На месте этого памятника был установлен другой, скульптора С. Меркурова. Ломоносов в рост; он стоял перед глобусом с листом в руках. Этот памятник хорошо помнят те, кто поступал в университет после Победы. Поскольку фигура была выполнена из тонированного гипса, со временем она стала ветшать. Поэтому в конце 50-х годов на том же месте появился третий памятник - из бронзы и гранита. На круглом гранитном пьедестале установлена скамья, где сидит Ломоносов, размышляя над рукописью...
В начале XX века пришла пора нового строительства. Архитектор К. Быковский перестроил здание Тюрина. Тогда появились прозрачный стеклянный купол, высокие окна, две большие аудитории. Подобно актовому залу старого здания, они вошли в историю университета; в них выступали выдающиеся ученые, проходили многие заседания, сессии, конференции.
Студенты слушали голоса поэтов разных поколений - Маяковского, Светлова, Симонова... В этом зале Михаил Шолохов прочел трагический финал "Поднятой целины". С трибуны он сошел со слезами на глазах. То было 29 декабря 1959 года...
В наши дни весь Аудиторный корпус занимает факультет журналистики, который основан в помещениях одного крыла старого здания. Аудиторный корпус занимали тогда разные факультеты и кафедры. Если старое здание было отдано в основном гуманитарным отделениям, то новое принадлежало естественникам. В этом здании работали математики и механики. На верхний этаж его почти тридцать лет поднимался "отец русской авиации" Н. Е. Жуковский, который руководил кабинетом прикладной математики. На балконе стояла созданная под его руководством первая в России аэродинамическая труба. Было и такое - под куполом здания физик М. Ф. Спасский, автор монографии "О климате Москвы", подвесил маятник Фуко, и каждый мог убедиться, что наша Земля вращается.
Перед перестройкой Аудиторного корпуса в его дворе архитектором К. Быковским построено здание для библиотеки, где она находится и по сей день. Под куполом - главный, круглый читальный зал, заливаемый светом через большие арочные окна. По планировке он напоминает зал Британского музея. Библиотека эта - одна из лучших в стране. История ее полна драматизма: в пожар 1812 года богатейшее собрание книг и рукописей сгорело целиком. Рукописные книги вернуть было нельзя. Но коллекция печатных изданий была воссоздана и приумножена. Многие ученые, писатели, военные и государственные деятели жертвовали библиотеке свои собрания, причем богатейшие. Сюда поступили библиотеки писателя И. Дмитриева, генерала А. Ермолова, историка И. Снегирева... Профессор В. Лунгин, собиравший книги по физике и химии, а также издания русской бесцензурной печати, подарил свою библиотеку с одним условием - чтобы ею могли пользоваться женщины, которым это решительно возбранялось уставом университета... Традиция дарить университету книжные собрания продолжается и в наши дни...
После революции библиотека университета получила право на обязательный экземпляр всех изданий нашей страны, где бы они ни выходили. Фонды ее насчитывают миллионы томов, для них сооружены хранилища на Воробьевых горах. Но и старое здание сохраняется за библиотекой, куда по-прежнему стремятся многие.
ОЧАРОВАННЫЙ МОСКВОЙ
Первые театральные огни зажглись на улице в начале прошлого века. Кареты спешили сюда со всей Москвы в театр, открытый в доме страстного любителя сцены генерал-майора П. А. Позднякова, купившего летом 1812 года, незадолго до начала войны с французами, трехэтажное здание. Построено оно было в 1780 году для "обергофмаршала, действительного камергера и кавалера" Григория Никитича Орлова, известного московского вельможи. Зарисовки этого дома есть в альбоме Матвея Казакова. На них видно, что фасад дома не отличался пышностью, его украшал скромный портик с фронтоном, верхний этаж - антресольный, у нижнего - маленькие окна. Блистательные залы и комнаты тянулись вдоль второго этажа.
Генерал Поздняков, став владельцем дома, пристроил к нему корпус, который протянулся по Леонтьевскому переулку. Ну а бывший дворец можно увидеть и сегодня, остановившись перед домом № 26 на Никитской. Ныне это обычное жилое здание с магазином, для него растесали некогда маленькие окна.
Дворец уцелел в пожар 1812 года. Поэтому во время пребывания в Москве французов в его театральный зал были перенесены выступления труппы артистов, оставшейся без сцены. На ее представления приезжал сам император Франции.
И после изгнания неприятеля в освобожденной Москве на сохранившейся чудом сцене проходили спектакли. Сбор от них шел в пользу раненых солдат, погорельцев. На этой сцене выступал, в частности, Сила Сандунов, известный в свое время актер, чье имя носят Сандуновские бани, построенные им на Неглинной до нашествия французов.
Дворец не стал театром, а с течением времени превратился в жилой дом, надстроенный в наш век двумя этажами. Фасад его изменился, и, конечно, сейчас трудно увидеть в этом здании один из первых театров города, куда по вечерам спешила "вся Москва".
Другим дворцом на этой улице владела в XVIII веке вошедшая в русскую историю основательница Российской академии княгиня Екатерина Романовна Дашкова (она же возглавляла и Петербургскую Академию наук). Затем дворцом владел ее наследник - М. С. Воронцов, впоследствии генерал-фельдмаршал, герой 1812 года.
Под "несчастливым" № 13 на улице находится Московская консерватория, переехавшая сюда в 1870 году. Как и в XVIII веке, дворец тогда был двухэтажным. Консерватория была основана великим музыкантом, пианистом и дирижером Николаем Рубинштейном. Дружба его с Чайковским, молодым тогда преподавателем музыки, началась с первых дней пребывания Петра Ильича в Москве. Первые годы Рубинштейн и Чайковский были неразлучны и жили сначала в одной квартире вблизи Никитской - на Моховой. Здесь же располагались и музыкальные классы.
Потом и классы, и квартира Рубинштейна и Чайковского переместились ближе к Арбатской площади (на месте этого дома ныне сквер). Здесь 1 сентября 1866 года - в день торжественного открытия консерватории Чайковский сел за рояль и исполнил увертюру к опере М. И. Глинки "Руслан и Людмила"... А творить молодому Чайковскому приходилось в ту пору в пустующих по утрам залах трактира "Великобритания", располагавшегося неподалеку от его квартиры, у Манежа.
В те годы впервые в Москве были исполнены произведения Чайковского, принесшие ему известность, а потом славу. С каждым днем росла любовь Чайковского к прекрасному городу. По московским улицам и бульварам он мог ходить часами, ловя "уличные впечатления", любуясь архитектурой, вслушиваясь в речь москвичей, их песни. "Я все более и более привязываюсь к Москве", - писал он.
Когда консерватория переехала на Никитскую улицу, в бывший дворец Дашковой, Чайковский вместе с директором консерватории поселился в доме на Знаменке. Здесь им написана увертюра "Ромео и Джульетта". Затем у него появилась первая "своя" квартира - в доме № 9 на Спиридоновке. Позже композитор поселяется в конце Никитской, там, где она выходит на площадь. До наших дней сохранился обыкновенный, вросший в землю дом, который ныне украшает мемориальная доска. Чайковский писал, что живет "на Кудринской площади, против фонтана в доме Казакова (у мучной лавки)". Таких домов с лавками в Москве были сотни. Лавка располагалась внизу, а на втором этаже за маленькими окнами - квартира музыканта, написавшего тут оперу "Опричник", вторую симфонию, с триумфом исполненную оркестром под управлением друга - Николая Рубинштейна. На Никитской поселился и Николай Григорьевич (там где сейчас дом № 31). В день именин Петр Ильич преподнес ему подарок - "Серенаду".
Шумная площадь у фонтана, где постоянно толпился народ, заставила Чайковского перебраться в более спокойное место - на Малую Никитскую. Во дворе дома № 21 налево стоял флигель. А менее чем через год композитор переезжает в дом № 35 на той же улице, перестроенный позднее архитектором Ф. Шехтелем. Тут-то в милой и прекрасной квартире, как писал Петр Ильич, родился его первый фортепианный концерт - одно из самых популярных в мире произведений - и написаны сцены балета "Лебединое озеро".
Дом был очень холодный, и это заставило композитора снова сменить квартиру - на этот раз он перебрался в дом, который стоял на месте нынешнего входа на станцию метро "Арбатская". Как видим, Чайковский часто менял квартиры и всегда жил поблизости от Никитской. Ведь тут находились Московское отделение Русского музыкального общества и консерватория. Сюда приезжал Лев Толстой, чтобы послушать специально для него исполненный первый квартет; он слушал его, заливаясь слезами... После женитьбы Чайковский ненадолго поселился на самой Никитской, в доме № 24. Недолгое время он жил в правом крыле консерватории, в квартире одного из друзей.
На Никитской в залах консерватории не раз звучала музыка Петра Ильича. А потом она разносилась по всей Москве, России и миру. Куда бы ни ездил Чайковский, где бы он ни жил, он всегда стремился домой. "Один и есть только город в мире, это Москва, да еще, пожалуй, Париж", - признается он в письме брату. Это признание перекликается со словами поэта, сказанными спустя десятилетия: "Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли - Москва".
Живя последние годы в Подмосковье, Чайковский непременно хотел, чтобы "Москва была всегда под рукой". В Москве музыка его звучала и в Колонном зале, и в Большом и Малом театрах. Кантата "Москва" исполнялась в Кремле, в Грановитой палате, финал кантаты "Славься!" звучал на Красной площади в исполнении оркестра и десятитысячного хора. Торжественный марш оглашал Сокольники при стечении толп народа...
Бронзовый памятник Чайковскому - первому из композиторов - поставлен в Москве перед зданием консерватории на той улице, куда он всегда возвращался.
В вестибюле Большого зала консерватории висит огромная картина Ильи Репина "Славянские композиторы". Репин заканчивал это большое четырехметровое полотно весной 1872 года в Москве. Тогда молодой, мало кому известный художник выполнял срочный заказ московского предпринимателя А. А. Пороховщикова. Он был хозяином "Славянского базара", который вошел в историю русского искусства. Помимо гостиницы и ресторана, здесь был великолепный концертный зал, для которого и предназначалась заказанная Репину картина. Теперь этот зал отдан "камерному" музыкальному театру. Программу картины - список славянских композиторов России, Польши и Чехии разработал для художника Николай Рубинштейн. Его, кстати, Репин писал с натуры в здании консерватории. Потом полотно переехало в "Славянский базар". Чайковский видел его после открытия концертного зала, где он побывал в качестве музыкального рецензента московской газеты. Чайковского на полотне нет: когда писалась картина, он был еще молод и мало кому известен.
Слава пришла к Репину, когда Москва увидела "Славянских композиторов"; пришла она и к Чайковскому, когда мир услышал его первый фортепианный концерт...
Теперь картина вернулась на то место, где она создавалась. А консерватория носит имя Петра Ильича Чайковского.
ПУТЕМ ПОЭТОВ
Вынужденный испрашивать у шефа жандармов разрешение на выезд, Александр Пушкин в который раз не посчитался с этим унизительным для него ограничением его свободы и стремительно, как всегда, в марте 1830 года приехал из Петербурга в Москву. Ему вскоре пришлось давать по этому поводу письменное объяснение: благодаря этому стали известны некоторые подробности его жизни в Москве.
Остановился он, как обычно, в гостинице. Обер-полицмейстер тотчас сообщил об этом в Петербург военному генерал-губернатору. А поэт вовсе не замышлял никаких действий против правительства, так его остерегавшегося и державшего под наблюдением каждый его шаг; он думал только об одном - о Наталии Гончаровой.
"Все думали, что Пушкин влюблен в Ушакову, но он ездил, как после сам говорил, всякий день к сей последней, чтобы два раза в день проезжать мимо окон Гончаровой", - писал его современник...
Жили Ушаковы на Пресне. А дорога к ним шла по Большой Никитской. По ней-то и ездил два раза в день влюбленный поэт, на этой улице был дом Гончаровых. Поэт побывал в их доме, сделал еще одно предложение, и оно на этот раз было принято.
"Бросаюсь в карету, скачу - вот их дом - вхожу в переднюю - уже по торопливому приему слуг вижу, что я жених" - так писал Пушкин... Поэт ездил свататься в чужом фраке, который дал ему его друг Нащокин. Этот фрак, перешедший затем к нему, поэт надевал лишь в особых случаях.
Жили Гончаровы на углу Скарятинского и Большой Никитской. Дом их не сохранился (он стоял на месте нынешнего владения № 50). Как писал издатель "Русского архива" П. И. Бартенев, "будучи женихом, из дома невесты своей на Б. Никитской Пушкин глядел на гробовую лавку (помещавшуюся в доме ныне кн. А. А. Щербатова) и написал свою повесть "Гробовщик". А став мужем Гончаровой, Пушкин не раз останавливался в этом доме, приезжая в Москву. Так, в августе 1833 года он заехал сюда из Яропольца и сообщил об этом жене в письме: "Пишу тебе из антресолей нашего Никитского дома". Дом был маленький, деревянный, с тремя окнами на улицу, он был вытянут в глубь двора большой усадьбы, куда выходили и окна антресолей.
Между сватовством и свадьбой прошел не один месяц: была "болдинская осень", случилась эпидемия холеры, отрезавшая жениха от Москвы и невесты... Только в начале декабря 1830 года обер-полицмейстер смог отправить очередное донесение о том, что Пушкин "возвратился в Москву и остановился в Тверской части в гостинице "Англия". Ее здание, кстати, недавно реставрировано, восстановлена сгоревшая часть бывшей гостиницы, украшающей ныне Глинцовский переулок.
Долгожданная свадьба состоялась только в конце зимы. Свершилось это 18 февраля 1831 года у Никитских ворот, в белом храме Большого Вознесения в Сторожах, который стоит теперь на большой, недавно образовавшейся площади. Полиция стояла у дверей храма: на венчание никого, кроме близких, не велено было пускать.
