Печать света

Глава 7

Прочитав электронное послание братца, полное дурацких смайликов и неудобочитаемых сокращений, Мири заскрипела зубами и назначила ему встречу в кафе. Он опоздал, и Мири, отправляя в рот суши, щелкала палочками, как кастаньетами. Когда Анри плюхнулся за ее столик, она обвиняюще ткнула палочками в его сторону:

— Почему я должна тебя ждать? И вообще — почему мы по любому поводу должны встречаться? Ты что, не мог нормально написать, что там нашла Лилу? — Тут ее посетила еще более логичная мысль. — И почему она сама мне не написала?

— Не знаю. Кажется, она тебя побаивается.

— Лилу? — Мири удивленно вскинула брови.

— Ну да… Ты такая активная, а она очень хрупкая и не любит шума и резких движений. Не очень хорошо ладит с новыми знакомыми. Потом она попривыкнет, но пока…

Мири старательно удерживала на лице скептическую гримасу, но Анри, похоже, искренне верил в хрупкость и робость своей названой младшей сестрицы. Надо же, наивный какой, почти с жалостью подумала Мириам. Она-то сразу поняла, что девочка очень себе на уме, и неприязнь ее почувствовала. Ну да бог с ней.

— Давай-ка вернемся к нашим делам…

— А обед? Позволь хоть сперва заказать, — он уже уткнулся в меню. — Вот мне это, это и вот это.

— Не треснешь?

— И не надейся. — Дождавшись, пока официант отойдет, Анри понизил голос и сказал: — Лилу выяснила, куда продана книга.

— Ну?

— В Россию. Какому-то коллекционеру. Фамилию я записал.

— Точно?

— Не совсем… Аукцион велся под номерами, т. е. каждому покупателю был присвоен номер, и имена в Интернет не попали. Но Лилу — она гений, я же тебе говорил! — нашла переписку, которая велась перед аукционом. Там и участников-то было всего ничего — трое. Короче, она практически уверена, что книга в России.

— Ага, — Мири отложила палочки. — Ну, мне все равно лететь в следующем месяце, так что я постараюсь найти повод заглянуть к этому коллекционеру. Пришли мне на почту имя и все, что Лилу удалось раскопать.

— Не так быстро, сестрица. Я поеду с тобой.

— Куда? — она удивилась. — В Россию? Зачем? Мешаться под ногами?

Анри нахмурился, его голубые глаза словно посветлели еще больше.

— Кроме того, если «Мудрецы» следят за мной, то это вызовет их подозрения.

— Не вызовет. Как раз я могу стать идеальным прикрытием для всех твоих поисков и расспросов. Мы будем делать вид, что ищем не книгу, а людей. Будем искать моих родственников.

— Каких родственников? — опешила Мири.

— Ну каких… Кровных, — юноша вдруг недобро оскалился. — Родственников Андрея Бронницкого.

Мири даже не сразу поняла, что последние слова он произнес по-русски. А когда поняла, вытаращила на него глаза и почти испуганно спросила:

— Ты что, русский?

— Да.

— Но… но как же?

— Дело было пятнадцать лет назад, — теперь она расслышала, что в его русском языке уже сквозит небольшой акцент, скорее интонационный, но все же заметный. — Девяносто седьмой в России был не самым счастливым годом. Мне было семь, и я искал еду по помойкам. Отец умер. Мама… ее так и не нашли. Оформили как без вести пропавшую, а меня разрешили отдать на усыновление. Пока длился сбор документов и прочая волокита, савта заплатила какому-то начальнику, и он разрешил мне временно пожить в семье, чтобы не попал в детский дом. Не помню, кто они были… Милые люди, имели какое-то отношение к программе усыновления. У них было двое своих сыновей, и больше всего мне хотелось, чтобы они и меня взяли к себе…

У Мири сжалось сердце. Вспоминая, он побледнел, ссутулились широкие плечи. Красивой формы пальцы рвали салфетку. Мири накрыла его руку своими ладонями и тихонько сказала:

— Я не знала. Прости. Не стала бы мучить тебя воспоминаниями. И… как же ты поедешь? Тебе, наверное, не стоит туда возвращаться.

Но он уже взял себя в руки, ухмыльнулся, ссыпал клочки салфеток в ее тарелку и принялся за еду, которую принес расторопный официант.

— Фигня. Я был в Москве два года назад. И в Питере. Ездил на конференцию молодых дизайнеров. Другой город, другая жизнь.

Надо было проявить твердость и сказать «нет», но у Мири не хватило духу. Его рассказ так расстроил и ошеломил ее, что она не смогла ни отговорить Анри от поездки, ни запретить ее.

Сбором информации в этот раз в основном занимался Анри: Мири разрывалась между Эмилем, юристом, который знакомил ее с обязательствами, касающимися «внуков» савты Мириам, и работой. Лилу не знала русского и могла помочь только с чисто техническими аспектами.

Заботясь об учебе Анри, Мири встретилась с деканом его факультета. Тот заверил новую опекуншу, что парень на хорошем счету, и если нужно на месяц-полтора отлучиться по семейным обстоятельствам, то особых проблем он, декан, не видит. Лекции Анри сможет добрать в следующем семестре, а сейчас пусть работает над дипломным проектом. Для этого все равно, кроме головы и компьютера, ничего не требуется.

Мири поинтересовалась насущными нуждами факультета и пообещала пролоббировать их на следующем заседании попечительского совета. (Юрист — как показалось Мири, не без некоторого злорадства, — сообщил, что она была заочно кооптирована в состав этого самого попечительского совета в прошлом месяце.)

Поль Танье, казначей (формально) и глава (фактически) организации «Мудрость Сиона», чертил узоры на бумаге. Он как-то попробовал делать это на iPad, потому что кто же сегодня пользуется бумагой? Однако выяснилась, что белый бумажный лист обладает некой мистической способностью упорядочивать мысли, и в этом плане самый суперсовременный дивайс не мог угнаться за листочком и ручкой. Лучше всего Полю думалось, когда банальная шариковая ручка (впрочем, почему банальная? Очень, между прочим, солидный Montblanc) вырисовывала вензеля и каракули на листе. В данном случае перед ним лежал блокнот, где каждый лист нес эмблему общества «Мудрость Сиона»: львов и семисвечник в круге. Поль уже пририсовал львам ветвистые рога и теперь из хвоста правого льва делал туловище змея. Змей увеличивался в размерах, Поль тщательно прорисовывал чешуйки на извилистом теле гада, а мысли его становились все более упорядоченными.

