Перекрестки сумерек

Глава 5. Молот кузнеца

Он легко бежал сквозь ночь, несмотря на снег, плотно окутавший землю. Он был наедине с тенями, скользящими через лес, в лунном свете его глаза видели почти столь же ясно, как при солнечном. Холодный ветер, трепавший его густой мех, внезапно принес запах, от которого шерсть встала дыбом, а сердце забилось с ненавистью гораздо большей, чем к Никогда-не-рожденным. Ненависть, и уверенное знание наступившей смерти. Выбора не было, и не могло быть. Он побежал тверже, стремясь к смерти.

Перрин внезапно очнулся от сна в глубокой предрассветной темноте, лежа под одной из обозных телег с большими колесами. Холод, идущий от земли, просочился в его кости, несмотря на тяжелый, с меховой подкладкой плащ и два одеяла. К тому же, дул прерывистый бриз, не достаточно сильный или постоянный, чтобы назвать его легким ветром, но, тем не менее, ледяной. Когда он растирал лицо руками в перчатках, в короткой бороде потрескивал лед. Ему показалось, что, к счастью, ночью снег больше не шел. Слишком уж часто он просыпался засыпанным холодными белыми хлопьями, несмотря на укрывавшую его телегу; ко всему прочему, снегопад сильно затруднял работу разведчикам. Он пожалел, что он не может побеседовать с Илайасом, так же, как он говорил ночью с волками. Сейчас Перрин больше не мог выносить этого бесконечного ожидания. Усталость вцепилась в него как вторая кожа; и он не мог припомнить, когда в последний раз он нормально спал. Спать или не спать вовсе, для него не имело разницы. В эти дни только жар гнева давал ему силу продолжать двигаться.

Он не думал, что его разбудило случайное видение. Каждую ночь он ждал кошмаров, и каждую ночь они приходили. В худших из них, он находил Фэйли мертвой, или не находил ее вообще. От таких снов он пробуждался в холодном поту. Когда снилось что-нибудь менее ужасное, он дремал, наполовину просыпаясь при виде убивающих, чтобы сожрать его плоть, троллоков, или Драгкара, высасывающего его душу. Остатки последнего сна исчезали быстро, таяли и забывались, но все же своей волчьей половиной он помнил и чувствовал… Что? Что-то, что волки ненавидели еще больше чем Мурддраалов. Что-то такое, о чем волк твердо знал, что оно его погубит. Знание, которое он получил во сне, ушло — остались только неопределенные впечатления. Он уже вышел из волчьего сна, того отражения этого мира, где умершие волки продолжали жить, чтобы живые могли с ними советоваться. Обычно волчьи ощущения оставались в его голове ясными и после того, как он выходил из сна, сознательно или нет. Но все же это послание по-прежнему казалось реальным, и срочным.

Все еще лежа неподвижно на спине, Перрин послал свой мысленный зов волкам. Он напрасно и зря пытался использовать волков, чтобы помочь его охоте. Убедить их проявить интерес к событиям из жизни двуногих было трудно, если не сказать больше. Они избегали больших групп людей — для них даже полдюжины было достаточно много, чтобы держаться от двуногих подальше. Люди забыли времена совместной охоты, и большинство их, завидев волка, пытались его убить.

Сначала его мысли ничего не нашли, но спустя некоторое время он коснулся волков, находящихся где-то далеко. Он не знал, насколько, но чувство контакта было похоже на звук шепота, услышанный краем уха. Длинный путь. Это казалось странным. Несмотря на рассеянные по округе деревни, поместья и даже случайный город, здесь была удобная местность для волков — нетронутый лес, с множеством оленей и массой другой, более мелкой добычи.

При разговорах со стаей, которой ты не принадлежишь, всегда соблюдались формальности. Вежливо, он послал свое имя среди волков — Юный Бык — разделил свой запах, и получил в ответ их — Охотница за листьями и Высокий Медведь, Белый Хвост и Перо, Туман Грома и каскад других. Это была большая стая, и Охотница за листьями, волчица с чувством спокойной уверенности в себе, была их лидером. Перо, умный и сильнейший из волков, был ее самцом. Они слышали о Юном Быке и хотели говорить с другом легендарного Длинного Зуба, первого двуногого, который научился говорить с волками после огромного промежутка времени, которое несло чувство Эпох, исчезших в тумане прошлого. Весь поток образов и запахов мыслей, наполнявших его сознание, сливался воедино, пока не остался только один образ, превращённый в слова, понятные волкам.

«Есть кое-что, что я хочу узнать», — сообщил он, как только все приветствия были сделаны. — «Чего волк может ненавидеть и бояться больше чем Никогда-не-рожденных?» Он попробовал вспомнить запах из сна и добавить его к посланию, но тот уже окончательно испарился из его памяти. — «Что-то, что волки считают смертью».

Ответом была тишина и острая игла страха, смешанного с ненавистью, и одновременно решительность и нежелание. Он чувствовал такой страх, исходящий от волков, как перед лесным пожаром, гонящим их сквозь лес. Страх такой силы, что они даже не хотели слышать слов Перрина — и это было таким колющим чувством, которое заставило кожу и мышцы содрогаться, ощущая невидимое. Все это происходило независимо от него, будто он почувствовал что-то ужасное. Волки никогда не испытывали такого страха. Но то, что они ощущали сейчас, отвергало эту мысль.

Один за другим они покидали его сознание, преднамеренно не пуская его в свои мысли, пока не осталась одна только Охотница за листьями. «Последняя Охота близко», — сказала она наконец, и затем тоже ушла.

«Я сделал что-то оскорбительное?» — послал он мысль, — «Простите, я сделал это по незнанию». Но уже не получил ответа. Эти волки не станут говорить с ним снова, по крайней мере, не скоро.

Последняя Охота близко. Именно так волки называли Последнюю Битву, Тармон Гай`дон. Они знали, что там будут, в заключительном противостоянии Света и Тени, хотя, было и кое-что, что они не могли объяснить. Некоторые вещи были так же неизбежны, как восходы и закаты солнца и луны, и также известно, что в Последней Охоте неизбежно погибнет множество волков. То, чего они боялись, было чем-то еще, другим. У Перрина было сильное предчувствие, что он тоже должен будет быть там, по крайней мере, ему было предначертано быть там, но если бы время Последней Битвы уже настало, он не стал бы в ней участвовать. Он обязан был закончить свое дело, от которого он не мог, и не сможет отказаться, даже ради Тармон Гай`дон.

Выбросив безымянные страхи и Последнюю Битву из головы, Перрин скинул перчатки и нащупал в кармане кафтана длинный шнур, сделанный из сыромятной кожи. В уже привычном утреннем ритуале, его пальцы механически сделали очередной узел, а затем, считая, скользнули вниз по шнуру. Двадцать два узла. Двадцать два утра с тех пор как была похищена Фэйли.