В то время церковь была в строительных лесах, главная и подкупольная часть здания были еще не достроены. Возведение церкви Большого Вознесения, состоявшей из теплой, т. е. отапливаемой, трапезной, двух приделов и холодного большого храма, началось задолго до женитьбы Пушкина, еще в XVIII веке. Вначале соорудили трапезную. В деле о строительстве сказано о ней так: "Трапезная утварью богата и строением боголепна", а "в ней два придела во имя Владимирской Богородицы и Святителя Николая еще освящены в 1816 году, а остается достроить настоящую Вознесенскую холодную церковь..." Таким образом, из этой записи, недавно опубликованной научным сотрудником Музея архитектуры Е. Белецкой, явствует, что венчался Пушкин в одном из приделов, сохранившихся до наших дней.
Достроили "Большое Вознесение" в 1840 году. Этот большой, белый, с двумя портиками храм был запроектирован в классическом стиле, с подчеркнуто геометрическими укрупненными формами. Высота его 40 метров. Много высказывалось предположений о том, кто возвел его. Назывались фамилии разных архитекторов. Но только теперь доказано: это работа архитектора Ф. М. Шестакова. Этот большой мастер известен, в частности, тем, что совместно с В. Г. Стасовым построил в Москве Провиантские склады у Крымской площади... После смерти Шестакова здание достраивалось под наблюдением его родственника, известного зодчего А. Г. Григорьева, которому также приписывали эту постройку.
По "прожектированному" плану Москвы 1775 года храм должен был стать главным зданием на площади Никитских ворот. Тогда, в XVIII веке, ее не удалось создать; она образовалась только недавно, после сноса стоявших за ней разных строений.
В наш век на Никитской жил другой поэт, обращавшийся к Пушкину со словами: "Мечтая о могучем даре того, кто русской стал судьбой, стою я на Тверском бульваре, стою и говорю с тобой..." Могучим поэтическим даром был наделен Сергей Есенин, живший долгое время в Москве. Со своими друзьями-поэтами он решил открыть книжный магазин. Московский Совет дал Есенину патент на открытие книжной лавки. Помещение для нес нашли на Никитской, 15, - в доме у консерватории. Это одноэтажное, в стиле неоампир здание, как о нем писалось, "торговое, частью с жильем", построено в 1912 году. В конце 1919 года здесь обосновался магазин "Московской трудовой артели художников слова". Эта артель имела также издательство. В витрине на Никитской можно было увидеть книги Сергея Есенина, Анатолия Мариенгофа и других имажинистов, как называли себя члены этого поэтического кружка. В дневные часы москвичи могли увидеть знаменитого поэта за прилавком.
Зимой в лавке царил холод (топить было нечем), Есенин работал в пальто, а читая стихи, снимал его, чтобы удобнее было жестикулировать. Бывало, что здесь он писал.
- Мне он здесь прочел "Песню о хлебе", -рассказывал мне друг поэта Рюрик Александрович Ивнев.
Увлекая за собой по винтовой лестнице на антресоли пришедшего в магазин друга, он, воодушевляясь, говорил:
- Рюрику первому прочту то, что час назад написал...
Большой старинный стол, за которым работали поэты (здесь Есенин записывал свои строки), долго служил аптеке, которая переселилась сюда после закрытия магазина.
Здесь за прилавком у Есенина произошла полемика с профессором истории. Спорил Есенин на ту же тему, что и сто лет назад Пушкин - на этой же улице в здании университета и тоже с профессором - М. Каченовским. О подлинности "Слова о полку Игореве". Как для Пушкина, так и для Есенина было очевидно, что "Слово" - не подделка, а подлинное творение гения. Молодой, элегантный Есенин спорил горячо, размахивал руками и, не прибегая к тексту, цитировал наизусть отрывки из "Слова": "Князь вступает в злат стремень... "Злат стремень!" Вот где точности и красоте языка учиться!"
Делал свое дело Есенин за прилавком умело, о чем свидетельствует поэт Сергей Городецкий, в свое время помогавший молодому рязанцу выйти на поэтическую дорогу.
"Я был у него в магазине на Никитской. Маленький стол был завален пачками бумажных денег. Торговал он недурно".
Еще один есенинский адрес - Большой зал консерватории. Здесь исполнялась не только музыка. Тут нередко проходили литературные вечера, в частности нашумевший "суд" над имажинистами. Председательствовал на нем маститый Валерий Брюсов, а выступали обвинителями, защитниками, обвиняемыми поэты разных направлений, не щадившие в своих выступлениях друг друга. Когда дошла очередь до Есенина, "он встал в непринужденную позу, откинув машинально концы шарфа, звонко, выразительно, отдавая слушателям все свое сердце, прочитал стихотворение "В том краю, где желтая крапива...". В зале. творилось невообразимое: "Браво! Бис!"; каждый из присутствовавших как будто прикоснулся к источнику живой воды. Брюсов ушел в раздумье". Такую запись оставил нам один из слушателей Сергея Есенина.
У ЕСЕНИНА
Когда Сергей Есенин жил на Большой Никитской в Брюсовском переулке, тот выглядел несколько иначе, чем сегодня: был приземистым, без крупных домов, появившихся позднее - в конце 20-х, в 30 - 40-х годах. Их построили для московских артистов, художников, музыкантов, чьи имена теперь читаешь на множестве мемориальных досок, укрепленных на стенах домов.
Но уже тогда, в 1923 г., Есенину приходилось подниматься на седьмой этаж многоквартирного восьмиэтажного дома, появившегося среди небольших домиков в этом переулке, начинающемся от некогда Большой Никитской улицы.
В сохранившихся письмах поэта этот московский адрес обозначен двояко Брюсовский переулок, 2, или Большая Никитская, 14, - что одно и то же, потому что дом угловой. Однако если вы подойдете к углу этих улиц, то не увидите сразу есенинского дома, потому что располагается он в глубине обширного двора, за рядами старинных строений, среди которых есть даже стены XVIII века, правда, во многом изменившиеся. А в глубине двора поднимаются кирпичные, неоштукатуренные жилые корпуса, говоря современными словами, - жилой комплекс, довольно крупный для 20-х годов, состоящий из четырех одинаковых, однообразных зданий, плотно прижатых друг к другу.
Какой из них Есенина? В письмах он называет его то корпусом А, то домом "Правды", поскольку, как мне сказали старожилы, квартиры в нем занимали сотрудники издательства "Правда". Теперь этот корпус обозначается как "строение № 4". Неизменным остался лишь номер квартиры - 27. Железный рельефный номерок на хорошей деревянной двери сохранился также с тех времен, как и цветной кафель - долгожитель на лестничной площадке.
Первая дверь направо от лифта ведет в большую коммунальную квартиру, где есть комната, которую Сергей Есенин с сентября 1923 г. по июнь 1925 г. считал своим домом.
Появлению его здесь предшествовало то обстоятельство, что в начале сентября 1923 г. он вступил в гражданский брак с Галиной Артуровной Бениславской, хозяйкой комнаты, а в конце месяца перевез сюда свои вещи. В одной из записок Есенин тогда писал: "Галя - моя жена". Друг поэта свидетельствует: "Галя стала для него самым близким человеком: возлюбленной, другом, нянькой..." Да и сам Сергей Есенин не скрывал своих чувств: "У меня только один друг и есть в этом мире: Галя. Не знаешь? Вот будешь в Москве, узнаешь! Замечательный друг!" - писал он товарищу, приглашая его в Брюсовский переулок. Сюда и отправился я.
Прошло без малого шестьдесят лет с того времени. В этой квартире сменились поколения жильцов. Все комнаты и кухня на одной стороне. Галина Бениславская занимала среднюю комнату (площадью 17 м2), как сообщил мне нынешний жилец. В комнате одно окно во двор, откуда видны крыши домов, прилегающих к консерватории. Рядом с ней, кстати, находилась книжная лавка поэтов (некоторое время здесь была гомеопатическая аптека), где за прилавком часто стоял поэт.
Галина Бениславская родилась раньше его на два года. Гимназию окончила в Петрограде, а приехала в Москву из Харькова, где училась в университете в годы гражданской войны. Оказавшись в Москве, служила в канцелярии ВЧК, затем в отделе писем редакции газеты "Беднота", получила комнату в "доме "Правды".
Обстановка в комнате вначале была совсем спартанской. Обеденный стол заменял кухонный, а письменным служил ломберный столик. Мебель состояла из железной кровати и тахты с провалившимися пружинами, двух венских стульев, табуретки, двух тумбочек. Чистота в комнате поддерживалась идеальная. Позднее появились шесть венских стульев, стол, шкаф. Чай пили из пузатого самоварчика, за которым однажды Сергей Есенин читал поэму "Анна Снегина" матери, приехавшей в Москву проведать детей. За этим самоваром их и сфотографировали.
В этой комнате стала жить и сестра Есенина Катя, а позднее и вторая, младшая сестра, Шура. Свою любовь к поэту Галина Бениславская перенесла на его сестер.
Александра Есенина подробно описала комнату в Брюсовском переулке, а главное, запомнила, как брат писал стихи: "Часами он сидел за ломберным столиком или за обеденным столом. Устав сидеть, он медленно расхаживал по комнате из конца в конец, положив руки в карманы брюк или положив одну из них на шею. На столе не любил беспорядка и лишних вещей, и если это был обеденный, то на чистой скатерти лежали только лишь бумага, его рукопись, карандаш и пепельница... Того, кто заходил в эти минуты в комнату, он не замечал".
Был еще один постоянный жилец - веселый пес по кличке Сережка, купленный поэтом по случаю на толкучке за 5 рублей как породистая собака, но оказавшийся дворняжкой. Часто приходил сюда и двоюродный брат поэта Илья, привезенный Есениным в Москву учиться.
Как дружно ни жили и как ни боготворили поэта, а своего угла у него здесь быть не могло. Он часто уезжал в деревню, в Питер, на Кавказ. Когда один из знакомых заметил: "Вечно ты шатаешься, Сергей. Когда же ты пишешь?" - последовал ответ: "Всегда!"
Когда Есенин возвращался в Москву, комната в Брюсовском наполнялась многочисленными гостями - писателями, артистами, художниками, издателями. Тогда читались стихи, пелись песни, в чем особенно преуспевали сестры.
Александра Есенина, бывшая тогда ребенком, позднее писала: "Очень трудно было жить в одной комнате. Особенно неудобство доставляла я..." Есенин жаждал получить свою квартиру или хотя бы комнату.
Эта мысль так завладела им, что поэт решил обратиться с ходатайством к "всесоюзному старосте" Калинину, когда тот гостил в своей деревне. К нему Сергей Есенин прикатил на тройке с бубенцами, и не один, а с американским журналистом Альбертом Рисом Вильямсом. Рядом с простой крестьянской избой эта тройка да и сам поэт выглядели так, точно явились из сказки. Калинин любил стихи Есенина, знал их наизусть, но он предложил гостю вернуться в деревню и принять участие в ее борьбе за новую жизнь. Так поэт и не решился тогда обратиться к нему со своей просьбой, укатил на тройке ни с чем.
Несмотря на тесноту, в Брюсовском переулке жили не в обиде. Есенин создавал стихи и поэмы. А Галина Бениславская разыскивала его забытые стихи по журналам... Ее портрет сохранило нам воспоминание одного из современников: "У хорошенькой Гали Бениславской тогда еще были косы галочьего цвета - длинные, пушистые, с бантиками, а крепенькие ноги обуты в черные башмаки с пуговицами". Сергей Есенин писал ей: "Вы - это моя последняя ставка и самая глубокая". То было в марте 1925 г. А спустя три месяца он покинул этот дом.
Нелегко ответить на вопрос, какие стихи родились в Брюсовском переулке. В 1924-м после похорон Ленина пишутся строки, посвященные покойному вождю, - они вошли в поэму "Гуляй-поле". 26 мая создается стихотворение "Пушкину", прочитанное вскоре у памятника поэту перед толпой москвичей. Вернувшись в Москву после поездки в Ленинград, где произошла встреча с бывшим политкаторжанином, узником Шлиссельбургской крепости, поэт за шесть дней написал "Поэму о 36", посвященную борцам с самодержавием. Известно также, что сюда, в Брюсовский переулок, Есенин вернулся с Кавказа и привез много новых произведений, здесь он продолжал работать над ними. Как пишет поэт В. Наседкин, "Анну Снегину" Есенин набело переписывал уже здесь, в Москве, целыми часами просиживая над ее окончательной отделкой. В такие часы по домашнему уговору его оставляли одного, предварительно сняв трубку с телефона.
В пору жизни в Брюсовском переулке Сергей Есенин побывал у артиста Василия Качалова и познакомился с четырехмесячным щенком Джимом. Чудесные строки посвящены "Собаке Качалова": "Дай, Джим, на счастье лапу мне..."
Великий артист также поселился в этом переулке в доме № 17, но произошло это позднее, в 1928 г. Есть еще один дом в бывшем Брюсовском переулке - № 12, на котором среди других укреплена мемориальная доска, посвященная режиссеру Всеволоду Мейерхольду. Вместе с известной актрисой Зинаидой Райх, бывшей женой С. Есенина, он жил на втором этаже этого дома. В этой квартире росли двое детей поэта - Татьяна и Константин. Последний известный московский спортивный журналист Константин Есенин - помогал мне при написании этого очерка.
СЛАВНЫЕ ИМЕНА
Протянувшийся на несколько сот метров между Большой Никитской и Тверской переулок имел прежде несколько названий. Первоначально жили в нем слободой торговцы и ремесленники, выходцы из Новгорода. Земли их перешли позднее в руки знатных фамилий - Толстых, Мещерских, Шереметевых. До середины XVIII века переулок значился Шереметевским. Когда несколькими домами здесь завладел генерал-аншеф М. И. Леонтьев, он стал Леонтьевским.
