Павильон Зелёного солнца

– Я же говорила, – Элен скрестила руки на груди и обвиняюще посмотрела на подругу. – Так мы ничего не купим.

Патриция взяла в руки одну из чашек. Продавец усиленно заулыбался и начал кланяться.

– Не понимаю, что тебе не нравится. Это знаменитый тайанский фарфор.

– Слушай, тебе самой-то нравится?

Покупательницы рассматривали товар, а продавец с не меньшим любопытством и, пожалуй, большим удовольствием разглядывал покупательниц. Последнее время в столице Тайана встречи с иностранцами не были редкостью. Война закончилась, и граждане других стран вновь получили разрешение на въезд. Однако в толпе смуглых, черноволосых людей Элен с Патрицией невольно приковывали взгляд. Впрочем, Элен не сомневалась, что на нее в любой толпе обратят внимание и в любой части света назовут «восхитительной блондинкой»; да и у огненноголовой Патриции есть все шансы завоевать мир. Элен благосклонно улыбнулась продавцу – его восторг понятен, не каждый день видишь у своего прилавка такое синеглазое чудо. Она даже повернулась в профиль, позволяя вдосталь собой налюбоваться. Пусть это послужит бедняге утешением и наградой, раз чашку она все равно покупать не собирается. Элен не сомневалась, что награждает продавца щедро.

– Ты только взгляни! – Патриция медленно поворачивала чашку на ладони. – Какая плавность линий… Постепенный переход цвета… Гармония…

Она обернулась к подруге и с изумлением обнаружила, что Элен стоит, закрыв глаза.

– Ты что?

Элен открыла глаза, взглянула на чашку и глубоко вздохнула.

– Не получается.

– Что?

– Пока ты говоришь – все хорошо. Заслушаешься. Но стоит открыть глаза… И видишь – маленькая плошка грязно-бурого цвета с отбитым краем.

– Ну, знаешь ли! – возмутилась Патриция, беспокойно теребя рыжую косу. – На тебя не угодишь. Если старинный тайанский фарфор, по-твоему, не хорош, пойдем обратно в порт. Там в любой лавке продадут аляповатую подделку, где будет все: дамы с веерами и зонтиками, кавалеры с мечами… Пойдем.

Элен вновь вздохнула.

– Неужели нельзя найти вещь, которая отвечала бы и тайанским и европейским вкусам? Не могу же я каждый раз, показывая злополучную чашку друзьям, приглашать тебя, чтобы ты объяснила – как это прекрасно!

Они захихикали, поставили чашку – тут перестал улыбаться продавец – и отправились дальше. Пробирались между прилавками, уворачивались от лотошников, громко расхваливавших свои товары, заглядывали в маленькие лавки. Патриция перешучивалась с продавцами, пытливым взором обводила ряды сувениров, не находя вещи, достойной украсить собою коллекцию Элен, стать в ее доме символом Тайана.

Рынок протянулся от подножия горы до самого моря и своим изобилием напоминал довоенный. Патриция изумлялась все сильнее: Тайан, вопреки ожиданиям, стремительно возрождался. Даже Наор – столица – один из крупнейших промышленных городов Тайана, сильнее всего пострадавший во время бомбежек, быстро залечивал раны. Некоторое объяснение чуду Патриция находила, разглядывая тайанцев. Эти бедно одетые люди улыбались друг другу так, словно в первых встречных видели друзей и родных. «Наверное, так бывает всегда, когда выигрываешь войну. Врага можно одолеть лишь всем вместе». И сейчас это «вместе» читалось во взглядах и улыбках тайанцев.

Элен настойчиво потянула ее за руку – случайно они забрели в рыбные ряды. Здесь все светилось и мерцало – в чанах плескалась рыба. Солнечная рябь бежала по воде, трепетали хвосты и плавники, серебрилась чешуя. Дары моря раскинулись во всем своем великолепии. Десятки сортов рыбы, креветки, крабы, осьминоги, морские звезды и морские ежи…

Патриция знала, что треть мужчин Тайана – потомственные рыбаки. Крупным компаниям принадлежат целые рыболовные флотилии. А в деревнях одиночки выходят в море на маленьких суденышках, как выходили их деды и прадеды и сто, и двести, и тысячу лет назад.

Элен энергично проталкивалась вперед и остановилась лишь тогда, когда рыбные ряды были пройдены. Следовало решить, куда направиться далее. Подруги помедлили, оглядываясь.

Начиналась дивная тайанская осень. Небо было прозрачно-синим, только у самого горизонта над морем высилась гряда зеленовато-белых облаков. Склоны горы уже расцветились алыми и золотистыми листьями кленов. К запаху соли примешивался терпкий аромат сухой листвы. Воздух был прозрачен, так что маленькая пагода на вершине, обычно скрывавшаяся в туманном мареве, виднелась отчетливо.

Элен вскинула руку, загораживаясь от солнца.

– По-моему, нам пора возвращаться. В конце концов, на фарфоре свет клином не сошелся. Куплю тот костяной браслет. Помнишь?

– Хорошо, – сдалась Патриция. – Поедим и пойдем назад.

Элен критическим взглядом окинула фигуру подруги.

– Мы же только что перекусывали.

– Да, но здесь так замечательно готовят, что я просто не могу устоять. По-моему, тайанская кухня – лучшая в мире.

– Ты за последний месяц прибавила килограммов пять.

– Ничего подобного! – вскинулась Патриция с яростью, с какой встречают лишь справедливое обвинение. – Вот посмотри, – она обтянула на себе платье. – Все, как было.

Тут кто-то из продавцов восторженно присвистнул, и Патриция торопливо засеменила вперед, неуклонно приближаясь к продуктовым рядам.

В котлах что-то булькало, на огромных металлических подносах что-то соблазнительно шкворчало, продавцы, они же повара, что-то непрерывно помешивали, толкли специи, подливали соусы. В воздухе разливался густой аромат пряностей и кореньев. На отдельных подносах высились горы засахаренных фруктов и орехов, в разноцветных сиропах плавали ягоды… У прилавков со сластями царили непрерывные шум и суета – именно сюда со всех сторон неугомонные ребятишки тянули своих родителей. Патриция показала себя не лучше ребятишек – Элен стоило большого труда увести ее прочь.

Пока Патриция любовно пересчитывала свертки и пакеты, Элен оглядывалась, выбирая, где устроить привал. Они забрели на самую окраину рынка. Открытых прилавков здесь уже не было, только маленькие деревянные лавочки, в большинстве своем кривобокие и давно некрашеные, лепились по склонам холма.

На ступени одной такой лавочки и присели Элен с Патрицией.

– Что здесь написано? – спросила Элен, разглядывая вывеску, испещренную иероглифами, но Патриция уже разворачивала первый сверток и ничего не слышала.

В свертке обнаружились маленькие круглые рисовые пирожки с крабовой начинкой, такие нежные, что сами, казалось, таяли во рту.

