Звонить Деду ночью мы опасались: кто его знает, где он, может, сидит в полиции и дает показания. Дело-то очень подозрительное — взорвался дом. Пусть заброшенный, но все-таки дом, чья-то частная собственность.
Конечно, мы перебрали все варианты. Дом мог быть даже сороковых годов постройки, и его установили над какой-нибудь неразорвавшейся авиабомбой. А с годами что-то в ней проржавело — она и ахнула. Кто-то из красных или черных кладоискателей мог использовать дом как склад для своих находок: если они что-то откопали в лесу, то могли спрятать оружие в таком удобном месте; чтобы потом понемногу вывезти. Но неужели Тимофей с парнями не поняли, что это такое?
Я остался ночевать у Мухи. Он еще на полтора часа сходил в игру, присмотреть за клиентом. А на следующий день мы стали искать Деда.
Дед нашелся дома у Тимофея.
— Все живы, — сказал он. — Но только Боро в реанимации.
— Что это такое было? И кто у них пятый? — спросил я.
— Пятый, слава Богу, сумел уйти. Но это не телефонный разговор, орлы. Тут такое делается…
Мы получили от Деда довольно странную инструкцию — поехать в гинекологическую клинику на Ратушной площади и отнести передачу пациентке по имени Рита Куус. Потом нам следовало ждать его звонка.
Если мужчина заботится о пациентке такого заведения, которая ему не жена, то его совесть явно нечиста. Так рассуждали мы, покупая обязательные апельсины, бананы, йогурты и шоколадки. Но когда и как Дед умудрился нагрешить? Имя-то мы услышали впервые.
В регистратуре нам сказали, в каком отделении лежит пациентка, а за шоколадку подсказали, как к ней проскочить по служебной лестнице.
Она оказалась черноволосой бледной девушкой, не то чтобы красивой, скорее просто привлекательной. То есть пока лежала с закрытыми глазами. Когда же, услышав нас с Мухой, она открыла глаза, мы чуть не отскочили. Я ощутил что-то вроде удара в переносицу.
— Мне двигаться нельзя, сильные ушибы и сломанные ребра, — сказала Рита по-русски. — Мне вкололи обезболивающие. И я выложилась, когда уезжала оттуда… Все ресурсы ушли… Но вы помогите отсюда выйти. Я уже способна работать.
Говорила она почти без латтонского акцента. Хотя выглядела более чистокровной латтонкой, чем все белобрысые и щекастые девицы нашего лимитрофа. Я узнал в ее лице либские черты — либии как раз были раскосые и темноволосые. Они, уходя в небытие, поделились кровью с пришлыми латтонцами.
— Ты с ума сошла, — вот и все, что я смог ей ответить.
— Нет. Я не могу тут долго быть. За мной могут прийти. Мне нужен донор.
— Это можно, — сразу согласился Муха. — Только у меня в крови сейчас процентов десять пива. У него тоже.
— Кровь тут ни при чем. Сядь сюда, на край, возьми меня правой рукой за левую руку, левую положи мне на правый висок и нагнись, я тоже должна положить тебе руку на висок.
Муха все это проделал, хотя я по глазам видел — ему страшновато.
А потом мне показалось, что с глазами беда: я увидел голубые искры между губами Мухи и Риты. Облачко голубых искр, которое растянулось и, став плоским, повисло между ним и ней, как натянутый платок. Пока я протирал глаза, оно исчезло.
— Теперь ты, — сказала мне Рита. — Бояться не надо. Я просто возьму у тебя немного энергии, чтобы полечиться. Мне нужно ускорить движение энергии по каналам, чтобы омыть все больные места. Выручайте, парни, я вам еще пригожусь.
— Гость, помоги встать, — попросил Муха. — Голова кружится…
Я молча выволок его в коридор.
— Пошли отсюда, — сказал я. — Ноги переставлять можешь?
— Погоди. Что-то я совсем плохой.
— Муха, тут какая-то засада. Дед сидит у Тимофея, оттуда посылает нас в эту клинику… что-то не так, понимаешь? Мы впутались в какие-то латтонские разборки!
Коридор был длинный, туда выходили двери небольших палат. В дальнем конце находился выход на служебную лестницу, а мы стояли поблизости от главной.
По ней поднимались двое мужчин и женщина. Они говорили по-латтонски. Мужчины расспрашивали о пациентке Рите Куус. Женщина отвечала, что как врач она не может позволить беспокоить пациентку, доставленную с сильным кровотечением по женской части. Мужчины в ответ на это утверждали, что, по их информации, у пациентки травмы совсем иного характера, а в клинику ее поместили по загадочному распоряжению заместителя главного врача госпожи Сидоровой. Женщина потребовала, чтобы перед входом в палату мужчины надели одноразовые халаты и бахилы. Она повела их туда, где стоял автомат для выдачи бахил, и потом дальше, видимо, в комнату, где висели халаты.