Какие, однако, дети пошли! Впрочем, было бы большой ошибкой думать об этой девочке как о ребенке. Стоит позабыть о нежном возрасте и рассматривать странный экземпляр «хомо сапиенс» по имени Лилу, который позвонил сегодня на его личный номер, как возможного союзника. Временного, само собой. У нее очень рациональный разум, и по своим умственным способностям она явно превосходит большинство его помощников. Плюс полное неприятие моральных и этических норм, которые любое общество навязывает своим гражданам. Отвергать и нарушать эти нормы осмеливаются лишь два типа людей — преступники и гении. Поль уверен, что девочка по имени Лилу сочетает в себе гениальность с беспринципностью и преступными наклонностями.

Поль полюбовался змеем и решил, что надо переходить к голове. Голова — это важно, и в качестве особо важного объекта у него имеется одна очень беспокойная особа, обладающая необычным талантом и недавно получившая еще более необычное наследство. О да, иметь шпиона в рядах противника — мечта любого стратега. Теперь, с помощью Лилу (мелкая вымогательница запросила за эти сведения очень немелкую сумму!), мы точно знаем, что старая Мириам отдала медальон внучке. И та отправилась в Россию искать книгу «Лабиринт Иерихона», предварительно рассказав всем, кто хотел слушать, что пытается найти родню своего названого братца. Поль щелкнул мышкой, открывая на экране монитора досье на Мириам. Он поручил своим людям дополнить этот весьма сухой документ, и скоро он будет знать о не в меру шустром геммологе намного больше. Но как она провела этого глупца, Питера Кернера! Совсем он нюх потерял, сидя в тихой Швейцарии и занимаясь не столько делами общества, сколько своими дурацкими рыбками.

Конечно, тут есть некое обстоятельство, путающее и осложняющее картину. Невесть как хранительница Печати света оказалась невестой его младшего брата Эмиля. Поль вздохнул. Кто бы мог подумать, что Эмиль — осторожный, трезвый, расчетливый, законник до мозга костей — свяжется с этой авантюристкой? Поль смотрел на вещи трезво и понимал, что после того как хранительница сыграет свою роль, то есть отомкнет врата Золотого города, ее, скорее всего, придется убить. Ну, будем надеяться, это можно будет поручить кому-нибудь, а то, право же, нехорошо получиться.

Ручка продолжала двигаться по бумаге, и змея обрела раздутый капюшон кобры, готовой к броску. Прорисовывая хищную пасть, Поль вновь вернулся мыслями к девочке по имени Лилу, разговор с которой произвел на него большое впечатление. «Как, интересно, она узнала, что говорить нужно именно со мной? Я казначей общества, более того, я его мозг и направляющая сила, но формально, формально всего лишь казначей. И в списке руководства фамилия моя стоит лишь на седьмом месте. Почему же девочка не позвонила никому из тех, кто занимает руководящие посты? Поль дорисовал раздвоенный язык и мысленно еще раз вернулся к разговору. И чем больше деталей он вспоминал, тем меньше ему нравилась осведомленность юной особы о Золотом городе и о том, в каком направлении «Мудрость Сиона» работает в настоящий момент.

Нахмурившись, Поль скомкал изрисованный лист бумаги и точным броском отправил его в мусорную корзину. А потом набрал телефон специалиста по вопросам безопасности, бывшего офицера Моссада, который возглавлял в их организации целый весьма боеспособный отдел, носивший милое название «Служба поддержки и изысканий».

Предполагаемым покупателем книги оказался помещик Яромильский, хозяин усадьбы Волынщина-Полуэктово. Фразу эту выговорил Анри, оторвавшись от компьютера.

— Кто? — Мири с недоумением подняла голову от тарелки, уверенная, что братец шутит.

— Тут так написано. У него и сайт свой есть. И раздел «О себе» начинается словами: «Честь имею представиться, помещик Яромильский Николай Павлович».

Мири положила пиццу обратно в коробку, встала и, обойдя стол, уставилась на экран ноутбука. Там, в обрамлении фотографий с пасторальными пейзажами средней полосы России, размещался следующий текст: «Честь имею представиться, помещик Яромильский Николай Павлович. Когда-то усадьбой этой владели мои предки, князья Долгорукие. (см. раздел “История усадьбы”). Вернув себе родовое гнездо, я постарался восстановить русскую усадьбу во всем ее уюте и великолепии. Земли наши не оскудели и при должном уходе и радении могут порадовать не только красотами пейзажей, но и плодами трудов. На землях, примыкающих к усадьбе, пасутся стада, в реке водится рыба, а экологически чистый лес по берегам Рузского водохранилища богат ягодами и грибами, кои и приглашаю всех желающих отведать (см. раздел “Продукция и прайс-лист”.) И я, и семейство мое гостям рады и приглашаем разделить с нами праздничные моменты нашей жизни (см. раздел “Мероприятия”).

— Рот закрой, — ехидно посоветовал Анри. — Челюсть вывихнешь.

— А? Не хами мне. Ну-ка открой раздел «Продукция и прайс-лист»… Круто! Но дороговато. А теперь «Мероприятия»… Обалдеть!

Мири уселась поближе к компьютеру, подтянула к себе коробку с пиццей и вместе с Анри принялась детально изучать сайт новорусского помещика.

Из раздела «История усадьбы» они узнали, что имение было названо по имени его владельца, Полуэкта Волынского, который жил в пятнадцатом веке и погиб в битве с монголо-татарами. Род Волынских владел имением до середины XVIII века. Анастасия Волынская принесла его в приданое своему мужу Василию Долгорукову-Крымскому.

Василий Михайлович Долгоруков-Крымский был представителем древнего княжеского рода. Во времена Анны Иоанновны его коснулась опала, и под началом Миниха он воевал простым солдатом. При императрице Елизавете Петровне Долгоруков стал быстро продвигаться по военной лестнице, участвовал в Семилетней войне, в боевых действиях по взятию и освобождению Перекопа, Керчи, Балаклавы и Тамани.

Во время взятия Перекопа В.М. Долгоруков-Крымский, будучи еще простым солдатом, первым взобрался на вал, за что и получил офицерский чин.

При Екатерине II самой императрицей был произведен в генерал-аншефы. В Крыму по окончании военных действий возвел на престол прорусски настроенного хана Саиб-Гирея. За успехи в Крымской кампании награжден орденом Святого Георгия и титулом «Крымский».

