Пересадка

Рассказ

– По транс-портной струне пассажир идет пакетом из пяти архивов… – Незнакомец пытался говорить шепотом, но в бедламе портового бара это вряд ли могло иметь успех. – Пять информационных потоков. С нашей точки зрения это не потоки, а импульсы… Но наша точка тут ни при чем, мы же про технику говорим.

Говорил преимущественно он. Я лишь сидел рядом и терпел.

– Пять архивов, – повторил мужчина и, двинув ко мне лист бумаги, провел черным ногтем пять параллельно неровных линий. – В первых двух вся твоя физика… – Он озабоченно посмотрел на стол, но ничего кроме кружек и пепельницы не обнаружил. Пепельница была полная, а кружки – наоборот. – В этом архиве врожденное, чистый генотип, а в этом приобретенное. – Он положил на листок два кривых окурка. – Если вошел в транспорт с циррозом печени, то и выйдешь с тем же циррозом. Кстати!.. Ты не задумывался, почему Верховный так неплохо выглядит? Для своих-то ста двадцати годков… А?!

Собеседник поманил меня пальцем и, не дожидаясь реакции, поднес свой бесформенный рот еще ближе. Мне казалось, что я уже не слышу его, а чувствую.

– Верховный… да и не только он… они иногда срываются с линии. Не целиком, такого не бывает. Срывается только второй канал. Такого… ха!.. такого вообще-то тоже не бывает. Но им периодически устраивают. И на выходе они получают свое же тело, но без единой болезни. Девственное! Ну… то есть, допустим, девственное – для ста двадцати лет. Старое, но не изношенное. Слабое, но не больное, понимаешь?

– Что ж тут не понять…

– Дальше. Три других канала несут менталику. Три архива. Первый – врожденное. – На лист лег еще один окурок. – Темперамент, то-се, задатки-зачатки и прочее. Что ты от родителей взял. Вот тут… – Мужчина выбрал в пепельнице короткий изжеванный фильтр. – Вот тут приобретенное. Интеллект, навыки и всякая такая хрень, которую ты сам наживаешь, вместе с болячками. А это… – Он торжественно уронил пятый окурок, стоптанный, как сапог каторжника. – Здесь, дружище, память.

Я взглянул на лист, и мне стало тошно. Человек – от светлых мечтаний и до последнего заусенца – весь человек был представлен на этой схеме пятью грязными чинариками. Они лежали у пяти кривых царапин, словно на старте.

– Значит, имеем пять архивов… – Собеседник потыкал пальцем в бумагу и уставился на меня, требуя подтверждения.

– Имеем, – подтвердил я.

– Скок!.. – Ребром ладони он передвинул по листу окурки, каждый по своей линии. – Скок!.. Транс-переход окончен, – объявил он, имитируя отстраненный синтетический голос. – Но «скок» – это только для нас. Сознание человека не способно воспринять этот миг. Ты просто шагаешь сквозь рамку транс-контура и идешь себе дальше, по тому же, вроде бы, коридору… который находится уже в другом рукаве матушки-галактики.

Слушать хмельного брехуна становилось все труднее.

– Все происходит мгновенно! – продолжал он с азартом. – Тут тебя расквантовали, там – снова собрали. Из другого сырья, конечно. Твое осталось здесь, из него соберут кого-то еще. Или, если дети финишируют, то сразу двоих. А если прибудет боров здоровый, то тебя одного не хватит, пойдешь довеском. Да это не важно, это ведь уже не ты, а прах твой… – он вдруг осекся. – Слушай, многовато говорю, да?

Я счел за лучшее промолчать.

– Так о чем я?.. А вот о чем. – Незнакомец вернул бычки на исходную позицию. – Информационный пакет перемещается неуловимо быстро. Для человека. Но не для киб-координатора. Для машины это целый проце-е-есс… – Он вновь принялся двигать окурки, но теперь гораздо медленнее. – Полторы-две миллисекунды, иногда три. Почти вечность. За это время киб-координатор многое должен успеть. И со многими. Представляешь пассажирооборот среднего порта? Нет, не представляешь. И представить не можешь! Потоки идут отовсюду. Прием, отправка, но чаще станции выполняют релейные функции, особенно в центре. Миллионы пассажиров ежесекундно. Даже если разбить секунду на тысячу частей, то и в одной этой части окажутся тысячи инфо-пакетов! Туда-сюда… отсюда туда… опять туда… потом обратно!.. – он исцарапал лист вдоль и поперек, затем вывернул на него пепельницу и для наглядности растер мусор ладонью.

Бармен с тревогой посмотрел в нашу сторону. Незнакомец, словно учуяв это спиной, призывно поднял руку. Бармен перевел взгляд на меня. Я сделал лицо непроницаемым, что означало: «больше не угощаю».

Сосед по столику не то чтобы был пьян… он был пьян вчера, это бесспорно. И позавчера, что весьма вероятно. Сегодня же он принял кружку пива – от моих щедрот – вылакал пол-литра обычного портового пойла и помутнел, но не беспросветно. Он все-таки мог говорить. Громко и неприятно.

Ему было лет тридцать пять – примерно столько, сколько и мне. Опустившийся субъект, застрявший в чужих местах не по собственной воле, а от безденежья. Он был порядком обтрепан. Вышел из дома невесть когда в приличной одежде, а потом – либо стремительно отощал, либо слишком долго шлялся. Красная рубаха не стиралась месяц, как минимум. Он пованивал весь – от макушки и… нет, про пятки лучше не надо. С пятками, я подозревал, у него еще хуже, чем с головой. Штаны на нем были болотные, не исключено – когда-то серые или, допустим, бежевые… Но теперь – строго болотные, по всей своей мятой поверхности.

