Паук и крылья

В подвале одного музея жил паук. Музейный подвал не лучшее жилище для паука: мухи туда залетают редко, не говоря о других насекомых. Но так уж его определили в паучьей школе. Конечно, можно было подняться на первый этаж и ловить там, чего душа пожелает, однако, паук оставался в подвале. Вовсе не потому, что был такой послушный. Он и сразу-то не очень расстроился. Первое время было тяжело, но паук быстро привык жить впроголодь. Дело в том, что любимым его занятием была не охота, а плетение паутины. В этом он не знал себе равных.

Разглядывая его ажурные и необыкновенно прочные тенета, преподаватели восторженно качали головами, и ставили низший балл. «У вас талант! Настоящий паучий талант. Только объясните нам, почему вы поместили сеть в таком странном месте? Разве мы не учили вас определять пути, по которым летают мухи, комары и бабочки?» Паучок сокрушенно вздыхал, а на следующем занятии снова сплетал паутину не там, где нужно. Он прекрасно знал, в чем его ошибка, но ничего не мог с собой поделать. Ведь там, где летают всякие съедобные насекомые, летают птицы, ходят звери и, самое страшное, люди с мокрыми тряпками. Паучку было жалко употреблять свое мастерство только для того, чтобы через день-другой его творение порвали, смяли, уничтожили. Вот и получилось, что при распределении мест охоты и жизни ему — «самому талантливому и самому бестолковому», как сказал директор паучьей школы — достался музейный подвал.

Зато уж здесь паучок развернулся! В подвале не было ветра, не шел дождь, не летали птицы и даже люди туда давным-давно не заглядывали. А если бы заглянули!

Паучок начал с единственного подвального окошка. Ему все-таки было немножко стыдно перед учителями, и свою первую паутину в новом доме он соткал там, где она и должна быть. Правда, постарался сделать ее из тончайших, почти невидимых нитей, но и такое его решение преподаватели несомненно одобрили бы. Надо сказать, именно благодаря этой ловушке паучок не умирал с голоду. Когда у него начинала кружиться голова и подламывались лапки, он подбегал к окошку, и там всегда было, чем перекусить. Паучок тщательно подтягивал ослабевшие петли и убегал, у него были дела поважнее. Он задумал превратить музейный подвал в Дворец Паутины. «Когда-нибудь, — думал паучок, — я приглашу сюда директора паучьей школы и тогда он поймет…»

Паучок знал множество способов плетения паутины. Все пауки мастера своего дела, но, например, в Африке вы никогда не встретите паутину, сотканную как в России. Каждая школа учит одному, иногда двум самым надежным, по мнению учителей, способам. Паучку этого было мало. По крупицам собирал он сведения о том, какие приемы используются его собратьями в других странах. Он пробовал их улучшать, сочетать одни с другими и получал такие удивительные результаты, что сам не уставал восхищаться. Неожиданную красоту паутине придавала обыкновенная пыль. Она приставала к липким нитям, и те обвисали тяжелыми гроздьями невиданных цветов или мохнатыми лапами — щупальцами таинственных существ.

Так прошло несколько месяцев. Однажды дверь подвала заскрипела и открылась. Паучок испуганно забился под какой-то ящик. В дверном проеме показалась человеческая фигура: «А здесь у нас что?» — «Так, разный хлам. Все руки не доходят», — рядом появилась фигура поменьше. «Свет тут есть?» Что-то щелкнуло, и хлопья желтого света упали на стеллажи, коробки и сломанную мебель. «Тц! Сколько мусора! Немедленно убрать!» Ответа паучок не расслышал. Дверь подвала опять заскрипела и с грохотом захлопнулась. Взметнулась волна пыли и останки каких-то гербариев.

Когда пыль осела, паучок побежал проверить: не порвалась ли где-нибудь паутина. И вдруг увидел гигантскую яркую бабочку. Она запуталась в самом центре кружевной розетки, сотканной на стене. Откуда она взялась? Увы, это оказались лишь крылья бабочки. Восстанавливая испорченный узор, паучок задумался. Недавно у него возникла идея подвесить посередине подвала большую паутину. Он даже знал, как это сделать. Нужно протянуть из углов тонкие нити и на них опереть паутину, чтобы та казалась парящей в воздухе. Паучок попробовал выпускать нити, пробегая по потолку, но они запутывались. «Если бы у меня были крылья, — как-то подумал паучок, — я бы смог пролететь от стены до стены». Теперь у него были крылья, и какие роскошные! Справится ли он с ними? Прочными паутинками он привязал их к спине и еще приделал специальные петельки, в которые можно просунуть лапки. С трудом поднялся на верхнюю полку стеллажа: крылья были тяжелые и постоянно за что-то цеплялись. Закрыл глаза и прыгнул. Упруго ударил воздух. Паучок несколько раз перекувыркнулся, но в последний момент успел выправиться и неуклюже спланировал на пол. Затем опять вскарабкался наверх.

На другой день он уже мог два-три раза взмахнуть крыльями, но до настоящего полета было далеко. Лапки подкашивались от усталости, в брюшке, казалось, сидит какой-то ком, но паучок продолжал тренироваться. Радость, испытываемая им даже от простого парения, пересиливала все неприятные ощущения. Он теперь понимал, почему и такие хитрые насекомые, как мухи, попадают в ловушки: счастье полета заглушает инстинкты.

Очень скоро паучок вполне освоился с крыльями. Он подолгу летал меж стеллажей, кружил в танце с пылинками. Однажды, пролетая мимо подвального окошка, паучок захотел вылететь на улицу и подняться вместе с потоком теплого воздуха высоко-высоко, к самому солнцу. Он заложил крутой вираж, чутко прислушиваясь к тому, как напряглись и изогнулись крылья. Неожиданно что-то цепко схватило его. Паучок сначала испугался, а потом догадался — это же его паутина. «Отпусти меня! — приказал он. — Это же я, твой хозяин». — «Мой хозяин паук, а ты — бабочка», — ответила паутина и накинула еще одну петлю.

На следующее утро в подвал пришли люди с тряпками и вениками. Они вытерли, вымыли, разобрали подвальный хлам. Одним из этих людей был я. Что-то привлекло меня в окошке. Я подошел поближе и увидел обвисшую в паутине яркую тропическую бабочку. Осторожно освободив легкое тельце, я поднес его к глазам. Это оказалась не бабочка, а паучок с крыльями! Только приглядевшись, я заметил почти истаявшие паутинки, которыми крылья сначала привязывали.