При нем и построен был архитектурный ансамбль усадьбы, замечательный по своей изысканности. Имени архитектора точно установить не удалось, но среди наиболее вероятных авторов проекта историки называют Ивана Старова, Михаила Казакова, а то и самого Баженова, ибо композиция усадьбы проста и гениальна.

От парадных ворот усадьбы к дому ведет аллея с двумя обелисками. Черные каменные стелы на постаментах выглядят несколько чужеродно российской традиции, а потому торжественно и стильно. Главный дом имеет все милые русскому сердцу элементы усадебного классицизма: фронтон с изящными лепными украшениями, княжеский герб, колоннаду. Четыре флигеля необычной вогнутой формы кру́гом очерчивают двор. С другой стороны господского дома полуоткрытая терраса и парадная лестница уступами спускается в парк. К сожалению, от парка мало что осталось, но можно любоваться видом на водохранилище. Чуть в стороне от дома выстроена Трехсвятская церковь с колокольней. Это была домовая церковь, служившая и усыпальницей роду Долгоруких. Там похоронен герой турецких войн Василий Долгоруков-Крымский.

Какое-то время усадьба была заброшена, потом в ней располагался детский дом, а когда господин Яромильский решил обзавестись загородным имением, он обнаружил, что территория принадлежит школе олимпийского резерва, которая устроила там свою спортивную базу. Слава богу, у них хватило ума не трогать старинные здания, и они отстроились в стороне, ближе к дороге, не повредив ансамбль. Как уж он там договорился — неизвестно, но теперь на территории базы проживают работники, которые и производят все те замечательные дары, перечисленные в прайс-листе: молочные продукты (есть свое стадо), варенья, соленья и рыбу вяленую и соленую. Здесь же имеется ресторанчик…

На этом месте чтение пришлось ненадолго прервать, потому что Анри имел наглость высказаться в том духе, что в имение придется съездить хотя бы просто для того, чтобы поесть по человечески, ибо после приезда в Москву он живет на одних полуфабрикатах и еще иногда ест в кафешках.

— Женщина! — воскликнул голубоглазый наглец, простирая руку в сторону Мири. — Ты просто обязана научиться готовить! В противном случае этот твой Эмиль недолго будет тебя терпеть!

— Что значит терпеть?! Ах ты, поросенок! — Мири чувствительно приложила братца полупустой пластиковой бутылкой с минеральной водой. Однако они быстро помирились и принялись изучать раздел «Мероприятия». В усадьбе регулярно проводились концерты, встречи, семинары и прочее (благо на территории спортбазы были конференц-зал, гостиница и все остальное).

— Попасть туда не трудно, — заметил Анри.

— На территорию — да. Но что-то мне подсказывает, что в дом так просто не войти. Да и с чего ты взял, что книга в доме? Может, библиотека у него в московской квартире. Нам ведь нужно полистать манускрипт.

— Ну-у, проберемся как-нибудь.

— Забудь. Я поговорю со своими знакомыми. Авось найдутся нужные связи.

И, конечно, связи нашлись.

— Спасибо тебе, Полечка! — прочувствованно произнесла Мири, обнимая подругу.

— Да нема за що, — засмеялась та. — Рада, если смогла помочь.

Мири привезла Анри к своей бывшей однокласснице, ныне жене простого русского миллионера. Полина была умна, красива, родила уже дочку и теперь ждала двойню. Мири она встретила с искренней радостью, на голубоглазого блондина взглянула с несомненным интересом, а услышав, что Мири отрекомендовала его сводным братом, с трудом удержалась от вопросов. Однако ж воспитание не позволяло расспрашивать, и, усадив гостей за чай, Полина принялась рассказывать:

— Яромильский — дядька своеобразный, но неплохой. Он очень хорошо заработал на девелопменте, но в какой-то момент продал бизнес, разместил деньги по акциям и банкам и заявил, что будет жить в свое удовольствие. А крысиные бега ему надоели. Ну, общество решило, что переедет он в Америку или Англию — не он первый, не он последний. Однако наш Николай Павлович поразил всех. Выкупил эту усадьбу, отреставрировал, перевез туда семью. Ну, сама понимаешь, Россия — это вам не Прованс, где инфраструктура, дороги и все остальное. Тут вокруг — голь и… и вообще. И понеслось: хочу свежего хлеба: надо строить пекарню; хочу молока — надо заводить стадо. Он рукава засучил и принялся вкалывать. Теперь и правда живет как помещик, кур там разводит, натуральное хозяйство, одним словом. Но народ к нему тянется. Во-первых, модно да и вкусно покупать у него продукты. Во-вторых, он очень хорошие мероприятия устраивает. Ты в усадьбе-то была?

— Нет.

— Чу́дное место. И чудно́е тоже. Одни эти обелиски черные чего стоят. А флигели, что окружают двор, они полукруглые — я нигде такой архитектуры больше не видела. И акустика на этой площадке, что в центре, просто сумасшедшая. Шепнешь — и звук слышен в любой точке круга, да еще усиливается! Там и спектакли играют, и концерты дают — впечатление невероятное! — Полина погладила свой круглый живот и вздохнула: — Эх, с каким бы я удовольствием с тобой съездила!

— Давай ты немного подождешь, — мягко сказала Мири.

— Да какое там немного… Еще два месяца ходить, потом пока кормишь…

— Здесь будешь рожать?

— С ума сошла? В Канаду поеду, там и первый год проживу. Через неделю отбываю. Приезжай, а? Приедешь?

— Клянусь! — Мири погладила ее по плечу.

— А свадьба у тебя когда? — с интересом спросила Полина. — Я хочу тебе подарок купить!

— Не знаю пока. Успеешь еще с подарком.

— Ну ты даешь! Опять соскочить думаешь?

— Нет-нет, в этот раз, знаешь, все серьезно… Он… хороший. И… я… мне тоже пора о детях думать.

— Ой, ну, если о детях заговорила — значит, дозрела! Ну и хорошо! Слушай, а что тебе от Яромильского надо?

— Да понимаешь… есть подозрения, что он купил одну книгу, которая принадлежала когда-то моим родственникам. — Мири замолчала, не зная, что еще сказать.

— В документах, которые разбирали после смерти бабушки, мы нашли записи, что в этой книге на полях нарисован план, как найти клад, — подал голос Анри.