Сперва он не думал, что была такая необходимость — вести счет. Тогда, в первый день поисков, он полагал, что замерз и оцепенел, но был сосредоточен, но уже оглянувшись назад, видел, что был охвачен неудержимым гневом и потребностью найти Шайдо так быстро, насколько возможно. Среди айил, захвативших Фэйли, также были мужчины из других кланов, но всё указывало на то, что больше всех там было Шайдо, и именно так он о них думал. От желания вырвать Фэйли из их рук прежде, чем с нею что-либо могло случиться, горло сжалось, чуть его не задушив. Он, конечно, спас бы и других женщин, захваченных с нею. Иногда он перебирал мысленно их имена, чтобы удостовериться, что он не забыл их полностью. Аллиандре Марита Кигарин, Королева Гаэлдана, и ее придворные женщины. Ему все еще казалось неправильным иметь вассалов, и особенно королеву — ведь он был простым кузнецом! Он и был кузнецом, так или иначе, — но теперь он нес ответственность за Аллиандре, и она никогда бы не была в такой опасности, если бы не он. Байн из септа Черных Скал Шараад и Чиад из Каменной реки Гошиен, айильские Девы Копья, которые следовали за Фэйли к Гаэлдану и Амадиции. Они столкнулись с троллоками в Двуречье, тогда, когда Перрин нуждался в каждой руке, которая могла поднять оружие, и это давало им право обратиться к нему. Аррела Шиего и Ласиль Олдорвин, две глупых молодых женщины, которые думали, что могли научиться стать айил, или некоторой странной разновидностью айил. Они дали клятву верности Фэйли, также как Майгдин Дорлейн, несчастная беженка. Фэйли взяла ее под свое крыло в качестве горничной. Он не мог бросить людей Фэйли. Фэйли ни Башир т'Айбара.

Унылый перечень вернул его к ней, его жене, дыханию его жизни. Со стоном, он сжал шнурок настолько сильно, что узлы мучительно больно врезались в руку, ставшую жесткой от долгой работы молотом в кузнице. Свет! Двадцать два дня!

Работа с железом научила его, что поспешность разрушает металл, но в начале он поспешил, переместившись на юг через ворота, созданные Грейди и Ниалдом, двумя Аша'манами, туда, где были найдены самые дальние следы Шайдо, потом прыгнул снова на юг, руководствуясь направлением их следов, так скоро, как только Аша'маны смогли создать достаточно большие врата. Мучаясь каждый час, который требовался им для отдыха после создания новых врат и удержания их открытыми достаточно долго для того, чтобы дать пройти сквозь них всем, — все это пожирало их мозг изнутри — но он считал, что освобождение Фэйли стоит того. И единственным результатом поисков за эти дни была растущая боль, потому что разведчики двигаясь все дальше и дальше через необитаемую дикую местность, но не находили ни малейшего признака правильности избранного пути. Это продолжалось до тех пор, пока он не осознал, что должен вернуться к началу, растрачивая все больше и больше дней, чтобы осмотреть земли, куда доставляли его Аша'маны, ища любой признак того места, где Шайдо свернули с пути.

Он обязан был предвидеть, что они повернут. Да, южный путь привел их к более теплым странам, без снега, который казался настолько странным для Айил, но так же он подводил их все ближе к Шончан в Эбу Дар. Он знал о Шончан, и он должен был ожидать, что Шайдо тоже узнают! Они искали наживы, а не войны с Шончан и дамани.

Шли дни медленного перемещения с разведчиками, рыскающими впереди, дни холода и снегопадов, ослепивших даже Айил, и вынуждавшие их останавливаться, чтобы растереть замершие руки и ноги, пока наконец Джондин Барран не нашел поваленное фургоном дерево, а Илайас вырыл из-под снега сломанное Айильское копье. И Перрин наконец повернул на восток, самое большее в двух днях к югу от того места, где он переместился через врата в первый раз. Ему хотелось выть, но вовремя осознал, что должен сдерживать свое напряжение, сдерживать себя. Он не мог расслабиться, ни на дюйм — не сейчас, когда от него зависели жизнь и судьба Фэйли. Это было самое начало, когда он только учился управлять своим гневом, начал его выковывать.

Ее похитители получили большое преимущество, потому что он поспешил, но с тех пор, он был так же осторожен, как при работе в кузнице. Он ковал свой гнев, делая его прочнее и сильнее, выковывая по нужной мерке. Начав с обнаружения следа Шайдо, он перемещался не дальше, чем на расстояние одного скачка, которое разведчики могли пройти между восходом и закатом, и хорошо, что он был столь осторожен, потому что Шайдо несколько раз внезапно сменяли направление, делая зигзаги, словно они не могли выбрать нужной дороги. Или, возможно, они встречались с другими своими отрядами. Везде, где он проходил, были старые следы, старые стоянки, похороненные под снегом, но все же все разведчики согласились с ним, что число Шайдо увеличилось. Похоже, здесь объединились, по крайней мере, два или три септа, возможно даже больше, требующие значительных усилий для охоты. Медленно, но, тем не менее, неуклонно, он начал их догонять. Только это и было важно.

Шайдо на марше покрывали расстояние больше, чем он мог представить возможным, учитывая их количество и снег, к тому же они казалось, не заботились о том, преследовал их кто-то или нет. Возможно, они полагали, что никто и не осмелиться на это. Иногда они держали лагерь в одном месте несколько дней.

Гнев обретал форму. Разрушенные деревни, городишки и имения, сметенные прошедшими Шайдо, словно те были людской саранчой, забирающей награбленное добро, угоняя мужчин и женщин вместе с домашним скотом. Зачастую, в тех местах, где он проходил, не оставалось никого, одни пустые здания, покинутые людьми, ушедшими искать продовольствие, чтобы прожить до весны. Он собирался пересечь реку Элдар в Алтаре, на маленьком пароме, используемом коробейниками и местными фермерами, а не торговцами, который находился между двумя деревнями на лесистых берегах реки. Он не знал, как здесь переправились Шайдо, но у него были Аша'маны, делавшие врата. Все, что осталось от парома — уродливый каменный причал на обоих берегах, и немного не догоревших зданий, которые были обжиты тремя исхудавшими и одичавшими собаками, убегающими при виде людей. Гнев креп и превращался в молот.

Вчера утром, он прибыл в крошечную деревню, где пара дюжин ошеломленных, чумазых людей уставилась на сотни всадников и лучников, выезжающих из леса со знаменами Красного Орла Манетерен, темно-красным знаменем с Волчьей головой, Серебряными Звездами Гаэлдана и Золотым Ястребом Майена, за которыми следовали длинными колоннами фургоны и вереницы подвод. Завидев Гаула и других айил, люди вышли из ступора и в панике бросились в лес. Поймать даже несколько, чтобы те ответили на вопросы, оказалось трудно. Они были готовы загнать себя до смерти, лишь бы не позволить Айил находиться рядом. Брайтан состоял всего из дюжины семейств, но два дня назад Шайдо забрали оттуда девять молодых людей и женщин, вместе со всеми их животными. Два дня. Молот был инструментом, созданным для достижения цели, и сам был целью.

