Печальный Лорд

Глава 7. Что сделали Макрехтайн и Эммаркот

Смерть Даллена хоть и взбудоражила всю Кайанчитумскую медицинскую академию, но не нарушила обыкновенного распорядка её жизни. Подготовка к экзаменам шла своим чередом, студенты занимались тем же, чем занимаются перед сессией все студенты во Вселенной — учили.

Студент третьего курса Элихио ДиЕрдлинг никак не мог сосредоточиться. Перед ним медленно вращалось учебное пособие по анатомии — голографическое изображение тела с просвечивающими внутренними органами, и стоило дотронуться пальцем до любого из них, как тут же высвечивалось сиреневыми буквами его название. Можно было более подробно рассмотреть и строение отдельного органа, нужно было только взять его рукой и отвести немного в сторону. Как можно догадаться, он готовился к экзамену по анатомии. Этот экзамен повторялся с первого курса — должно быть, с целью вдолбить студентам в головы анатомию на всю оставшуюся жизнь.

Но Элихио не мог сосредоточиться из-за мыслей о своём друге Даллене, о его последних словах. Он знал два имени — Макрехтайн и Эммаркот, их назвал Даллен в тот вечер, перед тем как сделать то, что он сделал. Элихио был единственным, кто знал это, но на допросе он ответил, как и все, что ничего особенного сказать не может. Почему? Может быть, потому что у Эммаркота отец был генерал, а у Макрехтайна дед был лорд, тогда как Элихио был сыном простого учителя? Или, может быть, потому что этих ребят побаивались все? Если они обещали кому-то неприятности, они держали обещание. Как бы там ни было, когда опрашивали всех студентов, никто ничего не сказал, и Элихио тоже промолчал, и теперь это не давало ему покоя. Вряд ли его отец мог бы им гордиться, если бы узнал.

Ещё вот отчего Элихио потерял покой: в кампусе прошёл слух, что отец Даллена всё-таки будет в комиссии. Элихио казалось, что если он хотя бы раз взглянет лорду Дитмару в глаза, тот всё поймёт. А взглянуть придётся: именно ему Элихио предстояло сдавать один из экзаменов — нейропсихологию.

В последний день перед первым экзаменом Элихио усилием воли всё-таки сосредоточился и усердно учил — до трёх часов ночи. Экзамен начинался в восемь. Не выспавшийся, нервный и по-прежнему мучимый сомнениями, в семь утра 13-го иннемара он кое-как продрал глаза и пошёл завтракать.

В столовой он сидел за одним столом с Неоманом Хиагеном, Ларусом Пейлином и Аваджо Бердекино. Они дружили с первого курса.

— Слышали? Дитмар всё-таки будет в комиссии, — сказал невысокий, худенький и бритоголовый Ларус. — И свою нейропсихологию будет принимать он сам, а не Эрайт или Фиддан.

— У него же сын покончил с собой, — не поверил Аваджо, изящный, с белой кожей и длинной каштановой косой. — Я думал, он в трауре и нынче не будет присутствовать.

— А вот и будет, — возразил Ларус, отправляя в рот кусок клабба*. — В трауре, а всё равно будет — вот такой он трудоголик. Никто из наших его, правда, ещё не видел, но мне сторож обмолвился, что он видел его с профессором Амогаром.

— А может, это был не он? — усомнился Аваджо. — Может, сторож перепутал?

— Нет, сторож слышал, как профессор называл его «милорд».

— Ну и что? В комиссии есть лорд Клагет и лорд Рамшо. Их тоже называют милордами.

Круглолицый, румяный здоровяк Неоман, до сих пор молча поглощавший клабб, подал голос:

— Нет, ребята, это точняк. Дитмар нынче будет.

Все посмотрели на него.

— А ты откуда знаешь?

— Я вчера в библиотеке готовился…

Ему не дали договорить, засмеялись.

— Да ну?! Ты — в библиотеке?! Не может быть!

— Ладно, чего вы? — обиделся Неоман. — Могу я хоть раз за семестр посидеть в библиотеке? Повод-то серьёзный — сессия, как-никак. Ну так вот… Готовился я вчера в библиотеке, а тут заходит секретарь Оффин и говорит господину Клэгу: «Дайте мне для лорда Дитмара…» Уж не помню, что он там попросил, но лорда Дитмара он упомянул, это точно. Вот так-то, ребята. Здесь он.

Аваджо и Ларус переглянулись.

— Да, похоже, и правда.

Все помолчали. Неоман вдруг сказал:

— А вы слышали, что у него спутник молоденький? И уже, говорят… — Он показал жестом большой живот.

Все посмотрели на него с удивлением.

— Ты, вроде, никогда ничем не интересовался, кроме еды, — усмехнулся Ларус. — И собирателем слухов не был.

— А я их и не собираю. Надо просто знать, когда и где послушать, — сказал Неоман, подчищая тарелку кусочком хлеба. — Точняк вам говорю: молоденький, от силы лет шестнадцать. И уже, пардон, в положении.

— Значит, наш Дитмар ещё ого-го, — сказал Аваджо.

— А может… — начал Ларус, как-то по-особенному прищурившись.

Но все знали этот прищур, означавший, что Ларус сейчас скажет что-нибудь сочное и непристойное.

— Не может, — оборвали его. — Имей совесть, Ларус.

— Да ладно, — сказал Ларус. — Всякое бывает…

Столовая уже тем временем начала пустеть. Аваджо взглянул на часы.

— Что-то мы засиделись, ребята. Начало пытки — уже через пять минут.

Возле большой аудитории уже собралась толпа студентов. Секретарь Оффин, высокий худой блондин в нескладно сидящем костюме, в фигуре которого просматривалось некоторое сходство с настольной лампой, перечислил имена первой десятки студентов. Элихио услышал своё имя и имя Аваджо Бердекино.

— Пожалуйте в аудиторию, господа, — сказал Оффин.

Аваджо шепнул:

— Ну и хорошо, значит, быстрее отмучаемся.