— Кла-ад? — глаза Полины округлились. — Да ладно?!

— Серьезно, — Мири вздохнула, метнув на Анри сердитый взгляд. — Думаю, чушь это, но все же интересно.

— Да она сама ни в жизни бы не стала этим заниматься, если бы не я, — сказал молодой человек.

— Здорово, — Полина опять положила руку на живот и замерла на мгновение, словно прислушиваясь к той таинственной жизни, которую вели в уютной темноте два еще не рожденных человечка. — Николаю Павловичу история понравится. Поиски клада — это его хобби.

— В смысле? — Мири насторожилась.

— Когда мы были у него последний раз — год, наверное, назад, он тоже клад искал. Там, немного в стороне от дома, есть церковь. А при ней погост старый, несколько могил всего: князя Долгорукова, кажется, и его семьи. Так вот среди местных ходит легенда, что князя-де похоронили вместе с какими-то несметными сокровищами. Батюшка, который там служит, говорит, что только на его памяти могилы раскапывали раза три. Само собой, ничего не нашли. Ну и чтобы прекратить слухи, а еще, думаю, чтобы самому убедиться, Яромильский нанял каких-то спецов, и они с металлоискателями лазили там везде. Приборы такие у них крутые были, как в кино показывают: видно, что находится под слоями земли. Но, насколько я знаю, он ничего так и не нашел.

После звонка Полины новорусскому помещику Мири получила е-мейл с приглашением приехать в следующий четверг на чай. Осознав, что ехать придется за город, да еще неблизко, да от станции железнодорожной там далеко, Мириам поняла, что без машины им не обойтись. Сама она права имела, но водила редко и только за границей. Анри предложил взять машину напрокат и готов был сесть за руль, но Мириам воспротивилась:

— Это тебе не Париж! Тут на дорогах все очень непросто, — сказала она. — Кроме того, мне бы хотелось иметь человека, который не только руль может крутить, но и поможет, в случае чего.

— В случае чего? — сделав ударение на последнем слове, поинтересовался братец.

— Ну, как-то мне неспокойно. А вдруг «Мудрецы» по-прежнему следят за ними?

— У тебя паранойя.

— Может быть. Но я буду чувствовать себя гораздо увереннее, если Виктор согласится со мной работать.

— Кто такой Виктор?

— Человек, который несколько лет был моим телохранителем.

— О? — Анри озадаченно вытаращил глаза. — И от чего же он тебя охранял?

Но у Мири готов был ответ:

— Я работаю с драгоценностями. Ты не представляешь, сколько народу полагает, что ювелиры и геммологи разгуливают по улицам с бриллиантами в карманах.

Такой ответ показался братцу убедительным, и Мири отправилась на поиски Виктора. Она предполагала, что в Москве им понадобится помощь, а потому заранее нашла в бумагах бабушки договор с фирмой, где работал Виктор. Она не стала звонить, поехала лично. Офис охранного предприятия располагался в центре. Отделан был дорого, и Мири сделала вывод, что компания процветает. Сперва ей предложили выбрать другого человека, потому что Виктор занят на объекте, но она напомнила, сколько агентство заработало на предыдущем контракте, и заявила, что и в этот раз они не прогадают. Сообразив, с кем имеет дело, менеджер засуетился, переговоры перенесли в солидный кабинет зам. директора, и договор был подписан через каких-то двадцать минут. Когда на следующее утро Мири вышла из подъезда, подле тротуара ждал темно-синий БМВ, Виктор стоял рядом.

— Здравствуй! — Мири была искренне рада его видеть.

— Здравствуйте, — его невыразительное лицо почти не изменилось, но он увидел все: и что она хорошо выглядит, и что стала более женственной. Отметил он и молодого человека, который таращился на него с детским любопытством.

— Это мой сводный брат Анри, — сказала Мири.

Виктор молча кивнул, открыл для нее дверь и так же молча выслушал рассказ о том, куда они едут и зачем. Братец был недоволен тем, что Мири решила рассказать какому-то охраннику слишком много, но в ответ на его возражения Мириам лишь сухо сказала:

— Этот человек спас мне жизнь. И чтобы защищать нас эффективно, он должен понимать, с чем имеет дело.

Закончив рассказ, после которого Виктор знал почти столько же, сколько Анри, Мири спросила:

— А ты? Как ты поживаешь?

— Работаю, — он пожал плечами. Потом подумал и добавил: — Хотя так интересно, как с вами, не было. Зато сейчас, похоже, наверстаем.

Николай Павлович оказался именно таким, каким описала его Полина: типичный русский помещик. Само собой, и Мири, и ее подруга помещиков лицезрели только в кино, но и сам Яромильский, скорее всего, строил свой образ на основе виденных в молодости фильмов типа «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Жизнь Клима Самгина» и прочих шедевров российского кинематографа. Николай Павлович роста оказался среднего, имел русые, коротко стриженные волосы, ухоженную бородку и здоровый цвет лица. Гостей он вышел встречать в светлом костюме, и в памяти Мириам всплыло почему-то слово «чесуча». Тоже, наверное, откуда-нибудь из Чехова или Куприна. А костюм, скорее всего, был из смесовой ткани: лен, хлопок и немного синтетики, чтобы не очень мялся.

— Вот и молодцы, что к чаю, — радушно воскликнул он. — Люблю, когда люди не опаздывают. Вы Мириам?

— Да, я вам писала.

— Очень рад, — Николай Павлович склонил голову. — А молодой человек?

— Это мой брат Андрей.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Анри усмехнулся и сказал:

— Я приемыш, а потому не в породу.

— Понимаю, — кивнул хозяин. — Семья — вещь забавная. Проходите, прошу вас. И простите, если показался излишне любопытен.

Пока Яромильский вел их в столовую, он успел указать на удивительной красоты лестницу на второй этаж («Что бы там ни говорили, а я думаю, рука Баженова очевидна»), рассказать о непростых отношениях в семье основателя усадьбы Долгорукого-Крымского и пообещать исключительно вкусное варенье к чаю.

В столовой («Малая столовая, изволите ли видеть, мы тут чаевничаем, так уютнее») сидела за столом миловидная полная женщина. У ее ног лежала собака, которая лениво встала обнюхать гостей. На ковре играли дети и котята. Хозяин представил жене посетителей, а потом с притворной строгостью сказал:

— Илона, изволь напоить наших гостей чаем и накормить вкусно, а то я расхвастался, а вдруг сливки скисли и булочки не задались?

Женщина улыбнулась ему ласково, пригласила всех сесть и, пока служанка подавала чай, принялась беседовать о хозяйстве, расспрашивать о Москве, вскользь заметив, что не была уже полгода и пока не хочется.

— По осени думали старших в школу везти, а жалко так… Может, преподавателей найти, да еще пару лет пусть на воле поживут, — говорила она, поглядывая на кутерьму в углу. — Сейчас ведь это проще стало. Хочешь — экстернат, хочешь — домашнее обучение.

Стол ломился от выпечки, творога, меда, варений и прочих вкусностей. Гости не смогли удержаться и наелись так, что Мири решила остаться без ужина.

— Не может быть, чтобы и творог свой и мед, — сказала она, забывшись и по-детски облизывая ложку.

Илона засмеялась:

— Все может быть, только трудов это стоит… Когда коров первых завели, вы не поверите — не могли найти людей, чтобы ухаживать: скотников, доярок. Деревенские не хотят: это ж работать надо да еще не пить. Так я сама доила, когда рук не хватало.

— А я навоз кидал, — подхватил Николай Павлович. — Чудно было, после офиса в Сити… Но как-то это так по-настоящему все схватилось, — он положил руку на грудь, к сердцу. — Хотелось пожить не как марионетки, что только и могут деньги качать да смыться отсюда, когда жареным запахнет.

— У вас получилось, — сказал Андрей.

Мири быстро взглянула на молодого человека: было что-то в его голосе странное.

— Да, — кивнул хозяин. — Хоть и сейчас нелегко бывает. До смешного доходит: чтобы бани построить, бревен нормальных не нашел. Дай, думаю, лесопилку поищу. Короче, купил лес. Теперь строю лесопилку. А уж потом бани будут.

Дети подскочили к столу, и Мири насчитала пятерых разновозрастных и весьма разномастных малышей от трех до семи лет. Она невольно взглянула на хозяйку, но та, улыбнувшись, сказала лишь:

— Много детей — много радости. Мы поздновато начали, зато уж решили ни в чем себя не ограничивать.

Николай Павлович тоже засмеялся, и некоторое время все: он сам, Мири и даже Анри — занимались тем, что усаживали малышню, наливали чай и компот, накладывали еду, вытирали перемазанные ручки, мордочки. После чая вся орава, на разные голоса поблагодарив за «чай, цай, сяй» — у кого как получилось, — умелась на улицу.

Мири, чувствуя себя неожиданно усталой, вдруг вспомнила о Викторе и смущенно спросила:

— Можно попросить покормить нашего водителя? Мы не рассчитывали так задержаться, и я не знаю, ел ли он с утра…

— Конечно, — Илона встала. — Я распоряжусь, а вы пока о делах поговорите.

Когда она вышла, Мири собралась с духом и изложила Николаю Павловичу историю про книгу, в которой должно найтись указание на то, где запрятан клад. Тот слушал внимательно, потом задумчиво сказал:

— Книгу я вам, конечно, покажу, почему бы и нет? Но ведь вы мне не все рассказали, правда? Начать с того, что аукцион был анонимным, и покупку свою в России я не афишировал…

Мири и Анри молчали, не зная, что сказать.

— Я навел справки, — продолжал Николай Павлович невозмутимо. — Вы девушка известная, пусть и в узких кругах, и в вашей личности я уверен. Могу даже принять тот факт, что легенда имеет место быть, так как ваша семья была в родстве с Легерлихтами. Но кто этот молодой человек, которого вы представили как своего брата?

Мири растерялась. Ай да помещик! Нет, что ни говори, а осторожность и желание знать, с кем имеешь дело, принимает порой патологические формы, особенно в России. Сказать она ничего не успела, так как раздался сухой и оттого не слишком вежливый голос Анри:

— Раньше меня звали Андрей Бронницкий. Покойная Мириам, бабушка, нашла меня на одной из помоек города Москвы и поспособствовала моему усыновлению. Меня вырастили милые люди: театральный дизайнер Рене и Мари, его жена. Рене умер четыре года назад, а Мари живет сейчас в Кале, и я навещаю ее, когда могу.

— Сколько вам было лет, когда вас увезли из России?

— Семь.

— И что случилось, когда вы начали разыскивать своих родственников?

— Пока ничего, — молодой человек пожал плечами. — Мы приехали две недели назад. Я написал запрос в архивы и в милицию… Все говорят, что это требует времени.

— А когда вы приезжали в Москву два года назад? Что вам удалось выяснить?

— Два года назад? — Анри вытаращил глаза. — Но откуда вы… — он помолчал, подумал, потом ответил:

— Я приезжал на конференцию молодых дизайнеров. Был здесь три дня. И два в Питере. Я никого не искал и не собирался. Просто любопытно было посмотреть на Россию. Убедиться…. — он куснул губы. — Убедиться, что вообще смогу тут дышать без того ужаса, который помнил… Я и в этот раз не собирался, — он осекся и метнул виноватый взгляд на Мириам.

— То есть инициатива поисков исходила от вас? — быстро спросил Николай Павлович.

— Я не понимаю, почему вы придаете этому такое значение, — медленно сказала Мири. — Но раз уж это так важно, я попытаюсь объяснить… Анри не хотел искать родственников. Да и я, признаться, не ожидаю от этих поисков ничего хорошего. Мы приехали ради книги. Но в Париже, когда мы искали, кто ее купил, наткнулись на каких-то еще людей, которые тоже упорно ищут книгу «Лабиринт Иерихона». Они вели себя очень агрессивно. Нам это не понравилось, и, чтобы сбить их со следа, мы и придумали этот поиск родных Анри… Андрея.

— Что это за люди?

— Некая организация, которая гоняется за всяким культурным наследием. Называется «Мудрость Сиона».

— «Мудрость Сиона»?

— Да, — Мири помедлила и с ужасом подумала, что ведь если «Мудрецы» докопаются до местонахождения книги… подумав об Илоне и детях, она быстро выпалила:

— Это правда. Вы можете справиться в полиции Фрейбурга: к нам в дом проникли какие-то люди, потому что считали, что книгой владела моя бабушка. А выяснив, что книги у нас нет, они попытались отыскать ее у фрау Легерлихт…

— И что?

