Пасынок судьбы. Расплата

Пролог

Спать в электричке – это к последователям Мазоха. Я в том смысле, что неудобно, жестко, холодно и трясет. Плюс амбре, исходящее от коллег по вагону. Плюс гомон, опять же исходящий от них. Плюс вопли продавцов всякой лабуды (вот интересно, их на работу исключительно по степени противности голоса отбирают?). Но усталость пересилила все, и едва мы отъехали от Вязьмы, как я провалился в сон, как в бездонную яму…

Так бывает, когда сильно устанешь – ты вроде бы спишь, но разум, по инерции переживающий пережитое, не отдыхает, вновь и вновь заставляя тебя даже во сне возвращаться к тому, что тебя тревожит. Вот и со мной случилось такое – я оказался пленником собственного сна.

Темнота… Чернильный мрак, заполнивший собой все вокруг… На какой-то миг мне стало страшно – а вдруг все, я умер, меня нет, и никогда уже не будет, будет только вот это ватное непроглядное небытие?!

И тут же тишина взорвалась разноголосицей, а из тьмы возникло множество лиц, образов, картинок, увиденных мною за последние, пожалуй что самые жуткие в жизни, дни.

Все это замелькало перед моим внутренним взором в пугающем калейдоскопе, постепенно складываясь в некий до дрожи документальный фильм…

Вот стоит на пороге моей холостяцкой квартиры друг детства Николенька – веселая улыбка на загорелом после экспедиции лице, знакомый со школы, заикающийся тенорок: «От-ткрывай, з-засоня! Ес-сть п-полпинты ш-шнапса и тушенка!!»

И тот же голос спустя пару дней, в телефонной трубке: «С-старик! П-привет, это я! Я тут подзадержался, из-звени. Я скоро буду… А если… Вещички мои прибереги. Пока! Д-до встречи…»

И, наконец, еще через день – умирающий Николенька на больничной койке, слова срываются с губ с трудом: «Стой, С-степаныч! Успеешь! С-слушай дальше. С-самое главное. Арий – это… Н-нет, н-не надо т-тебе… Коробку эту… ты ее выкинь. В лесу з-закопай или в р-реке утопи, д-дома не храни. И з-запомни хорошо: не открывай! Ни в коем случае! П-пока ты ее не от-ткрыл, т-тебе ничего н-не угрожает! Откроешь – умрешь! И еще в-вот что: п-пакетом, т-тем, ч-что я н-ночью принес, и остальными шмотками рас-спряжайся к-как хочешь – эт-то п-подарок… М-маме с-скажи… С-скажи, что я п-прошу прощения з-за все… Все, Степаныч, п-прощай! Н-ни поминай л-лихом…»

Его ударили в плечо отравленным трезубцем. Тот, кто это сделал, хотел завладеть находками искателей, людей из группы «Поиск», в которую входил и Николенька.

Что-то у них там не заладилось во время последней экспедиции. Обрушился край раскопа, руководителя группы Дениса Ивановича, которого Николенька почтительно именовал Профессором, завалило едва не насмерть. Тогда всем казалось, что это лишь случайность.

Вместе с Борисом, коллегой Николеньки по «Поиску», мы все же рискнули нарушить волю моего умершего друга.

Я, словно наяву, услышал голос Бориса: «Не знаю… Мы, искатели, часто сталкиваемся с вещами, не укладывающимися в понятие нормы. Иногда вообще мистика какая-то бывает, иногда все объясняется достаточно просто… В любом случае мне надо посмотреть на эту коробку. Да, я понимаю, что Николенька предупреждал вас, но он тогда был в таком состоянии… Я, по крайней мере, специалист, вдруг там что-то действительно опасное, радиоактивное или ядовитое? Я возьму оборудование, кое-какие приборы…»

Древний амулет арийского жреца… Жуткий каменный глаз, выискивающий свои жертвы… Вновь голос Бориса: «Когда ЭТА штука на меня уставилась, меня как током дернуло! И взгляд такой, мерзкий и свирепый одновременно… Понятия не имею, что ЭТО может быть. Мечта любого археолога – отыскать вещественные доказательства пребывания у нас братьев по разуму. Я, когда ОНО словно бы ожило, решил – вот она, удача! Но когда ОНО стало смотреть… Бр-р-р! Прямо в душу заглянуло… И я почувствовал, что это что-то наше, земное… и очень злое! В общем, я ничего путного сказать сейчас не смогу, мне надо посоветоваться с нашими».

Потом было знакомство с Паганелем, высоким, худым чудаком-археологом, на деле оказавшимся суровым прагматиком, отважным и даже свирепым бойцом…

Хрипловатый голос Паганеля: «Погиб наш друг и коллега, Николенька… Светлая ему память… Денис Иванович в коме, я очень волнуюсь за него – все же шестьдесят лет не сорок, здоровье уже не то. Будем надеется, он выкарабкается. Связующем звеном в этой трагической цепочке является тот самый амулет, который вы, Борис, так неосмотрительно извлекли из бокса. Мы с вами взрослые образованные люди, в чертовщину не верим, и правильно делаем. Но существует множество вещей, мягко говоря, не укладывающихся в рамки классической науки».

