Перелетные птицы

Примерно часом позже - снова как в классической трагедии - его, преступника, потянуло на место преступления. Там уже была милиция, но это был не самый страшный удар для "Фэрвела". Людмила, которую, как он считал, он убрал как свидетеля, была жива и указала на него. Он показал документы, и милиция увидела, что арестованный убийца (поначалу милиция подумала, что это была ссора из-за женщины) является полковником КГБ. Первое впечатление о ссоре из-за женщины усилилось тем обстоятельством, что мужчина - жертва преступления, который действительно оказался здесь один, жил в Москве километрах в десяти от места убийства. Самым простым объяснением трагедии состояло в том, что он тоже имел связь или был влюблен в Людмилу и в этот вечер выследил парочку, чтобы застать её на месте со своим соперником. Протрезвевший "Фэрвел" понял к своему горькому сожалению, что против него нет ни малейших подозрений в шпионаже. Но убийцей он, безусловно , был. За это его судили, и в таком явном преступлении принадлежность к КГБ не дает защиты. В конце осени 1982 года "Фэрвел" начал отбывать 12-летний срок в иркутской тюрьме. И только тогда власти начали подозревать его в вещах гораздо более тяжких в их глазах, чем убийство. И выдал себя осужденный преступник. Вот с этого конца мы и должны вернуться к началу повествования. Оно было почти столь же необычным. Шпионская карьера, которая закончилась убийством в московском лесопарке, совершенном из его автомобиля, началась на парижских улицах примерно за пятнадцать лет до этого с того, что он разбил свой автомобиль (автор приводит как факты, но не отмечает ещё одну "необычную" общность двух случаев: и там и там он был пьян - примеч. перев.).

"Фэрвел" начал свою взрослую жизнь, получив диплом инженера автомобильной промышленности. Подразделение, ведавшее в Первом главном управлении КГБ (внешней разведке) добыванием технической информации, всегда искало таких специалистов для, как это называлось, "линии икс". В их задачу входил сбор на Западе любыми средствами любой крупицы научно-технической информации для советской военной машины. Многообразие целей этого огромного аппарата Кремля было впервые раскрыто "Фэрвелом", и об этих целях будет сказано ниже. А сейчас в центре нашего внимания сам "Фэрвел", молодой сотрудник советской разведки, направленный в Париж отделом "Т".

Он пробыл там пять лет под дипломатическим прикрытием, разрабатывая французских ученых и промышленников, у которых мог получить информацию или, если возможно, образцы продукции. Контактом с таким потенциалом был один французский бизнесмен, занимавший видную позицию на предприятии французской электронной промышленности - ключевом объекте советского проникновения. "Фэрвел" оформил свою связь как перспективную письмом в Москву. Если забыть про профессиональную сторону, у "Фэрвела" установились добрые отношения со своей "разработкой". Эти отношения стали совсем близкими, после того как "Фэрвел", находясь в пьяном виде за рулем, как-то ночью разбил свою машину на парижской улице. Он знал, что его за это ждут большие неприятности, если об этом узнает его здешний начальник. В состоянии крайнего расстройства он обратился за помощью к бизнесмену. Этот джентльмен, то ли по доброте, то ли по расчету, оплатил полный ремонт машины и, более того, сделал так, чтобы машину отремонтировали в считанные часы. Когда "Фэрвел" увидел свой воскресший автомобиль, то, по словам бизнесмена, у него появились слезы благодарности и он буквально упал на колени перед своим благотворителем. Начало его истории как шпиона Запада, хотя она и началась по существу через несколько лет, может быть датировано этим моментом.

В 1970 году "Фэрвел" с сожалением уехал из Парижа, сохранив о нем множество теплых воспоминаний. Его друг и спаситель (ему потом предстоит съездить в Россию по делам не менее сотни раз) имел естественные рабочие отношения с французскими спецслужбами, которые взяли на учет русского как долговременную перспективную связь. "Фэрвел", со своей стороны, вполне мог допустить, что его французский друг работает на спецслужбы своей страны, хотя и зарегистрировал его как важный источник технический информации для Москвы. Это может показаться сложным уравнением, но весьма распространенным в алгебре шпионажа. Основополагающим здесь были дружеские отношения, сложившиеся между двумя людьми, закрепленные со стороны "Фэрвела" долгом признательности.

В течение десяти последующих лет французские спецслужбы проявляли примерную профессиональную выдержку, заботясь лишь о сохранении контакта. Во время своих визитов в Москву бизнесмен периодически встречался со своим советским другом, но это были контакты на личном уровне, без каких бы то ни было оперативных дел. В Париже решили играть в долгую игру, надеясь, что в один прекрасный день "Фэрвел" сам сделает нужный шаг. В конце 1980 года выдержка французов была вознаграждена. Бизнесмен получил в Париже письмо от "Фэрвела" и устное послание. Ни там, ни там не было никаких предложений о прямой работе на Францию, а попросту содержалась просьба о новой встрече в Москве. Французским спецслужбам хватило этого намека. С этого времени дело "Фэрвела" вступает в активную фазу.

Операция оказалась оригинальной в том смысле, что её вела в течение всего времени. сколько она длилась, ДСТ (контрразведка). Во время работы во Франции русский автоматически подпадал под её наблюдение. После отъезда, когда контроль над ним должен был бы осуществляться в Москве, его, казалось бы, следовало передать коллегам (и злейшим конкурентам) из СЕДЕК (разведки). Директор ДСТ Марсель Шале и новый министр внутренних дел Гастон Деферр поставили вопрос перед президентом Миттераном, который пришел на смену Валери Жискар д'Эстену летом 1981 года. "Раз дело идет, пусть и идет по-старому", - лаконично ответил Миттеран. Таким образом только что пришедшие к власти социалисты показали, что они понимают потенциальную значимость дела для интересов Франции и Запада в целом.

К лету 1981 года дело "Фэрвела" шло не просто хорошо, а замечательно. Но Раймон Нар, который, как глава советского отдела контрразведки, должен был вести дело, встретился с трудностями по работе в незнакомой области связью и руководством "Фэрвелом" на чужой территории. Операция требовала импровизации и привыкания к новым условиям. Она принесла великолепные результаты, но ставила порой перед такими сложными задачами, преодолевать которые удавалось только благодаря холодным нервам и галльской удали.

Первым из возникших вопросов было как отнестись к настойчивому приглашению "Фэрвела" на встречу. Сам бизнесмен не мог немедленно выехать в Москву, но к этому времени у его фирмы появился постоянный офис в советской столице, и его возглавлял в качестве представителя другой француз. И первые шаги было решено сделать через него. Этот представитель был кавалером ордена Почетного Легиона и, когда его пригласили в Париж и изложили суть дела, счел своим патриотическим долгом участвовать в деле, хотя это было и небезопасно для него, как для лица, не имеющего дипломатического иммунитета. Ему рассказали о "Фэрвеле", обучили основным приемам шпионского искусства и, после этих молниеносных курсов сроком менее чем в неделю, отправили обратно в Москву. Редко когда такую крупную разведывательную операцию подвешивали на такой тонкой нити.

Дело упрощалось тем, что "Фэрвел" уже сам всё проработал. Так что когда француз позвонил ему, "Фэрвел" тут же назначил ему встречу в центре Москвы, почти под кремлевскими стенами, и передал ему первую стопку документов. Некоторые были оригиналами, их следовало переснять в офисе фирмы и незамедлительно вернуть при следующей встрече, другие же "Фэрвел" уже переснял. Любопытно, что на большинстве документов стоял штамп "Снятие фотокопий запрещено!"