Первая десятка вошла в аудиторию. Уже все члены комиссии сидели на своих местах, не было только лорда Дитмара. Председательствовал профессор Амогар.

— Тяните билеты, господа, — сказал он.

В каждом билете было пять вопросов. Элихио хорошо знал четыре, пятый — так, на троечку. Ответ на каждый вопрос оценивался от одного до пяти баллов, и максимум, что можно было заработать, это двадцать пять баллов. Проходной балл считался девятнадцать, а Элихио твёрдо рассчитывал балла на двадцать два — двадцать три. Они расселись по местам, профессор поглядывал на часы. Было без двух минут восемь, а место лорда Дитмара в комиссии пустовало. «Может быть, он в последнюю минуту передумал?» — мелькнуло в голове Элихио, но в этот момент дверь открылась и появилась знакомая фигура, огромная, сутуловатая, в чёрном костюме, длинном чёрном плаще до самого пола и чёрных шёлковых перчатках. Сердце Элихио вздрогнуло. Поблёскивая глянцем чёрных сапог, лорд Дитмар, коротко остриженный и поседевший, прошёл к своему месту. Непривычно было видеть его с короткими волосами, но в остальном он выглядел, как всегда, только в линии его рта, как показалось Элихио, стало чуть больше печальной суровости, да на лбу пролегла пара морщинок.

— Надеюсь, я не опоздал, — проговорил он своим обычным голосом.

— Нет, милорд, вы, как всегда, точны, — ответил профессор Амогар. — По вам можно сверять часы.

Лорд Дитмар чуть улыбнулся, но в этой улыбке сквозила горечь. Элихио любил его больше всех преподавателей за многое: за его интересные, выстроенные с искусной логикой лекции, умение доходчиво объяснить сложные вещи и увлечь, пробудить любопытство. Он был одним из немногих преподавателей, на чьих лекциях никому не хотелось спать, никто не скучал и не отвлекался на посторонние вещи. Элихио любил его большой умный лоб и серьёзный взгляд, некрасивое, но одухотворённое лицо, которое в минуты вдохновения озарялось внутренним светом, приковывая к себе десятки пар студенческих глаз; его мягкий, звучный голос, хорошо слышный даже в самых больших аудиториях, ласкал и слух, и ум, и сердце. От его фигуры веяло огромной силой, внушавшей трепет и уважение, но не страх. Увидев лорда Дитмара со спины, можно было бы подумать с содроганием: «Вот это силач! Один удар кулака — и стол вдребезги!» — но его мягкая, чуть грустная улыбка, интеллигентные и изысканные манеры и сияющие глаза говорили о том, что для разрушительных целей лорд Дитмар своей силой и не думал пользоваться. Он даже её как будто немного стеснялся, так же как и своего огромного роста. Во всех его движениях сквозило добродушие, мягкость и осторожность человека, наделённого большой физической мощью, но не желающего причинить боль тем, кто слабее и меньше его. Достаточно было взглянуть на его большие руки с красивыми длинными пальцами и ухоженными ногтями, чтобы понять, какой это деликатный человек. Хоть вся его фигура была далека от изящества, в движениях его рук была своеобразная, завораживающая грация, и Элихио порой в течение всей лекции мог наблюдать за ними, как зачарованный. Он был влюблён в лорда Дитмара, но его чувства к нему были чисты и возвышенны, представляя собой смесь восхищения его умом, преклонения перед его знаниями, очарованности его взглядом и голосом, благоговения перед его добродушной силой и беспомощной нежности при виде его улыбки.

Но лорд Дитмар не злоупотреблял своим обаянием, и его отношения со студентами никогда не выходили за рамки дозволенного: он был учитель, а они все — ученики. Конечно, подобные чувства к нему испытывал не один Элихио; за всю долгую историю работы лорда Дитмара в академии — особенно в её начале, когда он был моложе — было немало случаев, когда из-за него оказывались разбитыми юные сердца впечатлительных студентов, и поначалу его незаурядная фигура была окружена романтическим ореолом, ему приписывали славу неотразимого сердцееда, к которой он сам, впрочем, относился с усмешкой. Однако в действительности лорд Дитмар ни разу не был замешан ни в одной некрасивой истории, и его профессиональная и общественная репутация была безупречна. Что же касается влюблённых учеников, то тут он обладал искусством выходить из щекотливых ситуаций с изумительной деликатностью и тактом, относясь с величайшей бережностью к чувствам другого человека.

На протяжение всей своей работы в академии лорд Дитмар дважды вдовствовал, и в эти периоды он был особенно неприступен, держась на дистанции от других преподавателей и студентов; после второго траура, перестав стричь волосы, из чёрных костюмов он, однако, так и не вылез, позволяя себе только белые манжеты и белые шейные платки, да изредка — по торжественным случаям — белые перчатки. Только один раз он брал годичный отпуск, когда у него был маленький ребёнок (Даллен), и его лекции читал г-н Эрайт, его бывший аспирант, в то время молодой, начинающий преподаватель, которому ещё только предстояло завоевать уважение студентов. Когда месяц назад, вернувшись из отпуска, лорд Дитмар появился в академии с увенчанной брачной диадемой головой, у многих вырвался печальный вздох; вздохнул и Элихио: его любимый преподаватель был уже не свободен. Сегодня, хоть его прекрасный лоб по-прежнему охватывал серебристый обруч, волосы его были острижены: он надел глубокий траур по сыну.

Элихио потрясло количество седины на его голове; ещё совсем недавно его роскошная шевелюра была жгуче-чёрной, и это был его природный цвет: лорд Дитмар никогда не пользовался краской для волос. В академии ещё не утихли разговоры о самоубийстве его сына Даллена, так взбудоражившем всех, и в связи с этим вполне понятно было молчание, которым было встречено появление лорда Дитмара в аудитории. Кто-то молчал растерянно, кто-то с любопытством, кто-то с сочувствием; лорд Дитмар, за много лет преподавательской работы привыкший к тому, что на лекциях на него было обращено множество взглядов, не повёл и бровью. Он нёс постигшее его горе со скорбным достоинством, с вызывающей уважение сдержанностью, и все оценили его мужество, с которым он, вопреки этому горю, появился на работе.