— Она умерла… — шепотом сказала Мири. — Умерла от разрыва сердца, то есть это не убийство, но… но они вломились в ее квартиру и напугали ее. Мы пытались замести следы, создать впечатление, что цель нашей поездки — поиски семьи Анри.

Губы Яромильского сжались.

— Вот как, — пробормотал он. — Прошу меня извинить, — и быстро вышел из комнаты.

Вернулся он довольно скоро, и вновь в обращении его произошла некоторая перемена. Подозрительность человека, который только что с пристрастием допрашивал молодых людей, пропала, но былое радушие хлебосольного помещика в значительной степени умерилось деловым тоном.

— Пройдемте в кабинет, я подготовил для вас книгу, — сказал Яромильский.

Кабинет располагался на втором этаже. Очень солидная комната, отделанная в английском стиле: панели темного дерева на стенах, массивный стол, кожаное кресло у камина, на стенах гравюры со сценами охоты. На столе лежал ящик, весьма похожий на сейф, и коробка с перчатками.

Николай Павлович надел белые нитяные перчатки, открыл ящик и бережно извлек из него массивную инкунабулу в деревянном переплете. Возложив ее на стол, он жестом поманил к себе гостей и сказал:

— Прошу. Я буду перелистывать страницы, а вы смотрите. Если хотите взять книгу в руки — надевайте перчатки и обращайтесь с раритетом осторожно.

Мири и Анри подошли поближе и уставились на темный и поцарапанный во многих местах переплет. Хозяин открыл его. На первой странице, под затейливо выписанным названием, темнело пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось экслибрисом.

— Чей это знак? — спросила Мири.

— Это знак библиотеки Легерлихтов. «Лабиринт Иерихона» принадлежал им последние двести лет. Многие коллекционеры имеют экслибрисы. Что-то вроде герба. Бывает, что знак меняется, вот, например, Легерлихты позже заменили символическое изображение крепости на собственный герб. Такие детали, кстати, служат дополнительными ориентирами для датировки перемещения книг. Впрочем, в данном случае все очевидно. — Он указал на сделанную чернилами надпись под экслибрисом. Здесь же вложен был тонкий папиросной бумаги лист с переводом с немецкого на русский.

«Книга сия куплена мной в году 1814 в Париже у старьевщика, который так и не признался, как она к нему попала. Думается, какой-нибудь ученый или коллекционер лишился своего сокровища в годы войны. Сие труд исторический и древний, пусть служит семейству для поучения и хранится как ценность. Подпись: барон Генрих фон Легерлихт», — прочитала Мири. — Предусмотрительный был барон, — пробормотала она. — Знал, во что деньги вкладывать.

— Думаю, вы ошибаетесь. В то время книги не имели такой цены, — заметил Яромильский.

— Вот я и говорю, предусмотрительный был человек.

Помещик закрыл книгу, и молодые люди уставились на него в недоумении.

— Вы не покажете нам остальное?

— А там больше ничего нет.

— В смысле?

— Есть текст и несколько иллюстраций. Ни одной лишней или дополнительной надписи в книге нет. Единственная сделана рукой барона.

Мири и Анри переглянулись. Цепляясь за соломинку, девушка попросила разрешения взглянуть на иллюстрации. Не выказав ни нетерпения, ни недовольства, Яромильский одно за другим открывал заложенные папиросной бумагой места в толстенном томе и ждал, пока Мири их сперва разглядывала, а потом фотографировала. Сфотографировала она и запись барона фон Легерлихта.

После завершения этого процесса как-то сразу стало очевидно, что визит их подошел к концу, а потому Мири и Анри поблагодарили помещика Яромильского и откланялись.

Виктор ждал их, сидя в машине. Когда они выбрались на шоссе, Мири нехотя стала рассказывать о результатах поездки. Потом спросила, покормили ли его.

— Да, — кивнул он. — Вкусно. — Помолчав, спросил вдруг: — А чем вы напугали помещика?

— С чего вы взяли? — быстро спросил Анри.

— Через час где-то после вашего приезда они выставили дополнительную охрану по периметру. Патрули с собаками. Собаки серьезные, да и ребята профессионалы.

— Мы рассказали ему про «Мудрость Сиона», и как они охотятся за книгой, — пробормотала Мири. — Мы не могли не сказать, понимаешь? У него жена и пятеро детей.

— Двое его, трое приемных, — отозвался Виктор.

— Откуда знаешь?

— Горничная болтливая.

— Какая разница — его или приемные? — сердито воскликнул Анри.

— Никакой, — пожал плечами водитель. — Это я к слову.

— Слежки за нами нет? — спросила Мири.

— Нет.

Весь вечер Мири и Андрей просидели над фотографиями, так и этак пытаясь отыскать в них скрытый смысл. Однако так ничего и не придумали. А через два дня в новостях промелькнула заметка о том, что российский предприниматель и меценат Яромильский Николай Павлович пожертвовал собранию редких книг Русского музея ценную инкунабулу. Раритет будет выставлен в одном из залов музея.

— Ай да Яромильский! — пробормотал Андрей. — Нашел, как избавиться от опасной книги. В музее до нее трудно добраться.

— М-да, — Мири печатала письмо Эмилю и потому была рассеяна.

— Мы вот добрались — а толку-то?

Анри разглядывал сделанную бароном фон Легерлихтом надпись.

— А может, это шифр?

— Может, — вяло отозвалась Мириам. — Но вряд ли мы его расшифруем.

— Почему?

— У нас нет ключа.

— Археологи же расшифровали иероглифы, — не унимался молодой человек.

— Вот и займись.

— А что такой недостаток энтузиазма? Эй, Мири. Ты чего?

— Ничего… — она вскочила, принялась мерить шагами комнату. Потом схватила куртку. — Мне надо пройтись.

— Ты с ума сошла? — Андрей преградил ей дорогу к двери. — Забыла, что Виктор сказал? Из дома поодиночке не выходить. Одиннадцать часов вечера! Даже если нас не пасут «Мудрецы», тебя с удовольствием ограбит местная шпана.

Мири швырнула куртку на пол и, всхлипывая, убежала в ванную. Молодой человек пожал плечами и вернулся к компьютеру. Черт их разберет, этих женщин.

А Мириам села на край ванной и уставилась на искаженное отражение своего лица в серебристом хромированном кране. Она поняла, где находится вход в лабиринт. Пока Андрей пытался расшифровать запись барона, она нашла время разглядеть экслибрис. И осознала вдруг, что рисунок представляет собой ладонь, на которой покоится символическое изображение города-крепости. Высокие стены, мощные укрепленные башни. В центре — цитадель, на фронтоне которой нарисован знак ключа. А чуть в стороне от цитадели — домик с крестом на крыше и кривоватой колокольней. Крепость-ключ Дувр. Схематический рисунок довольно точно воспроизводил план подлинной крепости. Но ведь если ответ — Дувр и все дело в экслибрисе, то почему искать надо было именно эту книгу? Ах да, Яромильский же сказал, что потом экслибрис сменился!

Мири встала, открыла воду и принялась наполнять ванну. Налила ароматного масла, разделась, мельком глянула на себя в зеркало. Ведьма, да и только: глаза горят, голая, волосы растрепаны, а на груди сверкает распластавший крылья золотой дракон. Она завернула волосы и с наслаждением погрузилась в теплую пенную воду. Ну, допустим, можно попробовать попасть в пещеры под крепостью. Но как найти путь? По легенде, его должна указывать Путеводная звезда.

1689 год

— Ну что, преставился? — в комнату заглянул тощий востроносый дьячок. — Мне псалтырь читать али как?

— Выйди и жди, пока позовут, — не оборачиваясь, буркнул Матвей Иванович. Дьячок прикрыл дверь, но купец слышал, как он сопит и возится за дверью. Матвею Ивановичу хотелось еще немного побыть со своим другом. Он только что закрыл ему глаза, и жаль было, что так недолго длилась их дружба. Однако за те два года, что чужеземец прожил в его доме, мир стал для Матвея Ивановича шире и ярче. Жан Тавернье красочно рассказывал о Париже, откуда был родом, о европейских дворах, где побывал, об Индии — волшебной, сказочной стране, где птицы как цветы, а цветы как драгоценности. Матвей и сам бывал в Голландии, торговыми путями ходил в Курляндию, но так далеко от дома не забирался. Женившись, и вовсе осел в Москве, вел дела через приказчиков, лелеял жену, красавицу свою Лизавету. Прошлый год Лизавета разрешилась первенцем и вот опять на сносях. Матвею хотелось, чтобы она родила девочку, он уж думал, какие сережки купит дочке и как станет баловать.

Лизавета Жана побаивалась, но перечить мужу не посмела, и иностранец, которого рекомендовал купец Мешков как честного негоцианта, остановился в их доме. Он надеялся вернуться в Париж, но приболел в дороге. Тем временем дошли слухи, что в Париже чума, и Жан испугался ехать во Францию. Думал о Голландии. Потом вдруг стал говорить, что лучше бы ему вернуться в Индию. Там тепло, там красивые женщины и птицы поют как в раю. Лекарь, которого Матвей позвал из Немецкой слободы, долго щупал Жана, выстукивал грудь и бока, спрашивал, как тот ест и что чувствует до еды и после еды. Как часто бывает озноб иль жар. Прописал какие-то травки да поститься, но, уходя и принимая от Матвея плату, покачал головой и сказал:

— Через полгода помрет, самое позднее.

— Но как же… — ахнул Матвей.

— Жар сухой, изнутри горит. Я уж видал такое. Узлы на шее опухли… Куда он там все собирается? В Индию? Не пускайте, в дороге быстрее помрет.

И Матвей уговорил Жана, который с приходом лета снова засобирался было в дорогу, подождать, чтобы окрепнуть. Жан, чтобы не скучать днями, стал записывать свои путешествия. Память у него ослабела, и подчас он путался с датами и подробностями, но кое-что помнил удивительно точно.

И вот за окном март, но метет так, словно и не весна вовсе, а друг Жан умер. И ведь надо же, как жил чудно, так и скончался, едва успев переложить на его, Матвея, плечи заботу немалую.

Исповедовавшись и безо всякого почтения выпроводив священника, Жан Тавернье позвал Матвея и, схватив его за руку, зашептал:

— Друг мой, за доброту твою не хочу отплатить злом… Оставляю тебе что имею, — он указал на стол. Матвей узнал кожаный мешочек, который Тавернье прежде носил на шее, не снимая.

— Там камни драгоценные, — Матвей дернулся было, но Жан сжал руку. — Не за дружбу плачу, она бесценна, и счастлив я, что привел мне Господь встретить тебя, ты стал как брат… Но это не просто камни. Каждый из них несет в себе проклятие или благословение. Так сложилось, что я находил их или они меня находили. Но кто-то должен и дальше за ними присматривать. Не обессудь, друг мой, тебе ноша сия достается. Надумаешь продавать — разбей сперва, тогда свойства их чудесные пропадут. И будут просто камни, что деньги, ничьи… Не разбивай лишь тот, что в перстне. Имя его — Путеводная звезда. Он нужен, чтобы люди могли найти дорогу, путь к Золотому городу. Я ведь рассказывал тебе про Золотой город? Там спрятано счастье для всех людей, сколько их ни есть в нашем мире…

Когда Мири вышла из ванной, Андрей не спал. Он по-прежнему разглядывал фотографии книжных иллюстраций на ноутбуке. Мири с истинно сестринской нежностью взглянула на его светловолосую голову и ссутуленную спину, улыбнулась снисходительно… и поймала в зеркале внимательный взгляд голубых глаз. Братец несколько секунд смотрел внимательно, потом разогнулся и, обернувшись, уставился ей в лицо.

— Что? — спросила Мири, понимая, что лицо выдало ее. Ах, как обидно!

— Ты ведь что-то нашла… Ты поняла, где чертов лабиринт?

— Да. Да, я догадалась, где лабиринт. Но что толку? Нам не пройти без сапфира. А где находится камень, мы не знаем. Или ты хочешь спросить об этом у «Мудрецов»? Ах да, Лилу уверена, что и они не знают тоже!

— А если просто обыскать все? Аппаратуру с собой привезти… вроде той, что Яромильский использовал для поиска клада? — голубые глаза Андрея возбужденно сверкали. Он вскочил и принялся мерить шагами комнату. Золотой город, клад кладов, обрел вещественность, стал гораздо более реальным, ибо сестра знает, где находится вход в лабиринт!

— Нет… ты не понимаешь, — Мири ссутулилась, обхватила плечи руками. — Медальон может открыть дверь, или проход, или что там… Но пройти к нему просто так не получится. Если нет Путеводной звезды — можем год искать, и все напрасно.

— А где лабиринт?

Мириам помедлила, потом села рядом с Андреем и, чувствуя вину, словно лишает ребенка обещанного подарка, произнесла:

— Я не скажу тебе. Иначе ты полезешь туда на свой страх и риск. А это опасно.

Как она и опасалась, брат обиделся. Ругался, требовал, просил, но Мириам твердо стояла на своем. Тогда он ушел, хлопнув дверью. Вернулся утром еще более злой и объявил, что уже заказал билет и улетает в Париж сегодня же. А еще сказал, что не желает иметь с ней ничего общего. И что савта Мириам никогда так не обижала людей. Мири лишь пожала плечами: большой мальчик, но обиженный. Перебесится. А что касается савты… Так она, Мири, знала ее лучше, чем кто-либо другой.

Пока Андрей собирал вещи, раздался звонок компьютерной связи. Мири с удивлением увидела на экране Яромильского.

— Здравствуйте, — растерянно сказала она. — Вы… у вас все нормально?

— Да… — он помедлил. — Где Андрей?

— Андрей? Собирает вещи. Его расстроило то, что мы не смогли извлечь ничего полезного из книги, и он решил вернуться в Париж.

— Я могу помочь вам в ваших поисках, — медленно сказал Николай Павлович. — Пусть Андрей приедет ко мне сегодня. Я жду, — и он отключился.

После некоторого скандала, в ходе которого было выдвинуто много версий о том, чего хотел Яромильский, и сто раз повторено, что на фиг он сдался, любопытство все же пересилило. Позвонили Виктору и отправились в усадьбу прежним составом.

И вот Мири и Андрей снова идут вдоль аллеи, охраняемой двумя черными каменными обелисками, через удивительный круглый двор, обрамленный флигелями, к главному зданию усадьбы. Яромильский стоит на крыльце. На нем тот же помещичий светлый костюм, но на лице нет ни следа улыбки, и во всей фигуре его чувствуется напряжение.

Молодые люди поздоровались, но хозяин не ответил на приветствие. Он смотрел на них холодно, почти неприязненно, а потом резко сказал:

— Вы рассказали мне интересную историю о кладе… И даже разыграли весьма талантливый спектакль с фотографированием рукописи и прочим. Но я хочу, чтобы вы назвали мне истинную причину своего визита.

Мири и Андрей переглянулись.

— Я не понимаю, в чем вы нас подозреваете и почему, — сердито сказала Мири.

Яромильский спустился с крыльца и подошел к гостям почти вплотную. Краем глаза уловив движение за плечом, Мири повернула голову и увидела двух парней спортивного вида, явно охранников. Они как-то незаметно оказались за спинами гостей и теперь внимательно наблюдали за происходящим.

Андрей тоже оглянулся, несколько секунд растерянно разглядывал подобравшихся почти вплотную охранников, а потом, уставившись на помещика выпалил:

— Вы почему-то меня боитесь… я прав? Не Мири, но меня? Почему?

Яромильский сделал еще шаг и уставился в лицо молодому человеку. Андрей не мог понять, что происходит. Николай Павлович, секунду назад гневный и испуганный, вдруг как-то обмяк и взирал на юношу почти со слезами на глазах. Потом вдруг сказал:

— Иди за мной, — повернулся и пошел в дом.

Андрей и Мири двинулись следом, но один из охранников преградил дорогу девушке.

— Эй, вы чего! — завопила Мириам. — Андрей, не ходи!

— Не будь дурой, — бросил через плечо братец. — Не съест он меня.

Яромильский, не останавливаясь, махнул рукой, и охранники отступили, пропуская Мири в дом. Та взлетела на крыльцо как ошпаренная. В доме было тихо: куда-то подевались и дети, и Илона. Только на батарее грелись два котенка, свернувшись клубочками. Хозяин подошел к подножию изящной лестницы, ведущей на второй этаж.

— Это портреты моей семьи, — сказал он, указывая на полотна, висящие на стене. — Князь Долгорукий. Не хочу хвастать, что я прямой потомок, но родство есть.

Ничего не понимающие молодые люди шли следом за хозяином. Мири время от времени испуганно поглядывала вниз, где остались охранники, чьи пристальные взгляды неотступно следовали за гостями.

— Это мои бабушка и дедушка… родители. К сожалению, родители не дожили до того времени, как я смог позволить себе галерею предков, и портреты написаны по фотографиям… — говорил Николай Павлович.

Мири, стоя наверху лестницы, слушала весь этот портретно-галерейный бред в полной растерянности. Почему этот человек расписывает им достоинства одного из известных московских художников, когда его буквально трясет от напряжения? Опять же охранники… Они поднялись до середины лестницы и замерли там, не спуская внимательных взглядов с гостей.

Может, у Яромильского крыша съехала, раз он решил, что они пробрались в дом с какой-то тайной целью? Но в чем же именно он их подозревает? Мири очнулась от задумчивости, когда монотонный голос Николая Павловича смолк. Хозяин пристально смотрел на Андрея. Мири перевела взгляд на названого братца. Молодой человек таращился на последний в ряду портрет, и на лице его проступало странное выражение не то обиды, не то удивления. Мири тоже посмотрела на портрет. Красивая девушка сидит у окна, за которым стынет какой-то осенний ветреный пейзаж. Смотреть на него, наверное, тоскливо, но художник придал лицу девушки выражение напряженного ожидания. Светлые волосы падают на плечи, изящный поворот головы, четкая линия губ. Красивая, но почему-то очень нерадостная женщина.

— Ты ведь узнал ее, Андрей? — спросил вдруг Яромильский, и Мири, метнув на него быстрый взгляд, увидела, что губы помещика дрожат, а над губой выступили капельки пота.

— Кто это? — резко спросила она. Происходящее нравилось ей все меньше. Псих какой-то! Да еще охранники эти, сверлящие спины взглядами. — Кто эта женщина? — требовательно повторила Мири. — И что за комедию вы здесь ломаете?

— Мама, — пробормотал Андрей.

— Тебе нехорошо? — испугалась Мири. — Идем отсюда, — она потянула братца за руку вниз, решив, что в случае чего постарается как-нибудь прорваться через стерегущих лестницу телохранителей.

Но Андрей не двинулся с места. Он смотрел на портрет как завороженный, а потом, взглянув на Николая Павловича, вопросительно повторил:

— Мама?

— Да, — тот кивнул. — Это Марина, моя сестра и твоя мать.