Это была первая партия документов, которая прибыла в Париж (представитель направил её коммерческим багажом в составе французской диппочты - нормальное явление) и которую Раймон Нар увидел собственными глазами. Он сообщил своему руководству о размерах полученного богатства. "Фэрвел" был к этому времени старшим офицером в отделе "Т", втором по величине в Первом главном управлении КГБ. Оно занималось сбором "специфической информации" за рубежом, прежде всего связанной с ядерными исследованиями на Западе, ракетными и космическими программами, компьютерными технологиями. К тому же отдел занимался оценкой полученных со всех концов света материалов и распределением их в заинтересованные ведомства Советского Союза. Так что "Фэрвел" был в курсе самых последних нужд Кремля по части военно-промышленных секретов и того, как КГБ удовлетворяет эти нужды.

Раймону Нару и его коллегам стало ясно, что работа с таким бесценным источником должна быть поставлена на более солидное основание, а это означало создание во французском посольстве некоего экстерриториального образования. Московский представитель фирмы рисковал своей свободой и, может быть, головой при каждой передаче материалов. Марсель Шале воспользовался близкими отношениями с генералом Жеану Лаказом, начальником штаба Вооруженных Сил Франции, из из военного атташата в Москве был выбран один офицер, оказавшийся другом Раймона Нара. Этот офицер был введен в Париже в курс дела. Ему сказали, что всё это надо хранить в строжайшей тайне, даже, предупредили его, от посла. Это решение не сулило ничего кроме выгод. Офицер, хотя и не специалист из области разведки, был все-таки профессионалом, переснятие документов теперь могло осуществляться в безопасном месте посольства, сам офицер имел дипломатический иммунитет.

Но имелись при этом и неудобства, связанные прежде всего с тем, что офицеру приходилось исполнять и свои официальные функции. Однажды, например, он был обязан появиться на официальном мероприятии на даче своего посла сразу же после получения материалов от "Фэрвела" (обычно это делалось на машине). Что ему было делать с ценным товаром, который вряд ли можно было тащить на прием, да и на себе его не спрятать? Нельзя было и выпускать его из рук, поскольку за дачей вела наблюдение охрана.

Тогда он подошел к охраннику и сказал ему, что в машине лежит коробка виски и он не хотел бы, чтобы её украли, пока он находится на приеме. Чтобы поощрить охранника, он дал ему бутылку спиртного. Охранник точно исполнил его указания. Так в течение двух часов советский часовой нес охрану лежавших в автомобиле нескольких сот советских секретных документов.

Следует добавить, что с чисто физической точки зрения операция упростилась. По просьбе "Фэрвела" ему передали фотокамеру с высокой разрешимостью, и с конца лета 1981 года он передавал материалы в гораздо более удобной форме - в маленьких кассетах. Так длилось до конца деятельности "Фэрвела".

Прежде чем вернуться к драматической развязке этой истории, возьмемся оценить значение "Фэрвела" среди других советских перебежчиков.

Прежде всего он представил Западу полную картину сети научно-технического шпионажа, действующей против него. В центре её стоит Военно-промышленная комиссия со своей структурой. Запад знал о её существовании, но считал её функции ограниченными координацией производства внутри страны с целью сглаживания недостатков и предотвращения дублирования. "Фэрвел" раскрыл вторую и параллельную задачу: определение технической информации, которую необходимо достать для Военно-промышленной комиссии за рубежом для латания дыр в собственных знаниях, распределение приоритетов между задачами.

Он назвал шесть организаций, ответственных за реализацию поставленных задач: КГБ с его специальным отделом "Т", ГРУ - военная разведка, Государственный комитет по науке и технике (ГКНТ), Академия Наук СССР, Министерство внешней торговли и Госкомитет по внешнеэкономическим связям (ГКЭС), занимавшийся в основном странами "третьего мира". "Фэрвел" объяснил, что все вместе они решают задачу не упустить поезд всемирных технических инноваций. Чтобы не отстать от этого поезда, они готовы тратить миллионы рублей, чтобы купить на него билеты. Но если билеты нельзя купить, их следует украсть. "Фэрвел" подчеркивал все увеличивавшуюся помощь Москве со стороны разведок Восточно-Европейских стран. В течение, например, одного отчетного периода поляки и восточные немца добыли собственными усилиями б'ольшую часть информации по ядерным вопросам, 40 процентов - "звездным войнам", ценную информацию по западному химическому и биологическому оружию, а также материалы по обычным вооружениям - например, по танку "Леопард". ФРГ и Вена - резиденция Международного агентства по атомной энергии - были первыми целями восточноевропейских спецслужб.

"Фэрвел" представил результаты того, что сумел втянуть в себя этот всемирный "пылесос", в виде совершенно секретных отчетов Военно-промышленной комиссии за 1979-1980 годы. За первый год за границей было добыто 58.516 документов и 5.824 образца техники. Благодаря этим приобретениям, утверждалось в отчете, в Советском Союзе было запущено 164 новых проекта исследований и развития, а работа над 1.262 проектами была ускорена и сокращена по времени. За следующий год число материалов сократилось, но качественно выросло, что позволило инициировать 200 проектов и сэкономить на работе над 1.458.проектами. За четыре года, по данным "Фэрвела", было добыто 30.000 образцов техники, поступило 400.000 западных документов. А отчет подразделения "Т" за 1980 год показывал, что в предыдущем году только КГБ истратил на неуказанные образцы западной техники 800.000 рублей в иностранной валюте плюс ещё 1,5 миллиона - на "контрольно-измерительные приборы, радиоприемники и - передатчики, охрану информационных каналов" и пр. Эти цифры дают представление об общих расходах в рамках ВПК.

Такая статистика, представленная Военно-промышленной комиссией своим хозяевам из Политбюро, возможно, несколько натянута. Но Западу не было необходимости в информации "Фэрвела", чтобы получить представление об основных примерах хищений в области научных разработок, видимых невооруженным глазом. Так, основной самолет радиациолокационной разведки советских ВВС является прямой копией американского AWAC; русский бомбардировщик "Блэкджек" (по натовской терминологии - примеч. перев.) смоделирован по по американскому В1-В; транспортный самолет с коротким взлетом "Антонов-72" - близнец "Боинга YC-14"; новейшие советские торпеды для подводных лодок сделаны по образцу американской МК-48; по сообщению другого советского перебежчика, хищение всех чертежей американской субмарины "Джордж Вашингтон" (вряд ли такой объем чертежей можно похитить чисто физически; см. также предисловие от издателей - примеч. перев.) позволило русским построить собственную копию, которую с юмором обозвали "Жоржиком". Как показывают эти примеры, значительная часть золотой пыли, которая имеет происхождением Соединенные Штаты, всасывается упомянутым "пылесосом". Документы "Фэрвела" показывают, что в 1980 году, например, 61,5 процента информации поступило из американских источников, 10,5 - из Западной Германии, 8 - из Франции, 7,5 - из Великобритании и 3 - из Японии.

Среди более чем трех тысяч секретных и совершенно секретных документов , которые "Фэрвел" переправил на Запад, были и два списка сотрудников, составленных на основе документов, хранившихся у него в сейфе. Первый список насчитывал 250 сотрудников, работавших по "линии икс" под различными "крышами" по всему миру. Этот список позволил, по крайней мере на короткое время, парализовать операции КГБ в этой области. Но "Фэрвел" сумел нанести удар по контактам на местах офицеров "линии икс" по всему свету. Он передал Западу данные, которые позволили выйти более чем на сто шпионов, действовавших в научно-технической области как минимум в 16 натовских или нейтральных странах. Некоторые были арестованы, судимы и получили сроки. Других отпугнули или сделали их безвредными. За третьими установили наблюдение, в некоторых случаях через них Москву снабжали фальшивками.