Он знал, что должен был быть осторожен, или потеряет Фэйли навсегда, но если быть слишком осторожным — тоже можно ее потерять. Вчера утром он сказал тем, кто ушел на разведку, что они должны идти дальше, чем раньше, спешить сильнее, чем прежде, останавливаясь только с полным заходом солнца, чтобы быстрее найти Шайдо. Едва чуть рассвело, или чуть позднее, Илайас, Гаул и другие могли возвратиться. Он знал что, Девы и двуреченцы могли найти след даже на воде. Учитывая, с какой скоростью двигались Шайдо, разведчики могли идти быстрее. Они не были обременены семьями, фургонами и пленниками. На сей раз они могли бы сказать точно, где Шайдо. Могли бы. Он знал это всем телом, до последней косточки. Уверенность текла в его венах. Он найдет Фэйли и освободит ее. Это важнее всего, что угодно, даже его жизни. Но он должен, просто обязан прожить достаточно долго, чтобы этого достичь, теперь он был молотом, и если был какой-нибудь способ этого достичь, хоть какой-нибудь, он намеревался сплющить Шайдо в бесполезный лом.

Отбрасывая одеяла, Перрин натянул назад перчатки, поднял топор, лежавший рядом с ним, лезвие в виде полумесяца было сбалансировано тяжелым шипом, и выбрался наружу, встав на ноги на утоптанный, смерзшийся снег. Все телеги стояли вокруг рядами на том, что раньше было полями Брайтана. Появление такого большего числа незнакомцев, с иностранными знаменами, было больше, чем могли принять оставшиеся в живых люди из небольшой деревни. Едва только Перрин позволил бы им, даже эти жалкие остатки сбежали бы в лес, унеся с собой все, что могли на своих спинах и волокушах. Они бежали бы не оглядываясь, словно Перрин был еще одним Шайдо, из опасения, что он последует за ними.

Пока он продевал рукоять топора сквозь толстую петлю на ремне, глубокая тень около ближайшей телеги стала более высокой и превратилась в человека, обмотанного плащом, который казался черным в предрассветной темноте. Перрин не удивился. Хотя ближайшая коновязь насыщала воздух запахом нескольких тысяч животных, верховых, запасных, и тягловых, не говоря уже о запахе свежего навоза, он все еще различал и другие. Запах человека всегда выделялся из них. Кроме того, Айрам был всегда поблизости, ожидая, когда Перрин проснется. Серп уменьшавшейся луны низко в небе все еще давал для него достаточно света, чтобы разобрать лицо другого мужчины, и рукоять его меча, выглядывающую из-за плеча. Айрам раньше был Лудильщиком, но Перрин не думал, что тот смог бы стать им снова, хотя он по-прежнему носил яркие одежды Странствующего народа. В Айраме виделась мрачная твердость, особенно заметная теперь, когда лунные тени не могли его скрыть. Он стоял, готовый выхватить свой меч, и с тех пор как Фэйли была пленена, гнев казался постоянной частью его запаха. Многое изменилось, с тех пор, когда Фэйли пленили. Но Перрин теперь разбирался в гневе. Он не существовал для него до тех пор, пока Фэйли не захватили.

«Они хотят видеть Вас, Лорд Перрин», — сказал Айрам, кивнув головой на две тусклые фигуры, видневшиеся дальше между линиями телег. Слова вырывались в клубах пара на холодном воздухе. — «Я сказал, что они должны позволить Вам выспаться». Это была ошибка, которую Айрам совершил без спроса, добровольно взяв слишком большую заботу о нем.

Втянув воздух, Перрин отделил запахи тех двух теней от маскировавшего все остальное запаха лошадей. «Я хочу видеть их сейчас же. Подготовь для меня Ходока, Айрам», — он хотел сесть в седло прежде, чем проснется остальная часть лагеря. Частично из-за того, что длительное ожидание на одном месте было выше его сил. Ожидание не могло помочь настичь и поймать Шайдо. Частично, из-за возможности избежать необходимости разделять любое общество, которого он не желал бы. Он пошел бы с разведчиками сам, если бы мужчины и женщины, уже делающие эту работу не были лучшими, чем он.

«Да, милорд», — в его запах добавилась колючесть, пока он шел по снегу, но Перрин едва отметил это. Более важным был Себбан Балвер, стоявший в темноте, закутанный в одеяла, и Селанда Даренгил.

Балвер казался тощим даже в большом, подбитом мехом плаще, скрывавшим под глубоким капюшоном его сухое лицо. Даже когда он стоял, ссутулившись, он все равно был выше кайриенки весьма маленького роста. Обхватив себя руками, он переминался с одной ноги на другую, пытаясь не замерзнуть от холода, просачивающегося сквозь подошвы ботинок. Напротив, Селанда, одетая в темный мужской кафтан и штаны, удачно делала вид, что не замечает холода, несмотря на пушистый белый пар, который отмечал каждый вздох. Ее пробирала дрожь, но она старалась стоять прямо, откинув плащ с одной стороны, так, что было видно руку в перчатке, сжимающую рукоять меча. Капюшон ее плаща был также отброшен, открывая волосы, короткие, за исключением хвоста на затылке, переплетенного темной лентой, спускавшегося по шее. Селанда была лидером тех глупцов, что желали походить на Айил. Айил, носящих мечи. Ее запах был мягким и плотным, как желе. Она волновалась. Балвер пах… настойчивостью…. но впрочем, он так пах почти всегда, хотя никогда не проявлял заметной активности, только всегда был собран.

Маленький тощий мужчина прекратил переминаться, чтобы делать резкий чопорный поклон. «У леди Селанды есть новости, которые, я считаю, Вы должны услышать от нее самой, милорд». Тонкий голос Балвера был сух и точен, точно таким же, каким был его владелец. Он будет говорить точно также, даже положив голову на плаху палача.

«Миледи, не могли бы Вы начать?» — Он был только секретарем — секретарем Фейли и Перрина — и главным образом старался держаться в тени, а Селанда была дворянкой. Но сейчас Балвер ее не просто просил.

Она бросила на него острый косой взгляд, теребя свой меч, и Перрин уловил в ней напряжение. Он не думал, что она в действительности бросится на парня, но с другой стороны, он не был полностью уверен ни в ней, ни в одном из ее нелепых друзей, чтобы окончательно снять этот вопрос. Балвер спокойно наблюдал за нею, его голова склонилась набок, а в запахе появилось нетерпение, но не беспокойство.