Вдруг дверь палаты распахнулась. Рита Куус стояла, держась за косяк, в голубой пижамке и босая.
— Помогите, — сказала она. — Уведите меня… Он собрался с силами, он может меня уничтожить… Помогите… Он тут, он сейчас явится… ему нужен прямой контакт…
— Она бредит, — шепнул я Мухе.
— Уведи ее, — прошептал Муха. — Унеси, что ли… Гость, это не бред… Гость, я знаю, я понял…
— Как ты мог понять?
— Потом… вытащи ее.
— Сядь, — велел я, показав на стул. — Вернусь за тобой.
Муха нес непонятную мне околесицу, но он был в своем уме, это я знал точно.
Перекинув Риту через плечо, потому что на руках девочек носят только в кино, я быстро спустился по служебной лестнице на первый этаж. Можно было выйти в вестибюль клиники, но что бы я стал там с ней делать дальше? Лестница вела куда-то вниз, и я решил, что в подвале всяко теплее, чем на улице, а может, найдутся какие-то тряпки. Нести в февральскую холодрыгу по улице босую девчонку в пижамке на голое тело…
— Поделись со мной, — попросила Рита, когда я поставил ее между какими-то бурлящими и гудящими, теплыми на ощупь стояками. — Мне уже лучше, я убрала гематомы.
— Ага, и буду с копыт валиться, как Муха, — отказался я.
— Поделись, и я смогу идти сама.
— Думаешь, я тебе поверю?
— Муха кормит симбионта, — сказала она. — Симбионт открыл канал, а я к этому каналу подключилась. Произошел выплеск. Я не думала, что там такой канал. Поэтому могу ходить.
— Точно! — воскликнул я. Сто раз мы говорили Мухе, чтобы не таскал с собой симбионта в супермаркет! Есть для него банка из-под баклажанной икры, пусть там и сидит! А Муха зачем-то поволок его на дело…
— Что это за симбионт? — спросила Рита. — Я с такими еще не сталкивалась. Зачем он нужен?
— Много он жрет? — вопросом на вопрос ответил я.
— Немного, но канал сделал хороший. Я же говорю: по такому каналу может быть большой выплеск.
— Ч-черт… Знали же мы…
Я хотел сказать: знали ведь мы, что в этой истории с черным столбиком есть какой-то подвох, какая-то здоровенная ловушка! Но воздержался. История о том, как три неглупых человека купились на жалобное вранье, — не для посторонних.
— Помоги мне, — сказала Рита. — Теперь совсем немного нужно, чтобы я могла двигаться сама. Ребра схвачены…
— Куда ты пойдешь босиком?
— Это не имеет значения. Маша сделала главное — дала мне ночь передышки с обезболивающими. Ты не представляешь, какая я была, когда Дед вытащил меня из-под стены. Они думали — я умерла. Но потом у них хватило ума вызвать такси. Я связалась с Машей Сидоровой, она дежурила и взяла меня к себе. Эти господа из безопасности опрашивали таксистов и вышли на след.
— Ясно. Только при чем тут безопасность?
— При том, что он ими тоже завладел.
— Кто — он?
— Я не знаю, как его зовут. И узнать негде. Поэтому у нас не получилось…
— Что не получилось?
— Заклясть его и прогнать. Хотя бы прогнать. Думаешь, для чего мы забрались в этот дом? Мы не знали, на что он способен. На окраине вред был бы минимальный… Тимофей давно уже присмотрел этот дом, но люди оттуда выехали только на прошлой неделе.
— Ты давно знаешь Тимофея?
— Он мой троюродный брат.
— Вот не думал, что у него либийская кровь.
— Да, по нему не скажешь. Но имя — Рай… нет. Нельзя. И ты тоже не используй латтонских имен. Ему достаточно нескольких слов — они открывают канал. И все. Он проникает в тебя, и ты понемногу теряешь рассудок.
— Почему же Муха еще в своем уме?
— Может быть, его охраняет симбионт? Или он считает Муху собственностью симбионта?
Я подумал и решился.
— Как это делается? — спросил я. — Как там было с руками и висками?
— Сейчас можно проще, — она улыбнулась. — Положи мне одну руку на левый висок, вторую — на грудь, вот сюда. И закрой глаза — я же знаю, что ты видел и испугался.
— А я не свалюсь, как Муха?
— Я тоже кое-чем с тобой поделюсь.