Под этим названием он и вошел в историю революции 1917 года, потому что в те дни, когда в Москве шел "последний и решительный бой", имел стратегическое значение, так как был кратчайшим путем между позициями белогвардейцев и зданием Московского Совета, которое защищали революционные войска. Если пройти по Леонтьевскому переулку, то, дойдя до середины, попадаешь на бывшую передовую линию - это примерно там, где сейчас находится сквер. Эта линия разделяла силы красных и белых.
Внешне это типичный московский переулок центра: дома разных времен и стилей стоят, тесно прижавшись друг к другу, кое-где их прерывает недавно появившаяся зелень скверов.
В стоявшем на месте нового здания ТАСС угловом доме в дни Октября жил студент Константин Паустовский, будущий писатель. В своей известной книге "Начало неведомого века" он об этом пишет так: "В Москве я поселился в двухэтажном доме у Никитских ворот. Дом этот выходил на три улицы: Тверской бульвар, Большую Никитскую и Леонтьевский переулок".
Константин Паустовский, очевидец событий, оставил описание боев в Москве, они не только ярко художественны, но и документально точны. Шесть дней на глазах жильцов дома происходила одна из самых яростных схваток 1917 г. Причем, как верно подметил писатель, в Леонтьевском переулке огонь был еще сильнее, чем на Тверском бульваре, - переулок для юнкеров, рвавшихся к Моссовету, был прямым путем к цели.
Впервые водоворот революции захватил этот переулок в 1905 г. Там, где сейчас располагается школа, в доме № 19, находилось так называемое Капцовское училище. Построенное архитектором Д. Чичаговым в конце прошлого века, оно выглядело очень эффектно, имело островерхую крышу с башенками. В нем помещалось городское мужское начальное училище имени А. С. Капцова, московского купца, пожертвовавшего деньги на его строительство. Затем к этому зданию пристроили еще одно - городское женское начальное училище имени К. В. Капцовой. В обоих училищах занимались 800 детей.
Училище также вошло в историю Москвы: в его стенах 10 марта 1898 г. на тайном собрании членов московского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" избран первый Московский комитет РСДРП. Здание было известно революционерам; в годы первой русской революции они облюбовали его для проведения митингов и собраний. Когда свершилась Февральская революция, в здании обосновался вышедший из подполья МК РСДРП (б); здесь помещались редакции газеты большевиков "Социал-демократ" и журнала "Спартак". Находились они здесь с марта по июль 1917 г., о чем напоминает на стене перестроенного здания мемориальная доска.
Многие особняки в переулке, прежде принадлежавшие аристократам, перешли в руки фабрикантов и купцов. Хозяевами переулка стали представители купеческих фамилий - Алексеевы, Мамонтовы, Морозовы...
Им по душе был модный тогда архитектурный стиль, когда новые здания внешне напоминали палаты допетровской Руси. Один из таких домов (№ 5) соорудил для типографии родственник Саввы Морозова - А. И. Мамонтов. Рядом с бывшей типографией также красуется здание в русском стиле, напоминающее сказочный терем. Это бывший Кустарный музей, ныне Музей народного искусства. Возник он в 1885 г. после состоявшейся в 1882 г. в Москве на Ходынском поле Художественно-промышленной выставки, где, в частности, демонстрировались изделия крестьян разных областей России. На основе экспонатов той выставки и был создан музей, где хранились коллекции изделий хохломских, дымковских, палехских, великоустюжских и других мастеров художественных промыслов.
Деньги на строительство музея дал легендарный Савва Морозов, который был другом Горького, одним из немногих, с кем писатель был на "ты". Дедом Морозова был бывший крепостной крестьянин, ставший основателем династии фабрикантов. За большие деньги он купил у помещика свободу себе и пятерым сыновьям. Начинал пастухом, был извозчиком, ткачом, а затем в конце XVIII века создал свое шелкоткацкое заведение в нынешнем Орехово-Зуеве, положив, как писали, "начало русскому Манчестеру". Здесь произошла знаменитая Морозовская стачка, привлекшая пристальное внимание Ленина.
Морозовы, однако, прославились не только хваткой, предпринимательством. Внук основателя мануфактуры Савва Тимофеевич, приняв дело после окончания Морозовской стачки, постарался улучшить жизнь рабочих. Он был дружен с К. С. Станиславским и М. Горьким, близко знаком с Н. Э. Бауманом, оказывал денежную помощь РСДРП. Противоречивость общественных позиций привела Морозова к трагедии. В своем завещании он распорядился передать большую сумму партии большевиков. В очерке "Савва Морозов" Максим Горький писал о нем: "Он давал на издание "Искры", кажется, двадцать четыре тысячи в год. Вообще же он был щедр, много давал денег политическому "Красному Кресту", на устройство побегов из ссылки, на литературу для местных организаций и в помощь разным лицам, причастным к партийной работе социал-демократов большевиков". Морозовым принадлежали в переулке дом № 7, где сейчас музей, и дом № 10.
Другой представитель этого семейства, правнук первого Саввы Морозова Николай Шмит, владелец мебельной фабрики на Пресне, пошел еще дальше связал жизнь с большевиками, стал на путь борьбы с царизмом, вооружил рабочих и превратил фабрику в крепость на пути наступавших на Пресню царских гвардейцев.
Еще одним домом в переулке, № 22 (ныне перестроен), владел купец первой гильдии Иосиф Гранат. Вместе с братом Александром, по образованию инженером-механиком, он издавал энциклопедический словарь, которым они оставили по себе вечную память. Издание словаря является уникальным в истории книжного дела. Александр Гранат приобрел право на издание энциклопедического словаря в 1892 г., привлек к делу лучших ученых своего времени. Одним из редакторов был профессор К. А. Тимирязев. В 22-м томе словаря, вышедшем в 1915 г., была напечатана статья "Маркс" с библиографическим обзором литературы по марксизму. Автором ее был Ленин, выступивший под псевдонимом В. Ильин. Седьмое издание словаря, начатое в 1910 г., выходило до 1948 г. По сей день 58 томов энциклопедии пользуются большим спросом. Они содержат ценнейший фактический материал.
В Леонтьевском переулке сохранился дом № 9, где жили купцы Алексеевы. Эта фамилия дала Москве Н. А. Алексеева, городского голову. Был он на этом посту восемь лет, пока не погиб от руки фанатика в 1893 г. Алексеев успел сделать для города многое, насколько это было возможным тогда: были построены канализация, городские бойни, реконструирован старинный Мытищинский водопровод. Глазная больница, ныне Институт имени Г. Гельмгольца, построена на средства В. А. и А. А. Алексеевых. Кстати, недавно институт получил новый многоэтажный корпус.
Но самая громкая слава у другого Алексеева - Константина Сергеевича. Он вошел в историю мировой культуры под своей артистической фамилией Станиславский. Но о нем - в следующем очерке.
ОНЕГИНСКИЙ ЗАЛ
Многие старинные дома Леонтьевского переулка давно потеряли свое первоначальное лицо: одни надстроены, другие сменили фасады. Только некоторые из них сохранились такими, какими были после 1812 г. Один из них - дом № 4 - выходит главным фасадом в некогда большой зеленый двор; это прелестный двухэтажный особняк с непременной колоннадой, портиком и прочими украшениями, свойственными классицизму. В свое время им владела Аграфена Федоровна Закревская, урожденная графиня Толстая, жена генерал-губернатора. Имя ее давно бы, очевидно, забылось, если бы не увековечил эту даму А. С. Пушкин. Поэт посвятил ей свои стихотворения "Портрет" и "Наперсник", воспевавшие пылкую душу и бурные страсти "сей Клеопатры Невы". Как полагают, образ беломраморной красавицы Нины Воронской в VIII главе "Евгения Онегина" также навеян Аграфеной Закревской.
Еще одно имя бывшего обитателя переулка связано с поэтом. Домом № 18 владели Уваровы. Сергей Семенович Уваров удостоился в октябре 1831 г. похвалы поэта за перевод на французский язык известного пушкинского стихотворения "Клеветникам России". Строки уваровского перевода Пушкин назвал "прекрасными, истинно вдохновенными стихами". Граф С. С. Уваров в молодости входил, как и Пушкин, в литературный кружок "Арзамас"; образованнейший человек, он опубликовал работы по древней греческой литературе и археологии. В течение многих лет являлся президентом Академии наук, был министром народного просвещения.
Интерес к археологии Сергей Уваров передал сыну Алексею, чье имя известно каждому археологу. Он один из основателей отечественной археологии, Исторического музея, Московского археологического общества... Алексей Уваров обладал колоссальной работоспособностью. Им вскрыто 7729 курганов во Владимиро-Суздальском крае, открыта первая палеолитическая стоянка у Мурома, обследовано Черноморское побережье от устья Дуная до Тамани, произведены раскопки в Крыму. Страсть к археологии разделяла его жена Прасковья Уварова, ставшая после кончины мужа председателем Московского археологического общества; она была также председателем комиссии по сохранению древних памятников и изучению старой Москвы.
Особняк Уваровых после революции занимал МК партии, где во время собрания в сентябре 1919 г. произошел, взрыв бомбы, подброшенной террористами. Ныне особняк реставрирован, там размещается посольство Украины в Москве.
Другой особняк, сохранивший черты начала XIX века, - двухэтажный дом под №6. Укрепленная на нем мемориальная доска сообщает, что здесь жил и скончался в 1938 г. Константин Сергеевич Станиславский. Родился он в Москве в доме на Большой Алексеевской улице, где находилась до революции принадлежавшая Алексеевым фабрика, национализированная после Октября. Алексеевы имели в Леонтьевском переулке особняк (дом № 9), однако основатель Московского Художественного театра до революции много лет прожил в Каретном ряду. В 1920 г. ему пришлось переехать с насиженного места. Дело в том, что находившейся рядом с домом Станиславского автобазе потребовалась дополнительная площадь, и управляющий делами Совнаркома Бонч-Бруевич вынужден был распорядиться о переселении. Вот тогда нарком просвещения Луначарский обратился с письмом к Ленину: "Дорогой Владимир Ильич, руководитель Художественного театра Станиславский - один из самых великих редких людей как в моральном отношении, так и в качестве несравненного художника. Мне очень хочется всячески облегчить его положение. Я, конечно, добьюсь для него пайка (сейчас он продает брюки на Сухаревке), но меня больше огорчает то, что В. Д. Бонч-Бруевич выселяет его из дома, в котором он жил в течение очень долгого времени и с которым сроднился..."
Несколько раз этот вопрос рассматривал Малый Совнарком. Кончилось тем, что Ленин подписал постановление о предоставлении Станиславскому и его семье особняка в Леонтьевском переулке. Сюда на второй этаж переехала его семья, сюда перевезли книги, витражи, макеты, собираемые великим режиссером.
Особняк в это время еще хранил следы былой роскоши - штофные обои, фигурный паркет, лепнину и многое другое, что не соответствовало привычной обстановке семьи Алексеевых. Вскоре быт наладился. В кабинет Станиславского по-прежнему вела средневекового стиля дверь, перевезенная из Каретного ряда. В свое время эта дверь была выполнена для спектакля "Скупой рыцарь".
В переулке, и вблизи него много лет жила Гликерия Федотова. Из трех домов, где находились ее квартиры, сохранился одноэтажный особняк № 25 в конце улицы.
Гликерия Федотова блистательно сыграла в пьесах А. Островского 29 ролей и в пьесах Шекспира 19 ролей - много, как никто другой из русских актрис за полвека служения сцене. Как писала эта великая актриса Малого театра, "все окружающие с удивительной родственной лаской относились ко мне. Причиной этого были те надежды, которые Михаил Семенович (Щепкин), верховный судья всех театральных дел и мнений, возлагал на мои артистические способности". Эти надежды Щепкина она оправдала всей своей жизнью.
В переулке практически на каждом здании можно было бы установить мемориальную доску. Так, в обычном прежде жилом доме № 24 находилась последняя московская квартира Антона Павловича Чехова. Сюда он приехал тяжело больной в начале мая 1904 г. из Крыма. В конце месяца вышел впервые в переулок. Через несколько дней уехал в последнее путешествие, в Швейцарию...
В этом же доме была квартира Федора Шаляпина. Он занимал ее с начала 1900 г. до конца 1904 г. Именно тогда он сдружился с Максимом Горьким, сказавшим о певце: "Этот человек, скромно говоря, гений..."
Вскоре новый адрес Станиславского стал известен всей театральной Москве. Сюда потянулись ученики, друзья, авторы, художники... В этом доме Станиславский поставил последнюю точку в книге "Моя жизнь в искусстве".
С утра до вечера в доме проводились репетиции, лекции, диспуты... Бальный зал стал театральным. Между колонн появилась сцена с холщовым занавесом. Зал украшала хрустальная люстра, чей свет отражался в зеркале паркета, всегда блестящего. К залу примыкал кабинет Константина Сергеевича. В этот зал Станиславский вошел впервые вместе с учениками. Вот как пишет один из свидетелей этой сцены:
"Запомнился тот момент, когда во главе с Константином Сергеевичем вошли в этот пустой зал. В зале было холодно - дом не отапливался. От недавно вымытого пола веяло сыростью, но яркое зимнее солнце наполняло весь зал блеском, отчего он казался очень нарядным и парадным. Константин Сергеевич был в шубе. Серебряная голова его сверкала на солнце. Мы стояли молча, было тихо, и только подвески люстры слабо вздрагивали от проезжавшего по улице грузовика.
- Вот вам и готовая декорация для "Онегина", - вдруг сказал Константин Сергеевич".
Этот зал стали называть онегинским. Сюда за честь считал прийти каждый - и начинающий актер, и известный драматург. Бывал здесь не раз и писатель Михаил Булгаков, подробно описавший дом, а также свое первое его посещение на страницах "Театрального романа": "Ворота резные, чугунные, дом с колоннами. С улицы входа нету, а поверните за угол во дворе..."