Кивнув головой, Селанда перевела внимание на Перрина. — «Я вижу Вас, Лорд Перрин Златоокий», — произнесла она с явным кайриенским акцентом, но поспешно, зная, что он не одобрял их подражания айильским обычаям. — «Сегодня ночью я узнала три вещи. Сначала, наименее важное — Хавиар сообщил, что вчера Масима снова послал гонца назад в Амадицию. Нерайон пробовал было проследить за ним, но потерял его.»

«Скажите Нерайону, что я приказал никого не преследовать», — ответил Перрин резко. «И скажите Хавиару то же самое. Им следует понимать это! Они должны только наблюдать, слушать, и сообщать, что видят и слышат, но не больше этого. Вы понимаете меня?» Селанда ответила быстрым кивком, на мгновение ее запах пронзил шип страха. Страх перед ним, предположил Перрин, страх, что он был рассержен на нее. Некоторым людям было нелегко смотреть в его желтые глаза. Он снял свою руку с топора и сложил вместе за спиной.

Хавиар и Нерайон были одними из тех двух дюжин молодых глупцов Фэйли, один из Тира, другой из Кайриена. Фэйли использовала большую их часть как соглядатаев, факт, который, по некоторым причинам, все еще раздражал его, хотя она сказала ему без околичностей, что шпионаж всегда был женским занятием. Мужчине следует слушать внимательнее, когда он думает, что его жена шутит. Потому что она могла и не шутить. Само по себе использование шпионов заставляло его чувствовать себя неуютно, но раз уж Фэйли могла использовать их, то и он, как ее муж, также мог это делать, когда возникла необходимость. Но только двоих, не более. Масима был убежден, что каждый, кроме Друзей Темного, рано или поздно был обречен последовать за ним, но все же и он мог бы стать подозрительным, если бы слишком многие оставили лагерь Перрина, чтобы присоединиться к нему.

«Никогда не зовите его Масимой, даже здесь», — добавил он резко. Недавно этот человек сообщил, что Масима Дагар умер и восстал из могилы Пророком Лорда Возрожденного Дракона, и он очень раздражался при малейшем упоминании об его прежнем имени. «Перестанете следить за языком, оговоритесь в неправильном месте, и можете считать огромной удачей, если в следующий раз он только прикажет нескольким из его громил выпороть Вас, когда они поймают вас одну-одинешеньку». Селанда снова серьезно кивнула, и на сей раз уже безо всякого запаха страха. Свет, эти идиоты Фэйли не способны понять, чего им следует опасаться.

«Уже почти рассвет», — пробормотал Балвер, дрожа и сильнее закутываясь в плащ. — «Скоро все начнут просыпаться, а некоторые вопросы лучше всего обсуждать незаметно. Не следует ли миледи продолжить?» — И снова это было больше, чем предложение. Селанда и остальная часть присягнувших Фэйли, как понял Перин, были способны только создавать проблемы, и Балвер по каким-то собственным причинам хотел сбить с нее спесь, но она действительно забеспокоилась и начала бормотать извинения.

Перрин заметил, что темнота действительно начинала уменьшаться, по крайней мере, для его глаз. Небо все еще выглядело черным, усыпанным яркими звездами, но он уже мог различить цвета шести тонких полос, которые пересекали камзол Селанды. По крайней мере, он мог отличить их один от другого. Пришедшее понимание, что он спал дольше, чем обычно, заставило его зарычать. Он не мог позволить себе признаться в усталости, но как же он устал! Он должен был выслушать извинения Селанды — ей не следовало столько волноваться о гонцах Масимы — он отправлял их почти ежедневно. Но его мысли с тревогой искали Айрама и Ходока. Его уши уловили шум и возню у привязи, но все же, пока не было даже признака его лошади.

«Второе, милорд», — сказала Селанда, « это то, что Хавиар видел бочки с соленой рыбой и говядиной, многие с алтарской маркировкой. Он также говорит, что среди людей Мас… Пророка есть алтарцы. Несколько, кажется, ремесленников, и один или два могли быть торговцами или знатными горожанами. Влиятельные мужчины и женщины, в любом случае, веские люди, хотя некоторые кажутся неуверенными в том, правильное ли решение они приняли. Несколько вопросов могли бы рассказать, откуда прибыли рыба и говядина. И, возможно, получить для Вас больше глаз и ушей».

«Я знаю, откуда прибыли рыба и говядина», — сказал раздраженно Перрин. Его руки за спиной сжались в кулаки. Он надеялся, что скорость, с которой он двигался, удержит людей Масимы от дальнейших набегов. Но они именно так и поступали, и столь же скверно как Шайдо, если не хуже. Они давали людям шанс поклясться в верности Возрожденному Дракону, а тех, кто отказывался, а иногда и тех, кто просто колебался слишком долго, карали огнем и сталью. В любом случае, неважно, следовали ли они за Масимой, но от тех, кто поклялся, ожидались добровольные пожертвования в поддержку Пророка, а те, кто умер, были явными Друзьями Темного — их имущество просто конфисковали. Воры, согласно законам Масимы, теряли руку, но то, что делали налетчики по приказу Масимы, не было воровством. Согласно его законам, убийство и другие преступления заслуживали повешенья, но большинство его последователей, казалось, предпочитали убивать вместо получения присяги. Если бы был просто грабеж, пусть, но для многих из них убийство было просто забавной игрой перед едой.

«Передай им держаться подальше от этих алтарцев», — продолжал Перрин. «За Масимой следуют бродяги всех мастей, и даже если кто-то из них и может иметь свои цели, это не будет продолжаться слишком долго — они растворятся в общем зловонии, стремясь делать все так же, как остальные. Они, не смущаясь, выпотрошат даже соседа, не говоря уже про того, кто задает неправильные вопросы. Что я хочу знать — так это то, что Масима делает и каковы его планы».

То, что у него есть определенная схема, казалось очевидным. Масима утверждал, что прикосновение к Единой Силе было богохульством для любого, кроме Ранда, и говорил, что он не хочет ничего другого, как присоединяться к Дракону Возрожденному на востоке. Как всегда, мысли о Ранде принесли цвета, кружащиеся в голове, и сегодня ярче, чем обычно, но укрощенный гнев обратил их в пар. Несмотря на богохульство, Масима воспользовался Перемещением, причем через Переходные Врата, которые не только были созданы Силой, но мужчинами, использующими Силу. И независимо оттого, что он провозглашал, делал все, чтобы остаться на западе как можно дольше, не помогая спасать Фэйли. Перрин доверял людям, пока они оставались надежными, но один запах Масимы сразу же подсказал ему, что парень был столь же безумен, как бешеное животное, и не заслуживал ни малейшего доверия.