Все поприветствовали лорда Дитмара вставанием, включая и преподавателей экзаменационной комиссии. Он ответил кивком головы и сделал рукой в перчатке знак садиться. Когда он сел на своё место, профессор Амогар сказал:

— На подготовку ответа — сорок минут. Время пошло.

Обдумывая свои ответы, Элихио украдкой поглядывал на лорда Дитмара. Сначала тот вообще не смотрел на студентов, а потом его взгляд встретился со взглядом Элихио. Элихио тут же потупился, но всё равно чувствовал на себе взгляд лорда Дитмара.

Первым вызвали отвечать Орестиса Арвадио, он набрал двадцать баллов. Потом назвали имя Аваджо Бердекино, и тот даже подпрыгнул на своём стуле, на полусогнутых ногах подошёл к комиссии и начал отвечать тихим, прерывающимся голосом.

— Если можно, поувереннее, господин Бердекино, — мягко сказал лорд Дитмар. — Мы вас едва слышим.

В общем, однако, Аваджо ответил неплохо, набрав двадцать один балл. Выходя из аудитории, он посмотрел на Элихио и торжествующе улыбнулся.

— Кто у нас следующий? — промычал профессор Амогар, и все затаились…

Пару мгновений профессор молчал, почему-то не называя имя следующего отвечающего, и Элихио почти слышал, как колотятся сердца его соседей.

— А следующим у нас пойдёт господин… господин Дюкейн, — сказал профессор Амогар.

Дюкейн побледнел и выпрямился, как будто аршин проглотил, но лорд Дитмар вдруг сказал в своей обычной мягкой и доброжелательной манере:

— А можно послушать господина Диердлинга?

Позвоночник Дюкейна, натянутый, как струна, тут же расслабился и обвис. Профессор Амогар посмотрел на Элихио и сказал:

— Прошу вас, господин Диердлинг.

Элихио встал и твёрдым шагом подошёл к столу экзаменаторов. Он начал отвечать спокойно и уверенно, сам удивляясь тому, как чётко у него в голове выстроился материал. Он говорил минуты две, пока лорд Дитмар вдруг не перебил его дополнительным вопросом. Элихио не растерялся и ответил, а потом продолжил свой ответ с того места, на котором остановился. Четыре вопроса, которые он хорошо знал, он ответил, а пятый, в котором он плавал, он начал с длинного вступления, которое создавало иллюзию уверенности. Но лорда Дитмара невозможно было провести: он сразу понял, что это — слабое место Элихио. Он прервал его складную речь:

— Всё это общие места, друг мой. Переходите к изложению сути вопроса.

Элихио секунду помолчал, стараясь не смотреть на лорда Дитмара прямо. Не то чтобы его смущали его руки в чёрных перчатках или шея, высоко, под самое горло обёрнутая чёрным шейным платком, или непривычная короткая стрижка и седина, которой раньше не было, — нет, Элихио казалось, будто взгляд лорда Дитмара вопрошал: «Почему ты молчишь? Ты что-то знаешь, но молчишь. Почему?»

— Суть? — переспросил Элихио.

— Да, друг мой, суть, — подтвердил лорд Дитмар.

— Можете кратко, — добавил профессор Амогар. — Мы и так видим, что вы хорошо владеете материалом.

У Элихио немного отлегло от сердца. Кратко изложить суть он мог, он боялся только дополнительных вопросов. Он изложил суть, глядя на профессора Амогара, который, судя по выражению на его лице, был удовлетворён его ответом. Элихио уже думал: «Пронесло!» — но случилось то, чего он боялся: лорд Дитмар начал задавать дополнительные вопросы. На пару из них Элихио сумел что-то ответить, на третьем запнулся, но его спас добрый профессор Амогар.

— Милорд, давайте, не будем больше мучить молодого человека, — сказал он с улыбкой. — Вы же видите, он хорошо знает материал… Так мы здесь до ночи сидеть будем.

— Ну, хорошо, — неохотно согласился лорд Дитмар, который, по-видимому, ещё не хотел опускать Элихио. — Но не забывайте, друг мой, мы с вами ещё встретимся.

Некоторых немного раздражало это обыкновение лорда Дитмара задавать дополнительные вопросы отвечающему, даже если экзамен был не по его дисциплине. Среди остальных членов комиссии было большой редкостью задавать вопросы не по своему предмету: это была прерогатива основного преподавателя, по чьему предмету проходил экзамен. Пожалуй, лорд Дитмар был самым внимательным, дотошным и активным членом комиссии, работая больше всех, тогда как некоторые просто отсиживались, делая вид, что слушают — в том и состояла их работа. Познания лорда Дитмара не ограничивались только его предметом, они охватывали широкий спектр дисциплин, так что он, пожалуй, мог бы преподавать любой из предметов, входивших в программу академии. И вопросы, которые он задавал, свидетельствовали о глубине его познаний, а не только о широте кругозора. Это не могло не восхищать Элихио, хотя, сказать по правде, с него сходило семь потов, когда он оказывался под градом этих вопросов.

Элихио получил двадцать четыре балла. Он вышел из аудитории, не чувствуя под собой ног, а в его ушах звучали слова лорда Дитмара: «Мы ещё встретимся». Что это могло значить?

Он сразу пошёл к себе отдыхать, надеясь ещё немного вздремнуть, но был слишком возбуждён, чтобы заснуть. Час провалявшись на кровати, он пошёл побродить по кампусу, вернулся к себе, снова лёг, и его вдруг как будто отключили.