Его лицо выражало много всякого, страстного и горячечного, но мне это было ни к чему.

Посетителей, между тем, не прибывало и не убывало. Люди менялись, но в дверях как будто стоял чуткий клапан: вышли двое – тут же двое и вошли, в полосатых ботинках и с модным орнаментом на щеках, подхваченном у аборигенов Мутона-7. В этом сезоне только ленивый не раскрашивал физиономию зелеными квадратами. Квадраты носили по всей матушке-галактике, во всех ее благословенных рукавах. Поветрие распространилось по обитаемым мирам за какую-то неделю, чему способствовала система транс-портировки. Если б не она, вряд ли я мог бы говорить о каких-то галактических рукавах. Мы так и сидели бы в пределах одной звездной системы. В лучшем случае выстроили бы сферу этого, как его… Тайсона, что ли?.. вроде того, да… Ну и лазали бы внутри нее, как бациллы в закупоренной пробирке.

– Полчаса уже треплешься, – сказал я наконец. – Думал, что-нибудь дельное сообщишь… Все, что ты мне поведал, проходят в школе, на первом цикле. Но нормальные дети, в смысле – дети нормальных родителей, узнают об этом еще раньше. Не сидят же они дома. И первое, что они видят за пределами квартиры, – это рамка транс-порта.

Незнакомец расправил плечи и приподнял подбородок. Он понял, что зацепил меня. Нельзя сказать, что я был уже на крючке, но… за прошедшие полчаса я не послал его к черту, и значит я был заинтересован.

А я действительно – был.

– Конечно, пакет из пяти архивов, это известно всем, – начал мужчина, как мне показалось, снова издалека. И сразу перешел к делу: – Вранье, дружище. Архивов не пять, их шесть. Шесть, ясно?

– Да хоть двадцать, какая мне разница? Только… что в шестом?

Он демонически улыбнулся.

– Спецификация на пять основных. Но главное – ключ. Пароль, содержащий элементы всех пяти архивов. Киб-координатор собирает человека не сам, а… по инструкции как бы. Вот эта инструкция и содержится в шестом архиве. В школе про него не рассказывали, м?..

– Нет, не рассказывали… Ты-то откуда знаешь?!

– Перед тобой дипломированный инженер транс-портник, – торжественно объявил незнакомец. И чуть погодя добавил: – Ну, почти дипломированный.

Я махнул на него рукой.

– Наоборот, наоборот! Какое счастье, что меня оттуда… эээ… то есть… что они не стали препятствовать моему… эээ… – Мужчина хотел сформулировать это поприличней, но ничего приличного не нашел. В итоге он бросил попытки и вернулся к теме. – После Академии я два года пахал на разных станциях. У меня есть и образование, и опыт. Обычному инженеру транс-порта многое может прийти в голову, но он даже не представляет, как это осуществить. Что на станции чаще ломается. За чем следят пристально, а за чем – не очень. На что и вовсе не обращают внимания. Я знаю все, я мог бы служить в отделе расследований. В транс-полиции я был бы лучшим! – Он опять улыбнулся. – Но я выбрал другое.

– Ты скакун… – заключил я не без ужаса.

– Да, это мой хлеб. Я скакун. И ты уже понял, зачем я все это рассказываю. В смысле… что я собираюсь тебе предложить.

– Нет. – Я поднялся, но вместо того чтобы уйти, зачем-то подмигнул бармену. Через секунду на столе появились две полные кружки и чистая пепельница. Мне пришлось опуститься на стул.

– Только Верховный не хотел бы ни с кем поменяться. Только Верховный никому не завидует. Все остальные… – собеседник игриво пошевелил бровями. – Остальные всегда чего-то хотят. Чего-то большего… О Верховном даже не думай! Это я так, для примера.

– Я и не думал, – ответил я осторожно.

– Шестой канал, весь вопрос в нем. Вернее, в том, как его вскрыть.

– Ты скакун, – повторил я. – Но подожди-ка… Ты должен быть сказочно богат, а не…

– На прошлой неделе был. Не то чтобы сказочно, но в таком баре я бы и нужду справлять побрезговал. А сегодня… вот. – Он жадно отхлебнул и достал из пачки десятую сигарету за вечер. – Меня губит тело. У него масса дурных привычек… Не тело, а какой-то сосуд пороков, и пристрастие к алкоголю еще не самый скверный…

– Ясно, тело у тебя чужое. Ты ведь скакун. Но почему бы тебе не выбрать… гм…

– Новую обитель души? Что-нибудь получше, да? Не могу. В этом теле – то, что делает меня скакуном.

– Не понимаю, – признался я. – Ты вшил эту железку прямо в себя?!

– Транс-полиция не дремлет. Они выловили почти всех. Написали программу, распознающую краш-чип. Куда бы ты его ни сунул – в карман, в ботинок, хоть в брюшную полость. Какая разница, если в стартовом контуре тебя оцифровывают всего, включая проглоченную вместе с супом муху? Один мой друг финишировал прямо на рудниках. Киб-координатор не только обнаружил его крашер, но и успел изменить маршрут. Да, техника не стоит на месте…

– Скакуны потеряли работу, – заметил я без сожаления. – Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Ведь вы преступники! Все справедливо. Сегодня ты можешь называть себя дворником, пилотом, поваром – кем угодно, только не скакуном.