Он обдумывал варианты остановить эту схему, чтобы это ни было. Остановить убийства и поджоги Масимы. У Пророка при себе имелось десять или двенадцать тысяч человек, возможно больше — никто не был в состоянии сделать правильный подсчет, учитывая беспорядок, царящий в их лагере — в то время как за Перрином следовали меньше, чем четверть людей от этого числа, несколько сотен из них — возницы, конюхи и прочие, которые были более помехой, чем помощью в бою, но все же с тремя Айз Седай и двумя Аша'манами, не говоря уже о шести Хранительницах Мудрости. Он мог остановить Масиму. Мудрые и две из трех Айз Седай захотели бы принять в этом участие. Больше, чем просто захотели бы. Они хотели видеть Масиму мертвым. Но его разрозненная армия только раздробилась бы при этом на сотни меньших банд, которые рассеялись бы по всей Алтаре и за ее пределами, грабя и убивая, только уже во имя себя, а не от имени Возрожденного Дракона. «Разбить Шайдо, значит сделать то же самое», — подумал он, и отодвинул эту мысль подальше. Нейтрализация Масимы заняла бы время, которого у него не было. Этот безумец может подождать, пока Фэйли не будет спасена. Пока Шайдо не будут размолоты в щепки.

«Что в третьих, Селанда?» — сказал он грубо. К его удивлению, запах беспокойства, исходящий от женщины стал еще гуще.

«Хавиар видел кое-кого», — она сказала медленно. «Он не сказал мне сначала». Ее голос на мгновение стал жестким. «Я удостоверилась, что такого больше не произойдет!» Глубоко вздохнув, она, казалось, боролась с собой, но затем выпалила, — «Масури Седай навестила Масиму… Пророка. Это правда, милорд, поверьте! Хавиар видел ее не раз. Она проходит в их лагерь тайно, одним и тем же путем, закутавшись в плащ, но он дважды смог хорошо разглядеть на ее лицо. Ее каждый раз сопровождает мужчина, и иногда с ней приходит другая женщина. Хавиар не разглядел мужчину достаточно хорошо, чтобы убедиться, но описание соответствует Ровайру, Стражу Масури, и Хавиар уверен, что вторая женщина — Анноура Седай.»

Она резко осеклась, ее глаза мрачно сияли в лунном свете, пока она смотрела на него. Свет, она столь же сильно волновалась о том, как он воспримет это, как и о том, что именно это означало! Он вынудил свои руки разжаться. Масима презирал Айз Седай так же сильно, как Друзей Темного. Он почти объявил их Друзьями Темного. Итак, из-за чего бы ему принимать у себя двух Сестер? Почему они пришли к нему? Мнение Анноуры относительно Масимы оставалось скрытым за непроницаемым лицом Айз Седай и двусмысленными высказываниями, которые могли подразумевать, что угодно, но Масури высказалась прямо, что этот человек должен быть убит подобно бешеной собаке.

«Убедись, что Хавиар и Нерион внимательно присматривают за сестрами, и узнай, не смогут ли они подслушать одну из их встреч с Масимой». Мог ли Хавиар ошибиться? Нет, в лагере Масимы было немного женщин. Собственно говоря, это и делало невероятным, что уроженец Тира мог перепутать одну из тех немытых, с мертвыми глазами, ведьм с Масури. Вид женщин, желающих идти с Масимой, обычно заставлял мужчин выглядеть Лудильщиками. «Скажите им, чтобы поостереглись. Лучше упустить шанс подслушать, чем быть схваченным во время такой попытки. Нет никакой пользы в том, что их повесят на дереве». Перрин знал, что он говорил грубо, и попробовал сделать свой голос более мягким. Это стало труднее, с тех пор как Фэйли похитили. «Прекрасная работа, Селанда». По крайней мере, хоть это прозвучало не так, как будто он лаял на нее. «Твоя, Хавиара и Нериона. Фэйли была бы горда за вас, если бы она знала».

Улыбка осветила ее лицо, и если бы она смогла, она вытянулась еще сильнее. Гордость, чистая и яркая, гордость победы, почти заслонила остальные запахи, исходящие от нее! — «Спасибо, милорд. Спасибо!» Можно было подумать, что он наградил ее. Возможно, так и будет, пришла мысль в его голову. Хотя, если подумать, Фэйли могла бы быть и недовольна тем, что он использовал ее шпионов, или даже тем, что узнал про них. Когда-то мысль о рассерженной Фэйли тревожила его, но это было до того, как он узнал про ее шпионов. И еще оставался небольшой вопрос о Сломанной Короне, о которой проговорился Илайас. Каждый всегда говорил, что у «жены есть свои тайны», но всему же есть предел!

Поправляя плащ на своих узких плечах одной рукой, Балвер покашлял в кулак другой. «Хорошо сказано, милорд. Очень хорошо сказано. Миледи, я уверен, что Вы хотите передать инструкции Лорда Перрина как можно скорее. Это следует сделать, чтобы не возникло никаких недоразумений.»

Селанда закивала, не сводя глаз с Перрина. Ее рот открылся, и Перрин был уверен, что она намеревалась сказать кое-что о надежде, что он найдет воду и прохладу. Свет, вода была одной из тех вещей, которой было в достатке, даже если она и была главным образом заморожена, и в это время года, никто не нуждался в прохладе даже в полдень! Она, вероятно, поняла это, потому заколебалась перед тем как сказать, — « Вы очень добры, милорд. Если я могу быть настолько смелой, именно эту доброту заметила в Вас Леди Фэйли».

Перрин наклонил голову в благодарность. Во рту был вкус пепла. Доброта была забавным способом завоевать благосклонность Фэйли, особенно для мужа, который все еще не отыскал ее за две недели поисков. Девы сказали, что ее сделали гай'шайн, и что с ней не будут обращаться плохо, но они должны были признать, что эти Шайдо уже нарушили обычаи сотней различных способов.

На его взгляд, быть похищенным уже было достаточно плохим обращением. Горький пепел.

«Леди все сделает хорошо, милорд», — мягко сказал Балвер, наблюдая за Селандой, исчезающей в темноте среди телег. Это одобрение было неожиданным. Обычно он пробовал отговорить Перрина использовать Селанду и ее друзей на основании того, что они были импульсивны и ненадежны. «У нее есть нужные инстинкты. У кайриенцев они есть, обычно, у тайренцев тоже, до некоторой степени, по крайней мере, у дворян, особенно теперь…» — отрезал он резко, и осторожно посмотрел на Перрина. Если бы это был другой человек, Перрин полагал бы, что он сказал больше, чем собирался, но он сомневался, что Балвер смог бы зайти так далеко. Его запах оставался постоянным, не изменяясь, как это было бы у неуверенных в себе людей. — "Я могу добавить один или два пункта к ее сообщению, милорд? "

Хруст копыт по снегу объявил о появлении Айрама, ведущего серо-коричневого жеребца Перрина и своего собственного долговязого серого мерина. Эти два животных пытались укусить друг друга, и Айрам крепко держал их по отдельности, хотя и с трудом. Балвер вздохнул.

