как у ма. Надо прикрыть глаза, махнуть ладонью, как в приказе — вон туда дуй! Ветер дует, обгладывает ветки от листьев. Волосы в лицо кидает, а потом я делаю ещё как будто бы пас — и утихает, ждёт ещё команд.

Весной и летом здорово себя представлять Травницей и вслушиваться — что травы чего наговаривают и шепчут. Если дождь — то можно в мага Воды перекинуться. Если вдруг морозы — тогда я Маг Холода. И ещё бывает, прикидываюсь Следопытом, как Мел — вот у кого Дар так Дар! Стрелком, Мастером или Мечником я бываю совсем редко.

С Даром Огня не представляю себя никогда.

Хотя я-то готова полжизни прозакладывать за то, чтоб на ладони у меня был хоть какой завалящий знак. Хотя б полумесяц, как у Уны. Или как у этого вот законника — хотя кому и на что нужен Дар Музыки?

А лучше б так. Потому что у меня-то ладонь вовсе чистая.

Я пустошник. Нуль. Пустой элемент.

Выбраковка для Камня, к которому меня водили три раза: в пять лет, в шесть и в семь. И который так и не дал мне магии, хотя спрашивается — чего ему было, жалко, что ли?

Если б я увидела Кормчую, я б спросила: чего это ваш Камень сбоит и мне магии не даёт? Что я, ущербная какая, а? Вон у нас есть Фил Динь-Дон на деревне, так он всё улыбается и слюни пускает, да играется с колокольцами, хотя по годам он как Гроски уже. И у него на ладони — Знак Воды. Или я что — чем-то хуже рыжего Тейда с его обормотами, чтоб меня вот так, списывать как мусор и выкидывать, а?!

В семь лет, как мы с ма в третий раз в Акантор ездили, я не спросила. И вообще ревела, как не прошла Посвящение в третий раз. Это, сталбыть, с концами уже, всё, пустышка, потому как некоторым Камень даёт магию на второй раз или на третий, а после третьего — нет, не даёт. А сейчас мне десять, и уж я бы спросила как следовает — не поглядела бы, что там зал здоровый, жрецов полно и Кормчая вся важная такая, как не отсюда совсем. Глянула бы в лицо и спросила: он у вас чего, барахлит, этот ваш Камень? Так позовите Мастеров из Мастерграда, что ли.

Только Мастера-то, небось, и не скажут ничего. Гляжу на здоровенный валун на перекрёстке и вспоминаю Камень: на трёх плитах-подставках вокруг него, серый такой, посередке как ладошка детская выдавлена. Туда надо положить правую ладонь — и Камень тебя наделит Печатью и магией. Кто говорит — это больно, кому щекотно, кого морозит и жжёт. Мне было никак. Камень как камень, холодный. Все три раза.

Мел говорит — даже академики за века все извилины стесали, чего там в Камне клинит, раз он магии не выдаёт. И почему «пустых» с годами то больше, то меньше. Я у женишка Мел (хотя никакой он не женишок, смех один) поспрашивала — вроде, он учёный малость. Так он говорил: всё, что связано с Магией Камня — для учёных тёмный вир. Есть, говорит, у них всякие догадки — почему Камень одного награждает Даром Огня, а другого — Даром Холода, да и даёт по-разному, то мало, а то и завались. Только вот эти догадки между собой не срастаются, и проверить их не получается — так он и сказал. Потом ещё начал легенду какую-то рассказывать, что, будто бы, Камень магии не даёт самым сильным и стойким, потому как магия — это так себе, штаны поддержать, а вот ежели ты всамделе достойный и сердцем чистый, то её тебе и не надо — так проживёшь. Ну, не знаю, как-то я не сильно утешилась насчёт этого. Какой смысл быть достойным, когда на тебя все как на мусор глядят?

А легенд — как «пустые элементы» появились — их много. Мне больше всего про Тобоса Осквернителя по душе. Мел её рассказывает смешно:

«Давным-давно был один Мастер-идиот… хм, ну-ка, подай-ка мне подкорм для гидр… так вот, он решил натянуть нос самому Ирлу Всемастеру. Шарился по пещерам, собирал всякие там знания. Ну, и склепал себе артефакт, чтобы отбирать у людей магию. Начал ходить и тыкать этой дрянью налево-направо. Ага, воды подлей. В общем, он вроде как стал великим магом. И у него заиграла гордыня в одном месте. Угу, и Тобос Первый Осквернитель решил отобрать у Камня Дар наделять других магией. Всадил Стрелу Жертвы в Камень. Но что-то пошло не так, и Тобос возьми да окаменей. А Булыжник разозлился и теперь вот сбоит на каждом сотом. Иногда реже, иногда чаще. Пошли уже гидрят прикармливать».

А Аманда иногда поёт про это дело, и в песнях у неё мне ещё больше нравится. Будто бы Тобос Осквернитель испугался, как понял, что творит, да забрал стрелку эту самую и попытался, сталбыть, обратно эти силы запихать. А они не запихиваются, не берёт Камень. Ну, он взял, да и ушёл в отшельники. А говорят так-то, что он ещё живой: магии в нём много было! И сидит в лесу, глухом-глухом, и стрелку свою в ларце стережет, а кто смелый к нему придёт, тому он стрелку отдаст и тайное слово скажет. И тогда неси ту стрелку к Камню, говори заклинание — и тут-то магия ко всем «пустым» и вернётся!

Найти бы. Ежели б там даже испытания — Гриз говорит, что я храбрая, умелая, а Гриз врать не любит. Може, когда вырасту — поднакоплю деньжат, да и поищу малость. Ха, вот Гриз носится со своей идеей найти Дитя Энкера, а мне что — нельзя, что ли?

Вечно как ма пошлёт в деревню — на ум лезет Каменюка (её Мел так называет), тайны все эти с магией. И песни Аманды про Стрелу Жертвы.

Всё думаю да думаю, а сама уже в деревню забегаю. На главную улицу не суюсь, пробегаю переулками-закоулками. Собаки волнуются. Только Гриз меня паре приёмов научила, как с ними себя держать. Она говорит, что я вообще с животинами управляюсь не хуже среднего варга, только… ничего это не меняет, в общем.

Ветер — хорошее дело. Все сидят по домам, носов на улицу не кажут. Вот летом по деревне шастать нехорошо: кто сплюнет, кто поморщится, кто шептаться за спиной начнет: «Это эта, как ее, погорелицы-Изы дочка, из пустышек!» «Ой-ой, мы уж испугались тогда, на наши дома перекинется, как полыхнуло… А мальчишечки-то были оба с Даром, и на заглядение…» — «Да тут не сглаз ли, не порча ли на этой, младшей? Через неё ведь всё началось…»

Будто сама не знаю, что с меня началось.

