Пегас в ярме

На конные торги в местечко Хаймаркет,

Где продавали всё — и жён законных даже, —

Изголодавшийся поэт

Привёл Пегаса для продажи.

Нетерпеливый гиппогриф

И ржёт и пляшет, на дыбы вставая,

И все кругом дивятся, рот раскрыв:

«Какой отличный конь! И масть какая!

Вот крылья б только снять! Такого, брат, конька

Хоть с фонарём тогда ищи по белу свету!

Порода, говоришь, редка?

А вдруг под облака он занесёт карету?

Нет, лучше придержать монету!»

Но, глядь, подходит откупщик:

«Хоть крылья, — молвит он, — конечно, портят дело,

Но их обрезать можно смело.

Мне коновал спроворит это вмиг, —

И станет конь как конь. Пять золотых, приятель!»

Обрадован, что всё ж нашёлся покупатель,

Тот молвит: «По рукам!» И вот

С довольным видом Ганс коня домой ведёт.

Ни дать ни взять тяжеловоз,

Крылатый конь впряжён в телегу.

Он рвётся, он взлететь пытается с разбегу

И в благородном гневе под откос

Швыряет и хозяина и воз.

«Добро! — подумал Ганс. — Такой скакун бедовый

Не может воз тащить. Но ничего!

Я завтра еду на почтовой,

Попробую туда запрячь его.

Проказник мне трёх кляч заменит разом.

А там, глядишь, войдёт он в разум».

Сперва пошло на лад. От груза облегчён,

Всю четверню взбодрил рысак неосторожный.

Карета мчит стрелой. Но вдруг забылся он

И, не приучен бить копытом прах дорожный,

Воззрился ввысь, покинул колею

И, вновь являя мощь свою,

Понёс через луга, ручьи, болота, нивы.

Все лошади взбесились тут —

Не помогают ни узда, ни кнут,

От страха путники чуть живы.

Спустилась ночь, и вот, уже во тьме,

Карета стала на крутом холме.

«Ну, — размышляет Ганс, — не знал же я заботы!

Как видно, дурня тянет в небеса.

Чтоб он забыл свои полёты,

Вперёд поменьше класть ему овса,

Зато побольше дать работы!»

Сказал — и сделал. Конь, лишённый корма вдруг,

Стал за четыре дня худее старой клячи.

Наш Ганс ликует, радуясь удаче:

«Теперь летать не станешь, друг!

Впрягите-ка его с быком сильнейшим в плуг!»

И вот, позорной обречённый доле,

Крылатый конь с быком выходит в поле.

Напрасно землю бьёт копытом гриф,

Напрасно рвётся ввысь, в простор родного неба,

Сосед его бредёт, рога склонив,

И гнётся под ярмом скакун могучий Феба.

И, вырваться не в силах из оков,

Лишь обломав бесплодно крылья,

На землю падает — он! вскормленник богов! —

И корчится от боли и бессилья.

«Проклятый зверь! — прорвало Ганса вдруг,

И он, ругаясь, бьёт невиданную лошадь. —

Его не запряжешь и в плуг!

Сумел меня мошенник облапошить!»

Пока он бьёт коня, тропинкою крутой

С горы спускается красавец молодой,

На цитре весело играя.

Открытый взор сияет добротой,

В кудрях блестит повязка золотая,

И радостен певучей цитры звон.

«Приятель! Что ж без толку злиться? —

Крестьянину с улыбкой молвит он. —

Ты родом из каких сторон?

Где ты видал, чтоб вол и птица

В одной упряжке стали бы трудиться?

Доверь мне твоего коня,

Он чудеса покажет у меня!»

И конь был отпряжён тотчас.

С улыбкой юноша взлетел ему на спину.

И руку мастера почувствовал Пегас

И, молнии метнув из глаз,

Весёлым ржанием ответил господину.

Где жалкий пленник? Он, как встарь,

Могучий дух, он бог, он царь,

Он прянул, как на крыльях бури,

Стрелой взвился в безоблачный простор

И вмиг, опережая взор,

Исчез в сияющей лазури.