И еще, слова, от которых сжалось сердце: «Николенька, хотя и без диплома, был, пожалуй самым одаренным из нас искателем. Даже Профессор, Денис Иванович, не обладал такой интуицией и чувством… м-м-м…историчности, что ли, как ваш друг, Сергей. А уж Денис Иванович еще в конце семидесятых считался крупнейшим археологом в стране. Н-да, какая нелепая смерть! Милиция, конечно же, убийцу не найдет – слишком мало улик. Дело закроют, и оно уйдет в архив…»

Дальше, дальше, дальше… Мелькают картинки, память тасует пережитое, словно картежник колоду.

Амулет похищен. Белое от ужаса лицо Бориса, его отчаянный крик: «Хана! Она меня… укусила!» Мерзкое, извивающееся тело змеи, невесть откуда оказавшейся на моей кухне, слова Паганеля: «От яда гадюки не умирают, но это явно предупреждение нам».

Из серой пелены неведения выплывает и обретает плоть реальный человек, убивший Николеньку и угрожающий теперь всем – Петр Судаков, «мистер Рыба»…

Мы, три ангела мщения, идем по следу Судакова. Подземелья Москвы, едва не ставшие для нас огромным склепом, заросший ивами пустырь у реки Сетунь, банда бродяг, чудом не забивших нас до смерти, и над всем этим – затканный осенним дождем силуэт «мистера Рыбы», наблюдавшего за нами в бинокль с придорожной насыпи…

Наконец, в дело вмешался учитель Судакова, профессор Леднев. Уютный, седобородый толстяк, словно шагнувший в наше время со страниц Конан-Дойля. «А потом я спрошу у него, куда этот проходимец дел фамильные реликвии Чингизидов из институтской коллекции! Дальше делайте с ним что хотите!», – он пытался сурово хмурить брови, но в глазах читалась досада и неверие: как же так, самый лучший, самый способный на курсе – и вдруг убийца и вор?!

Ученик доказал учителю, что тот не верил зря… Леднева «мистер Рыба» убил в традиции все того же Конан-Дойля. Узкий клинок, вынырнувший из пижонской тросточки и вонзившийся в горло старика-профессора, Паганель, рыдающий на телом друга – это трудно забыть.

Потом был майор Слепцов из ФСБ, суровое предостережение всем нам – не лезть больше в это дело…

Память услужливо подсовывала новые картинки: дикая пьянка у меня дома, жирная бабища в неглиже на кровати рядом со мной, чугунная тяжесть похмелья – и неожиданный звонок свояка Виталика: «Значит так! Повторяю свои вчерашние слова: я договорился с шефом, в четверг тебе надо будет приехать к нам в главный офис, на собеседование, в десять тридцать. Вот адрес. Постарайся выглядеть солидно, захвати всякие бумажки – диплом там, грамоты какие-нибудь спортивные… Если понравишься, считай, тебя взяли. Сначала будешь работать на автостоянке, типа испытательного срока, сутки через двое, триста баксов в месяц. Устраивает?»

Надежда на новую жизнь из призрачной стала реальной. Ужасные события, связанные с амулетом, смертями Николеньки и Леднева, отошли на второй план.

Даже бывшая моя супруга, Катя, вдруг сменила гнев на милость, и вместо любимых реплик типа: «Воронцов, ты гнусен», впервые за поледнее время поговорила со мной по-человечески, будто и не было скандального развода вкупе с торжествующей тещей…

Но тут появился хмурый решительный Борис с гранатой в кармане, и я совершенно неожиданно для себя самого отправился с ним в вяземскую тьмутаракань ловить и карать Судакова.

Смоленщина, глубинка, неизбывная печаль… Настоящей жар-птицей показалась нам художница Лена, что предоставила двум искателям приключений кров и стол. Есть, черт возьми, женщины в русских селеньях, есть! Впрочем, Борис оценил это гораздо лучше меня…

«Мистер Рыба» оправдал свое прозвище, оказавшись скользким, словно угорь. Он вновь ушел, а мы едва не погибли. Рванувшая посреди леса граната как будто поставила точку в этой истории. Впрочем, даже во сне мне казалось, что точка эта в любой момент могла превратиться в многоточие…

Всплыла в памяти неожиданная мысль, пришедшая в голову, когда мы с Борисом возвращались из Корьёво в Вязьму: «Не было счастья, да несчастье помогло! Упустили Судакова, зато что-то родилось между Борисом и Леной…»

Ретроспектива прожитого неожиданно закончилась. Я внутренне сжался, уже понимая, какой сон увижу сейчас…

Заклубились косматые тучи, грянул гром, и огромное огненное колесо небесной кузницы Сварги заполнило все мое сознание. Грохотал молот, летели искры, полыхал исполинский горн. Рыжебородый кузнец хохотал, и я от каждого удара молота во мне все переворачивалась, ибо на наковальне лежала не просто рдеющая поковка, а моя… Моя собственная судьба!

(Более подробно об этих и других событиях читайте в романе «Пасынок судьбы. Искатели»)