«Вы можете изложить все, что нужно в присутствии Айрама, Мастер Балвер», — сказал Перрин. Маленький человек наклонил голову в неохотном согласии, и вновь вздохнул. Каждый в лагере знал, что Балвер умел собрать воедино слухи, случайно услышанные замечания и поступки людей, чтобы сформировать картину того, что происходило в действительности или что могло бы случиться. И сам Балвер полагал, что это — часть его работы как секретаря, но по каким-то причинам он любил притворяться, что он никогда не делал ничего подобного. Это был безобидный обман, и Перрин пытался эго высмеять.

Приняв поводья Ходока из рук Айрама, он сказал, — «Айрам, ненадолго погуляй сзади. Я должен поговорить с Мастером Балвером наедине». — Вздох Балвера был настолько слаб, что только Перрин расслышал его.

Айрам без единого слова пристроился позади, поскольку они уже начали идти. Замерзший наст затрещал под ногами, но его запах снова стал острым и вперемешку с тонким, запахом угрюмости. На сей раз, Перрин узнал запах, но обратил на него внимания не больше, чем обычно. Айрам ревновал к любому, кто проводил с ним время, кроме Фэйли. Перрин не видел возможности положить этому конец, и привык к чувству собственничества Айрама. Пока они шли вместе, Балвер оглядывался через плечо, чтобы посмотреть, достаточно Айрам далеко, чтобы не слышать слова, когда он решится их произнести. Тонкой бритвой запах Балвера прорезала подозрительность, необычайно чистая и холодная, выглядевшая противоположностью ревности Айрама. Невозможно изменить мужчин, которые не хотели меняться.

Коновязи и повозки были расположены в середине лагеря, где ворам было бы сложно до них добраться, и хотя небо все еще выглядело черным для большинства глаз, возницы и конюхи, спавшие поближе к своей собственности, уже проснулись и сворачивали одеяла, некоторые поправляли шалаши, сделанные из сосновых ветвей и веток деревьев, собранных в окрестных лесах, надеясь, что они еще пригодятся для следующей ночевки. Костры для приготовления пищи были уже разведены, над ними виднелись небольшие черные котелки, хотя кроме овсянки или сушеных бобов, еды больше не было. Охота и ловля давали немного мяса — оленей и кроликов, куропаток и тетеревов, других животных и птиц, но это были мелочи, по сравнению с числом едоков, и с момента переправы через Элдар припасы покупать было негде. За Перрином следовали рябь поклонов и реверансов, с пожеланиями «доброго утра, милорду» и благословений Света, но мужчины и женщины, видевшие его, оставляли попытки обустроить свои убежища, а кое-кто начинал разбирать их, словно они ощутили его намерение продолжать движение. Они уже хорошо его знали к настоящему времени. С того дня, когда до него дошло, каким он был болваном, он не проводил двух ночей на одном месте. Не останавливаясь, он отвечал на их приветствия.

Остальная часть лагеря образовала тонкое кольцо вокруг лошадей и телег, лицом к окружающему лесу. Здесь были двуреченцы, разделенные на четыре группы и всадники из Гаэлдана и Майена, стоящие между ними. Кто бы ни к ним не приблизился, с любой стороны он столкнется с лучниками Двуречья и обученной конницей. Больше всего опасения у Перрина вызывало не внезапное нападение Шайдо, а скорее Масима. Он, казалось, следовал за ним достаточно мирно, но кроме этих новостей насчет набегов, за прошлые две недели пропало без следа девять гаэлданцев и восемь майенцев, и никто не считал их дезертирами. До того, в день похищения Фэйли, двадцать майенцев попали в засаду и были убиты, и никто не подозревал никого иного, кроме людей Масимы. Так что хрупкий мир существовал, но странный и тернистый мир, но никто не поставил бы и медяка на то, что так будет продолжаться всегда, скорее ставка была бы заведомо проиграна. Масима делал вид, что не представляет никакой опасности для этого хрупкого равновесия, но его последователи, казалось, нимало о том не заботились, и какую бы невинность не изображал Масима, он был их вождем, и от него они получали приказы. Так или иначе, Перрин собирался потерпеть, пока Фэйли не будет снова свободна. А пока он сделал свой лагерь слишком крепким орешком, чтобы его раскусить, что было еще одним способом сохранить мир.

Айил настояли на наличии собственного слоя в этом странном пироге, получившимся из лагеря, хотя их было менее пятидесяти, считая гай'шайн, обслуживающих Хранительниц Мудрости, и он задержался, взглянув на их низкие темные палатки. Единственные другие палатки в лагере принадлежали Берелейн и ее двум горничным, на другой стороне лагеря, невдалеке от немногих сохранившихся зданий Брайтона. Орды блох и вшей сделали их непригодными для жилья, даже для закаленных солдат, ищущих убежище от холода, а сараи были гнилыми и ветхими, которые ветер, завывая, продувал насквозь, и наполнены еще худшими паразитами, чем дома. Девы и Гаул, единственный мужчина среди Айил, не бывший гай'шайн, ушли с разведчиками, и в палатках Айил было тихо, но запах дыма, исходящий из отдушин, подсказал ему, что гай’шайн готовили завтрак для Хранительниц Мудрости, или уже накрывали его. Анноура, советница Берелейн, обычно и делила с ней шатер, но Масури и Сеонид останутся с Хранительницами Мудрости, возможно даже помогая гай'шайн приготовить завтрак. Они все еще пытались скрыть тот факт, что Мудрые считали их ученицами, хотя, наверное, каждый в лагере уже знал об этом. Любой, кто видел Айз Седай самостоятельно носящих дрова или воду, или слышал хоть раз разговоры об их усталости, мог это понять. Две Айз Седай принесли клятву Ранду — и снова в его голове взрывом закружились цвета, и снова они разбились о его негасимый гнев — но Эдарру и других Хранительниц Мудрости специально послали, чтобы за ними следить.

Только сами Айз Седай знали, как сильно держали их собственные клятвы, или сколько свободы они оставляли для маневра, играя словами, но ни одной не разрешалось прыгать, пока Хранительница не скажет «лягушка». Сеонид и Масури сказали, что Масима должен быть убит, словно бешеная собака, с чем согласились и Хранительницы. По крайней мере, они так сказали. Они не приносили никаких Трех Клятв, чтобы говорить правду, и думать правдиво, эта особенная клятва сдерживала Айз Седай больше на бумаге, чем на деле. Но он, кажется, припомнил, как одна из Хранительниц говорила ему, что Масури считает, что и бешеную собаку можно посадить на цепь. Нельзя прыгать, пока Хранительницы не сказали «лягушка». Это очень походило на головоломку, собираемую из набора металлических частей, выкованных кузнецом, с остро отточенными гранями. Он должен был собрать ее, но одна ошибка — и он мог порезаться до кости.

Краем глаза Перрин видел Балвера, наблюдающего за ним исподтишка, задумчиво скривив губы. Птица, изучающая кое-что новое, без всякого опасения и не голодная, просто любопытная. Подобрав поводья Ходока, он пошел быстрее, так что человечек, чтобы не отстать, вынужден был увеличить свой широкий шаг, превратив его в маленькие скачки.

Часть двуреченцев стояли лагерем рядом с Айил, лицом на северо-восток, и Перин решал не пройтись ли немного на север, туда, где поселились гаэлданские всадники, или на юг — к ближайшим частям майенцев, но глубокого вздохнув, заставил себя вести лошадь сквозь лагерь своих друзей и соседей. Они все были уже на ногах, одеты в плащи и сжигали остатки шалашей в кострах, готовя еду или подогревая остатки кролика, оставшиеся с прошлой ночи, в котлах с овсянкой. Разговоры замолкали, и запах настороженности становился гуще, едва поднимались головы, чтобы посмотреть на него. Точильные камни замирали, точа сталь, а затем вновь начинали скрежетать. Луки были их любимым оружием, но каждый также был вооружен тяжелым кинжалом или коротким мечом, иногда даже длинным мечом, и они собрали все копья, алебарды и какие-то пики со странными лезвиями и шипами, которые Шайдо даже не удостоили бы внимания во время грабежа. Копья, к которым их руки уже привыкли, используя в поединках по праздникам длинные посохи, которые не сильно отличаются от пики, только утяжеленные металлом с одного конца. Их лица выглядели изможденными, голодными и замкнутыми.

Кто-то поднял крик в полголоса: «Златоокий!» Но никто его не поддержал, чтобы подбодрить Перина, как они делали еще месяц назад. Многое изменилось с тех пор, как похитили Фэйли. Теперь тишина была свинцовой. Молодой Кенли Мэрин, чьи щеки были все еще бледны, в том месте, где он соскоблил свою пробивающуюся бородку, избегал встречаться с Перрином взглядами, и Джори Конгар, чьи глаза блестели всякий раз, когда он видел что-нибудь маленькое и ценное, или пьян, когда мог, сплюнул, едва Перрин прошел мимо. Бен Крейв, сильно ударил его за это кулаком в плечо, но тоже не смотрел на Перрина.

Даннил Левин стоял, нервно теребя толстые усы, которые смешно торчали под клювом его носа. «Будут приказы, Лорд Перрин?» Даннил, казалось, заметно расслабился, когда Перрин отрицательно покачал головой, и снова быстро сел, уставившись в ближайший котел, словно мечтал только об утренней каше. Возможно, так и было: в последнее время никто не набивал живот дополна, а у Даннила никогда не было лишнего мяса на костях. Позади Айрам выразил свое недовольство звуком очень похожим на рычание.

Помимо двуреченцев здесь были и другие, но и они были не лучше. Вот Ламгвин Дорн, кажущийся неповоротливым парень со шрамами на лице — мелькнул его чуб и гладко стриженная голова. Ламгвин был похож на громилу, трактирного вышибалу, но теперь он был слугой Перрина, когда ему требовался кто-нибудь, что теперь было редко, и он, быть может, просто хотел быть в хороших отношениях с нанимателем. Но Базел Гилл, крепкий, бывший владелец гостиницы, взятый на службу Фэйли в качестве шамбайяна, с преувеличенным вниманием сворачивал свои одеяла, склонив лысеющую голову. А главная горничная Фэйли, Лини Элтринг, пожилая женщина, с постоянным пучком седых волос, из-за которого ее лицо казалось еще уже, чем было на самом деле, выпрямилась над кипящим котлом, сжав тонкие губы, и подняла длинную деревянную ложку, словно желая ей отогнать Перина прочь. Бриана Таборвин, чьи темные горящие глаза, выделялись на фоне бледного лица, сильно нахмурившись, похлопала руку Ламгвина и посмотрела на него. Она была женщиной Ламгвина, если не женой, и второй из трех горничных Фэйли. При необходимости они последовали бы за Шайдо, пока не упали бы замертво, и повисли бы на шее Фэйли, когда найдут ее, но для Перрина только Ламгвин еще сохранил унцию тепла. От Джура Грейди, одного из Аша'манов, бывших чужаками для всех из-за того, кем и чем они были, он, возможно, получил бы больше приветливости — ни один их них не показывал никакой враждебности к Перину. Но, несмотря на шум проснувшихся людей, топчущихся на слежавшемся снегу и проклинающих холод, когда они на нем поскальзывались, Грейди все еще спал, завернувшись в одеяла, под навесом из сосновых ветвей. Перрин шел сквозь ряды своих друзей, соседей, слуг, и чувствовал себя одиноким. Мужчина не может кричать о своей невиновности, если все думали обратное. Сердце его жизни лежало где-то на северо-востоке. Все вновь станет нормально, как только он вернет ее.

Лагерь окружала чаща из заостренных кольев в десять шагов глубиной, и он направился к краю стоянки гаэлданцев. Здесь были оставлены косые тропинки для свободного проезда всадников, однако Балверу и Айраму пришлось пристроиться за его спиной, чтобы пройти по тесной тропе. Пешему, чтобы здесь пройти, пришлось бы повилять и покрутиться прямо перед двуреченцами. Край леса лежал не больше чем в ста шагах от ограды, и был легко досягаем для двуреченских стрел. Огромные деревья взметали свои ветки высоко в небо. Некоторые из здешних деревьев были для Перрина незнакомы, но здесь были сосны, кожелисты и вязы, некоторые в целых три или четыре охвата, и дубы, которых было больше всего. Деревья были настолько большие, что убивали все, чуть выше кустиков, росших под ними, оставляя между стволами широкие проходы, и заполняющие их тени, темнее ночи. Старый лес. Такой мог проглотить целые армии, и никто не нашел бы даже костей.

Балвер следовал за ним сквозь ограду, стараясь идти как можно ближе к Перрину, желая привлечь к себе его внимание как можно скорее. — «Масима отправил гонцов, милорд», — сказал он, прикрываясь полой плаща, и бросая подозрительные взгляды на Айрама, пристально глядящего в ответ.

«Я знаю», — сказал Перрин, — «Ты считаешь, что они направлены Белоплащникам». — Он шел стремительно, стараясь уйти подальше от своих друзей. Он положил руку, сжимавшую поводья, на луку седла, но не стал вставлять ногу в стремя. Ходок нетерпеливо тряхнул головой. — «Масима мог посылать сообщения также и Шончан».

«Ну раз уж Вы заговорили об этом, милорд… Есть реальная возможность, чтобы убедиться в этом. Могу я еще раз напомнить, что взгляды Масимы на Айз Седай очень близки к взглядам Белоплащников? Фактически, они идентичны. Он желал бы видеть каждую сестру мертвой, если бы только смог. Представления Шончан — более… прагматичны, если можно так сказать. В любом случае, они менее соответствуют взглядам Масимы».

«Как бы вы сильно не ненавидели Белоплащников, мастер Балвер, но они не являются корнем всего зла. А Масима имел дело с Шончан и прежде».

«Как скажете, милорд». — Лицо Балвера не изменилось, но от него сильно пахло сомнением. Перрин не мог доказать реальность встреч Масимы с Шончан, и сообщать каждому, как именно он узнал о них, что могло только добавить новые трудности к уже существующим. Это добавляло проблем Балверу. Он был человеком, принимающим только факты. «Что касается Айз Седай и Хранительниц Мудрости, милорд …. Айз Седай, кажется, полагают, что они всегда знают все лучше других, ну кроме, возможно, другой Айз Седай. Я полагаю, что Хранительницы Мудрости фактически такие же».

Перрин фыркнул, выбросив короткие белые росчерки пара в воздух. «Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю. Что-нибудь, о том, почему Масури встретилась с Масимой, и почему Хранительницы Мудрости это позволили. Я держу пари на Ходока против выпавшего из подковы гвоздя, что она не сделала бы этого без их разрешения». Анноура это другое дело, но она могла действовать и самостоятельно. Конечно, казалось маловероятно, что она действовала по воле Берелейн.

Поправляя плащ на плечах, Балвер поглядел назад за ряды заостренных кольев на лагерь, на палатки Айил. Пристально глядя, он словно надеялся разглядеть что-нибудь сквозь стены палаток. «Есть много вариантов, милорд», — сказал он раздраженно, — «Для некоторых, приносящих клятвы, все, что не запрещается присягой, — разрешается, и все, что не является приказом, — может игнорироваться. Другие же предпринимают действия, которые, как они верят, помогут их сюзерену, не спрашивая у него разрешения. Айз Седай и Мудрые, похоже, попадают в одну из этих категорий, но вот в какую их них, я могу только строить предположения, в зависимости от условий».

«Я мог бы просто спросить. Айз Седай не могут лгать, и если я нажму достаточно сильно, Масури могла бы действительно рассказать мне правду».

Лицо Балвера исказилось в гримасе, как от внезапной боли в животе. — «Возможно, милорд. Возможно. Весьма вероятно, что она сказала бы Вам кое-что, что-то похожее на правду. Айз Седай весьма в этом преуспели, как Вы знаете. В любом случае, милорд, Масури задалась бы вопросом, от кого Вы узнали, чтобы спросить, и это может вывести ее к Хавиару и Нериону. При этих обстоятельствах, кто может сказать, кому она расскажет? Прямой путь — не всегда лучший. Иногда, определенные вещи нужно делать скрыто, из соображений безопасности».

«Я говорил Вам, что Айз Седай нельзя доверять», — сказал резко Айрам. — «Я говорил Вам это, Лорд Перрин!» Он затих, когда Перрин поднял руку, но запах ярости, исходящий от него, был настолько силен, что Перрину пришлось сделать выдох, чтобы прочистить легкие. Какая-то часть его хотела втянуть этот запах поглубже и поглотить его.

Перрин внимательно посмотрел на Балвера. Если Айз Седай могли так жонглировать правдой, что ты смог отличить верх от низа, и действительно так и делали, то насколько сильно ты мог бы доверять им? Доверие всегда было вопросом. Он понял это после тяжелых уроков. Но теперь он был тверд, закален своим гневом. Молотом нужно пользоваться осторожно, а он бил сейчас там, где один промах вырвал бы сердце из его груди. — "Могут ли условия измениться, если некоторые из друзей Селанды начнут проводить больше времени среди Айил? Они хотят быть Айил, в конце концов. Это должно дать им достаточное оправдание. И возможно один из них сможет свести дружбу с Берелейн, и с ее советницей… "

«Это возможно, милорд», — сказал Балвер после секундного колебания. «Отец Леди Медор — Высокий Лорд Тира, что дает ей достаточно высокий сан, чтобы приблизиться к Первенствующей Майена, и это также может служить причиной. Возможно, один или двое из кайриенцев также имеют достаточно высокое происхождение. Найти тех, кто захотел бы пожить среди Айил будет еще легче».

Перрин кивнул. Будь внимателен с молотом, как бы ни хотелось разнести все, до чего мог дотянуться. «Тогда сделайте это. Только, мастер Балвер, вы пытаетесь … подталкивать… меня к этому, с тех пор как Селанда оставила нас. С этого момента, если у Вас найдутся предложения, делайте их. Даже если я девять раз подряд скажу „нет“, я все равно выслушаю и десятое. Я — не самый умный человек, но я прислушиваюсь к таким, а я думаю, что Вы из их числа. Только не пытайтесь подталкивать меня в выборе решения, которое вы хотите, чтобы я принял. Я этого не люблю, мастер Балвер».

Балвер заморгал, затем поклонился, подобрав плащ руками, сложенными на талии. Он пах удивлением. И одновременно удовлетворением. Удовлетворение? «Как скажете, милорд. Мой предыдущий хозяин не любил, когда я предлагал действия, если меня не спрашивали. Я не сделаю ту же ошибку снова, уверяю Вас». Пожирая глазами Перрина, он, казалось, принимал решение. — «Если мне позволят», — сказал он тщательно подбирая слова, — «Я скажу, что нахожу службу Вам… приятной … чего сам даже не ожидал. Вы — то, чем Вы кажетесь, милорд, без отравленных игл, скрытых в глубине, поджидающих неосторожного. Мой предыдущий работодатель был со своим глубоким умом, но я полагаю, что Вы не менее умны, только иначе. Я полагаю, что буду сожалеть оставляя службу у Вас. Любой мог бы сказать эти слова, чтобы удержаться на своем месте, но я действительно так думаю».

Отравленные иглы? Перед приходом на службу к Перрину последним местом работы Балвера было место секретаря у мурандийской дворянки, разорившейся в трудные времена, и не способной больше позволить себе его содержать. Муранди, по всей видимости, было местом куда худшим, чем предполагал Перрин. «Не вижу для вас никакой причины покидать мою службу. Только скажите мне, чем бы вы хотели заняться и позвольте мне решить, но не пытайтесь подталкивать. И забудьте о лести».

«Я никогда не льщу, милорд. Но имею большой опыт по части подстраивания под нужды своего повелителя. Таковы требования моей профессии». — Человечек поклонился еще раз. Прежде он никогда не был настолько формален. — "Если Вы не имеете больше вопросов, милорд, я могу идти поискать Леди Медор? "

Перрин кивнул. Человечек поклонился снова, а затем пошел, в обратном направлении. Его плащ, трепетал за спиной, придавая ему вид пробирающегося сквозь острые колья воробья, прыгающего по снегу. Он был странным человеком.

«Я не доверяю ему», — пробормотал Айрам, глядя вслед Балверу. — «И я не доверяю Селанде и ее товарищам. Они заодно с Айз Седай, попомните мои слова».

«Мы должны доверять хоть кому-то», — грубо ответил ему Перрин. Вопрос — кому? Запрыгнув в седло Ходока, он ударил его по серым бокам. Молот бесполезен, когда лежит без дела.