– Твои вегетарианские вкусы… – хмуро начала Элен, не найдя телячьей отбивной.

– М-м-м, – отвечала Патриция с набитым ртом. Потом, прожевав, принялась оправдываться: – Я же несколько лет прожила в Тайане. И не в столице, где к твоим услугам европейская кухня – в тайанских провинциях. А там никто мяса не ест. Потому что душа…

Элен закатила глаза, в сотый раз слыша о переселении душ, и молча занялась пирожками. Патриция ее существенно опередила, перейдя к фаршированным овощам, а потом к фруктам и к сладкому.

Когда с едой было покончено, Элен толкнула подругу локтем, обращая ее внимание на вывеску.

– Что там написано, о многомудрая?

Патриция зевнула.

– То, что и всегда. Зайдите – не пожалеете. Здесь вам откроются тайны востока. Истинный Тайан – у нас. Если пройдете мимо – считайте, даром проживете свою жизнь. И так далее, и тому подобное. Короче, сказки Шахерезады…

– Зайдем? – оживилась Элен.

– Зачем? Ты всерьез надеешься в такой развалюхе отыскать что-нибудь ценное? Конечно, здесь тебе предложат таинственным полушепотом – мол, только для вас – подлинного Токе. Как же, начало шестой династии, пятнадцатый век. И за целую милю видно, что Токе этот живет в соседнем квартале и мастерству резчика обучался у гробовщика.

Элен фыркнула. В это время на пороге лавки появился сам хозяин – точно такой, какого рисует воображение при словах «тайанский продавец древностей». Сухонький маленький старичок с кожей цвета лимонной корки и реденькой бородкой клинышком. Голову его закрывала черная шапочка, завязанная под подбородком, просторный кафтан тоже был черным, а нижнее одеяние – бледно-серым. Улыбался старичок самым приветливым образом, показывая два крупных передних зуба, и жестами приглашал иностранок войти.

Элен решительно поднялась и шагнула к дверям.

– Куда ты, – слабо запротестовала Патриция, но последовала за подругой.

Старичок, не переставая бормотать, улыбаться и кланяться, ввел их внутрь.

– Что он говорит? – полюбопытствовала Элен.

– А как ты думаешь? Уверяет: здесь мы найдем именно то, что ищем.

Патриция со скучающим видом обводила взглядом связки амулетов от злых духов; ряды деревянных Будд – от крохотных, умещавшихся на ладони, до превышавших рост человека; грубо раскрашенную фарфоровую и керамическую посуду, где на потребу иностранцам изображены были прекрасные тайанки с веерами и зонтиками в руках или свирепые тайанцы, сжимающие мечи.

Элен смотрела на хозяина. Судя по жестам, он обещал продать какую-то необыкновенную вещицу. Движением фокусника извлек из рукава зеркало на длинной ручке. Элен скосила глаза на подругу. Патриция стояла, угрюмо насупившись, и Элен отрицательно покачала головой. Тогда из другого рукава хозяин достал эмалевый ларец и с видом триумфатора поставил его перед Элен. Патриция скривилась. Хозяин суетливо тыкал пальцем в ларец и закатывал глаза, показывая, какую вопиющую глупость они совершают, отказываясь от этой драгоценности.

– Пойдем отсюда, – сказала Патриция, и подруги направились к двери.

Проворный старикашка опередил их, загородив дверь своим телом. Он кивал и раскидывал руки, уверяя, что теперь вынесет нечто действительно ценное.

– Дадим человеку последний шанс? – предложила Элен.

Они вернулись к прилавку. На этот раз продавец не стал копаться в недрах своего необъятного кафтана. Склонившись за прилавок, он принялся искать что-то в ворохе грязного тряпья на полу.

– Договоримся, – сурово произнесла Патриция, – если он покажет что-то стоящее, охать и восторгаться не будем. Иначе цена подскочит втрое.

Элен согласно кивнула.

Продавец тем временем поставил на прилавок маленький фарфоровый чайник без крышечки. Внутри донышко чайника было окрашено в темно-синий цвет. Переходя на стенки, цвет светлел и менялся от лазуритового до бледно-бирюзового. И по этому фону были разбросаны белые головки хризантем: на донышке – самая крупная, кверху – все меньше и меньше.

Хозяин лавки знаком предложил Элен подождать и стал наливать в чайник кипяток. По мере того, как фарфор нагревался, изменялся его цвет. Фон сделался темно-лиловым, ровным. Цветок на донышке стал пунцовым, чуть выше – алым, еще выше – оранжевым, потом – розовым.

Наружная роспись тоже изменилась. Там были изображены три дамы. Одна, присев на корточки, ловила светлячков. Другая – смотрелась в зеркало. Третья – заглядывала в приотворенную створку ворот. Первая дама была в розово-алом одеянии, вторая – в серо-зеленом, третья – в сине-фиолетовом. Когда стенки чайника прогрелись, все три фигуры выцвели, поблекли, остался лишь светлый контур. Зато проявились очерченные тонкой линией картины. Изгиб реки и перила моста, столбы веранды и вершина горы, ветви сосны и крыша павильона.

Элен слегка кашлянула, стараясь придать своему голосу сухое и строгое звучание – чтобы сбить цену. Но не успела и рта раскрыть, как раздался захлебывающийся от восторга вопль Патриции.

– Элен, произошло чудо! Нам неслыханно повезло! Ты держишь в руках изделие мастерских Цуна! Возможно, к этому чайнику прикасались руки великого Ю-Чжана!

При этом у самой Патриции руки тряслись, глаза горели и весь вид выражал такой неприкрытый восторг, что пропала всякая надежда убедить хозяина, будто чайник недостаточно хорош, и берут они его только из жалости к почтенному владельцу.

– Сколько? – спросила Элен, исполненная самых мрачных подозрений.

Данный вопрос хозяин понял без перевода. Улыбнулся, поклонился и назвал сумму. Элен украдкой показала Патриции кулак.

После сорока пяти минут яростного торга они вышли из лавки. Элен прижимала к груди чайник, завернутый в тонкую бумагу. Сзади поспешала Патриция, громко причитая:

– Умоляю, не споткнись! Осторожней, ступенька! Берегись, справа прохожий! Внимание, впереди прилавок!

К тому времени, как подруги добрались до отеля, их сопровождала толпа зевак, заключавших пари: удастся блондинке донести свою ношу, несмотря на истошные вопли рыжей, или нет. Кто-то сердобольно заметил, что предпочел бы грохнуть сверток о мостовую, чем выслушивать подобные причитания.

– Послушай, волшебница-сирена, – сказала Элен, останавливаясь на ступенях отеля. – Сейчас еще голосить рано. Завтра начнешь.

– Почему?

– Потому что завтра придется отсюда съехать. Отныне этот отель нам не по карману.