– Ага. – Он осушил кружку. – Программа чует краш-чип. Как его не переделай, подо что не замаскируй. Она видит принципиальную схему, этого ей достаточно. Но я же сказал: техника на месте не стоит.

Мужчина посмотрел на меня испытующе и тихо произнес:

– Биочип.

– Что?! Био…

– Чип, – победно закончил он и постучал себе по лбу. – Никаких полупроводников, никаких элементов питания. На взгляд киб-координатора и его чертовых программ, это лишь кусок мяса. Мой собственный орган, который они обязаны оцифровать, перенести по первому каналу и собрать в рамке финиша.

– Получается, отмычка живет у тебя в голове? Краш-чип – часть твоего организма?!

– Надо ли объяснять, почему я не могу этот организм бросить? Забавно: я, скакун нового поколения, неуловимый и недосягаемый, скакун, чье призвание – менять людям тела, сам вынужден ютиться в оболочке пьяницы, курильщика и… ладно, не будем.

– Погоди. Ты говоришь мне это для того…

– Ну конечно! – обрадовался незнакомец. – Погляди на себя: не старый, но вряд ли с перспективами. Брюшко… Да какое брюшко – брюхо! – Он пихнул меня локтем в живот. – Это данность, ты предрасположен. Сколько не потей в спортзале, никуда ты свое пузо не денешь. Я уж не говорю о твоей склонности к облысению!

– Вот об этом не нужно бы…

– Ты лысеешь, дружище!

– Я же просил… Считаю эту тему деликатной, в некоторой степени даже интимной…

– Да, да! Ты лысеешь! Еще лет пять, и ты будешь как моя коленка! Хотя… не слишком ли это большой комплимент для твоей плеши?

– У меня нет плеши, – выдавил я.

– Это временно. А жена? Жена у тебя есть?.. И уже не будет! Лысый, пузатый… – мужчина затрясся от смеха. – А работа? Кто ты на своей работе? Ноль! Младший отросток степлера!

– Да откуда такие дикие…

– Вижу тебя насквозь! Хороший скакун обязан быть психологом. А я скакун хороший. Днем гнешься перед шефом, а ночами ворочаешься в пустой постели и мечтаешь влезть в его шкуру. У него-то жена есть? И что, недурна? А?.. Отвечай!

Я потупился.

– Вот так! – заключил он. – А возраст? Да я не про жену, я про шефа.

– При чем тут мое начальство?

– Это я для примера. Можно и не с начальством телами махнуться, можно и с полотером. Уж полотер точно возражать не станет. Интересно, сколько он получает?

– Кто? Полотер?..

– Тьфу! Твой шеф. Бьюсь об заклад, он слывет везунчиком. В отличие от тебя. И он вряд ли намного старше.

– Не старше, – буркнул я. – Чуть моложе.

– О-о-о!.. Позор. Пресмыкаться перед каким-то сопляком… и знать, что никогда не займешь его место. Как я тебе сочувствую, дружище! Как же я тебе сочувствую… – Незнакомец, устав смотреть на мою нетронутую кружку, подвинул ее к себе.

Такого натиска я не ожидал. Я кое-что слышал о скакунах, в частности о том, как они находят клиентов. Услуги скакуна стоят безумно дорого, некоторые копят деньги годами, чтобы однажды поменяться с кем-то телом и сразу все окупить.

Соблазн велик, отказаться бывает непросто. Люди знают, что их ждет наказание, и все же соглашаются. Некоторые разыскивают скакуна сами. Точнее – разыскивали раньше.

Еще недавно это было похоже на эпидемию. Тысячи законопослушных граждан ежедневно теряли свои тела и оказывались нищими, больными, старыми… Дошло до того, что люди начали бояться транс-порта, многие шли к стартовой рамке, как на эшафот. Скакуны стали массовой преступной специализацией. Неофиты попадались быстро, но это была лишь пена – волки матерели все больше. В условиях жесткой конкуренции и беспрецедентных мер со стороны транс-полиции включился эффект естественного отбора. Грязный бизнес превратился в подлинное искусство. Талантливый скакун не просто перемещал тела и личности, он совершал сложные многоступенчатые операции обмена. Пока полиция добиралась до нарушителя, оплатившего эту чехарду, он часто оказывался уже в новом теле или, того хуже, успевал так продвинуться по социальной лестнице, что без санкции Верховного на него не могли и чихнуть.

Конец произволу скакунов был положен быстро и неожиданно: кто-то из гениев транс-департамента написал программу, различающую краш-чип. Скакуны потеряли свой инструмент, а с ним и возможность взламывать шестой архив.

Подтасовки на транс-порте мгновенно закончились, все вздохнули спокойно.

Оказывается, напрасно…

– Ну что, дружище? Ты ведь думал об этом?

Да, я об этом думал. Об этом думают все, никуда не денешься. Я догадывался, что встреча со скакуном должна быть именно такой: в грязном баре у пересадочной станции, за кружкой разбавленного пива. Но я не предполагал, что это будет похоже на какую-то вербовку… которую проводит полупьяный босяк в красной рубахе и болотных штанах.

– С тебя я возьму пятьдесят тысяч, – сказал мужчина. – Не торгуйся, это непозволительно дешево. Знал бы профсоюз, как я ломаю цену… – Он пренебрежительно усмехнулся. – Но профсоюза больше нет, сегодня я монополист. Пятьдесят тысяч. Во-первых, я на мели, и для начала мне нужно хоть что-то. Во-вторых, больше ты не заплатишь. Больше у тебя нет.

– Мне нужно знать подробности.

– О-о!.. Хочешь, чтобы я выложил свои секреты? Даже не получив аванса?!

– Но если я собираюсь тебе доверить…

– Твое тело и твой разум представляют ценность только для тебя самого. Ну подумай: на кой черт мне сдалось это пузо, эта лысина, эти подавленные юношеские…

– Достаточно, – оборвал я.

Скакун замолчал, но лишь для того, чтобы допить мое пиво.

– Уже решил, с кем махнешься? – спросил он. – Ах, тебя беспокоит технология… Объясняю в общих чертах. Мы с тобой проходим через рамку. Одновременно. Что?.. Запрещается?.. Плюнь. Говорю тебе: я два года отработал на станциях, киб-координатору нет никакой разницы. Момент транс-портировки засечь невозможно, поэтому я вхожу уже заряженный: краш-чип получил задание и ждет, когда его можно будет выполнить. Можно будет – как раз во время транс-портировки. Мгновение между стартом и финишем. Да, да, то самое «мгновение». Для координатора это процесс, и для краш-чипа – тоже. Крашер ищет информ-пакет, максимально соответствующий нашему заказу. То есть нащупывает подходящего пассажира, который, как и мы, находится между стартом и финишем. В пути.

– А если не нащупывает? Если не находит?

– Иногда поиск длится несколько часов. Мы будем входить в рамку и выходить из нее, входить и выходить, входить и выходить. С первого раза не получается никогда. Но никогда еще мне не требовалось больше двадцати пересадок. В матушке-галактике много народу. Очень много. Мы обязательно что-нибудь подберем.

– Мне не нужно «что-нибудь». Я вообще не решил, стоит ли мне…

– Решил, решил. И не сейчас. Если бы не решил, ты бы давно уже вызвал транс-полицию.

Я не стал спорить и заказал еще пару пива.

– Так вот, крашер находит хорошую кандидатуру, – отхлебнув, продолжал скакун. – Затем взламывает шестые архивы, его и твой. И кое-что в них переписывает. Финишный контур собирает те же два тела, в полном соответствии со спецификацией. Откуда ему знать, что ваши спецификации сфабрикованы? Для системы все корректно, подмену чувствуешь только ты и тот, с кем вы махнулись. Первый, второй и пятый архив меняются местами.

– Пятый?.. – Я слегка растерялся. – Еще и пятый? Память?!

– Зачем тебе чужое тело с твоей памятью? Что она в нем будет делать? Что она собирается помнить – про другое тело? Ну конечно, родной для тебя чужая память становится не сразу. Сутки. Реже – двое.

– Я как-то… честно говоря… Нет, я не согласен.

– Дура-ак! Это раньше менялись только телами. Ну и что?.. На первой же очной ставке потерпевший сообщит о тебе все, а ты даже не сможешь сказать, откуда у тебя взялся шрам на ноге и в каком году тебе удалили аппендикс.

– Но как же моя память? Это же и есть – я сам!

– Ничего подобного. «Ты сам» – это третий и четвертый архивы. Вот в них-то и содержится твоя личность. То, что передалось по наследству, и то, что ты нажил с годами. А память – это… ну вроде как база данных. Меняем одну базу на другую, и все дела.

– Но ведь «Я» – это мое знание жизни, оно сформировано на основе самой жизни, и если память о ней окажется чужой…

– Конфликт архивов неизбежен. Но это временно, к хорошему быстро привыкают. Зачем тебе вспоминать детство в нищем квартале? Гораздо интересней помнить, что ты сын миллионера.

– И… верить в это?..

– И верить! – поддержал скакун. – Даже не верить – знать! Ну?.. Что ты скажешь?

– Сорок.

– Что?..

– Сорок тысяч, этого довольно.

– Эээ, дружище! – Мужчина неприязненно сощурился и передвинул на столе кружки. – Сорок пять.

Я вздохнул.

– Нужен приблизительно ровесник…

– Этого мог бы не говорить, – произнес он.

– Физически здоровый, привлекательный, без особых…

– Нет, наверно ты платишь пятьдесят тысяч за возможность побыть слепым парализованным идиотом!

– Сорок пять, – возразил я.

– Конкретные пожелания имеются?

Я развел руками:

– Вряд ли.

– Как тебя зовут, клиент?

– Мёбиус, – ответил я негромко.

– Как?!

– Мёбиус, – повторил я.

– Вот же… н-да… Это имя или фамилия?

– И то и другое.

– Ну надо же… А я – Карл Грифус. А ты, стало быть, Мёбиус Мёбиус?

– Хуже.

– Да куда уж хуже-то?

– Фамилия у меня двойная: Мёбиус-Мёбиус.

– Если полностью, то получается…

– Мёбиус Мёбиус-Мёбиус, – обреченно проговорил я.

– Тяжело тебе, дружище… – Скакун опрокинул в себя кружку и порывисто поднялся. – Идем.

Транс-портный контур находился рядом с баром, вернее, это бар открыли недалеко от контура, на минус семнадцатом уровне пятого субквартала захудалой планетки Трэнтор при звезде Теплая Заря, что на самой окраине юго-западного рукава матушки-галактики. Когда-то этот сектор считался перспективным, потому и звезду, и планету назвали донельзя пафосно. Минули годы, нашлись сектора получше, и Трэнтор стал прибежищем диссидентов, однако транс-портных контуров здесь было не меньше ста тысяч, таковы санитарные нормы.

Грифус остановился возле рамки.

– Я должен сосредоточиться. Итак… тебе, в принципе, безразлично, лишь бы что-нибудь получше… – Он осмотрел меня с головы до ног. Вероятно, давал целеуказание своему биочипу. – На счет «три».

– А куда мы?..

– Да никуда. Выйдем здесь же, на соседнем уровне. Приготовься. Раз… Два…

Мы синхронно переступили через рамку, и команда «три» растянулась в бесконечную миллисекунду. Если бы у киб-координатора были уши, он бы услышал «трррррррррррри». Но для человека это происходит гораздо быстрей.

Скок!

Я очутился по ту сторону контура – уже в другом месте. Нога оторвалась от упругого пластика и опустилась – на упругий пластик. На тот же самый пол, закиданный упаковками от чипсов и соленых орешков. Моя собственная нога в черном латексном сапоге.

Я по инерции прошел дальше. «Клёп-клёп-клёп!» – гнусаво запели каблуки, фиксируя каждый мой шаг. На мне была клетчатая юбка с прозрачными вставками спереди и сзади. Короткий подол обегали неоновые огоньки.

– Все-все, уже идем назад, – торопливо произнес Грифус.

Я повернулся к хромированной стене, поднял руку и… поправила прическу. Зря я Марту послушала. Стерва уговорила меня вживить перья павлигатора, а куда мне, к черту, этот павлигатор? Насоветовала! Подруга, называется…

– Эй, Мёбиус! – раздалось рядом.

– Что? – спросила я недоуменно.

– Давай обратно в рамку. Или тебя это устраивает?..

– Урод. – Я прикрыл окошко на юбке. – Ты урод, Грифус!!

– Такое случается, не кипятись. Сейчас все вернем. Нет, ну если ты доволен… то есть довольна…

– Быстро меняй! – заорала я.

Он взял меня за локоток и галантно проводил до контура.

– Ты готова, милая?

– Убью гада… – процедил я чувственным контральто.

– Раз… Два…

Скок!

В спину воткнулся гвоздь. Поразмыслив, я понял, что гвоздь не один, их несколько, и они медленно проворачиваются – в моей спине.

– Что ты опять?.. – хотел я крикнуть, но легкие треснули от кашля. Сердце внутри подпрыгнуло и, ударившись о макушку, упало обратно в кишечник. В моем возрасте опасно тревожиться. В моем возрасте вообще все – крайне опасно. Имплантанты давно износились, а менять их на новые врачи не соглашаются ни за какие деньги. Ибо даже простейшая операция может стать моим последним приключением.

– Не ладится сегодня что-то… – буркнул Грифус. – Не мой день, похоже.

– Не твой, – прохрипел я чуть слышно. – Верно, ты полагаешь, что сегодня – мой день?

– Не будем драматизировать. Поверьте, Мёбиус, вы в надежных руках. Сами до рамки дойдете, или вам помочь?

Он взял меня за тот же локоть – впрочем, едва ли за тот же самый, – и осторожно подвел к стартовому контуру.

– И что дальше?.. – продребезжал я.

– Знаешь, Мёбиус, не в твоем положении выделываться. Тебе сейчас хоть бы с кем поменяться, а то не ровен час…

– Не ровен час – это про другое. Это, например, если я достану трубочку да наберу один номерок. Мои люди повсюду, если ты не в курсе. У меня куплено все и везде.

Угрожать попусту я не привык, поэтому я действительно полез за трубкой. Ладонь нащупала на атласном жилете кармашек, но в этот момент Грифус увлек меня с собой. Даже не удосужился досчитать до трех. Похоже, щенок узнал-таки мое лицо и сообразил, с кем имеет дело.

Скок!

– Вот ведь незадача-то… Да-а-а…

Я открыл глаза – старик, ныряя в рамку, зачем-то зажмурился.

Сначала я увидел мятые болотные штаны – на себе. Потом вспомнил про зеркальную стену – весьма кстати! – и посмотрелся в нее как… ну, как в зеркальную стену и посмотрелся. И увидел Карла Грифуса – тоже на себе, вместе со штанами.

Сам Грифус стоял в двух шагах левее и с той же гримасой – хотя и на чужом лице – изучал свое отражение.

Ему было лет семнадцать – гораздо меньше, чем мне, то есть ему же самому. Красавчик. Спортивный, подтянутый, одетый, правда, бедновато. Голубоглазый. В общем, такой, у которого все впереди.

– Мёбиус… – выдавил он. – Я это… перемудрил я малость.

– Бывает.

– Это… пошли в контур.

– Зачем? – Я нашарил в брюках пачку сигарет и неторопливо закурил.

– Как это зачем?! – возмутился он. – Назад меняться!

Я выпустил струйку дыма.

– Мёбиус… – проронил он.

Я почесал лоб, как раз то место, где под черепной коробкой сидел вживленный биочип. Первый и пока единственный.

– Мёбиус… – растерянно повторил юноша.

– Да, Мёбиус-Мёбиус – это моя фамилия. Имя у меня тоже – Мёбиус. А звание – капитан транс-полиции.

Он рванулся к рамке, но вовремя одумался.

– Так вы… вы этот контур пасли, да?

– Контролировали. Как и все контуры этого субквартала.

Я поднял с пола брошенную стариком трубку и набрал непростой номер из двадцати восьми цифр.

– Говорит капитан Мёбиус. Да, господин полковник, я его взял. Тот самый Карл Грифус с тем самым биочипом… – Закончив доклад, я кивнул на рамку: – Проигрывай достойно, скакун.