Все так и осталось. Вход в Музей К. С. Станиславского со двора, где прежде был сад. Дом с двумя колоннадами по фасаду. Вообще-то этот милый классический особняк построен на средневековой московской палате, ставшей, как это нередко бывало, его нижним этажом (сохранились толстенные стены, квадратные окна палаты, нависающие почти над землей). На второй этаж, где жил и работал Константин Сергеевич, ведет широкая лестница. Наверху большое зеркало, классические колонны.
В стенах этого дома Станиславский создавал эпопею "Работа актера над собой", творил до последнего вздоха. Чемодан с рукописью всегда был у него под рукой.
"ГРОМ ПОБЕДЫ, РАЗДАВАЙСЯ!"
"Площадь у Никитских ворот - место чрезвычайно оживленное", - писал путеводитель "По Москве" за 1917 год. У этой площади скрещиваются большие людские потоки. Давно на месте средневековой стены Белого города зеленеют бульвары, давно снесены крепостные ворота, через которые проезжал каждый, кто ехал из Новгорода в Москву. До XVI века улица называлась Волоцкой и Новгородской - она вела к великому Новгороду через Волоколамск.
Более позднее название - Никитская - улица получила после того, как в середине XVI века на ней был основан Никитский монастырь, стоявший на месте, где теперь служебное здание метрополитена.
Новгородцы и жители Устюга, переселенные в Москву, обосновались на этой улице слободой. Украшением ее была небольшая церковь Малого Вознесения с шатровой колокольней, построенная в 1584 году, с маленьким приделом Прокопия Устюжского. Перестроенный позднее, в ХVII веке, этот памятник стоит и по сей день напротив консерватории.
А церковь Большого Вознесения находится в нескольких стах метрах отсюда - у Никитских ворот. Это век XIX. Напротив, в глубине двора, виден малозаметный, вросший в землю другой памятник - одноглавая церковь Федора Студита. Она построена в 1626 году патриархом Филаретом, виднейшим деятелем Русского государства.
Филарет был пострижен в монахи не по своей воле. В миру был он боярином, звался Федором Никитичем Романовым, прожил долгую бурную жизнь. Не раз свергал с московского трона царей, воевал под Смоленском, вел там переговоры и за отказ подписать невыгодные для Москвы условия мира увезен был в Польшу, где пробыл в плену восемь лет. А вернулся в Москву патриархом. Сын его стал царем, а сам он - фактическим правителем Руси. За семь лет до конца своей долгой жизни Филарет велел построить эту церковь в честь своего покровителя-тезки Федора Студита, а по сути - в честь победы над врагами.
В этот приходский храм, по московским преданиям, принес крестить своего новорожденного сына прапорщик Преображенского полка Василий Иванович Суворов. Как сообщает "Русский биографический словарь", родился Александр Суворов поблизости, в доме на Арбате. Спустя сорок четыре года здесь, на Никитской, генерал Александр Суворов повенчался с молодой женой. А дом Суворовых с 1768 года находится в нескольких десятках метрах - за оградой. Это дом № 42 по Большой Никитской. На нем в начале века установили одну из первых в Москве мемориальных досок с лаконичной надписью: "Здесь жил Суворов".
В Москве "российский Марс" родился, вырос, начал воинскую службу. Детство его прошло на берегах Яузы; он стоял в карауле в Головинском дворце, дежурил в солдатском госпитале в Лефортове. В доме на Никитской прошел медовый месяц Суворова; сюда, после смерти отца, уже как хозяин дома, он приезжал во время наездов в Москву - отдохнуть от походов и боев. Энергичный, быстрый на подъем, Александр Васильевич в одном из своих распоряжений писал: "Час собираться, другой отправляться... Еду не на шутку, да ведь я же служил дьячком и пел басом, а теперь еду петь Марсом". Не исключено, что Суворов певал басом и под сводами Федора Студита...
О Суворове же пели все российские барды, его победы поражали воображение современников. У Державина вырвались из груди восторженные строки, посвященные полководцу: "Гром победы раздавайся! Веселися храбрый Росс!" Павел I в минуту прозрения дал точную характеристику Суворову и в своем послании к нему по случаю присвоения звания генералиссимуса называл его "первым полководцем нашим и всех веков".
Место у Никитских ворот, где стоит дом Суворовых, связано с русской армией, сынами Марса. Тут размещался полковой двор Преображенского полка. Рядом находился двор шефа этого легендарного гвардейского полка светлейшего князя Григория Потемкина. Он отдал землю своего двора, чтобы на ней возвести новое здание церкви Большого Вознесения высотой 60 метров! Она должна была стать собором Преображенского полка. В деле о постройке есть такая запись: "Начальное же изготовление было с 1775 года князем Потемкиным и им приготовлено до миллиона кирпичей". Рядом с собором, выше его предполагалось соорудить башню-колокольню. Потемкин, как и до него всемогущий князь Меншиков, хотел удивить Москву грандиозной башней. Замысел этот Потемкин не успел осуществить до конца.
Юный Григорий Потемкин учился в Москве в гимназии Московского университета, но был из нее исключен "за леность и нехождение в классы" вместе со своим однокашником Николаем Новиковым. Пути их разошлись. Один стал великим просветителем - наводнил Россию великолепными книгами, печатая их небывалыми для того времени тиражами. Екатерина II объявила Новикова государственным преступником и заточила в крепость. Григория Потемкина Екатерина II, напротив, осыпала милостями, он стал вторым человеком в государстве, фельдмаршалом, губернатором огромных земель империи и, между прочим, начальником Суворова.
Последний, хотя и натерпелся от крутого нрава "светлейшего", тем не менее на смерть Г. Потемкина отозвался так: "Великий человек и человек великий: велик умом, велик и ростом".
Суворов написал даже по этому поводу эпиграмму в свойственной ему шутливой манере:
"Одной рукой он в шахматы играет,
Другой рукою он народы покоряет,
Одной ногой разит он друга и врага,
Другою топчет он вселенны берега."
Да, природа не пожалела для Григория Потемкина ничего - ни силы, ни ума. Как отмечает "Большая советская энциклопедия", Г. Потемкин "реализовал свой проект присоединения Крыма к России, получив за это титул светлейшего князя Тавричевского". Потемкин основал такие города, как Херсон, Николаев, Екатеринослав (Днепропетровск), Севастополь, построил Черноморский военный и торговый флот...
Спустя полвека после кончины Потемкина собор у Никитских ворот, на сооружение которого он завещал деньги, был в конце концов возведен таким, каким мы видим его сегодня...
Суворов, Потемкин... Много ярких людей видывала в "просвещенном" XVIII веке Большая Никитская. В бывшем дворце, который затем занял кинотеатр "Унион", а в наши дни Кинотеатр повторного фильма, в начале прошлого века жил историк Д. Н. Бантыш-Каменский. Он составил "Словарь достопамятных людей земли русской". В этом словаре приведено интересное высказывание о А. В. Суворове фельдмаршала Г. Потемкина: "Суворова никто не пересуворит". Да, это не удавалось никому: ни врагам, ни всесильным царедворцам и самодержцам. Рисуя портрет Суворова, Бантыш-Каменский приводит слова адмирала Нельсона, адресованные генералиссимусу: "Нет в Европе человека, любящего Вас так, как я, не за одни великие подвиги, но и за презрение к богатству. Горжусь тем, что по уверению видавшего Вас в продолжение многих лет, имею сходство с вами ростом, видом и ухватками"...
Жили на Никитской и "птенцы гнезда Петрова", и пришедшие им на смену люди другого поколения - "екатерининские орлы". Давая характеристику этим незаурядным людям, Александр Герцен отмечал их талантливость, размах и широту души: "Аристократы восемнадцатого столетия при всех своих недостатках были одарены какой-то шириной вкуса".
Отпечаток этого вкуса хранят многие здания улицы.
Будучи студентом университета, Герцен часто бывал здесь. Проходил не раз от университета к дому № 23, уже нам известному, где жил не только автор "Словаря достопамятных людей земли русской". Позднее этот дом принадлежал отцу Николая Огарева, друга Александра Герцена. Тогда дом был двухэтажным, в классическом стиле. В дом Огарева, где собирался кружок товарищей, приходила молодежь, мечтавшая о свободе народа, свержении самодержавия.
А бой, который был подготовлен борьбой поколений русских революционеров, прогремел на этой улице дважды - в 1905 и 1917 годах. Но об этом - следующий очерк.
БОЙ НА ПЛОЩАДИ
Глядя на здание Кинотеатра повторного фильма, со всех сторон обвешанное афишами, рекламой, вывесками мастерских, кафе, и не подумаешь, что оно было опорным пунктом яростной борьбы в дни Октября 1917 года. Площадь эта была одной из главных арен сражения.
Кинотеатр "Унион", предшественник Кинотеатра повторного фильма, зажег свои огни давно; он значится в числе первых "электрических театров" Москвы. Здание это единственное, что осталось на площади от прошлого; другие здания, стоявшие на всех углах и на стрелке бульвара, снесены в разное время.
Бой у Никитских ворот прогремел в октябре 1917 года, но революционные события подготавливались здесь раньше. В этом доме, где проходили тайные собрания кружка Герцена и Огарева, висел портрет юного Огарева, написанный маслом. С портрета смотрел юноша, похожий на романтического героя Шиллера. Как писал впоследствии в "Былом и думах" А. И. Герцен, "на холсте виднелась задумчивость, предваряющая сильную мысль; безотчетная грусть и чрезвычайная кротость просвечивала из серых больших глаз, намекая на будущий рост великого духа; таким он и вырос".
Юность Огарева оборвал Николай I, судивший его за "несвойственные духу правительственные мнения революционные и проникнутые пагубным влиянием Сен-Симона".
В этот дом у Никитских ворот за Огаревым явились ночью полицмейстер, квартальный и казаки. Они увезли поэта, его бумаги, книги. За два часа до ареста Огарева из дома ушел Александр Герцен. За ним вскоре тоже приехали и тоже ночью. Это случилось в 1834 году.
В апреле следующего, 1835 года, когда был объявлен приговор, Герцена привезли в дом генерал-губернатора на Тверскую, где в секретной части он простился с родителями и отправился в ссылку по Владимирской дороге.
В этот же дом Герцен, еще будучи на свободе, приезжал к генерал-губернатору с безуспешной просьбой разрешить ему свидание с другом. Сюда же привезли арестованных, чтобы объявить им решение царя.
На первый допрос Герцена и Огарева доставили в дом обер-полицмейстера на Тверском бульваре, стоявший на месте нового здания МХАТа. Здесь бренчали жандармские шпоры, сабли уральских казаков и цепи арестантов.
История так распорядилась, что и дом у Никитских ворот, где арестовали Николая Огарева, и дом генерал-губернатора, и здание на Тверском бульваре, где велось следствие по делу молодежного кружка, вошли в историю русских революций. Когда наступил 1905 год и Москва смогла заговорить свободно, большевики стали открыто издавать газеты и журналы. 27 ноября в Москве впервые вышла легально революционная газета партии "Борьба". На ее издание весь месяц собирались средства, изыскивались бумага, типография. Очень помог тогда известный русский писатель Н. Гарин-Михайловский, автор "Детства Темы" и "Гимназистов", давший на издание газеты 15 тысяч рублей.
Контора редакции расположилась в доме у Никитских ворот, где собирался кружок Герцена и Огарева, тех, кто основал "Колокол", вольную русскую печать. Вот как вспоминает об этих днях 1905 года автор книги "Революционная Москва" С. Мицкевич: "В те боевые революционные дни сотни лиц толпились в конторе редакции (у Никитских ворот), приносили статьи, корреспонденции, известия, приходили узнать новости: здесь был центр революционной информации".
Членами редколлегии, сотрудниками "Борьбы" были Ленин, Марат - В. Шанцер, руководитель московских большевиков, Луначарский, Воровский, Ольминский и другие известные публицисты. Фактически газета была органом Центральною Комитета партии в Москве. Естественно, что царское правительство преследовало газету. После выхода шестого номера арестовали ее редактора, а после девятого номера "Борьбу" закрыли. В этом последнем номере, вышедшем 7 декабря, напечатано воззвание Московского Совета рабочих депутатов и других революционных организаций с призывом ко всеобщей стачке и вооруженному восстанию.
И бой прогремел. У Никитских ворот собираются массы народа. Бьет артиллерия, шрапнелью и пулями разгоняя восставших. В конце улицы, там, где она "впадает" в Кудринскую площадь, за баррикадами встала Пресня. Там пролетариат дал кровавый бой самодержавию.
В октябре 1917 года Никитские ворота стали одним из главных мест сражения. Белые яростно наступали на Московский Совет, располагавшийся в бывшем дворце генерал-губернатора. А опорным пунктом этого наступления стало известное нам здание градоначальства. Здесь засели сотни юнкеров, вооруженные пулеметами. Отсюда рукой подать до Московского Совета. Бой за здание градоначальства решал многое в судьбе восстания. При штурме пали Сергей Барболин и Николай Жебрунов, члены Союза рабочей молодежи "III Интернационал". На бульваре в память о 1917 годе установлен большой камень-куб. После взятия здания градоначальства главным узлом сопротивления белых стала площадь Никитских ворот. Юнкера под руководством офицеров выстроили здесь по всем правилам фортификации блиндаж, установили несколько рядов заграждений из колючей проволоки. На здании кинотеатра "Унион" появились пулеметы и бомбометы. На Никитские ворота наступали по Большой Никитской от Пресни и по Тверскому бульвару, переулками. Никитские ворота стали ключевой позицией всего западного сектора восстания, потому что они прикрывали дорогу к Арбату и Кремлю, где были главные силы белых.