Вода была повсюду: под ногами, справа, слева, над головой. Упоительно-синяя вода – такого насыщенного цвета Элен не встречала давно. Сквозь прозрачное стекло видно было, как плавно колышутся водоросли, россыпью искр проносятся мелкие рыбешки. Загадочная рыба с плавниками, огромными, словно крылья, сверху – серая в белый горошек, снизу – беловатая, медленно опустилась на дно. Ее плавники трепетали, словно оборки бального платья. Элен повернулась в другую сторону – косяк крупных серебристых рыб огибал подводную скалу. У самой скалы копошились мелкие членистоногие создания, похожие на пауков. За ними, выкатив круглые глаза с голубоватыми белками, наблюдала синяя рыба, состоящая из одной необъятной головы. Элен посмотрела наверх. В густой синеве, сокращая свое полупрозрачное тело, пульсировала медуза.

– Восхитительно, – заметила Патриция.

– Не разделяю твоего восторга. Все эти твари кажутся мне отвратительными. К тому же…

Элен мрачно уставилась себе под ноги. Снизу на нее взирала светящаяся рыба и выразительно шевелила губами.

– Что «к тому же»? – спросила Патриция.

– Эти создания уверены, что мы явились сюда для их удовольствия.

– Ты думаешь? – Патриция глубокомысленно оглядела рыбу.

– Уверена, – категорически заявила Элен.

Они стояли в центральном зале океанария. Посетителей было мало, так что подруги могли вдосталь налюбоваться подводными жильцами.

– Сегодня у рыб мало впечатлений, – продолжала Элен. – Посмотри, как липнут к стеклам. Люди их обслуживают: чистят аквариумы, привозят свежую воду, высаживают водоросли, засыпают корм… Вот эти «дары моря» и воображают – мы с тобой пришли их развлечь.

Внезапно Элен обнаружила, что Патриция ее не слушает. Стоя на цыпочках и вытянув шею, она старалась рассмотреть кого-то, находившегося в соседнем зале. Элен взглянула в том же направлении, пытаясь понять, что так заинтересовало дорогую подругу. Выбор оказался невелик. В аквариуме на песке лежала гигантская черепаха. А возле аквариума, барабаня пальцами по стеклу, стоял какой-то человек. Элен некоторое время колебалась, не зная, кому отдать предпочтение. У черепахи хотя бы имелся нарядный панцирь. Мужчина же, по примеру большинства тайанцев, одет был на редкость плохо – в потертые джинсы и грубый вязаный свитер. Сквозь толщу воды трудно было рассмотреть лицо. Черные волосы выбивались из-под надвинутой на лоб темно-синей кепки. Нет, он никак не походил на скучающего миллионера, а потому – не сомневалась Элен – внимания не заслуживал. Но Патриция, похоже, рассуждала иначе. Улыбка на ее губах становилась все отчетливее. Когда шире улыбнуться стало невозможно, Патриция перешла к активным действиям и в свою очередь забарабанила пальцами по стеклу. Черепаха продолжала лениво шевелить ластами, мужчина упивался этим зрелищем. Патриция привлекла только внимание служителя, заявившего, что она нервирует рыб.

В это мгновение Элен заметила, что сама сделалась объектом пристального внимания гигантского краба. В его выпученных глазках застыл восторг, клешни были гостеприимно распахнуты. Элен попятилась.

Мужчина наконец-то оторвался от созерцания черепахи и направился дальше. Патриция ринулась в погоню за ним. Элен приотстала и могла без помех наблюдать, как Патриция, догнав ничего не подозревавшего посетителя, ладонями закрыла ему глаза.

Пуленепробиваемое стекло – вот что спасло рыб. Будь стекло чуточку потоньше, рыбы выплеснулись бы на пол, а Патриция заняла их место в аквариуме. Теперь же Патриция сидела на полу, в трех метрах от той точки, где находилась за секунду до этого. А мужчина, чья реакция, по мнению Элен, оказалась стремительной, хотя и несколько странной, обернувшись, застыл на месте.

Элен заключила, что была глубоко неправа. На этого человека стоило обратить внимание. У него было очень красивое и очень необычное лицо. Безусловно, жесткое. Вероятно, он был способен проявить крайнюю твердость. Но еще скорее – совершить незаурядный поступок. Пожалуй, Элен легко могла бы представить его среди полярных льдов или на капитанском мостике корабля в бушующем море. Или в любой иной ситуации, где требовалась сила духа и умение вести за собой других. Нельзя было вообразить лишь одного – что этот мужчина станет прятаться за чужими спинами.

Спустя мгновение лицо его уже не казалось Элен жестким. Напротив – растерянным и смущенным. Он шагнул к Патриции, помог ей подняться. Сказал по-английски:

– Я очень огорчен.

– Как это неприятно, – пролепетала Патриция. – Я-то надеялась вас обрадовать.

– Боюсь, это желание дорого вам обошлось.

– У вас всегда вызывает такой ужас встреча со старыми друзьями?

– Моей спине померещилась встреча со старыми врагами. Клянусь, спина будет наказана – и спина, и то, что ниже.

Он улыбнулся, и Элен невольно подошла ближе. Похоже, знакомый Патриции умел освещать улыбками все вокруг себя.

– Познакомьтесь, – сказала Патриция.

И назвала имя, прозвучавшее для Элен как «Эндорияма». Элен знала, что тайанцы ставят фамилию перед именем, и теперь тщетно пыталась угадать: зовут нового знакомого Эн Дорияма или Эндори Яма?

– Мы с Эндо вместе работали на раскопках, – продолжала объяснять Патриция.

Загадка разрешилась. Элен трудно давались тайанские имена, и мысленно она несколько раз повторила: «Эндо Рияма. Эндо Рияма».

– Давно ли вы в Тайане?

– Я вернулась сразу, как только иностранцам разрешили въезд в страну. Вы же помните, в начале войны нас всех выдворили… Элен приехала вместе со мной. Она пишет серию очерков о Тайане…

В Элен проснулась журналистка.

– Археология – это профессия или увлечение? – осведомилась она у Эндо.

– Увлечение, – ответил он после секундной паузы. – А по профессии я, как и большинство мужчин в Тайане, рыбак.

Элен разочарованно хмыкнула. Она готова была представить Эндо капитаном пиратского корабля, но не прозаическим рыболовом. Снова окинула его взглядом. Нет, прежде ей не доводилось видеть у рыбаков подобной осанки. Или, лучше сказать, выправки?

– Кстати, мы привозим живность и для этого океанария, – сообщил Эндо.

– Так вот почему вы так горячо приветствовали черепаху, – оживилась Патриция. – Это одна из ваших знакомых?

Они засмеялись.

– Скажите же, как наша работа? – нетерпеливо воскликнула Патриция. – Я пыталась разыскать профессора Шеня, но безрезультатно. Раскопки продолжаются?

