Переплывшие океан

9.

В центре стадиона стояли они – могущественные статуи, толстые и худые, но все массивные, высокие. Их тени тянулись до самых небес и перекрывали рассеянный свет. Мертвые глаза, покрывшиеся со старостью беловатой пленкой, смотрели прямо, но каждый ощущал на себе их сводящий взгляд. И наши руки дрожали.

Затем, главная из них разорвала тишину.

«Многие из вас заметили сегодняшний ветер. Глава уже передал нам новости: приближается шторм. По всему побережью объявлен режим красной опасности.»

Из тишины родились тихие шептания.

«На пляже действительно висит черный флаг. Однако, флаги всегда были адресованы гражданам. Но для нас с вами действуют несколько иные правила.»

Тихие голоса повсюду стали большим тихим шумом.

«Я знаю, что вы думаете. Черный флаг означает запрет на приближение к воде. И мы долго думали, как лучше поступить. Наставники никогда бы не стали рисковать ни одним членом команды. Поэтому мы решили проверить. Как оказалось, все не так страшно.»

На этом моменте взвыл ветер.

«Все не так страшно, и многие из нас даже зашли в воду. Она прохладнее чем обычно, на глубине чуть сильные волны. Но мы не нашли угрозы. Ничего, с чем вы не могли бы справиться.»

Шум уступает гулу.

«Нами было принято решение не отменять завтрашнюю тренировку. На рассвете ваши наставники будут ждать вас у главного корпуса. » Она замерла с открытым ртом, питаясь застывшим воздухом и собственным влиянием, и низким голосом добавила:

«Мы надеемся видеть всех.»

Собрание перестает жить.

Обратно возвращались в ржавом свете фонарей. Небо было облачное и настолько уродливое, насколько может быть небо. Почему-то не было звуков – только шлепали наши сланцы, приятно и успокаивающе.

Усталые головы хотели что-то сказать, что-то придумать, но все было лишним. С такой пустотой мы вернулись в наш родной ненавистный уголок.

Там все было по-прежнему. Нарисованный календарик на тумбочке у каждой – с обратным отсчетом до конца такой жизни. Кровати, брошенные в беспорядке. Такие старые, с нестираным бельем (ведь стирали мы сами), но такие мягкие, поглощающие тела маленьких девочек в глубокую яму комфорта. Наконец, кусок моего одеяла, свисавший до пола, колыхающийся под действием сквозняка, подметая многодневную пыль.

Сал и Валире уже были там. Они были в середине жаркого обсуждения и подходили к его завершению, но я не дала им. Такое правило действует среди нас: если я рядом, это меня касается.

– О чем вы говорите? – спросила я.

– Сал говорит, что Юзи говорит, что видела нашу уборщицу сегодня.

– У нас есть уборщица?

– Я тоже не знала. Так вот. Она столкнулась с ней сегодня днем, во время обеда. Юзи болеет, и поэтому она целый день оставалась в корпусе. Так вот. Она столкнулась с ней в коридоре, и не знаю почему – хотя нет, знаю, Юзи же немного странная. Так вот, она начала с ней разговаривать.

– И? – не выдержала я. Сал невозможно слушать. Если бы мы не были друзьями, кто-то из нас уже давно бы высказался в сторону ее невыносимой манеры рассказывать что-либо. Она могла час описывать бесполезные детали, постепенно подводя слушателя к тому, что история, на самом деле, ни о чем.

– Она сказала ей про шторм. Она сказала, что сегодня погибло двое жителей деревни на горе. Сорвались со скалы.

– Как?

– Уборщица сказала: «море слизало их своей волной-языком».

Сал посмотрела мне в глаза, заражая мой взгляд грустью и тревогой. Я не знала, что сказать. Никто не знал. Так мы и сидели в позднем свете, слушая, как где-то на склоне Нашей Скалы рвет и кромсает буря. Слушая, как нервно скрипят пружины матрасов. Так мы и сидели, пока Нан не вставила:

– И они хотят, чтобы мы шли в такую погоду плавать? Чтобы мы тоже все сдохли в море?

– Да, и никто бы не узнал. Кроме уборщиц. И потом им бы тоже было плевать. – с усмешкой добавила Валире.

«Отлично» – подумала я.