За Никитские ворота бой шел беспрерывно семь суток. 2 ноября некто штабс-капитан Доманский доносил начальству: "За последний день нашим отрядом, занимающим театр "Унион", захвачены дома на углу Малой Никитской и Малой Бронной в общем числе трех. На занятие этих домов израсходовано 30 человек убитыми и ранеными 2... Считаю занятую нами позицию очень важной".
Да, это была важная позиция. Решающий бой произошел здесь в тот же день к вечеру, когда с разных сторон началось продвижение красных войск. Белые стали отступать к Арбату по бульвару...
Бой у Никитских ворот описан в мельчайших подробностях его невольным очевидцем, будущим русским писателем Константином Паустовским, жившим тогда в доме на углу Большой Никитской и Тверского бульвара, где теперь построено новое здание ТАСС. Еще недавно тут находился двухэтажный старый жилой дом. В нем-то и застал студента Костю Паустовского бой, который длился семь дней и ночей. Из-за артиллерийского обстрела загорелся дом с аптекой, стоявший там, где ныне памятник Тимирязеву. Загорелся и другой соседний дом, подожженный юнкерами.
И вот жильцы, наконец, увидели, как по бульвару цепью побежали красногвардейцы с винтовками наперевес, и вскоре в дом ворвались освободители. Бой утих.
"Мы осторожно вышли на Тверской бульвар, - пишет К. Паустовский. - В серой изморози и дыму стояли липы с перебитыми ветками. Вдоль бульвара до самого памятника Пушкину пылали траурные факелы разбитых газовых фонарей. Весь бульвар был густо опутан порванными проводами. Они жалобно звенели, качаясь, и задевали о камни мостовой. На трамвайных рельсах лежала, ощерив желтые зубы, убитая лошадь.
...Все было кончено. С Тверской несся в холодной мгле ликующий кимвальный гром нескольких оркестров".
Они играли "Интернационал".
ТЕАТР БОЛЬШИХ СТРАСТЕЙ
За долгую историю Никитской в разных домах ее размещались разные театры. В клубе университета сейчас выступает самодеятельный студенческий театр, а в начале XIX века в этом здании играла труппа, где дебютировал Михаил Щепкин. Шли спектакли, как уже говорилось, и в здании, ставшем теперь обычным жилым пятиэтажным домом № 26.
Но театром, где каждый вечер загораются огни, стал только один дом, построенный на углу улицы и Малого Кисловского переулка. Хозяйка дворца (ныне в нем Дом культуры медицинских работников) княгиня Е. Шаховская-Глебова-Стрешнева, несмотря на свою тройную аристократическую фамилию, ударилась в коммерцию. Она купила землю по соседству, сломала все находившиеся здесь строения и стала строить театр. Архитектор придал ему внешне черты русского стиля. На довольно малом участке появилось вместительное здание с партером, амфитеатром, бельэтажем и двумя ярусами балконов (в нем 1232 места). Свой дворец княгиня приспособила для концертов и балов, переделала его внутри и снаружи, сменив старую классическую одежду на новую - в модном тогда русском стиле.
"Никитскому театру", как его называли в свое время по имени улицы, свыше ста лет. Он построен в 1885 году. По фамилии антрепренера Г. Парадиза, устраивавшего здесь гастроли, театр стали именовать "Парадиз". Его сцена принимала многие отечественные и иностранные труппы, отчего театр называли "Интернациональным". На его подмостках выступали великолепные зарубежные актеры, и среди них знаменитая Сара Бернар. Видели здесь москвичи украинские труппы, венскую оперетту. Одно время тут давала спектакли Московская комическая опера.
В "Никитском театре" играл Теревсат - Театр революционной сатиры. В 1922 году его преобразовали в Театр Революции. Руководить им пригласили режиссера Всеволода Мейерхольда. Одновременно с Виталием Собиновым он был удостоен звания народного артиста республики.
Было у них еще нечто общее. Собинов, как известно, учился в Московском университете, закончил юридический факультет. Молодой Мейерхольд, приехав в Москву из Пензы, также вначале выбрал себе юридическое поприще - поступил в университет на юридический факультет год спустя после того, как его окончил Собинов. Занимался он здесь всего год и перевелся в театральное училище, руководимое В. И. Немировичем-Данченко. Своим учителем Мейерхольд считал Константина Сергеевича Станиславского. Четыре года он успешно выступал на сцене МХАТа, но потом решил, как и Евгений Вахтангов, также начинавший во МХАТе, идти своим путем и уехал на режиссерскую работу в провинцию.
В Театр Революции В. Э. Мейерхольд пришел в зените славы. В апреле 1923 года Москва чествовала режиссера в Большом театре. Вслед за актерами, поэтами, драматургами, в числе которых был В. Маяковский, на сцену театра вышли красноармейцы. Они вручили режиссеру знамя и сообщили, что избрали его почетным красноармейцем. Так появились у Мейерхольда краснозвездная шапка, гимнастерка и сапоги, которые он нередко носил пока не погиб в застенках Лубянки.
В театре на Никитской В. Э. Мейерхольд работал сравнительно недолго всего два года, но вместе с ним в театре появились молодые блистательные актеры - Мария Бабанова, Николай Охлопков, Дмитрий Орлов, молодые авторы, в том числе драматург Анатолий Файко. Последний в своих мемуарах запечатлел Мейерхольда на репетиции в Театре Революции: "Высокий, немного сутуловатый, уже немолодой, сухопарый человек в сером пиджаке, с жилистой шеей и очень заметной сединой в волосах вдруг превращался в грациознейшее порхающее создание, полное легкости, лукавства и капризного кокетства. Мы смотрели на него разиня рот..." И было отчего.
В Театре Революции на Никитской зрители впервые, в 1922 году, увидели перед собой сцену без занавеса, без рампы. Подмостки не загромождали декорации, бутафория, чтобы актерам ничто не мешало двигаться. Декорации только обозначались контурами и представляли собой архитектурные конструкции...
С того времени выходила на эту сцену Мария Ивановна Бабанова. Она впервые сыграла тут Полиньку в "Доходном месте" А. Островского. Свыше полувека украшала сцену театра Мария Бабанова, народная артистка СССР, чаровавшая всех неповторимым голосом. Когда-то, услышав случайно голос молодой девушки, бывшей тогда инструктором районного отдела народного образования, известная московская актриса сказала ей: "С таким голосом надо идти на сцену". И она пошла... Ей пришлось испытать успех во многих ролях, она запомнилась всем, кто хотя бы раз видел ее на сцене или слышал по радио. В 1935 году Бабанова сыграла Джульетту в трагедии Шекспира. А в 1954 году в другой трагедии Шекспира играла Офелию...
В этом театре блистали многие актерские таланты. 5 ноября 1937 года в Театре Революции состоялась премьера пьесы А. Корнейчука "Правда". В тот вечер зрители впервые увидели на сцене Ленина, чей образ был создан Максимом Штраухом. Через неделю в Театре Вахтангова роль Ленина сыграл Борис Щукин. Сравнивая игру исполнителей, Крупская писала тогда в "Правде": "Надо сказать, что обоим артистам, играющим Ильича... удалось показать Ленина на трибуне, у товарища Штрауха даже в голосе слышались иногда нотки Ильича..."
В этом же московском театре начинал и Николай Охлопков. Он родился на рубеже двух веков, окончил кадетский корпус, учился по классу виолончели в музыкальном училище, занимался рисованием в школе живописи. Но истинным призванием его оказался театр. Молодой богатырь пришел в театр мебельщиком-декоратором, а вскоре стал актером и режиссером. Его первой постановкой было "массовое действо", показанное на главной площади революционного Иркутска с участием не только актеров, но и пехоты, кавалерии, артиллерии, рабочих фабрик и заводов, крестьян окрестных деревень. Вот с каким размахом начал Николай Охлопков...
В театр на Большой Никитской Николай Охлопков пришел главным режиссером в годы войны, когда коллектив вернулся из эвакуации. С тех пор до последних дней жизни он руководил им, воплощая во многих постановках свою идею о "театре больших страстей и эксперимента". Режиссер, как и в годы юности, стремился вывести действие за пределы обычной сцены, переносил его в партер, отказывался от занавеса. По его предложению театр назвали именем Владимира Маяковского, считавшего, что театр - не отражающее зеркало, а увеличительное стекло. На этой сцене Н. Охлопков поставил "Молодую гвардию" по собственной инсценировке, одобренной автором романа А. Фадеевым, а также многие спектакли, вошедшие в историю советского искусства.
Образы, создаваемые Охлопковым-актером, видели миллионы зрителей на экранах кино: он играл былинного Василия Буслая в "Александре Невском", питерского рабочего Василия в картинах "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году"...
Мемориальная доска с бронзовым барельефом Николая Охлопкова укреплена на фасаде Академического Театра имени Маяковского, бывшего Театра Революции - "театра больших страстей и эксперимента". По вечерам в нем дают спектакли новые актеры и режиссеры.
СОЗВЕЗДИЕ ИМЕН
Вознесенский, бывший Большой Чернышевский переулок - назывался по имени графа З. Г. Чернышева, построившего на главной улице Москвы здание, которому суждено было войти в историю города. Оно было резиденцией генерал-губернатора, а в 1917 году в нем поселился Московский Совет, ныне мэрия.
На протяжении 631 метра в переулке сохранилось много старых домов, стоящих в линию, как предписывали правила застройки города, утвержденные в конце XVIII века. Только один из домов - № 6 - свободно стоит в глубине двора, отступив от красной линии улицы. Этот дом принадлежал старинному дворянскому роду Сумароковых. В 1716 году тут находился двор "стряпчего с ключом" П. Б. Сумарокова. Спустя год у него родился внук Александр.
Так в роду потомственных дворян появился поэт, которого называют также первым русским драматургом. Он же был и первым директором российского театра. В этом московском доме Александр Сумароков провел детские годы - 16 лет, а затем уехал учиться в новую столицу. Бросив службу, он вернулся в Москву и целиком отдался творчеству.
В дни коронации Екатерины II Сумароков составлял программу маскарада "Торжествующая Минерва". В этом небывалом по масштабу театрализованном действии, кроме актеров, участвовали 4 тысячи москвичей. Длился маскарад несколько дней и проходил по главным улицам. Двести колесниц, запряженных волами, везли ряженых, которые обличали пороки и воспевали добродетель. Для этого маскарада поэт написал хоры "Пьяниц", "Невежества", "Обмана", "Ко гордости".
Выступал Сумароков в разных жанрах, но особенно преуспел в драматургии. Первыми его пьесы ставили в Москве студенты университета. Как писал в прошлом веке автор "Старой Москвы" И. Пыляев, "современники ставили его наравне с Мольером и Расином, плакали от его драм и смеялись до слез, любуясь его комедиями".
Вольтер называл Сумарокова "славой своего отечества". О жизни Сумарокова слагали легенды. Тому причиной - характер этого человека, который о себе лучше всего сказал сам. Обращаясь за помощью в тяжелую годину с письмом к всесильному князю Г. Потемкину, Сумароков писал: "Я человек. У меня пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные. Им любо будет, если я умру с голода или холода".
Сумароков оставил несколько стихотворений, посвященных Москве.
Достояно я хвалю тебя, великий град,
Тебе примера нет в премногом сем народе!
Но хвален больше ты еще причиной сей,
Что ты жилище, град, возлюбленной моей.
В Москву, к ужасу родных, Сумароков вернулся с любимой женщиной крепостной отца; родственники не пожелали жить под одной крышей с "крепостной девкой" и покинули дом.
У Сумарокова было доброе сердце. Однажды, встретив на улице нищего офицера, поэт снял с себя золоченый мундир и отдал ему, а вернувшись домой, тотчас переоделся и поехал просить за этого офицера. В другой раз в свою трагедию он ввел слова, повествующие о бедственном положении сирот - детей русского ученого С. П. Крашенинникова, описавшего Камчатку. Он помог этим детям. Однако себе помочь не смог - дом его был описан за долги.
Хотя сохранились предания о том, что Сумароков в пылу гнева мог обломать палку о спину актера, плохо читавшего его стихи, именно московские артисты пронесли на руках гроб первого русского драматурга и похоронили за свой счет в Донском монастыре. Оказавшись в монастыре, А. С. Пушкин отыскал могилу забытого Сумарокова и отдал долг его памяти, хотя в молодости высказывался о нем пренебрежительно.
В бывшем доме Сумарокова поэт, быть может, сам того не зная, бывал часто: в нем жил его друг поэт Евгений Баратынский.
"Кто тебе говорит, что у Баратынского я не бываю? Я и сегодня провожу у него вечер, и вчера был у него, мы всякий день видимся", - писал Пушкин жене в конце сентября 1832 года.
В этом доме в переулке Е. Баратынский поселился после женитьбы на Анастасии Энгельгардт, дочери хозяина особняка. Пушкин тут бывал, в этих стенах он читал "Повести Белкина". Пушкина и Баратынского в Москве часто видели вместе. Их одновременно избрали в Общество любителей русской поэзии, они совместно издали сборник "Две повести в стихах", где были помещены "Граф Нулин" Пушкина и "Бал" Баратынского. Такими же словами, как позднее Пушкин, сказал о себе после женитьбы Баратынский: "Я женат и счастлив".
Счастье это он испытал, живя в этом доме в Москве, о которой писал: "Как не любить родной Москвы". О себе, как об одном своем герое, Баратынский мог сказать: "Он был вскормлен сей Москвой". Здесь вышло его первое собрание сочинений, восторженно встреченное Пушкиным. Дом Сумарокова и Баратынского много раз переделывался; от прошлого в нем осталась на столбах ворот надпись: "Свободен от постоя". С давних пор существовал обычай размещать солдат на зимние квартиры в частные дома, и, чтобы освободиться от постоя, нужно было заплатить изрядную сумму казне. Есть и другая надпись на воротах, относящаяся к одному из поздних владельцев - А. В. Станкевичу, родному брату Николая Станкевича, философа, властителя дум московской молодежи. Его именем назывался проезд в наше время.