– Вы разве не знаете? – спросил он таким тоном, что у Патриции разом пропала охота задавать вопросы. – Там все превратилось в пыль после бомбежек. Вам незачем туда ездить.

Патриция молча глотнула воздуха. Элен размышляла, у всех ли тайанских рыбаков обычные слова могут прозвучать резко, словно приказ? «Тайанцы же воевали,» – напомнила себе Элен. Предложила:

– Выйдем на улицу?

Она чувствовала, что сыта обитателями моря по горло. Да и Патриция, по ее мнению, нашла развлечение получше.

Они без сожаления покинули океанарий и очутились на набережной. Солнце клонилось к западу. Маленький буддийский храм на вершине горы казался черным на фоне огромного пылающего диска. Красноватые лучи заливали набережную. Уже зажгли фонари, их блеклый свет с каждой минутой становился все ярче.

Эндо купил девушкам цветы. Собственноручно приколол букетик к платью Патриции, еще раз извинившись за «безобразную выходку в океанарии». Патриция ответила таким благодарным взглядом, словно ее порадовали не только цветы, но и полет на пол.

Элен, в свою очередь, поблагодарила Эндо и, желая быть внимательной, любезно поинтересовалась, чем занимались археологи в группе профессора Шеня.

– Раскопками в Фарфоровом городе.

– Фарфоровый город? Я что-то о нем слышала…

– На мысе Цуна два века назад жил некий Ю-Чжан, богатый человек, владелец десятка гончарных мастерских. Он был страстным поклонником таланта госпожи Ота… Но, наверное, ваша подруга обо всем этом рассказывала?

Элен ответила не сразу. Патриция, действительно, твердила о госпоже Ота – ежедневно и ежечасно. Поедая свой завтрак, плавая в бассейне, путешествуя по окрестностям, посещая магазины, Патриция непременно находила повод заговорить о госпоже Ота. Если же она не рассказывала о жизни госпожи Ота, то читала отрывки из ее поэмы.

Чтобы иметь возможность спокойно выпить кофе, окунуться в бассейн, выбрать в магазине нужную вещь, Элен привыкла мгновенно отключаться при одном упоминании о данной особе и помнила только, что та жила в двенадцатом веке. Поэтому сейчас Элен предпочла заявить:

– Нет, я слышу об этом впервые.

Патриция обомлела.

– Моя подруга такая скрытная, – проворковала Элен, – особенно, когда речь заходит об ее увлечении археологией.

Судя по расширившимся глазам Эндо, Элен открыла ему совершенно новую черту в характере Патриции.

– Госпоже Ота поклонялись многие люди как при ее жизни, так и столетия спустя после ее смерти, – сказал Эндо. – Ю-Чжан, желая укрепить память о ней, приказал возвести Фарфоровый город, где были: «Павильон Зеленого Солнца», дворец «Времена года» и даже подобия крестьянских хижин, в каких госпоже Ота случалось провести ночь.

Элен слушала с интересом, Патриция – учитывая, что не узнала для себя ни слова нового – с упоением.

– Город строился двадцать восемь лет. И все эти годы хозяин мастерских оставался верен своей мечте.

– Меня это не удивляет, – встряла Элен. – Гораздо легче хранить верность мечте, чем собственной жене. Особенно, если жена постарела на двадцать восемь лет.

– Полагаю, верность мечте и помогала ему сохранить верность жене, – парировал Эндо.

Патриция откликнулась на его слова сияющей улыбкой, убедившей Элен, что дело обстоит куда серьезнее, нежели показалось вначале.

– За время постройки Ю-Чжан совершенно разорился, был изгнан из собственного дома и кормился тем, что волны выбрасывали на берег, – продолжал Эндо.

– Как же к этому отнеслась его жена? – полюбопытствовала Элен.

– Последовала за ним, – патетически воскликнула Патриция.

Элен заключила, что подруга стремительно приближается к состоянию «поглупела от любви».

– И, сжимая друг друга в объятиях, они умерли от голода?

– Не угадала, – торжествующе возразила Патриция. – В Фарфоровый город стекались тысячи паломников, потому что не один Ю-Чжан чтил госпожу Ота. Вскоре всем стала известна печальная участь основателя города. Тогда люди, приходившие в город – даже последние бедняки – начали складывать у ворот монеты. За день из них слагалась гора в человеческий рост. За год Ю-Чжан не только возвратил, но и утроил свое состояние.

Элен про себя отметила, что, кажется, впервые в мировой истории верность мечте обрела столь весомую награду.

– Что же было дальше?

– Полвека спустя землетрясение разрушило Фарфоровый город. Руины заросли лесом. Перед самой войной начались раскопки.

– Много успели сделать?

– Мало, – сухо откликнулся Эндо. – Работали всего три месяца.

Элен выразительно посмотрела на подругу. «Ты еще на что-то надеешься? Если он за три месяца не разглядел твоих совершенств, значит, слеп, как крот. Пусть и дальше роется в земле.»

Патриция не вняла предостережению, и не улыбнулась Эндо в тот миг лишь потому, что расстроенно спросила:

– Неужели от Фарфорового города не осталось и следа?

– Я там не был, а профессор Шень в отчаянии.

– Кому понадобилось бомбить развалины?

– Рядом скрывались партизаны, – заявила Элен.

В то же мгновение она ощутила на себе взгляд Эндо. Не увидела, что он смотрит на нее, а именно почувствовала, как почувствовала бы прикосновение.

– Элен, откуда ты знаешь? – удивилась Патриция.

– Эдмон брал интервью у генерала Паркера.

– Твой шустрый братец… – начала Патриция и, не договорив, повернулась к Эндо. – Скажите, а вы…

Патриция помедлила. Элен не сомневалась, что угадала вопрос: «Вы… сражались на море?»

– Я? Да, я виделся с профессором Шенем, – быстро проговорил Эндо. – Он теперь живет в Хатлине и, несомненно, захочет встретиться с вами. Также и Комито, и Тои – оба сейчас в столице. Наверное, и других удастся найти.

Патриция немедленно принялась расспрашивать о профессоре и об остальных. Элен молча шла рядом. Не сомневалась: Эндо прекрасно понял невысказанный вопрос, но предпочел уклониться от ответа. Впечатление было такое, будто перед ними с размаху захлопнули дверь.

Солнце скрылось за горой. И сразу, точно по волшебству, набережная заполнилась людьми. Каждый без суеты и толкотни занимал свое, по-видимому, давно облюбованное место. У большинства были в руках маленькие фонарики. В мгновение ока гирлянда разноцветных огней протянулась вдоль всего берега. Зазвучала музыка. Пение струн сменялось россыпью ударных и чистейшим звоном колокольцев.

Элен остановилась, завороженная странным зрелищем. На фоне черного неба плавно двигались сотни фигур. Мужчины, женщины, старики, дети медленно поворачивались, поднимались на носки, выполняя па древних тайанских танцев. Многие проделывали собственные движения. Иногда танцевали парами. Чаще брались за руки, образуя цепочки в несколько десятков человек. И когда поднимали над головой фонарики, казалось, рои светлячков взвиваются в воздух.

– Час танца, – сказал Эндо. – Идемте.

Элен ожидала, что Эндо будет танцевать с Патрицией, но он предпочел отступить на несколько шагов и двигаться самостоятельно. Патриция как будто не удивилась и подошла к совершенно незнакомым молодому человеку и девушке, доброжелательно ей улыбавшимся. Оглянулась, приглашая Элен. Но та, неожиданно для себя оказалась вовлеченной в цепочку. За одну руку ее держал сморщенный старичок, выступавший степенно и важно. За другую – мальчишка лет четырнадцати, весь клокотавший от переизбытка сил. Конец цепочки терялся где-то вдали. Элен вместе со всеми совершала медленные шаги и повороты. Это было абсолютно новое ощущение. Пожалуй, она находила особенную прелесть в том, что по обе стороны от нее – не Эндо с Патрицией, а чужие люди, на время сделавшиеся близкими и родными. Было приятно, что их так много.

Во время одного из поворотов Элен увидела Патрицию, кружившуюся рядом с молодыми людьми. Затем на глаза ей попался Эндо, и Элен отметила, какие гибкие и вкрадчивые у него движения.

Музыка смолкла. Где-то в темноте, у гранитного парапета плескались волны. Наверное, еще минуту люди на набережной стояли, не двигаясь. Потом начали расходиться. Ощутив, что уже никто не держит ее за руки, Элен испытала какое-то сиротское чувство. Почти в тот же миг к ней подошли Патриция с Эндо.

– Нам пора возвращаться в отель, – категорически заявила Элен.

– Уже? – опешила Патриция.

– Да, я устала. Мы сегодня много ходили.

Патриция тихонько хмыкнула, зная способности Элен: не спать трое суток, днем совершать восхождения в горы, а ночи напролет танцевать.

Элен заметила, что только Патриция огорчена предстоящей разлукой. Эндо вежливо и бесстрастно повернул к центру города. Они шли по опустевшей набережной, и Патриция торопливо расспрашивала, не составляется ли новая археологическая экспедиция, и не собирается ли Эндо принять в ней участие, и нельзя ли ей присоединиться?

«Как мило, – подумала Элен, – сперва зазвать меня в эту страну, потом оставить в одиночестве.»

Эндо улыбнулся самым приятным образом.

– Лучше спросите профессора Шеня. Могу дать его телефон.

Патриция достала из сумочки блокнот и ручку, под диктовку Эндо записала номер.

– Значит, вы сами никуда… – начала Патриция.

– К сожалению, я ухожу в плавание, – перебил Эндо.

Элен проявила присущую женщинам логику. Минуту назад она сердилась потому, что Эндо мог увезти Патрицию. Теперь негодовала из-за того, что он не собирался ее увозить.

– В плавание? – еле слышно произнесла Патриция. – Надолго?

– На полгода.

– Когда? – с замиранием сердца спросила Патриция.

– Завтра.

Элен почувствовала, что готова его убить. Не сомневалась – Патриция расстроится до слез.

Патриция тихонько вздохнула, потом дружески протянула руку Эндо и приветливо сказала:

– Как хорошо, что мы встретились сегодня.

Эндо ответил сердечной улыбкой. Элен предпочла бы улыбку сожаления.

Как Патриция ни замедляла шаги, а набережная все-таки закончилась. Эндо остановил такси – поступок, требующий в Тайане особой сноровки. Патриция взглянула благодарно, Элен уже ничто не могло смягчить. Эндо усадил их в машину, сообщил водителю название отеля.

– Мы собираемся оттуда съехать, – предупредила Патриция, продолжавшая неизвестно на что надеяться.

Эндо выказал некоторый интерес.

– Куда?

– Не знаем.

Эндо не обеспокоился.

– Оставьте адрес в отеле. Если через полгода вы все еще будете в Тайане, я навещу вас.

Вместо ответа Элен захлопнула дверцу автомобиля. Патриция, торопливо высунувшись в окно, крикнула:

– Благополучного плавания!

Эндо прощально взмахнул рукой, повернулся и зашагал прочь, не считая нужным провожать взглядом удаляющийся автомобиль.

Элен широко раскрыла глаза. По коридору отеля двигался букет. Выступал неспеша, с чувством собственного достоинства, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Приветливо кивали хризантемы, пламенели георгины, колыхались головки осенних тайанских роз. У букета было четыре ноги. Правда, они никак не могли попасть в такт друг другу. Одной паре все время приходилось либо удваивать шаг, либо мелко семенить, подлаживаясь ко второй. Букет подплыл к двери номера Патриции и принялся стучать. Ногами. Патриция медлила открыть, и букет неожиданно начал разваливаться. Из глубины его послышались негодующие голоса. Обладатели букета не успели выяснить, кто виноват. Дверь отворилась, и на Патрицию обрушился цветочный дождь. Остатки букета втянулись в номер, дверь захлопнулась. Элен бегом преодолела расстояние, отделявшее ее от двери. Вошла.

По ковру на четвереньках, собирая упавшие цветы, ползали трое. Тайанцы, одетые как братья-близнецы – в свитера и потертые джинсы, и Патриция – в точно таком же наряде. Видно, она тщательно подготовилась ко встрече со старыми друзьями. Вырядилась так безобразно, что могла не бояться поставить своих приятелей в неловкое положение.

– Познакомься, – сказала Патриция. – Комито Сэй и Тои Хонте. Профессор Шень был так любезен, что дал мне их телефоны. А это Элен, я вам о ней рассказывала.

Элен с удовольствием отметила, что Патриция говорила не по-тайански, а по-французски.

Мужчины встали на ноги и поклонились. При том, что на них были одинаковые свитера и джинсы, Элен затруднилась бы представить двух тайанцев, столь мало друг на друга похожих. Комито выделялся светлым цветом кожи. Тои загорел до черноты. У Комито волосы выбивались из-под темно-синей кепки (похожую Элен видела на Эндо). Тои был коротко подстрижен. Комито улыбался широко, от уха до уха. Тои – скорее затаенно, смущенный и тем, как произошло вручение цветов, и тем, что его застигли ползающим на четвереньках. Взгляд Комито был рассеянным, как у человека, погруженного в свои мысли. Тои, напротив, смотрел пристально, даже пронзительно – вряд ли от его внимания могло что-нибудь ускользнуть.

Комито с Патрицией восстановили букет и утвердили его в огромной напольной вазе. (Как уверяла Патриция, ваза делалась на вкус иностранцев, а потому Элен стеснялась вслух признать, что находит ее восхитительной. Края вазы расходились лепестками и были окрашены в нежно-розовый тон, подобно лепесткам лотоса. По горлышку вился узор в виде причудливо меняющихся облаков; ниже начинались рельефы: цапли меж высоких цветов ириса.)