Проснулся Элихио к обеду. В столовой сидели студенты, уже сдавшие экзамен, среди них — Эммаркот и Макрехтайн, первый — сын генерала, другой — отпрыск аристократической семьи. Вот они, пресыщенные развлечениями молодые подонки, на красивых лицах которых уже написана испорченность; они, упивающиеся вседозволенностью бездушные твари, уверенные в своей безнаказанности!.. Эммаркот был белокожий и зеленоглазый, с роскошной копной медно-рыжих волос, убранных на затылке в тяжёлый узел и схваченных через лоб красной атласной лентой; длинные завитые пряди, выпущенные из узла, змеились по его плечам, а на висках волосы были подстрижены и прихотливо уложены на щёки наподобие небольших бакенбардов. На шее он носил чёрную бархотку, а его породистый профиль был достоин быть увековеченным в мраморе.

Макрехтайн, натуральный блондин, носил волосы до плеч; его ухоженная и завитая шевелюра была как будто только что из парикмахерской. В его свежем, пышущем здоровьем гладком лице было что-то детское, капризное и вместе с тем порочное, особенно когда он улыбался. Глядя на этих лощёных, небрежно-изящных и красивых мерзавцев, хотелось влепить им по звонкой пощёчине. Было ясно, что они привыкли по первому слову получать всё, что желали, а если что-то им не покорялось, они брали силой. У Эммаркота вроде бы был строгий родитель, и он поначалу держался более или менее прилично и скромно, но, попав в компанию избалованного и порочного Макрехтайна, он быстро стал таким же, как он — то есть, потерял всякий стыд.

Оба учились посредственно, зачастую плутовали, выкручиваясь за счёт других. Некоторые не очень обеспеченные студенты, стремясь заработать денег, писали за них контрольные, рефераты и курсовые работы, выполняли лабораторные исследования и всячески помогали им в подготовке к занятиям; таким образом, два ленивых студента держались на плаву, находясь если не среди отличников, то среди хорошистов — уж точно. Если бы не их деньги, их давно бы исключили за неуспеваемость. На экзаменах они тоже каким-то чудом проскакивали, хотя из-за своей природной лени и презрения к честности и прилежанию в учёбе могли и провалиться. Каким-то невероятным и загадочным образом они получали «хорошо» и «отлично» и лишь изредка — «посредственно».

У них были и поклонники, и последователи; их гламурному лоску подражали, их изречения цитировали, им заглядывали в рот и дорожили их мнением. Те же немногие независимые личности, привыкшие жить своим умом и руководствоваться своими собственными убеждениями (к коим без излишней скромности относил себя и Элихио), не входили в круг друзей двух блестящих бездельников и, вне зависимости от их общественного и материального положения, были презираемы ими и их приспешниками. В число таких «аутсайдеров» попал и Даллен Дитмар.

Элихио не стал подсаживаться к ним, он смотрел издалека и думал: неужели их не мучит совесть? Наверно, они получили хороший балл на экзамене. Когда он проходил мимо их стола, Эммаркот ему подмигнул. С каменным лицом Элихио прошёл мимо.

А если бы лорд Дитмар узнал, что они сделали?!

Вечером прошла весть: лорд Дитмар в студенческом жилом корпусе. Сначала он осматривал комнату своего сына, а потом пошёл по комнатам других студентов, задавая одни и те же вопросы: что могло случиться с Далленом? может быть, кто-нибудь что-то видел или слышал? Элихио запаниковал: ведь очередь дойдёт и до него, а лорд Дитмар должен был знать, что он дружил с его сыном. И он позорно сбежал — в библиотеку.

Следующий экзамен был через три дня. Элихио хорошо его выдержал, получив тринадцать баллов из максимума в пятнадцать. Лорд Дитмар не мучил его вопросами, но сверлил взглядом, так что Элихио весь холодел и обмирал. Больше лорд Дитмар не ходил по комнатам студентов, но Элихио всё равно не отпускало напряжение.

Третий экзамен дался Элихио тяжело. Он чуть не засыпался на двух вопросах, но добродушный Амогар его вытянул. Лорд Дитмар, присутствовавший в комиссии, мыслями как будто находился где-то далеко: никому не задавал вопросов, не делал никаких замечаний, да и, наверно, едва ли вообще слушал. Его руки в перчатках лежали на столе, пару раз он дотрагивался до своих подстриженных волос, немного сдвигал с места на место диадему, как будто она врезалась ему в голову — словом, он присутствовал, но не участвовал.

Четвёртый и последний экзамен, нейропсихологию, должен был принимать именно он. Студенты, помня его рассеянность на предыдущем экзамене, полагали, что он и свой принимать будет так же — нестрого и небрежно. В связи с этим многие не слишком старались при подготовке, но Элихио, как будто чувствуя неладное, готовился с особым усердием. Он пытался заранее предугадать, какие вопросы мог бы задать лорд Дитмар, и продумывал ответы на них, даже сидел в библиотеке. В последний перед экзаменом вечер он засиделся там допоздна, забыв о времени; читальный зал был уже пуст, библиотекарь господин Клэг позёвывал и недовольно косился на последнего посетителя, из-за которого и ему приходилось бдеть.

Элихио мучился. Получается, что он, считающий себя независимым человеком с убеждениями, струсил перед этими подонками? Струсил, как все. Все молчали, и он молчал.

Но все молчали по той простой причине, что никто ничего не знал. А Элихио знал то, что сделали Макрехтайн и Эммаркот. Он один знал это, и одно его слово могло погубить их. А Макрехтайн и Эммаркот и не подозревали, что он знал о них нечто, что могло пустить всю их жизнь под откос. Вопрос был лишь в том, осмелится ли он это рассказать облачённому в траур отцу Даллена.

С одной стороны, он дал слово молчать, с другой — ему было невыносимо тошно оттого, что Макрехтайну с Эммаркотом всё могло сойти с рук, а ему, Элихио, пришлось бы всю жизнь жить не только с этой страшной тайной, но и с сознанием своей трусости. Он знал, и он промолчал! Он перестал бы себя уважать.

Это значило только одно: он должен рассказать. Но как это сделать, чтобы Макрехтайн и Эммаркот не узнали, кто на них донёс? Элихио встряхнул головой. Нет. С какой стати он должен таиться? Он не трус! Он не боится их. Он пойдёт прямо к лорду Дитмару и всё расскажет. Приняв это решение, Элихио почувствовал, как с его души свалился груз, угнетавший его так долго.

Во время сессий лорд Дитмар всегда жил при академии — в преподавательском корпусе. Можно было пойти туда, но Элихио сомневался, что его туда пропустят в такой поздний час, а потому решил попытаться пробраться туда утром, до экзамена. Он уже встал, чтобы покинуть библиотеку, когда в пустом коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, и вошла высокая фигура в длинном чёрном плаще. Элихио заметил её краем глаза, тотчас узнал и обмер. Прямо к нему шёл лорд Дитмар. Сердце Элихио заколотилось так, что ему стало трудно дышать. Лорд Дитмар, поравнявшись с его столом, остановился и сказал:

— Вы от меня не спрячетесь, господин Диердлинг. Я ведь предупреждал вас, что мы ещё встретимся.

— Что вы, милорд, я и не думал от вас прятаться, — пробормотал Элихио. — Я просто здесь готовлюсь к завтрашнему экзамену.

— Смотрите, не перетрудитесь, — усмехнулся лорд Дитмар. — А то как бы в голове всё не перепуталось. И, оглянувшись в сторону господина Клэга, добавил громко: — Давайте выйдем в соседний зал, я хотел бы с вами поговорить насчёт экзамена.

Клэг равнодушно клевал носом за своим бюро. Элихио почувствовал, что за этими словами кроется иной смысл, и весь покрылся ледяными мурашками…

— Мне тоже нужно вам кое-что сказать, милорд.

— Вот как, — проговорил лорд Дитмар. — Что ж, тем лучше.

Рукой Элихио почувствовал скользкий шёлк перчатки лорда Дитмара.

— Идёмте, — повторил тот.

Повинуясь его руке, Элихио пошёл за ним. Он не верил своей удаче. Лорд Дитмар сам его нашёл! Это была судьба, и это придало Элихио решимости. Они перешли в соседний зал, и лорд Дитмар прикрыл за собой дверь, не выпуская руки Элихио и не сводя с его лица проницательного взгляда.

— Вы, наверно, уже догадались, что я пришёл говорить не об экзамене, мой друг, — сказал он. — Я знаю, вы с моим сыном были близкими друзьями, и мне кажется, что вы должны что-то знать. В прошлый раз я искал вас, но вы, по-видимому, спрятались, из чего я делаю вывод, что вам известно нечто, чего не знает больше никто.

Элихио опустил голову. Это оказалось труднее, чем он думал. Он весь похолодел и ослабел. Лорд Дитмар сжал обе его руки, умоляюще глядя ему в глаза.

— Элихио… Друг мой, если вы что-то знаете, скажите мне, прошу вас! Мне важно это знать. Моего сына уже не вернуть, но я не успокоюсь, пока не узнаю правды!

— Я сам хотел с вами поговорить, — пробормотал Элихио. — Я… Я собирался зайти к вам завтра утром.

— Надобность в этом отпала, как видите, — сказал лорд Дитмар. — Я перед вами, говорите.

Перед Элихио вдруг встало мёртвое лицо Даллена, которое он видел, когда тело везли в морг. Нет, на нём не было успокоения, которое так часто бывает на лице умерших. Горло Элихио невыносимо сжалось, он зажмурился. Руки лорда Дитмара легли ему на плечи, сильные и тяжёлые.

— Говорите же, Элихио! Я жду.

У него бешено колотилось сердце, не хватало воздуха, щёки горели, а руки были холодны как лёд. Его трясло мелкой дрожью. Лорд Дитмар, не сводя с него напряжённого, пристального взгляда, полного боли и мольбы, сжимал его плечи. Он сам был бледен как мертвец, его глаза сверкали, а губы были сжаты. Он ждал.

— Милорд… — Элихио судорожно сглотнул, но в горле стояла мучительная сушь. — Я сам не был свидетелем, но Даллен мне рассказал… Перед тем, как он… В общем, перед тем, как он это сделал, его… Его изнасиловали.

Выпалив это, Элихио почувствовал, что дальше ему говорить будет ещё труднее: к горлу подступил невыносимо горький ком. Зажмурив глаза, чтобы не видеть страшного, побелевшего лица лорда Дитмара, он прошептал:

— Он сказал об этом только мне, милорд. И взял с меня слово никому не говорить, чтобы никто не знал его… его позор. Рассказав об этом вам, я нарушил данное ему слово… Но это слово было так тяжело держать! Я не знаю, как долго я бы смог…

— Кто? — перебил его лорд Дитмар. Его глаза сверкали на его мертвенно-бледном лице, и это «кто?» прозвучало глухо и страшно.

— Милорд, он назвал два имени, — пролепетал Элихио. — Но если они узнают, что я их вам выдал…

— Не бойся! — Лорд Дитмар до боли стиснул его плечи. — Ничего и никого не бойся, дитя моё. Даю тебе слово чести, об этом разговоре никто не узнает. Назови эти имена, для тебя не будет никаких последствий, я обещаю тебе это. Верь мне! И не бойся… Говори.

— Уго Макрехтайн и Крэй Эммаркот, — выдавил Элихио. — Это произошло в нежилом корпусе, который сейчас ремонтируют. Свидетелей не было, там было пусто… Подтвердить никто не сможет, а они сами будут всё отрицать. А улики… Не знаю, как там (Элихио имел в виду морг) могли не заметить следов насилия. Конечно, между изнасилованием и… и его смертью прошло некоторое время, кое-что могло просто успеть зажить… И вы сами понимаете, после криобальзамирования уже совсем ничего нельзя обнаружить. Теперь уже ничего не доказать. Вы, должно быть, презираете меня за моё бездействие… Я сам себя презираю. Но что я мог сделать? Убить их? Нет… Я не смог бы!

Элихио умолк и закрыл лицо руками. Его всё ещё трясло, но он, как ни странно, чувствовал настоящее облегчение. Руки лорда Дитмара соскользнули с его плеч: тот повернулся к Элихио спиной и медленно пошёл вдоль ряда столов. Миновав три стола, он круто развернулся. На его лице была холодная решимость. Таким Элихио добродушного лорда Дитмара ещё не видел, и ему стало не по себе. Взгляд его был страшен, но руки снова легли на плечи Элихио очень мягко.

— Этих ничтожеств ты можешь не бояться. Отныне бояться будут они.

Руки лорда Дитмара скользнули вниз, к локтям Элихио, сжали его пальцы. Элихио вдруг понял, что впервые находится так близко к лорду Дитмару, чувствуя пожатие его рук, и его сердце странно и сладко сжалось. Вся его влюблённость взыграла в нём, и он, закрыв глаза и внутренне трепеща, доверчиво потянулся к лорду Дитмару душой, сердцем и губами. Наверно, это было сейчас неуместно, но он ничего не мог поделать. И лорд Дитмар мягко поставил его на место — родительским поцелуем в лоб. Элихио понял, что ужасно сглупил, и готов был сквозь землю провалиться со стыда.

— Я благодарен тебе, дитя моё, — проговорил лорд Дитмар. — Всё, что ты мог сделать для Даллена, ты сделал, рассказав правду, поэтому не кори себя. Ты ни в коем случае не обязан был убивать этих подонков, не думай об этом. Ими займусь я. Ты был другом моего сына… Отныне располагай моей дружбой и полагайся на меня, как на собственного отца. — И с улыбкой добавил: — А эти занятия допоздна брось. От них никакой пользы, поверь. Ты и так уже всё знаешь… Лучше выспись хорошенько, тогда и голова будет работать лучше. Насчёт завтрашнего экзамена не беспокойся, всё будет хорошо. Ну, всё. — Лорд Дитмар ещё раз запечатлел на лбу Элихио отеческий поцелуй. — Иди спать.

Лорд Дитмар вышел из библиотеки, а Элихио ещё немного посидел, приходя в себя. Усталый господин Клэг проворчал:

— Ну, любезный, долго вы ещё будете сидеть?

— Я уже закончил, — сказал Элихио.

Он взял свой ноутбук и пошёл к себе в комнату. Там он лёг на кровать и долго лежал, глядя в потолок и ожидая, когда уляжется возбуждение. Руки ещё немного дрожали, щёки не совсем остыли, сердце колотилось так сильно, что пульсы чувствовались во всём теле. Готовиться он больше не смог — какая уж тут подготовка! Ничего не лезло в голову, он только больше запутывался и злился. В итоге он всё бросил и лёг спать. Сегодня с его души упал тяжёлый камень, и ему было, признаться, всё равно, что с ним сделают Макрехтайн и Эммаркот, если узнают.

На экзамен он пришёл вовремя, со свежей головой и на удивление спокойный. Как и всегда, Оффин выкликал имена, и названные студенты проходили в аудиторию. Элихио в первой десятке не назвали, и ему пришлось вместе со всеми ждать в коридоре.

Все, кто полагал, что лорд Дитмар будет мягок, жестоко ошиблись. Уже первая десятка делилась ужасными впечатлениями с остальными:

— Ребята, он всех заваливает! Он такой злой сегодня!

«Злой» — читай «более дотошный, чем обычно», ибо определение «злой» было к лорду Дитмару неприменимо, злым по отношению к студентам он не был никогда, а требовательным — часто. Среди студентов началась паника. И было отчего паниковать: некоторые подготовились неважно, понадеявшись, что лорд Дитмар не будет придираться. А он не только безжалостно срезал нерадивых, но и традиционно хороших студентов не отпускал так легко.

— Кошмар! — говорили те, кто «отмучился». — Какая муха его сегодня укусила?

Лорд Дитмар свирепствовал: из тридцати человек набралось восемь засыпавшихся. Они угрюмо бродили по коридору, ожидая решения комиссии. Оставалось ещё три группы, и Оффин выкликал их имена, как приговорённых к казни.

Элихио пошёл в четвёртой десятке. Все четыре вопроса в билете он знал, но всё же слегка нервничал под впечатлением от рассказов тех, кто уже покинул эту аудиторию. Однако он не показал виду, спокойно сел на своё место и начал готовиться. Лорд Дитмар не показался ему особенно злым или раздражённым: его затянутые в перчатки руки лежали на столе спокойно, взгляд был непроницаем, в голосе не слышалось ни одной угрожающей нотки. Но как только студент подходил к нему, начинался сущий кошмар. Сначала лорд Дитмар слушал невозмутимо, как будто даже благосклонно, и ничто не предвещало беды, а через минуту или две он внезапно останавливал говорящего и задавал вопрос. Вроде бы он не спрашивал ничего сверх программы, все его вопросы были по пройденному материалу, но перетрухнувшие студенты, особенно те, кто не удосужился всё хорошо выучить, становились в тупик, начинали мямлить, а к третьему — четвёртому такому вопросу сыпались окончательно. Слабым лорд Дитмар не давал ни малейшего шанса на спасение, «середнякам» и «хорошистам» тоже приходилось туго, а с честью выдержать испытание мог только сильный и знающий студент. О том, что студент засыпался, лорд Дитмар давал понять словами:

— Ну что ж, подождите в коридоре, друг мой.

Настала очередь Элихио. Он подошёл к лорду Дитмару с внешним спокойствием, но в душе всё-таки волнуясь, и затараторил, стараясь рассказать как можно больше, прежде чем его перебьют вопросом.

— Помедленнее, друг мой, — остановил его лорд Дитмар. — Мы не всё успеваем расслышать.

Конечно, и ему лорд Дитмар задавал вопросы, но Элихио не засыпался ни на одном. Он получил максимальную оценку в двадцать баллов. Профессор Амогар даже похвалил его:

— Приятно было вас слушать, господин Диердлинг. — И обратился к лорду Дитмару: — Не правда ли, милорд?

— Да, жаль, что не все так отвечают сегодня, — отозвался тот сдержанно.

Когда Элихио вышел из аудитории, его сразу обступили:

— Ну? Не сдал?

— Сдал, — ответил Элихио.

— Сколько?

— Двадцать.

— Сколько, сколько?!

— Говорю, двадцать.

— Не может быть! Как ты умудрился?!

Элихио не сразу пошёл к себе: ему хотелось узнать, как сдадут Эммаркот и Макрехтайн. Вот Оффин выкликнул имена предпоследней десятки, и среди них — их имена; они вошли, ещё не зная, что их преступление разоблачено, и экзаменовать их сейчас будет отец их жертвы, который всё знает; минута тянулась за минутой, прошёл час. Вышел первый из десятки, но не Эммаркот и не Макрехтайн.

— Фу, кажется, проскочил…

— Сколько?

— Шестнадцать…

Снова потянулись минуты. Вышел второй, но опять не тот. Эммаркот вышел третьим, и он не сдал.

— Чёртов Дитмар! Завалил меня, урод!

Он присоединился к унылой группе собратьев по несчастью, многие из которых уже по два раза за время ожидания успели сходить в столовую, прогуляться на свежем воздухе и сообщить родителям, что их приезд домой немного откладывается.

Не сдал и Макрехтайн. После того, как зашла последняя десятка, Оффин объявил:

— Пересдача состоится завтра в половине пятого.

Не сдавшие зарычали:

— Стоило нас столько томить, чтобы сказать только это?!

Но дверь за Оффином уже закрылась.

Уже почти стемнело, когда закончился экзамен. Из шестидесяти студентов на пересдачу должно было явиться семнадцать. Профессор Амогар мягко попенял лорду Дитмару:

— Зачем вы были так суровы, милорд? Семнадцать человек на пересдачу — даже я не припомню такого. Вам же самому больше работы!

— Ничего, я люблю общаться с молодёжью, — ответил лорд Дитмар спокойно. — Мне это не в тягость.

Элихио не знал, под каким предлогом задержаться в кампусе: студенту, сдавшему экзамены, полагалось сдать свою комнату под ключ и сразу же отбыть домой на каникулы. С одной стороны, ему очень хотелось узнать, что будет с Эммаркотом и Макрехтайном, а с другой — дома его уже с нетерпением ждал отец. Чтобы задержаться на один день, Элихио придумал предлог, как будто лорд Дитмар назначил ему встречу, и ему поверили; таким образом, он жил в своей комнате ещё почти целые сутки, хотя должен был уже быть на пути домой.

Все семнадцать человек явились к назначенному времени. В аудитории были только лорд Дитмар и Оффин, а сам процесс пересдачи шёл на удивление быстро. Билетов не тянули, лорд Дитмар просто задавал один — два вопроса, затрачивая на человека не более пяти минут. Казалось, процедура была простой формальностью, даже баллы выставлялись произвольно. Удивлённые, что так легко отделались, студенты спешили покинуть аудиторию и с отметкой об успешно сданной сессии бежали собирать вещи, чтобы ехать домой.

Эммаркот и Макрехтайн удивлялись, почему их всё не зовут в аудиторию. Похоже, их оставили напоследок, думали они недовольно. И точно: дверь аудитории открылась, и Оффин сказал:

— Господа Эммаркот и Макрехтайн! Войдите оба, пожалуйста.

Они вошли. Лорд Дитмар сказал секретарю:

— Господин Оффин, вы можете быть свободны.

Тот удивился:

— А ведомость?

— С ведомостью я разберусь сам, не волнуйтесь, — сказал лорд Дитмар.

Оффин пожал плечами и вышел. Лорд Дитмар встал со своего места, заложив руки за спину, прошёлся по аудитории. Его чёрные ажурные манжеты поблёскивали серебристой вышивкой, волосы на висках и сзади над шеей были выбелены сединой. Он не задавал вопросов, не предлагал тянуть билет, он вообще ничего не говорил. Потом вдруг открыл ведомость и сказал:

— Экзаменовать я вас не буду. Я ставлю вам обоим минимальный проходной балл, господа, то есть, пятнадцать.

Эммаркот и Макрехтайн изумлённо переглянулись. Стоило ждать целый день, потом приходить сюда, чтобы всё вот так закончилось? Уж слишком всё просто, подозрительно просто.

— Оставим нейропсихологию, она вам уже вряд ли понадобится, — сказал лорд Дитмар, сделав в ведомости соответствующие отметки. — У меня к вам вопросы несколько другого рода. Кому из вас двоих пришла в голову идея совершить насилие над моим сыном?

Оба, Эммаркот и Макрехтайн, онемели… Потом, как один, забормотали:

— О чём вы, милорд? Какое насилие? Я не понимаю…

— Молчать! — крикнул лорд Дитмар. На лбу его вздулась жила, глаза сверкали.

Эммаркот и Макрехтайн умолкли. Лорд Дитмар снова прошёлся по аудитории, возвращая себе самообладание, остановился, расставив ноги. Его высокая, грозная чёрная фигура повергала обоих студентов в оцепенение.

— Мне всё известно, господа, — сказал он. — Откуда — не ваше дело. У меня есть свидетель, имя которого вам знать не нужно. Отпираться нет смысла.

Эммаркот, запаниковав, воскликнул:

— Не было никаких свидетелей! Там было пусто, это нежилой корпус! Никто не мог вам этого сказать! Ни одна живая душа!

— Идиот! — заорал на него Макрехтайн.

Но было уже поздно. Лорд Дитмар проговорил:

— Полагаю, это равносильно признанию своей вины, господин Эммаркот. Ваша совесть нечиста, поэтому у вас и сдали нервы. Ну что, господа, будем отвечать на мой первый вопрос? Кому это пришло в голову?

— Это он, — сказал Эммаркот, указав на Макрехтайна.

— Это он, — сказал Макрехтайн, указав на Эммаркота.