Если сейчас свернуть налево и пройти шагов сто — там будет заросшее пепелище. Наш дом. Я к нему не хожу, а то еще начну реветь, а мне нельзя это… на сопли исходить, так Фреза говорит. И ба рассказывала, что иногда духи из Водной Бездони возвращаются — виновника, сталбыть, ищут, если кто в их смерти повинен. Так что я на самом деле боюсь, что около бывшего дома будет па, ну или Арбил, или Йерри.

Арбила мне жальче всего. Йерри меня за волосы тягал и лягух в молоко подкидывал, пустышкой дразнил, когда я ещё первый раз Посвящение не прошла. А Арбил был добрый, на шесть лет меня старше, Травник… приносил мне цветочки разные, рассказывал про них. Даже когда я в третий раз Посвящение не прошла — дразниться не стал и сладости для меня припрятывал.

А па — он был суровый. И выпивал — сначала немного, а потом уж после второго раза, как я не прошла, помногу начал. И раньше мог чутка отлупить за проступок, а по пьяни начал здорово драться с ма. И всё выспрашивал — чья это я дочь, потому что ясно же, что от него вот такое порченое родиться не могло.

А пожара я совсем и не помню. Меня тогда ба вытащила, как добежала, у неё был Дар Холода, вот она внутрь и влетела. Ма вытащил кто-то из соседей, а братики и па были в глубине дома, их никто бы уже не вытащил. Потом говорили — там хорошо зажглось. Видать, у па спьяну полыхнула Печать — у него был Дар Огня.

Ну вот, а потом ба забрала нас к себе, а ма начала пить с горя. А как ба через год ушла за ягодами и заблудилась с концами — тут уже тётка Тасия нас и выставила. Так и сказала: «Вот что, Иза. Вы мне, знаете ли, не родные, да и братика моего в Водную Бездонь ты свела своими шашнями. А теперь только пьёшь да валяешься, да и твой выродок под ногами путается, а мне тут пустышки в доме не надо. Так что выметайтесь».

Малость ещё по дальней родне помыкались, только ма всё пила, а я-то еще и из «пустых»… Потом весёлый дядька Джейро (они с его женой малость нас подкармливали, а у самих-то уже тогда пять ребятишек было!) посоветовал ма попроситься в питомник. Мол, другу Джейро там нашлось место, а он же тоже «пустой элемент». И Гриз нас сразу взяла. Даже предлагала поселиться в «Ковчежце», только ма решила быть подальше от нойя и варга с алапардом.

Добегаю до дома тётки Ровинды, стучу в окно. Тётка выползать не хочет, бубнит чего-то, что вечно, мол, неймётся. Потом окно приоткрывает:

— Сколько надо?

— Три, — Пересыпаю ей монетки в ладонь. Окно закрывается. Тётка теперь бубнит обо всяких там пустышках, которые вечно припрутся в рань безбожную и холоду напустят, и о пьяницах непутевых, о старых долгах и о своих костях, которые ноют. Я разглядываю крыльцо и кидаю кусок хлеба худющему псу на цепи — жалко, чего получше не прихватила. Он так-то не злой, только вид делает.

Окно опять скрипит, тётка пихает в руки три квартовые бутыли.

— Вернуть не забудь. Не напасёшься на вас потом… Шапку чего не надела? Есть хоть не хошь?

Ровинда, в общем, тоже бабка не злая. И цены не ломит, не то что Злобная Берта или Свейлы, которые «Пьяный дракон» держат, деревенскую таверну. Бренди, правда, у неё самопальный и не пойми из чего, зато в долг даёт.

Мотаю головой — не хочу. Ровинда — она так-то не прочь за печеньем языком почесать и всё-всё у меня про питомник выспросить. Так что я говорю, что спешу. Бутылки складываю в матерчатую сумку (специально малость соломы с собой взяла — подложить!). Машу рукой, пускаюсь потихоньку назад.

— Фить! Пустышка! Гляньте, ребяты, пустышка бежит!

Вот же водные черти принесли рыжего Тейди с его шайкой! Лучше б уж на девчонок наскочить — эти только дразнятся, щиплются и плюются. А эти придурки вечно норовят или камнями закидать, или в грязи вывалять, или просто так отлупить за всё хорошее.

— Пустышка! Демонское семя!

— Убогая! Недоделка! Чего притащилась, а?!

— Сказано ж было — чтоб нос свой поганый сюда не совала!

Сегодня их только четверо — остальных холод пораспугал. Мелкий прыщавый Кай, чёрный как жук Нат, рябой Эсвер с рваной губой. И рыжий Тейди, ему уж тринадцать стукнуло, он их всех на голову выше. И успел аж три года отучиться в прихрамовой школе.

— Эй, пустышка, согреть? — и ухмыляется, и пыхает огоньком на ладони. Обожает меня огнём своим пугать. — А что это у тебя там в сумке, а? Небось, мамаша за выпивкой послала? Давай, выгружай.

— Мантикору тебе в задницу, — огрызаюсь я и пячусь потихоньку. В другое время я б от драки бежать не стала, я им нехило могу напинать. Только вот бутылки же все перебьют.

Ветер шумит и шумит, а Тейди с его шайкой ухмыляются и наступают.

— Чего такая дерзкая, а? Маманька не учит?

— Хы, куда ей учить. Наклюкается с утра, небось, и валяется.

— Кувыркается с вольерными, гах!

— Э, далеко собралась?

— Далеко, как твой папаша! — Нат хмурится, потому как он безотцовщина, батя его в другую деревню от женушки сбежал.

— Надо б нам тебя поучить, — гнусит гадко и начинает идти быстрее. — Чтобы ты сюда забыла, как соваться.

Пф, страшный. Он сам-то Стрелок по Дару, а лука или арбалета при нём нет, так что с ним мы наравне. Другое дело Тейди или прыщавый Кай — у этого Печать Ветра.

Чего там говорил Гроски? Первое дело во всякой заварухе — неожиданность.

— А и давайте, — говорю. И выжимаю себе на лицо ухмылку Нэйша. Я это дело хорошо умею: брови приподнять, взгляд остекленить, раздвинуть губы. Нат аж спотыкается от такой моей рожи.

— Подходите-подходите, — (главное — уверенность, тоже Гроски говорил). — Меня тут как раз наша нойя одной порче научила — вот уж как раз хотела попробовать.

Делаю рожу кровожаднее и зловещее, хотя куда уж. Тейди малость замер, но храбрится, а остальные хвосты уж поподжимали.

— Нойя, ну как же. Брешешь.

— А ты подойди, да и попробуем, — («Если собираешься блефовать, главное — подробности»). Роюсь в кармане свободной рукой. — Видишь эти штуки? Вот я это в вас швырану, потом слово тайное скажу — и чёрная плесень на вас навалится. В глазах будет расти, изо рта и носа полезет.

