Пепел ковчега

Глава 18 Ветер и вода

Оружейка особого отдела располагалась в одном из закоулков огромного подвального помещения. К ней примыкал тир, где, по слухам, в тридцатых годах расстреливали «врагов народа», а сейчас испытывали в деле разные образцы стрелкового оружия.

Всем этим хозяйством заправлял майор Шестак, человек атлетического сложения, способный одним ударом кулака расправиться с любым противником. В свете этого обстоятельства его почти детское пристрастие к пистолетам, автоматам и винтовкам выглядело не совсем мотивированным.

Когда Кондаков завёл с ним разговор об оружии, чья убойная сила превышала бы аналогичные показатели табельных образцов, Шестак подал ему рогатку, которую с непонятной целью хранил в ящике своего письменного стола.

Заметив недоумение, отразившееся на лице Кондакова, Шестак, кстати говоря, считавшийся его добрым приятелем, любезно пояснил:

– Для старых пердунов, вроде тебя, это самое мощное оружие. Внуку собирался подарить, да уж ладно, бери…

Колючий характер Шестака, благодаря которому он, в сущности, и оказался в этом подвале, был хорошо известен всему отделу, а потому Кондаков и не подумал обижаться. Указав на Цимбаларя, он произнёс:

– Это не мне, а ему.

– Так бы сразу и сказал. – Шестак спрятал рогатку обратно в стол. – На какую зверюгу собираетесь охотиться?

– На человека, естественно, – ответил Цимбаларь. – Но обвешанного всякими защитными приспособлениями.

– Каким именно?

– Бронежилет первого или второго класса, а поверх него что-то вроде нагрудника, толщиной около двух сантиметров, предположительно изготовленного из золотого сплава.

– Ишь ты! – удивился Шестак. – Отродясь не видел нагрудников из золота. Вы мне хоть кусочек на зубные коронки принесите.

– У нас, знаешь ли, с временем не особо. – Кондаков уже проявлял признаки нетерпения. – Ты бы поторопился…

– Не зубную щётку выбираете, – веско произнёс Шестак. – А оружие, от которого, возможно, будет зависеть ваша жизнь. В этом деле спешка неуместна.

Он нацепил на специальный манекен лёгкий кевларовый бронежилет, а поверх него пристроил старинную бронзовую сковородку, уже имевшую вмятины от пистолетных пуль. Полюбовавшись своим творением, оружейник поинтересовался:

– С какой дистанции будете вести огонь?

– Это уж как повезёт, – ответил Цимбаларь, с сомнением рассматривая сковородку. – От двадцати метров до ста.

– Тогда возьмите снайперскую винтовку, – посоветовал Шестак. – Пятизарядка под штатный крупнокалиберный патрон. Вес, правда, солидный, зато более мощного стрелкового оружия не бывает. Пуля с металлокерамическим наконечником пробивает пятнадцатимиллиметровую броню. Комплектуется глушителем, пламегасителем и прицелом для ночной стрельбы.

– Нет, винтовка не подойдёт, – сказал Цимбаларь. – Не исключено, что мне придётся встретиться с противником лицом к лицу. Что тогда – прикладом его дубасить?

– Тоже верно, – согласился Шестак. – А чем предположительно будет вооружен твой противник?

– «Смит-вессоном» сорокового калибра и заступничеством высших сил, – небрежно обронил Цимбаларь.

– Насчёт высших сил обращайтесь к священнослужителям, а против «смит-вессона» советую применить его земляка – пистолет под названием «орёл пустыни». Пятидесятый калибр, что, наверное, возможно только в Америке. Вес два кило, длина ствола десять дюймов, газоотводный механизм по типу автоматного. Лосей и медведей бьёт наповал. Шварценеггер снимался в кино именно с такой пушкой.

– Весьма соблазнительно… А ничего российского в этом классе нет? Как патриот своей страны, я предпочитаю бороться с мировым злом отечественным оружием.