— Хорошо, оставим этот вопрос, правды вы всё равно не скажете, будете валить вину друг на друга, — усмехнулся лорд Дитмар. — Не будем затягивать наш разговор… Я вызвал вас сюда не для пересдачи экзамена, а для того чтобы известить вас о том, что вызываю вас на дуэль. Это единственно возможный способ разрешения вопроса. Разрешение на дуэль мной уже получено у милорда Райвенна, главы Совета двенадцати, можете обратиться к нему за подтверждением. Я больше не ваш преподаватель, я ваш противник и обвинитель. И ваши отцы вас не спасут, господа: я уже выслал вам домой официальные вызовы с изложением сути обвинения. Разрешаю вам съездить домой, чтобы попрощаться с родными, после чего извольте прибыть на указанное в вызове место к указанному же времени. Оружие — дуэльные мечи — я предоставлю сам. Последствия уклонения от дуэли вам разъяснят ваши отцы, они знают кодекс. Предварительно предлагаю вам решить вопрос с академией. Либо вы берёте отпуск, либо покидаете эти стены совсем — одно из двух. В ваших же интересах, чтобы ваши преподаватели и сокурсники не узнали о том, что вы сделали. Это всё, что я вам хотел сказать. Честь имею, господа!

И лорд Дитмар, холодно поклонившись, вышел из аудитории.

Он садился в свой флаер, когда к дверце подскочил Элихио.

— Милорд!

— Что ты здесь делаешь, друг мой? — удивился лорд Дитмар. — Разве ты не должен быть уже дома?

— Нет… Нет, милорд, я специально задержался, чтобы узнать… Что будет с этими двумя?

— Раз уж ты посвящён, скажу тебе… Я вызвал их на дуэль.

Элихио с ужасом смотрел на лорда Дитмара.

— Милорд… Это ужасно! А если они вас убьют?

— Не волнуйся за меня, дорогой, — сказал лорд Дитмар ласково. — Я прекрасно владею дуэльным мечом, так что это им нужно меня опасаться. Разумеется, посвящая тебя в свои планы, я полагаюсь на твою сдержанность. Ты сам понимаешь: о таких вещах не болтают.

— Вы могли мне этого не говорить, милорд, — сказал Элихио серьёзно. — Можете быть спокойны: от меня никто ничего не узнает.

— Хорошо, — кивнул лорд Дитмар, ласково дотронувшись до руки Элихио. — Твои вещи собраны?

— Да, милорд… Но они в моей комнате.

— Тогда сбегай за ними. Я отвезу тебя на вокзал.

Элихио сбегал за своими вещами, вернулся и сел во флаер лорда Дитмара. Всю дорогу они молчали. На вокзале Элихио купил билет на аэробус, а когда выходил из здания вокзала, увидел возле крыльца лорда Дитмара: он протягивал ему руку. Элихио спустился с крыльца и вложил руку в его перчатку. Они отошли в сторону, в тень деревьев. Там лорд Дитмар завладел и второй рукой Элихио, а потом его губы приблизились и обхватили рот Элихио. Почувствовав щекотную и тёплую влажную нежность, Элихио обмер, но не отпрянул от лорда Дитмара, позволив нежности заполнить весь его рот.

В глазах лорда Дитмара тоже была нежность.

— Не пугайся… Это тебе от Даллена. И вот это, я думаю, тоже пусть лучше будет у тебя. — Лорд Дитмар протянул Элихио карманный ноутбук Даллена. — Здесь есть секретный файл. Пароль — твоё имя. Думаю, когда ты прочтёшь его, ты поймёшь, почему я сейчас так сделал. А это уже от меня. — Лорд Дитмар поцеловал Элихио в лоб. — До свидания, дружок. Увидимся в следующем семестре.

Элихио остался один на вокзале. Вернее, он был не один, вокруг сновали люди, которые приезжали и уезжали. До аэробуса было ещё полчаса, и Элихио присел на скамейку. Он открыл ноутбук и стал перебирать все файлы, пока не нашёл файл с паролем. Он ввёл своё имя.

«Мой милый Элихио! Если ты это читаешь, значит, меня уже нет, а какой-то добрый человек передал тебе мой ноутбук. Я не знаю, кто это сделал, но я благодарю его, кто бы он ни был. И если это письмо дошло до тебя — значит, я не так уж и мёртв.

Да, мой милый, я не мёртв и не умру, пока ты помнишь меня. А моя любовь всегда будет с тобой, где бы ты ни был. Сидишь ли ты сейчас в своей комнате в кампусе или едешь домой — она с тобой. Она — тёплый ветерок на твоей щеке, снежинка на твоей ладони, капелька дождя на твоём плече. Она в ночном шорохе листвы, в первых утренних лучах солнца, в улыбке случайного прохожего».

Элихио вытер со щёк слёзы.

«Пожалуйста, не плачь. Не грусти, постарайся быть счастливым. Спасибо тебе за все радостные минуты, которые были в моей жизни благодаря тебе. Люблю тебя, благословляю тебя. Твой навеки,

Даллен Дитмар».

Элихио плакал в аэробусе, отвернувшись к окну, и на него никто не обращал внимания. Он ехал домой.

Он вышел из аэробуса, поймал такси, назвал адрес. Вышел у многоквартирного жилого комплекса, поднялся на лифте на свой этаж, открыл своим ключом дверь.

Он был дома. В маленькой двухкомнатной квартирке никого не было: видимо, отец был на работе. Элихио открыл холодильник и улыбнулся: там стоял торт. Ещё там были банки с супом, упаковки замороженных полуфабрикатов, овощи. Элихио открыл банку супа, разогрел и пообедал, а торт решил не трогать до возвращения отца. Устроившись на диване, он стал перечитывать ноутбук, снова плакал, а потом уснул.

— Элихио!

Град поцелуев обрушился на лицо и голову Элихио. Его отец, маленький, хрупкий, с большими усталыми глазами, в сером костюме и с толстой тёмно-каштановой косой, сидел рядом с ним на диване.

— Сынок, ты должен был приехать ещё вчера! Почему ты задержался? Я беспокоился!

Элихио сел и обнял его.

— Всё хорошо, отец… Было одно небольшое дело, пришлось задержаться. Давай пить чай с тортом!

— Ты обедал?

— Да, отец.

— Ну, тогда заваривай чай.

________

*блюдо наподобие омлета с зеленью и специями