Как и остальные разоблачения "Фэрвела", это была информация, вплотную затрагивавшая интересы партнеров Франции по НАТО. Этих партнеров, прежде всего Соединенные Штаты, которые, как показала статистика КГБ, являлись главной целью, поставили в известность по полной программе. Бытует история, что на саммите десяти стран в Оттаве в июле 1981 году новоизбранный президент Франции Миттеран отвел президента Рейгана в сторону и показал ему досье "Фэрвела", и, согласно этой версии, американский президент избавился от подозрений в отношении президента-социалиста и в мгновенье ока проникся сердечностью к нему. На самом деле эта перемена настроения имела место не в самой Оттаве, а на двусторонней встрече двух лидеров по дороге на саммит. И представление документов, хотя и заслужило благодарность Рейгана (особенно позже, после того как информацию оценили и пустили в дело), сразу не изменило американского отношения к Миттерану. Тем не менее досье "Фэрвела" безусловно помогло Франции, которая временами по своей инициативе держалась в стороне от союзников по НАТО, повысить свой авторитет в семействе спецслужб НАТО. Более того, разоблачение в глазах Белого дома глубины и целей советского научно-технического шпионажа оказалось, пожалуй, главным политическим отзвуков дела "Фэрвела". В Соединенных Штатах и во всем западном мире надолго запомнили реальность угрозы и необходимость принятия определенных контрмер против этой угрозы. Началась новая атака против "технобандитов" - западных бизнесменов, готовых за кругленькое вознаграждение помочь в контрабанде запрещенных товаров в Советский Союз. Ужесточились меры со стороны КОКОМ (Координационного комитета стран НАТО плюс Японии по продаже высокотехнологичной продукции в Советский Союз), особенно по самым высокотехнологичным товарам, как компьютеры и роботы. При сильной поддержке Франции КОКОМ стал специальным консультативным органом по контролю за продажей технологического оборудования, которое может представлять особый военный интерес для Москвы.

Но все эти мероприятия наталкивались на присущую западным, особенно американскому, обществам открытость. Благодаря этой открытости КГБ могло 40 процентов научно-технической информации черпать из открытых и законных источников, таких как статьи в технических журналах, доклады и дискуссий на международных научных конференциях и так далее. Благодаря предупреждениям "Фэрвела" даже в этой традиционно прозрачной области были предприняты определенные усилия по уменьшению утечек ценной информации.

Это одна часть его стратегического значения как шпиона. Другая состоит в раскрытии им собственных военных секретов Советского Союза, которые он раскрыл, и почти бессознательно - одновременно с передачей перечня разведывательных устремлений Кремля. Так, сведения о настойчивой охоте Москвы за данными на самолеты с вертикальным взлетом привели к раскрытию того факта, что Советский Союз занимается производством новой и на тот момент не известной Западу машины этого типа, а именно ЯК-44. Полетный радар на последних советских истребителях МИГ-29 стал "читаться" гораздо легче, когда было установлено, что он частично позаимствован у западных моделей. Равным образом знаменитые советские ядерные ракеты среднего радиуса SS-20 не представляли большого секрета для Запада, так как значительная часть её технологии пришла с Запада.

Что касается наземных вооружений, то НАТО впервые узнало, что в 90-х годах у Красной Армии будет новый боевой танк, после того как "Фэрвел" возвратил на Запад чертежи, ранее украденные и использованные при строительстве танка. Значительные пробелы выявились в области советских ракетных двигателей - одной из относительно редких областей, в которой русские удерживали значительное преимущество перед Западом. Хотя русские хвастались, что им нечего занимать в этой области, "Фэрвел" раскрыл, что Москва на самом деле очень интересовалась секретами "криогении" - особой сжатой смеси кислорода и азота, которая использовалась как горючее во французских ракетах "Ариан". Интерес Кремля к французским ракетам явился причиной того, что президент Миттеран в течение своего срока пребывания у власти холодно относился к русским, и это ещё один пример влияния "Фэрвела" на политические события.

Но пора вернуться в Советский Союз, в зиму 1982 года и увидеть, как "Фэрвел" сам закрыл шпионское досье на себя. Начнем с того, что мало было известно о нем самом и его семье, хотя это играло ключевую роль в его провале. Поскольку он отклонял предложения о встрече в Париже,* отрывочная информация о нем была собрана лишь двумя французскими связниками, которые встречались с ним в Москве.

* Предположения, что ему был навсегда закрыт выезд из Советского Союза в силу его знаний, неверен. Были возможности встретиться с ним за границей, даже в Париже, но именно "Фэрвел" выступал против.

"Фэрвел" родился в Москве в 1928 году и происходил, очевидно, из мелких сельских дворян, поскольку при удобных случаях говорил, что он "из бывших". Он был явно хорошо образован и начитан, у него была старинная мебель и старинные произведения искусства и вообще вкус к хорошей жизни в её традиционном понимании. Он ненавидел коммунистический режим за его вульгарность, своекорыстие, ложь - пожалуй, так же, как прусские юнкеры ненавидели нацистский режим, которому вынуждены были служить. Коммунисты в его глазах утратили всякое уважение и его лояльность, потому что никогда всерьез не пытались взять на себя главную ответственность любого правительства - служить нации. Однажды он вытащил кошелек. "Смотрите, что мы получаем! - воскликнул он. - Все деньги идут на оружие. И ничего народу". Деньги не играли никакой роли в его решении работать против режима. Он никогда не пытался торговаться за бесценные материалы, которые передавал, и принимал небольшие суммы на покрытие своих расходов.

Жена его была тоже не из пролетариев. Об этой женщине известно ещё меньше сверх того, что она была дочерью адмирала и весьма культурным человеком.

Разоблачение "Фэрвела" произошло после того, как он сам, уже осужденный за убийство, начал понемногу проговариваться. Несмотря на на отдельные любовные приключения, вроде романа с Людмилой, его брак был вполне счастливым - на русский манер. И вот в своих письмах жене из иркутской тюрьмы он не смог удержаться, чтобы не вставить ностальгических намеков на "нечто большое", от чего он теперь вынужден отказаться. Такие намеки не могли не обратить на себя внимание. "Фэрвел" должен был понимать и, возможно, понимал, что все написанное им проверяют тюремные власти. Подключился КГБ, и зимой 1982-83 года к нему пришли следователи из его прежней организации, где начали подозревать, что он не только убийца, но и предатель.

Запад узнал об этих допросах и вообще о том случае, который привел к аресту "Фэрвела" и заключении его в тюрьму благодаря исключительному совпадению. Офицером, которого послали допрашивать "Фэрвела", был полковник Виталий Сергеевич Юрченко, с сентября 1980-го до марта 1985 года возглавлявший 5 отдел Управления "К" Первого главного управления КГБ, и в его обязанности входило, помимо прочего, расследовать подозрительные на шпионаж случаи среди сотрудников. А в августе 1985 года, через пять месяцев после того как Юрченко был направлен за рубеж на оперативную работу против Соединенных Штатов и Канады, он совершил "импульсивный побег" в американское посольство в Риме. И хотя спустя три месяца он совершил другой импульсивный побег - в советское посольство в Вашингтоне,* - достоверность его информации была подтверждена другими перебежчиками. Одна из вещей, которую он поведал американцам за то прискорбно малое время, какое он был у них в руках, это развязка с "Фэрвелом" и его связанная с этим психологическая травма, которая первоначально толкнула Юрченко на побег.

* Юрченко бежал обратно в Советский Союз в ноябре 1985 года. В этом поступке усматривается множество причин, и все личные. Роман, который у него был в Оттаве с одной русской женщиной, работавшей в советском посольстве, рухнул, так как она отказалась просить вместе с ним политического убежища. Более того. - это редкий случай среди перебежчиков жизнь в Соединенных Штатах при ближайшем рассмотрении показалась ему менее привлекательной, чем ему казалось. Он был также рассержен на то, что ЦРУ поторопилось дать в прессу некоторую информацию, которую он успел рассказать. В целом, созданные вокруг него условия в немалой степени способствовали его побегу обратно. Этот побег облегчался ещё и тем, что его "попечители" пошли с ним обедать в ресторан, расположенный вблизи советского посольства. Так что ему и нужно-то было извиниться на несколько минут и быть таковым. Бытует мнение, что это был тоже "импульсивный побег". Нет никаких логических или профессиональных оснований считать, что его с самого начала подкинули американцам для пропагандистского шума.

Согласно Юрченко, было неудивительно, что "Фэрвел" не только сразу признался в шпионаже в пользу Франции, но воспользовался случаем, чтобы заклеймить режим и воздать хвалу Западу. Он написал длинный документ под названием "Признания предателя", которое по своей остроте воскрешает в памяти "Я обвиняю" Эмиля Золя. Самой острейшей критике он подверг службу, в которой работал. Первое главное управление КГБ, заявил он, "совершенно разложилось, пропитано алкоголизмом, коррупцией и непотизмом". Его тирада заканчивалась словами: "Мое единственное сожаление в том, что мне не удалось нанести ещё больше ущерба Советскому Союзу и оказать ещё больше услуг Франции".

"Фэрвел" знал, что он обречен, но не каждый из обреченных встречает смерть как последний раунд борьбы. В его "Признании" отражены два аспекта его характера, и холодное презрение интеллектуала и горячая славянская страсть сливаются в одно. Не последним из важных уроков, преподанных "Фэрвелом", является то, как он закончил свою жизнь.

Он улыбнулся бы тому, что случилось после его казни. Так, 5 апреля 1983 года французское правительство единым махом изгнало из страны 47 сотрудников советских спецслужб, действовавших во Франции под разными видами дипломатических прикрытий. Основную массу составляли офицеры "линии икс", взятые из списка двухсот пятидесяти, который был передан "Фэрвелом" в ДСТ за год до этого. Эта массовая высылка наделала много шуму и в западной прессе была напрямую связана с ударов, который до этого нанесли французам русские. За три месяца до этого французское посольство в Москве было вынуждено со стыдом признать, что КГБ шесть лет прослушивало связь с Парижем через "жучки", вмонтированные в посольские телетайпы таким образом, что русские читали сообщения до того, как они зашифровывались перед отправкой в Париж и после того как расшифровывались - после получения из Парижа. Высылки явились ответом на такое унижение, и этого не скрывали. На самом деле оба эти события никак не были связаны между собой. Советские разведчики были высланы потому, что месяцем раньше Раймон Нар и его коллеги получили подтверждение о смерти "Фэрвела", так что теперь можно было разрушать названную им сеть, не боясь навредить ему.

Хотя Кремль воздержался от ответных мер, КГБ старался отомстить за свое поражение и спустя долгое время после смерти "Фэрвела". Летом 1984 года они пытались заполучить в свои руки того самого бизнесмена, с которого всё началось - когда в конце 60-х был отремонтирован разбитый автомобиль. Бизнесмен получил письмо, написанное рукой жены "Фэрвела", в письме бизнесмену предлагалось приехать в Москву. Но эта очевидная ловушка была проигнорирована.

Имя этого бизнесмена, очевидно, упоминалось в качестве оперативного контакта "Фэрвела", когда тот был в Париже, и вовсе не значит, что его имя получили от "Фэрвела" во время допросов, перед смертью. И французский коммерческий представитель в Москве, возобновивший опасный контакт, и сотрудник аппарата военного атташе, который принял эстафету, доработали свои сроки в Москве, как было запланировано, и до возвращения домой, через год или два, их никто не трогал. "Фэрвел" продолжал служить Франции даже после того как он уже больше не мог служить Западу.

17

Резидент

Олег Гордиевский - это третий гигант из длинного списка офицеров советской разведки после 1945 года, который отверг систему и стал служить Западу. И он единственный из этого трио остался жив. Пеньковского в начале 60-х и "Фэрвела" в начале 80-х поймал, пытал и казнил режим, который они предали. Гордиевский чудом сумел избежать той же участи благодаря собственному высочайшему профессионализму скользнул и, можно сказать, помощи со стороны британцев, на которых он прилежно работал более десяти лет, пока его тайна не потрясла Москву.

Все перебежчики, без пяти минут перебежчики и "агенты на месте", про которых сказано в этой книге, тоже не пигмеи. Гиганты же среди них те, чья значимость вышла за рамки их чисто профессионального занятия. 5.500 совершенно секретных документов, которые полковник Пеньковский передал Западу, изменили военное мышление в странах НАТО и распутали загадку ракет на Кубе. 3.000 документов "Фэрвела" в основном того же совсекретного качества сблизили Францию с западным альянсом и побудили Запад забить тревогу по поводе масштабов советского технологического воровства и шпионажа. Гордиевский не принес с собой кип документов, когда ему пришлось бежать. Да в этом у него и не было необходимости. К этому времени он был и.о. резидента в Великобритании, возглавлял все операции в стране, второй по значению после Соединенных Штатов разведывательной цели Советского Союза. Он занимал ключевой , который обычно должен возглавлять генерал-майор, и в этом смысле Гордиевский был самым вличтельным из советских офицеров, когда-либо переходивших на Запад.

Вместо документов, которые передавали те два его предшественника, Гордиевский передавал уникальное знание внутреннего мира Кремля, которое было доступно ему в силу его высокого ранга и тех постов, которые он ранее занимал в своей карьере. Как у Пеньковского и "Фэрвела", у него была своя миссия. В его случае вклад в отношения между западом и Востоком состоял не в военной или научно-технической информации, а в глубоком проникновении в умы советских лидеров. Некоторые из его открытий потрясали. Все вместе они помогли Западу изменить свои представления о советском режиме, и они работают до сих пор (напоминаем, что книга вышла в 1985 году - примеч. перев.).

Первым таким открытием, в начале 80-х годов, было то, что Запад даже не заметил, как он тогда прошел в опасной близости от войны. И дело было не во всплеске советской агрессивности, а в приступе паники. Гордиевский служил тогда в Москве , когда была запущена "Операция РЯН" - по начальным буквам слов "ракетно-ядерное нападение".

В конце ноября 1981 года в резидентуры всех столиц натовских и других важных и влиятельных стран вроде Японии, Швеции и Швейцарии, а также некоторых латиноамериканских государств была направлены циркулярная телеграмма. Получателям приказывалось отслеживать признаки того, что Запад готовит молниеносный ядерный удар по Советскому Союзу. Далее следовало перечисление пунктов, по которым надо было собирать информацию - они варьировались в зависимости от конкретной страны. Гордиевский сам направлял приказ по "РЯН" в Лондон.

От лондонской резидентуры требовалось внимательно наблюдать за режимом работы Даунинг-стрит 10, министерств обороны и иностранных дел (и докладывать, горит ли по ночам свет). Аналогичное наблюдение вменялось вести за американским посольством на Гросвенор-сквер и штаб-квартирами Ми5 и Ми6, прослеживать активность передвижений курьеров и офицеров связи между этими ведомствами, наблюдать перемещения министров, отмечать, как часто Маргарет Тэтчер ездит в королевский дворец, обращать внимание на необычные передвижения войск и на оживление на авиабазах и в морских портах, отмечать, не проводится ли накопление запасов продовольствия, банков крови и прочие меры гражданской противовоздушной обороны, свидетельствующие о подготовке советского ядерного контрудара. Регулярные доклады следовало посылать каждые две недели, но в случае наличия чрезвычайной информации направлять её немедленно.

Циркуляр намечалось разослать из Москвы намного раньше, но были потеряны месяцы, потому что сводная команда из шестидесяти офицеров КГБ и ГРУ, на которую была возложена разработка циркуляра, с самого начала не восприняла это задание слишком всерьез (Это было время, когда во главе КГБ стоял ещё Юрий Андропов. Он, якобы, скептически отнесся к этой затее, но его убедил присоединиться к ГРУ "ястреб" - советский министр обороны маршал Устинов).

"Операция РЯН" датируется маем 1981 года, когда впервые в своей истории два конкурирующих ведомства по приказу Политбюро скооперировались в работе по сбору глобальной информации. ГРУ поручили отслеживать чисто военные признаки планирования Западом нанесения первым ядерного удара, тогда как КГБ - собирать доказательства принятия политического решения о пуске ядерных ракет против Советского Союза Соединенными Штатами или в рамках НАТО. В Москве считали, что критическое решение может быть принято за 7-10 дней до нападения. Это, считали в Кремле, было минимальным сроком, необходимым для осуществления всех многоплановых тайных приготовлений - не только по части собственно ракет, но и по широкому спектру правительственного управления, связи между союзниками, экономического планирования и гражданской обороны. За обнаружением этих различных признаков подготовки последовал бы преход советского руководства и всех вооруженных сил и ракетных войск на более высокий уровень готовности.

Что касается Первого главного управления (где служил Гордиевский), занимавшегося шпионажем за рубежом, то все сомнения в серьезности операции были развеяны обращением главы ПГУ генерала Владимира Крючкова к высшим офицерам. Он сказал им, что указание о проведении "специальной военно-стратегической оценки" исходит напрямую из Политбюро (это происходило в заключительной фазе брежневского застоя). "Милитаристские империалистические круги в США, - говорилось в наставлении руководства, проводят военные приготовления и разрабатывают новые виды оружия, которые могли бы сделать внезапное нападение реальным". Советское руководство решило, таким образом, мобилизовать все свои разведывательные службы на глобальную кампанию по повышению бдительности. Лозунгом было "Не прозевать!"

Тогда некоторых головах в Советском Союзе (а позднее, когда появилась информация Гордиевского, и на Западе) возник вопрос: что это - настоящий политический страх или сложная разведывательная и военная игра? Гордиевский считал, что первое. Он утверждал, что, хотя этот страх самовозбужденный и подогреваемый изнутри, он базируется на внешне достоверной оценке ситуации в Вашингтоне (явно взаимоисключающие доводы, тем более что автор следующие абзацы посвящает обоснованию упомянутых опасений - примеч. перев.). Советская истерия насчет того, что мир может оказаться на грани ядерной войны вспыхнула в конце 70-х - после кризиса вокруг тегеранских заложников и возникновения амбициозных планов президента Картера по созданию крупных и с прицелом на использование во всем мире сил быстрого развертывания США. Но запал по-настоящему начал дымиться в начале президентства Рейгана. В КГБ думали, что, как и Никсон, Рейган после нескольких месяцев жесткой риторики пойдет на разрядку, но он как начал, так и продолжал гнуть свою линию.

Масла в огонь добавил факт, который Москва расценила как угрозу на ракетном фронте - появление новых и более точных американских ракетных систем. Она увидела в этом возросшую способность Запада к нанесению ответного удара по советскому ядерному арсеналу, выживанию и победе. Техническими индикаторами этого явилось развертывание ракет МХ ("Защитник мира"), "Трайдент II" и "Першинг II", а также крылатых ракет наземного, морского и воздушного базирования.

Еще большую тревогу в Москве вызвало так называемое "двойное" решение НАТО, принятое в 1979 году - развернуть наземные крылатые ракеты в Европе и одновременно продолжать переговорный процесс. Кремль обратил внимание на одну сторону этого решения - на развертывание и усмотрел в нем отчетливые признаки того, что весь западный яльянс поддерживает американские усилия по достижению решающего военного перевеса над Советским Союзом, несмотря на дорогостоящую советскую пропагандистскую кампанию, направленную на предотвращение западной солидарности. В Москве возобладали искренние опасения насчет того, куда может завести жесткий курс Белого дома.

Последняя публичная речь Леонида Брежнева подтверждала оценки Гордиевского. 27 октября 1982 года советский лидер заявил высшим военачальникам: "Военные приготовления Соединенных Штатов достигли беспрецедентного уровня... Мы переживаем период, когда боеготовность нашей армии и флота должна стать ещё выше... Советская Армия должна быть на высоте во всех областях... Отставание в этой конфронтации нетерпимо".

Через две недели, 10 ноября 1982 года, Брежнев умер. Однако, как показали заключения Гордиевского, с ним не умер военный невроз Кремля. И действительно, ещё более тревожный случай (более тревожный потому, что явился неожиданным и специфичным) имел место почти точно через год после смерти Брежнева, когда в Кремле подходил к концу короткое и полное катастроф время властвования ещё одного из его ископаемых лидеров - Юрия Андропова. Со 2 по 11 ноября 1983 года в НАТО проходили командные учения "Меткий стрелец" ("Able Archer") по отработки процедур применения ядерного оружия. Как обычно, разведки Варшавского пакта занялись наблюдением за ходом учений, а западные разведки, тоже как обычно, наблюдением за наблюдателями.

Скоро и британским и американским прослушивающим центрам стало ясно, что что-то идет не так, и здорово не так. Вместо нормального прослушивания через "железный занавес" зафиксировали резкое увеличение радиообмена - по объему и интенсивности - между странами восточного блока. 8-9 ноября паника в Кремле достигла предела. Заметив изменения формата радиообменов в ходе учений "Меткий стрелец", московский Центр разослал во все резидентуры запрос по "РЯН". Случилось, казалось бы, немыслимое: Варшавский пакт заподозрил, что он в любой момент может подвергнуться ядерному нападению.

Гордиевский объяснил, что это было вовсе не немыслимым. Классический советский план нападения на Запад предусматривал маневры как комбинированное маскировочное прикрытие и трамплин для настоящего нападения. Естественно, русские подумали, что их противник сделает то же самое. Поэтому Центр, пояснил Гордиевский, всегда отдавал приоритет ведению разведки за учениями НАТО и получению разведданных о процедурах приведения в боеготовность. Для Запада было жизненно важно не сбить противника с толку в этом вопросе. В результате предупреждений Гордиевского Запад внес поправки в свою практику, чтобы избежать провоцирования противника в будущем. И, несколько известно, паника 1983 года больше не повторялась.

В более широком политическом аспекте участие Гордиевского привело к ещё большим переменам. В сентябре 1985 года британские официальные лица передали американцам информацию Гордиевского по "РЯН" американцам с его подробным анализом не только кремлевской стратегии, но и кремлевской психологии. Документ под названием "Советские представления о ведении ядерной войны" насчитывал 50 страниц.

Его самый настойчивый вывод состоял в том, что советское руководство слишком верует в собственную пропаганду насчет "агрессивных империалистических кругов" и Западу следует быть очень осмотрительным и не давать развиваться этой опасной паранойе, дабы не подтолкнуть Кремль к переходу грани. До тех пор в Белом доме искренне верили, что сообщения, шедшие в Москву от таких людей, как Анатолий Добрынин, советский посол в Вашингтоне более двух десятилетий, создавали верную картину по существу миролюбивой Америки. Теперь стало ясно, что долгое время даже этот уважаемый ветеран говорил Кремлю то, что тот хотел слышать.

Президент Рейган, говорят, прочел доклад Гордиевского от начала до конца, что отнюдь не было его обычной практикой. Предостережения Гордиевского возымели результат. Вскоре после этого знаменитое рейгановское "империя зла" стало употребляться всё меньше, пока не исчезло из его лексикона.

Но влияние сообщений Гордиевского не ограничивалось политической сферой. Он мог сказать вещи огромной важности профессионалам спецслужб Великобритании и других западных стран. Он мог со знанием дела рассказать, какой ущерб операциям КГБ в Великобритании нанесла настойчивая политика британского правительства по сокращению с 1971 года числа советских офицеров разведки в Лондоне. Жесткая британская политика в вопросах высылки возымела успех как минимум на двух фронтах. Во-первых, это деморализовало офицеров и нанесло ущерб карьерам выдворенных (три офицера из числа выдворенных в 1983 и 1984 годах абсолютно лишились перспективы выезда, а из трех выдворенных из Дании в начале 70-х один запил, ещё один тоже покатился вниз). Во-вторых, в результате выдворения остался персонал, не подходящий для работы, оставили тех, кто сохранил свою "незапятнанность", но удалили сотрудников посмелее, приобретших опыт работы за рубежом. К тому же поскольку он работал по английской линии в КГБ, он знал, кто числится по реестрам КГБ как агенты или "разработки".

Он смог убедить Ми6, что лондонская резидентура КГБ в период с 1982 по 1985 годы работала крайне неэффективно. Большинство её контактов были низкого уровня, с ограниченным доступом к важной информации. У резидентуры не было успешного проникновения в высокие слои британского истеблишмента. Существовал значительный контраст с настойчивой, преданной и порой блистательной работой КГБ в других странах и низким уровнем работы лондонской резидентуры, которая порой обманывала Центр. Резидентура обманывала Центр относительно количества и качества имевшейся агентуры. Центр обманывал Политбюро, снабжая его информацией, которую там хотели слышать. Не гнушалась резидентура порой и фабрикацией информации, хотя чаще она составлялась на основе прессы. Однажды лондонская резидентура получила запрос из Центра о реакции на Западе на встречу Горбачева в Москве с делегацией Социалистического Интернационала. Поскольку у резидентуры не оказалось подходящей информации, сообщение было придумано со ссылкой на более или менее убедительные источники.

Кем же был этот русский, который в тридцать с лишним начал на основе чисто идеологического убеждения работать против Советского Союза и до достижения пятидесяти лет сумел трансформировать восприятие Западом советского режима? Что можно сказать о прежней жизни и работе Олега Гордиевского?

Он родился в Москве в октябре 1938 года. Отец его был офицером НКВД (как тогда назывался КГБ) и с 20-х годов являлся функционером партии. Это был образованный человек, воспитанный на русской культуре, но одновременно верил в то, что пишет пресса - даже в оправдание чисток. Мать была родом из Средней Азии, а её мать была почти неграмотной крестьянкой с глубокой религиозной верой. Мать и бабушка предприняли попытку покрестить Олега, но она сорвалась. Так и шло перетягивание Олега на ту или другую сторону всё его детство и отрочество.

Семья проживала в московском здании, почти сплошь заселенном сотрудниками КГБ. Во время неоднократно повторявшихся чисток конца 30-х годов они часто слушали в предрассветные часы стук в двери соседей, один за другим коллег из КГБ увозили, и они больше не возвращались.

Еще до смерти Сталина Олег слышал, как родители обсуждали порядки в стране, у матери были вопросы к власти, отец её защищал. Но в 1956 году отцу пришлось в полный голос обсуждать партийные дела со всей семьей. По Москве ходила знаменитая речь Хрущева на ХХ съезде КПСС с разоблачением сталинского террора. К юношескому скептицизму в отношении верхов добавился шок, произведенный речью Хрущева.

1956 год оказался значимым и для его карьеры. Он поступил в МГИМО, а это традиционно вело в разведку или дипломатию. Гордиевский был уверен, что его судьба за рубежом, только форма, которую примет эта судьба, не снилась ему даже в самых необычных снах.

Это был год возбуждения в советском обществе - год венгерской революции. Гордиевский позже говорил, будто искренне верил, что это начало новой эры, но он быстро подавил в себе эти настроения, когда обнаружил сдержанную реакцию сокурсников на них. И во время, потому что через несколько дней пришли сообщения о начале подавления восстания.

В августе 1961 года, перед последним курсом, Гордиевского направили на практику в Советское посольство в Берлине. Он находился там до января 1962 года. Эти месяцы открыли ему глаза не только на дипломатическую работу. Он прибыл в примечательный момент: на другой день после его приезда была воздвигнута Берлинская стена, после чего сразу последовала пропагандистская кампания оправдания этого чудовищного сооружения, которая, может быть, с профессиональной точки зрения произвела на Гордиевского впечатление, но у него появились сомнения в превосходстве "рая для рабочих" и в нравственности тех, кто управлял им.

Эти месяцы в Восточном Берлине заставили его о многом задуматься. Он и в институте получил представление о западном мире, читая западногерманские газеты. В Берлине эти представления стали прочнее и отчетливее. Каждый день он имел возможность смотреть западные телепрограммы и читать западные газеты как они есть. Для образованного молодого человека с пытливым умом недостатки и особенно вопиющая неэффективность системы, которой он служил, высветились довольно контрастно.

В Москву вернулся молодой человек, полный скрытых сомнений, чтобы в том же году последовать по стопам отца в КГБ (?! - примеч. перев.).После годичной подготовки он провел три последующих года в подразделении "С" штаб-квартиры Первого главного управления, который ведал организацией советской нелегальной сети (то есть разведчиков, не имевших официального прикрытия). В январе 1966 года он был направлен в свою первую командировку на теплое местечко - в Копенгаген. Там он занимался оперативной работой по расширению и руководству агентурной сетью в Дании.

Он пробыл в датской столице до до января 1970 года, и за эти четыре года его неприятие коммунистического режима сформировалось окончательно. Это было не то что в Берлине, откуда он видел западный мир урывками, через решетку клетки. В Копенгагене он находился внутри свободного мира. Всё, что он знал о терроре сталинской системы и других эксцессах недавней советской истории, приобрело новую перспективу и обнажило его истинные настроения в отношении системы, в которую он был призван верить и защищать.

Летом 1968 года произошло вторжение в Чехословакию. Для Гордиевского чехословацкий кризис оказался заключительным доказательством того, что даже под руководством человека типа Хрущева система не способна к изменениям (фраза не совсем логична: Хрущева уже четыре года не было у власти примеч. перев.). И в глубине души он решил, что должен бороться с системой, но ещё не был готов психологически к действиям в соответствии с этим решениям.

Он провел в Москве чуть менее двух лет - с января 1970 по октябрь 1972 года. Он снова работал в московском Центре, и в этот период произошел его переход от административных к политическим обязанностям. Работа по "нелегалам" в Центре была ещё менее привлекательной после занятия тем же делом в Копенгагене. Он перешел в 3 отдел, где требовалось больше ума, это был уровень повыше. 3 отдел занимался операциями КГБ в Великобритании, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, на Мальте, а также в Скандинавии и Финляндии. Первоочередной задачей 3 отдела тогда было восстановить лондонскую резидентуру из ничтожной кучки, оставашейся от неё после массовой высылки - 105 сотрудников - в сентябре 1971 года, по следам разоблачений, сделанных Лялиным. Позже Гордиевский сообщил британцам, что метла сработала не чисто и не вымела всю шпионскую сеть, как на это надеялись. Около восьми сотрудников КГБ и пяти из военной разведки ГРУ "выжили", потому что даже Лялин не знал об их существовании. Тем не менее эта массовая чистка, наиболее крупная за всю историю шпионажа между Востоком и Западом, явилась для Центра подобием землетрясения. Даже одно выдворение вызывало там серьезные колебания почвы. Нет такой шкалы, по которой можно было измерить силу удара, нанесенного выдворением единым махом 105 человек. И плохо то, что удар был нанесен по лондонской резидентуре, которая дала КГБ так много беглецов в прошлом и всегда считалась образцом советской разведывательной деятельности. Но шок был не единственной реакцией на случившееся: к нему примешивалось определенное уважение к правительству, у которого хватило нервов и уверенности в себе бросить Москве такой вызов.

Этот эпизод поднял в глазах Гордиевского профессиональный авторитет британцев. Он уже обдумывал, как можно сделать шаг навстречу Западу во время следующей зарубежной командировки. В принципе, он был готов связаться или с ЦРУ, или с Ми6. На то время у него были веские доказательства, включая вердикт одного из резидентов копенгагенского периода, который заведовал британским направлением работы в московском Центре, о том, что сейчас нет риска для его собственной безопасности при работе с англичанами: "Время Филби и Блейков прошло".

Когда Гордиевский осенью 1972 года прибыл вторично в Копенгаген, он был готов вступить в контакт с Западом. Первыми сделали шаг навстречу британцы, но все случилось не сразу. Самым удобным местом для его обработки оказались дипломатические коктейли. На первых стадиях Гордиевский проявлял осмотрительность - не в отношении того, что он делает, а того, когда и где нужно действовать. Так или иначе, но к 1975 году он начал сотрудничать с англичанами на регулярной основе.

Как сотрудник 3 отдела, Гордиевский, очевидно, досконально знал всю "легальную" сеть КГБ, действующую с территории советского посольства (которой он сам занимался, работая в Центре), и датских граждан, активно работающих на Москву или по тем или иным причинам податливым советскому влиянию. Он был также в состоянии многое рассказать о работе КГБ в более широком скандинавском плане. Доподлинно известно, что в основе ареста полковника Берглинга из шведской военной разведки и советской шпионки в МИД Норвегии Хаавик в предыдущем году лежала информация, полученная от Гордиевского.

Западный альянс в долгу перед Гордиевским за ту его роль в поимке в свою сеть ещё более крупной норвежской рыбины КГБ - Арне Трехольта. Трехольт был в конце концов арестован в 1984 году, пойманный с поличным при передаче документов. 20 июня 1985 года он был приговорен в Осло к двадцати годам тюремного заключения по обвинению в шпионаже с 1975 года. На суде было сообщено, что КГБ поймал его, как и его норвежскую коллегу мисс Хаавик, на том, что зафиксировал на фотопленке его участие в сексуальной оргии, и пригрозил сделать снимки достоянием гласности, если он не пойдет на сотрудничество. У Трехольта, которому тогда было лет тридцать пять, открывалась впереди блестящая карьера, согласился сотрудничать. Одним из итогов сотрудничества явился устойчивый поток секретных документов НАТО, касающихся не только планов альянса по защите уязвимого северного фланга НАТО от угроз советских атак, но и закрытых дискуссимж норвежскими министрами и другими западными лидерами, включая д-ра Генри Киссинджера, западногерманского канцлера Гельмута Шмидта и британского министра иностранных дел лорда Каррингтона. Другим почти столь же важным результатом вербовки Трехольта было то, что Советский Союз приобрел в Осло важного "агента влияния", потому что молодой пресс-секретарь Министерства иностранных дел был в прекрасных отношениях почти со всеми членами правительства Норвежской рабочей партии. И правда, ему вменялась частичная ответственность за решение правительства об отказе правительства на размещение любого ядерного оружия НАТО на норвежской территории, пока не разразится настоящая война между Востоком и Западом.

Величайшая услуга Британии со стороны Гордиевского пришла после его возвращения в 1июне 978 года в июне Москву. Истоком её были внутренние интриги. Хотя Гордиевский был всю свою оперативную жизнь специалистом по Скандинавии (в дополнение к беглому датскому он говорил немного и по-шведски), Гордиевский сумел в 1981 году перевестись в британское подразделение 3 отдела Первого главного управления. Он пошел на этот шаг со своими представлениями о лояльности и с целью попасть в командировку в Лондон. Так оно и вышло. В январе 1982 года в британское посольство в Москве пришел запрос о предоставлении визы для работы в советском посольстве некоему Олегу Гордиевскому. Это был приятный новогодний сюрприз. Визу выдали без проволочек.

Гордиевский приехал в Лондон в июне 1982 года со своей второй женой Лёлей (первый брак, заключенный в 1963 году, оказался неудачным, детей не было, он развелся, женился второй раз в 1978 году, от второго брака родились две дочери - Мария и Анна). Он имел звание полковника КГБ и приехал на посольскую должность советника - высочайшая дипломатическая "ниша", отводимая для сотрудника разведки. Его должность облегчала контакты с Ми6, поскольку одной из первейших его задач была разработка любых источников информации, перспективных на предмет последующей вебовки.

В Лондоне Гордиевский быстро закинул удочку на должность резидента. Британцы, естественно, оказали ему всяческую помощь как отвечающему за политическую разведку, снабжая его такой информацией, которая как нельзя лучше могла удовлетворить его руководство. Неудивительно, что Гордиевский скоро приобрел репутацию высокого знатока британской политической сцены. Он, например, предсказал убедительную победу Маргарет Тэтчер на выборах 1983 года и убедил Москву, что стачка горняков, возглавлявшихся Артуром Скагриллом, в конечном итоге потерпит провал. Его контакты, похоже, приносили немалые дивиденды Кремлю.

В 1983 году Игорь Титов, заместитель резидента и потенциальный противник Гордиевского на занятие высшего поста, был выдворен из Великобритании на том основании, что он нарушил "дипломатические нормы", сделав попытку завербовать в Великобритании американского студента. На другой год самому резиденту, генералу Аркадию Гуку, пришлось паковать вещи в связи с делом Беттани. Майкл Беттани, офицер службы безопасности среднего ранга с доступом в святая святых британских спецслужб попытался предложить свои услуги генералу Гуку, а Гордиевский оказался в состоянии узнать об этом предложении, и Беттани, естественно, арестовали, приговорили к 23 годам тюремного заключения. Так что Гордиевский помешал КГБ приобрести опасного шпиона и тем самым оказал Западу ещё одну великую услугу.

1984 год был годом большого события - визита в Великобританию Михаила Горбачева, который начался 15 декабря. Горбачев был тогда только членом Политбюро, но, как один из секретарей ЦК по идеологии, уже занимал ключевую позицию в режиме и считался на подходе к власти. Гордиевский и его британские помощники своего не упустили. Как заместитель резидента по политическим вопросам, Гордиевский готовил подробные личные данные на премьер-министра, министра обороны, спикера Палаты общин и все другие ведущие фигуры, с которыми Горбачев должен был встречаться, а также справочный материал. Во время визита он отвечал за составление откликов по событиям дня, которые отсылались в Москву. Он не всегда присутствовал, когда поздно ночью эти сводки прочитывал визитер, но скоро узнал, что они оценивались как первоклассные и почти всегда передавались без каких-либо изменений.

Был случай, обнаруживший калибр будущего генерального секретаря. В день, когда Горбачев собирался по плану выехать в Шотландию, из Москвы пришло срочное сообщение о смерти министра обороны и члена Политбюро маршала Устинова. Сразу отложить визит? Его советники, включая Замятина, нынешнего (еще раз напоминаем, что книга вышла в 1988 году - примеч. перев.) советского посла в Лондоне, выступали за немедленное возвращение. Горбачев не спал до трех утра, обсуждая и взвешивая проблему. Наконец он объявил свое решение: он поедет в Шотландию, но вместо двух дней пробудет там один. Это был поступок человека, который знает чего хочет и уверен в своих суждениях.

Успешный визит Горбачева наложил благоприятный отпечаток и на карьере Гордиевского. В следующем месяце, в январе 1985 года, его вызвали в Москву и открыто дали понять, что после отъезда полковника Никитенко он станет резидентом. С этой целью он был посвящен в личный код резидента, что означало высшее доверие. Однако через четыре месяца случился удар, после которого Гордиевский едва уцелел.

Утром 17 мая 1985 года для него пришла личная телеграмма. Звучала она вполне нормально. Ему было велено приехать в Москву для получения руководящих указаний на предмет вступления в должность резидента. В то время не было никаких оснований подозревать ловушку. Его последний визит в Москву, как и предыдущие, прошел гладко, и, по его мнению, не было видимых причин для подозрений против него, поэтому он решил подчиниться приказу.

Но как только он приземлился в Москве, Гордиевскому стало ясно, что за ним установлено наблюдение. Консультации на высоком уровне, ради которых он был якобы вызван, не проводились. За ним велась слежка, и, наконец, с ним провели устную проверку на лояльность. Но его собеседники, очевидно, не нашли подтверждений, которых искали, ибо его оставили на свободе. Тем временем жену и детей перевезли из Лондона в Москву, КГБ следил за каждым его шагом.

Гордиевский решил бежать и искать спасения на Западе. Ему нужно было принять нелегкое решение бросить семью, потому что знал: из кольца, смыкавшегося вокруг него, вчетвером не вырваться. На субботу-воскресенье он отправил семью за город. Жена ничего не подозревала. Сам же Гордиевский, проявив недюжинную решимость и высокий профессионализм, несмотря на плотную слежку, сумел осуществить план ухода на Запад - плана, который до сих пор не может быть раскрыт. 12 сентября МИД Великобритании объявил, что Олег Гордиевский попросил и получил политическое убежище в Великобритании.

Почему Гордиевский столь внезапно попал из фаворита в подозреваемые? Ответ на это не готов, и он появится, возможно, с будущими перебежчиками, которые служили в Центре в соответствующее время. Самый вероятный ответ состоит в том, что аналитики в Центре, анализируя утечки информации за предыдущие десять лет, сошлись на одном человеке в коротком списке подозреваемых. Ясно, что обвинений против него набиралось всё больше, но они были косвенными. Единственный сюрприз состоит, пожалуй, в том, что, несмотря на рискованность Гордиевского, КГБ не мог так долго поставить под вопрос его лояльность.

В качестве немедленного оперативного результата побега Гордиевского было выдворение 37 советских разведчиков из КГБ и ГРУ, работавших в Великобритании под официальными прикрытиями. Им по цивилизованным нормам дали три недели на сборы. Список включал шестерых дипломатов, семерых сотрудников торгпредства и пятерых журналистов. Это была самая большая операция такого рода после 1971 года, когда выслали 105 человек, и уступала такому же мероприятию по другую сторону Ла-Манша, когда по следам дела "Фэрвела" из Франции выдворили 47 советских шпионов.*

* По итогам всех упомянутых выдворений следует заметить, что, по незнанию или с другими целями, "за компанию" высылали и отнюдь не сотрудников спецслужб - примеч. перев.

Это что касается краткосрочных профессиональных последствий побега Гордиевского в Великобританию - шага, который он сделал, по словам премьер-министра Маргарет Тэтчер, потому что "пожелал стать гражданином демократической страны и жить в свободном обществе". Его долгосрочное значение во многом раскрывается этими словами. Гордиевский повернул на Запад не из-за обиды, разбитых амбиций или домашних неурядиц, не в результате подкупа или шантажа или ради материального благополучия.

Его решение сотрудничать с британцами, как он подчеркивал вскоре после совершения последнего шага, было отнюдь не легким; этот шаг нельзя расценивать и как следствие его безответственности и неустойчивости. Он сделал его, по его словам, только после долгой душевной и борьбы и пришел к выводу, что единственная надежда на прогресс для его страны лежит в демократии, а также в терпимости и гуманизме, которые несет демократия. Если человек действительно верит в это, по словам Гордиевского, он должен проявить смелость убеждений и действовать. Совершив свой шаг и помогая, как мог, сохранению безопасности и процветания Запада, он видел в этом залог того, что в один прекрасный день свобода может быть снова обретена и народами Советского Союза.

Как и "Фэрвел", Гордиевский отверг систему, в которой вырос и достиг высот, поскольку считал, что она предает русский и восточноевропейские народы. Он надеялся однажды увидеть глубокие реформы режима, озабоченного лишь сохранением власти правящей олигархии, власти расточительной и неэффективной, прикрывающей свои действия завесой террора и лжи. А пока таких реформ нет, считал он, он рассматривает режим как преступный в отношении своих граждан и угрозу всеобщему миру из-за его параноических идей и врожденного экспансионизма. И пока коммунистический джаггернаут* восстанавливает себя, его задача, считал Гордиевский, понятнее объяснить Западу устройство этой машины и её работу, чтобы Запад избегал ненужных столкновений с ней. Как и другие перебежчики, мотивы которых были чисто идеологические, Гордиевский стремился не разрушать мосты между Востоком и Западом, а строить их.

* В индийской мифологии Джаггернаут - название бога Вишну, всесокрушающая зловещая сила - примеч. перев.

ФОТО

Эта фотография открыла глаза миллионам людей на Западе на реальности сталинского полицейского государства. Евдокию Петрову, чей муж уже сбежал под защиту австралийских властей, ведут советские сотрудники безопасности к вылетающему на Москву из Сиднея самолету. К счастью, пара воссоединилась спустя несколько часов.

Д-р Аллан Нанн Мэй, который помог русским ускорить создание собственной атомной бомбы путем передачи секретной западной технологии. Он был разоблачен в 1945 году после бегства Гузенко и приговорен к десяти годам тюрьмы. Отпущен был за примерное поведение на три с половиной года раньше.

Николай Хохлов, высокоподготовленный советский политический киллер, который в 1954 году сдался своей намеченной жертве, деятелю русской антисоветской эмиграции, вместо того чтобы застрелить его.

Штаб-квартира КГБ на бывшей площади Дзержинского.

Ким Филби, супершпион КГБ в британской разведке. Эта фотография у стен Кремля, которому он верно служил с 30-х годов, была сделана после его побега в Советский Союз. Ему до самой его смерти в 1988 году никогда не позволяли говорить о своих услугах Сталину.

А этот красавец-мужчина Олег Лялин, чье бегство (Лондон, 1971 год) мотивировалось любовным романом. Это был первый послевоенный сотрудник разведки, сбежавший к англичанам. В чем-то его значимость переоценили, в чем-то недооценили.

Полковник Пеньковский, чью двойную жизнь КГБ разоблачило случайно, был казнен в мае 1964 года. Обвинению было нетрудно доказать его вину. Труднее было объяснить, как ему удалось передать на Запад около 5 500 страниц сверхсекретных документов, охватывающих спектр вопросов от новейших танков до планов космических войн.

Благодаря Пеньковскому американцы смогли понять, что за "раскопки" ведутся на кубинской территории. Модели размещения ракет, переданные им, позволили определить, что на Кубе строятся базы не противовоздушных, а наступательных ракет.

Джеймс Энглтон, ключевая фигура в американских послевоенных спецслужбах. Яркий, но глубоко пессимистичный человек, он считал, что русские проникли во все аспекты операций Запада. На этой фотографии он молодой офицер контрразведки в Италии во время войны.

Причастен ли КГБ к убийству Кеннеди? Советский беглец подробно рассказал о реакции Кремля на кризис вокруг убийства (стр. 1???)

Советский спецназ на тренировках и учениях. О его роли на случай войны многое рассказал бежавший на Запад в 1978 году военный разведчик Владимир Резун.

Аркадий Шевченко, советский заместитель Генерального Секретаря ООН самый высокая политическая фигура из когда-либо бежавших на Запад. Вначале он работал в секретариате Андрея Громыко. Он помог Западу взглянуть изнутри на кремлевскую машину.

Кипучий советский лидер Никита Хрущев в своем наихудшем проявлении на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в октябре 1960 года. Его поведение шокировало даже его кремлевских коллег. Шевченко был одним из его советников в то время.

Эта гордость французской техники - один из сотен западных научных секретов, за которыми охотился КГБ, как рассказал французский агент в Кремле. Его разоблачения были одной из причин холодного отношения Миттерана к Москве.

Михаил Горбачев с британским премьер-министром во время знаменитого визита в Лондон в 1984 году. Тогда он был только член Политбюро, а через три месяца унаследовал за Черненко пост Генерального секретаря. По иронии судьбы, к подготовке и проведению визита имел отношение и Олег Гордиевский.

Это гигантский трофей среди послевоенных приобретений Запада в области разведки. Олег Гордиевский открыл Западу глаза на опасные паранойи в Кремле. Он работал на британцев более девяти лет и дошел до руководства резидентурой КГБ в Лондоне. В 1985 Гордиевскому, находясь уже в Москве, он сумел бежать.