Когда я держал правую руку на ее виске, а левую — на груди, то не ощутил решительно ничего. А вот потом стало как-то зябко, пробила дрожь.
— Открой глаза, — сказала она. — Все в порядке. Мне удалось прогреть точки. Теперь будет легче. Идем, Гость. Где-то тут есть выход во двор.
Она пошла по грязному бетонному полу. Я видел ее ступни — грязь к ним не приставала! Когда мы выбрались во двор, она шла по снегу так, как шла бы в солнечный день по пляжу.
— Погоди! А Муха? — спросил я.
— Муха должен еще часа два посидеть, не двигаясь. Не бойся. Если он говорил по-латтонски и с ним ничего не случилось, то и сейчас не случится. Выходи на улицу первый и лови такси.
Мы уехали вовремя: когда уже оказались в машине, со двора выскочили те двое, что пришли за Ритой. Они ее выследили, но я показал таксисту десятку, и он унес нас на дикой скорости с неожиданными финтами.
— Ты, когда смотрел на них, ничего не заметил? — спросила Рита.
— Мало ли что мне померещится, — ответил я. — Какая-то игра света.
— Зеленоватого света?
— Значит, не померещилось.
— Это его спектр — болотно-зеленый, иногда желтоватый.
Я вспомнил, как засветились окна рухнувшего дома. Точно, с желтоватым оттенком…
— Да что за «он» такой?
— Приедем — расскажу.
Такси доставило нас к загородному коттеджу, где мы обнаружили Тимофея, Шведа с рукой на перевязи и Деда.
— Я тут живу, — сказала Рита, — и тут безопасно. Мой учитель научил меня ставить защиту.
— И где эта защита?
— Вот, — над дверью висел маленький образок. — Туда, где верят, ему ходу нет. Вера сильнее всех его выдумок. Если веришь, то все свои поступки как-то согласовываешь с верой. И сразу становится ясно, когда тебе подсовывают вранье.
— Всего только образок? — не поверил я.
— Сам по себе он не защита. Но мое взаимодействие с ним — защита. Хотя и тут мы не будем говорить по-латтонски. Кто знает, какую щель он может отыскать.
— Садитесь, — Тимофей указал на диван. — Сейчас всех покормлю. Ты справилась?
— Да, братик, сейчас я справилась. Но он… он теперь пустит в ход все. И что получится — не знаю…
— Где Муха? — спросил Риту Дед.
— Нужно позвонить Мухе, чтобы он знал, куда ехать.
Дальше мы просто сидели и ждали Муху. Рита легла отдохнуть, а Дед пристроился рядом и рассказывал ей страшную историю, как нашли симбионта, со всякими придуманными подробностями. Я бродил вдоль книжных полок и пытался понять: что во мне изменилось, чем со мной поделилась Рита?
Муха приехал — началась суета. Его усадили на стул, придвинули стол, на него поместили огромное металлическое блюдо.
— Ты умеешь выпускать симбионта? — спросила Рита.
— А чего тут не уметь… Выйдите все. Тимофей, вам это видеть незачем.
Заклинание он отчеканил уверенно, и черный столбик исправно возник на блюде. Тогда я позвал Тимофея, Риту и Шведа.
— Кто ты? — спросила Рита.
Столбик не ответил.
— Кто из вас его хозяин? Прикажите ему отвечать, — Рита обвела взглядом нас троих.
— Наверное, я, — сказал Муха. — Я с ним больше работаю, чем Дед или Гость. Симбионт, отвечай, пожалуйста.
— Я демон-симбионт, — сразу отозвался черный столбик. — Служебное устройство.
— Каково твое понятие об источниках добра и зла?
— У меня нет такого понятия. В меня не встроены категории добра и зла.
— Тебя можно научить этому?
— Я самообучающийся симбионт-аудиал. Выведен для точных соответствий. Мыслю лингвистическими категориями. Если это теперь лингвистические категории — готов их усвоить.
— Он прав, добро уж точно стало только лингвистической категорией! — не выдержал и встрял Дед.
— Давно ли ты выведен? — словно не замечая Деда, спросила Рита.
— Не имею встроенной категории времени. Выведен после утраты Старшего языка.
— Это он про Вавилонское столпотворение, — подсказал Рите Дед.
— Примерно так я и думала… Симбионт, тебя использовали те, которые вывели, и они же продавали людям на время?
— Да.
— У тебя есть связь с ними?
— Если я им нужен, могут найти. Недавно искали.
— Что ты ответил?
— Что имею хозяина. Когда умрет, поступлю в их распоряжение.
— Ничего себе… — прошептал потрясенный Муха. Он осознал, что теперь ему возиться с симбионтом добрых полвека.
— Тебя искали сегодня?