В горсти у меня — семечки для птиц, только деревенским дуракам этого не видать. Они уже переглядываются, а я продумываю путь отступления. Гроски дурного не посоветует — он же с Рифов бежал. Вольерные говорят — и дюжину охранников при побеге передушил, во как.

— Брешешь, — цедит рыжий Тейд и выставляет ладонь с Печатью. — Только попробуй чего швырануть — я тебя огнём…

Я вытягиваю лицо, закатываю глаза и начинаю раскачиваться и завывать:

— Мэйнхо… мошахи танар… та скрэ-э-э-эрэн! Дэйтем-е-е-е-е-енен!

Аманда так ругается иногда. Когда кто-то из вольерных сильно поранится. Или когда она совсем не в духе.

— Чего это с ней?! — орёт прыщавый Кай, но я раскачиваюсь и вою себе:

— Калатама-а-а-а-аррэ! — потом выпучиваю глаза и швыряю в них семечками. Придурки вскрикивают и шарахаются в разные стороны.

А я рву когти. На скорости алапардов в Энкеров день. Кидаюсь в левый проулок, стараюсь только сумкой с бутылками сильно не размахивать. Торможу у высокого забора дядьки Клерия, перекидываю петли сумки так, чтобы она на боку висела, карабкаюсь на забор. Спрыгиваю, бутылки позвякивают. Мне навстречу с лаем кидаются пять здоровых псов — болотные сторожевые, они вечно без цепей гуляют. Вытягиваю руки с поднятыми ладонями вперёд.

— Стоять, мальчики! Чего разошлись?

Говорю тоном Гриз — ровным, дружелюбным. Улыбаюсь, спрашиваю — как тут их дела. Псы переглядываются, принюхиваются, поскуливают с удивлением. У меня куртка чем только не пахнет. Вот они и не понимают, чего за диво из питомника к ним свалилось.

— Пошли, проводите меня, а то я уже ухожу.

Главное — чтобы сам дядька Клерий из своего дома не выскочил. Он в деревне из богатых, а меня сильно не любит. И Даром Ветра пользуется отменно.

Так что я тихонько перебегаю его землю, прячась за садовыми деревьями. Говорю спасибо псам. И быстрей-быстрей взлетаю на забор, а там уже опять несусь во весь дух.

Всё-таки не догнали — выбегаю из деревни вполне себе спокойно. Можно отдышаться и глянуть, как там бутылки. Одна, вроде, треснула, но ничего серьёзного.

Это я дёшево отделалась. Обычно пацанов у рыжего в шайке — шесть, а то и восемь, ещё и девчонки, бывает, к компании присоединяются. Вот тогда худо. Налетают со всех сторон. Бывает трудно прятать синяки от Гриз, Мел и Аманды. А то иногда еще нос разобьют или губу, ну или там магией хлестанут. Тогда врать становится совсем трудно, а жаловаться я не люблю. Мне это ба еще давно говорила: не ной, не жалуйся, приноси пользу — и тебя не за пустое место считать будут.

Понятно, что Мел и Гриз всю душу, бывает, вопросами вывернут. Только их тут самих в деревне не жалуют, так что я молчу. Не хватало им еще из-за меня хлопот лишних. Вот если бы можно было и правда взять у Аманды, ну не знаю, слабительного, что ли… или кнут у Гриз — и ка-а-ак отходить этих всех!

Ясно, чего они ко мне вяжутся. У нас в деревне «пустых» только три человека. Но Дерк — он же здоровый, хоть и безответный. А бабка Амилия — повитуха, и каждой Травнице может форы показать, так что к ней ходят помалу за снадобьями и помощью. А мне вроде как деться некуда.

Янист рассказывал — будто бы в Алчнодоле есть целая община таких, как я. И живут они хорошо и радостно, «под сенью у Единого». Им-то в Алчнодоле бояться нечего, магию долина высосать у них не может… Может, мне туда податься? Так ведь как ма оставить, да и в питомнике ещё тысяча, тысяча дел.

Но лучше туда, чем на Вольные Пустоши. Туда тоже «пустые» стекаются — полвека, что ли, как у них там государство, возле между Крайтосом и Тильвией втиснулось. Гегемония, Союз Равных, называют, в общем, себя по-всякому. Только о них жуткие вещи рассказывают. Совсем жуткие. Что они там, будто бы, над какими-то запретными науками трудятся, ужас что творят, и магов крадут, и детей тоже. И вообще хотят всю Кайетту захватить и у всех магию отобрать, чтобы все равными были. Это уже Лортен рассказывает, а он даже газеты читает.

Обратный путь кажется короче. Бутылки отдаю ма. Согреваюсь на кухне — там плита ещё не успела остыть. Зову вольерных к завтраку: Фрезы нет, но у неё с рассвета всего наготовлено. Потом по-хозяйски обхожу клетки, смотрю поилки, оглядываю раненых зверей. Подкармливаю яприлят сладкой морковкой. Койнам медовых сот даю — веселятся и качаются на хвостах в клетках. Глажу по клюву слабого грифонёнка.

Без Мел или Гриз не так интересно. А они уехали в какой-то питомник, где опять взбесились звери — который раз уже… Основное действо там было ночью, в питомнике сами разобрались, вызвали только — порасследовать, что там такое было. Янист туда же, с ними напросился. Не хочет Мел вместе с Гриз отправлять. И чего он так бросается на Гриз, интересно?

Аманда собирает поздние болотные травы. А Гроски я видала, он в трактир Злобной Берты пошагал. Говорил что про встречу с поставщиками кормов. Может, они уже вернулись? Иду к «Ковчежцу». По пути киваю Морвилу — тот идёт по каким-то своим делам. Морвил на ходу отвечает короткое «мрра» — он алапард вежливый.

Пяток минут болтаю с Сирилом-Сквором. Глажу его по перьям через прутья клетки, даю чутка сахарку — наш маленький секрет. Сквор радуется: «Красава!» У уже получше с речью. И он уже меня с Уной не путает.

Уна сидит в лекарской. Над какой-то книгой.

— А Аманда не приехала ещё? — Мотает головой и отворачивается, чтобы я не увидела, чего она там читает. Будто мне дело есть.

Прохожу мимо двери комнаты, где Гроски и Янист живут… потом возвращаюсь, потому что что-то не так.

Приоткрытая дверь почти напротив лекарской. А это же дверь Нэйша, и она у него обычно закрыта. Да что там — всегда закрыта.

Комната у Нэйша — двойная, её в трактире для «важных особ» держали, которым нужна не только спальня, но и кабинет. У Гриз ещё такая. Две комнатки, между ними дверь. В кабинет к устранителю я заглядывала — ну, когда меня за ним посылали. Только это на пару секунд и было, сколько там успеешь рассмотреть. Стол, инструменты, а самое интересное — бабочки в рамках — и не поглядишь.

В кабинете тихо, и из соседней комнате ничего не доносится. Сама не замечаю, как просачиваюсь в кабинет, на стол и инструменты с книгами совсем не смотрю, потому что стена, вся в рамках, где бабочки… ух. Гляжу и гляжу, а они будто цветы, какие мне брат-Травник приносил. Одни со звёздами на крыльях, а другие как из бархата, а третьи будто радуги облопались.

А эту вот я вообще знаю. Маленькая, вся будто бы то ли в солнечных, то ли в золотых волосках. Это мне про неё Арбил рассказывал — будто бы этих бабочек сама Премилосердная Целительница Тарра вывела, да своими силами благословила. Если опылят какой цветок — тот сразу целебным становится.

— Нравится?

От тихонького голоса Нэйша подскакиваю на месте и чуть ли головой в стену с рамками не влетаю. Боженьки, ну вот и умеет же он шастать! Стоит весь такой у своего стола — в белой рубашке и до неприличия красивый. Чуть-чуть улыбается, и мне очень хочется сделать ноги.

Только у меня ноги в пол вросли, и к двери я ни шажочка не могу сделать.

— А… ага… Я просто… извините, дверь была открыта. Я не хотела лезть, просто… загляделась малость. Мо-можно посмотреть?

— Пожалуйста.

Вот же вляпалась, спаси Перекрестница. Хотя чего бояться? Не прикончит же он меня: Гриз его точно за такое прибьёт. И Мел. И Аманда.

Просто Нэйш такой со своим дартом и белым костюмчиком… Рядом с ним и не только мне не по себе. И вообще, его все кругом недолюбливают и сторонятся, разве вот только Уна всё вздыхает. Ха. Она мне говорила, что его просто никто не понимает, а так-то он совсем не такой…

Ну да, а зверей он разделывает от непонятости, наверное.

— А это латарра золотистая, да? — показываю на бабочку, про которую мне брат рассказывал.

— Верно, — долетает сзади. — Ты разбираешься в насекомых?

— Ну… интересуюсь малость… — угу, уцепа от навозного жука, может, и отличу. — Я только никогда не видела таких разных. А у них у всех есть всякие способности?

— Не у всех, но… у многих.

Моргаю, а когда открываю глаза — Нэйш стоит совсем рядом, рукой потрогать можно. Поглаживает пальцами рамочку мелкой бабочки с жёсткими зелёными крыльями.

— Удивительные создания, да… Это вот погорница самоцветная, живёт обычно там, где минералы или драгоценные металлы выходят наружу или залегают близко к земле. О крылья можно порезаться — они и напоминают-то чем-то камень. Эти шесть внизу — пятнистые обманки. Они очень разные — прихотливая окраска… Меняют её в зависимости от того, в какой местности обитают. И только после смерти перестают меняться — будто бы сохраняют в себе последнее место, в котором были. А вот голубой флёр. Светится в темноте даже ярче светлячков-фонарников.

— Ой. А я их и не видела как-то.

— Они очень редкие. Обитают в основном в Дамате — на юго-востоке… А это вот ирмелейский меченосец — тоже редкий подвид.

— Это потому, что у него на крыльях будто мечи скрещённые?

— Ещё у них есть жало. Правда, только у самцов. Эта, с тёмно-синими крыльями — королевская бархатница, у неё очень интересный механизм раскрытия дополнительной пары крыльев. От этого кажется, что она будто бы в платье…

Слушать я научилась ещё у ба. Где надо — вопросы вставляю, а где — охаю-ахаю. И как-то пропускаю тот момент, когда меня и впрямь начинает заедать любопытство. Потому что они такие все чудесные, что остолбенеть можно. Стояла бы, смотрела да слушала.

Нэйш поправляет рамку, в которой совсем уж удивительная бабочка. Снизу она будто серенькая, невидная, а сверху — будто пламя из крыльев выросло

— Венец коллекции, — он это прямо с нежностью говорит. — Традиита Фениа, бабочка-феникс. Маленькая и невзрачная, ни за что не рассмотреть. Пока она однажды не проявляет свою настоящую суть. Не становится ярче всех. Здесь она в редкий миг перехода.

Смотрю на фениксовую бабочку, на её несхожие половинки. Моргаю, как от огня.

— Ух. Я даже не знала, что такие бывают.

— Мало кто знает. Госпожа Арделл сетует, что нет даже приличных исследований по бестиям Кайетты. А то, насколько разнообразны насекомые… на самом деле интересует немногих.

Нэйш возвращается за свой стол, а я всё стою — не могу от этого собрания оторваться. Смотрю на них всех. На разноцветного Архонта Вериэлла и маленькую аталию Арнорро — это из известной легенды про бабочку, которая дала свет людям. А эта вот как василёк, Нэйш говорил — на западе её странно называют в народе: «я-тебе-верен» — будто символ верности она, значит.

Жалко, что они все неживые такие. Наверное, в полёте-то они куда красивее.

Так задумываюсь, что даже забываю совсем уж забываю бояться. Спрашиваю тихо:

— Зачем вы их собираете?

— Их любопытно изучать.

Устранитель теперь сидит за столом, а перед ним банка с незнакомой бабочкой. Угольно-черной и как бы шипастой. Наверное, успел достать из сумки, пока я на стенку пялилась.

Бабочка ещё живая: хлопает крыльями и бьётся о стенки банки.

Нэйш склоняет голову, следит за ней задумчиво этак. Водит пальцем по стеклу.

— Они похожи на людей, тебе не кажется? Бесконечное разнообразие внешних признаков и способностей. Разные жизненные циклы, возможности приспособляемости… стремление к теплу или огню — по-разному. И при этом у всех одно и то же. Хрупкость. Слабые точки — не такие уж разные.

Черная бабочка как что-то вдруг понимает — замирает в банке.

— Недолговечность.

Нэйш пару секунд молчит. Я смотрю на бабочку у него на отвороте рубахи — небольшую, чёрно-серебристую.

— А почему вы не хотите их изучать, пока они живые?

Устранитель пожимает плечами.

— Живых я… тоже изучаю. Иногда. Но эти… они разве не кажутся совершенными? Именно сейчас. Пойманные в миг смерти — и при этом она над ними будто бы не властна. Кажутся почти живыми, правда? Ограждёнными от внешнего мира… скованными, зато сохранёнными навеки.

Вот за это Нэйша в питомнике и не любят. За этот его вечный к смерти интерес. Он и на зверей-то смотрит так… «Оно ещё живое, или уже можно тащить в мой сарайчик?».

— Ага, — и потихоньку бочком лезу к двери. — Точно. Ну, спасибо, мне, значит, пора уже…

Устранитель наблюдает за бабочкой в банке. И кивает так, между делом. Вроде, можно спокойно уходить, но совсем расставаться с чудесными бабочками как-то жалко.

— Можно потом ещё прийти? Посмотреть.

Прямо-таки расцветает.

— Конечно.

Выскальзываю за дверь, прикрываю осторожненько. Спускаюсь обратно к Сквору.

— Обалдеть, — говорю горевестнику. — Я только что болтала о бабочках с Нэйшем!

— Жестокое сердце, — проницательно выдаёт Сквор. А меня прямо-таки распирает: с кем бы поделиться? Мел точно не поймёт, ещё и разворчится: «Нашла, с кем разговаривать — с этим чокнутым гадом…» Уна — нет, она так в меня вцепится! Всё будет выспрашивать, что и как он сказал, как смотрел и чего делал… Гриз — вот самое лучшее, только когда она вернётся…

Может, Гроски? Точно, он же как-то ладит с Нэйшем, даже вот на выездах. Надо будет к нему подойти, к Гроски. Рассказать. Ну, когда он вернётся со своей этой, как её, встречи с поставщиком кормов. Сколько там о кормах-то уже можно спорить?

Если, конечно, он не просто пива в трактир попить пошёл.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Торговец мясом Горинг поперхнулся и закашлялся — и я его от души понимал. Во-первых, он только что впервые в жизни попробовал пивко в «Свине и свирели», и оно потихоньку разъедало ему внутренности. Во-вторых, входя в трактир он по недосмыслию высказался в духе, «фу, ну и дыра». Теперь ласковые взгляды Злобной Берты прожигали бедолаге спину.

В-третьих, я ему только что заявил, что питомник с ним расторгает контракт.

— Какого?!.. — просипел Горинг, когда нацелился вежливо похлопать его по спинке. — Я же тебе заплатил! Три процента от суммы в месяц — и ты следишь за тем, чтобы поставки оставались у меня.

Я не стал ему сообщать, что моя честно выстраданная взятка тут же ушла на закупку круп. Вместо этого лихо хватил бертиного пивка (торговец содрогнулся) и выдал своё лучшее шипение:

— Думаешь, мне это нравится, а? Терять денежки и с тобой тут посередь дня объясняться? Я всё обделал, как надо, ясно тебе? Уломал Арделл. Она согласилась было, хоть и с неохотой — ты что ей, на кнут наступил в прошлые встречи? И тут этот чёртов поставщик, как его бишь… Москен… Моксен… Припёрся со своим предложением, поволок её глядеть склады и фермы, а что я мог сделать, а?! Что я мог?!

Горинг буравил меня глазками и слизывал горькую пену с огромных, тоже похожих на пену, седых усов.

— Она, понимаешь ли, вернулась сияющей, чтоб её. И такая: о, представляешь, у него товар-то получше будет! Мясо посвежее, да и не такое костистое. Этот, чтоб его, Москен везде подмаслил, да он ей цену выставил ниже на десять процентов!

На самом деле — на восемь процентов. И только после того, как я красочно расписал, какие скидки питомнику даёт Горинг. По крайней мере, торговец не сунется проверять… оба не сунутся проверять. Эрб Горинг с Иртуром Моско лет двадцать уже враждуют.

— Да я, если ты хочешь знать, чуть ли не танцевал вокруг чёртовой варгини. Расписал тебя с ног до головы: мол, постоянный партнёр, понимающий. Но эта стерва, чтоб её, уперлась. В общем, хочешь обойти Моско — дай мне что-то, с чем можно работать. Мне, честно говоря, плевать, кто будет возить мясо в питомник… но денежку терять не хочется.

Горинг гневно пыхтел, поглядывая из-под седых бровей чёрными глазками. Почёсывал подбородок в мелких прыщиках. Подёргивал пуговицу на куртке — пуговица была выполнена под аквамарин, по последней моде.

— Десять процентов, говоришь?

— Десять процентов, — подтвердил я. — И пять мне.

От такой неприкрытой наглости торговец поперхнулся и заколыхал щеками. Я хладнокровно попивал злобнобертское пивко — кусючее, как натура той, кто его варила.

— Или можешь сам разговаривать с этой чокнутой. Меня, знаешь ли, это не радует. Она явно подозревает что-то такое. Не удивлюсь, если приставит ко мне свою Следопытку, или, того хуже, устранителя, а ты его видал?! Так что если ты думаешь, что я за тебя буду рваться, как грифон с привязи, ради трёх процентов…

В трактире было пусто, а Берта плавила взглядом Горинга из-за стойки. При этом взбивая в огромной миске яйца.

Судя по звуку — вместе со скорлупой.

— Четыре процента, — процедил торговец, потянулся за пивом, но тут на него накатили ужасные воспоминания, и он передумал.

— Имел я такое в виду. Не забывай, что у Арделл были к тебе придирки насчёт товара.

— Четыре процента, и скажи этой девке, что я накину ей мелочи. Телят, козлят. Из тех, которые задавлены мамками или не выжили после родов. По хорошему знакомству, за так.

— И пудов пять кишок и всякого там ливера. С таким предложением работать можно. Главное — чтобы этот Моско не подкинул чего покруче.

— Пять процентов, если проследишь и за этим.

Горинг ухмыльнулся, наклонился вперёд. Посмотрел на мою перекошенную от жадности (и пива!) физиономию.

— Ясно? Приглядишь, чтобы поставки были… скажем, на год или на пару лет — будут тебе твои пять процентов. Понял?!

— Вроде как да, — вздохнул я, — ну ты, конечно… хищник. Долгосрочный договор… притом, что цены-то на мясо и упасть могут, а ты дерёшь по фиксированному… Да Арделл вообще уже подумывает прямиком брать у фермеров, а не у торговцев.

Горинг скривился — его такой расклад не устраивал. В питомник он сбывал не самое лучшее мясо и по нехилым таким ценам — пользуясь тем, что немногие хотят иметь дело с королевским питомником, которому вечно не хватает финансов. Так что за этот договор он будет держаться в любом случае. И я получил что хотел — десять процентов скидки плюс ещё пять моих — в ту же копилку. Неплохо для начала.

Принял вид насквозь прожжённый и деловой, махнул залихватски:

— По рукам. Я с тобой свяжусь — сообщу, как там выйдет с Арделл. А теперь давай-ка прощаться: у меня тут вроде как ещё дельце…

Торговец хмыкнул было — уверенный, что я набиваю себе цену. Но тут судьба в кои-то веки решила порадовать своего невезучего сына.

Дверь трактира бахнула, и за ней предстал Десмонд Тербенно во всём сияющем великолепии: чёрный плащ с искрой, серый форменный костюм законника, перчатки на руках, какие-то папки под мышкой.

— …нужно подмаслить кой-кого из Корпуса Закона, — уронил я под нос.

Торговец преисполнился немого уважения и освободил место за столиком более чем стремительно. Я ещё малость полицедействовал, пока Горинг катился на выход: вскочил и весь расплылся в патоке, уверяя, что как раз господина законника-то я и ждал, и приглашая сей же час присесть и выпить пивка, позавтракать за мой счёт. Так что торговец вымелся в полной уверенности, что у меня беседа с важной персоной.

Тербенно же, кажись, даже и не понял сути спектакля.

— Вольерные сказали, что я найду тебя здесь, Гроски. Но ты что-то чересчур любезен, — выпалил он с истовой подозрительностью. — Думаешь, я закрою глаза на то, как ты обтяпываешь тёмные делишки?

— Где уж нам, маленьким, ускользнуть от вашего бдительного ока. Ты, стало быть, явился разрушать мои коварные замыслы?

— Это само собой, — свысока выдал законник. — Но пока что — я с важными новостями.

Крыса сокрушённо вздохнула изнутри: ничему-то ты, братец не учишься. Не хочешь ли приглядеться к физиономии Крысолова? На ней прямо-таки цветет превосходство и победоносность.

— Клянусь исподним премилосердной Целительницы, — истово высказался я. — Неужто тебя внезапно назначили главой всего Сыскного Корпуса?

Крысолов фыркнул носом — что, мол, с тебя взять, Гроски, кроме тупых шуточек. Вот я — это да. Я, знаешь ли, и солиден, и методичность у меня так и стекает с физиономии, и вот, я еще принес кучу папочек — ну как, нечем крыть, а?

«Сопьюсь я с ним, — обречённо подумал я, припомнил милейшего Лортена, Мел, Нэйша и свое начальство и сделал поправочку: — С ними всеми».

— С утра, — прошипела Берта ядовито, когда я опять попросил пивка. — С утра нажираешься-то. Постыдился бы, у-у-у-у!

Я лихо сгреб со стойки пиво и вернулся к Тербенно за столик.

— Так что за новости? Или старина Холл Аржетт все же сдал тебе свой пост?

Законник глянул на меня, как на муху в супе.

— Мне удалось узнать кое-что о твоем приятеле, Нэйше. Если тебе это интересно, конечно.

— Дай догадаюсь — ты отправил запрос на Рифы?

— Отправился сам на Рифы, — поправил Тербенно сухо. Оглядывая меня с высоты своего профессионального пьедестала.

То-то я гляжу, он бледненький какой-то. Конечно, его не таскали по баракам, разговаривал он там со «скатами», да и то с высшими чинами. Но Рифы — такое местечко, где и за пару часов невольно успеваешь насмотреться… наглотаться.

Пиво Злобной Берты отчаянно горчило.

— И как тебе увиденное?

— Увиденное идеально подходит для таких, как ты. Не удивлюсь, если ты скоро туда и вернёшься.

Ох, не загоняйте в угол крысу, цапнет ведь от души.

— Готов прогуляться в компании. Из тебя выйдет первостатейный «скат» — мне всегда казалось, что с твоими методами тебя туда рано или поздно разжалуют.

А что ты так дернулся, домашний мальчик Тербенно? Врезать ты мне все равно не можешь: Берта нас обоих своей дубиной тут же и уложит. Дубина возлежит на почётном месте стойки и носит почётное имя: «малая Берта». Ладно, хватит пыхтеть и испепелять меня взглядом, — что ты там нарыл на Нэйша?

— Вообще-то, кандидатов было несколько, — поведал Крысолов, попыхивая остатками гнева. — На Рифах слишком часто сменяется охрана: просто уходят, переводятся или пропадают без вести, или умирают после стычек с заключенными. Мне удалось выделить четверых. Все служили в восточном блоке «смертников», всех потом перевели на Северные Рифы. Возраст — от двадцати до двадцати семи.

Я отхлебнул пивка и углубился в папки. Вообще-то, в них должна была скрываться вся нужная информация по поводу принимаемого охранника: от имени и возраста до описания и указания Дара. Но вышло так, что указано было чуть более, чем ни черта: значки Дара — размазаны, сведения о службе — несколько скупых строчек у каждого.

Терн Вейли — тысяча пятьсот шестьдесят четвёртого года рождения, стало быть, к моему поступлению на Рифы ему как раз двадцать и было. Дар — то ли Вода, то ли Воздух. Успел послужить на Южных и на Северных Рифах, пришел на службу в восемьдесят четвёртом, переведен из восточного блока в северный по собственному желанию в восемьдесят пятом… служил, пропал без вести в восемьдесят седьмом.

Шев Сакрист — шестьдесят второго года рождения, Дар — невнятная закорючка… «пустой элемент», что ли? Пришёл в восемьдесят пятом. В том же году переведен в северный блок, причина — «драка». Выбыл в восемьдесят шестом.

Эльген Коррей — пятьдесят девятого года, Дар — вроде бы, Огонь… или там Щит? Пришёл в восемьдесят пятом, переведён почти сразу, причина — не справляется с обязанностями. Умер в конце восемьдесят пятом.

Арно Дойен…

— Негусто, — пробормотал я, силясь разобрать каракули двенадцатилетней давности. Из каракулей так и не было ясно — помер Арно Дойен, пропал без вести или убыл в закат на розовом единороге.

Крысолов презрительно оттопырил губы, вопрошая всей миной: я что — думаю, что он на этом остановился?

— Информации немного, но есть корпуса, где они служили. И имена начальников. Один из них умер, с остальными мне удалось поговорить. Разумеется, разговорить их было непросто, и не все помнят персонал двенадцатилетней давности…

Чего у Крысолова в достатке — так умения проделывать лишнюю работу. Всего-то требовалось — кинуть на Рифы запрос, выяснить, в каком корпусе был я, и посмотреть списки охранников тех времен, так нет же, поперся кружными путями. Впрочем, и цепкости не занимать — раз все-таки что-то нарыл.

— …трое оказались вполне обычными заключенными, а вот четвертый был более интересной фигурой. Кроме всего прочего, у Шева Сакриста была еще одна работа. Он вербовал тех подонков, которые упали ниже некуда — доносили на своих же товарищей.

— Правда, что ли? — удивился я. — Ай-яй, какие ужасные люди.

Пива в кружке было до жалости мало: впиться бы в бочонок зубами, нахлестаться, а то и захлебнуться в горьковатой жидкости. Отогнать ознобную память: пальцы молодого «ската» на плече, вкрадчивый шепот: «Вы же расскажете мне всё, господин Гроски?»

— Вряд ли всё же это его настоящее имя, — разочарованно заметил Тербенно. — Сакрист — распространенная фамилия в Вольной Тильвии, но оттуда не допросишься данных. И, как я понял, на Рифах с непростительным спокойствием относятся к подделанным документам. Я бы сказал — феноменальная расхлябанность, удивительная для места с таким количеством опасных элементов.

— Ужас, что творится, — поддакнул я. — Побеги всякие.

— …однако кое-что узнать все же удалось. Я говорил с главой восточного блока, господином Джайви — он помнит тот случай и Нэйша… или Сакриста. Говорит, что новичка распределили к ним, потому что в блоке «смертников» всегда недостаток персонала: нет желающих служить. По его словам, он сначала подумал, что новичок попросту растяпа и не успел избежать назначения или хотя бы опротестовать. Говорит, даже сам хотел попросить о переводе этого Сакриста: тот показался ему слишком тихим.

Я безрадостно хрюкнул в пиво. Тербенно покосился хмуро и полез сверяться с какими-то своими записями.

— Да, слишком тихим. Впрочем, с обязанностями он справлялся неплохо, так что заключенные… э, не жаловались? Он выразился именно так. Словом, господин Джайви был достаточно доволен новым подчиненным, но о других охранниках такого сказать нельзя: у новичка с ними, как бы это сказать, возникло непонимание.

Я изобразил глубочайшее потрясение этим невероятным фактом, припоминая — по какой дуге старались обходить Нэйша в северном блоке. Хотел бы я увидеть — с кем у этого-то могло возникнуть понимание.

— Господин Джайви не стал вдаваться в подробности. Впрочем, легко представить — если он вел себя так же, как и сейчас…

— …то ты зря полагаешь, что Рифы кишат дружелюбными, открытыми охранниками, каждый из которых тебя облобызать готов. Для «ската» он себя вел еще вменяемо, уж можешь поверить: там через одного были и похуже, а бывало — так и полные психи попадались. Думаю, дело тут было малость в другом.

Злобная Берта завела сладкозвучные рулады, тряся за грудки какого-то мужичка из деревни. Мужичок имел наглость притащиться просить в долг и теперь философски качался в мощных лапищах трактирщицы. Крысолов поглядывал на это с явным намерением вмешаться от имени властей. Я подумывал, как деликатнее донести до законника ту истину, что он еще не все узнал о нравах Рифов.

— В общем, не знаю, заметил ты или нет, но Рифы как-то не изобилуют публичными домами. А женский корпус, конечно, имеется, но уж очень в стороне. Словом, они, как бы это тебе сказать, там все мужики. А «холодилки» на всех не напасешься, да и стоит зелье недешево. Вот и получается, что среди охраны как-то… популярны симпатичные мальчики. Из заключенных не особо заберешь: они внутри бараков тоже довольно быстро расходятся… по рукам.

Судя по всему — я таки обрушил на Тербенно неподъемную истину. Крысолов позеленел так стремительно, что я как-то невольно подвинул к нему свою полупустую кружку.

Тербенно протестующе замычал и с негодованием кружку отверг. Потом что-то вспомнил и кружку торопливо потянул к себе. Видать, кто-то на Рифах все же ляпнул ему, что таких как он тут вечно нехватка. Ну, и смысл дошел только сейчас.

— Ну, а поскольку ни у кого из новичков обычно как-то нет желания делить койку с двумя-тремя старшими коллегами — то тут ты тоже представил правильно. Обычно собирается трое-четверо, новичку как следует дают по почкам, а потом уж… кх… по графику.

«Морских коньков» у нашего корпуса было немного. Я успел увидеть четырех, так, мельком, к заключенным их близко не ставили, гоняли по курьерским поручениям. Да и что на них смотреть — навидался «коньков» барачных. Бледные, с выпитыми взглядами — те, которые не смирились. Бывает, прыгают в море или еще как-то кончают с собой. Могут и покончить с каким-нибудь из своих мучителей. Гибкие, развязные, с улыбкой шлюх — те, которые смирились и научились ценить преимущества.

И зная, что Нэйш не выглядел ни тем, ни другим…

— Скольких он положил?

— Четверых. Господин Джарви сказал, что потом вмешались еще двое… но этим попало, так сказать, от двух сторон, так что они, скорее всего, разнимали. Господин Джарви занимался последствиями драки лично. И решил не докладывать наверх, поскольку повреждений было немного. Строго говоря, повреждения были только у Сакриста: разбит нос, синяки, что-то вроде того. У остальных каких-либо ран не наблюдалось — вот только они не сразу смогли разогнуться от боли. Пришлось привлекать целителей с серьезными зельями. Но самое странное — то, чем кончилось разбирательство. Остальные охранники утверждали, что новенький их спровоцировал и он был зачинщиком драки. Но у господина Джарви явно были сомнения по этому поводу, так что он предложил Сакристу рассказать — что произошло, и по желанию перевестись в другой блок, раз уж возникла такая… м-м, ситуация. На что Шев Сакрист ответил, что все в порядке, и небольшое недоразумение — тут я цитирую — свое небольшое недоразумение они разрешат с другими охранниками сами.

Я не выдержал и загоготал, вызвав в Злобной Берте поток недовольного бухтения из-за стойки. Боженьки — могу себе вообразить, как это прозвучало! И с какой ухмылочкой было сказано.

— Хороший способ сказать «вы все уже завтра перевидитесь с вашими покойными пра-пра!»

— Если это тебя веселит, — желчно выдал Крысолов, — то вот еще: остальные участники драки настаивали, чтобы его перевели. Господин Джарви удовлетворил эту просьбу — так Шев Сакрист попал на Северные Рифы, прослужил там год с лишним… и, как я понимаю, просто исчез куда-то однажды. Не вернулся из увольнительной на берег — насколько я сумел понять, со «скатами» такое случается.

— Нашел себе другую работёнку или вовсе наплевал, — я всё подносил запись к глазу, так и этак, силился рассмотреть — что же там может быть. — В его стиле. Ты, случайно, не припомнишь — этот господин Джайви не обмолвился насчёт его Дара?

— Шева Сакриста?

— Нет, Эвальда Шеннетского — мне всегда было интересно, что у Хромого Магистра под перчаткой. Само-то собой, Сакриста. Ты не спрашивал? Тут ни шнырка не разберешь, а начальник мог бы помнить: Дар Щита — редкая штуковина.

С Крысолова слегка облетела торжественная позолота.

— Это разве первостепенно?

— Вроде бы нет.

Только я вот уже больше девятницы пытаюсь вспомнить — и не могу: он носил перчатки? Должна же быть какая-то причина — почему ни я, ни остальные не обратили внимание… такой редкий Дар. Заключенные должны бы обсуждать в бараках…

Может, и носил — двенадцать лет прошло, кто теперь разберёт. «Скаты» на Рифах часто перчатки надевают. Магия всё равно используется только при бунтах, а перемазаться о заключённых в кровищу и грязищу — то ещё удовольствие.

А на допросах? Ладно, на допросах я был больше сосредоточен на том, чтобы визжать от боли… да и Нэйш предпочитал оставаться в роли зловещего голоса из-за плеч. Но когда я уже начал доносить на своих — он же то расхаживал по допросной, то присаживался за стол напротив… и почему мне кажется, что я помню пальцы на своём плече?

— Просто странно, что с такими данными его не взяли в охрану дедули Детраска. Слушай, что ты вообще знаешь о Даре Щита и ребятах, которые его получают?

Тербенно оттопырил верхнюю губу с надменно-обиженным выражением. Наверняка решил, что это — здоровая каменюка в его огород. Милое напоминание о его собственном музыкальном Даре.

— Щит считается одним из Даров, которые вложил в Камень Хорот-Мечник. Несмотря на то, что все прочие редкие дарования обычно относятся к Дарам Перекрестницы… — он чуть дернул своей правой ладонью, — это исключение. Дар неуязвимости — один из редчайших: во всей Кайетте сейчас едва ли две дюжины людей с этим видом магии.

Надо признать, что-то в него да вложили в Корпусе. Или Крысолов просто наводил сведения о Даре Нэйша.

— Неуязвимость, — пробормотал я, вспоминая стальную хватку на плечах и бьющегося в агонии фамильяра. — Только к магии?

— Во многих случаях — к любому виду оружия, ударам, а также ядам и амулетам, однако это уже реже. В редчайших случаях Дар Щита защищает не только своего обладателя, но и тех, кто стоит с ним рядом, однако это зависит уже от мастерства самого мага. Вопрос мастерства при этом сложен: поскольку количество магов с этим Даром ничтожно мало, они не обучаются в прихрамовых школах. Как и в случае с… кхм… моим Даром, к примеру… есть определённые стандартные методики, но в основном практикуют индивидуальное обуче…

— Ты когда-нибудь видел, как его применяют? — перебил я. — Дар Щита?

Уровень подозрительности на физиономии законника подрос с «обычный высокий» до «башня Кормчей».

— Полагаю, что как обычно. Воззвание к Печати и магические пассы, чтобы отрегулировать воздействие.

— Пассы, — пробормотал я, бессознательно потирая плечо. — Интересно, какие… А когда магия истощается — не знаешь…

Но Тербенно уже нагнулся вперед, пронзая меня взглядом, полным сыщицкого запала:

— Знаешь, что я думаю, Гроски? Весь этот разговор о Даре Щита — обманка. Ты хочешь отвлечь моё внимание от чего-то важного.

— Неужто от новых убийств Душителя, который ещё и предположительно Нэйш? — ахнул я, хватаясь за сердце.

— Представь себе, убийств пока что не было. Что тоже наводит на некоторые размышления. Кажется, Душитель занят…

— …убивает керберов, препарирует бабочек на досуге…

— …возможно — по чьей-то указке. Скажем, своего прямого начальства — ты никогда не думал, почему Арделл взяла в питомник явного маньяка?

Я посмотрел в кружку, но не обнаружил в ней подсказок, кои смогли бы удовлетворить господина Великого Сыщика. Который явственно склепал теорию вроде «Гриз Арделл заодно с Душителем Нэйшем, и вообще, у нас тут заговор, и я его раскрою».

— Ну, э-э, ты не рассматривал, просто как возможность… теорию о том, что он вроде как… неплохо устраняет, имеет Дар Щита и разбирается в анатомии, да ещё плюёт на «Постулаты телесной нечистоты» и не нуждается в деньгах?

— А также не выполняет приказы и не уживается с персоналом, — Тербенно заложил ногу за ногу и бросил на меня снисходительный взгляд, как бы говоря: ну и как такое-то могло попасть в законники? — И убивает без распоряжения — словом, делает всё то, что противоречит принципам варгов. Которые гласят: не убивать, не проливать крови.

— Тебе нужно подружиться с нашим новичком, — от души посоветовал я. — Будете встречаться по вечерам. Обсуждать, насколько Арделл невыносимая.

— Я говорил с господином Олкестом. И он только подтвердил мои подозрения. Оказывается, эта Арделл — темная лошадка, и прошлое у неё явно небезупречно. Я ещё не узнал о её жизни в общине, но там её считали то ли отступницей, то ли преступницей, так что я не исключаю, что она может быть связана с этим.

— С Душителем и его вывертами?

— С безумием в питомниках и в городах.

Тербенно настолько наслаждался моим ошарашенным видом, что даже соизволил щёлкнуть пальцами — заказать себе пиво для триумфального глотка. Злобная Берта мрачно поглядела из-за стойки. Похоже было, что пиво будет подано прямой наводкой бравому законнику в голову.

— Это происходит по всей Кайетте. Только за последние две девятницы — случаи в Вейгорде, Тильвии и Дамате. Почерк один и тот же. Внезапное бешенство зверей, которые начинают крушить всех вокруг. Это уже прозвали «синдромом Энкера», Корпус Закона подключился к расследованию — и нити ведут именно к варгам. Я не в группе этого расследования, и подробности пока что мне неизвестны, но если зайти с другого конца…

— То у Арделл железное алиби — ты хоть понимаешь это? Её за последние пару месяцев несколько раз дергали на такие вызовы. Всегда после того, как что-то случалось. А до того она всегда была на виду. Да и на вызовах она и те, кто отправлялся с ней, всегда успокаивали животных.

— А после — не удавалось обнаружить никаких следов. Верно? Жертвы, успокоенные животные… и нет следов. Очень удобно. Коллеги из группы, которая ведет расследование, предполагают, что тут действует целая группа варгов-отступников… и, кажется, одного я могу назвать. Что скажешь?

— Скажу, что тебе следует поосторожнее кидаться такими подозрениями. Знаешь ли, без доказательств…

— Будь спокоен, — ухмыльнулся Тербенно. — Я собираюсь взять её с поличным.

Звучало как нечто, что тянет на следующую кружку. Грызун внутри меня начал потихонечку завывать.

— Это что, обозначает, что я теперь должен следить ещё и за Арделл? Которая — просто к твоему сведению — носится по питомнику быстрее алапарда со своей тысячей дел? Ха, да раз плюнуть. За Арделл, за Нэйшем… в свободное время могу пошпионить, ну не знаю, за Эвальдом Шеннетским — его ты ни в чём не подозреваешь?

— Репутация Хромца и без того всем известна, — выдал Тербенно свысока. В прямом смысле слова свысока — поднявшись из-за стола и нависая надо мной. — Присматривай за устранителем. С Арделл я справлюсь сам.

Он сгреб свои папочки и величественно прошествовал восвояси. Злобная Берта, вынырнувшая из кухни, презрительно фыркнула законнику вслед.

— Целиком согласен, — пробормотал я.

Что, интересно, желают тем, кто собрался следить за варгом с такой работенкой и с такими принципами, как у Гриз Арделл? Да ещё подозревает эту же Гриз Арделл в заговоре варгов?

Я молча приподнял полупустую кружку, будто собрался выпить за кого-то не чокаясь.

В одном-то я уверен — желать удачи при таком бесполезно.

Решительно бесполезно.