Пепел сгоревшей любви

Пролог

Перед тем как позвонить матери, я долго колебался: сказать ей правду или что-нибудь придумать? В конце концов, я решил, что прямой путь — всегда самый короткий, набрал код города и ее номер.

Она долго не снимала трубку. После пятого или шестого гудка послышался слабый больной голос:

— Да.

— Здравствуй, мама. Это я.

— Здравствуй. Саша.

— Ну как ты?

— Скриплю помаленьку. Суставы совсем замучили.

Я не знал, что сказать, и лишь сочувственно прищелкнул языком.

— Н-да. Проблема, — я помолчал. — Я уезжаю в командировку, мама.

— И куда же?

— В Ирак.

Она то ли охнула, то ли просто глубоко вздохнула. С этой страной у нее были связаны неприятные воспоминания. Я с юности знал эту историю, хотя в застойные годы в нашей семье о ней, по понятным причинам, предпочитали помалкивать. Лена, моя двоюродная сестра, еще в середине 70-х влюбилась в араба, с большим скандалом уехала в Ирак, где и вышла за него замуж. Прожив в Багдаде много лет и потеряв мужа, она решила вернуться на родину.

…И умерла в самолете от сердечного приступа. Дело было в начале 2000 года. Тетя Клава, сестра матери, прислала ей потом вырезку из районной газеты с большой статьей под названием «Прощай, Багдад…», в которой излагалась душещипательная история отношений студентки Елены Кондратьевой и аспиранта-иракца Ахмеда Аззави, прибывшего на стажировку в Советский Союз. Пару лет назад, когда я последний раз навещал мать, она показала статью мне; помнится, прочитав ее, я решил, что этот материал в руках опытного сценариста мог бы стать основой для потрясающего сериала.

— Там же война, сынок, вон по телевизору сколько показывают. И что ты там забыл? — горестно поинтересовалась мать.

Я точно знал, что в Ираке я не забыл ничего — по той простой причине, что там никогда и не был. Поэтому я проигнорировал вопрос и сказал:

— Заехал бы к тебе, но уже просто нет времени.

— Ну, конечно, — проговорила она и с горечью добавила: — Деточки…

— Да не начинай ты, мама!

Наверное, все люди, достигнув пожилого возраста, начинают охать и ахать по поводу эгоизма собственных детей, хотя чей эгоизм сильнее — еще вопрос.

— И надолго ты? — уныло поинтересовалась мать.

Вопрос, конечно, интересный…

Который я боялся задавать себе и сам. Потому что тут же возникал другой: а к чему мне возвращаться? Чтобы снова и снова бередить и без того незаживающую рану?

Но об этом я промолчал.

— Как получится. До свиданья, мама…