Спустя пару миллисекунд мы вышли в бункере транс-полиции на Пегасе-116. Внизу – километры базальта и раскаленное ядро, вверху – километры базальта и космос. У нас тут не забалуешь.

Юноша диковато осмотрелся. Мне же осматривать было нечего: низкий потолок, тяжелая мебель, мрачное освещение – все давно знакомо. У меня приличная выслуга, без малого пятнадцать лет, из них десять – на Пегасе-116, под началом полковника Иггла. Или сэра Иггла, когда он настроен по-домашнему. Собственно, полковником он был не всегда, как и я не всегда был капитаном, но все эти годы он оставался для меня сэром Игглом, а я для него – просто Мёбиусом. Или Мёбиусом Мёбиусом-Мёбиусом, когда он настроен по-домашнему.

Потерпевшего уже доставили: некто в моем теле томительно слонялся вдоль базальтовой стены.

Иггл выбрался из глубокого кресла за пультом и подошел ко мне.

– Мёбиус, это ты?

– А то кто же? – Я достал сигарету и ловко чиркнул зажигалкой о брюки. Крайне ценный навык.

Полковник вздернул брови.

– Мёбиус, когда это я разрешал тебе курить?

– Не разрешали. Но я ведь раньше и не курил. А еще я выпиваю, шеф. И кое-что похуже, – поделился я. – В общем, не тело, а сосуд пороков.

– Что за тон, Мёбиус?

– Простите, господин полковник. Четвертый архив, будь он неладен, чужие привычки. Не могу с собой справиться. Дело в том, что у меня никогда не было начальства. Кроме тюремных надзирателей.

Кажется, полковник собирался дать мне затрещину, но на столе затренькал телефон. Звонила жена. Кого еще полковник Иггл мог называть Крошкой?

– Да, Крошка, – сказал он. – Нет, не забыл. Освобожусь через пять минут. Целую, Крошка.

Если честно, я бы эту Крошку тоже поцеловал. Видел ее несколько раз, когда она являлась к нам в бункер. За Иггла она вышла совсем недавно и еще не утратила качеств молодой супруги. Любящая и привлекательная. Крошка. Эх… Нет, капитану по фамилии Мёбиус-Мёбиус о таких крошках нечего и мечтать. То ли дело полковник. Орел, а не полковник! У него даже имя было какое-то геройское – Макс. Словно родители с младенчества подозревали за ним большое будущее. Впрочем, если ты владеешь акциями золотодобывающих предприятий северного рукава матушки-галактики, верить в счастье своего ребенка нетрудно.

– Да, Крошка, – мурлыкнул напоследок полковник и вновь повернулся ко мне. – Мёбиус!

– Ага?.. – Я затоптал окурок и, развеивая дым, подул в разные стороны.

– Нет, на тебя надежды мало. – Иггл привередливо осмотрел прибывшего со мной юношу. – Иди сюда, Грифус. И ты тоже, – он подтолкнул потерпевшего к локальному контуру.

Посередине у нас стояли две рамки – стартовая и финишная, друг напротив друга. К транс-портной системе они подключены не были, их смонтировали только для того, чтобы мы исправляли содеянное скакунами.

Полковник открыл сейф и достал оттуда конфискованный краш-чип. Умельцы замаскировали преступное техсредство под обычную плюшевую игрушку: сумчатый овцеящер, отъедающий себе хвост. Под лоснящейся шерстью, как раз в сумке, был спрятан пульт.

– В рамку шагом марш! – скомандовал Иггл.

– Зачем, шеф? – спросил я.

– Как это зачем? Ты что, совсем форму потерял? То есть… ты и содержание утратил вместе с формой?

– Вы собираетесь поменять их местами… – Я указал на Мёбиуса и на юношу. – Но я ведь говорил вам, что Грифус – лучший из скакунов. Он никогда не проводит тривиальных обменов.

– Что это, интересно, ты мне говорил, Мёбиус? Когда?

– Ну… я думал, вы смотрите трансляцию. Вы же сами вешали на меня «жучки». Две стереокамеры и датчики квадрозвука.

– Да, я кое-что слышал, – скривился Иггл. – Этот упырь предлагал тебе поменяться со мной. Тебе – со мной… Смешно. Но микрофоны работали только в баре. А потом, после первого же обмена…

Я хлопнул себя по лбу.

– Действительно, господин полковник. Виноват.

Мёбиус, успевший вернуться к стене, грациозно выгнул спину.

– То есть как? – проговорил он. – На этом лысом мешке висят «жучки»?! И все, что я делала… вы это записали?!

– А что, позвольте полюбопытствовать, вы делали в моем теле? – вскинулся я.

Мёбиус не ответил, лишь покраснел до ушей.

– Постойте-ка… – сказал ему полковник. – Внутри вас должен быть молодой человек, которого вытеснил Грифус.

– То-то и оно, шеф… – кисло произнес я, вытирая взмокшие ладони о красную рубаху. – Боюсь, все не так просто.

– Без паники, капитан! Сударыня, назовите свой социальный номер.

Мёбиус назвал, и полковник, подойдя к пульту, дал команду на розыск.

Вскоре прибыла знакомая дама: высокие сапоги с говорящими каблуками и короткая юбка с полиэтиленовыми аппликациями.

– Надеюсь, вы и есть обладатель этого тела? – Иггл положил руку ей на плечо. – Или нет?.. Кто вы?

– Я тот, кто сделает из вас отбивную. – Женщина ощупала полы несуществующего пиджака, затем поискала кармашек на несуществующем жилете.

– А где же этот? – крякнул полковник, вцепляясь юноше в щеку. – Куда он подевался? Где начинка?

– Прежде всего я хотел бы выяснить, где я сам, – сухо произнесла женщина. – Потом делайте что угодно. Но сначала я должен получить свою оболочку.

– Разумеется. Не откажетесь ли пока перебраться в этого молодого человека?

– Да что вы себе позволяете?!

– Временно! Согласитесь, это тело более предпочтительно. Чем то, что вы имеете в данный момент, – добавил Иггл, косясь на прозрачную юбку.

– Но-но, я попросила бы!.. – возмущенно воскликнул Мёбиус.

– Будьте добры, сэр, назвать свой социальный номер, – сказал Иггл женщине.

Транс-патруль сработал безупречно: спустя минуту в бункере появился третий потерпевший: старомодный костюм, под ним атласный жилет.

– Почему не обратились в полицию? – набросился на него полковник. – Где вы шлялись все это время?!

– До фени, – фыркнул старик. – У меня сейчас лабораторная по наномеханике, а вы дадите справку, что я не прогуливаю.

– Твое? – Иггл вновь дернул юношу за щеку, так, что у того клацнули зубы.

– Мое, – неохотно ответил старик.

– Грифус, ну ты и намудрил, – проскрежетал полковник. – Тебе это дорого обойдется, Грифус…

Молодой человек не ответил.

– Грифус?.. – встревожился Иггл.

Тот снова проигнорировал.

– Грифус! Не валяй дурака. Это же ты?..

– Я, я, – осклабился юноша.

– А почему молчишь? Шутки шутишь?! С-скакун… – процедил Иггл и коротко врезал ему кулаком в живот.

– Вы бы поаккуратней, – промолвил старик. – Мне еще носить.

Полковник собирался что-то ответить, но на столе зазвонил телефон.

– Да, Крошка, – сказал он. – Нет, не забыл. Освобожусь через пять минут. Целую, Крошка. Да, Крошка.

Положив трубку, он вновь зыркнул на юношу.

– Я тут, шеф! – напомнил я, поднимая руку.

– Что стоишь? – прошипел он. – Биочип в голове работает? Вот и ты работай! Меняй их живо, одного за другим.

– О`кей, шеф.

Иггл сел в кресло и начал диктовать отчет, а я принялся за дело.

Все получилось быстро.

Скок! Скок! Скок!

Чудесная техника, эти новые биочипы.

Осталась лишь одна деталь.

– Осталась одна деталь, господин полковник, – сказал Грифус.

– Что такое?

– Нужно вернуть Грифуса в его тело.

– А в чьем он сейчас?

– В моем.

Иггл посмотрел на меня. Бывают искорки недоверия, а бывают целые зарницы. В глазах полковника светилась вольтова дуга.

– Ну так и поменяйся с ним, – сказал он Грифусу.

– Видите ли, господин полковник… Биочип такой шустрый… Я в этом уже убедился. А что, если скакун, вернувшись в свое тело, успеет дать новую команду, и мы поменяемся обратно? Вы-то будете думать, что мы поменялись только однажды, примите его за меня, и… – Грифус чиркнул себя ладонью по горлу.

– Н-да?.. – Иггл засомневался пуще прежнего. – Говоришь, биочип шустрый?

– На порядок превосходит железо.

– И что ты предлагаешь, Мёбиус? Уж не хочешь ли ты, чтобы я полез с вами в рамку?

Иггл сделал вид, что опасается скакуна, но в действительности…

Ни один офицер транс-полиции не войдет в контур вместе с подчиненным. Прецедентов, правда, не было, но их потому и не было, что дураков у нас не держат. А если и были – дураки или прецеденты – то о них все равно никому не известно.

– Что же ты предлагаешь, Мёбиус? – повторил полковник.

– Мы сделаем так, что обладатель биочипа, кто бы он ни был, не сможет им воспользоваться. Мы эээ… лишим это тело дееспособности. Мы эээ… дадим ему по башке, господин полковник.

– По башке?..

– По башке, по башке! – горячо проговорил Грифус. – То есть… не ему по башке, а… в данный момент – мне. Потом вы внесете меня в рамку и произведете обычный обмен между мною и Грифусом. Оказавшись в своем теле, он не сможет совершить ничего противозаконного. Он вообще ничего не сможет совершить, господин полковник. Грифус будет в отключке.

– Толково, – оценил Иггл. – И у нас будет гарантия, что тело с биочипом находится без сознания, ведь в этом теле сейчас ты, капитан…

– Я, я! – закивал Грифус, хватая себя за болотные штаны. – Если вы ударите меня недостаточно крепко, я вам сообщу, шеф.

– Кто-кто тебя ударит?..

– Вы, конечно. Больше некому. Неужели я позволю, чтобы меня бил какой-то скакун? – Грифус брезгливо кивнул в мою сторону.

Открыв сейф, Иггл извлек несколько орудий на выбор: резиновую дубинку, бамбуковую палку и стальной пруток. Разумеется, никто этими предметами не дрался. Внутри каждого был упрятан краш-чип.

– Думаю, вот это сгодится, – сказал Грифус, трогая псевдо-фомку.

– Думаешь?.. – переспросил полковник.

– Думаю, шеф.

– Дело хозяйское… – Иггл огрел его железкой по черепу.

– Уй… уй… – запричитал Грифус, медленно падая на колени. – Как больно-то, шеф!.. Вы не могли бы чуть полегче?

– Мёбиус, не будь ослом! Бить нужно сильней, иначе ты не потеряешь сознание.

– Да, пожалуй… Но все же…

Не затягивая дискуссии, Иггл ударил еще раз.

– А! – вскрикнул Грифус. – Шеф, это… невыносимая боль! – Пощупав затылок, он предъявил полковнику ладонь. – У меня кровь, шеф!

Трое потерпевших испуганно отшатнулись.

– Так и должно быть, Мёбиус, – сказал полковник. – Это не у тебя кровь, а у Грифуса.

– Да, действительно, – всхлипнул Грифус. – Логично.

– Мне придется подать жалобу на негуманное обращение с арестованным, – предупредил я.

– Запишем в протоколе, что ты оказал сопротивление, – меланхолично произнес Иггл. – Ты готов, капитан?

– Готов, – простонал Грифус.

– Ыыхх! – Полковник ударил его в третий раз, и тот, секунду пошатавшись, рухнул лицом в пол.

– Убили!! – завопил я. – Вы убили мое тело! Свидетели! У меня есть свидетели!

Потерпевшие принялись вразнобой пожимать плечами: мол, ничего особенного не заметили.

Иггл пощупал Грифусу пульс.

– Живой. Ну-ка, помоги его отволочь.

Мы перенесли тело к рамке и положили между штангами.

– Надеюсь, Грифус, ты сознаешь, что песенка твоя спета, поэтому если ты вдруг… – Иггл не успел закончить, вновь позвонила жена. – Да, Крошка. Нет, не забыл. Освобожусь через пять минут. Целую, Крошка. Да, Крошка… Грифус, бегом! – рявкнул он.

Я шагнул к бездыханному телу.

Иггл опустил трубку и встал рядом.

– Только попробуй что-нибудь схимичить… – пригрозил он, засовывая руку в мохнатого овцеящера.

Скок!

Мне показалось, этот переход был самым долгим. Четыре миллисекунды, а то и пять. Вот так: «скккккккккккок». И слово «схимичить» тоже растянулось в резиновую нитку:

– Схимичччччччччччч…

– …ить, – закончил я за Иггла.

– Что? – спросил он, глядя снизу-вверх.

– Ничего, Грифус, – сказал ему Грифус.

– Что ты сказал?

– Я сказал: ничего.

Иггл схватился за штангу и начал подниматься, а поднявшись, схватился за сердце. Потом осмотрел свое тело и схватился еще крепче. Красная рубака и мятые штаны болотного цвета его могли бы скомпрометировать – раньше, когда он был полковником Максом Игглом. Теперь, когда он стал скакуном Карлом Грифусом, эта одежда была ему к лицу.

Я швырнул плюшевую игрушку в сейф и скомандовал:

– Наручники, капитан!

– Есть, господин полковник! – браво отозвался экс-Грифус.

Экс-Иггл тихонько завыл. Все было слишком очевидно.

– Мёбиус… – безнадежно вымолвил он.

– Что, Грифус? – издевательски произнес капитан.

– Но у меня же есть свидетели!

Потерпевшие не перестали пожимать плечами еще с прошлого раза.

– Я бы не ввязался в эту авантюру, – проговорил юноша. – Но… уважаемый скакун взял с меня не так дорого. Я не привык экономить, однако эти деньги уже не мои.

– Ясен день! – весело откликнулся старик. – Бабло лишним не бывает. Пусть мне осталось не так много, но я возьму от жизни все! На свои семнадцать лимонов…

– Шестнадцать с половиной, – поправил капитан.

– Все что полагается – мое! Солнце!.. пляжи!.. коньяк!.. Шикарные девоч… – он вдруг закашлялся.

– Девочки?.. – студент мелко, по-стариковски, рассмеялся. – Ну что ж… Девочки. Да!

– Вы совершаете тягчайшее преступление! – запричитал Грифус. – Ну а вы, сударыня?.. Вы-то как оказались в этой шайке? Что на что вы могли поменять? Вы же тут одна…

– Я не одна, я с мужем, – ответила она, обнимая новоиспеченного капитана.

Тот, сияя, повернулся ко мне:

– Господин полковник…

– Просто Макс, – отмахнулся я. – Можно без формальностей, дорогой Мёбиус.

– А можно и без «Мёбиуса»?

– Нельзя. Не горюй, скоро привыкнешь. День-два, и будешь натуральный Мёбиус-Мёбиус. Мне поначалу тоже…

– Как?! – Грифус громко высморкался в рукав. Четвертый архив – не пятый, прививается быстро. Он высморкался еще раз. – Как это «тебе тоже»?.. Значит, ты не впервые?! Ты уже?..

– Помалкивай, уголовная сволочь, – произнес я неторопливо, со вкусом. – Какое тебе дело до моего прошлого? Особенно теперь… – я подергал его за наручники. – Я, может, и сам уже не помню. Память, архив номер пять… Пройдут сутки, и о прежней жизни в твоем мозгу не останется ни единого бита. Да и зачем тебе помнить все эти гербы, родовые имения, фамильный фарфор…

– На каторге от них толку не будет, – вставил капитан.

Отобрав у Грифуса свои сигареты, он недоуменно осмотрел пачку и кинул ее в урну.

– Откровенно говоря, Макс… это была не самая простая операция в моей жизни.

Я хотел ответить: «главное, чтоб не последняя», но в этот момент мне позвонили.

– Да, Крошка, – сказал я. – Нет, не забыл. Что?.. Пять минут?.. Нет, Крошка, мы уже закончили. Я свободен.