Отсюда достаточно пройти сто шагов, перейти на другую сторону проезда, чтобы очутиться у дома поэта Петра Вяземского. Двухэтажный флигель этого дома, выходящий в переулок маленькими окнами двух этажей, украшен мемориальной доской: "Здесь в 1826 - 1832 годах А. С. Пушкин бывал у поэта П. А. Вяземского".
Судьба оказалась добра к этому поэту, родившемуся на семь лет раньше своего гениального друга и пережившему его на сорок с лишним лет. Вяземский, как и Пушкин, родился в Москве. Он принимал участие в Бородинском бою, где под ним убило двух лошадей. Он дожил до выхода в свет романа Льва Толстого "Война и мир", был его критиком. Прочитав лицейские строки Пушкина, Вяземский увидел в нем "будущего гиганта, который всех нас перерастет", и всячески стремился помочь ему.
Дом Вяземского вошел в историю не только из-за того, что тут бывал Пушкин, читавший два раза "Бориса Годунова". Сюда приходили многие писатели, тут родилась идея издавать журнал "Московский телеграф", в котором печатались лучшие писатели России.
Дружеские отношения связывали Вяземского и с А. Грибоедовым, вместе они написали водевиль "Кто брат, кто сестра", переложенный на музыку А. Верстовским. "Скоро после приезда в Москву Грибоедов читал у меня и про одного меня комедию свою", - вспоминал поэт. То было "Горе от ума".
Хотя Вяземский с 30-х годов переехал на службу в Петербург, а потом жил за границей, он говорил о себе: "Я родом и сердцем москвич. В ней родился я, в ней протекло лучшее время моей жизни..."
Петр Вяземский оставил неизгладимый след в русской литературе и своими стихами, и своими критическими статьями. Кто не знает этих строк, ставших народной песней: "Тройка мчится, тройка скачет, вьется пыль из-под копыт..."
Строки Вяземского, как и Баратынского, нередко вплетались в строки Пушкина. Эпиграфом к первой главе "Евгения Онегина" Пушкин взял слова друга: "И жить торопится, и чувствовать спешит".
В бумагах Карла Маркса сохранился специально для него сделанный перевод сатирического стихотворения "Русский бог", где обличается "бог дворовых без сапог, бар в санях при двух лакеях"... Это тоже строки князя Петра Вяземского.
Так в одном маленьком переулке длиной в 631 метр сошлись пути-дороги Вяземского, Баратынского, Пушкина. Задолго до их рождения им прокладывал путь в литературе Александр Сумароков, утверждавший, что "прекрасный наш язык способен ко всему"...
Дому этому суждена долгая жизнь. Недавно его восстановили, и, пройдя по комнатам, видишь прекрасные лепные потолки, резные двери, беломраморные камины. В наш век в нем свыше тридцати лет прожил Иван Жолтовский, автор зданий Центрального ипподрома, дома на Моховой, многих других сооружений. Ему поручили составлять первый советский план новой Москвы и докладывать его в 1918 году Ленину.
"ПЕРЕЙДУТ К ПОТОМСТВУ"
На бывшей Никитской, где дома возводились по проектам самых лучших зодчих, один из дворцов был сооружен по плану его хозяйки, не имевшей никакого архитектурного образования, - Екатерины Романовны Дашковой.
Сохранилась фотография прошлого века, сделанная с той стороны улицы, где стоит по сей день напротив консерватории побеленная церковь Малого Вознесения. В глубине двора на снимке виден двухэтажный особняк-дворец с крыльями, главный вход в который украшают выступающие вперед полукругом колонны. Если встать на то же место, где была сделана фотография, мы увидим эту полуротонду, но теперь на своих плечах старый дворец несет еще три этажа, потому что его перестроили для Московской консерватории.
А в конце XVIII - начале XIX века в "приходе Малого Вознесения" был известный всей Москве дом княгини Екатерины Романовны Дашковой. Княгиню Дашкову знали и в Петербурге, и во многих городах Европы, где она побывала во время своих длительных путешествий. С кем бы она ни встречалась, на каждого производила сильнейшее впечатление, потому что была человеком, о котором говорят: такие рождаются раз в столетие! Так, после встречи с ней Вольтер написал: "Княгиня Дашкова достаточно известная деяниями, которые перейдут к потомству... Эта удивительная княгиня пробыла у меня в Ферне два дня, она совсем не похожа на наших парижских дам..." Это была, безусловно, выдающаяся женщина XVIII века.
Портрет Е. Р. Дашковой сегодня можно увидеть в здании бывшего Нескучного дворца, где теперь заседает президиум Академии наук. Одиннадцать лет в конце XVIII века Академия наук возглавлялась именно ею, она была ее директором. Мало того, Екатерина Дашкова основала также Российскую академию, созданную для развития русского языка, и была ее первым президентом. Таким образом, она руководила одновременно двумя академиями (впоследствии Российская академия слилась с Академией наук).
По инициативе Дашковой вышел шеститомный "Словарь академии Российской". Для него она написала много статей, а также дала толкование многих нравственных понятий. По инициативе Дашковой построено новое главное здание академии, учреждены публичные лекции, "переводческий департамент" для издания зарубежных книг; она издавала разные журналы и сама в них выступала как автор пьес, статей, интереснейших мемуаров. Русская литература обязана ей тем, что она разрешила напечатать свободолюбивую трагедию Я. Б. Княжнина "Вадим Новгородский", запрещенную и изъятую по распоряжению Екатерины II, увидевшей в ней "слишком строгий и горький упрек верховной власти". За издание "Вадима" Екатерина II принудила Дашкову уйти в "долгосрочный отпуск". При Павле I ее отправили в ссылку, и она жила в крестьянской избе, превратив ее в кабинет ученого.
После восшествия на престол Александра I у отстраненной от всех должностей Дашковой вновь появилась возможность заниматься общественной деятельностью; академики единогласно, по своей инициативе предложили ей снова пост директора. Благодаря Екатерине Романовне академия вышла из финансового кризиса, стала располагать доходами...
Мемуары Дашковой впервые на русском языке опубликовал в Лондоне Александр Герцен. Он написал о ней очерк и поместил его в "Полярной звезде". Герцен особенно ценил Дашкову за то, что она была противником самовластия, деспотизма и тирании. Портреты Дашковой оставили многие художники, ее образ запечатлели и писатели. Их дополняют заметки, сделанные жившей долгое время в ее доме подругой, англичанкой Кэтрин Уильмот: "Я не только не видывала никогда такого существа, но и не слышала о таком. Она учит каменщиков класть стены, помогает делать дорожки, ходит кормить коров, сочиняет музыку, пишет статьи для печати, знает до конца церковный чин и поправляет священника, если он не так молится, знает до конца театр и поправляет своих домашних актеров, когда они сбиваются с роли, - она доктор, аптекарь, фельдшер, кузнец, плотник, судья, законник..."
В Екатерине Дашковой Герцен видел нечто от Петра I, Ломоносова. Вот почему очерки о ней по сей день появляются в журналах. Деяния ее, как говорил Вольтер, "перейдут к потомству".
Однажды перед воротами дашковского дома остановился экипаж, запряженный великолепными лошадьми, и к подъезду направился величавый старик - граф Алексей Орлов-Чесменский. Перед кончиной своей он приехал мириться с гордой княгиней, размолвка с которой длилась десятки лет. "Она не простила ему, - писал Герцен, - что сорок два года тому назад он запятнал ее репутацию". Так определил Герцен причину неприязни Дашковой к легендарному человеку времен Екатерины II. Молодой офицер Преображенского полка Алексей Орлов, обладавший колоссальной физической силой, был причастен к смерти свергнутого императора Петра III.
О чем вспоминали эти люди, беседуя на закате дней своих в дашковском дворце? Титул Чесменского Алексей Орлов заслужил в честном, блистательном бою. Во главе русской эскадры в Средиземном море он напал на превосходящий флот турок и разгромил его. Орлов-Чесменский, как и Дашкова, помог Екатерине сесть на престол. Именно он разбудил ее утром в петергофском павильоне "Монплезир" словами: "Пора вставать, все готово, чтоб провозгласить вас" (пятеро братьев Орловых вскоре стали графами). А Екатерина Дашкова в тот день вместе с Екатериной скакала верхом, со шпагой, в гвардейском мундире, впереди полков, чтобы сразиться с противниками новой императрицы. Однако впоследствии коронованная подруга не пожелала видеть Дашкову при дворе, и ей пришлось надолго покинуть столицу.
Храброму Орлову-Чесменскому приходилось не раз выполнять щекотливые задания Екатерины II, в том числе и такую, как поимка так называемой "княжны Таракановой". В Европе тогда появилась самозванка, которая выдавала себя за внучку Петра I, дочь императрицы Елизаветы Петровны. Ее с готовностью принимали во дворцах европейских государей. Самозванцы доставляли много несчастий России, поэтому поимка "княжны" считалась делом государственной важности. Алексей Орлов, будучи с флотом в Италии, заманил на свой корабль "княжну Тараканову" и как пленницу доставил ее в Россию - в Петропавловскую крепость.
Вскоре после заморских побед и приключений Орлову-Чесменскому пришлось отправиться в почетную ссылку в Москву. Жил он в том самом дворце в Нескучном, где теперь находится портрет Е. Дашковой. Отстраненный от государственных и военных дел, Орлов-Чесменский сумел найти занятие по душе. На его конном заводе путем скрещивания выведены две новые великолепные породы лошадей. Эти лошади, верховая и рысистая, вошли в историю коннозаводства и конного спорта под именем Орловских - в честь Алексея Орлова.
В его дворце доживал последние дни "екатерининский орел" Григорий Орлов. И это была яркая фигура XVIII века - командующий артиллерией русской армии и основатель Вольного экономического общества, участник боев и дипломатических переговоров, корреспондент Жан-Жака Руссо и покровитель Ломоносова, Фонвизина... Если прибавить к этому, что он разрабатывал план освобождения Греции от турецкого ига и настоял на том, чтобы послать в Средиземное море эскадру русского флота, то станет ясно, что и он заслужил право на память потомков. Имя Григория Орлова носит знаменитый алмаз "Орлов", выставленный ныне в экспозиции Алмазного фонда в Кремле. Этот алмаз Орлов приобрел за баснословную сумму и преподнес Екатерине II.
Но даже такой царский дар не надолго смягчил ее сердце. Вскоре Григорий Орлов, как это случилось прежде с Дашковой, был вынужден уйти в отставку. Вслед за ним получили отставку и его братья...
Получил отставку и младший Орлов - Владимир, чей дом находится в целости и сохранности, насколько это возможно после стольких лет, на славной улице под № 5, невдалеке от дворца Е. Р. Дашковой. И этот Орлов был незаурядный человек. Младший из пяти братьев, Владимир учился в Лейпцигском университете, увлекался естествознанием. По возвращении из Европы Екатерина II нашла у него "довольные о науках сведения, охоту и наклонность к оным" и в 23 года назначила... директором Академии наук. На этом посту Владимир Орлов пробыл девять лет. Вместе с Екатериной II во время ее поездки по Волге переводил французского писателя Мармонтеля. Остались воспоминания Орлова об этом путешествии. Владимир Орлов содействовал снаряжению научных экспедиций Академии, в том числе знаменитой Оренбургской, которой руководил известный академик П. Паллас. Тогда русские ученые исследовали земли государства от берегов Невы до Каспийского моря, Урал и Сибирь, преодолели тысячи километров без дорог. Заботился Владимир Орлов и о русских студентах, обучавшихся за границей.
ТАСС И "ГУДОК"
Выросший у Никитских ворот светлокаменный, с большими зеркальными окнами дом, где свет не гаснет до утра, всем своим видом говорит, что построен он для дела - важного и непрерывного, такого, как выплавка стали или выпечка хлеба.
Информация - хлеб современной цивилизации, которую важно не только добыть, но и быстро доставить на стол каждому. Этим и занимаются сотни журналистов под крышей нового здания Москвы, украсившего центр. Здесь непрерывно, без выходных и праздничных дней пишется летопись современной жизни всех стран и народов, пишется в телеграфном стиле, лаконично и срочно.
Это одно из пяти крупнейших в мире информационных агентств свою историю ведет от Российского телеграфного агентства (РОСТА), переехавшего из Петрограда в Москву вслед за Советским правительством. Задачи его были четко определены еще в те годы: "Распространение по всему Союзу ССР и за границей политических, экономических, торговых и всяких других имеющих общий интерес сведений, относящихся как к Союзу ССР, так и к иностранным государствам".
Не раз бывало, что в телеграфном отделе агентства раздавался звонок из Кремля и Ленин просил дежурного прочесть ему по телефону последние новости.
Большое здание на Тверском бульваре, занимаемое ТАСС, давно ему стало тесным. Поэтому по соседству у Никитских ворот выстроено новое. Его окна сравнивают и с большими телеэкранами, и с открытыми глазами, глядящими в мир. В одном окне - два этажа. Перед входом арка, напоминающая магнит. А под ним круглый шар - наша Земля.
Под крышей никогда не засыпающего здания находится множество комнат, где работают корреспонденты, редакторы, переводчики; многие большие и малые залы занимают аппаратные.
Появлению таких агентств способствовало изобретение телеграфа. Еще в 1894 году возникло крупное Российское телеграфное агентство.
Новое здание ТАСС проектировалось в расчете не только на телеграф, но и на новейшие средства связи, какими в наш век являются ЭВМ. На третьем этаже здания в большом залитом светом зале находится центр обработки сообщений. Это место - святая святых всего машинного царства агентства. Предназначено оно для сверхмощной электронно-вычислительной машины, способной принимать и передавать с колоссальным быстродействием потоки информации. И также держать ее в памяти.