— Да, — неохотно ответил черный столбик. — И раньше тоже.
— Говорили о добре и зле?
— У меня есть встроенная категория повиновения и защиты. Так я ответил. Категорий добра и зла нет.
— От кого ты должен защищать хозяина?
— От лингвистической агрессии.
— Что это?
— Не знаю. Если произойдет — узнаю.
— От других видов агрессии будешь защищать?
— Выведен не для этого.
— Благодарю, — сказала симбионту Рита. — Тот, кто с ним говорил, не стал проявлять лингвистической агрессии. Не пожелал или, может быть, чего-то побоялся. Все-таки симбионт выведен раньше, чем он, симбионт старше и прав у него, наверное, больше… Забери его, Муха. Сейчас от него не будет пользы. Мы не можем объяснить ему, что демон, который тут хозяйничает, зло. Он и слушать не захочет.
— Демон… — повторил Муха. — Он — это и есть демон?
— Да. Демон-паразит. Он присасывается к языкам. Вот присосался к латтонскому. И через него качает себе силу.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
Муха взял блюдо и вышел в другую комнату, чтобы прочитать заклинание и впустить в себя симбионта.
— Есть способы выявления демонов. Меня научили… — тут Рита вздохнула. — Думаете, это очень приятно — чувствовать рядом с собой зло? Учитель сказал мне: у тебя есть способности, а это значит, у тебя есть долг. Одно без другого не бывает.
— Помните, как мы встретились на митинге в парке? — спросил Тимофей. — Сестричка там тоже была. Мы хотели еще раз видеть все это вблизи… а увидели, как работает ваш симбионт!
— Вот почему мы хотели договориться с вами. Нам казалось, что у вас есть оружие, — добавила Рита. — А это никакое не оружие. Это как большой электронный словарь. Словарем, конечно, можно треснуть по башке… И все, ничего больше.
— Как можно присосаться к языку? — спросил я, хотя уже нутром чуял как.
— Когда языку придают особенное значение, он начинает будить эмоции и раскрывать каналы. Вот тут демон и внедряется. Самые податливые — старики. Он будит в них ненависть и высасывает энергию. Но это только начало…
Тимофей слушал, слушал сестричку — и взорвался.
— Ты видел этих старух? Они обычные вежливые латтонские бабушки. Но когда их удается собрать вместе — он активизируется, и они теряют рассудок. Ты видел, как они кричат вслед женщине, которая просто проходила мимо: «Русская сучка, убирайся в свою Россию!». Дед, мне бы, как это у вас, по фигу… но я видел в этой толпе свою маму… Вот когда мне стало страшно! Мою маму — она никогда никому грубого слова не сказала! Она кричала! Я ее потом спрашивал — она ничего не понимает! Вот так! — воскликнул Тимофей. — Тогда я понял, что дело плохо, стал наблюдать. Пошел к Рите…
— Я тоже наблюдала. Я уже знала, что это демон, только никому не говорила, — призналась Рита. — Я о них много читала, но это что-то новое. По новой модели, так? Он — как компьютерный вирус, захватывает пространство. Теперь он уже цепляется к каждому, кто произносит хоть несколько слов по-латтонски. Мы вовремя перешли на русский.
— Но если он высасывает энергию через латтонский язык, то что потом будет с людьми? — спросил, входя, Муха.
— Не знаем, — ответила Рита, — но ничего хорошего. Одно мы уже видим: у людей не осталось сил, чтобы рожать детей. Когда кончатся ресурсы латтонского языка, он присосется к какому-то другому.
— Я не хочу всю жизнь говорить по-русски, — вдруг перебил ее Швед. — У меня есть свой язык, и вот… вот у нас беда…
— Сами ее себе на голову накликали, — осадил его Дед. — Сами столько про свое национальное величие кричали — какая-то гадость обязательно должна была проснуться!
— Ладно, Дед, — сказал Муха. — Опять подраться хочешь? Всем плохо, а вы тут сейчас пузомерку устроите — кому хуже всех, тот и главный! Гость, вы когда уезжали, этих двух видели? Которые приходили за Ритой?
— Тот же цвет, что ночью в окнах, — ответил я. — Рита мне все объяснила. Но, значит, это он, демон, и есть?
Я имел в виду мужчин из полиции безопасности.
— Это что-то такое… как его щупальца… — туманно объяснила Рита.
— И я видел, — признался Муха. — Думал, с глазами что-то… Рита, если он там, в доме, был — значит, вы его как-то вызвали, да?
Рита промолчала.
— Вызвали. Она не справилась, — ответил за сестричку Тимофей. — Зря мы это сделали. Теперь он это… в битву пошел…
— В атаку, — поправил я.