– У нас такого класса вообще нет, – ответил Шестак. – Не привился… Зато имеется несколько весьма любопытных новинок традиционного калибра, разработанных для нужд спецназа. Больше всего мне нравится «вектор», называемый также «гюрзой». – Он продемонстрировал зловещего вида пистолет, массой заметно превосходивший привычный «макаров». – Предназначен для борьбы с защищёнными целями, совсем как в вашем случае. С дистанции в пятьдесят метров пробивает тридцать слоёв кевлара и пятимиллиметровую титановую пластину. А если в упор, да ещё специальной пулей, то пробьёт, наверное, и рельс… Будем испытывать?

– Обязательно, – сказал Цимбаларь, уже завладевший новинкой. – Чудная какая-то конструкция… Даже предохранителя нет.

– Их там сразу два, причём оба автоматические, – пояснил Шестак. – Кнопка с тыльной стороны рукоятки и шпенёк на спусковом крючке. Но кнопку лучше сразу примотать изолентой, надёжней будет… Вот тебе магазин с пятью патронами, заряжай.

После хлёсткого, хотя и не очень звучного выстрела сковородка отлетела в сторону. И в ней самой, и в передней стенке бронежилета образовалось аккуратное сквозное отверстие. Пуля, надо полагать, застряла в манекене, плотность которого соответствовала плотности человеческого тела. То же самое произошло и при последующих попытках. Сковорода превратилась в дуршлаг, а бронежилет – в решето.

– Беру! – заявил Цимбаларь. – Надёжная штука. Целиться удобно, а отдача даже слабее, чем у «макарова».

– Одного магазина хватит? – осведомился Шестак. – Учти, он рассчитан сразу на шестнадцать патронов.

– Думаю, что хватит. Долгой стрельбы не предвидится.

– Сразу собираешься его уложить?

– Конечно. А иначе деваться некуда. Если не решу дело с двух-трёх выстрелов, мне несдобровать. Как колобку в сказке.

– Ну тогда удачи вам! – Шестак по очереди пожал руки Цимбаларю и Кондакову (первый скривился, а второй – застонал). – Только не забудьте зайти в хозяйственную службу и всё путём оформить. Я ведь лицо материально ответственное, вроде как кладовщик в колхозе.

– Может, тебе и стреляные гильзы вернуть? – скептическим тоном поинтересовался Кондаков.

– Не помешало бы…

Сутки прошли в тревожном ожидании. Полной уверенности в том, что Окулист вспомнит о своём обещании, не было. Завладев такими деньгами, он мог вообще свалить куда подальше.

Приходько, в сопровождении Людочки, регулярно прогуливался в скверике возле дома. Их страховал Ваня, вновь обрядившийся в бродягу, и Кондаков, принявший обличье дряхлого деда (надо сказать, что в этой роли он выглядел весьма органично).

Сверху за всем происходящим наблюдал Цимбаларь, временно обосновавшийся в комнатке захворавшей старушки. Её дверь, конспирации ради, была заперта снаружи на навесной замок.

Как-то раз парочка вернулась домой чуть раньше обычного. Ещё издали Цимбаларь заметил, что в зубах Приходько торчит спичка, означавшая, что мезуза почуяла приближение Окулиста. Однако в тот день ничего примечательного больше не случилось. Ни Ваня, ни Кондаков, ни «молодожёны» нынешнего хозяина бетила воочию так и не увидели. Очевидно, он издали следил за Приходько, желая убедиться в отсутствии какой-либо опасности.

То же самое повторилось и на следующий день, хотя угроза возросла, о чём свидетельствовало поведение хасидского амулета. Когда «супруги» поднимались по лестнице в квартиру, мезуза буквально душила Приходько.

Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как на его плечо легла рука неизвестно откуда взявшегося человека, при ближайшем рассмотрении оказавшегося Окулистом. Как он сумел проникнуть в строго охраняемый подъезд, так и осталось загадкой.

Расфранчённый и надушенный киллер в правой руке держал букет роз, а в левой – бутылку шампанского. На его губе висел сигаретный бычок. Обращаясь к Приходько, но с нескрываемым вожделением поглядывая на Людочку, он небрежным тоном произнёс:

– Не ожидал, командир? А почему такой красный?

Слегка растерявшийся Приходько пояснил:

– Ветер на дворе. Вот и надуло в лицо… Заходи в квартиру.

Выламываясь, словно мартышка в цирке, Окулист сказал:

– Ты бы сначала со своей женой меня познакомил.

– На лестнице такие дела не делаются, – возразил Приходько, стремившийся поскорее попасть под защиту шестнадцатизарядной «гюрзы», боевыми свойствами которой накануне очень восхищался.

Тем не менее Окулист всё же всучил Людочке розы и отпустил галантный комплимент, в его устах обернувшийся скабрёзностью. Надо сказать, что, несмотря на фартовый прикид, дорогой парфюм и свежевыбритую физиономию, он выглядел ряженым напёрсточником, в крайнем случае – рыночным торгашом. Ещё в большей степени его реноме портил шепелявый, приблатнённый говорок. К сожалению, в школе киллеров хорошим манерам не обучали.

В прихожей Приходько тайком стянул со своей шеи мезузу, готовую превратиться в удавку. Людочка, напустившая на себя вид этакой светской дамы, проворковала:

– Муж много рассказывал о вас. Вы были ему чем-то вроде младшего брата.

– Скорее сына, – ухмыльнулся Окулист, тем самым как бы намекая на далеко не юный возраст «новобрачного». – Но беда в том, что родительская опека иногда бывает чересчур навязчивой.

Приходько, проглотив эту дерзость, явно направленную против него, пригласил гостя зайти в жилую комнату. Сказав: «Щас!» – тот прошёлся по всей квартире, без стеснения заглянув в каждый угол, а в туалете шумно справил свои естественные надобности. Потом его внимание привлекли комнаты отсутствующих старушек. Он, как бы ненароком, подёргал висячий замок на одной двери и заглянул в замочную скважину другой.

– Соседки, слава богу, в отъезде, – пояснил Приходько. – Никто не помешает нашему медовому месяцу.

Не обращая внимания на его слова, Окулист заметил:

– А квартирка-то миленькая. Мне, по крайней мере, нравится.

– Мне тоже нравилась, пока я один жил, – сказал Приходько. – А с семьёй не очень развернёшься.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – неопределён– ным тоном произнёс Окулист.

Жеманно извинившись за скромное угощение – дескать, гостей сегодня не ждали, – Людочка накрыла на стол. Количеством и качеством блюд предстоящее застолье мало чем отличалось от солдатского ужина, подававшегося в дисбатовской столовке. По расчётам Кондакова, взявшего большую часть хозяйственных забот на себя, это должно было лишний раз напомнить Окулисту о бедственном положении молодой семьи.

Приходько, державшийся молодцом, по-гусарски откупорил шампанское, окропив благородным напитком не только всех присутствующих, но и старомодный шёлковый абажур, а Людочка налила гостю водочки, в которую был подмешан клофелин.

Окулист произнёс незамысловатый и довольно пошленький тост, но вместо того, чтобы выпить, неловко расплескал содержимое рюмки – то ли намеренно, то ли случайно. Не притронулся он и к котлетке, нашпигованной нембуталом. Во всём этом несомненно ощущалось влияние бетила, чей футляр едва угадывался под застёгнутым на все пуговицы пиджаком Окулиста.

– Что-то не идут мне в последнее время наши напитки и разносолы. Всё палёное. И водка, и коньяк, и даже колбаса. Потом не заснёшь от изжоги… Командир, не сочти за труд! Сбегай в магазинчик, который тут у вас за мостиком. Купи чего-нибудь деликатесного. Французского вина, шотландского виски, закусочки соответственной. Только обязательно проверь, чтобы всё натуральное было.

Свои пожелания он подкрепил двумя зеленоватыми бумажками, с которых учёный и политик Бенджамин Франклин печально взирал на неведомый ему народ, хотя и освоивший практическое применение электричества, но не пожелавший воспринять идеи подлинной демократии.

Поймав одобрительный взгляд Людочки, Приходько поспешил к выходу, пожелав жене и гостю не скучать без него.

– Не боись, не заскучаем, – бросил ему вслед Окулист и пересел поближе к Людочке.

Находившийся в соседней комнате Цимбаларь слышал этот разговор слово в слово, но из соображений конспирации не мог довести его содержание до Вани и Кондакова, даже не подозревавших, что операция по захвату Окулиста вступает в свою заключительную фазу.

Хотелось бы надеяться, что отлучившийся из дома Приходько посвятит оперов в нынешнее положение вещей, а вернувшись, тихонько отопрёт дверь комнаты, в которой продолжал томиться Цимбаларь. Дальнейшее должно было произойти в считаные секунды… Гоп-стоп – и ваших нет!

– Что же вы не кушаете? – поинтересовалась Людочка, в очередной раз отодвигаясь от Окулиста, который так и льнул к ней.

– Да не лезет мне эта кормёжка в глотку, – с обескураживающей откровенностью признался Окулист. – Пусть её негры в Африке жрут.

– Увы, у нас сейчас полное безденежье, – печально вздохнула Людочка. – Я временно не работаю, а у мужа зарплата – кот наплакал.

– Повезло тебе, – ухмыльнулся Окулист. – Угробишь в этой дыре свои лучшие годы. Пока руки, ноги, потроха и всё остальное в порядке, надо брать от жизни по максимуму.

– Вы шутите! – воскликнула Людочка. – А я ночи напролёт рыдаю. Туфелек приличных не могу себе позволить. Как нищенка хожу.

– Ничего себе проблема! Бросай старого хрыча и подваливай ко мне. Прямо сейчас! И у тебя этих туфелек целый вагон будет. Да что там туфельки – бриллиантами засыплю! – Расстегнув пиджак, Окулист выхватил из его внутреннего кармана внушительную пачку долларов.

– Как вы смеете так говорить! – Людочка отшатнулась. – Мы ведь знакомы всего полчаса.

– Я за тобой уже второй день наблюдаю! – Окулист попытался засунуть доллары в вырез её платья. – Влюбился, как дешёвый фраер. Ради тебя готов в ле– пёшку расшибиться.

– А как же муж? Он тоже меня любит. И никогда от себя не отпустит.

– Тем хуже для него! – Окулист схватился за полу пиджака, под которой, надо полагать, находился револьвер. – Мозги вышибу!

– А что это у вас? – Чтобы хоть как-то унять пыл своего кровожадного ухажёра, Людочка попыталась коснуться округлого блестящего предмета, висевшего у того на груди, словно медальон.

– Неважно! – Окулист отстранил её руку, но девушка всё же успела ощутить и притягательное тепло бетила, и упругую прочность бронежилета, поддетого под рубашку. – Короче, всё решено! Как только старик вернётся, я его шлёпну – и ты свободна. Завтра же свалим отсюда. В Грецию, Швецию, Венецию – куда пожелаешь. Отказ не принимается. Тогда здесь по-явится не один труп, а сразу два.

– Вы убьёте себя? – Даже в этой дикой ситуации у Людочки хватало духу на шутки.

– Ага, дождёшься! – Окулист саркастически осклабился.

– Я согласна. – Людочка для приличия пустила слезу. – Только не убивайте, пожалуйста, мужа.

– Нет, это вопрос решённый, – категорическим тоном заявил Окулист. – Соперников я терпеть не могу.

– Тогда пусть это случится не на моих глазах!

– Замётано! Но не надейся, крошка, что меня можно одурачить. Посиди пока здесь. – Окулист как был в расстёгнутом пиджаке, так и выскочил из квартиры. Но перед этим он приковал девушку к трубе отопления – приковал безжалостно и умело, вывернув руки за спину.

Едва топот Окулиста затих, как Людочка закричала:

– Сашка, он хочет убить Приходько! Догони его! Почему ты сидишь там, как мышь в норке?

– А что мне остаётся делать? – огрызнулся Цимбаларь. – Стрелять через стену? Или ломать дверь? Он бы меня своей пушкой в коридоре встретил.

– Как же нам быть?

– Надо дождаться Окулиста. Вот тогда я и покажу ему кузькину мать. Но сначала выберусь из этой проклятой конуры.

Он несколько раз с разгона бросался на дверь, но с таким же успехом можно было штурмовать кирпичную стену. Тогда, дабы заглушить звук выстрела, он приложил к двери подушку и нажал на спуск. Навесной замок, сбитый пулей, отлетел прочь вместе с проушинами, сквозь которые была пропущена его дужка. Цимбаларь получил свободу, а «гюрза» ещё раз доказала свою эффективность – на аналогичную операцию у «макарова» ушло бы, наверное, полмагазина.

Всё это время Людочка рвалась из оков и орала, что не позволит умереть человеку, которого они обманным путём втравили в свою аферу.

– Угомонись! – прикрикнул на неё Цимбаларь. – Не на сцене! Спасём мы твоего суженого-ряженого… Только где его в этой темноте искать?

Цимбаларь выскочил в глухую ноябрьскую ночь, и колючий ветер сразу накинулся на него, словно огромная хищная птица.

Прохожих на улице было мало, а фонарей и того меньше. Он свистнул, подзывая друзей, но те как под землю провалились. Пользоваться рацией было рискованно – кто-то из оперов мог оказаться сейчас в двух шагах от Окулиста.

Решающие события должны были развернуться где-то между домом Приходько и продовольственным магазином, находившимся за рекой Сетунью, взятой здесь в гранитные берега. Поставив «гюрзу» на боевой взвод, Цимбаларь со всех ног помчался к мосту.

Миновав несколько кварталов, он достиг реки, в ночное время выглядевшей довольно зловеще. Мост, слава богу, был освещен, пусть и довольно скудно. На противоположный его конец уже вступили две человеческие фигуры, в которых можно было распознать Кондакова и Приходько. Окулист пока ничем себя не обнаруживал, но в том, что это рано или поздно случится, сомневаться не приходилось.

Цимбаларь уже хотел было подать сигнал опасности, но вовремя передумал. В момент казни злодея всё должно умолкнуть – и рёв толпы, и грохот барабанов, и даже стенания стихии. На это ещё будет время.

Расстояние между Цимбаларем и парочкой Кондаков – Приходько неуклонно сокращалось. Соответственно нарастало и напряжение. Все свои планы Окулист доводил до конца, и сейчас даже трудно было себе представить, какую новую подлянку он задумал.

Внезапно через левый парапет перемахнул кто-то маленький, как собачонка, и стремительно кинулся через мост вправо – туда, где за бездействующей осветительной мачтой затаился неизвестный человек. Произошла короткая схватка, закончившаяся не в пользу малыша. Матерная брань, которую он издал, бултыхнувшись в воду, сразу выдала в смельчаке Ваню Коршуна. Приходько и Кондаков остановились. Первый от неожиданности загремел бутылками, распиравшими пластиковый пакет, а другой квакающим голосом выкрикнул: «Стой, стрелять буду!»

Однако это грозное предупреждение не возымело желаемого результата. Держа «смит-вессон» чуть на отлёте, Окулист двинулся вперёд. Замысел его был предельно ясен – полагаясь на защиту бетила, подойти к противникам как можно ближе и уж тогда действовать наверняка.

Кондаков посылал в обнаглевшего противника пулю за пулей, но всё без толку. И тут набежавший сзади Цимбаларь пустил в ход свою «гюрзу». Ситуация на мосту изменилась самым кардинальным образом.

Оказавшись между двух огней, Окулист счёл за лучшее не рисковать. То обстоятельство, что путь к отступлению лежал по реке, ничуть не смущало его. В бурной жизни киллера бывало и не такое. Поговаривали, что Окулисту случалось благополучно выплывать даже из канализационных коллекторов и промышленных отстойников, где давно издохло всё живое.

В последний момент он обернулся к Цимбаларю, желая отогнать настырного опера выстрелом. Сосуд для бетила, прошедший через руки стольких великих и низких людей, зазывно блеснул. Такую возможность упускать было нельзя.

Пуля «гюрзы», угодившая в грудь Окулиста, издала не чавкающий, а лязгающий звук. В то же мгновение ветер взвыл особенно зло, словно дисковая пила, наскочившая на гвоздь.

Цимбаларь выстрелил снова. Киллера отшвырнуло спиной на парапет. Несколько секунд он ловил равновесие, а затем в воздухе мелькнули его ноги, обутые в щегольские, ещё почти неношеные ботинки. Глухое – «плюх» – прозвучало как бы последним аккордом этой драмы.

Людочка опять оказалась права. Обладая многими чудесными свойствами, пепел ковчега не умел защищать себя. Будучи неуязвимым щитом, он одновре– менно являлся и ахиллесовой пятой. Дело, на которое было потрачено столько времени, сил и нервов, закончилось на удивление буднично… если только смерть человека можно считать будничным событием.

Общими усилиями Ваню выловили из реки. Он хоть и дрожал мелкой дрожью, но не выпускал из зубов цепочку, на которой болтался продырявленный футляр от бетила.

– Еле успел снять, – просипел он, кутаясь в пальто, позаимствованное у Кондакова. – Он, гад, уже пузыри пускал. Посмотрел на меня как-то странно-странно и пошёл на дно… Мне бы чего принять для сугреву, а то околею.

– Нет проблем! – Приходько тряхнул пакетом, из которого раздался сладкозвучный перезвон. – Что предпочитаете? Французское вино или шотландское виски?

– Стеклоочиститель, – сообщил Ваня. – Но на худой конец подойдёт и виски.

Кондаков между тем излагал предысторию происшедшего. Узнав, что Приходько послан Окулистом в магазин, они набились к нему в провожатые, искренне полагая, что Цимбаларь с Людочкой вполне управятся и без них. Впрочем, на середине моста Кондаков одумался и оставил Ваню в дозоре.

Укрыться здесь было в общем-то негде, и шустрый лилипут перелез через парапет, ниже которого над водой нависал довольно широкий карниз. Такие номера он практиковал и раньше.

Окулист, появившийся в самом скором времени, занял позицию за осветительной мачтой по другую сторону моста. Волею случая бандит и сыщик оказались рядышком.

– А всё остальное ты и сам видел, – закончил Кондаков.

– Почему же вы за мезузой не следили? – с упреком сказал Цимбаларь.

– Я её сунул в карман да и позабыл, – признался Приходько. – Душила она меня…

Найдя самое освещённое место, они принялись рассматривать добычу. Футляр был безнадёжно пуст. То, что не выдул ветер, унесла вода. На душе у всех кошки скребли. Исключение составлял лишь Ваня, раз за разом прикладывавшийся к бутылке.

– Куда сейчас дует ветер? – неожиданно спросил он.

Приходько, подняв вверх обслюнявленный палец, доложил:

– Вроде бы на восток. В сторону Мурома и Владимира.

– Как называется эта река?

– Сетунь.

– Куда она впадает?

– В Москву-реку.

– А дальше?

– Дальше, через Оку, в Волгу.

– Тогда всё нормально, – заявил Ваня. – Бетил остался в России. Превратился, так сказать, в коллективную собственность. Глядишь, и исполнятся наши сокровенные желания… Дай бог, чтобы они пошли не во вред, а на пользу.

– Возможно, ты и прав, – вздохнул Кондаков. – Но вот как убедить в этом полковника Горемыкина?

Спустя пару дней Людочка отправилась к цадику Нахамкину, чтобы вернуть ему амулет, а заодно поблагодарить за неоценимую помощь, оказанную опергруппе.

Однако на месте крепкого бревенчатого дома, словно бы предназначенного для круговой обороны, она застала лишь свежее пепелище, из которого торчали закоптелые печные трубы.

– Что здесь случилось? – спросила Людочка у проходившей мимо женщины.

– Разве сама не видишь? – ответила та. – Сгорела хата. Пока приехали пожарные, от неё одни головешки остались.

– Люди спаслись?

– Слава богу. Только старик, который у них за главного был, преставился. Не захотел из своей комнатушки выходить. Или не успел…

– Вы про Самуила Герцевича говорите? – Сердце Людочки зачастило.

– Не знаю я, как его звали… Маленький такой, носатый, с бородой, ровно у Маркса.

– А куда после пожара подевались жильцы?

– Да говорят, что всем кагалом в Америку отбыли. Там их духовные братья проживают… Сюда они теперь ни ногой. Проклятое это место… А что ты хотела?

– Нет, ничего… Спасибо…

Глотая слёзы, Людочка повернула обратно, но сослепу проскочила мимо машины, и таксисту, доставившему её сюда, пришлось посигналить.