Куда ни посмотришь - на стены, окна, пол, потолки, мебель - видишь, что в каждый миллиметр этого пространства вложены достижения современной цивилизации, продумано все до последней мелочи, как на космическом корабле. Все материалы, их свойства, цвет, фактура и многое другое подобрано так, чтобы быть на уровне ЭВМ, дать ей возможность безостановочно работать.
Самый ближний к ТАСС потребитель информации находится в 300 метрах от него, в Хлыновском тупике. Здесь издается "Гудок", газета железнодорожников. А типография ее помещается рядом, в Вознесенском. Здесь в доме № 7 в 1886 году начала издаваться большая московская газета "Русские ведомости".
"Наша профессорская газета", - называла ее интеллигенция.
"Крамольники", - шипели черносотенцы.
"Орган революционеров", - определял департамент полиции.
Эти суждения приводит в своем очерке о "Русских ведомостях" ее блистательный сотрудник Владимир Алексеевич Гиляровский, приглашенный в газету "для оживления московского отдела", т. е. информации и репортажа, королем которого он был. Гиляровский на страницах газеты много раз подтвердил свой высочайший класс, "ведя происшествия и командировки". Наборщики звали его "летучим репортером": он прилетал всегда поздно вечером, набитый экстренными новостями. Он неутомимо колесил по Москве, имея, между прочим, привилегию ездить по городу на любом пожарном обозе, и нередко пользовался такой оказией. В то время в "Русских ведомостях" печатались выдающиеся русские журналисты и писатели - М. Е. Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский, Лев Толстой, А. П. Чехов. За псевдонимом "Андреев" скрывался Н. Г. Чернышевский.
Отсюда, из переулка, Гиляровский вечером направился на Ходынское поле, где должно было состояться большое народное гуляние по случаю коронации... Всю ночь пробыл он на Ходынке, "впаянный в толпу мертвых и полуживых", и вернулся оттуда благодаря своей феноменальной физической силе, которая помогла ему выбраться из давки, в которой погибли сотни людей. И "Русские ведомости" - единственная из газет - смогли напечатать репортаж очевидца о ходынской катастрофе, ознаменовавшей начало царствования последнего Романова. Пришлось после этого Гиляровскому давать интервью многим собратьям-журналистам, как русским, так и иностранным. Они долго щупали его мощные бицепсы, не веря в правдоподобность рассказа.
В здании, прежде занимаемом "Русскими ведомостями", и поныне пахнет типографской краской. На улице слышно, как шумят печатные машины.
В общежитии типографии в 20-е годы нашего века поселился молодой журналист, вскоре прославившийся как писатель. Его соавтор, Евгений Петров, пишет: "Ильфу повезло. Он поступил на службу в газету "Гудок" и получил комнату в общежитии типографии в Чернышевском переулке. Но нужно было иметь большое воображение и большой опыт по части ночевок в коридоре у знакомых, чтобы назвать комнатой это ничтожное количество квадратных сантиметров, ограниченное половинкой окна и тремя перегородками из чистейшей фанеры. Там помещался матрац на четырех кирпичах и стул. Потом, когда Ильф женился, ко всему этому был прибавлен еще и примус. Четырьмя годами позже мы описали это жилье в романе "Двенадцать стульев", в главе "Общежитие имени монаха Бертольда Шварца".
А все начиналось в переулке у Никитских ворот...
С историей "Гудка" связана незабываемая страница советской литературы. В недавно вышедшем автобиографическом романе писатель Валентин Катаев пишет: "По странному стечению обстоятельств в "Гудке" собралась компания молодых литераторов, которые впоследствии стали, смею сказать, знаменитыми писателями, авторами таких произведений, как "Белая гвардия", "Дни Турбиных", "Три толстяка", "Зависть", "Двенадцать стульев"... Эти книги писались по вечерам и по ночам, в то время как днем авторы их сидели за столами в редакционной комнате и быстро строчили на полосках газетного срыва статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические памфлеты, обрабатывали читательские письма..."
Да и сами литераторы оставили воспоминания об этой полосе своей жизни в "Гудке".
Писатель Юрий Олеша, автор "Зависти" и "Трех толстяков", в своем произведении "Ни дня без строчки" писал о том времени: "Одно из самых дорогих для меня воспоминаний моей жизни - это моя работа в "Гудке". Тут соединилось все: и моя молодость, и молодость моей советской родины, и молодость, если можно так выразиться, нашей прессы, нашей журналистики..."
Юрий Олеша поступил в газету по рекомендации Валентина Катаева, и ему, как новичку, поручили надписывать адреса на конвертах и вкладывать в них письма, написанные начальником. Так продолжалось недолго; начальник - им оказался писатель Иван Овчинников - как-то предложил Олеше написать стихотворный фельетон по письму рабкора. К своему удивлению, руководитель отдела получил фельетон через несколько минут. Причем его даже не пришлось править. Подписали его ходовым тогда в редакции псевдонимом "Зубило". Вскоре этот псевдоним прогремел по всем магистралям страны, а Юрий Олеша стал известным журналистом, которого с радостью принимали во всех депо, на всех железных дорогах. На закате жизни писатель с нежностью вспоминал о тех днях, о своем втором я - Зубиле. "От его друзей и собеседников пахло гарью, машинным маслом, они держали в руках большие фонари, и от фонарей падала на снег решетчатая тень. Его обдавало паром от маневрировавших паровозов, оглушало лязгом металла. Бородачи в полушубках наперебой приглашали его к себе в гости. И он был счастлив!"
Валентин Катаев привел в редакцию "Гудка" еще одного своего друга, после чего здесь "произошло чудо". Друг этот, как пишет мемуарист, "среди всех нас, одержимых духом революции, быть может, был наиболее революционно-советским". Он оказался перед столом ответственного секретаря "Гудка".
- А что он умеет? - спросил секретарь редакции Август Потоцкий, политкаторжанин, потомок польских графов Потоцких, променявший титул графа на звание революционера.
- Все и ничего, - ответил за друга Катаев.
- В принципе пишу без грамматических ошибок, - все же нашелся что ответить кандидат в журналисты.
- Тогда мы берем вас правщиком, - решил секретарь.
Вскоре на четвертой полосе газеты стали появляться сатирические миниатюры, которыми зачитывались все. Автором их был журналист, вошедший в литературу под именем Ильи Ильфа. Вслед за ним привел Валентин Катаев в редакцию младшего брата Евгения и познакомил его с Ильфом.
По сюжету, предложенному Валентином Катаевым, стали эти два корреспондента "Гудка" писать сатирический роман. Литературный договор был заключен, как теперь стало известно, на троих. Но под романом "Двенадцать стульев" в конце концов оказалась подпись двоих - Ильи Ильфа и Евгения Петрова.
Еще одним сотрудником "Гудка" был писатель Михаил Булгаков, автор "Дней Турбиных", "Мастера и Маргариты"... Он также много почерпнул во время своей журналистской работы в газете, где писал фельетоны на внутренние и международные темы, как и Валентин Катаев. Их псевдонимы - Старик Саббакин. Крахмальная Манишка, Митрофан Горунца, Оливер Твист - навсегда остались украшением газетных полос. Эта работа давала писателям неповторимую возможность держать руку на пульсе жизни.
- Мы были в курсе всех событий, - пишет Валентин Катаев. - Мы много и усердно работали в газете "Гудок", предназначенной для рабочих-железнодорожников.
Она и по сей день печатается в этом переулке.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ТЕЛЕГРАФ
Дом, над чьим входом вертится, как в песне, шар голубой - глобус Земли, кому только не знаком. Давно стал он местом, где назначают встречи, куда спешат по делам - переговорить по телефону, дать телеграмму, получить долгожданное письмо. Часто по ошибке этот дом называют и главным почтамтом, и главным телеграфом, выражая тем самым свое почтение н признательность к учреждению, чье официальное название - Центральный телеграф.
Стоит он на пригорке, повернувшись тремя протяженными фасадами на три улицы. А построено здание Центрального телеграфа в 1927 году и стало первой новостройкой главной улицы после революции, придало ей новый вид и новый масштаб.
А масштаб этот немалый. Объем здания 266 тысяч кубических метров, площадь 40 тысяч квадратных метров. Высота в среднем 35 метров. А над главным входом возвышается башня в 42 метра. Почувствовать этот масштаб легче всего не визуально (размеры скрадывает ширь улицы и соседство больших домов), а обойдя вокруг здания - пройдя мимо его десяти подъездов. Когда попадаешь в его внутренний двор, то видишь, что здание местами имеет восемь - десять этажей, а планировка его выглядит не столь простой - она многоугольная, с выступами. Верхние этажи двусветные; там за большими окнами расположены телеграфные залы, залитые светом. Перед войной, как значится в справочнике, работало на телеграфе 5575 человек, не считая многих служащих Министерства связи, также занимающего помещения этого здания. Есть здесь и поликлиника, клуб, столовая, мастерские. Вот какой это вместительный дом.
Почему выбор пал на это место? В Газетном переулке на месте телеграфа была университетская типография, где до 1811 года печатали и продавали газету "Московские ведомости". Потом здесь помещался университетский благородный пансион, где учились В. Жуковский, А. Грибоедов, М. Лермонтов...
В этом же переулке находился дом Бабиных (№ 4). В нем в 1858 году расположилась первая Центральная городская телеграфная станция, где работали аппараты Морзе и Юнга и был, между прочим, аппарат, способный передавать фототелеграммы. Спустя десять лет после открытия числилось на станции 128 человек. Стало тесно в старом доме, поэтому телеграф переехал в бывшее здание станции почтовых карет, ставшей к тому времени ненужной, по соседству с нынешним почтамтом. Трехэтажное здание это на углу Чистых прудов и по сей день служит почтовому ведомству. На работу телеграфистами сюда стали впервые принимать женщин, а требовалось для этого ни много ни мало знание двух иностранных языков, законченный курс в гимназии или в институте. На этом месте телеграф пробыл свыше полувека.
Обратно в переулок, откуда началась его история, телеграф вернулся так. Перед первой мировой войной здание благородного пансиона сломали. На его месте задумали строить новое, заложили фундамент. Началась война, потом революция. В недостроенном виде здание простояло до мая 1926 года. Эту строительную площадку и решили передать Центральному телеграфу, когда встал вопрос о его будущем. Придавая особое значение строительству на главной улице Москвы, провели конкурс на проект нового здания. В нем приняли участие многие видные зодчие. Два проекта были заказаны маститым архитекторам - Алексею Викторовичу Щусеву и Ивану Ивановичу Рербергу. Первый разработал блестящий проект в стиле конструктивизма, новаторский по архитектуре. Но предпочтение отдали более спокойному, традиционному и в то же время монументальному зданию Рерберга. Началось строительство в мае 1926 года, а в целом все было закончено в следующем году. Темпы поразительные! Под руководством Ивана Ивановича Рерберга соорудили большое здание с применением новых материалов - железобетона, металлоконструкций. Его отделали камнем - светло-серым украинским гранитом (со стороны главной улицы) и оштукатурили, применив гранитную крошку (с трех других сторон). Это и красиво, и экономично. По фасадам - большие окна. У входа - каменные торшеры со светильниками. А над башней - декоративная решетка. Все в здании рационально, оправданно, безупречно спланировано, удобно и для тех, кто работает, и для тех, кто приходит сюда по своим делам.
Поток людей сюда растет буквально с каждым днем. Насколько неизменен облик телеграфа внешне, настолько он подвержен переменам внутри. Техника связи бурно прогрессирует. Помню, я был на телеграфе в день запуска космического корабля с Юрием Гагариным на борту. Тогда тысячи телеграфных аппаратов передавали на весь мир эту весть. Все пространство верхнего этажа занимали похожие на пишущие машинки телеграфные аппараты, а за ними сидели девушки и женщины. Тысячи телеграфисток. И сегодня наверху работает много людей, но стало их гораздо меньше.
Есть помещения, где на десятки метров протянулись стойки с аппаратурой, которые заменили телеграфистов. Идешь по безлюдным залам и только слышишь, как пощелкивают приборы. За этими звуками - океан информации, которая соединяет миллионы людей на всем земном шаре.
Такое всемирного масштаба мероприятие, как Олимпиада-80, подтолкнуло дело со строительством нового здания телеграфа. Оно видно теперь каждому в Газетном переулке. Строители возвели здание примерно такой же высоты, но меньшее по объему и площади. Своим обликом, отделкой, деталями архитектуры, формой окон оно напоминает постройку И. И. Рерберга. У нового телеграфа окна пяти разных форм - прямоугольные, квадратные, арочные, одно- и двусветные. Двора нет. Это квадрат; одна его, восточная, половина занята отделами телеграфа, а другая, западная, - аппаратурой.
Техника здесь новая: наша, отечественная. Требует она кондиционированного воздуха, вот почему через тонкие отверстия потолка струится прохладный воздух: на крыше оборудована градирня.
В новом здании работает еще меньше народу, почти все операции выполняют машины, которыми управляют техники и инженеры. Этажи заполнены сложной аппаратурой. Здание дало Москве новую международную станцию "Телекс".
Специальная аппаратура нового здания предназначается для передачи факсимильных сообщений. Это фототелеграф, с помощью которого отправляют штриховые изображения (текст от руки и на машинке, чертежи), т. е. практически любую документацию.
Спустя 120 лет после своего возникновения, почти на том же месте телеграф получил новое здание, украсившее не только переулки, но и Тверскую.
СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ
Так было прежде, так и теперь: рядом с консерваторией обычно селились музыканты. В прошлом веке тут жили Петр Ильич Чайковский, Николай Григорьевич Рубинштейн и другие профессора. А в наш век в нескольких минутах ходьбы от Большого зала - Дом композиторов. Союз композиторов и квартиры композиторов.
Брюсовский переулок был последним московским адресом человека, которого при жизни называли великим композитором нашего времени. А дирижер Евгений Мравинский, впервые исполнивший многие его произведения, сказал определенно: "Шостакович, конечно, гениальный композитор".