Тои занялся поиском удобного места для Элен. Осведомился, желает она сидеть в кресле или на стуле? В кресле, наверное, ей будет удобнее. И не задернуть ли штору, чтобы солнце не било в глаза? И не отодвинуть ли вазу, чтобы не обеспокоил слишком крепкий аромат цветов?

Элен благосклонно заняла предложенное кресло, разрешила задернуть штору и позволила вазе остаться на прежнем месте.

– Вчера вы сказали, что хотите уехать. Уже решили, куда? – обратился Комито к Патриции.

– Честно говоря, по цене нам подошел только один дом, – Патриция развернула крупномасштабную карту, ткнула пальцем. – Здесь. Больше всего меня прельстило то, что дом расположен неподалеку от Павильона Зеленого Солнца.

Тои даже привстал.

– От Павильона Зеленого Солнца?! И вы… вы согласились?!

– А что такое? – встревожилась Элен.

– Отправиться в эту… – Тои не находил слов. – В эту глушь!

Элен жалобно вздохнула – наконец-то нашла сочувствующего. Обернулась к Комито, надеясь обрести поддержку и в нем. Комито вознегодовал:

– Как можно называть глушью место, где томилась в изгнании госпожа Ота?

– Госпожа Ота томилась, так теперь еще должны томиться две очаровательные женщины? – перебил Тои.

– Напротив. Они будут наслаждаться, взирая…

– На руины, – подхватил Тои. – Не уверен, что это доставит им удовольствие.

Элен всерьез обеспокоилась.

– Там что, ничего нет, кроме руин?

– А что тебе еще нужно? – удивилась Патриция. – Руины создают настроение.

– Мрачное, – констатировала Элен.

– Нет. Поэтическое и…

– Унылое.

– Нет. Возвышенное и…

– Безнадежное.

– Нет. Превосходное! – упорствовала Патриция.

– Мы с вами остались в меньшинстве, – заключила Элен, обращаясь к Тои.

– По-моему, голоса разделились поровну, – возразил тот.

– Не забывайте, на их стороне агент, всучивший нам эту хижину.

Элен достала из сумочки цветную фотографию, показала Тои.

– Наше будущее жилище. Чувствуется разница, да? – она выразительно обвела взглядом комнату, уделив особое внимание стенам, обитым знаменитым тайанским шелком – на золотом фоне распустили великолепные хвосты павлины.

– Выглядит очень ветхим, – заметил Тои, возвращая фотографию. – На вашем месте, я бы ни за что не поехал.

Патриция, возмущенная не меньше Комито, громко заявила:

– А я бы на ее месте радовалась, что нашла хотя бы такой дом. Обратного хода нет, мы уже подписали договор и получили ключи. Теперь вопрос, как перебраться в новое жилище.

Элен уже знала, что такое – тайанский транспорт. Дважды ездила в метро, один раз – на автобусе, и полагала, что воспоминаний хватит надолго. Тем не менее, сейчас она ничуть не взволновалась. «В номере, кажется, присутствуют мужчины? Пусть они и волнуются.»

Комито с Тои проявили нужную чуткость и принялись совещаться, как лучше доставить женщин до места. Комито проверил содержимое карманов и предложил поймать такси. Тои покачал головой и постучал пальцем по карте.

– От шоссе три мили топать пешком? С багажом, заметь.

– Что предлагаешь?

– У твоего брата есть моторная лодка. Одолжи. Доберемся морем.

Комито потянулся к телефону. Все выжидающе замерли. Комито успел сказать одну фразу, затем только хмыкал и улыбался. Наконец повесил трубку и повернулся к остальным.

– Представляете, его близнецы сжевали тюбик зубной пасты. Взялись зубами с двух сторон. Один – выдавливал, второй – заглатывал. Жена в истерике. Он ее уверяет: «Здоровее будут.» Без толку, уже приготовилась к похоронам, – Комито махнул рукой.

– Ты про лодку спросил? – хмуро напомнил Тои.

Комито хлопнул себя по лбу.

– Забыл. Придется перезванивать, – он неуверенно посмотрел на телефон. – Вообще-то, им не до меня.

– Если бы ты попросил, брат бы не отказал, верно? – осведомился Тои.

– Верно. Но вдруг ему самому понадобится лодка?

Тои усмехнулся.

– Ему, кажется, нынче не до катаний. Считай, разрешение получено. Можем плыть.

Элен вновь улыбнулась Тои. После знакомства с Эндо и Комито он был первым, кто доказал, что и среди тайанцев попадаются нормальные люди.

Тои продолжал доказывать это всю дорогу. С большим удобством устроил Элен на переднем сидении такси, затолкав на заднее себя, Патрицию, Комито и багаж.

Прибыли на пристань. Воды не было видно из-за десятков, сотен маленьких суденышек, покачивавшихся на волнах вплотную друг к другу. Элен не верилось, что владельцы лодки, привязанной у самого берега, смогут проложить себе дорогу к выходу из залива. Кроме того, она не представляла, каким образом растяпа Комито сумеет отыскать нужную лодку. Вероятно, Комито этого тоже не представлял, потому что пристроился в хвосте процессии, возглавляемой Тои.

Тот лучше Комито знал путь к лодке его брата. Он же позаботился о запасной канистре с бензином, разместил багаж так, чтобы вещи никому не мешали, и в то же время не было опасности их потерять. Выяснив, что Патрицию может укачать, умудрился раздобыть необходимые таблетки, не задержав отправление ни на минуту.

Элен шепнула Патриции:

– Начинаю верить, что и мужчины бывают не совсем бестолковы.

Патриция пропустила ее слова мимо ушей, зная, что Элен решительно не способна увлечься человеком, одетым в потертые джинсы и свитер. Кроме того, Патриция торопилась обсудить с Комито вопрос: госпожа Ота отправилась в изгнание пешком или в повозке? Половина ученого мира Тайана стояла за повозку, тогда как другая половина утверждала прямо противоположное. Патриция с Комито оказались в разных лагерях.

Элен с Тои обсуждали вещи несравнимо большей важности, как то: удобно ли Элен сидеть, не мешает ли угол чемодана, не хочет ли она пить, понравился ли ей Тайан?

– Надеюсь, вы не скоро уедете, и мы еще…

Дальнейшего Элен не услышала из-за громкого спора Патриции с Комито.

– Стал бы северный князь заботиться…

– Проделать этот путь пешком…

Элен с Тои переглянулись и улыбнулись с полным пониманием. Правда, улыбка мгновенно сбежала с губ Элен, когда выяснилось, что лодкой намерен управлять Комито. Она мужественно закрыла глаза и не открывала до тех пор, пока ровный гул мотора и ветерок, бьющий в лицо, не дали понять, что лодка вырвалась на простор чистой воды.

…Берег терялся в туманной дымке. На горизонте, едва различимые, виднелись корабли. Волн не было, только легкая рябь морщила гладь залива. Элен любовалась пенным следом за кормой, прислушивалась к нескончаемому спору Комито и Патриции, перешучивалась с Тои и была даже несколько разочарована, когда путешествие подошло к концу. Берег начал стремительно приближаться, стала отчетливо видна прибрежная полоса и маленький домик на сваях, покоившийся в совершенном одиночестве. Типичное тайанское жилище – высокая крыша с загнутыми углами, легкие стены, решетчатые ставни на окнах. Открытая веранда была обращена в сторону моря, широкие ступени спускались к самой воде. С берегом дом соединялся длинными мостками.

Комито лихо подвел лодку к веранде и, выпрыгнув на ступени, закрепил канат, подал руку девушкам. Потом вместе с Тои выгрузил багаж и хотел помочь Элен с Патрицией обустроиться в новом жилище, когда приятель толкнул его локтем.

– На твоем месте я бы не стал задерживаться.

– Почему?

– Видишь ли, таблетки против морской болезни я одолжил у твоего брата. Он как раз спешил к лодке, собирался плыть за врачом…

– Для ребенка? – посерел Комито.

– Для жены. Мне удалось отправить его в лавку за водой. Думаю, прошло уже несколько часов, как он вернулся.

Только особая изворотливость спасла Тои. И только перила веранды уберегли Комито от падения в воду, когда приятель уклонился от удара. Тои спрыгнул в лодку и отвязал канат, полоска воды между лодкой и ступенями веранды стала увеличиваться. Пока расстояние не сделалось непреодолимым, Комито поспешил присоединиться к приятелю. Прощание вышло несколько скомканным. Патриция с Элен едва успели крикнуть:

– До свида…

Взревел мотор, и лодка понеслась прочь. Подруги остались вдвоем. Элен живо вообразила, какой скандал бушует сейчас в лодке, и какой еще разразится на берегу, когда Комито встретится с братом. Приходилось признать: своими улыбками она вдохновила Тои на сомнительный подвиг. Элен сказала:

– Поначалу Тои показался мне менее сумасшедшим, чем остальные тайанцы. Увы, вижу, первое впечатление было обманчивым.

– Во всяком случае, он менее сумасшедший, чем Комито. Утверждать, будто госпожу Ота отправили в ссылку в повозке…

Взглядом Элен дала понять, что общение с тайанцами плохо сказывается на Патриции. Затем обозрела окрестности и глубоко вздохнула. Патриция тоже осмотрелась. За спиной у нее синело море. Впереди лежала узкая лощина, зажатая меж двух гор. С одной горы доносился гулкий звук колокола, сзывавший монахов на вечернюю молитву; закатные лучи солнца освещали изогнутую крышу храма. Вершина второй горы была погружена в тень и безмолвие.

– Нет, я не понимаю, чем ты недовольна.

– Об этом я и мечтала, – заметила Элен. – Во цвете лет сделаться отшельником.

– Зачем же отшельником? – запротестовала Патриция. – Здесь есть люди.

– Ну что ты, дорогая. Не стоит преуменьшать. Скажи уж – просто столпотворение. Боюсь, как бы нас не смяли в давке.

Патриция вновь обвела взглядом пустынный берег. Нашлась:

– В трех милях рыбачье селение.

– В трех милях? Ну, это не расстояние. С детства обожаю совершать ежедневные шестимильные прогулки. И не надо думать, чем себя занять весь день. Пока туда дотащимся, пока обратно, пока отдышимся – можно и спать ложиться.

– Не преувеличивай. Потом, если не захочется идти к рыбакам, можно подняться в гору. До монастыря не больше полутора миль.

– Как, всего полторы мили? Это же меняет дело! Правда, надо карабкаться в гору и, заметим, крутую.

– Только в одну сторону, – робко поправила Патриция.

– Что?

– Только в одну сторону карабкаться.

– Как я не учла, – оживилась Элен. – Правильно, обратно покатимся без особого труда.

– Но, Элен, ведь это тот самый «Печальный приют», воспетый прекрасной госпожой Ота. Подумать только! Госпожа Ота бродила по этому берегу. И, возможно, именно тогда в ее сердце родились строки знаменитой поэмы. Ты разве не испытываешь трепета, Элен?

– Испытываю. Когда думаю, что скоро стемнеет, а мы с тобой одни-одинешеньки.

– Разве это уединение? Вот госпожа Ота закончила дни свои на крохотном островке, где не было ничего, кроме нескольких валунов да корявой сосны, цеплявшейся за сухую почву. «Так и я корнями за жизнь цепляюсь…» Ах, Элен, ни один перевод не дает понятия о ее дивных певучих стихах. Я не могу до тебя донести их звучание…

Патриция на секунду умолкла, затем продолжала с воодушевлением:

– Ученые никак не сойдутся во мнениях, где именно она умерла. Пять островов оспаривают честь считаться ее последним пристанищем. Представь, как чудесно было бы пожить на таком островке. Проникнуться чувствами человека, отрезанного от всего мира. Ты не находишь?

– Так, – сказала Элен. – Я нахожу, что здесь премилый уголок. Просто чудесный. И рыбачья деревенька в трех милях. Что такое три мили, а Пат?

– Да, конечно… И дом нам достался так дешево. Где бы еще мы нашли жилище за столь низкую плату?

Элен молча оглядела легкое деревянное строение, стоявшее «между водой и берегом» на сваях.

– По совести говоря, это нам должны были бы заплатить за то, что мы согласились здесь жить. Агент провернул недурную сделку. Загнал нас прямехонько в двенадцатый век.

– Если бы, – вздохнула Патриция. – О таком я бы просто мечтала. В двенадцатом веке здесь как раз свирепствовала эпидемия чумы…

Элен бросила на нее уничтожающий взгляд.

– Желаешь, чтобы с десяток забытых Богом уголков спорили о твоем месте последнего упокоения?

Патриция смутилась.

– Дело не в чуме. В то время ходили по земле прекрасная госпожа Ота и поэт Сю-Тей, воспевший ее в семистах семидесяти семи стихах…

Они все еще стояли на веранде. Четыре точеных столба поддерживали крышу; дерево потемнело от времени и хранило своеобразный запах морской воды и водорослей. Патриция опустилась в одно из легких плетеных кресел и осмотрелась в поисках (как решила Элен) нового источника беспредельного ликования. И немедленно заголосила:

– Ты посмотри, какой вид! До самого горизонта – только вода и небо!

– Угу, – ответила Элен. – В прилив вода поднимется до ступеней веранды, а во время шторма зальет и веранду. Уверена, здесь все полы прогнили.

– Ты мрачный ипохондрик!

– Нет, я просто мечтаю о ревматических болях в спине и подагре.

– Кстати, – заинтересовалась Патриция, – что такое подагра?

– Думаю, мы скоро это узнаем, – зловеще отозвалась Элен.

Они переглянулись и дружно фыркнули. Затем принялись обследовать дом. В нем оказались три небольшие комнаты, которые по желанию можно было превратить в зал – вместо стен стояли легкие раздвижные перегородки, складывавшиеся, как ширмы.

Патриция взялась распаковывать чемоданы. Элен продолжала бродить по дому.

– Что ты ищешь? – удивилась Патриция, видя, как Элен в сотый раз сдвигает и раздвигает перегородки.

– Мебель, – деловито отозвалась подруга.

– Вот, – Патриция указала на две кровати, разделенные ширмой. – Есть еще стенные шкафы.

– Да, многовато. Можно сказать, дом заставлен, повернуться негде. Обедать будем на полу?

– На веранде есть стол.

– Замечательно. Вообрази: хлещет дождь, мы сидим в плащах с капюшонами. «Что-то суп нынче жидковат.» – «Когда подавала – густой был. А теперь, конечно, разбавило.»

– Внесем стол в комнату. Или поедим на кухне.

– Ты обнаружила здесь кухню?

– Да, – Патриция махнула рукой, – там.

– Я думала, это кладовка.

– Здесь есть и ванная.

Лицо Элен перекосилось от ужаса.

– Пат, – застонала она, – только не говори, что эта купель для крещения младенцев и есть ванная.

Патриция послушно промолчала. Захлопнула чемодан и села на него.

– Послушай, не на век же мы здесь поселились. Я Эндо даже адреса не оставила – за полгода еще сто раз успеем переехать.

– Приятно сознавать, что ты решила обосноваться в Тайане надолго. На какие деньги думаешь жить?

– Рано или поздно удастся пристроить мой труд по архитектуре Тайана. Журнал купит твои статьи… И потом, у тебя же есть брат. Пускай позаботится о сестре. Скажи, ты ему позвонила?

– Да.

– И что же?

– Не успела поздороваться, как он закричал: «Сестренка, до чего же я рад тебя слышать! Ты удивительно кстати. Одолжи мне немного денег.»

– Ясно, – Патриция вздохнула. – Во всяком случае, в ближайшие дни голодная смерть нам не грозит. В деревенской лавке купим продукты, свежей рыбы будет вдоволь.

– Патриция… – Элен с проснувшимся интересом воззрилась на подругу. – Ты, случайно, не помнишь, фарфоровый чайник мы положили в мой чемодан или в твой?

Патриция взвилась вверх, словно подброшенная пружиной.

Маленький домик содрогнулся от удара. Элен открыла глаза. «Тайфун или землетрясение?» По потолку комнаты бежала мелкая солнечная рябь. Слышался плеск воды. Элен поднялась и заглянула за ширму. Патриция спала беспробудным сном.

– Проснись, мы тонем!

Сказать, что Патриция не пошевелилась, было бы ложью. Она повернулась, зевнула и натянула на голову одеяло.

– Так и знала, что ты встревожишься, – заметила Элен. – Не паникуй, возможно, мы еще выживем.

Патриция буркнула что-то неразборчивое и положила на голову еще и подушку. Элен вздохнула и вышла на веранду. Солнце стояло высоко, лучи его заливали веранду, золотили простенькую плетеную мебель – кресла и стол. На столе в небольшой вазе пламенел ворох кленовых листьев.

…Маленький домик содрогнулся вторично. Элен перегнулась через перила.

На волнах покачивалась лодка, а в лодке, орудуя двумя огромными веслами, сидела маленькая девочка. Лодка описывала круги, время от времени ударяясь о ступени веранды. Тогда ветхий домик ходил ходуном.

– Тоже мне, Нептун-гроза морей! Кидай конец.

Девчушка прекрасно поняла, что от нее требовалось, и бросила Элен веревку, которую та привязала к перилам. Следом за тем девочка с видимой натугой приподняла большую корзину из ивовых прутьев, прикрытую листьями. Поставила на ступени, выпрыгнула сама и снова взялась за корзину. Элен нагнулась, чтобы ей помочь. Опустив ношу на пол веранды, они выпрямились и принялись друг друга разглядывать. Девочке на вид было лет двенадцать. Босая, в простеньком платьице неопределенного цвета и соломенной шляпе, из под которой на грудь падали две тонкие черные косы, она ни минуты не могла постоять спокойно.

Сначала, белозубо улыбаясь и что-то приговаривая, поднялась на цыпочки и потрогала волосы Элен. Затем оглядела ее пижаму, расшитую алыми маками; исполнила даже некий танец восторга. Потом опустились на колени, сняла с корзины листья и, зажав в каждой руке по серебристой рыбине, принялась нараспев расхваливать свой товар. При этом улыбалась и кланялась, так уморительно подражая ужимкам взрослых, что Элен рассмеялась.

– Эй, рыжеволосая, проснись! У нас гости.

Ответа не последовало.

– Патриция, завтрак прибыл!

Это возымело свое действие. По полу зашлепали босые ноги, и Патриция, зевая во весь рот, явилась на пороге.

Вскоре они устроились вокруг стола. Элен с Патрицией воздали должное жареной рыбе, а девочка от столь привычного угощения отказалась, с восторгом накинувшись на сыр и персики. При этом она непрерывно болтала, так что Патриция едва успевала переводить.

– Откуда вы приехали? А плавать вы умеете? Жаль, сейчас холодно и купаться нельзя. А летом у нас жарко, солнце жжет. Я в прошлом году обожглась кипящим маслом, это было очень больно. Вы теперь всегда будете здесь жить? Я живу с дедушкой, он рыбак, а бабушка стала монахиней и ходит с чашей для подаяний. Завтра я снова привезу вам рыбу, и послезавтра тоже. Вы уже поднимались на гору? Мы зовем ее Синь-эй, так зовут маленькую птичку, которая просыпается раньше других. Когда солнце возвращается из-за моря, оно прежде всего освещает вершину Синь-эй. И меня тоже называют Синь-эй, потому что я встаю с первыми лучами солнца. А вторая гора – Лисья, вы туда не ходите, там Лисий город.

Патриция споткнулась на переводе. Глаза ее нехорошо заблестели.

– Что?

– Лисий город. Мой дедушка рассказывал…

Тут Синь-эй перестала болтать ногами, сделала серьезное лицо, откинула косы за спину и заговорила, явно подражая кому-то из взрослых – заученными словами и с заученной интонацией.

– Давно это было. Один бедняк возвращался домой ночью. Шел пешком, устал, проголодался и боялся в темноте сбиться с дороги. Решил заночевать под деревом. Только подумал, смотрит – впереди горит огонек. Обрадовался бедняк: «Если добрые люди огонь разожгли, попрошу погреться, если злые – у меня и взять нечего». Ускорил шаги, подошел ближе, смотрит. Стоит у ворот прекрасная девушка и в руках у нее фонарь. А по платью словно волны пламени пробегают. Он поклонился, говорит: