Пазлы судьбы

Фрагмент первый Мальчик с самолетиком

– Что за Володька? – весело поинтересовалась Диана, заглядывая в кабинет. – Пойдем на веранду чай пить с макароньками. Чайник вскипел, а одной мне скучно.

Рус хотел возмутиться: какой чай, только что ж отобедали! Но оказалось, что прошло уже два с лишним часа – надо же, как его затянула эта головоломка!

– Взгляни сначала! – торжествующе указал он на сложившийся фрагмент. – И я не картинкой хвастаюсь. Подтвердился мой принцип – не сдаваться и доводить дело до конца. Вот и результат налицо, убедись.

Диана подошла и не могла не признать, что часть картинки действительно сложилась: светловолосый мальчик в голубой клетчатой рубашке держит модель самолетика, глядя куда-то вдаль, и улыбается. Соцреализм, тема: «Счастливое детство»… Впрочем, Диана могла и не знать, что такое соцреализм, – сказывались молодость и недостаток образования.

– У меня друг в детстве был, Володя Вележев, – пояснил довольный Руслан. – В том же дворе жил, в соседнем доме. Мы с ним постоянно то кораблики запускали, то модельки самолетиков делали. Он увлекался в детстве самолетами, даже в кружок авиамоделирования ходил. Но не в самолетиках дело… Пусть мы маленькими совсем были, но дружба была настоящая, понимаешь?

– Понимаю, – закивала Динька. – Мы с девчонками в детстве тоже так зажигали…

«Зажигали… – с грустью повторил про себя Руслан. – Зажигать, милая моя, это одно, а дружба – совсем, совсем другое… Сомневаюсь, что девчонки понимают, что такое настоящая дружба».

И Руслан вдруг задумался. А ведь, получается, у него во взрослой жизни такого друга-то больше и не было. До полтинника дожил, называется. А друзей нет. Ну, то есть как – нет… Есть приятели. Есть неплохие отношения на работе с коллегами. Дружеские вполне. Обедать ходят вместе, смеются там, прикалываются, делятся мемами и собственными забавными историями. Политику обсуждают, спорят – серьезно, бывает, спорят… Или вспомнить хотя бы дни ковидной изоляции, когда все по домам сидели, так списывались и перезванивались постоянно, несколько раз в день. Правда, в основном по работе, опять же.

Но Володька – это был ДРУГ. Настоящий. А сейчас, получается, настоящего друга у Руслана нет, как ни крути…

Динька меж тем перебирала кусочки пазла, пробовала сложить еще что-то – снова те же самые азалии.

– Нет, ничего не получается! – возмущалась она. – Зая, по ходу, тебе все же бракованную игру подсунули.

– Не бракованную, а с заковыркой, – назидательно заметил Рус. – А я упорный. Так что слушайся мужа!

– Слушаю и повинуюсь, мой господин! – сложив руки лодочкой перед пышной грудью, шутливо поклонилась Диана, но не преминула поддеть: – Но что-то тут тебе и твое упорство не очень помогает. Всего несколько деталек-то и собрал.

– Так еще только начал, – тут же парировал Руслан. – Соберу, не беспокойся. А пока пошли чай пить, цветок души моей.

И он шутливо шлепнул жену по аппетитной филейной части.

– Опять дразнишься?!

– Не опять, а снова!

Диана игриво замахнулась коробкой от пазла, сделала вид, что хочет ударить, но Руслан не дал, решительно притянул жену к себе.

До чая дело не дошло. То есть дошло, но много позже. Но весь день и вечер, до тех пор, пока не уснул, Рус то и дело снова и снова возвращался к воспоминаниям о друге детства.

«Наверное, дружба – это как любовь, только без сексуальной подоплеки», – внезапно пришла в голову мысль, и Рус сам ей удивился. Но ведь правда! Друг в детстве занимал все его мысли, чувства, присутствовал в каждой мечте. Каждая встреча с ним ощущалась как подарок судьбы.

Вдруг так ясно вспомнились все те ощущения. Володьку Руслан именно любил. Конечно, с другими мальчишками тоже и играл, и общался, но ни с кем из них не было так тепло, легко и радостно на душе. Никто не казался таким классным, ни к кому Рус не был так привязан, ни с кем так не тянуло провести время или поделиться чем-то важным, в чем откроешься далеко не каждому. Взять хотя бы те же бальные танцы. Другим приятелям Руслан долго стеснялся признаться, что занимается ими, боялся, что засмеют. Это ведь не борьба, не бокс и даже не авиамоделирование или что-то еще такое же мальчишеское. Но Володька сразу все понял, не дразнился за «девчоночье» увлечение, наоборот – постоянно интересовался, как дела в студии, ходил на все выступления, искренне радовался успехам и сочувствовал неудачам Руса, если они случались.

Словом, Руслан тогда всем сердцем, всей своей детской душой был привязан к Володе. И Володька относился к нему точно так же, Руслан это тоже чувствовал, знал. Когда друг влюбился в одноклассницу Вику Зайцеву, то рассказал об этом только одному человеку на свете – Русу. И они тайком, чтобы никто не слышал, говорили о Вике, вместе фантазировали, как Володька спасает ее от хулиганов или во время пожара в школе…

Как же крепко они дружили! Были просто не разлей вода. Жили в домах по соседству, играли в одном дворе и в детский сад один ходили – в столовку только за руку, да и в младших классах тоже. В школе сидели за одной партой до самого Володиного отъезда, не ссорились почти никогда. Мечтали, что и дальше, после школы, пойдут учиться вместе, станут летчиками, космонавтами или, например, капитанами дальнего плавания.

В общем, были как родные.

Они даже называли друг друга «брат» или «братишка». Услышали в каком-то кино – в каком, сейчас уже не вспомнишь – и переняли. Особенно здорово это звучало в играх в войнушку. Не важно, кто на них с другом нападал – пираты, фашисты или белогвардейцы. Но кто-то из двоих друзей всегда бывал ранен или под сильным шквальным огнем, а другой его спасал: «Брат, я иду на помощь!», «Братишка, тебя зацепило! Сейчас перевяжу!», «Слева, брат, они слева! Беги, я прикрою! Вызываю огонь на себя!».

А как им нравилось обсуждать книги или играть в них! Рус рано, одним из первых в детсадовской группе, выучился читать, и это его невероятно увлекло. Как же он обрадовался, когда узнал, что им с Володей нравятся одинаковые книги! Один «Недопесок» чего стоил. Руслан, как, наверное, большинство детей его возраста, в детстве мечтал о домашнем питомце, но мама была против. Когда впервые зашел об этом разговор, она отказала наотрез, что было удивительно – обычно Рус всегда получал то, что хотел, ну в пределах разумного, конечно. А тут мама спросила:

– Зачем тебе собака, сынок?

– Ну… – замялся Рус (ему на тот момент было, наверное, лет шесть, а может, и меньше). – Я бы играл с ним… Любил его…

– Любить надо людей, Руська, – сказала на это Галина Николаевна. – А с собакой хлопот не оберешься. Гулять каждый день – утром и вечером, в любую погоду, – кормить, прививки делать… Шерсть будет по всей квартире, убирать придется постоянно. Нет у меня на это ни времени, ни сил. Так что никаких собак.

Конечно, Руслан тогда сильно огорчился. Еле сдержался, чтобы не заплакать, страшно обиделся на маму и больше на тему домашних животных не заикался. Лишь потом, спустя много лет, понял, что сам себе навредил этой обидой. Конечно, в том возрасте, когда он еще в школу не ходил, он был не в состоянии сам ухаживать за питомцем, и все заботы легли бы на маму, которой и так доставалось – она растила его одна, отец ушел из семьи, когда Рус был маленьким. Но, став постарше, Руслан, возможно, и уговорил бы ее завести если не собаку, то кого-то попроще в уходе, – если бы заверил, что будет заниматься питомцем сам и сдержал бы свое обещание. Ведь мама так сильно любила его и очень во многом шла ему навстречу. Но он предпочел вместо этого всю жизнь молча обижаться на маму и страдать из-за того, что ему не дали исполнить мечту. И все щенки, котята, попугаи, хомячки и морские свинки жили только в его фантазиях. А когда они с другом прочитали «Недопеска», то заболели идеей песцовой фермы, даже попытались уговорить взрослых ее завести. Сейчас, конечно, и вспомнить смешно – ну какая песцовая ферма в Бескудниково! Но тогда они, девятилетние мальчишки, искренне считали, что это возможно, планы строили, даже аргументы какие-то приводили. Говорили об этом исключительно с Володиными родителями, и те вняли их просьбам. Песцовая ферма, разумеется, во дворе не появилась, но зато в Володиной квартире поселился пушистый черный котенок, выросший в роскошного вальяжного кота Баса, или Басаврюка. Звали его так, потому что он не мяукал, а голосил басом: «Ба-ау!» Имя кота Руслана тогда очень веселило. Он иногда просто для удовольствия повторял его на разные лады – «Басаврюк!» – и смеялся. Правда, когда позже прочитал Гоголя, имя больше не казалось смешным. Но тогда в этом коте восхищало все, и не только кличка. Казалось забавным и важное выражение его морды, и то, с какой важностью и достоинством кошак не ходил даже, а носил свое пушистое тело, словно это была величайшая в мире ценность. Кот был породистый, дорогой, и, узнав, сколько он стоил, Галина Николаевна фыркнула: «Деньги на ветер».

С годами Руслан осознал, насколько по-разному относились к деньгам в его семье и в семье Володи. Вележевы, как он сейчас понимал, зарабатывали прилично: родители были научными сотрудниками – отец доктор наук, мама кандидат, да и бабушка получала большую пенсию. Так что, даже имея трех детей, семья не считала копейки, и в ней многое могли себе позволить: шоколадные конфеты для детей, фрукты и овощи с рынка, кафе-мороженое и просто семейные обеды в кафе, а порой – по праздникам – и в ресторане. И книги, множество книг – в доме Вележевых все стены были увешаны битком набитыми книжными полками. Книги берегли и доставали их всеми возможными способами – по подписке, в букинистических, через знакомых. Все Вележевы постоянно что-то читали, да и не только читали, вообще жили интересно. Редкий месяц семья не выбиралась в театр, на концерт, в музей или на какую-нибудь автобусную экскурсию, куда по возможности брали с собой и Руса. При этом к вещам Вележевы были абсолютно равнодушны, а одевались в то, что без проблем можно было купить в магазине.

У Руслана же дома все было наоборот. Его мама всю жизнь делала карьеру, была каким-то руководителем в ЖЭКе, сначала мелким, потом покрупнее и в итоге доросла до начальника. И, несмотря на отсутствие в семье отца, материально они с мамой тоже жили очень неплохо. Не то чтобы мамина зарплата была огромной, но источником доходов был не столько ее оклад, сколько многочисленные халтуры и приработки, порой, как догадывался Руслан, сомнительные с точки зрения тогдашних законов. И все это тратилось на вещи. Жизненным девизом мамы было «чтоб не хуже, чем у людей». Благодаря многочисленным знакомствам в нужных сферах мама постоянно «доставала», как тогда называлось, то то, то это – вещи, которые сейчас стали обыденностью, но тогда были жутким дефицитом и предметом гордости таких людей, как Галина Николаевна. Всю стену в маминой комнате занимала неудобная, но крайне престижная «стенка», полы в обеих комнатах закрывали ковры, в серванте красовались разнокалиберный хрусталь и сервиз «Мадонна», а под кружевной салфеткой прятался цветной телевизор. Одежду, особенно сыну, мама тоже покупала почти сплошь у спекулянтов, а позже, когда пал железный занавес, – в дорогих магазинах. «Пусть все видят, какой у меня красивый сынок, – говорила она, любуясь им в очередной обновке. – Как куколка!» Рус отмалчивался, сдерживался, чтобы не ляпнуть лишнего, – ему, шестилетнему мальчишке, совсем не хотелось быть «куколкой». Лучше бы мама покупала ему самые обычные штаны, в которых можно было бы без опаски лазить повсюду, а не фирменные джинсы, которые он вечно боялся порвать или испачкать и оттого всегда чувствовал себя напряженно. Правда, позже, в подростковом возрасте, когда одежда становится предметом гордости, Рус несколько изменил свое мнение. Способствовали этому и занятия бальными танцами, где красивый и удобный костюм для выступлений тоже играет не последнюю роль. Однако вынесенная из детства напряженность сохранялась еще очень долго.

Карманных денег мама ему не давала. «Ни к чему они ребенку, – говорила Галина Николаевна, – все, что нужно, я сама куплю». Но на мороженое Русу иногда перепадало, и в четвертом классе он с сентября начал копить «мороженые» деньги, отказываясь от любимого лакомства, чтобы собрать нужную сумму на новогодний подарок другу. Знал, что Володя мечтает о наборе солдатиков – участников Отечественной войны 1812 года. И накопить удалось, даже с избытком. Как же радовался Володя! Тут же вскрыл упаковку и расставил солдатиков на полу прямо под сверкающей гирляндой елкой. Они вдвоем начали разыгрывать Бородинское сражение и не могли оторваться от игры до самой темноты, и никто им при этом не мешал.

У Володьки были еще две младшие сестрички-близняшки, Тата и Натата, то бишь Татьяна и Наталья. Рус даже помнил, как те родились, им с другом тогда было года по четыре. Володя ласково называл сестер «мелочь пузатая» и очень любил. Злился, конечно, порой, когда они разрисовывали его дневник или ломали любимые авиамодельки, но все равно любил. Руслан приходил в гости к Вележевым, и они играли все вместе. То «обедали» с куклами, то затевали прятки или жмурки. Но чаще всего «мелочь пузатая» просто облепляла старших мальчишек и висела на них, а те хохотали. Потом в комнату заходила бабушка Володи и забирала девчонок: «Не мешайте-ка двум капитанам, пошли кашу варить». А потом с работы возвращались родители Володи – Руслан вспомнил, что у его друга были очень добрые и веселые родители.

Вспомнил он и неизменные чаепития с разными вкусными пирогами и печеньем, которые пекли бабушка Володи и тетя Света, Володина мама. Мама Руслана никогда ничего не пекла, говорила, что мучное и сладкое вредно. Рус помнил даже чашки у Володи дома – темно-синие, с тонким золотым ободком и золотыми колосьями. Он запомнил, что они назывались «кобальт» – для его слуха название звучало сказочно. И хотя выглядели эти чашки по-настоящему празднично, Володины родители пользовались ими каждый день.

– Это же посуда, – говорили они. – Из нее надо есть и пить чай.

А мама Руслана почти никогда не доставала из серванта парадную посуду. Сами они пили чай из старых щербатых кружек, а когда к ним кто-то приходил, ставила на стол чашки «поприличнее» – белые, в мелких розочках. А сервиз «Мадонна» «на шесть персон» так и томился за стеклом. Видимо, «персоны» никогда к ним в гости не наведывались.

Сейчас, с высоты прожитых лет, Руслан уже мог разобраться, почему ему так нравилась Володина семья: потому что дети чувствовали себя в ней свободно. Сам Руслан ничего подобного у себя дома не ощущал. Он знал, что мама его любит, и даже очень, – но эта любовь была какой-то чрезмерной, сковывающей, а порой и вовсе как будто удушающей. Постоянно было такое чувство, что, где бы он ни был, мама все время наблюдает за ним. Работая в ЖЭКе, она не сидела на одном месте, а постоянно ходила по их микрорайону «на объекты» и, пользуясь этим, то и дело заглядывала к сыну в детский сад, а затем в школу. В обед она каждый день приходила домой, чтобы накормить Руслана, а когда он подрос – проследить, хорошо ли он поел. Все десять учебных лет мама была председателем родительского комитета, знала всех учителей, контролировала, как сын учится, с кем общается, с кем дружит, и как огня боялась, что он «попадет в плохую компанию». На работе, как знал сын, мама была строгим, авторитарным руководителем, подчиненных держала в ежовых рукавицах. Дома вроде бы все было иначе: Руса практически не наказывали, мама почти всегда была с ним ласкова, – но все равно сын не понаслышке знал, что означают слова «у Галины Николаевны не забалуешь».

В итоге все детство Рус ощущал себя как Штирлиц – вечно «под колпаком». А еще все время чувствовал себя обязанным. Он боялся разочаровать маму, оказавшись не таким хорошим, каким она хотела его видеть, боялся огорчить, потому что та могла расстроиться из-за любого пустяка – особенно если этот пустяк был как-то связан с сыном. Ей необходимо было постоянно получать подтверждения его ответной любви, заверения, что лучше ее нет никого на свете и он всегда-всегда будет с ней рядом и никогда ни на кого ее не променяет. «Мы с тобой всегда будем вдвоем, и нам никто больше не нужен», – часто говорила ему мама.

Володю и его семью мама отчего-то не любила. Из-за этого маленький Руслан тоже очень переживал. Как-то раз он пригласил друга к себе – и сильно пожалел об этом. Мама пришла с работы, наверное, очень усталая и голодная. Чем еще объяснить то, что, увидев мальчиков, которые строили брустверы из перевернутых стульев, она закричала практически с порога:

– Да что же это такое, нигде покоя нету! Я в собственном доме могу отдохнуть или нет?!

Руслан испугался и растерялся. Они же ничего такого не делали, почти не шумели, ничего не сломали. Ну взяли два плюшевых покрывала, зеленое с маминого дивана – оно изображало травяной покров перед окопом – и коричневое с его тахты – оно символизировало саму насыпь. На взгляд Руслана, очень красиво получилось и на настоящее похоже. Но мама была насчет этого другого мнения.

– С ума сошли, на пол покрывала ложите! – закричала она, обращаясь почему-то больше к Володе, чем к сыну. – Все в пыли вываляли! А их ведь руками не постираешь, придется в чистку отдавать!

– Я домой, ладно? – шепнул Русу Володя и, наскоро собравшись, быстро ушел.

Руслана расстроило не то, что мама раскричалась – такое иногда бывало. Он боялся, что Володя больше не захочет с ним дружить… Как же он обрадовался, когда на следующий же день друг подбежал к нему во дворе:

– Рус, пошли к нам чай пить! Мама тебя позвала. Она пирог испекла по рецепту из календаря, «Гусиные лапки» называется.

Руслан от радости дар речи потерял. Как же здорово, что они дружат! И что Володя не обиделся…

Один раз, Русу было тогда лет шесть, он случайно разбил в гостях у Володи ту самую шикарную кобальтовую чашку. Как же он испугался! Его собственная мама, если он случайно разбивал или ломал что-то дома, всегда страшно огорчалась. Иногда даже плакала и всегда долго отчитывала сына, втолковывая ему, с каким трудом ей достается каждая вещь, сколько ей приходится «пахать» и «вкалывать», чтобы у него, Руслана, «все было», чтобы они «жили не хуже людей»… И, находясь у друга, мальчик вообразил себе, что сейчас родители Володи так же сильно огорчатся. А самым страшным казалось то, что им запретят дружить…

И Рус так горько заплакал, что тетя Света схватила его в охапку и прижала к себе:

– Солнышко, да ты что! Это же просто чашка. Она не стоит таких переживаний.

И бабушка Володи участливо охала и все гладила его по вздрагивающей макушке.

– Посуда бьется к счастью, – поддакивала она.

Когда мальчики переходили в пятый класс, семье Володи дали большую квартиру в новостройках – так далеко, словно в другом городе. Туда нужно было ехать на метро с пересадкой до конечной станции, а потом еще на автобусе. И телефона в новой квартире пока не было, обещали провести только через несколько лет. Но зато там было целых три комнаты и лоджия.

И, конечно, Володю переводили в другую школу – не ездить же через всю Москву.

Руслан прекрасно помнил свои чувства тогда. Первой пришла растерянность – он просто не знал, как относиться к этой потере. Вдруг сразу не стало огромного куска его, Руса, жизни. В душе внезапно образовалась болезненная брешь. Он стоял во дворе, наблюдая, как деловитые грузчики перетаскивали в две крытые брезентом грузовые машины знакомый диван, книжные полки, одежный шкаф, посудную горку, стулья, узлы и коробки… Даже плакать не мог, стоял как неживой.

– Я тебе обязательно напишу письмо с нашим новым адресом, – растерянно повторял Володя, не зная, как еще он может утешить друга. У него самого морщился нос – так всегда бывало, когда Володьке хотелось плакать, Рус это знал.

– Обязательно… – в который раз безнадежно вторил ему Руслан. – Я тебе сразу-сразу отвечу, и будем переписываться…

Володя шмыгнул носом и сунул другу в руки лучшую, самую удачную и любимую модель самолетика, который они мастерили вместе:

– Пусть у тебя будет.

– Напишет он тебе, напишет непременно, – мимоходом потрепал Руса по голове дядя Костя, пробегая мимо. – Не переживай. Все будет нормально. Не на Северный же полюс мы перебираемся, а всего лишь в Ясенево. Будешь к нам в гости приезжать… Мужики, эту коробку можно вниз, там тоже книги. Осторожнее, тяжелая!

Конечно, взрослым было некогда – переезд дело нешуточное. Так Рус и стоял в обнимку с самолетиком, провожая взглядом удаляющиеся грузовые такси, увозящие его друга куда-то в другую жизнь.

Вот эта самая модель и была изображена на фрагменте пазла, который удалось собрать Руслану. И мальчик был удивительно похож на Володю. Надо же…

А письма от Володи Рус так и не получил. Хотя несколько недель каждое утро, едва проснувшись, первым делом бегал к почтовому ящику и после школы тоже каждый раз заглядывал… Но письма не было.

Так друзья детства и потеряли друг друга из виду, как это чаще всего и случается в этом возрасте. Правда, обычно это происходит не так болезненно, как у него.

Любые раны рубцуются со временем. Зарубцевалась и эта, хотя ныла долго, и модель самолетика долго стояла на самой верхней полке шкафа. Потом тоже затерялась. Переезды, ремонты… Жизнь, одним словом.

Миновало ленивое воскресенье, и потекли размеренные будние дни. Несобранный пазл так и остался на столе в кабинете. Когда работы невпроворот и она любимая, кто же будет вспоминать о головоломке, пусть даже интересной? Однако мысли о друге детства Володе с того дня Руслана не оставляли. Интересно, каким он сейчас стал и кем стал. Может, и впрямь капитаном или летчиком? Мало ли, все бывает. Женился ли? Есть ли дети? Небось при встрече-то Рус и не узнал бы его…

И что же это он, в самом деле, никогда не пытался с тех пор отыскать Володю?!

– Да что я мучаюсь-то, в конце концов! – наконец сказал себе Руслан. – Не в пещерном веке живем!

В субботу он, позавтракав, вплотную засел за поиски. Надеялся, что друг его никуда из Москвы не перебрался и фамилию не сменил – не девушка, чай. Руслан забил в поисковике: «Владимир Константинович Вележев» и год рождения – свой собственный, тысяча девятьсот семьдесят третий, одногодки ведь.

И сразу же повезло. Выяснилось, что даже без года рождения можно было обойтись. Первой же ссылкой выпало: «Вележев Владимир Константинович, кандидат психологических наук, экзистенциальный психотерапевт». И фотография, а на ней Володька собственной персоной. Повзрослевший, конечно, и хорошенько округлившийся, но не полысевший и вполне узнаваемый – те же глаза, та же улыбка.

Рус даже мурашками покрылся от волнения. Надо же, Володька психологом стал, МГУ окончил, диссертацию защитил, кучу каких-то сертификатов имеет… Экзистенциальный психотерапевт – это вообще что за зверь-то такой? Психолог – кто бы мог подумать!.. Хотя в Володьке всегда с самого детства это было – понимание людей.

Может, написать ему? Не важно, что прошло столько времени. Или важно?..

На одном из специализированных психологических сайтов нашелся и контакт в мессенджере. Руслан немного подумал и написал: «Братишка, доброго тебе всего. Узнаёшь ли меня?»

Ответ прилетел уже через несколько минут: «Братишка! Рус, ты ли это, дорогой мой? Можно тебе перезвонить прямо сейчас?»

Руслан рассмеялся от облегчения и уже через полминуты, приняв звонок, услышал незнакомый взволнованный мужской голос:

– Рус! Руслан! Это правда ты?

– Я, я! Ты не представляешь, как я… – Он задохнулся и замолк. А в смартфоне продолжало звучать:

– Господи, до чего же я рад тебя слышать! Постоянно тебя вспоминаю. Поверишь ли – до сих пор тех солдатиков храню, которых ты мне на Новый год подарил. Тогда, в восемьдесят третьем…

– Ну надо же! – воскликнул пораженный Руслан, и его прорвало, как плотину весной: – Я как раз недавно о них думал! А у меня моделька самолетика, помнишь, вместе клеили, много лет на стеллаже стояла. Но потерялась потом. Я жалел, вспоминал. Не модельку, конечно, а тебя, нас – как мы ее мастерили… Да и вообще – всё-всё сразу! Вот судьба нас раскидала, а? В одном городе, но как на разные планеты…

– Как же здорово, что ты меня нашел… – начал было Володя, но тут же прервался, проговорил куда-то в сторону: – Бас, да отвяжись ты! И нечего на меня так смотреть! Ты ж только что поел!

– С кем это ты? – не понял Руслан.

– Да с котом… Ты же помнишь нашего Баса, Басаврюка? – засмеялся вдруг Володя.

– Еще бы мне не помнить, имя-то какое! Погоди, а он что, до сих пор…

– Да нет конечно! – Володя, как в детстве, понял с полуслова. – Хотя до двадцати лет дожил, представляешь?

– Да что ты!

– Ну! Так все последующие коты у нас тоже теперь Басаврюки и долгожители… Хотя этот, нынешний, такой обжора, что, боюсь, кавказское долголетие ему не грозит… Да бог с ним, с котом! Нашел я о чем говорить! Как ты? Где живешь, как? Чем занимаешься?

– Да я нормально. Живу по-прежнему в Москве, только теперь в Новой. Работаю в IT-компании, начальник отдела.

– Ничего себе, – присвистнул друг. – Никогда бы не подумал, что ты в компьютерщики подашься. Мы-то все были уверены, что твое призвание – именно танцы, и ничто другое.

– Увы. Теперь это уже в прошлом, – вздохнул Руслан.

Володя тут же тактично перевел разговор на другую тему.

– Слушай, а на эти выходные у тебя какие планы?

– Никаких.

– Может, приедешь тогда? Мы тут сейчас копошимся, ленимся, затеяли было вяленько так поздний выезд на дачу с ночевкой, но теперь уж дудки. Я не поеду. Пусть Людочка одна смотается к своим теплицам ненаглядным. А ты приезжай, а?!

– А удобно?

– Удобнее некуда! – заверил Володя. – Старинный друг нашелся, еще б не удобно!

– Точно я тебя от дел семейных не оторву?

– Все остальные дела уже побоку, подождут! – твердо заверил Володя. – Раз у тебя нет на сегодня планов, давай ко мне. Посидим спокойно вдвоем. Только на колесах не приезжай, чтоб как следует посидеть. Тем более что повод есть. У тебя же восьмого мая, если не ошибаюсь, день рождения был? И не просто, а о-го-го какой юбилей!

– Ты помнишь! – поразился Руслан.

– А то, – засмеялся Володя.

– Пиши адрес, братишка! Мне-то собраться – только подпоясаться…

Руслан уже и вспомнить не мог, когда собирался куда-то вот так – мгновенно, с места в карьер, без предварительного заблаговременного планирования. Его всего переполняла бурная, пузырящаяся, как лимонад, радость, ощущение, которого он не испытывал уже много лет. Как же он, оказывается, был привязан к другу своего детства! Как невероятно соскучился! Хотя сам этого не понимал…

– Динька! – закричал он, и голос разнесся по всем трем этажам.

Она прибежала, перепуганная, на половине лица – зеленая косметическая маска:

– Что? Что случилось?!

Рус засмеялся:

– Володька случился! Помнишь, я тебе говорил?! Друг детства старинный. Сейчас вот созвонились с ним.

– Ф-фу-уф, – выдохнула Диана. – Вот реально перепугал! Чего так кричать-то, зая?

– Я сейчас еду к нему, – объяснил он. – Возможно, зависну до завтра.

– Выпивать небось будете? – прищурилась под маской Диана.

«Не понимает, – огорченно констатировал Руслан. – А вот Оля поняла бы…»

– И пить будем, не без этого, – сказал он. – А что?

– Э… да ничего особо, – вяло откликнулась она. – Ладно, я тут дома побездельничаю.

Он чуть не съязвил, что это у нее дома получается лучше всего, но сдержался.

– Ну все, я помчался, – Рус чмокнул ее (в шею, чтобы не измазаться) и побежал заводить машину. Он уже решил, что сначала смотается в гипермаркет, купит того-сего к столу – не идти же в гости с пустыми руками. Ну и Диньке заодно надо ее любимый миндальный тортик прихватить, чтоб не дулась. А к Володе уже, как договорились, – на такси. Вот дурной, не спросил даже, что Володя пьет…

Ехать оказалось не так уж далеко – не через весь город, а всего лишь в Коньково. Хотя живи Володя где-нибудь в Балашихе, Руслан и туда рванул бы не задумываясь…

В такси, когда уже миновали МКАД, вдруг накрыли запоздалые сомнения. А что, если вся эта эйфория, охватившая его сейчас, обернется горьким разочарованием? Вот сядут они с Володькой, выпьют, закусят. Повспоминают свои игры, двор, детский сад, младшую школу… А потом, когда эти темы исчерпают себя, окажется, что больше говорить-то и не о чем.

Но обошлось. И еще как обошлось!

Сначала просто смотрели друг на друга – изучающе, внимательно, жадно. Потом где-то в глубине мелькнуло узнавание, облегчение – и они обнялись, крепко-крепко.

– Ч-черт, – пробурчал Руслан и сердито вытер глаза.

– Вот же мужиков приучили эмоции скрывать, – хмыкнул и Володя, и Рус увидел, что у друга глаза тоже на мокром месте. – Неправильно это, кстати. Даже вредно.

– Я вот тут приволок кой-чего к столу, – пробормотал Руслан, спеша затушевать неловкость момента.

– Ну ты даешь, братишка! – ахнул Володя, оценив объем привезенного пакета. – Куда столько? Это ж мы обожремся и помрем молодыми, как мой Руська выражается. Ладно, пошли на кухню.

Руслан послушно двинулся было за хозяином, но на секунду затормозил.

– Погоди, я что-то не понял… Руська?

– Да сына я Руськой назвал, – с улыбкой пояснил Володя, вводя гостя в кухню. – Можно сказать, что в честь друга детства, – он подмигнул – точь-в-точь как тогда. – Хотя Людмилке это имя тоже всегда очень нравилось.

– Понимаю, – кивнул Рус. – Руслан и Людмила.

Он огляделся. Кухня была именно такой, как ему нравилось, – пусть и небольшой, но обжитой, добротной, уютной. Ничего общего с тем глянцево-рекламным минимализмом, который развела у него дома Диана. Деревянная мебель, скорее надежная, чем стильная, техники не так уж много, но по каждому предмету видно, что им активно пользуются. Чисто – но в меру, не до стерильности. И все вещи, от веселых клетчатых полотенец у раковины до массивного морозильника, только что не кричат: «Я здесь для того, чтобы хозяевам было удобно!» Окна открыты нараспашку, и из них веет свежестью без всяких кондиционеров.

– Так это и есть та квартира, которую вы тогда получили? – поинтересовался Руслан.

– Нет, что ты! – махнул рукой Володя. – С квартирами у нас такая эпопея была… Долгая история, расскажу как-нибудь при случае. Зато теперь у нас у каждого своя крыша над головой. Хотя все-все многочисленное семейство здесь, в одном районе, недалеко друг от друга.

– Родители?.. – осторожно заикнулся Рус. Страшно боялся услышать, что тети Светы или дяди Кости больше нет, но спросить было необходимо.

– У них тоже тут двушка рядом, на соседней улице. Оба пока молодцом, тьфу-тьфу-тьфу. Работать продолжают. Батя в своем НИИ консультант, мама все так же преподает… Да ты присаживайся, – Володя кивнул на удобный диван с россыпью разноцветных уютно-потертых подушек – явно не для декора, а для того чтобы, с комфортом развалившись, подсунуть их под голову, под локоть или еще подо что-нибудь. – Давай вот сюда, на Руськино место.