Бронзовая мемориальная доска на стене большого многоэтажного дома изображает Шостаковича в задумчивости сидящим на скамье. Такой скамьей могла быть та, что виднеется во дворе дома № 8/10. Жильцом этого дома Шостакович стал в 1962 году.
В первую половину жизни, приезжая в Москву по делам, Дмитрий Дмитриевич останавливался в разных местах. Одно время в юности он заведовал музыкальной частью Московского театра имени Вс. Мейерхольда и жил у его руководителя. Кстати, на этой же улице находится дом В. Э. Мейерхольда. Рассказывают: случился однажды пожар, но Всеволод Мейерхольд, вызвав пожарную команду, не бросился спасать вещи, а первым делом снял с полки партитуру Шостаковича.
Когда Ленинград оказался в блокаде, композитор был эвакуирован оттуда с семьей. Первым его домом стала гостиница "Москва". Его видели тогда побледневшим и осунувшимся, но одухотворенным. Из осажденного города он доставил три части симфонии № 7. Работа над ней началась, когда грянула война, в самые тяжкие дни. Писал ее Дмитрий Шостакович под грохот артиллерийской канонады, в перерывах между бомбежками, дежурствами на крыше во время налетов.
Из Москвы в октябре 41-го путь композитора вместе с неоконченной симфонией лежал через Москву в Куйбышев, куда он ехал вместе с Большим театром. Его оркестру выпала честь - первому исполнять музыку, которая потрясла мир.
Композитор еще только ее сочинял, а право первого исполнения уже оспаривали лучшие дирижеры земли. Один из них в письме послу Советского Союза в США свою просьбу аргументировал так: "Успешное исполнение Седьмой симфонии может стать эквивалентом минимум нескольких транспортов с вооружением, с той, однако, разницей, что она могла бы достигнуть своего назначения безопасно и более эффективно". Как видим, тут музыкальные строки приравняли не к штыку, а к арсеналу. Все радиостанции Америки одновременно передали симфонию в исполнении нью-йоркского оркестра под руководством великого Артуро Тосканини. Миллионы слушали музыку, написанную кровью сердца.
Впервые в истории симфонию, названную "Ленинградской" - в честь города, которому она посвящена, сыграл оркестр Большого театра в Куйбышеве под управлением московского дирижера С. Самосуда 5 марта 1942 года.
В том же месяце вернувшийся в Москву оркестр Большого театра совместно с оркестром Всесоюзного радио исполнил ее в столице, отогнавшей от своих стен фашистов. Летом того же года, 9 августа, она прозвучала в осажденном Ленинграде. Играли музыканты, пережившие блокаду, а также те, кто был отозван для репетиций и концерта с фронта. Как сказал тогда один из дирижеров: "Со времен Бетховена еще не было композитора, который мог бы с такой силой внушения разговаривать с массами". Музыка звучала как гимн грядущей Победы.
С тех военных лет Дмитрий Дмитриевич Шостакович стал москвичом. "Была бы крыша над головой", - говорил друзьям Дмитрий Дмитриевич, когда речь заходила о жилье. Таких крыш в Москве у него было несколько. Вначале - на Мясницкой, 21, потом - на Можайском шоссе (ныне Кутузовский проспект), 23. Все это сообщила мне Ирина Антоновна Шостакович. Последний адрес композитора - Брюсовский переулок, 8/10, корпус 2...
Мировая слава пришла к Шостаковичу в 60-е годы, когда он жил здесь. Входишь в дом, переступаешь порог кабинета и попадаешь туда, где все сохраняется для потомков.
Две зарисовки на стене, очевидно, самые ранние. На одной - мальчик в матроске с партитурой Шопена. Подпись под рисунком: "Борис Кустодиев". Автограф: "Моему маленькому другу Мите Шостаковичу от автора". Пожилой художник без всякого преувеличения назвал его своим другом, потому что, несмотря на колоссальную разницу в возрасте, уже тогда их роднила гениальность, рано выявившаяся в композиторе. Шостакович прожил 69 лет, но и на склоне лет помнил, каким был, когда его рисовал Кустодиев, помнил мелодию, сочиненную тогда, в девять лет. Он вплел ее в ткань вокального цикла на слова Микеланджело, написанного перед кончиной...
Рабочий кабинет Шостаковича образовался из двух обычных комнат квартиры. Иначе не разместить два рояля, не исполнить и не прослушать новое произведение... Рядом с инструментами нотные пюпитры. Все произведения, написанные для квартета имени Бетховена, впервые исполнялись здесь. В память об этом на стене четыре дружеских шаржа: каждому артисту квартета Шостакович посвятил свои произведения, как посвящал их и многим друзьям. В дружбе был он верен на всю жизнь. Шостакович в жизни был поразительно точен, никогда не опаздывал, никого не заставлял себя ждать, а если ошибался, то исправлял ошибку, даже самую незначительную. Второй скрипичный концерт он подарил Давиду Ойстраху, ошибочно полагая, что ему исполнилось 60 лет. Прошел год, и Шостакович исправил ошибку. Посвятил новое сочинение - сонату. Друзья платили ему любовью. Давид Ойстрах, например, выходил на эстраду и играл, невзирая на боль в сердце.
Каждый год он дарил миру свои сочинения: 147 опусов пронумерованных, несколько - без номеров, как, например, мелодия "Новороссийских курантов". Гимн Организации Объединенных Наций - это тоже мелодия Шостаковича, всем известная песня из фильма "Встречный".
По вечерам, после триумфальных исполнений своих произведений, как пишет очевидец, "ходил он по темным полночным улицам Москвы, полный доброты и блаженной усталости отдачи".
Да, Шостакович был москвичом. Спешил на стадион, чтобы посмотреть игру футболистов, любил ходить в Театр на Таганке, интересовался всем, что происходит в Москве. Когда начали застраиваться Черемушки, он написал оперетту "Москва, Черемушки"...
Из его окна, перед которым стоит большой письменный стол, виден двор, дома улицы, откуда доносится гул машин. В комнате по углам висят четыре динамика новейшей проигрывающей системы - "квадрофонии". Большие магнитофоны для той же цели - записывать и прослушивать музыку. Шостакович любил ее во всех жанрах, и сам создал произведения разных форм - песни, оперетты, симфонии, оперы, балеты, оратории, фуги.
На стенах висят дипломы музыкальных академий разных стран, хранятся афиши концертов. Шостакович - один из самых исполняемых в мире композиторов.
Что еще смогут в будущем увидеть те, кто придет, очевидно, сюда как в музей? Шкафы, заполненные нотами. "Шведская стенка", лестница для гимнастических упражнений. На потолке люстры в форме канделябров. На шкафу - два подсвечника. Шостакович любил свечи. Но это увлечение свойственно теперь многим. Только музыка делала его необыкновенным. Гениальным. Нашим современником.
ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК ДОМА
Романов переулок, получивший свое название при недавнем переименовании проездов в пределах Садового кольца, хранит память о "Романовом дворе" боярина И. Романова, располагавшегося здесь в семнадцатом веке.
До революции переулок назывался Шереметевским. Как гласит вышедший в 1917 году, путеводитель "По Москве", "Шереметевский переулок явно получил название от домовладельцев: до сих пор он почти сплошь занят домами гр. Шереметевых". То были потомки одного из "птенцов гнезда Петрова", как писал Пушкин, - "Шереметева благородного", фельдмаршала России, командовавшего во время Полтавской битвы русской пехотой. Его внук Николай купил здешние дома на рубеже веков - в 1800 году.
До того было у переулка еще одно название - Разумовский. Так бывало в старой Москве не раз - менялся хозяин домов, менялось и название улицы. В руки Кирилла Разумовского усадьба в переулке перешла после его женитьбы на богатейшей невесте из семейства Нарышкиных, чья кровь текла в жилах Петра I и его дочери императрицы Елизаветы Петровны. Она-то и выдала замуж за Кирилла Разумовского свою придворную даму, а сама обвенчалась тайным, но законным браком со старшим братом Кирилла - Алексеем Разумовским.
Знать все это нужно, чтобы понять: почему в этом тихом переулке появились здания столь значительные, что упоминают их все без исключения работы по истории московской архитектуры.
Со стороны Моховой между зданиями старого университета проглядывают маковки красно-кирпичной церкви Знамения, украшенной пышным белокаменным узором. К ней можно подойти поближе через переулок; она стоит теперь в глубине двора, застроенного за сотни лет разными домами. Это большая, красивая, мастерски выполненная постройка; год ее рождения 1702-й. Это образец барокко, которое называют "нарышкинским" - по фамилии бывших хозяев усадьбы, живших здесь в XVII-XVIII веках.
Вначале в своей загородной усадьбе в Филях Нарышкины построили в новом стиле церковь Покрова (она настолько хороша, что в ней решено открыть музей), а потом в московском дворе в таком же стиле - церковь Знамения. По ним изучают теперь особенности "нарышкинского" стиля: живописного, декоративного, пышного, с богатой отделкой и скульптурой.
Каким был дом Нарышкиных, неизвестно. На его месте Кирилл Разумовский построил в 1783-1789 годах новый дворец, стоявший, как водилось тогда, в глубине двора. Барокко к тому времени вышло из моды. Восторжествовал классицизм, достигший расцвета.
Описанию этого дома посвящены многие работы искусствоведов. Такой известный специалист, как Игорь Грабарь, приписывает дворец Разумовского архитектору Василию Баженову: "Среди московских зданий конца XVIII в. есть одно, счастливо сочетающее много... признаков баженовской руки, не оставляющих сомнений в принадлежности данной постройки великому зодчему. Это дом - дворец Кирилла Разумовского".
Да, и двести лет назад дворец этот считался выдающимся. Он попал на страницы альбомов М. Казакова, где есть его чертежи, рисунки. И по ним можно определить, что наружность здания хорошо сохранилась, хотя некоторые интерьеры, запечатленные на страницах альбома, не дошли до нас. Хорошо видно, что роскошь архитектуры дополнялась богатством скульптуры.
Кроме дворца в глубине двора К. Разумовский тогда же построил и другое здание. Это нынешний трехэтажный дом № 8, построенный после 1778 года на месте деревянного строения. Приписывают его известному зодчему Н. А. Львову. И этот дворец попал на страницы казаковских альбомов. На углу улицы и переулка под зеленым куполом трехэтажный дворец с полукруглой колоннадой. Теперь он розово-белый, а раньше был зеленоватый.
Удивительна архитектура дворцов, поразительна судьба их первого хозяина - Кирилла Разумовского. Он вошел в историю как последний гетман Украины, президент Академии наук, фельдмаршал, проживший долгую жизнь. До 15 лет он, сын вольного казака, пас отцовский скот. Вызванный ко двору Елизаветы Петровны, был послан с наставником для образования в Европу, где жил в университетских городах, а уроки математики брал у знаменитого Эйлера... После двух лет обучения наукам и манерам в Россию вернулся не прежний хлопец, а светский лев, щеголь, кумир фрейлин, назначенный в восемнадцать лет... президентом Академии наук!
Во всем этом сыграл свою роль "его величество случай". Причиной такого возвышения были... изумительный голос и красота старшего брата - Алексея Разумовского. Его, еще мальчика, сына казака Григория Розума, услышал в церкви проезжавший через деревню полковник из столицы и увез юного певца в Петербург. Там сначала его голосом, а потом и самим заинтересовалась Елизавета Петровна. Как и ее отец, она не особенно считалась с предрассудками, не останавливалась на полпути и, став императрицей, обвенчалась с Алексеем Разумовским.
Описывая братьев Разумовских, даже энциклопедии переходят с академического повествования на беллетристику, настолько не укладывается их жизнь в обычные рамки. "Смышленый, но мало образованный Алексей Разумовский имел прямой характер, большой запас хохлацкой лени и добродушия, которому изменял только во хмелю". Это из "Энциклопедического словаря" бр. Гранат.
"Сам Разумовский и теперь оставался таким... - простым, добрым, хитроватым и насмешливым хохлом, любящим свою родину и своих земляков". Это из энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Между прочим, Алексей Разумовский убедил Елизавету Петровну восстановить гетманство на Украине. Стал же гетманом Кирилл, правивший шумно и не без пользы.
Екатерина II недолго терпела строптивого гетмана, вернула его в столицу, дав в утешение титул фельдмаршала. Здесь он, хотя и был не у дел, но не утратил своего влияния.
Доживать свой век Кирилл Разумовский уехал на родину. Дома свои он продал другому оригиналу XVIII века, под стать себе, - Николаю Шереметеву.
Последний приобрел их незадолго перед женитьбой, которая удивила всю Россию. Много лет не решался Николай Шереметев совершить этот шаг. Решился, наконец, в 1801 году, став хозяином дворцов в Разумовском переулке. Отсюда он повел под венец в стоящую ныне у подножия высотного дома на Новом Арбате церковь Симеона Столпника свою невесту, в которой души не чаял. Это была Прасковья Ивановна, на сцене Жемчугова, в миру Горбунова, Кузнецова, Ковалева, Ковалевская... Была она дочерью горбатого кузнеца (поэтому Горбунова, Кузнецова), по-украински - "коваля", отсюда - Ковалева, по-польски - Ковалевская. Последней "панской" фамилией хотели прикрыть прошлое Параши. Она родилась крепостной крестьянкой Шереметевых. Стала блистательной актрисой. Жила она в угловом доме, том, что под куполом. С ней вместе жила ее подруга - замечательная танцовщица Татьяна Гранатова, также бывшая крепостная. Недолго прожила после свадьбы Прасковья Ивановна всего два года, умерла от чахотки. Гранатовой суждено было воспитывать осиротевшего сына Жемчуговой, дожить до 90 лет!
Потомки Николая Шереметева во второй половине прошлого века сдали дворец Московской городской думе: тогда внутри здание перестроили капитально. После думы помещался в нем известный Охотничий клуб, так красочно описанный Вл. Гиляровским.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги